23

Джеймс и Гари пили уже по четвертому бокалу виски, и, хотя Джеймс ощущал приятное тепло, которое рождала мысль, что хозяин до сих пор не выставил его за дверь, ему очень не нравилась идея Гари насчет его собственных песен, которые должна будет исполнять их возрожденная группа.

— А что говорят все остальные?

— Я их еще не спрашивал. Подумал, что должен сперва прийти с этим к тебе. Ведь все-таки ты гитарист.

— А ты поимел мою девушку.

— Да, черт возьми, Гари, но я ж не хотел…

— О, ты еще скажи, что это вышло нечаянно… Дескать, твой член случайно попал не туда, куда надо. Да?

— Нет, я хочу сказать… Господи, да ты же сам знаешь, как тогда было.

— Я знаю, каким был ты.

Они замолчали. Джеймс хотел еще что-нибудь добавить, объяснить свою оплошность, однако правда состояла в том, что он на самом деле не мог вспомнить, как это произошло. Он знал, что Гари вроде как крутит с Алисой, но в те времена все крутили со всеми. Автобус у них был совсем небольшой, и было непохоже, чтобы Гари с Алисой могли где-то уединиться. Или все-таки могли? Он никак не мог вспомнить.

Он был совершенно уверен, что инициативу проявила Алиса — наверное, они были пьяны или еще что-то в этом же роде — одним прекрасным вечером, когда все ушли в зал для проверки звука перед выступлением. Где это было? В Лестере? В Ковентри? Хрен его знает, кажется, где-то в центральных графствах. И еще ему запомнилось, что на ней была длинная юбка и что она стянула трусики еще до того, как все как следует началось, — кажется, даже раньше, чем они успели поцеловаться, но что он точно помнил, так это то, что Гари и Берни вернулись, потому что забыли струны, вернее, Гари забыл микстуру от кашля. Должно быть, ругань была несусветная, настоящий трамтарарам, но он ничего не мог вспомнить, а потому выдавил из себя единственное, что мог придумать в данных обстоятельствах:

— Жизнь дерьмовая штука.

— Знаешь, она теперь с Мэтью.

— Да, я слышал… Даже трудно себе представить.

— Да, но только до тех пор, пока не увидишь их вместе. Тогда это приобретает некий смысл.

— Как, вы видитесь?

— О да, они приезжали на выходные в начале этого месяца. Ты слышал о том, что они выиграли в лотерею? Очень за них порадовался. Они здорово ударились в религию, представляешь? И у них есть дочка, ей теперь уже, наверное, около пяти, настоящая душка.

— Вот это да! Ну, в общем, так или иначе, — Джеймс не имел привычки принимать близко к сердцу информацию о жизни других людей, — все, о чем я тебя прошу, — чтобы ты подумал.

— Что ж, подумать нужно о многом, Джеймс, ведь у меня есть определенные обязательства.

— Какие, например?

— Начать с того, что я подписался на гастроли с «Кармой» на первые четыре месяца следующего года, а еще мы будем записывать новый альбом с октября по февраль следующего года, так что другие мои проекты должны выстраиваться с учетом всего этого.

— Да, разумеется, — согласился Джеймс.

— Но может, стоит обратить внимание и на твое предложение.

— Да-да. Ты только подумай о возрождении группы, слышишь, подумай. Это все, о чем я прошу.

— Я хочу сказать, что возрожденная группа поможет продемонстрировать то новое, что я написал.

— Да брось, Гари. Знаешь, все эти группы, выступающие на гастролях по случаю воссоединения… В общем, каждая из них исполняет всего по четыре или пять самых известных своих песен.

— Что ж, у нас имелся только один хит.

— Два хита.

— Один.

— «Вечеринка» стояла в немецком чарте на третьем месте, — напомнил Джеймс, пристально рассматривая ковер и пытаясь угадать, настоящая ли это шкура. Впрочем, все в этом доме было дорогое. Безвкусное, но дорогое. Может быть, это шкура большого барана. Но точно не белого медвежонка.

— Да, но в немецком же… Как бы то ни было, остается еще две или три песни.

— Да, но это будут мои песни, Гари.

— Нет, Джеймс, они будут мои.

— Прости, но этого я допустить не могу! Я хочу сказать, черт побери, что автором песен у нас всегда был я. Господи, никто же не ходит на концерт «Роллинг стоунз» в надежде на то, что Билл Уаймен вдруг вылезет вперед и исполнит «Je Suis un Rock Star»,[89] верно?

— Нет, все ходят послушать Кита Ричардса,[90] а кроме того, Уаймен из «Роллингов» ушел.

— Знаю, но суть от этого не меняется.

— Ничего подобного. Ты сам знаешь, что он ушел потому, что Мик не стал бы петь его песни.

— Нет, он ушел потому, что ему стукнуло семьдесят восемь.

— Я хочу петь свои песни, Джеймс. Это единственное условие, при котором я согласен рассмотреть твое предложение. Подумай об этом.

Джеймс посмотрел на Гари, и, хотя ему очень, очень хотелось набить морду этому любителю микстуры и напомнить ему, что он всего-навсего паршивый гитарист, он, Джеймс, понимал, что такие вещи позволительно проделывать с тем, кто уже является членом твоей группы, а не с тем, кто сидит и обсуждает возможность снова в нее войти. Как бы то ни было, Гари согласился подумать. А это было уже неплохо.

У них еще будет уйма времени для того, чтобы выяснить отношения при помощи кулаков. А вообще-то, «Собака с тубой» станет для него всего лишь первой ступенькой в новой карьере. Когда Джеймс начнет сольную карьеру, Гари сможет петь свои песни столько, сколько ему заблагорассудится.

— Хорошо, Гари, — решился Джеймс наконец. — И можно я задам тебе еще один вопрос?

— Давай.

— Этот ковер сделан из белого медведя?

Загрузка...