Ангельский огонь

33

Ролан устремился к жене.

Никогда раньше он не испытывал такого страха. Это падение для его жены было в десять раз опасней того прыжка в болото. И то, что она лежит без движения, усиливало его страх. Подбежав к Анжелике, он осторожно перевернул ее и внимательно вгляделся в глаза.

— У меня отошли воды, — вяло сказала она.

— О Боже! — закричал Ролан, подхватил жену на руки и побежал в дом.

Карета, между тем, уже почти скрылась из виду.

В доме Ролан уложил Анжелику в постель и послал за доктором. Бланш и Коко занялись роженицей. Сестра запретила Ролану входить в комнату, и он вынужден был сидеть внизу, вслушиваясь в крики и стоны жены. Он проклинал глупую традицию, запрещающую мужу присутствовать при родах.

Когда приехал доктор, Ролан был готов растерзать его за задержку. Спустя полчаса после того, как доктор скрылся в спальне, Ролан вновь услышал раздирающий душу крик жены. Он побежал наверх и вихрем ворвался в комнату. Доктор, прикрыв Анжелику простыней, повернулся к нему и сказал:

— Успокойтесь, мы все время рядом с ней. У нее сухие роды. Это означает, что вашей жене больнее, чем обычно, но мы постараемся все же помочь ей. И, будьте любезны, покиньте комнату, а мы приступим к своим обязанностям.

Ролан был готов пристукнуть врача. Но он также понимал, что не в силах сам помочь Анжелике. Он вышел.

Последующие несколько часов были сплошным кошмаром.

Догоняя карету, Анжелика попала ногой в норку суслика и поняла, что упадет, и инстинктивно подставила руки. Животом она не ударилась, но воды все-таки отошли. Когда Ролан после падения повернул ее на спину, вид у него был ужасен, и от этого ей стало еще хуже.

Дома Ролан уложил ее в постель, и боли возобновились с новой силой. Угнетающе действовала жара, а холодные компрессы Бланш были только помехой. И ни Бланш, ни Коко не могли ей помочь.

Только доктор мог облегчить ее участь. Но он был прям и жесток, сказав, что ее таз слишком узок. Анжелика не знала, что делать, она старалась кричать меньше, но не могла. Боли становились все сильней, схватки учащались. Несчастная уговаривала себя не кричать, чтобы домашние меньше волновались, но не могла себя сдержать. И после одного из таких криков ворвался Ролан…

Сначала ее бесило поведение мужа, потом ярость сменил страх за жизнь ребенка. Она поняла, что он тоже страдает, ей захотелось закричать, чтобы остался Ролан, но она знала, доктор не разрешит.

Позже, вспоминая эту боль, она находила ее даже прекрасной…

…Она заплакала, когда в первый раз взяла на руки ребенка. Он был восхитителен — такой крошечный и беспомощный. Его кожа была чиста и нежна. Волосы черные, как у отца. Глядя на это маленькое чудо, Анжелика захотела, чтобы рядом находился Ролан, ибо инстинктивно осознавала, что все трое они — одно целое и никогда уже не расстанутся.

Через шесть часов после падения Анжелики все было кончено. Родился сын. Бланш спустилась в гостиную с крошечным узелком в руках.

— Брат мой, у тебя — сын! Посмотри!

— Все в порядке? — Ролан вскочил и подбежал к ней.

— Доктор сказал, что он немного недоношен, но крепок и в прекрасной форме, — кивнула она.

Бланш передала комочек Ролану, глаза которого застилали слезы.

— Как Анжелика? — спросил он.

— Доктор сказал, что с ней все будет в порядке.

Ролан устроился в кресле с младенцем на руках. Никогда ему не доводилось видеть такого маленького ребенка. Он внимательно рассматривал дорогое ему личико, тонкие волосики на головке. Это его сын. Его и Анжелики.

— Конечно, ты высосал все соки из матери, — сказал он младенцу, который открыл голубые глазки, зевнул и заснул.

Ролана распирала отцовская гордость. Слава Богу! — все кончено. И мать, и сын чувствуют себя превосходно…

Он это не заслужил! Вспоминая свое поведение, Ролан понимал, как был неправ в отношении Анжелики. Дважды он подвергал опасности ее жизнь, а в последний раз рисковал и жизнью сына.

Он был неправ по отношению к ней — только сейчас он понял это по-настоящему. Его любовь была ядом, который когда-нибудь погубит жену.

А наверху проснулась Анжелика. Рядом с ней устроилась сияющая Бланш.

— Где он? — спросила Анжелика.

— Успокойся, — сказала Бланш. — Я отнесла его показать Ролану. Он так страдал эти несколько часов. Но я хотела, чтобы он увидел сына и узнал, что все в порядке.

— Конечно. Он доволен?

— О да! Мы оба за тебя рады и хотим, чтобы ты отдохнула. Я только зашла узнать, не надо ли тебе чего.

— А скоро Ролан принесет ребенка?

— Да. Я позабочусь обо всем.

Когда Бланш вышла, Анжелика закрыла глаза. Она ощущала себя разбитой физически и морально, однако все еще не могла нарадоваться, что у нее теперь есть сын. При этом она не забывала о размолвках с мужем, однако искренне надеялась, что они вместе забудут все неурядицы. Во имя их ребенка и их любви.

Она заснула, когда вошел Ролан с ребенком, но, почувствовав его присутствие, открыла глаза.

— Как ты? — спросил он.

— Прекрасно, — ответила она. Глаза ее были прикованы к комочку в его руках. Она смотрела на него с нежностью. А Ролан — счастлив? Она не могла сказать этого с уверенностью.

— Положить его в люльку?

— Нет, дай мне его подержать.

Анжелика села и сморщилась от боли. Ролан передал ей младенца, подложил под спину подушку.

— Удобнее?

— Да, — солгала она. Вглядываясь в лицо Ролана, она чувствовала себя с ним так, будто в комнате появился кто-то чужой.

— Он — очарователен, — Ролан присел на кровать.

Анжелика улыбнулась, приободренная его словами, хотя была совершенно выбита из колеи.

— Я хочу назвать его Жюстэном в честь твоего брата и Полем в честь святого.

— Жюстэн Поль, — повторил Ролан. — Мне нравится.

— Конечно, мы должны его крестить.

— Да, — торжественно согласился Ролан, — и сразу же, как только ты почувствуешь себя лучше.

Он видел, что каждое движение доставляет ей муки и поэтому поспешил взять ребенка.

— Тебе надо прилечь, дорогая, — посоветовал он.

Анжелика кивнула. Несмотря на то, что ей хотелось подержать ребенка, она понимала, что Ролан прав.

А муж, уложив младенца, нежно поцеловал ее в лоб и прошептал:

— Спасибо, дорогая.

Когда он повернулся, чтобы выйти, она позвала его:

— Ролан!

— Мы поговорим позже, — он только улыбнулся в ответ.

Прошло шесть недель. Анжелика поправлялась, а Жюстэн жадно набрасывался на молоко, которого у нее было в избытке. Через три недели после рождения ребенка окрестили в местной церкви, и Бланш стала ему крестной.

Ролан посещал их по нескольку раз в день. И все же их встречи были немного скованными. Он старался держаться подальше, ночуя в комнате для гостей. Сначала Анжелике было это безразлично, поскольку она еще не оправилась от родов и была занята кормлением ребенка, но, когда тот стал спокойно спать на протяжении нескольких часов, ей захотелось увидеть мужа, захотелось его тепла, ласки. Ей хотелось быстрее найти с Роланом общий язык. Но, когда это произошло, все было не так, как она ждала.

Ролан все это время переживал прошедшие события. Он не мог заставить себя просить у нее прощения за случившееся в день рождения Жюстэна. Он продолжал проигрывать их спор накануне родов и не мог забыть, как она сказала, что покинет его, если он не извинится перед Жаком и Бьенвилем. Он понимал, что она была права. Она была все время заботливой женой, но в порыве откровенности высказала все. В конце концов, ведь никто не спрашивал ее согласия на брак. Он был навязан ей. Когда они жили в Новом Орлеане те несколько недель, он боялся, что ослепительный мир креольского общества и опера завлекут ее. Почему бы ей не воплотить в реальность свои мечты? Он только диктовал ей, не доверяя. И, в конечном счете, он подавил ее. А сейчас он не имел права ее удерживать. Она никогда по-настоящему не принадлежала ему. Он знал также, что единственный способ удержать ее — это дать ей свободу, независимо от того, насколько сильно он желал, чтобы рядом с ним были жена и сын. Он знал, что она горда и в любую минуту может уехать от него… В конце концов он решил, что сам предложит ей поехать в Новый Орлеан. Он молился, чтобы не встать у нее на пути… Если уж она уедет, то так тому и быть. Он не вправе ее винить, все происшедшее заслужено им самим.

В один из дождливых сентябрьских дней он вошел в спальню к Анжелике. Она сидела в кресле-качалке и выглядела очень красивой. Он кашлянул, и когда Анжелика повернулась, ее лицо осветила улыбка.

— Малыш в прекрасной форме, — сказал он.

— Да, и с каждым днем требует все больше. Каждый раз, когда я его кормлю, чувствую себя выжатой. У него отличный аппетит.

Ролан еле сдержался. Не только его сын жаден до Анжелики — его аппетит не хуже, чем у Жюстэна, но несколько иного характера. Прошло два месяца, как они не были вместе, и его жажда обладания почти заглушала благородные порывы. Он чувствовал, что ревнует жену к сыну. А еще целую неделю он занимался самообличением, и это унижало его в собственных глазах.

— Я полагаю, что ты не против поехать в Новый Орлеан и спеть для Жака и Бьенвиля?

Анжелика не поверила своим ушам.

— Прости, что ты сказал?

— Я сказал, что полагаю, когда ты почувствуешь себя лучше, ты сможешь петь в Новом Орлеане.

— Да, я собиралась это сделать.

— Ну… — он взял себя в руки и, глядя в пол, прошептал: — Я думаю, тебе это надо сделать.

— Да?

— Ты ведь сказала, что уедешь, если я не принесу извинений Жаку и Бьенвилю…

— Да, это так. А что делать с Жюстэном?

Ролан посмотрел на нее? Глаза ее блестели, но понять, что она чувствует сейчас, было невозможно.

— Возьмешь его с собой.

— Ты уже все решил?

— Конечно, я захочу его увидеть, но мы придумаем что-нибудь… — он вздохнул. — Я отправлю письмо Эмили и предупрежу, что ты приезжаешь, а также выпишу нужную сумму для твоих нужд. Жак будет в восторге. На его улице праздник, и его ангел будет петь.

Он направился к двери, но она остановила его:

— А что будет после концерта?

Он печально покачал головой и, не ответив, вышел.

После того как Ролан ушел, Анжелика расплакалась, прижимая малыша к себе. Ролану не нужны ни она, ни сын. Это ясно из того, что он сказал, он их отсылал. Когда он выходил из комнаты, казалось, он не хочет их больше видеть.

Вне всякого сомнения, в его глазах она совершила недостойный поступок.