Англия в раннее средневековье

Глава I От римской к англосаксонской Британии Политическая история Англии в V — середине IX века

Значительная часть острова Великобритания, населенная различными кельтскими племенами (самыми многочисленными из них были бритты), начиная с I века н. э. входила в состав Римской империи. Первоначально завоеванная римлянами территория образовывала отдельную ее провинцию, получившую название Британия. В период правления Александра Севера (222–235 гг.) Британия была разделена на две, а позже на четыре провинции. Вместе они составляли один из двенадцати диоцезов империи и объединялись с Галлией, Нарбоннской Галлией и Испанией в одну префектуру[59].

Не останавливаясь на подробностях жизни страны при римлянах, можно сказать, что в этот период она была составной частью римского цивилизованного мира. Следует заметить, однако, что степень этой цивилизованности продолжает оставаться спорной как среди зарубежных, так и среди отечественных историков. Часть англо-американских ученых вообще отрицает какое-либо римское влияние на кельтское население Британии[60]. Другие, наоборот, считают, что римляне не только спасли бриттов от дикости и невежества, но и создали на острове социально-политические структуры, во многом аналогичные общеимперским[61]. Большинство отечественных исследователей (П. Г. Виноградов, А. Р. Корсунский, М. С. Садовская, Е. М. Штаерман) склонно полагать, что римское влияние ограничивалось племенной верхушкой кельтов, города были немногочисленны и невелики, а классическое рабство не получило широкого распространения[62]. Существует и иная точка зрения, появившаяся в самое последнее время. Опираясь на анализ римского влияния в культурно-религиозной области, А. Г. Суприянович и Т. Б. Перфилова утверждают, что проникновение имперской религиозной идеологии и христианства в сознание местного населения было весьма велико и на этом основании делают вывод, что не менее 50 процентов его было романизировано[63].

По нашему мнению, степень романизации Британии была очень различна в отдельных областях страны, особенно в зависимости от того, имеем ли мы в виду городских или сельских жителей, простых земледельцев или знать. Скорее всего, римское владычество несколько ускорило общественное развитие британских кельтов, поспособствовав выделению смешанной романо-бриттской знати и развитию имущественного неравенства, но в целом романизация носила неглубокий и поверхностный характер. Тому было несколько причин. Во-первых, Британия вошла в состав римской державы позже других территорий (начатое в 43 г. завоевание острова римлянами было завершено лишь в 70–72 гг.) и была самой отдаленной, к тому же островной провинцией. В силу этого воздействие на нее римской социальной системы не было столь длительным, да и возможности такого воздействия здесь были иными, чем, например, в Галлии или Испании. Во — вторых, местное население постоянно поднимало восстания, сопротивляясь давлению римских социально-политических структур[64]. Наконец, Британия никогда не была полностью завоевана римлянами; непокоренные варварские племена сохраняли собственный уклад жизни и представляли постоянный источник опасности для регионов, находившихся под контролем Рима. Поэтому в течение всей римской эпохи Британия непрерывно делилась на два района: мирный, более или менее романизированный, который включал юго-восток и центр страны, и военный, где римляне поддерживали систему военных крепостей, соединенных хорошими дорогами и имеющими сильные гарнизоны. Только один из четырех легионов, посланных для завоевания острова, был отозван при Домициане (81–96 гг.), а три постоянно оставались в Британии, размещаясь в Эбураке (Йорк), Дева (Честер) и Вента-Силурме (Каэрлеон). Кроме того, римлянам приходилось охранять северную границу, для чего во II столетии был построен так называемый вал Адриана, а в третьем — вал Антонина, которые своими фортами защищали мирные регионы от нападений варварских народов[65].

Наибольшую опасность, начиная с IV столетия, представляли северные варвары — племена пиктов и скоттов. Описывая события в империи в 367–368 гг., позднеримский историк Аммиан Марцеллин указывает, что в это время пикты делились на две племенные группы[66]. Это подтверждается сообщением писавшего в первой трети VIII в. Беды Почтенного, который называет их, соответственно, «северными» и «южными» пиктами[67]. В середине IV столетия пикты занимали практически всю территорию нынешней Шотландии, создав здесь несколько своих протогосударств, вожди которых постоянно враждовали между собой, но вместе совершали опустошительные набеги на романизированные районы Британии[68].

Что касается скоттов, то они также упоминаются Аммианом Марцеллином[69]. Судя по всему, скотты были аборигенным населением Ирландии и рано завязали отношения с романо-бриттами. В отличие от пиктов, которые после грабительских рейдов обычно возвращались в свои горы, скотты еще в III в. приступили к массовой колонизации части территории на западном побережье, от Бристольского залива на юге до устья Клайда на севере. Некоторые ирландские раннесредневековые источники свидетельствуют о том, что к IV в. в юго-западном Уэльсе уже сформировалось королевство Дайфед, правящая династия которого вела свое происхождение от скоттов, появившихся в Британии в предыдущем столетии. В начале V в. поселения скоттов были основаны в более северных районах Великобритании, а также на островах к западу от нее. Эти поселения были результатом военно-колонизационной экспансии ирландского королевства Далриада и получили то же название[70].

Долгое время именно пикты и скотты рассматривались имперской администрацией в качестве главной угрозы безопасности Британии и для отпора ей укреплялись старые оборонительные сооружения и строились новые. С той же целью уже в первой половине IV столетия практиковалось приглашение во вспомогательные войска, расквартированные на острове, наемников с континента. По приблизительным подсчетам, общая численность римской армии в Британии составляла около 30 тысяч человек и она представляла собой первоклассный военный округ, который уступал по рангу только рейнскому и сирийскому[71].

К этому же периоду относятся и первые документально зафиксированные нападения на Британию тех германцев, которые впоследствии стали известны, как «англосаксы»[72]. Римские авторы обычно называли этих германцев обобщенно — «саксами»[73], что, видимо, подразумевало существование среди них множества этнических групп. Беда Почтенный сообщает, что принимавшие участие в массовых вторжениях на Британские острова люди происходили из «трех наиболее могущественных народов Германии», а именно саксов, англов и ютов[74].

Прокопий Кесарийский в середине VI в. утверждает, что в Британии в это время жили англы и фризы[75], что согласуется с данными исторической лингвистики, говорящими о близком родстве между древнеанглийским и древнефризским языками. Кроме того, в германских набегах на Англию принимали участие и франки[76].

Самое раннее упоминание об англах как отдельном народе содержится в «Германии» Тацита, где они упомянуты среди семи племен, совершавших богослужение богине Нертус в неком островном святилище[77]. Из этого отрывка следует, что англы были прибрежным народом, но неясно, речь идет о побережье Северного или Балтийского моря. Между тем в «Географии» Птолемея англы локализованы к западу от среднего течения Эльбы[78]. Сама же англская устная традиция, представленная в поэме «Странник», сохранила память о короле англов Оффе, установившем границу своего королевства по реке Эзер[79]. Все эти данные говорят в пользу того, что англы первоначально обитали в южной части Ютландского полуострова, а именно в том регионе, который Беда называет Ангулюс (Angulus)[80] и имя которого сохранилось в названии современной датской провинции Ангельн.

Согласно тому же Беде, северными соседями англов были юты[81]. Существуют косвенные свидетельства того, что перед миграцией в Британию они находились в тесном и довольно продолжительном контакте с рейнскими франками[82].

Что касается саксов, то как отдельное племя Тацит их не упоминает, а Птолемей помещает на перешейке Кимврского полуострова[83], на котором расположена современная германская земля Шлезвиг-Гольштейн. В I в. н. э. господствующее положение в этом районе Европейского континента занимал германский союз племен, известный как хавки, которых Птолемей локализует в междуречье Эльбы и Эмса; от него на запад вплоть до устья Рейна он располагает фризов[84]. Видимо, к III столетию значение хавков падает, а саксы и фризы начинают распространяться на юг. К середине этого века, по всей видимости, они занимали всю территорию между Эльбой и Везером[85] и усилились настолько, что римлянам пришлось заняться укреплением своего флота в проливе Ла-Манш, чтобы пресечь саксонское пиратство в прибрежных водах. Одновременно была возведена система из одиннадцати больших крепостей, охвативших побережье от залива Уош до острова Уайт, получившая название «Саксонский берег» (Litus Saxonicum per Britannium)[86]. Ее возглавил специальный командующий — «комит Саксонского берега» (comes Iitoris Saxonici), который наряду с «дуксом бриттов» (dux Brittaniarum). отвечавшим за безопасность северных границ провинции, и «комитом Британии» (comitus Brittonum), командовавшим полевой армией, составлял верхушку военной администрации римлян[87].

Практически на всей территории, первоначально занимаемой англосаксами и родственными им племенами, естественно-географические условия создавали серьезные препятствия для развития земледелия и скотоводства. По оценкам специалистов-климатологов, около 500 г. до н. э. Северное море, временно отступившее в период последнего оледенения, вновь хлынуло на сушу, сделав прибрежные районы практически непригодными к обитанию. В начале III столетия до н. э. происходил процесс постепенного отступления воды и эта территория вновь стала обитаемой, но только при наличии искусственных насыпных сооружений, предохранявших от наводнения. Эти искусственные сооружения получили в литературе название «терпенов» и служили единственной защитой местных жителей от моря вплоть до II тысячелетия н. э., когда началось строительство более совершенных ирригационных систем[88]. Раскопки некоторых из них позволяют утверждать, что в начале V в. жившее здесь фризское население испытало сильное влияние англосаксонских элементов, которые фиксируются не только резким контрастом между образцами фризской и саксонской керамики, но и большим различием между типами построек двух этнических групп[89]. Судя по всему, на рубеже IV–V вв. нынешнее побережье Нидерландов пострадало от англосаксонского вторжения, подобного тому, которое испытает Британия на полстолетия позже.

Что касается социальной структуры и системы управления англосаксонским обществом в его «континентальном состоянии», то письменные источники об этом молчат. Обычно исследователи, занимающиеся ранними англосаксами, пытаются экстраполировать на период III–IV вв. сообщения Тацита, писавшего в конце I в.[90] Но, во-первых, сомнительно, чтобы за три столетия с этим обществом не произошло никаких изменений. Во-вторых, сами сообщения римского автора нуждаются в проверке, поскольку «Германия», как известно, писалась не столько в целях исследования жизни германцев, сколько в расчете на создание контраста между простотой и чистотой древнегерманского общественного устройства и развращенностью императорского Рима.

Пожалуй, единственным источником, который может пролить некоторый свет на характер общественного строя англосаксов III–IV вв., является героический эпос, особенно поэма «Беовульф», хотя сюжетно она посвящена вовсе не англосаксам, а их соседям — данам и гаутам. Представленное в поэме общество является обществом варварско-героическим, в котором преобладают родоплеменные отношения, хотя уже намечается и социальная, и имущественная дифференциация[91].

Следует обратить внимание и еще на один момент. Хотя многие специалисты и признают раздельное существование на континенте племен англов, саксов, ютов и фризов[92], совершенно очевидно, что их миграции, как составная часть Великого переселения народов, способствовали быстрой нивелировке этнических различий. С этой точки зрения свидетельство Беды Почтенного о том, что в завоевании Англии участвовали три наиболее могущественных племени германцев, следует отнести, по остроумному замечанию П. Блэйра, скорее к упорядоченности его изложения, нежели к реальностям IV–V столетий[93]. Лингвистические и археологические источники, а также данные топонимики[94] говорят о том, что еще на континентальной прародине между различными племенными объединениями англосаксов существовало значительное этническое единство, которое имело основанием сходство естественно-географических условий расселения, хозяйственных, социальных и, наверняка, ментальных структур. Поэтому, на наш взгляд, обозначение германских завоевателей позднеримской Британии термином «англосаксы» вполне правомерно, хотя в последнее время и подвергается сомнению некоторыми западными исследователями[95].

На рубеже III–IV вв. Британия вступает в полосу больших потрясений. Дестабилизация римского господства в стране вызвала ее экономический кризис. Археологические находки позволяют говорить о начавшемся упадке римских вилл, многие из которых пришли в запустение или были разрушены; сокращается снабжение городов сельскохозяйственными продуктами; тяжелые времена переживают ремесло и торговля[96].

Одновременно, наряду с традиционными для нее набегами пиктов и скоттов, Британия подвергается все более мощным атакам германцев-англосаксов; обостряется и внутриполитическая обстановка. В 287 г. командующий римским флотом в Британии Каразиус, заключив временный союз с саксонскими пиратами, объявил себя соправителем императоров Диоклетиана (284–305 гг.) и Максимиана (286–305 гг.) и сумел добиться признания в Риме. Однако в 293 г. он был убит, а его преемник Аллектус разбит императорскими войсками тремя годами позже. Опасаясь новых осложнений, имперская администрация более не посылала в Британию свой флот[97].

В 60-х гг. IV столетия, когда вновь усилились нападения пиктов и скоттов, в Британию прибыл будущий император Феодосий I (379–395 гг.) с дополнительными войсками. Он сумел восстановить Адрианов вал и многие города и очистить северные районы страны от кельтских разбойников. Однако несмотря на эти мероприятия, в 367 г. страна вновь пережила опустошительное нападение кельтов, в котором, видимо, принимали участие и англосаксы[98]. Становилось очевидно, что римская администрация не в состоянии эффективно поддерживать безопасность острова.

В 383 г. один из офицеров римских войск в Британии по имени Магн Максим[99] объявил себя императором, переправился в Галлию и захватил ее, а затем и Италию. Однако в 388 г. он был убит, и многие исследователи считают, что после этих событий римские войска уже не возвращались в страну[100]. Известно тем не менее, что, когда в 407 г. произошло нападение вестготов на Рим, это вызвало в Британии большую панику. Размещавшиеся там солдаты последовательно избирали себе трех императоров, которых столь же последовательно свергали. Значит, какие-то остатки римских гарнизонов были в Британии даже в начале V столетия. В 407 же г. последний из претендентов, выдвинутых британскими солдатами, Константин, увел из Британии остававшиеся там легионы в попытке завоевать Галлию — и на этот раз навсегда[101].

После того как Константин увел с острова остатки римских войск, пикты и скотты возобновили натиск на северные границы Британии. Предоставленные своей судьбе бритты, все же считавшие себя подданными империи, обратились за помощью к центральному правительству в Равенне, но не имевший возможности прислать войска император Гонорий посоветовал городским магистратам надеяться на собственные силы[102]. То, что Гонорий рекомендовал горожанам самим заботиться о своей безопасности, скорее всего свидетельствует об отсутствии в Британии не только серьезных воинских контингентов, но и римской администрации вообще; в противном случае он должен был бы адресовать свое ответное послание викарию, возглавлявшему диоцез. Необходимо заметить, правда, что некоторые западные исследователи, ссылаясь на так называемый «Табель должностей», допускают наличие каких-то римских войск на территории Британии вплоть до 420 г.[103] При этом, однако, следует иметь в виду, что, хотя формально Notitia Dignitatum действительно продолжал заполняться вплоть до конца 20-х годов V столетия, изменения в него вносились крайне нерегулярно. Кроме того, нумизматические материалы свидетельствуют о практическом отсутствии в Британии римских монет, выпущенных после 410 г.[104]; если бы в провинции продолжали нести службу значительные воинские силы, имперская администрация вряд ли могла позволить себе более чем на десятилетие оставить их без жалования.

Как бы то ни было, с 20-х гг. V в. мы не находим в стране сколько-нибудь серьезных следов римского военного и гражданского управления. С этого времени история римской Британии может считаться, по сути дела, закончившейся.

Дальнейший ход событий реконструируется по тем сведениям, которые содержатся главным образом в сочинениях Гильдаса и Беды, а также в «Англосаксонской хронике». Если основываться на них, а также на данных археологии и топонимики, то можно, несмотря на некоторые противоречия, обрисовать достаточно ясную картину политического развития Британии после ухода римлян.

Лишенная поддержки Рима и военной охраны, страна вновь оказалась ввергнута в пучину междоусобных войн племенных бриттских вождей и оказалась беззащитной перед новыми нашествиями варваров. Гильдас так описывает положение Британии после падения римского владычества: «Британия имеет своих королей, но они являются тиранами; у нее есть свои судьи, но они занимаются грабежом и нарушением законов… Они ведут войны, но войны гражданские и несправедливые»[105]. Последней попыткой местного населения добиться помощи слабеющей имперской администрации было обращение в середине 40-х гг. к римскому полководцу в Галлии Аэцию. Но военная помощь Рима не пришла[106]. Тогда, не выдерживая натиска скоттов и пиктов, одна из групп бриттов во главе с неким Вортигерном[107] сочла за лучшее обратиться за помощью к германским наемникам. Примерно в 449 г. (дата, правда, спорна) в ответ на эту просьбу с континента прибыли англосаксы, а именно юты, под предводительством двух братьев — Хенгеста и Хорсы, которые высадились около Эбсфлита на острове Танет[108]. В качестве платы за военную службу им обещали землю для поселения в восточной части острова на территории будущего Кента, денежное вознаграждение и снабжение продовольствием. Некоторое время германцы успешно воевали с пиктами и скоттами, но вскоре между ними и их нанимателями вспыхнул конфликт по поводу продовольственного снабжения пришельцев, быстро переросший в вооруженный мятеж англосаксов[109].

Такова фабула предания о начале англосаксонского завоевания Британии, которая во многом напоминает аналогичные легенды других народов о призвании первых правителей из-за моря. Некоторые исследователи в связи с этим вообще отказывают этому преданию в достоверности, считая его не более чем имевшим широкое хождение фольклорным мотивом[110]. Имеется все же достаточно оснований полагать, что легенда о призвании Хенгеста и Хорсы содержит в общих чертах исторически верное описание начала массовых миграций англосаксонских племен на Британские острова, хотя его точной дате, видимо, суждено остаться загадкой. Появление англосаксов в Кенте в середине V в. не было экстраординарным явлением. Археологические раскопки показывают, что отдельные поселения англосаксов имелись на юго-востоке Британии еще в римскую эпоху, — во всяком случае, не позже конца IV в., а защита «Саксонского берега» частично была поручена вспомогательным отрядам, состоявшим из германцев[111]. Кроме того, как мы уже знаем, англосаксы регулярно совершали грабительские набеги на Британию еще в середине III столетия, и Вортигерн (кем бы он ни был) вполне могпринять на службу один из таких разбойничьих отрядов, прибывших на остров Танет.

Итак, в 455 г. начинаются открытые вооруженные столкновения дружины Хенгеста и Хорсы с бриттскими войсками Вортигерна. В результате сражений 455–473 гг. было основано первое англосаксонское королевство — Кент и захвачен остров Уайт. Хорса погиб в битве с Вортигерном в 455 г., и во главе кентской династии оказались Хенгест, а затем (с 488 г.) его сын Эск[112]. Так началось англосаксонское завоевание Британии.

Следующий этап завоевания относится к 477–491 гг., когда саксонский вождь Элла со своими сыновьями высадился на побережье Суссекса, перебил всех попавшихся ему бриттов, а остальных загнал в Андеридский лес. В 491 г. он осадил и взял бриттский форт Андерида и стал королем всей территории к югу от залива Хамбер[113].

Завершающий вторую половину V столетия эпизод англосаксонского вторжения — это высадка в 495 г. саксов во главе с Кедриком и Кинриком и основание королевства западных саксов — Уэссекса[114].

В первой половине VI в. начинается вторая фаза массовых миграций англосаксов, которая характеризовалась не только увеличением числа появляющихся из-за моря пришельцев, но и расширением захваченной ими территории на запад и север, хотя первоначально успехи этого продвижения были весьма скромны. Дело в том, что в силу не вполне ясных причин кельтам удалось временно консолидировать свои силы и дать успешный отпор англосаксам. Объединившись под властью потомка знатной романо-бриттской семьи по имени Амвросий Аврелиан, бритты одержали несколько побед над германцами, кульминацией чего стала битва у горы Бадон (скорее всего, она произошла в 516 г.). В ней англосаксы потерпели сокрушительное поражение и были вынуждены на время приостановить свой натиск[115].

Последний период этого натиска приходится на 70–90 гг. VI в. В сражениях 571 и 577 гг. (когда англосаксы убили трех королей бриттов и захватили Глостер, Сайренсестер и Бат), а также 584–592 гг. в Уилтшире кельты были окончательно разгромлены[116]. К началу VII столетия завоевание юго-восточной и центральной части острова дружинами англосаксов и создание их первых государственных образований было в основном завершено.

Обращаясь к ранней истории этих образований, мы сталкиваемся с рядом малоисследованных и спорных вопросов. К их числу относятся как проблема первоначального их расселения в Великобритании, так и вопрос об их взаимоотношениях с бриттским населением. Определенные сложности связаны и с наличием (или отсутствием) этнических различий в среде самих англосаксов.

Согласно сообщению «Церковной истории» Беды Почтенного, в ходе расселения англы заняли восточную и северную части Британии, саксы — преимущественно южную, а юты — Кент и остров Уайт[117]. Современные археологические данные не подтверждают, однако, столь строгого разграничения областей расселения каждого из основных англосаксонских племен[118], хотя определенная доля истины в словах Почтенного есть. Тем не менее сходство обычаев, предметов быта, вооружения, типов жилищ возникло у англосаксов, по-видимому, еще на континенте, а в ходе массовых миграций должно было только усилиться, когда племенные различия между англами и саксами, а в значительной степени и между ютами начали стираться. В период вооруженной борьбы с кельтами остатки этнических признаков сглаживались, очевидно, еще более интенсивно. Так, «англские» броши были найдены в Кенте, а «кентские» украшения и в Восточной Англии, и в Уэссексе. Установить же различия в такой важной категории массовых находок, как керамика, при современном уровне археологического знания не представляется возможным[119].

Тем самым есть основания говорить не только о культурной близости англосаксов, завоевавших Британию, но и об относительно смешанном их расселении. Наибольшее своеобразие наблюдалось в этом смысле в Кенте, где помимо этнической разнородности самих англосаксов присутствовали сильные фризские и франкские элементы. С другой стороны, Беда, видимо, прав в том отношении, что на отдельных территориях, которые он называет, преобладали поселенцы различной племенной принадлежности.

Если говорить о взаимоотношениях германских пришельцев и местного населения, то до начала XX столетия господствовало мнение о его полном истреблении завоевателями[120], которое опиралось главным образом на сообщения Гильдаса и «Англосаксонской хроники»[121]. В настоящее время эта точка зрения может представлять лишь историографический интерес: большинство историков, археологов и лингвистов склоняются к выводу, что основная часть кельтов выжила, но была либо оттеснена на запад и юго-запад острова, либо эмигрировала в Бретань, либо покорилась англосаксам. Действительно, обилие кельтских названий населенных пунктов и природных объектов, кельтские остатки в лексике, связанной с сельскохозяйственным производством[122], данные аэрофотосъемок, фиксирующие сосуществование в Суссексе и Йоркшире полей кельтского и германского типов[123], упоминания бриттов в судебниках и повествовательных памятниках, ассимиляция бриттами галло-римских племен на полуострове Арморика[124] — все это убедительно свидетельствует о том, что вряд ли можно говорить о полном уничтожении бриттов англосаксами[125].

Политическая карта Англии времени самого завоевания практически неизвестна, хотя мы и знаем более или менее определенные даты основания большинства англосаксонских королевств. Лишь около 600 г. проступают более ясные контуры политического деления захваченных англосаксами земель. Именно начиная с этого времени мы имеем свидетельства о существовании по меньшей мере двенадцати англосаксонских государственных образований.

Десять из них размещались в южной Англии, т. е. южнее эстуария реки Хамбер. По восточному побережью острова располагались: королевство Линдсей, включающее гористую часть нынешнего графства Линкольншир; королевство Восточная Англия, состоявшее из нынешних графств Норфолк и Суффолк; королевство Эссекс, которое включало не только современное одноименное графство, но и значительную часть Хертфордшира, Миддлсекса и Серри; и, наконец, королевство Кент. На южном побережье располагалось королевство Суссекс. Север центральной части Англии был разделен между Мерсией, протянувшейся к западу до Уэльса, и Средней Англией, восточные территории которой упирались в болота Кембриджшира. К югу вдоль границы с Уэльсом находились два небольших королевства — Мэгонсеттан и Хвикке, а южнее них, в верховьях реки Темзы и ее притоков, располагалось одно из крупнейших государств ранних англосаксов — королевство западных саксов, или Уэссекс.

Что касается северных районов Англии, то они впоследствии стали известны под названием Нортумбрии, т. е. территории, расположенной севернее Хамбера. В VI–VII столетиях Нортумбрия то составляла единое государственное целое, то распадалась на два самостоятельных королевства — Берниция (на севере) и Дейра (на юге).

Едва возникнув, перечисленные государственные образования начали между собой непрерывную борьбу за гегемонию, продолжавшуюся до 30-х гг. IX в.; в историографию этот период англосаксонской истории вошел под названием эпохи гептархии[126]. Наиболее могущественными в это время оказались Нортумбрия, Мерсия и Уэссекс.

Первым, еще в 60-е гг. VI в., возвысился Уэссекс, но очень ненадолго[127]. С конца VI столетия в связи с объединением Дейры и Берниции начинает усиливаться Нортумбрия, а Мерсия появляется на политической сцене не ранее 20-х гг. VII в. К этому же времени постепенно выявляется преобладание Нортумбрии, во-первых, расположенной самым выгодным образом для продолжения нападений на бриттов и, во-вторых, сумевшей заключить соглашение с князьями бриттского государства Стрэтклайд[128]. В 20-х гг. VII в. начинается борьба Нортумбрии и Мерсии, в которой первоначально под руководством короля Пенды (632–654 гг.) Мерсия одерживает верх. Однако ее возвышение на этот раз оказалось кратковременным, и после гибели Пенды в одном из сражений Нортумбрия продолжала господствовать среди англосаксонских государств[129]. Только в 685 г. Мерсии удалось нанести нортумбрийцам решающий удар, но в это время в царствование короля Инэ (688–725 гг.) усиливается Уэссекс. Инэ сумел подчинить своему влиянию практически весь юг Англии и провел ряд успешных военных кампаний против мерсийцев, поставив ее королей в зависимое от себя положение. Казалось бы, преобладание Уэссекса должно было стать полным, но этому помешали династические распри, начавшиеся после смерти Инэ[130]. В итоге Мерсия покорила Уэссекс и установила свою гегемонию, подчинив также и Нортумбрию. Особого могущества Мерсия достигла в период правления короля Оффы (757–796 гг.), ставшего фактически владыкой всей Британии[131]. В конце 70-х гг. VIII столетия он совершил успешный поход против уэльских княжеств, окончательно стабилизировав границу между англосаксами и кельтами на западе, а затем подчинил себе Эссекс, Суссекс и Восточную Англию и держал на вассальном положении Кент[132]. Однако и это усиление Мерсии оказалось недолгим, и на время попытки объединения англосаксонских государств были оставлены ввиду непрекращающихся внутренних усобиц, которые усугублялись начавшейся внешней агрессией. Определенное преобладание Мерсии сохранялось тем не менее до середины 20-х гг. IX в., когда против нее подняла восстание Восточная Англия и усилившийся Уэссекс[133]. Возвышение Уэссекса при короле Эгберте (825–839 гг.) оказалось достаточно прочным, и с этих пор именно он стал центром государственно-политической консолидации англосаксов.

Под 829 гг. составитель «Англосаксонской хроники» записывает, что король западных саксов Эгберт подчинил себе Мерсию и все территории, лежащие к югу от Хамбера. При этом он добавляет, что Эгберт стал восьмым «бретвальдой» и перечисляет имена семи предыдущих королей, которые владели этим титулом: ими попеременно были правители Суссекса (Элла 491–? гг.), Уэссекса (Кеавлин 560–592 гг.), Кента (Этельберт 560–616 гг.), Эссекса (Редвальд ?–616 гг.) и Нортумбрии (Эдвин 616–632 гг., Освальд 633–641 гг., Освью 641–670 гг.)[134]. Легко заметить, что в приведенном списке отсутствуют правители Мерсии, что наверняка объясняется враждой уэссекского хрониста к исконным врагам его государства. Беда Почтенный отмечает, однако, что мерсийский король Этельбальд (716–757 гг.), как и перечисленные государи, «владел всей территорией к югу от Хамбера»[135]. Видимо, и он, и его уже упоминавшийся преемник Оффа также могут быть названы «бретвальдами» (bretwalda).

Интерпретация этого титула, который обычно переводится как «правитель Британии»[136], вызывает серьезные трудности и споры исследователей. Некоторые специалисты предполагают, что его следует понимать не в политико-государственном, а, скорее, в героико-литературном смысле, поскольку аналогичные выражения (типа «податель колец», «вершитель славных дел», даже «самовластец») хорошо известны в англосаксонской героической поэзии[137]. Другие считают, что этот титул вообще не имел реального содержания и лишь формально присваивался тем англосаксонским королям, которые были наиболее сильны в тот или иной период[138]. Третьи, которые, как представляется, наиболее близки к истине, полагают, что термин «бретвальда» был заимствован англосаксами в римской фразеологии и предполагал вполне реальное политическое наполнение, употребляясь по отношению к королям, гегемония которых признавалась другими англосаксонскими правителями южной и восточной Англии[139]. В том же смысле использовались такие выражения, как «король англов» или «король саксов», а также латинское слово imperator[140].

Несомненно, с течением времени семантика самого термина «бретвальда», равно как и содержание его власти, менялось. В самый ранний период этот титул, судя по всему, носил глава военного союза племен, которые принимали участие в покорении Британии. Он осуществлял военное предводительство, но не обладал реальной политической властью[141]. Его гегемония укрепляется в VIII столетии, когда он присваивает себе право собирать дань с подвластных королей, утверждать их земельные пожалования и требовать с них поставки военных отрядов; начинает складываться представление о его политическом верховенстве в союзе[142]. К середине же IX в. этот титул, несомненно, подразумевал у его носителя вполне серьезные основания претендовать на роль объединителя и верховного главы всех земель, населенных англосаксами[143].

Однако в этот момент в ход внутриполитического развития Англии вмешался внешний фактор, который во многом изменил естественно-историческое развитие англосаксонских государств. «От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли», писал в конце 793 г. одному из англосаксонских аббатов видный деятель Каролингского Возрождения Алкуин[144], цитировавший, в свою очередь, ветхозаветного пророка Иеремию[145]. Поводом к этой цитации стало одно на первый взгляд малозначительное событие; оно тем не менее открыло новую эпоху не только в истории Англии, но и всей Западной Европы.

В «Англосаксонской хронике» рассказывается, что 8 июня 793 года «язычники» обрушились на монастырь св. Кутберта, расположенный на небольшом острове Линдисфарн у северо-восточного побережья Англии. Монахи погибли под ударами их мечей и топоров, а богатства одного из древнейших и высокопочитаемых англосаксонских аббатств были разграблены[146]. Это нападение запечатлелось в сознании англосаксов как четкий рубеж, отделивший сравнительно мирный период их истории от периода вторжений, насилия, крови и разрушений. На самом деле такие разбойничьи нападения начались тремя-четырьмя годами раньше[147], но 793 г. можно действительно считать определенной вехой в раннесредневековой истории Англии.

«Язычниками», напавшими на монастырь св. Кутберта, были скандинавские викинги, скорее всего норвежцы. Сам термин «викинг» (в Англии также — «дан», а в Западной Европе — «норманн») вплоть до настоящего времени не получил вполне удовлетворительного объяснения. Большинство исследователей полагают, что он происходит от древнескандинавского глагола vikja, что означает «отклоняться», «поворачиваться». Соответственно, «викинг» — это человек, покинувший свой дом, или воин, ушедший за море в поисках удачи и богатства[148].

Нападение викингов на одну из наиболее высокочтимых святынь Англии было первым событием «эпохи викингов», вызвавшим отклик в письменных источниках. Археологические находки, однако, дают основание полагать, что миграционные движения скандинавских племен в сторону Британских островов начались значительно раньше. Установлено, например, что оживленные контакты между Великобританией и Скандинавией существовали уже в VI–VII вв. Наиболее ярким свидетельством этого являются находки в знаменитом «погребении в ладье» в местечке Саттон-Ху английского графства Суффолк, которые рисуют похоронный обряд, близкий династическим погребениям Южной Швеции. Тесные связи существовали также в это время и между обитателями Южной Норвегии и населением восточного побережья Англии. На рубеже VII–VIII столетий началась норвежская же колонизация Оркнейских и Шетландских островов[149].

Одним из наиболее важных показателей тесной связи, которая существовала между Англией и Скандинавией задолго до походов викингов, причем связи, осознававшейся англосаксами как связь родственная, может служить героический эпос «Беовульф». Сюжет поэмы, пришедшей к англосаксам, вероятно, еще до их переселения на Британские острова, повествует о борьбе двух скандинавских народов, некогда бывших соседями англосаксов на континенте, а именно данов и гаутов[150]. По предположению некоторых специалистов, отдельные строфы «Беовульфа» свидетельствуют о поселениях скандинавов в Англии еще в эпоху Великого переселения народов[151].

Конец VIII — начало IX вв. стал временем небывало активной внешней экспансии всех скандинавских племен. Поскольку главную роль в ранних нападениях на Англию играли датчане, то англосаксы называли «язычниками» и «данами» всех скандинавов, появлявшихся в их стране, хотя, несомненно, среди них были и шведские, и норвежские викинги. Вслед за разграблением аббатства на острове Линдисфарн норманны напали на монастырь в Ярроу, а в 795–796 гг. их увидели жители южной и западной Англии, а также Ирландии. До 830-х гг. датчане с востока и юга, а норвежцы с севера и запада совершают практически ежегодные набеги, грабя населенные пункты и монастыри, убивая и уводя в рабство жителей, расхищая и уничтожая ценности, угоняя скот. Усиливается миграция скандинавов на Оркнейские и Шетландские острова, а остров Мэн становится опорной базой, используя которую, их корабли-«драконы» сеют ужас и панику среди приморского населения[152].

Следует заметить, что предпосылки и мотивы широкой и многообразной экспансии скандинавов до сих пор остаются не вполне выясненными. Основная причина, видимо, заключается в том, что, как и любое другое крупное историческое событие, движение викингов с трудом поддается однозначной интерпретации. Наиболее приемлем, с нашей точки зрения, подход, предполагающий объяснение начала внешней колонизации скандинавов комплексом разнообразных факторов, ни один из которых, взятый сам по себе, не является решающим.

Несомненно, одной из веских причин, сдвинувшей с мест первоначального обитания массы жителей северной Европы, был относительный земельный голод, особенно характерный для северо-западной Норвегии и Ютландского полуострова. Процессы, происходившие в это время внутри самого скандинавского общества, также способствовали уходу в викинги. Возвышение воинственной знати (хевдингов и годи), которой война и грабеж давали богатства, используемые для повышения своего общественного престижа, привлекало к ней многочисленные маргинальные слои древнескандинавского населения и разнообразных искателей приключений, составивших костяк норманнских дружин. Одним из серьезных побудительных мотивов походов викингов была торговая деятельность, в известном смысле также носившая разбойничий характер[153].

Говоря о предпосылках норманнских походов, нельзя сбрасывать со счета и социально-психологический фактор, связанный с переменами в духовной сфере и менталитете. Возрождение язычества, качественные сдвиги в скандинавском искусстве (в частности, изменения традиционного «звериного стиля» в сторону динамизма), развитие скальдической поэзии и рунической письменности — все это говорит об определенной ломке общественного сознания скандинавов, о создании духовной атмосферы, благоприятствовавшей военной экспансии[154].

Имелись и материальные ее предпосылки. Решающей из них стал перелом в развитии скандинавского кораблестроения, позволивший создавать суда с устойчивым килем, системой парусов и весел. Такие корабли отличались быстроходностью, могли противостоять ударам океанских волн, почти не зависели от направления ветра, а их малая осадка позволяла причаливать практически к любому берегу. «Драконы» на первых порах сделали викингов полными господами на море, гарантируя внезапность нападения и чрезвычайную мобильность их отрядов[155]. Немаловажно и то, что все свои нападения викинги совершали с исключительной дерзостью, и поэтому даже небольшая их дружина наносила значительный ущерб. Беспримерная отвага скандинавских воинов создавала впечатление наступления целых полчищ «данов»[156], хотя на самом деле в начале IX в. их отряды, разбойничавшие в Англии, были весьма невелики[157].

Таким образом, будучи в широком смысле слова последней волной великих миграционных движений раннего средневековья, норманнская экспансия была обусловлена целым комплексом хозяйственно-экономических, социально-политических и духовно-идеологических факторов и означала крутой перелом в исторических судьбах как самих скандинавов, так и англосаксонской Британии.

Возвращаясь к конкретной истории, следует заметить, что в 30-х гг. IX столетия викингское военно-колонизационное движение в Англию приобретает несколько иной, по сравнению с рубежом VIII–IX вв., характер. Продолжая практику почти ежегодных нападений на прибрежные местности Британских островов, скандинавы постепенно начинают проникать во внутренние районы Англии. Количество викингов, участвующих в этих экспедициях, также возрастает, и «Англосаксонская хроника» насчитывает в некоторых из них до 350 кораблей. В 835 г. «даны» захватывают остров Уайт[158], ставший их второй опорной базой, с которой осуществлялись нападения на юго-западную Англию, и прежде всего на Уэссекс.

В 835 году норманны напали на остров Шеппи в устье Темзы, а в следующем — большая армия викингов высадилась на побережье Корнуолла и, заключив союз с местными уэльскими князьками, двинулась в глубь страны. Остановить скандинавов удалось королю Уэссекса Эгберту в битве у Хингистдуна. В 840 г. англосаксам вновь удалось разбить дружины викингов у Саутгемптона, но в следующем году они потерпели сокрушительное поражение у Портленда[159]. Восемьсот сорок второй год принес первые нападения викингов на крупные города Англии: пострадали Кентербери, Рочестер и Лондон[160], а затем наступила кратковременная передышка.

В 851 г. викинги впервые зазимовали на территории Англии — выбранный ими для этого остров Танет располагался у юго-восточного побережья страны. Весной следующего года, по сообщению «Англосаксонской хроники», «в устье Темзы вошел языческий флот из 350 кораблей с огромным войском; при этом были опустошены Доруберния[161], столица Кента, и Лондон». Одновременно дружины норманнов напали на Мерсию и разбили войско короля Беортвульфа[162].

Подобное развитие событий могло означать только одно: от разбойничьих нападений викинги переходят к установлению своего постоянного контроля над значительной территорией северо-восточной Англии и освоению захваченных областей. В течение первых 15 лет второй половины IX в. борьба продолжается с переменным успехом, пока в сентябре 865 г. не происходит новое массовое вторжение, которым начинается новый этап скандинавской экспансии в Англию.