Анифа. Пленница степей (СИ)

Глава 17

Дернувшееся будто в конвульсиях сердце замерло, пропустив несколько ударов, и тут же противно заныло. Анифа со страхом глядела на неторопливо приближающегося, пустившего шагом коня северянина и снова едва сдержала рвущийся наружу плач.

Правда, видела она все через дымку так и не пролитых слез и потому — неясно и смутно.

Да и не нужно ей было зрение, чтобы понять — в лице Рикса грядет буря. Она нарушила закон. Совершила предательство и преступление. И теперь должна будет поплатиться за это.

Прежде, чем всадник приблизился к ней, девушка, поддавшись слабости, мягко опустилась на землю. Идущий подле нее и ведущий своего коня под уздцы следопыт дернулся, чтобы подхватить ее и поддержать, но резкий окрик северянина остановил его. И тот замер, а животное рядом с ним, дернувшее вожжи, недовольно всхрапнуло.

— Свободен, — приказал Рикс степняку, — Догоняй наших. Я скоро вернусь.

Никаких дополнительных объяснений северянин давать не стал. Да степняку они и не нужны были. Кивнув, молодой мужчина с загорелой, необыкновенно темной кожей, легким и плавным движением запрыгнул в седло, круто развернулся и с места бросился вскачь в сторону степной столицы.

— Дай руку, — резко проговорил мужчина, наклонившись.

Инстинктивным желанием Анифы было дернуться назад или даже, вскочив на ноги, рвануть прочь. Но северянин посмотрел на нее настолько холодно и строго, что девушка, будто под влиянием гипноза, действительно протянула вперед ладонь. Рикс, крепко обхватив ее за запястье, вздернул маленькую фигурку вверх, и ей ничего другого не оставалось, как позволить мужчине посадить себя перед ним.

— Глупая. Глупая девочка, — горячее дыхание, вырвавшееся изо рта северянина вместе с этими словами, опалило ухо Анифы, и она вздрогнула, вжав голову в плечи, — А я думал, что ты умнее.

Девушку прикусила изнутри щеку и тут же почувствовала вкус крови у себя на языке. Она нервно сглотнула и инстинктивно сжала в пальцах шелковистую лошадиную гриву. Рикс же, поддав пятками бока коня, дернул одной рукой вожжи в сторону, а второй — крепко прижал рабыню к своему торсу.

В этом жесте — скупом и одновременно порывистом — чувствовалось желание.

Желание подчинить.

И наказать.

Неизбежность этого ощущалась так явственно и так ярко, что Анифа мгновенно покрылась мурашками. Ее сердце забилось быстро и неистово, отдаваясь гулким стуком не только в грудь, но и в голову.

Чтобы хоть немного уменьшить это неприятное ощущение, девушка, повернув голову, тихонько пробормотала:

— Господин очень зол? Он сильно накажет меня?

Ответ Рикса удивил ее. Как и тот факт, что мужчина вообще соизволил ответить.

— Шах-Ран не знает, что ты пыталась сбежать. По крайне мере, когда я с отрядом уезжал, еще не знал. А мои воины умеют держать язык за зубами. Но не сомневайся. Ты получишь урок за свой поступок.

— А ты не хочешь узнать, почему я это сделала, северянин?

Ладонь Рикса предупреждающе сжала живот Анифы, и та порывисто выдохнула. Да-да, она могла и не спрашивать. Как будто мужчине это могло быть интересно! Как будто его это могло волновать! Сейчас она чувствовала на уровне подсознания и ощущений сугубо мужские желания Рикса и трепетала от осознания грядущего наказания.

Северянин всегда получал желаемое — она уже успела в этом убедиться. И то, что он более не прикасался к ней с той ночи, еще не показатель того, что он охладел к ней. Иначе почему он раз за разом провожал ее вспыхивающими взглядами и подарил накануне дорогие платья и украшения? Весьма щедрый и совершенно недвусмысленный шаг с его стороны. А, беря во внимание суровый и крутой нрав воина, еще и почти галантный.

И сейчас он, кстати, довольно жестко и уверенно засунул руку ей в ворот холстины и нащупал эти украшения, которые Анифы прихватила с собой с целью расплатиться именно ими, а не своим телом.

А после ладонь Рикса скользнула в сторону, под плотную ткань платья. Но лишь для того, чтобы порывисто сжать упругую плоть с мгновенно затвердевшим от прикосновения соском. Девушка болезненно охнула и на мгновение зажмурила глаза.

И все же — мужчины есть мужчины. От женщины им нужно лишь удовлетворение их похоти и самодостаточного эгоизма. Не одна — так другая. Сейчас Рикс желал именно ее. А ее побег лишь запустил незамысловатую и старую, как мир, игру под названием “охота”.

Теперь поймавший ее охотник собирался получить заслуженную награду. Последним открытым вопросом было “где именно он собирался это сделать?”

Не прямо же вот так: в седле, верхом… Это же просто уму непостижимо!

Но Рикс продолжал и продолжал ее сжимать. Одну грудь, другую. Живот. Северянин касался чувствительной кожи под мягкими полушариями и проводил пальцами по ребрам. И, может быть, в другой ситуации податливое тело Анифы, привыкшее к ласкам, даже грубым, отозвалось бы, но не сейчас. От страха, от неприязни к Риксу, от жалости к самой себе сейчас ей меньше всего хотелось найти утешение в мужских объятиях.

Риксу ничего не стоило унять свое возбуждение, вспыхнувшее от близости маленькой танцовщицы. Впервые за время, прошедшее с момента их возвращения в Дариорш и той ночи в шатре вождя, она оказалась в его руках. Он не мог лишить себя удовольствия прикоснуться к ее нежному телу, скрывающемуся под некрасивой и грубой тканью холстины, и в штанах мгновенно стало тесно и некомфортно.

Удивительно, с какой легкостью рабыня могла вызвать его похоть. И даже в таком виде — в безразмерной мешковине, вспотевшая и уставшая. А еще от нее остро пахло страхом. И он возбуждал Рикса еще сильнее.

Пойдя на поводу своей похоти, северянин не ограничился одной лишь соблазнительной женской грудью. Хотя набухшие соски, конечно, заставили его тихо ухмыльнуться и предвкушающе прижаться к низу спины Анифы своим внушительным бугром. Скользнув ладонью ниже, он коснулся через ткань платья ее промежности. Порывисто выдохнув, рабыня содрогнулась всем телом и инстинктивно дернулась вперед. Но с лошади ей деться было некуда. Поэому, вместо того, чтобы сбегать и откровенно шарахаться от желавшего ее мужчины, она в итоге обреченно прикрыла глаза и откинулась назад. Прямо на грудь всадника. Позволяя северянину и дальше жадно ощупывать и сжимать ее хрупкое и беспомощное тело.

Но Рикс и правда не собирался брать ее в седле. Хотя на его памяти случалось и такое. Все-таки кочевницы были неприхотливы как в жизни, так в любовных утехах.

…Анифа не сразу поняла, что мужчина ведет коня не в сторону Дариорша. Она вообще старалась ни на чем не концентрировать свое внимание, почти отключив свое сознание и от пейзажа вокруг, и от ощущений.

Девушка вскинулась и огляделась, лишь когда конь под ними, тихо и коротко всхрапнув, остановился, а Рикс, упруго соскользнув на землю, стащил ее за собой.

С одной стороны по-прежнему простиралась степь — знакомая и одновременно неповторимая. Бледная, высушенная солнцем и холодом трава морем колыхалась под ветром, а низкое из-за рядов пышных бело-лиловых облаков небо казалось низким, но бесконечным. А вот небольшая березовая рощица у холма, куда ее привез Рикс, могла порадовать глаза неожиданно яркими красками — еще не до конца облетевшая листва деревьев была наполнена ярким пурпуром и светлым янтарем.

И хотя это было совершенно несвоевременно, щемящая нежность и восхищение перед красотой природы вдруг сжало девичье сердце. И снова напомнило о ее собственной, незавидной, участи. Слезы сами потекли из ее глаз, и Анифа поспешно подняла ладони к лицу, чтобы стереть непрошенную влагу.

Рикс, подтолкнув ее в глубь рощи, не увидел их. А плакала девушка бесшумно — лишь пару раз вздрогнули плечи под грубой тканью накидки.

— А теперь — рассказывай! — холодно приказал северянин, резко повернув беглянку и грубо припечатав ее спиной к одному из березовых стволов.

Девушка удивленно подняла на мужчину бледное, с темными синяками под блестящими глазами, лицо, и Рикс самодовольно усмехнулся. Нет, ему, конечно, не нравился вид изможденной и переживающей рабыни, но и в таком состоянии она была чудо, как хороша. А еще явно осознавала, какую невозможную ошибку она совершила.

— Что рассказывать? — обреченным шепотом переспросила Анифа, поежившись под пристальным и жестким взглядом воина.

— Зачем сбежала?

Девушка вздохнула — прерывисто и очень грустно. Очередная слеза выступила в уголке ее почему-то посветлевших глаз и медленно скатилась на скулу. Это неожиданно взволновало северянина, и он, непроизвольно подняв ладонь к осунувшемуся лицу, почти мягко провел пальцами по девичьей щеке.

Анифа ожидаемо вздрогнула, и ее взгляд стал колючим и неприязненным.

— Потому что не хочу больше быть под вождем, разве непонятно? — с неожиданной силой выпалила она.

— Ты рабыня, — напомнил Рикс ей зачем-то, — Нет разницы в том, что ты хочешь.

— Я… я… я больше не могу это выносить!

— Тогда почему сбежала сейчас? — поинтересовался Рикс жестко, обхватив пальцами тонкую шею и слегка надавив на дернувшуюся челюсть — маленькую и очень-очень хрупкую; слегка не рассчитать силы — и сломаешь. — Надо было дождаться, когда мы уедем. И никто бы тебе не помешал.

— Одна бы я не выбралась, — придушено выдохнула маленькая танцовщица, — Только с караваном.

— У тебя не было и шанса, — криво оскалился мужчина.

— Шанс есть всегда… Но боги, видимо, отвернулись от меня…

— Богам плевать на камни под их ногами. А ты даже не камешек. Всего лишь маленькая песчинка. С чего ты взяла, что им не плевать на тебя?

— Вера… — рассеянно прошептала девушка, горестно поморщившись, — Вера — это все, что у меня осталось… Я… не могу больше…

Рикс непонимающе качнул головой. Но хватку ослабил и, обессиленная, Анифа медленно сползла на землю. Как ребенок, она прикрыла ладошками голову и тихонько всхлипнула.

Вот теперь северянин почувствовал раздражение.

Всегда сильная, всегда полная какого-то внутреннего огня и света, сейчас рабыня была как затушенный уголек — маленький и невзрачный. Куда все подевалось?

Откуда взялась вся эта скорбь? Что именно она оплакивает?

Этого Рикс не понимал совершенно.

Он ожидал увидеть беглянку, да, пусть маленькую, да, пусть слабую и совершенно неумную, но которая будет рваться и пытаться сделать хоть что-то, раз решилась на такой поступок.

Но не видел.

И это раздражало.

Что ее не устраивало? Ему думалось, что один из торговцев (как оказалось, именно Хашим) соблазнил ее какими-то обещаниями и дорогими подарками, и та бездумно кинулась за ним, надеясь на лучшую долю. Есть ли разница, перед кем раздвигать рабыне ноги?

Но она сказала: “Не могу быть больше под вождем”.

И что же это могло значить? Да любая кочевница душу продала бы за место быть подле его побратима, быть его наложницей, причем, на данный момент, самой любимой и выделяемой им.

И одно дело, если бы Шах-Ран был жесток к ней. Но он видел — собственными глазами видел! — с какой страстью и неподдельным желанием она отдавалась порой несдержанному в своей порывистости кочевнику! С каким удовольствием принимала его — и их! — ласки и ярко кончала, безумно соблазнительная и искренняя в своих чувствах и эмоциях.

Так что не так-то, демоны ее дери?!

Присев перед девушкой на корточки, Рикс снова обхватил подбородок девушки ладонью и заставил ту вскинуть вверх свое искаженное от горя лицо.

— Слушай меня, девочка, — глухо и яростно пророкотал он, заглядывая в глубину ярко-янтарных глаза, блестящих от пролитых слез, — Тебе повезло в одном — занятый подготовкой, вождь не заметил твоего отсутствия. Поэтому мы вернемся в стан и ты забудешь об этой глупости. Ты снова будешь улыбаться, будешь танцевать и раздвигать перед Шах-Раном ноги. Столько раз и так долго, пока ему не надоест. Это в твоих же интересах. А в день, когда он перестанет тебя желать, я заберу тебя себе. Поняла меня? Это куда как лучший вариант, чем быть постельной грелкой для остальных воинов, которые будут делить тебя и брать по очереди — невзирая на все твои вопли, крики и даже кровь. А наши ребята те еще жеребцы.

— Как будто я не знаю! — порывисто вскричав, Анифа в ярости оттолкнула от себя руку северянина.

— И что это значит?! — прищурившись, пророкотал Рикс, — Кто-то уже трахал тебя?! В Дариорше?!

Уму непостижимо! Под боком вождя?! Нарушив неприкосновенность гарема Шах-Рана?!

— Какого черта не сказала?! — взревел северянин.

— Нет! — испуганно распахнув глаза, выпалила Анифа, — Не здесь… Еще… до вождя… В стане Горха…

“Зачем этот разговор? — недоуменно подумала девушка, — Чего он добивается, это проклятый северянин?!”

Рикс мгновенно успокоился.

— Твой глава сказал, что ты была девственницей, — куда как более мирно проговорил он, ослабив на миг сжавшиеся на шее Анифы пальцы.

— Соврал, — горько откликнулась девушка.

Рикс не удивился. Но одно дело — это действительно брать бесправную рабыню, еще и такую привлекательную — кто ж осудит этих жестоких, живущим по собственным правилам и законам кочевников? И совсем уже другое — насиловать совсем еще юную, маленькую и хрупкую, девочку.

Сколько их было?

Вряд ли всего пару. Иначе не смотрела бы сейчас Анифа с такой яростью, с такой болью и даже… Ненавистью.

— Это участь женщины, — философски заметил он, окончательно расслабляя свою ладонь и уже поглаживая пальцами нежную и тонкую шею, которая под этими движениями несколько раз судорожно дернулась. — Будь ты частью рода, такая судьба, может быть, и обошла бы тебя. И то не факт. Думаю, в твоем племени были те еще привычки…

Девушка снова поникла, уронив голову на грудь. Ее волосы, растрепавшиеся и выбившиеся из косы, густой волной заструились по ее лицу, скрывая его. Но больше Анифа не плакала. Или же — сдерживалась и таилась.

И Рикс сделал вещь, совершенно для себя неестественную и странную. Присев перед девушкой на корточки и обхватив тонкие плечи, он притянул ее к себе, обнял и стал аккуратно поглаживать по голове. Но вместо того, чтобы расслабиться и довериться этому неожиданному проявлению доброты и заботы, Анифа замерла и напряглась. И даже задержала дыхание.

А вот северянин с жадностью вдохнул запах ее тела и волос, которым так и не смог надышаться окончательно, пока они ехали верхом, а он прижимал, лаская, ее к своему торсу.

Ему очень нравилось, как она пахнет. В отличие от других женщин степей, танцовщица регулярно, каждый день, мылась — или в речке, или в деревянной лохани, которая теперь постоянно стояла у Шах-Рана в шатре, который тоже, кажется, насквозь пропах запахом вереска. И его даже не могли перебить ароматные масла, которыми пользовались другие наложницы.

Желание вспыхнуло в нем с новой силой. С такой же легкостью, как и сам северянин откинул прочь и свое раздражение и досаду на девушку, и всяческие мысли, порочное и темное вожделение наполнило его тело и вытеснило прочь всё остальное.

Опустив ладонь, Рикс стянул с рабыни накидку и тут же сжал маленькую грудь. Анифа протестующе дернулась и шумно выдохнула:

— Нет!

Мужчина не обратил на этот протест никакого внимания, влекомый лишь собственными желаниями. Толкнув девушку на спину, он навис сверху и в жадном поцелуе припал сначала к шее, потом провел дорожку к ключице, а следом — и к груди, которую он легко обнажил благодаря широкому вырезу.

— Нет! — громко крикнула Анифа, отталкиваясь.

Зарычав, Рикс перехватил кулачки девушки, которыми она стала отбиваться от него и задрал над головой. Свободной рукой он спешно подтянул подол ее платья и нижней сорочки вверх, жестко раздвинул коленом ноги и навалился сверху, вклиниваясь между бедрами.

— Не смей! — снова вскричала Анифа, распластанная под ним и бесполезно дергающаяся. — Не смей! Пожалуйста! Не надо!

Но ее трепыхания только больше раззадоривали северянина, заставляя его кровь бежать быстрее и толкаться в сердце с удвоенной силой. Он мял округлые бедра рабыни, ее мягкие ягодицы, кусал тонкие плечи и твердую грудь и, как зверь, рычал от похоти и страсти.

На секунду девушка вдруг замерла, и лишь какое-то внутреннее чутье позволило Риксу не пропустить момент, когда рабыня неожиданно выхватила из-за его пояса нож. Но нет, не вонзила его в мужской бок в стремлении освободиться, а почти перерезала себе горло.

— Сучье вымя! — ошарашенно выругался северянина, успев перехватить ладонь с зажатым в нем лезвием, — Ты что творишь?!

Металл все-таки оставил на нежной коже короткую и тонкую линию, из которой мгновенно выступили капельки крови.

— Ненавижу! — выпалила Анифа, у которой на глазах снова выступили слезы — на этот раз злые и яростные, — Как же я вас всех ненавижу! Лучше сдохнуть, перерезать собственное горло, лишь бы больше никогда не видеть никого из вас! Варвары! Убийцы!

Рикс с потрясенным недоумением уставился в тонкое и изящное женское лицо, сейчас искаженное от наполнивших маленькую танцовщицу чувств. Она тряслась и дрожала. широко и некрасиво распахнув рот, а ее грудь высоко вздымалась. Казалось, прислушавшись, можно было услышать, как неистово бьется о грудную клетку ее смелое и отчаянное сердечко.

Продолжая держать ее руки в своих, северянин выпрямился. Анифа вела себя не как рабыня, а как женщина в захваченном селении или городе. Ее слова были знакомы и понятны. Одно неясно — почему именно сейчас? И почему именно так?

— Интересно, — прищурившись, проговорил мужчина, — И что же это значит, Огонек?

Рикс впервые произнес вслух прозвище, которое он когда-то про себя дал танцовщице. Но Анифа, естественно, не обратила на это никакого внимания. Хотя явно удивилась неожиданно успокоившемуся северянину и поджала губы.

— Вы, как саранча, налетаете на мирных жителей, неся с собой только смерть и разрушение, — яростно и обиженно выплюнула она, — Убиваете наших отцов и братьев, уводите в плен детей, насилуете наших матерей и сестер. И считаете себя в праве творить бесчинства и разбой, порабощать людей, словно те — бездушные вещи! Но когда-нибудь — я верю в это! — боги накажут вас! И сотрут с лица земли, будто вас и не было!

Северянин неверяще поглядел на рабыню перед ним. Но в то же время почувствовал странное и болезненное удовлетворение — девушка снова пылала, как яркое пламя, а ее глаза блестели уже не только от слез, но и вспыхнувшей в ней ярости.

А еще он впервые слышал от нее за раз столько слов — очень знакомых ему и не раз слышанных. Но это не обеспокоило его. И не взволновало. Он вообще ничего не почувствовал по этому поводу.

— Если ты так ненавидишь степной народ, — оскалившись, медленно проговорил северянин, — То почему ты на протяжении двух лун, Огонек, безропотно позволяла Шах-Рану трахать себя? И… мне? Более того, не надо врать, что не получала от этого удовольствия.

Рикс резко выдернул из ее ладони кинжал и откинул далеко в сторону. Как и некоторое время назад, он перехватил подбородок девушки и крепко зафиксировал, не позволяя ей ни повернуться, ни опустить голову. Приблизив свое лицо к ее, он горячо выдохнул:

— Ты течешь и стонешь, когда Шах-Ран берет тебя. Ты рвешь свою глотку, когда кричишь от наслаждения, которое он тебе дарит. И подо мной ты тоже кричала, Огонек. И не от боли.

— Поэтому я и ненавижу тебя! — вскричала Анифа, — И себя! Из-за этого себя я тоже ненавижу!

Что-то, похожее на жалость, укололо северянина в сердце. И вместо того, чтобы вспыхнуть от противоборства, которое оказала девушка, он мягко огладил ее лицо и на секунду прижалась ртом к ее губам. Очень непривычный для него жест, но получившийся само собой и естественно.

Но Анифа, как ужаленная, снова дернулась, избегая прикосновения. И брезгливо поморщилась.

И тогда Рикс, разъяренный этой реакцией, поцелуй углубил. Он стал жадно вгрызаться в девичий рот, до крови царапая свои зубами нежные губы. Не в силах бороться с таким напором, девушка обмякла и абстрагировалась.

И в итоге безропотно позволила северянину сделать всё, что тот хотел. Ненавидя себя, ненавидя мир, в котором родилась и в котором оказалась вынуждена не жить, а выживать, ненавидя свою слабость и неумение дать достойный отпор.