Аннигилятор

Глава 11

Лайла

Просыпаться в чужих кроватях и смотреть на чужие потолки становиться дурной привычкой. Лайла открыла глаза, ее конечности слишком тяжелые, чтобы она могла даже попытаться пошевелить ними.

Лишь через секунду она поняла, что на ней лежит что-то тяжелое, и как раз таки оно удерживает ее.

В панике она посмотрела вниз на голые мускулистые бицепсы, лежащие на животе, и на подертое предплечье, которое было покрыто темными волосами, идущими по диагонали к бедру, на большую мужская руку с длинными тонкими пальцами, которая держала ее. На тыльной стороне руки виднелись следы от ожогов.

Лайла подняла глаза, чтобы посмотреть на мужчину, которому принадлежала эта рука, и обнаружила, что ее завораживают дьявольские глаза, один черный, другой золотисто-зеленый, спокойно смотрящие на нее.

Это была реальность.

Ее лихорадочный сон был реальностью.

Он пришел за ней, пусть и через несколько месяцев, но пришел.

Она тут же начала осматриваться, чтобы понять что происходит — он был без рубашки, но она была одета во что-то мягкое, его тело было прижато к ее боку, а лицо близко к подушке, и откуда-то проникало много естественного серого света.

Не обращая внимания на первые два факта и игнорируя его, она повернула шею в поисках источника света.

И перестала дышать.

Самые большие окна, которые она когда-либо видела, открывали вид на то, что она видела только на картинках. Горы. Высокие, величественные, серые горы.

Она села и оттолкнув его руку, попыталась встать, но колени подкосились. Она почти упала, но сильные руки без труда подняли ее в объятия, которые она помнила по своему бреду.

— Полегче, — мягко сказал он ей, но она не обратила на него внимания, сосредоточившись на открывшемся перед ней пейзаже.

Он понес ее к стеклу, к тому, что, как она теперь поняла, было двойными дверями, а не окнами. Толкнув их ногой, он вывел их наружу. Порыв холодного ветра обдал ее кожу, заставив инстинктивно прижаться к его телу — шелковые шорты, в которые он, должно быть, одел ее, были слишком тонкими, чтобы выдержать такую погоду, он подошел к краю и поставил ее на ноги, прижав ее сзади обеими руками к металлическим перилам, его присутствие за ее спиной согревало на холоде.

Но она была сосредоточена на виде, на ощущении того, что находится снаружи.

Ее глаза жадно глотали открывающиеся перед ней виды, не понимая, как такие места вообще могут существовать, пока она вбирала в себя каждый дюйм.

Высокие, красивые, скалистые серые горы простирались по правую сторону так далеко, что она не вида их конца. С другой стороны, слева, под облаками бесконечно бурлило серое море, волны за волнами разбивались о скалистый пляж, он созданный естественным склоном и понижением гор, уходящих в воду. А прямо под ней скала обрывалась в длинный, узкий водоем, который соединялся с морем.

Это было изысканно, сюрреалистично, невероятно.

— Ч то это за место? — Прошептала она с трепетом, не веря своим глазам.

— Оно называется Байфьорд, — ответил он. — Это Железные горы, а это — Черный залив.

Она долго смотрела на это зрелище, стоя в клетке его рук, не в силах осознать все это, осознать, что она не только жива, но и находится на небесах, и она с ним.

Неохотно она повернулась, чтобы увидеть дом, в котором они находились. Она задохнулась, глядя на грубые серые скалы.

Они находились на какой-то площадке, проделанной в щели пространства внутри горы. Внутри горы.

— Мы… что… в горе?

Ее прерывистые слова заставили его сделать шаг назад, оставив ее одну на краю, и она вцепилась в его руку, испугавшись крутого падения с обрыва. И это было так не похоже на женщину, которая решила покончить с собой.

Она увидела, как он посмотрел вниз на их руки, его большие, темные, обожженные ладони, обхватившие ее маленькие, мягкие, бледные ладошки.

— Пойдем со мной.

Он потянул ее за собой, и она полусознательно последовала за ним, не готовая вернуться в свой собственный разум или к тому, что она чувствовала к нему в эту секунду. Было что-то новое, что-то хорошее, и она ухватилась за это обеими руками.

Он привел ее обратно в теплую спальню, закрыв стеклянные двери. У нее было время, чтобы оглядеться и все рассмотреть. Это была самая большая спальня, которую она когда-либо видела— все здесь было большим и стильным. С того места, где она стояла, возле дверей, справа находилась самая большая кровать из черного дерева с изголовьем и боковинами такого же цвета.

Ведя ее за собой, он указал на широкие темные двери напротив, тех, что ведут на балкон.

— Это гардеробная.

Он раздвинул дверь, и Лайла с интересом уставилась на просторную комнату, заставленную с обеих сторон одеждой. С правой стороны была мужская одежда, ряды рубашек, костюмов и пиджаков, все черное, серое и белое. Левая сторона была женской, ряды платьев, топов, футболок, в основном белых и черных, с небольшими вкраплениями цветов.

Что-то острое кольнуло ее в груди: кто-то живёт с ним, и у них общий гардероб, а он стоит и держит ее за руку. Она зажмурила глаза. Она не имела права ничего чувствовать. Так все было устроено в их мире. Он мог иметь миллион женщин по вызову и все равно взять ее, а она не могла ему отказать.

Но это не значит, что она нечего не чувствовует…

— Мы можем добавить больше цветных вещей на твою сторону, если хочешь.

Погодите, что?

Она остановила водоворот своих бурных мыслей и снова осмотрела комнату. Это для нее? Какого черта?

Не обращая внимания на ее мысли, а может и не только на них, он отпустил ее руку и подошел к большому зеркалу напротив входа.

— Подойди сюда,

С любопытством она подошла к нему, осознавая, что она все еще боссая, а ковер под пальцами мягкий. Остановившись рядом с ним, она была поражена, когда он притянул ее к себе за бедра, она посмотрела на их отражения. Она выглядела очень маленькой рядом с ним, ее макушка едва доставала до его подбородка, ее телосложение было стройным, в то время как его — очень мускулистым, он не был прям очень накаченным, но был достаточно мускулистым, чтобы быть одновременно сильным, но при этом изящным.

— Расскажи мне, что ты видишь.

Нахмурившись из-за странной просьбы, она ясно видела их отражения, но покачала головой. Ее волосы, длиной почти до плеч, торчали вокруг лица. Ее глаза были измученными, а плечи такими худыми и поникшими. Он же, напротив, выглядел резким, опасным, смертоносным, торс без рубашки и черные спортивные штаны предавали его ауре, ещё более зловещих очертаний.

— Что ты видишь?

Лайла увидела, как она моргнула в отражении.

— Тебя позади меня.

Она вздрогнула, когда он наклонился, его отражение присоединилось к ее, его лицо оказалось рядом с ее.

— Именно так. Я всегда за тобой, даже когда ты не видишь.

Ее горло сжалось, черная дыра, в которую она сбежала, постоянно присутствовала внутри нее, напоминая ей о месяцах, предшествовавших тому моменту, когда она решила сдаться. То, что он каким-то образом решил вернуться и нашел ее, не освобождало его от ответственности. Он обманул ее, и это было не то, что она могла отпустить.

Стиснув зубы и увидев, как в отражении сверкнули ее ярко-зеленые глаза, она обратилась к нему.

— Ты был позади меня, когда они насиловали мое тело?

Его хватка на ее бедрах усилилась, но его лицо нечего не выражало оставалось нейтральным.

— Да.

У нее вырвался горький смех.

— Это еще хуже, потому что это значит, что ты ничего не сделал, чтобы остановить их. И это значит, что тебе все равно, — ее глаза встретились с его. — Так что можешь забирать свой шикарный дом, шикарную одежду и шикарные виды и убираться от меня подальше. Мне больше от тебя нечего не нужно, вообще нечего.

Его глаза вспыхнули на долю секунды, прежде чем она высвободилась из его хватки, и он позволил ей это сделать.

Выйдя из гардеробной, она вслепую направилась к двери, которая, как она предполагала, вела за пределы комнаты, ей нужно было уйти от него, отвлечься, сделать абсолютно все, что угодно, только не иметь с ним дело. У нее просто больше нет сил.

Открыв черную дверь, она вышла на небольшую пещерную площадку, пара низких ступенек вела вверх во что-то массивное, и она имела в виду массивное, открытое пространство. Первое, что она заметила, был высокий потолок, обычный потолок, а не вырубленный в скале, как на веранде. Это что, не часть горы?

Она вошла в огромное открытое пространство, и ее охватило чувство удивления от множества окон и естественного света, проникающего внутрь.

Она никогда не видела ничего подобного в своей жизни, никогда и не могла подумала, что увидит что-то подобное.

С того места, где она стояла на верхней площадке спальни, она видела небольшой коридор, уходящий вправо, к тому, что с ее точки зрения выглядело как еще одна спальня. Не обращая на это внимания, она шагнула в открытое пространство и повернулась на месте, чтобы все рассмотреть. Справа от нее большая открытая кухня, отделенная от гостиной высоким кухонным островком и обеденным столом на шесть персон. В левом углу — зона отдыха с черными диванами и деревянным кофейным столиком;в левом углу, прямо у окна, висел самый большой телевизор в ее жизни.

Она уставилась на экран, не в силах вспомнить, когда в последний раз смотрела хоть какой-то фильм. В общей комнате комплекса был небольшой телевизор, но она никогда не решалась смотреть его. В основном, девочки спорили между собой, чтобы решить что-то посмотреть, а Лайла никогда не была склонна к просмотрам фильмов. Она просто сидела и прикусывала язык, плывя по течению, не высовываясь, выживая. Именно так она понимала, что выживать лучше всего — оставаться незамеченной, означает быть в безопасности.

И как тебе это удается?

Дразнил голос в ее голове.

Сделав тихий вдох, она посмотрела в другой угол комнаты, в сторону другого коридора, уходящего куда-то в другую сторону. Медленными шагами она пошла исследовать его, пересекая все пространство и заглядывая в окна. Она просто не понимала, как эта часть дома выглядела так нормально, а терраса была частью горы. Как именно этот дом построен?

Отложив вопрос на другой раз, она вошла в коридор и прошла по короткому пространству, с любопытством ожидая, что же она найдет по другую сторону большой двери, которую она видела в конце. Щелкнув замком, ручка повернулась в ее руке, и она распахнула ее, застыв на пороге.

Это не комната — нет, длинный зал с окнами на стене напротив двери, которые освещали пространство, заполненное вещами. Так много вещей. Книги на полках выстроились в одном конце зала, в другом конце — массивный деревянный стол со стулом и несколькими компьютерами. Между ними стояли холст на мольберте, коробка с блестящими кристаллами и металлическими проводами — так много вещей, что ее мозг не мог понять, для чего вообще они все нужны.

— Здесь есть кое-что для тебя, — раздался голос за ее спиной. Она повернулась и увидела, что он стоит, все еще без рубашки, его мускулистая верхняя часть тела открыта для ее глаз, медово-коричневая кожа, твердые мышцы и копна темных волос. Он стоял, засунув руки в карманы штанов, и просто наблюдал за ее действиями.

— На столе лежит белый планшет. Это для тебя. Ты можешь проводить здесь время, делая, что тебе нравится, — продолжил он, когда она ничего не сказала. — Читай, рисуй, делай украшения, смотри телевизор, играй в видеоигры, ищи что-то в интернете — попробуй все и выбери, что тебе больше нравится. Есть еще небольшой сад на улице, если хочешь попробовать, но тебе придется подождать месяц или два, пока погода станет теплее. Если тебе ничего не понравится, мы найдем что-то новое. Все в твоих руках.

У нее сжалось горло и она уставилась на него, все и сразу нахлынуло на нее, она не могла понять, как он узнал то, чего она всегда хотела: шанс исследовать то, что ей нравится, переключать фильмы на телевизоре, познать внешний мир.

— Как… как ты узнал? — Заикаясь спросила она, потому что она некогда не говорила никому чего действительно хочет, даже о каких-то мелочах.

Тогда он двинулся вперед, ступив в ее личное пространство, медленно, почти лениво, но плавно, его дьявольские глаза пригвоздили ее к месту. Одна из его рук поднялась вверх, удерживая ее челюсть, как он всегда делал, в то время как его большой палец провел по ее губам. Ее губы раскрылись от мягкого, почти нежного прикосновения, не привыкшие за долгие месяцы к каким-либо ощущениям. Он погрузил большой палец внутрь, совсем немного, и она осталась неподвижной, ее сердце колотилось, но она не сосала его, вообще никак не реагировала. Он вынул большой палец, покрыв ее губы собственной влагой, оставив их блестящими, его глаза переместились на ее рот, зрачок в светлом глазу расширился, и она заворожено наблюдала за этим.

— Я знаю все о тебя, flamma, — напомнил он ей. — Самые сокровенные желания твоего сердца, самые нежные тайны твоей души, самые подлые моменты твоего разума. Я знаю их все, они принадлежат мне. Каждое желание, каждый секрет, каждая мысль — все это мое.

Она не могла отрицать этого. И все же горечь не утихала.

— И я вписываюсь в твои планы, чем бы ты ни занимался, не так ли? Я полезна для тебя. Вот почему ты пришел за мной, вот почему я здесь.

Он ничего не сказал, просто пристально смотрел на нее, и она не знала, этим он отрицал или подтверждал ее слова.

С ним она никогда нечего не знала.

Ее начало осенять, пока она стояла в дверях его дорогого дома, застыв на месте под его твердым взглядом. Она только что променяла одну тюрьму на другую, более опасную, потому что знала, что слабеет, когда дело касается его, и хотя она уже была сломлена до неузнаваемости, он мог сломать ее еще больше.

Глава 12

Лайла

После короткой экскурсии она удалилась в спальню, закрыв за собой дверь, и легла в кровать. Она все еще была вялой, уставшей, ее тело было истощено, а разум не справлялся со всеми этими изменениями. Она никогда не умела меняться, всегда сомневалась во всем: сомневалась в себе и своей самооценке, в том малом, что у нее было.

И ей нужно было пространство вдали от… всего. Ей нужно было пространство, чтобы переварить свое новое состояние, переварить то, что она пыталась сделать, переварить все те эмоции, которые вызвала в ней встреча с ним. Ей нужно было… она не знала, что ей нужно. Слезы навернулись ей на глаза, когда она смотрела на вид из окна, на то, что он дал ей, и на то, что она все еще не имела никакого значения, кроме той пользы, которую она ему приносит.

Она была уязвима для него во всех отношениях, и от осознания этого у нее жгло в груди.

Она смотрела на горы, размышляя, хватит ли у нее смелости прыгнуть с обрыва, чтобы спастись. Украсть наркотики и выпить эту смесь было самой низкой точкой ее депрессии, пустотой, в которой она не могла увидеть конца, как бы одинока она ни была. А он достал ее из пасти смерти. Она не сомневалась, что он сделает это снова, если понадобится. Очевидно, она была важна для любых его целей, хотя и не могла их себе представить.

Но даже ненавидя его за это, она втайне была рада его присутствию. С ним, даже со всем тем, что он принес, она не чувствовала себя одинокой. Странно, всю жизнь она делила свое пространство с людьми и чувствовала себя одиноко, а тут она была одна и почему-то не чувствовала себя такой подавленной. Знание того, что он был где-то в доме, заставляло ее чувствовать… просто чувствовать. И это было чертовски приятно — снова чувствовать что-то после столь долгого коматоза.

Она не заметила, как погрузилась в сон, но когда открыла глаза, рядом с ней горела лампа, а на улице было темно. Прохладный ветерок проникал через открытые двери терессы, и Лайла села на кровати, стирая сон с глаз, наблюдая за темным силуэтом мужчины, прислонившегося к перилам на холоде.

Накинув на себя самое мягкое и тонкое одеяло в ее жизни, она направилась к нему, как мотылек на пламя, мотылек, который знал, что сгорит, но не мог сопротивляться тяге в глубине души.

На улице было очень, очень темно. Луна тонким полумесяцем висела на небе, освещая все вокруг. Горы казались чуть чернее неба, а волны едва мерцали, но их шум был громким, как успокаивающее журчание воды, бьющейся о берег. Ветер мягко и холодно обдувал ее лицо, и Лайла глубоко вдохнула, позволяя себе впервые почувствовать себя на улице. У нее все еще был сопровождающий — и она сомневалась, что он позволит ей остаться одной на терассе, особенно после того, как она была так близко к смерти — но он не казался ей обычным сопровождающим. Ей нравилось делить с ним пространство, и каковы бы ни были его мотивы, он дал ей нечто ценное.

— Спасибо, — тихо прошептала она, совсем тихо, чтобы не нарушить момент.

Он ничего не сказал, просто смотрел в темноту, поставив локти на перила, его руки свободно свисали. Она посмотрела на его одежду, джинсы и толстовка, и поняла, что никогда не видела его таким одетым.

Он выглядел самым расслабленным из всех, кого она только видела за всю свою жизнь.

Вопросы бурлили внутри нее.

— Как долго ты здесь живешь?

— Несколько месяцев.

Она сделала шаг ближе.

— А как давно этот дом у тебя?

— Около пяти лет. На строительство ушел год.

Это было давно. Подойдя ближе к перилам, с бешено колотящимся сердцем в пустоте за ними, она схватилась за одеяло.

— Почему ты не жил здесь раньше?

Он повернул шею, чтобы посмотреть на нее:

— Тебя здесь не было.

У нее перехватило дыхание. Она не знала, как реагировать, когда он говорил такие вещи, как будто это были факты, а не ложь, которой он ее кормил. Ее сердце, отчаянно нуждающееся в его ласке, хотело верить в эти слова, верить в то, что он ей сказал. Но она слишком долго имела с ним дело, она знала, что он мастер манипуляций, и он знал, за какие ниточки дергать, ведь она была лишь его марионеткой.

Отвернув лицо, она ничего не сказала. Они просто стояли в темноте долгие, долгие минуты, прежде чем он нарушил молчание.

— Я не разбираюсь в эмоциях, — начал он, переплетая пальцы. — И никогда не разбирался. Я не считаю их особенно полезными, поэтому никогда ни к кому не привязывался. Люди были для меня либо бесполезны, либо наоборот — полезны.

Он полностью повернулся, чтобы снова окинуть ее взглядом.

— Хотя ты и очень хорошо вписываешься в мои планы, это все случайность. Ты была бы здесь, даже если бы не вписывалась.

Лайла почувствовала, что ее губы сжались.

— Ты лжец.

— Да, — согласился он без паузы. — Но сейчас я не вру тебе.

Она вздохнула, когда надежда, которую она считала мертвой и похороненной, всплыла вновь.

Она увидела, как его челюсть сжалась от этого звука.

Последовало напряженное молчание, прежде чем он двинулся к двери.

— Я буду спать в другой комнате, пока ты не пригласишь меня обратно. Комната твоя, как и весь этот дом. На кухне есть еда. Угощайся.

С этими словами он направился к стеклянным дверям.

— О и не пытайся снова покончить с собой. Ты очень близка к тому, чтобы получить ответы на многие вопросы, которые давно тебя тревожат. Ты же не хочешь их упустить, не когда ты так так близко к ответам.

Придурок.

Он всегда держит перед ней морковку правды, но никогда прямо не говорил ей, что скоро расскажет, всегда откладывая это на «когда-нибудь». Она не знала, была ли это фраза, чтобы заманить ее на крючок, или он действительно хотел ей что-то рассказать. В этом была загвоздка: она никогда не знала, что он имеет в виду. Но она попалась, и приманка ответов была сильнее приманки смерти, по крайней мере, на данный момент.

Покачав головой, она вошла внутрь, закрыла за собой стеклянные двери и поняла, что она грязная и голодная. Первым делом она направилась к единственной черной двери в комнате, которую еще не открывала, она расположилась в углу комнаты по другую сторону шкафа. Надеясь, что это ванная комната, она направилась туда.

Дверь открылась, и перед ней показался короткий коридор, как она уже поняла — в этом доме их было несколько, а потом она попала в ванную, не похожую ни на одну из тех, что она когда-либо видела. От шока у нее отвисла челюсть, и она застыла на месте, наблюдая, как в подвесном потолке в ее присутствии автоматические включается свет, освещая огромное помещение тусклым желтым светом.

Все было черным, как и весь остальной декор в доме, металл и стекло, эстетика, кричащая о богатстве и роскоши В своей жизни она видела богато обустроенные ванные комнаты, во многих из них она отмокала, но эта была совсем на другом уровне.

Три четверти стены напротив нее занимали окна, из которых открывался вид на море, другую четверть закрывало большое зеркало. На столешнице из черного гранита перед зеркалом стояла черная раковина. Шкафы находились под столешницей, закрытые темными деревянными панелями. Напротив окна, находилась душевая кабина из матового стекла, она была достаточно большой, чтобы вместить в себя около десять человек. В другой секции с матовым стеклом находился унитаз, черный унитаз. Такого она еще никогда не видела.

А между душевой и раковиной, прямо напротив окон, стояла большая ванна из того же черного гранита.

Она долго моргала, будучи под впечатлениям от увиденного и ей потребовалось некоторое время, чтобы действительно переместиться в это место.

Вау.

Вот это да.

Бросив одеяло у входа, она подошла к ванне, разглядывая причудливые ручки. Вид ванны навеял воспоминания о других ваннах, о воде и смертельной приманке под ней.

Вместо этого она направилась в душ, раздеваясь на ходу. Ей потребовалась секунда, чтобы разобраться с кнопками на панели, но как только она это сделала, вода начала падать, как дождь, прямо сверху.

Попав под горячую струю, она почувствовала, как тепло проникает в мышцы, расслабляя их, и впервые за долгое время у нее вырвался вздох. Она стояла под струей достаточно долго, чтобы стекло начало запотевать. Довольная моментом, она повернулась к полкам в углу в поисках шампуня и остановилась. На полке стояли крошечные бутылочки: шампуни, кондиционеры, гели для душа — разных марок, разных продуктов, все запечатанные.

Она удивленно уставилась на полку.

Он не только знал, что ей нравятся милые бутылочки, но и предлагал ей попробовать разные средства.

Опять же.

Он давал ей шанс поэкспериментировать и посмотреть, что ей понравится.

Кто, черт возьми, этот человек?

Отложив этот вопрос на потом, она изучила разные флаконы, рассматривая каждую этикетку, все ароматы — жасмин, кокос, разные цветы, цитрусовые, и так далее. Она выбрала тот, на котором было написано «персики со сливками», и налила немного в руку, поднеся ее к носу.

О, ей понравилось. Гель пах очень приятно.

Нанеся его на тело, она начала растирать его, приняв самый долгий и расслабляющий душ в своей жизни. Используя тот же запах для шампуня и кондиционера, она провела несколько славных минут, наслаждаясь горячей водой и удивляясь, что она может это делать. В комплексе, во всех домах, где она бывала, душевые были общими, так что о каком-либо подобии времени и уединении не могло быть и речи. Это был настолько новый для нее опыт, что она не торопилась, оставаясь под струями до тех пор, пока ее желудок не заурчал.

Выключив воду, она взяла полотенце и вытерлась, а потом обернулась им и подошла к зеркалу. Со свежее лицо и отдохнувшая, она выглядела лучше, чем за последние месяцы, хотя все еще была слишком худой. Вес, который она потеряла за эти месяцы, был заметен в ее выступающих ключицах и даже на лице, которое потеряло часть своей округлости. Ее волосы длиной до плеч, хотя и неровные, высохли гораздо быстрее. Оставив все как есть, она вышла из ванной, заметив, что свет автоматически выключился за ее спиной.

Она подняла одеяло с пола и бросила его на кровать, после чего повернула направо. Подойдя к шкафу, она пошарила в нем, пытаясь найти что-нибудь удобное, что можно было бы надеть, например, майку или шорты для сна, но ничего не нашла. Поколебавшись, она прикусила губу и оглядела гардероб. Она ни за что не собиралась спать в дорогой одежде. Ни за что. Но что, черт возьми, что ей еще надеть она?

Ее взгляд упал на футболку, которую он оставил сложенной его стороне гардероба, вероятно, потому что она была вся вьскладках. Она достала ее, разгладила и быстро надела. Не надевая нижнего белья, из-за своего опыта, она никогда не придавала значения нижнему белью, она нашла в углу корзину для белья и положила туда полотенце.

Босиком, чистая и одетая, она вышла из комнаты. В доме было темно, если не считать нескольких ночников. Она тихо пробралась на кухню, свет загорался, когда она проходила мимо. Это было так здорово. Но к этому нужно было привыкнуть. Автоматическое освещение не было для нее привычным делом. Она привыкла к обычным включателям и выключателям.

Кухня, как и все в доме, была просторной, чистой и современной, много черно-белого декора, с вкраплениями хрома. Она подошла к двухдверному холодильнику, чтобы посмотреть, что там есть, не зная, как она будет что-то готовить, потому что никогда раньше этого не делала. Девочкам давали скудную еду, как пайки в тюрьме, в течение дня. Она даже никогда не кипятила воду для чая. Любит ли она вообще чай? Она никогда не пробовала его, поэтому не знала.

Но раз уж эта мысль пришла ей в голову, она отправилась на поиски. Наступая на пятки, она открывала шкафы один за другим, голод на мгновение отошел на второй план. В первом шкафу стояли аккуратные баночки с этикетками для каждой вещи: мука, рис, макароны и так далее. Это был шкаф с сырыми продуктами. Во втором были всевозможные приправы, которые только можно себе представить. В третьем на разных полках стояли тарелки, миски и стаканы. Но ни в одном не было чая.

Удрученная, она опустилась на ноги, руками открыла ящики и стала лихорадочно заглядывать внутрь. Так много вещей, но нет чая.

То же самое происходило со всеми другими ящиками, которые она открывала. Вещи, вещи, еще вещи.

Но ей нужен был чай. Ей нужно было узнать, понравится ли он ей, нужно было доказать себе, что она может вскипятить воду и заварить его, что она не совсем бесполезна.

Ее губы задрожали, и она схватилась за прилавок, делая глубокий вдох, пытаясь понять, почему она чувствует это, это странное сжатие в груди, этот клубок эмоций в горле, который, казалось, вот-вот взорвется и все разрушит. Ее руки начали трястись от напряжения при удержании стойки, дыхание стало прерывистым, пока ее разум пытался разобраться в происходящем. Это затяжные последствия наркотиков? Или она ломается? Но почему? Почему именно из-за чая? С ней ничего не случилось. Она находилась в прекрасном месте, и не было ощущения нависшей над ней опасности. Почему же тогда все ее тело словно само по себе рухнуло?

Ее колени подкосились, и она упала, ее тело затряслось, когда ком в горле стал еще тяжелее. Ее нос начало жечь, глаза слезиться, разум был одновременно бездумным и внимательным к каждой детали.

Она не понимала, что происходит, и это пугало ее. Это была не черная дыра, это было что-то другое, что-то незнакомое.

Она легла на пол, холодный мрамор приятно прижимался к ее разгоряченным щекам, дрожа, всхлипывая и она поддалась блаженному забвению.

Глава 13

Лайла

Ее разбудил звук.

Точнее, звуки. Громкий шум, похожий на жужжание машины и болтовню двух женщин.

Она приподнялась на кровати, моргая глазами, чтобы привыкнуть к прекрасному солнечному свету, струившемуся из окон. Вид, который вчера был величественным и опасным, сегодня выглядел возвышенным и манящим.

Вскочив с кровати, она вышла на террасу и посмотрела на сверкающую серо-голубую воду залива и великолепные скалистые вершины, солнечный свет на ее коже согревал до костей.

Сделав полный, глубокий вдох, она повернулась на пятках и решила начать свой день с выяснения, что это был за шум.

Ее внимание привлекла темно-красная роза на прикроватной тумбочке, которой не было предыдущей ночью. Взяв ее в руки, помня о шипах, она осмотрела ее и поняла, что ее только недавно срезали, а сбоку лежала записка.

Тебе нравиться твой дом?

Лайла моргнула, перечитывая слова. Ее дом? Нет, должно быть, он имел в виду «его» дом и неправильно написал.

Размышляя о том, который час и как долго она дремала, и как она не слышала, как он вошел и оставил розу и записку, она вышла из комнаты, но остановилась, увидев двух женщин: молодую девушку и женщину постарше.

Она тут же насторожилась, осознав, что она отпустила это за день пребывания здесь. Она хотела спросить, кто они и что здесь делают, но у нее запершило в горле. Она больше не могла разговаривать с людьми; незнакомцы пугали ее. Когда она работала, все было иначе — тогда она знала, чего от нее ждут, но сейчас она не знала, чего от нее хотят, и не знала, как на это реагировать.

Не говоря ни слова, она медленно начала отступать обратно в свою комнату, когда пожилая женщина подняла на нее взгляд, на ее лице отразилось удивление.

— Доброе утро, миссис Блэкторн!

Она замерла. Какого черта?

Потрясенная обращением, она удивленно уставилась на пожилую женщину. Она не знала, сказал ли он им, что она его жена, или они просто предположили, но по какой-то причине она не хотела нечего им говорить.

— Зовите меня Лайла, — предложила она в ответ, споткнулась, но тут же поймала себя на мысли, что теплая улыбка женщины заставила ее почувствовать себя странно.

— Да, Лайла, — согласилась пожилая женщина. — Я — Бесси, а вот это, — она указала на девочку. — Никки.

Не зная, как вежливо ответить на светскую беседу, поскольку это был, вероятно, первый подобный разговор, она просто улыбнулась им. На ее лице появилось странное ощущение, ее щеки слегка приподнялись, уже давно она так не делала. Неловкая тишина заполнила пространство, прежде чем Бесси, благородная женщина, посмотрела на розу, ее улыбка расплылась по щекам.

— Я вижу, мистер Блэкторн пользуется садом. Вы уже видели его?

Лайла покачала головой, и пожилая женщина, может быть, интуитивно, а может быть, проницательно, никак не прокомментировала отсутствие ее реакции. Она поманила ее вперед одной рукой, оставив в стороне пылесос, который она держала в руках — как раз и был источником шума. Лайла нерешительно прошла вперед, бросив взгляд на Никки, которая смотрела на нее холодными глазами, как и все девушки в комплексе.

— Несколько дней назад мы даже и не знали, что он женат, — продолжала говорить Бесси, привлекая ее внимание. — Он всегда был здесь один, и мы все думали, что он один из холостяков, понимаете?

— Кто все? — Спросила Лайла, следуя за Бесси, пока та вела ее к главным двустворчатым дверям дома.

— В основном жители деревни. Когда он получил эту землю и начал строить дом, он дал многим из нас работу. Я забочусь о доме. Мой муж ухаживает за садом, а Никки — за кухней.

Спокойная, утешительная манера разговора Бесси заставила Лайлу немного расслабиться.

— Сколько людей…?

— Работают здесь?

Она кивнула.

— Около шести, — пожилая женщина открыла дверь. — Мы работаем весь день, так как деревня находится всего в нескольких минутах ходьбы от сюда. Ночью есть только охрана у главных ворот, да и тех мистер Блэкторн привел извне.

Очаровательно.

Он всегда казался ей одиноким волком, она и не могла подумать, что у него есть люди которые на него работают.

— Это оранжерея.

Конечно, у него была оранжерея. Она не удивилась бы, если бы следующая дверь, которую она открыла, вела в тронный зал, сделанный из золота.

Удивившись собственной саркастической мысли, она остановилась, покачав головой. Сарказм был ей незнаком, но это было приятно.

— Доктор Мэнсон приедет завтра, чтобы увидеть вас.

Лайла моргнула.

— Кто такой доктор Мэнсон?

Бесси тепло улыбнулась ей, когда вела их в оранжерею.

— Я уверена, что мистер Блэкторн должен был вам рассказать.

Он не рассказал, но она прикусила язык, чтобы ничего не выдать.

Так прошло ее утро. Бесси познакомила ее с пожилым джентльменом, ее мужем, и показала, где проходит граница участка, кстати это довольно далеко от дома. Участок был огорожен колючей проволокой, и она на мгновение задумалась, не оттуда ли он взял колючую проволоку, когда душил Второго и Третьего.

Эта мрачная мысль была хорошим напоминанием о том, что, сколько бы изящества он ни демонстрировал миру, как бы ни убеждал Бесси и персонал в том, что он прекрасный человек — о, он их обманывает, он все еще дьявол, и это все еще ее тюрьма.

***

Бесси показала ей, где находится чай, и объясниа, как пользоваться планшетом, чтобы найти все, что ей нужно.

Мистер Блэкторн такой заботливый.

Так и есть. Он думал обо всем, и именно из-за этого его персонал ел из его рук, а Никки хотела его трахнуть. Трахалась ли она с ним? Эта мысль встревожила ее.

Это было то, что она поняла за день пребывания тут.

О, и у него был вертолет наготове.

Все еще пытаясь осмыслить всю эту новую информацию, она встряхнулась.

Оставшись наконец одна в доме после насыщенного, но утомительного дня, она налила в кастрюлю воды и поставила ее на конфорку, чтобы вскипятить. Бесси показала ей, как управлять циферблатами, и рассказала, что обычно Никки приходит днем и готовит еду.

Воюющие внутри нее чувства не унимались. Одна ее часть хотела сбежать и никогда его не видеть, она была зла, обижена и предана им. Другая же — хотела остаться с ним, быть с ним, найти себя с ним, та часть ее, которая влюбилась в этого мужчину за эти годы. Но полюбила ли она его или она привязалась к тому, что он олицетворял: безопасность, власть и контроль — все то, чего у нее не было?

Она не знала.

Посмотрев на планшет, стоящий на кухонном столе, она открыла его и набрала в строке поиска: «Блэкторн»

Она получила тысячи результатов, но не нашла ничего, относящегося к нему. Она попробовала еще раз.

«Человек-Тень»

То же самое. Слишком неубедительно. Она сдалась.

Глядя на мигающий курсор, она набрала еще раз.

«Как остановить суицидальные мысли?»

На экране появлялись статьи за статьями, а также номер телефона доверия, на который она не могла позвонить, потому что у нее не было телефона. Она нажала на первую статью и медленно прочитала ее, скорость чтения была не такой быстрой, как у обычных людей.

#1. Поговорите со своими друзьями или семьей.

Она положила планшет, вдыхая воздух через рот, ее глаза наполнились слезами. Она бы не стала самоубийцей, если бы у нее были друзья и семья. У нее был только он, а поговорить с ним… она никогда с ним не разговаривала. Стоит ли ей попытаться? Забыть о прошлом, поскольку это ее новая реальность, должна ли она попытаться ради собственного душевного спокойствия?

Решив, что однажды, когда она будет готова, она сделает это, поговорит с единственным человеком, с которым может говорить свободно, она повернулась к кипящей воде. Моргнув еще раз, она выключила газ и снова открыла строку поиска.

«Как приготовить чай?»

Следуя инструкциям, через несколько минут напиток уже был в кружке. Добавив ложку сахара, Лайла почему-то ужаснулась, поднесла ободок кружки к губам и сделала маленький глоток.

И она влюбилась.

Она приготовила себе хороший чай.

По одной новой веще за раз.

***

Доктор Мэнсон был пожилым, морщинистым темнокожим человеком с острыми, но теплыми глазами. Он пришел по вызову на следующий день и сел в оранжерее, а она не знала, что делать.

— Бесси, — улыбнулся пожилой мужчина женщине, сопровождавшей ее. — Не могли бы вы принести нам чаю, пока я познакомлюсь с очаровательной миссис Блэкторн?

— Лайлой, — автоматически поправила она его, и мужчина мягко улыбнулся, приглашая ее сесть на стул перед ним. Оранжерея освещалась солнцем, она была красивой и достаточно теплой, чтобы в ней было удобно сидеть даже в холодное врямя года.

Лайла осторожно села, не зная, что делать или говорить, когда Бесси ушла.

— Я психолог на пенсии, — нарушил молчание доктор Мэнсон через несколько минут. — Мы с женой переехали в Бейфьорд много лет назад, и хотя я больше не встречаюсь с клиентами, мистер Блэкторн был очень убедителен.

Закусив губу, Лайла посмотрела на него.

— Чем… чем именно вы занимаетесь?

— Я помогаю людям справляться с их психическими проблемами.

У нее были проблемы с психикой. Она знала это.

— Какого рода проблемами?

Доктор Мэнсон наклонил голову на бок.

— Любыми, с которыми вы хотите справиться, но только если вы хотите моей помощи. Вы хотите моей помощи, Лайла?

Она нерешительно кивнула.

Пожилой мужчина улыбнулся.

— Отлично. Тогда знайте, что все, что вы мне скажешь, останется между нами. Даже если мистер Блэкторн нанял меня, он не будет знать ничего из того, что мы обсуждаем. Вы не против?

Было странно, что ей задают так много вопросов, как будто ее ответ на них имеет значение. Она снова кивнула.

— Тогда расскажите мне что-нибудь о себе.

Сделав глубокий вдох, она запинаясь начала рассказывать о своей травме.

***

Ей потребовалось несколько дней, чтобы оправиться от последствий наркотиков. Она много спала, как днем, так и ночью, и в основном оставалась в своей комнате или сидела на террасе, любуясь видом, если только доктор Мэнсон не звал ее в оранжерею каждый полдень. Хотя она не говорила с ним обо всем, но даже небольшой разговор постепенно улучшал ее самочувствие. Она рассказала ему об инциденте с чаем, и он сказал ей, что это, скорее всего, был приступ тревоги, что у нее, вероятно, будет больше таких случайных приступов, пока она постепенно не выздоровеет. Он посоветовал ей поговорить и с мистером Блэкторном, чтобы попытаться найти компромисс, поскольку он ей явно небезразличен.

Вот только мистер Блэкторн очень ей нравился. Он приходил к ней с подносами еды, следил, чтобы она ела, и оставлял ее в покое. И по какой-то причине она одновременно ценила и ненавидела это.

Ей понадобилось это время, чтобы смириться с тем, что она действительно сделала что-то, чтобы закончить свою жизнь, и в той дыре, в которой она была, она не винила себя. Но по мере того, как проходили дни, и она проводила время одна в этом прекрасном месте, почему-то никогда не чувствуя себя одинокой, потому что знала, что он где-то в доме, она также признала, что не хочет оставаться в этой дыре. Она хочет выйти из нее и хочет жить. Она хочет ощущать красоту и чувствовать, что она принадлежит ему. Она хочет, чтобы он обнял ее и пообещал, что больше никогда снова не сделает ей больно. И зная его, несмотря на последние шесть месяцев, она поверила бы ему, потому что у нее были доказательства в виде последних нескольких лет.

Впервые за несколько дней она вышла из спальни и обнаружила его на диване, смотрящим телевизор. Поколебавшись на пороге, она неуверенно подошла к нему, где он сидел, положив одну мускулистую руку на спинку дивана, а другой держа пульт.

При виде ее он выключил звук, но на экране продолжала целоваться пара.

Завороженная, ее глаза были прикованы к картинке, когда она устроилась в углу дивана, она смотрела, как мужчина держит лицо женщины в своих руках, нежно дразня ее губы своими, а на заднем плане пролетают самолеты.

В горле пересохло, и она спросила:

— Что ты смотришь?

— Фильм о любви.

Ответ, исходящий от него, как от любого другого человека, показался настолько нелепым, что из ее горла вырвался пузырь смеха, и звук слегка застопорился, когда она осознала его.

Ее рука легла на шею, глаза метнулись к нему, но тело замерло, когда она увидела, как пристально он смотрит на нее.

— Я… смеялась, — ошеломленно пробормотала она.

— Сделай это снова.

— Что?

— Я хочу еще раз это услышать.

Это было смешно.

— Но я не могу сделать это снова.

Не успела она моргнуть, как оказалась на спине на диване, а он навис над ней, одной рукой держа ее запястья над головой, другая лежала на ее ребрах. Сердце колотилось, она задыхалась.

— Что ты делаешь?

— Заставляю тебя снова смеяться.

С этими словами он начал быстрыми движениями надавливать на ее ребра, отчего она завизжала и попыталась отстраниться от него.

Он щекотал ее. Наводящий на всех ужас Человек-Тень щекотал ее.

Сама мысль была настолько нелепой, да еще и движения его пальцев, что она начала смеяться.

— Прекрати, прекрати, прекрати, пожалуйста! — умоляла она в перерывах между приступами смеха, пытаясь отстраниться от его руки, но не в силах удержаться, слезы текли по ее щекам от интенсивности разрядки, в голове гудел небывалый кайф.

После долгих мгновений он остановился, его рука замерла, обе его руки оказались по бокам от ее головы, прижав ее к себе, и она перевела дыхание. В его гипнотических глазах плескалось что-то горячее, его лицо было в нескольких сантиметрах от ее лица, когда она смотрела на него, ее взгляд переместился на его губы.

Она вспомнила, как однажды думала о своем поцелуе, думала о том, каким интимным он должен быть. Ее сердце все еще болело.

Это напоминание отрезвило ее.

— Ты сделал мне больно, — прошептала она между ними, ее глаза налились кровью.

Он опирался на одну руку, а другой откидывал ее короткие волосы с мокрых щек.

— Я знаю.

Она выдохнула от его признания, от осознания того, что она была права в своих чувствах, и он это принял. Он провел большим пальцем по дорожке ее слез, пока она наблюдала за этим, его глаза смотрят в ее, его тело на ней, и она чувствовала, как что-то неуверенно открывается внутри нее.

— Они сломали меня.

Слова покинули ее, и его большой палец коснулся ее дрожащей нижней губы, успокаивая ее, его напряженные глаза смотрели на нее.

— И они заплатят.

Эти слова, те самые слова, которые он сказал ей перед тем, как поджечь человека, накачавшего ее наркотиками. Обещание мести и возмездия, которое, она знала, он выполнит, потому что всегда выполнял. Хотя он оставил ее на последние несколько месяцев, он был рядом все эти годы, и она не знала как поступить, внутри нее все бурлило. Это было так давно, а казалось, что вчера.

Приняв его мрачное обещание близко к сердцу, она прижалась к нему всем телом и уткнулась лицом в его шею, вдыхая его аромат. Она так давно не обнималась, так давно никого не обнимала, ее тело, разум, душа болели от желания просто прикоснуться к другому и почувствовать себя в безопасности. Она все еще не была полностью в порядке, но сейчас ей было лучше немного лучше, чем утром. Наверно, она никогда не сможет собрать себя снова. Но, возможно, однажды она уже не будет такой разбитой. И только это давало ей надежду.

По одной новой веще за раз.

Глава 14

Лайла

Доктор Мэнсон постепенно становился ее любимым человеком.

У него было странное чувство юмора, которое она не сразу смогла понять, но он был добрым, теплым и искренним, и по мере того, как она медленно разговаривала с ним, она чувствовала, что открывается все больше и больше, несмотря на то, что она даже не поцарапала поверхность своего прошлого с ним.

Он знал, что ее изнасиловали, и знал, что она пыталась покончить с собой, но она даже не знала, как объяснить это постороннему человеку.

И все же, с тем, что он знал, он помогал ей.

На улице было темно, почти полночь, и она смотрела телевизор в тихом доме — после поиска «лучшие фильмы для первого просмотра» — когда открылась главная дверь. Вскочив с дивана и расслабившись, с колотящимся сердцем, она нажала на паузу на пульте.

Прошло несколько дней с тех пор, как она видела его, несколько дней с тех пор, как он сказал ей, что ему нужно сделать что-то очень важное, и оставил ее, пообещав, что вернется.

Она ожидала, что снова почувствует себя брошенной, но почему-то, живя в этом доме, войдя в привычный ритм, общаясь с Бесси и доктором Мэнсоном, находя себя, она не чувствовала себя брошенной. Она чувствовала заботу, потому что дом, персонал, доктор — он сделал все это возможным для нее.

Даже в свое отсутствие он позаботился о том, чтобы о ней заботились.

И она скучала по нему. Ей не хватало его горячих, безумных глаз, его маленьких записок, его роз и его спокойного, твердого присутствия.

Она знала, наблюдая за ним, что он любит смотреть драмы и романтические фильмы, потому что эмоции захватывают его, и триллеры, потому что ему нравится знать ответы на вопросы раньше, чем кто-либо на экране.

Она знала, что после обеда у него были встречи, которые он проводил на своем ноутбуке, пока она встречалась с доктором Мэнсоном, и она знала, что он любит тренироваться каждое утро на рассвете.

Она знала, что ему нравится слушать ее голос, и ему нравилось, что она все больше и больше познает себя.

Он вошел, одетый в толстовку с капюшоном, джинсы и ботинки, его непохожие, завораживающие глаза нашли ее.

Его взгляд прошелся по ней, проверяя ее физическое состояние, чтобы убедиться, что все в порядке, и нашел ее в своей футболке.

На мгновение она увидела, как в его глазах промелькнуло что-то похожее на удовлетворение, после чего его лицо снова стало нейтральным.

Ей понадобилось несколько дней жизни с ним, чтобы понять, что он не делает этого специально, чтобы скрыть свое выражение лица — это было для него естественно.

Она видела, как он надевает маски в общении с персоналом, притворяется, что не чувствует, и поняла, что предпочитает его таким, каким он был с ней — настоящим, без притворства.

Прикусив губу, не зная, что сказать, хотя ей так много хотелось сказать, она спросила первое, что пришло ей в голову.

— Зачем тебе вертолет? — Он повернулся, чтобы закрыть дверь.

— Мне нравится на нем летать.

— Так вот как ты меня сюда затащил? — Его губы дернулись при воспоминании об этом.

— Да.

Лайла попыталась вспомнить хоть что-нибудь, но все это было огромным пробелом.

— Мне нужно принять душ, так что если ты хочешь поговорить… — бросил он и направился прямо к спальне.

Она вскочила и последовала за ним, выключив за собой телевизор.

Фильм был не очень увлекательным. Возможно, ей нужно найти другой список.

Он спустился по низкой лестнице в помещение, похожее на пещеру, и повернул налево, где находилась комната для гостей.

Лайла закусила губу и последовала за ним, одновременно любопытствуя и осторожничая.

Небольшой коридор открылся в спальню поменьше, чем ее, но все же довольно просторную, с окном, выходящим на море, и еще одной дверью, ведущей в ванную.

Он бросил сумку на кровать, снял кожаные перчатки, скрывавшие обожженные руки, и снял толстовку, обнажив перед ней широкую спину без тату, покрытую мускулами.

Повернувшись, он позволил ей осмотреть его грудь и торс: пресс не выпуклый, но гладкий, дорожка волос спускалась к брюкам. Впервые за несколько месяцев возбуждение разлилось по ее венам, и она поняла, что, хотя его физическая форма, возможно, и вызывала его, ее возбуждал именно он.

Это всегда был он.

Ее соски покалывало, она гадала, какова будет его грудь, трущаяся о ее грудь, гадала, закроют ли его руки ее от всего мира или прижмут ее для его удовольствия, гадала, будет ли он смотреть в ее душу, требуя ее, или будет сосать ее губами.

С ней было что-то не так, потому что после всего, через что она прошла, мысль о том, чтобы быть с мужчиной, любы, м мужчиной, быть в его власти и под его контролем, должна была вызывать у нее тошноту.

Ее тошнило, когда она пыталась думать о ком-то другом.

Не о нем.

Она хотела быть под ним, бороться, когда он держал ее неподвижно, когда он брал то, что хотел, опустошал ее, как хотел.

От этого должно было тошнить, но одна мысль об этом разжигала в ней огонь.

Не обращая внимания на бушующий внутри нее водоворот, он сел на кровать и быстрыми движениями расстегнул ботинки, его пальцы, уверенные и сильные, притягивали ее взгляд, заставляя ее гадать, как они будут чувствовать себя, дергая ее за соски, внутри нее, растягивая ее, распахивая ее, ставя ей синяки своей хваткой, пока он удерживал ее, заставляя отдаться ему.

Что с ней было не так?

У нее иногда возникали фантазии о нем, но ничего столь интенсивного, ничего столь… голодного.

Наконец закончив с сапогами, он встал и спустил штаны, впервые обнажив перед ней все свое голое тело, и она замерла.

Не потому, что он был обнажен, хотя у него было потрясающее тело.

Не потому, что он был твердым, хотя от его размеров захватывало дух.

Не потому, что он позволял ей смотреть, а его уверенность в себе заводила.

Нет, это было потому, что вдоль гребня и вершины его массивного члена был пирсинг. Она никогда, за весь свой опыт, даже не видела проколотого члена, не говоря уже о том, чтобы испытать его. И он был не просто проколот, он был проколот — снизу, по венцу и по верхнему гребню.

Что за черт…?

Не говоря ни слова, он направился в ванную, и она, ошеломленная, в шоке, последовала за ним.

Это было меньшее помещение, чем главная ванная комната, которой она пользовалась, без ванны и только с душевой кабиной.

Лайла смотрела на его щеки, скульптурные и твердые, когда он включил струю и встал под нее. Вода стекала по его спине, заднице, бедрам и мускулистым икрам, а затем стекала в слив. Он набрал немного шампуня и тщательно промыл свои темные волосы простыми движениями, которые почему-то выглядели так хорошо, что ей захотелось почувствовать, как он моет ее.

Ухватившись за стойку позади себя, она смотрела, как он моется, и наконец повернулась так, чтобы видеть его в полный рост.

Его твердый, огромный, пронзенный член покачивался при этом движении, и слюна наполнила ее рот. Ее тошнило от собственной похоти, она вспомнила, как ненавидела этот отросток у себя во рту.

Но она хотела его, хотела увидеть, что он будет чувствовать, каков он на вкус, как далеко он зайдет с этим титановым украшением. Его большая, обожженная рука обхватила член, внезапно заставив ее осознать, насколько он толстый.

Годы влечения, игры в притяжение и отталкивание, фантазии, которые она вынашивала вместе с ним, пронеслись в ее сознании.

Неожиданно, зеркально отражая его движение, одна из ее рук легла на ноющую грудь, сжав сосок, чтобы найти хоть какое-то подобие облегчения.

— Руку вниз. — Приказ, произнесенный глубоким, низким тоном, заставил ее тело содрогнуться.

Сглотнув, она осталась на месте, не понимая, что он имеет в виду.

— Ты хочешь увидеть, как я это сделаю? — спросил он, натягивая свой член, и ее глаза встретились с его глазами.

Она кивнула.

— Тогда не трогай себя. Встань на стойку.

Она подчинилась, отпрыгнув назад.

Гранит был прохладным на фоне ее разгоряченного тела, раковина вдавливалась в спину, пока она ждала, что он скажет ей, что делать.

Его рука лениво двигалась на члене, его гипнотические двухцветные глаза неотрывно смотрели на нее.

— Раздвинь ноги. — На ней была его футболка та, которую она, по сути, украла у него, и шелковые шорты, которые она надела после ужина.

Сердце колотилось, соски напряглись так сильно, что она почувствовала тяжесть в груди, и она раздвинула ноги, зная, что она мокрая, и зная, что он видит это по влажному пятну на ткани.

Его рука начала быстрее двигаться по члену, а другая прижалась к стене сбоку от него, его взгляд метался между ее ног, к соскам, к губам, снова к глазам. Ее грудь вздымалась, когда она смотрела, как он мастурбирует, его рука поднималась и опускалась в извилистых движениях. Его грудь тоже двигалась быстрее, его светлый глаз почти соответствовал другому с широко раскрытым зрачком, его бедра подергивались в естественном движении секса.

— Скажи мое имя, — приказал он ей, и она внезапно моргнула.

— Я не знаю твоего имени.

Это было так нелепо после всего, через что они прошли.

Его руки остановились на ее словах, их взгляды сцепились, когда она затаила дыхание.

— Даин.

Даин. Даин Блэкторн.

Она знала его имя.

Она вспомнила кое-что из того, что он сказал ей однажды.

— Это имя, которое ты получил в детском доме, где ты был?

Она могла сказать, что он был доволен тем, что она вспомнила.

— Да.

Его рука снова начала двигаться.

— Старый смотритель назвал меня в честь смерти, и я отдал ему это имя. Она выдохнула.

Даин. Смерть. Тоже подходит.

— Даин.

Низкий звук, почти рычание, покинул его. От этого звука по ее телу пробежала дрожь, сливаясь с жаром, усиливая его еще больше.

— Даин, — повторила она, задыхаясь, вспоминая, какой эффект, по его словам, произвел на него ее голос.

Охваченная внезапным чувством власти, она раздвинула ноги чуть шире.

— Ты чувствуешь мой вкус на своем языке, Даин?

Его дыхание стало более прерывистым, рука почти сердито тянулась к члену, вены на шее начали вздуваться.

Никогда, никогда она не видела мужчину более сильного и более дикого одновременно, и вид его в таком состоянии, осознание того, что она видит его стороны, которые он не показывает всем, заставляло ее терять голову. Из нее хлынул поток влаги, все ее чувства были возбуждены и раздразнены до предела.

Она ухватилась за стойку сбоку, чтобы удержать руки на месте, зная, что он остановится, если она прикоснется к себе. Она не могла этого вынести, не слишком долго. Она так давно не испытывала удовольствия.

— Даин, пожалуйста.

Через несколько секунд, с еще одним низким звуком, он кончил, струйки его спермы омыли душ и устремились в сток. Она наблюдала за всем этим, желая прикоснуться к собственной груди, ввести два пальца внутрь себя так сильно, что она задрожала от этого, а мокрое пятно на ее шортах становилось все более влажным.

Мгновением позже, когда он перевел дыхание, его глаза вспыхнули и нашли ее. Словно кот из джунглей, гладкий и смертоносный, он взял полотенце и, обернув его вокруг талии, подошел к ней.

— Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?

Она энергично кивнула.

Темная полоса ухмылки появилась снова.

— Я не буду трогать тебя, и ты тоже не будешь трогать себя. Пусть все кипит.

Какого черта?

Она собиралась взорваться.

— Ты все еще доверяешь мне? — спросил он, его взгляд был пронзительным.

Она вспомнила вопрос, который он задал ей раньше, когда она была под действием наркотиков, слово, которое связывало их с самого дня знакомства. Она сделала паузу, размышляя об этом.

Доверяла ли она ему по-прежнему? И да, и нет. Ее молчание ответило ему достаточно. Его взгляд усилился.

— Пока достаточно. Ты знаешь, где я был последние несколько дней?

Она покачала головой, ее руки дрожали от потребности, сковывающей ее тело.

Его руки легли рядом с ее руками на стойку, прижав ее к себе и не прикасаясь к ней.

— Я нашел одного из трех.

Ее сердце остановилось. Она поняла, сразу поняла, о чем он говорит. Один из трех мужчин, которые надругались над ней.

Ее возбуждение стало утихать при воспоминаниях.

Одна из его рук схватила ее за челюсть, возвращая ее в настоящее.

— Я покончил с ним.

Его нос нашел ее нос и провел по нему один раз таким мягким жестом, что ей захотелось, чтобы он сделал это снова немедленно.

— Я отрезал ему руки, — его нос спустился вниз по ее шее, — потом язык, — по ее груди, его дыхание коснулось ее твердых сосков, — потом его маленький член.

Все части, которые касались ее.

Она посмотрела на его затылок, на его влажные темные волосы и почувствовала, как ее горло сжалось.

Внутри нее что-то расцвело, распустилось, медленно, неуверенно, боясь, что ей снова будет больно, что ее снова бросят, но все еще находя надежду.

Чертову надежду.

— Это был лысый мужчина или один из двух других? — спросила она, ее голос сорвался, и она увидела, как он отпрянул назад.

Его глаза встретились с ее.

— Тот, у кого была камера.

Ее тело задрожало от смешанных сообщений, которые посылал ей мозг, колеблясь между возбуждением, горем, яростью, болью и возбуждением, когда его слова медленно проникали в ее сознание.

— Ты видел это, — прошептала она, охваченная ужасом и унижением.

Он шагнул между ее ног, его рука наклонилась к ее челюсти, а большой палец провел по ее рту, и она инстинктивно узнала в этом движении его.

— Каждую, каждую, секунду.

Его большой палец провел по ее нижней губе, его глаза напряженно смотрели на нее, его тело прижималось к ее телу, все в нем было яростным, сильным и таким темным, что она хотела все это для себя.

— Ты прошла через все это не одна.

Каким-то образом знание того, что он видел это, что он пережил это вместе с ней, заставило ее почувствовать себя немного менее потерянной.

Знание того, что он видел, как ее использовали и выбросили, и то, что он все еще хотел ее, заставляло что-то в ее груди сжиматься так, что сердце расцветало. Он видел ее в худшем состоянии, видел, как ее ломали, как она оказалась в пасти смерти, и каким-то образом он все равно нашел ее достойной спасения. Даже после всего этого он привел ее в свой дом и дал ей безопасное пространство для исцеления. Что-то в ее раздробленном сердце смягчилось.

Они долго смотрели друг на друга в тишине.

— Я твоя.

До него доходило, действительно доходило, насколько она его. Мужчина не был свидетелем того, что он делал для нее каждый день просто так. Он мог не испытывать эмоций, как он говорил, но между ними было что-то твердое, осязаемое, нерушимое, и они оба это знали.

Его нос снова коснулся ее носа.

— Все мое.

Она могла точно определить момент, когда шесть лет назад изменился ход ее жизни.

И сидя там, на столешнице, шесть лет спустя с тем же мужчиной, с маленькими кусочками секретов и молчания, она знала, что ход ее жизни снова меняется.

Глава 15

Лайла

Следующие несколько дней прошли в адаптации к новой жизни за пределами ее спальни.

Каждый день она просыпалась с видом на прекрасные горы с одной стороны и море с другой. Как и нахождение свежей красной розы и маленьких записок на прикроватной тумбочке.

Записки вызывали у нее разные реакции.

От записки «Я сделал пирсинг для тебя» у нее перехватывало дыхание.

Записка «А ты знаешь, что храпишь?» заставляла ее хмуриться.

От «Мне понравилось платье, которое ты вчера надела» у нее потеплели щеки.

И так далее, и так далее.

Маленькие записки, каждый день. Она наслаждалась долгим душем, избегая ванны, в основном из-за воспоминаний, связанных с пребыванием в ванне. Она начала использовать свой планшет для всего. От поиска «как долго варить макароны» до «нормально ли, что жертвы изнасилования хотят снова заняться сексом» и «лучшее телешоу для просмотра».

А те ответы, которые она не находила, она спрашивала у доктора Мэнсона, который сказал ей, что да, это совершенно нормально для жертв изнасилования снова хотеть близости.

Поиски стали более разнообразными, а жизнь приобрела новый ритм.

Она пробовала разные вещи и узнала, что у нее нет таланта к рисованию, ей не нравится сидеть в Интернете дольше нескольких минут, и ей не нравится делать украшения.

Что ей нравилось, так это готовить — точнее, учиться и экспериментировать — и читать, хотя читала она медленно. И это была не физическая книга из библиотеки, которую она с удовольствием читала, а та, которую она нашла в Интернете и попросила Бесси помочь ей купить.

Эта книга появилась в поисковике, когда она искала «роман с изнасилованной героиней». Она была скептически настроена, что таких романов будет немного, но, к удивлению и трагедии, они были.

Похоже, принуждение было более распространенным явлением, чем она думала, даже во внешнем мире.

В книге, которую она читала, рассказывалось об обычной женщине, которую изнасиловали на вечеринке, о ее борьбе и о том, как она снова полюбила прекрасного человека.

Отчасти Лайла могла с этим согласиться.

Эти части — ощущение себя грязной, ненависть к своему телу, депрессия — заставляли ее чувствовать себя увиденной, признанной, как будто кто-то проник внутрь нее и сказал ей, что это нормально — чувствовать то, что она чувствует.

Но другие части, в основном те, где героиня влюблялась в нежного, заботливого мужчину, который на каждой странице говорил ей, как сильно он ее любит и какая она красивая, она не могла воспринимать.

Она отложила планшет и уставилась на море, представляя, на что это было бы похоже. Она представляла себе симпатичного, незлобивого, нежного мужчину, представляла, как он нежно целует ее, представляла себя спящей с ним до конца жизни… и ничего не чувствовала.

Чем больше она узнавала о себе, тем больше понимала, что любовь в фильмах, которые она смотрела вместе с ним, — это не то, что она когда-нибудь поймет.

Сцена в ее сознании изменилась.

Она представила, как бежит в темноте, а ее ловит мужчина, который сам был темнотой, говорит ей, что она его, когда он берет ее, заставляя ее чувствовать себя в безопасности, защищенной и недосягаемой для других чудовищ.

Ей не нужен был хороший человек, говорящий ей, что любит ее, ей нужен был темный дьявол, говорящий ей, что она его.

И, возможно, Дэйнн был таким человеком.

А может, и нет.

Она покачала головой. Кого, черт возьми, она обманывала? Она знала, что он тот самый мужчина для нее, знала уже много лет. Неужели мозг научил ее верить в это? Возможно.

Было ли это «здоровым», как она читала в статьях? Вероятно, нет.

Но, как снова напомнил ей доктор Мэнсон, определение здорового образа жизни, данное другими людьми, не может быть ее определением. Ее опыт был другим, ее прошлое было другим, и все, что заставляло ее расти и исцеляться, было здоровым для нее. Вся информация, которую она поглощала в течение нескольких дней, просто заставляла ее думать — думать, чтобы она могла следовать различным направлениям мысли и решать для себя, с чем она согласна, а с чем нет. Она открывала себя, медленно, но верно, и это было все, что она могла сделать.

Нож на прилавке все еще иногда выглядел заманчиво, но она работала над этим. Встав с удобного мягкого кресла в кабинете, она подошла к столу и взяла маленький блокнот, который завела для себя, и открыла его на последней записи.

«Приготовить пасту на ужин.»

Один шаг за раз. Именно это она и начала делать по совету доктора Мэнсона.

Каждое утро она писала для себя задание на день, и в течение дня концентрировалась на нем.

Она прочитала об этом в одной из полезных статей о том, как предотвратить суицидальные мысли, и это помогло ей сосредоточиться.

Теперь каждый раз, когда у нее появлялась мысль, она открывала блокнот и проверяла, что ей нужно сделать в этот день, и в конце концов мысль проходила.

Проверив время и увидев, что солнце уже садится, она направилась на кухню — единственное место в доме, которое она постепенно превращала в свое убежище. Хотя она все еще не была экспертом, она все больше и больше экспериментировала, искала рецепты в Интернете, смотрела видео о том, как нарезать овощи или разделать курицу, и становилась все более уверенной в простых, базовых вещах. Но только она попробовала свою еду, и впервые она собиралась приготовить полноценное блюдо.

Даин, она все еще привыкала называть его так, как внутри, так и снаружи — возвращался домой только поздно вечером.

Они начали обедать вместе, но если его не было дома, она обычно ела и ложилась спать, в основном потому, что стала просыпаться с рассветом, чтобы просто любоваться восходом солнца на палубе каждое утро. К тому времени, когда она ужинала за просмотром телевизора в такие вечера, она была вялой.

Прошлой ночью она заснула на диване, а проснулась только тогда, когда он взял ее на руки, отнес в постель, уложил и оставил спать.

Она хотела, чтобы он вернулся в спальню. Она хотела заняться с ним сексом, да, но она также хотела большего, гораздо большего. Она хотела засыпать в его объятиях и просыпаться в них, она хотела говорить с ним в темноте ночи и запоминать его слова на весь день, она хотела найти его гипнотический, напряженный взгляд на себе утром и дать ему ту реакцию, которую он хотел.

Она хотела всего этого с ним.

И может быть, она была глупа — скорее всего, так оно и было, — но желание обладать им, держать его, обнимать его было постоянным голодом под ее кожей. Она хотела принадлежать ему.

Итак, она приступила к работе. Поставив планшет на подставку в углу кухни, она включила обучающее видео, хотя уже практиковалась в его приготовлении, и достала большую кастрюлю. Поставив воду кипятиться, она открыла холодильник и достала яйца, помидоры, сыр и масло.

Зная, что она знала о том, что он Человек-Тень, она не ожидала, что он вернется раньше, но она была готова сидеть и ждать его.

Она хотела спросить его, чем он еще занимается и откуда у него все это богатство, спросить, почему он вообще стал Человеком-Тенью, спросить о его большом плане, о котором он когда-то говорил. Но он был замкнут в этих темах, поэтому она пока оставила его в покое.

Смотря видео и следуя шагам, она погрузилась в процесс создания чего-то. Это успокаивало что-то внутри нее, простое действие приготовления чего-то с нуля, и это возбуждало что-то внутри нее, когда она знала, что собирается заставить кого-то, кроме себя, есть это.

— Лайла.

Голос позади нее заставил ее обернуться. Никки надевала пальто, по-прежнему отстраненно глядя на нее.

— Тебе что-нибудь нужно, пока я не ушла?

Лайла даже не знала, что она была в доме.

Она покачала головой, вспомнив основные манеры.

— Нет, спасибо. Спокойной ночи. — Ухмылка озарила губы другой девушки. — О, и что бы ты ни делала, пожалуйста, не ходи в оранжерею сегодня вечером. — сказала Никки по дороге. — Надвигается гроза.

В том, как девушка это сказала, было что-то неправильное. В желудке поселилась тяжесть, которой не было уже несколько дней.

Ее настроение испортилось, и она спокойно приготовила еду, от ее запаха у нее перехватило дыхание.

Она разложила порции на две тарелки и поставила их в духовку, чтобы они оставались горячими, а остальное положила в сервировочную миску, которую тоже поставила в духовку.

Затем она вымыла все кастрюли и сковородки, которые использовала, и поставила их сушиться.

И вот, когда все было готово, она подошла к шкафу, надела теплые леггинсы и свитер, обула ноги в кроссовки и вышла через главную дверь.

Холодный ветер обдувал ее лицо, когда она смотрела на темное небо. Луна и звезды были скрыты за густыми облаками, а вертолет стоял на вертолетной площадке, прикрытый чем-то, что она не могла разглядеть слишком хорошо.

Сад на другой стороне тоже был темным, все, кроме оранжереи, в которой горел один свет. Она ничего не могла разглядеть, так как растения закрывали стекло.

Натянув рукава свитера на запястья, она бодро зашагала к теплице, желая узнать, почему другая женщина сказала ей не ходить туда.

Земля на обрыве была относительно ровной, только пологий склон, и она преодолела его за несколько минут, медленно подойдя к открытой главной двери.

Ее тело замерло.

Никки стояла обнаженная перед длинным столом, ее руки держали рубашку Даина, его руки лежали на ее талии.

Лед наполнил ее вены, когда она взглянула на это зрелище. Несколько недель относительного счастья рухнули, когда она поняла, что ее снова отвергли.

Он не прикоснулся к ней за все те дни, что она провела под его крышей, и все потому, что у него уже кто-то был.

А Никки возненавидела ее с первого взгляда, потому что она была с ним. Боже, она была идиоткой.

Глаза Никки встретились с ее глазами, в них блеснул триумф, и Лайла выдохнула через рот, не в силах сдержать жжение в глазах.

Внезапно его шея повернулась, его дьявольские глаза нашли ее.

Ложь. Это все, что они ей сказали.

Ложь. С ней было покончено.

Он мог есть эти чертовы макароны с Никки и смеяться над ее слабыми попытками.

Да пошел он.

С этой мыслью она повернулась на пятках и побежала вниз по холму, не заботясь о том, куда она идет, единственная мысль в ее голове — бежать.

Слезы бежали по ее лицу, и она знала, что ее реакция была неоправданной. Он никогда не говорил ей, что он ее, только то, что она его. Он никогда не говорил ей, что не был с другими, так же как и она была с другими.

Единственная разница, и это ранило больше всего, заключалась в том, что у нее никогда не было выбора, а у него он был всегда. И на мгновение она поверила, что он выбрал ее, но это было не так.

План.

Она была частью его плана, и он давал ей достаточно, чтобы она была готова и находилась в иллюзии счастья.

Дура, дура, дура.

Нет, она как-нибудь доберется до деревни и уедет куда-нибудь, куда угодно, подальше от всех этих эмоциональных потрясений.

Когда ее ноги набирали скорость на спуске, а легкие и ноги горели от непривычной нагрузки, что-то тяжелое ударило ее сзади.

Крик вырвался из ее горла, когда она падала, думая, что это дикое животное, и что бы там ни было, тяжесть на ее спине в последний момент повернулась, чтобы спасти ее от удара.

Сердце стучало в ушах, она перевела дыхание, пытаясь освободиться от веса, который был под ней, и вдруг обнаружила, что ее руки сцеплены за спиной, челюсть зажата в жестком захвате, а глаза заперты на дьявола.

— Какого черта, Лайла?

Тон его голоса заставил ее замереть, а тот факт, что он назвал ее Лайлой, хотя всегда называл «flamma» дал ей понять, что он разозлился. А он никогда не злился, по крайней мере, с ней.

В небе прогремел гром, заставив ее вспомнить, как они впервые встретились в темноте, одни в лесу, когда надвигалась гроза.

Тот момент изменил ее жизнь, и она посмотрела на него, и все, что она держала в себе недели, месяцы, годы, рухнуло внутри нее. Каждый раз, когда ей было больно, каждый раз, когда ее унижали, каждый раз, когда она надеялась на что-то, но оно умирало, каждый раз, когда она смотрела на потолок, считая трещины, каждый раз, когда она плакала, засыпая, каждый раз, когда она отдавала ему частичку себя, чтобы почувствовать себя отвергнутой, каждый раз, когда она теряла частички себя, пока даже не знала, кто она.

Она разбилась вдребезги.

Она почувствовала, как ее плечи затряслись, подбородок задрожал, к старым слезам на ее щеке присоединились другие, и она откинула голову назад, крича о своей боли небу. И это было великолепно.

Она кричала, кричала и кричала, пока горло не стало сырым, плакала и билась, минуты и часы, которые она не знала. Она плакала и плакала, пока не смогла больше, пока ее дыхание не стало коротким, и она не начала икать.

Черная дыра в ее сознании разверзлась шире, приглашая ее упасть в нее снова. Ей не было больно, когда она попала в черную дыру, она не чувствовала боли, раздирающей ее, когда она была поглощена. Она медленно поддалась, желая получить онемение, которое оно принесло ей, хотя бы на время.

— Шшш. Все хорошо, flamma. Все хорошо. Шшш. Ты в безопасности.

Слова проникали в ее сознание, звучали прямо в уши, уводя ее от черной дыры. Она сопротивлялась, держа глаза закрытыми, желая оцепенения.

— Моя прекрасная девочка, — продолжал шептать голос, соблазнительный в своем призыве, манящий, чтобы заманить ее обратно. — Такая нежная, такая уязвимая, такая ранимая. Тебе больно, не так ли?

Ей было больно. Ей было больно, и она не знала, как исцелиться.

Она думала, что стало лучше, но это была иллюзия.

Станет ли ей когда-нибудь лучше?

Будет ли ей когда-нибудь не больно?

— Я сожгу весь мир, прежде чем позволю чему-либо снова причинить тебе боль.

Мрачное обещание, полное насилия, заставило черную дыру сделать шаг назад.

— Дай мне свои глаза, flamma. Я хочу увидеть в них огонь. Покажи их мне.

Две силы боролись внутри нее: черная дыра тянула ее в небытие, а дьявол держал ее крепко, не желая отпускать.

И вдруг ее руки освободились. От этого она распахнула глаза, внезапная потеря прикосновения, которое поддерживало ее, вывела ее из равновесия.

Она моргнула, когда он встал. Нагнувшись, он подхватил ее на руки и, прижав к себе, стал нести ее обратно в сторону дома.

Выйдя из того психического состояния, в котором она находилась, она изредка икала, медленно возвращаясь к реальности, не в силах понять ни своих повышенных эмоций, ни своей чрезмерной реакции.

А она ведь отреагировала, не так ли?

Она застала его полностью одетым с обнаженной женщиной и сделала первое, что пришло ей в голову — убежала.

Она не дала ему усомниться, не дождалась, пока он спокойно объяснит, что именно происходило, даже не задержалась, чтобы дать ему возможность вставить хоть слово.

А потом она закричала, как банши, и у нее случился психический срыв в глуши.

Ей было так хорошо, так хорошо. Она просто не понимала этого.

Смущенная тем, что он снова стал свидетелем чего-то подобного, свидетелем того, насколько она была разбита и несовершенна, она спрятала лицо у него на шее, ее тело дрожало от пережитого.

Их обратная дорога прошла в полной тишине, и ей потребовалось время, чтобы успокоить сердцебиение. Они оказались возле оранжереи как раз в тот момент, когда начали падать холодные жирные капли дождя.

— Держись крепче, — приказал он ей и внезапно повернул ее так, что она оказалась у него за плечом.

Перевернутая вверх ногами, она держалась за его куртку, пока он бежал к дому, и проливной дождь в считанные секунды промочил их обоих.

Он не стал останавливаться под крыльцом, просто открыл дверь и занес ее внутрь, в главную ванную комнату.

Медленно опустив ее на пол, он откинул мокрые волосы с ее лица и посмотрел на нее с такой мягкостью, какой она никогда от него не видела.

— Вылезай из одежды.

Это указание прозвучало после того, как он отстранился, оставив ее одну в ванной.

Смущенная, она сделала то, что он просил, бросила мокрую одежду в угол пола, а затем сделала дрожащий вдох и плеснула водой себе на лицо.

Казалось, они оба не справляются с эмоциями: она — с их избытком, а он — с недостатком. И она должна была преодолеть этот разрыв, или хотя бы попытаться, чтобы ничего подобного сегодняшней ночи не повторилось. Хотя, возможно, так и случилось бы.

Доктор Мэнсон предупреждал ее, что это может случиться, но она поддалась чувству безопасности, и это застало ее врасплох.

Но она надеялась, что это будет происходить не так часто, потому что она чувствовала себя сырой, ее раны, которые закрывались, снова разрывались. И каждый раз, когда это случалось, ей приходилось начинать с нуля, пытаясь сшить их вместе, каждый раз делая шрам все глубже и хуже.

Выйдя в спальню голой, она натянула шелковистые шорты и камзол бутылочно-зеленого цвета, которые положила на кровать перед выходом.

Проведя пальцами по волосам, заметив, как они начинают ложиться естественными волнами, она вышла в открытую гостиную. Из кухни доносился запах пасты, которую она приготовила, казалось, целую вечность назад.

Следуя за своим носом, она вошла в помещение, которое постепенно делала своим, и обнаружила его сидящим на обеденном столе, без рубашки, в трениках, как он любил, когда отдыхал дома, его волосы были мокрыми и блестели при слабом освещении. Тарелки, которые она поставила в духовку, стояли на столе вместе с двумя высокими стаканами воды.

— Садись.

Внезапно занервничав, как из-за того, что это была еда, которую она приготовила, так и из-за того, что у нее случился срыв, она тихо села справа от него, уткнувшись подбородком в шею.

— Что произошло сегодня вечером?

Его тихие слова, произнесенные негромко, но четко, заставили ее украдкой взглянуть на него. Она вытерла губы, набираясь смелости, чтобы открыть дверь для честного, настоящего общения. Это означало снова стать уязвимой, но в данный момент она не думала, что ей есть что терять.

— Увидев ее там… с тобой… это что-то вызвало, — призналась она с заминкой.

Он сделал глоток воды, его тарелка осталась нетронутой.

Она знала, что он не очень любит алкоголь. Она тоже не любила, и стакан воды перед ней говорил о том, что он это заметил.

— Что ты почувствовала? — спросил он, его гипнотические двойные глаза поймали ее в свою ловушку.

Что она почувствовала?

Он не испытывал эмоций так, как она, и осознание того, что ему нужен ее рассказ о том, что она чувствовала, заставило ее сердце биться.

— Я чувствовала… — она остановилась, глядя на него, ее горло сжалось, — злость. Такой… такой гнев.

— Почему? — спросил он, слегка наклонившись к ней.

— Потому что я думала, что ты выбрал ее, — ее голос дрожал вместе с ее словами. — Я думала, что ты держишь меня на стороне, делаешь из меня дуру, даешь мне мелочи, а ей даешь все. Я чувствовала злость. Мне было больно. Я чувствовала ревность.

— Почему?

— Потому что ты мой!

Она хлопнула руками по столу, вставая.

— Ты единственный человек, единственная вещь в этом мире, которая принадлежит мне!

Ее грудь вздымалась, она смотрела на него.

— Мой убийца, мой преследователь, мой любовник. От одной мысли о том, чтобы разделить твою одержимость, мне становится дурно. У тебя есть власть надо мной. Это то, что ты хотел услышать? Что твое утверждение делает меня идиоткой, потому что мое глупое гребаное сердце верит тебе? И это все?

Она посмотрела на него сверху вниз, когда он сел обратно, на его лице появилось довольное выражение.

— Flamma.

Одно слово. Всего одно слово, и на секунду все в мире стало на свои места.

Она сделала глубокий вдох, успокаивая себя. Снова заняв свое место, она отпила воды из стакана, чувствуя, что он наблюдает за ней.

— Твое сердце не глупое.

Его слова, снова тихие, заставили ее посмотреть на него.

— Мягкое — да, но не глупое. Я думаю, это очень умно — верить мне, когда твой разум не верит.

Она не знала, что на это ответить.

— Никого не было шесть лет, Лайла.

Его слова заставили ее выпрямиться в кресле, на ее лице отразилось недоверие. Его губы дрогнули.

— Верь мне или не верь, но факт есть факт. Я ни с кем не трахался шесть лет. За шесть лет я не прикасался ни к кому, кроме тебя. И я никогда в жизни не целовал женщину в губы. Никогда не видел в этом смысла.

Лайла уставилась на него, ошеломленная.

— Я не понимаю.

Он просто пожал плечами.

— Любая другая женщина была бы плохой заменой тебе, и мне казалось, что это не стоит усилий. А теперь скажи мне, лгу ли я тебе?

Лайла наблюдала за ним, за его нейтральным лицом, пока он давал ей возможность взвесить свое мнение.

Разум подсказывал ей, что он может манипулировать ею, говорить ей то, что она хочет услышать, чтобы она легче попалась в его ловушки. Но сердце, этот глупый орган в ее груди, говорило совсем другое.

— Нет, — прошептала она, потрясенная тем фактом, что он ни с кем не был.

— Хорошая девочка.

— Я тоже ни с кем не целовалась, не по своей воле.

Ее признание упало между ними, и она увидела, что он смотрит на ее рот.

— Тогда, когда ты выберешь, он будет моим.

Она вздохнула.

Она посмотрела на свою тарелку с макаронами и медленно откусила первый кусочек. На вкус она была довольно хороша, но она не знала, надежны ли ее вкусовые рецепторы.

Наблюдая за тем, как он откусывает, она крепче сжала вилку. На его лице не было никакой реакции, но он медленно жевал, глядя в тарелку, прежде чем перевести взгляд на нее.

— Это ты приготовила?

Нервы затрепетали в ее животе.

— Да. Я смотрела видео и несколько раз практиковалась с меньшими порциями, прежде чем приготовить это. Я… — она замешкалась. — Я хотела приготовить для нас хорошую еду.

Ее глаза опустились. Его рука легла на ее челюсть, поднимая ее лицо вверх.

— Готовь нам еду, когда захочешь. Ты талантлива в этом.

— Тебе это нравится?

Она не знала, почему ей нужно его одобрение, почему это имеет значение, просто это было так.

— Да.

Вздох облегчения покинул ее, ее уверенность расцвела. «Ты талантлива в этом». В чем-то она была хороша.

Они закончили трапезу в дружеском молчании. Поскольку момент был настоящим, честным, открытым, она рискнула спросить его о том, что всегда выливалось ей в копеечку.

— Он… с ним все в порядке?

Она наблюдала за ним, когда он доел последний кусочек и встал, отнеся обе тарелки в раковину, чтобы вымыть их. Она взяла полотенце и встала рядом с ним, ожидая его ответа.

— Да, он в порядке.

Что-то тяжелое, о чем она и не подозревала, немного отлегло от сердца.

— Ты ведь присматривал за ним, не так ли? — спросила она, желая знать, что он присматривает, заботится о том единственном, что было между ними.

— Присматривал. Так же, как я присматривал за тобой.

В ее животе разлилось облегчение. Когда Человек-Тень решил присмотреть за кем-то, он был в безопасности.

Переполненная эмоциями, она импульсивно шагнула к нему сзади и обхватила его руками, чувствуя, что он все еще держит тарелки в руке.

— Спасибо, — прошептала она ему в спину, ее голос дрожал от такого сильного чувства, что она почувствовала, как ее грудь переполняется им. — Большое спасибо.

Он повернулся в ее объятиях, взял ее лицо в свои руки, его двойные глаза пылали на ее.

— Для тебя — все, что угодно.

Он сжал их носы в легчайшем поцелуе, и это ощущение обожгло все ее тело. Лайла не помнила, чтобы ее кто-то обнимал, не помнила, чтобы чувствовала себя в такой безопасности, как сейчас.

— Обними меня, пожалуйста.

Его руки сжались вокруг нее, и он притянул ее к себе, ее лицо уткнулось в его грудь, ее нос наполнился его характерным мужским запахом, ее тело наполнилось его теплом.

Он держал ее рядом, и, слушая биение его сердца, чувствуя все то, что чувствовала она, она почти могла поверить, что он тоже это чувствует.

Глава 16

Человек-Тень

Он должен был рассказать ей о ее брате, о том, кто она такая. Но она еще не была готова.

С тем, как ее разум пытался справиться с ее жизнью и реальностью, что-то подобное могло сломать ее.

Он спросил доктора Мэнсона об этом, спросил, поможет ли ей раскрытие ее прошлого продвинуться вперед, и он тоже посоветовал пока отказаться от этого.

В данный момент она была хрупкой, ей все еще было больно, она все еще исцелялась, и ему нужно было, чтобы она была полностью готова к тому, чтобы справиться с этим, когда узнает правду.

И он был эгоистом. Он знал, что если она узнает, что у нее есть семья, брат, который искал ее более двадцати лет, она в конце концов пойдет к нему. А он не мог этого допустить, пока не будет уверен, что она вернется к нему по собственной воле, потому что другой вариант означал бы похищение ее у Кейна и превращение их всех в его врагов.

И хотя ему было плевать на их вражду, разрыв в конечном итоге причинит ей боль в результате трения, так что он предпочел бы избежать этого.

Ему не нравилось, когда ей причиняли боль.

Он наблюдал из тени, как Тристан и Морана беседуют с детским психологом, которого он, сам того не подозревая, послал к ним, бывшим учеником доктора Мэнсона.

Морана слушала более оживленно, чем ее любовник. Морана нравилась ему настолько, насколько вообще может нравиться человек. Она была умна, решительна, упряма и умела постоять за себя. Все это он уважал в человеке. Именно это делало их интересными для маневра. Она также казалась искренней, чему он был рад, потому что Тристан был для него самой большой угрозой.

Не потому, что он был более сильным или более смертоносным, а просто потому, что у него была связь и преданность Лайле, которой она жаждала.

Лучший мужчина отпустил бы ее и позволил ей найти счастье с другим. Лучший мужчина отпустил бы ее и позволил бы ей удовлетворить свои желания в другом месте. Он не был лучшим мужчиной. Черт, он даже не был хорошим мужчиной. И когда-то давно он, возможно, отпустил бы ее. Но не сейчас.

Не сейчас, когда она убежала от него и пробудила в нем животное, о котором он и не подозревал. Не тогда, когда она разбилась в его объятиях и позволила ему привязать ее к себе и вернуть обратно. Не тогда, когда она отдала ему еще одну часть себя, доверяя ему свою безопасность.

Она готовила ему еду, как будто он был особенным, обнимала его, как будто он был кем-то, кого стоило удержать, и смотрела на него с такими чувствами, каких демон смерти, подобный ему, никогда не видел и уж точно не заслуживал.

Это были мелочи — то, как она сломалась за чаем на его кухне и собрала себя заново, то, как она жаждала учиться и постоянно становиться лучше, то, как она простила его и впустила в свою жизнь.

Это было то, как она претендовала на него, как трепетала от его прикосновений, как не убежала, когда он рассказал ей о смерти, которую он принес ей, как приняла его бездушную форму в свое мягкое сердце.

Она крала его взгляды, крала его футболки, крала части его самого.

Он никак не мог отпустить ее. Он уже давно вышел из одержимости и вступил на совершенно новую территорию, которую он даже не узнавал, потому что она была больше.

Более навязчивой. Более интенсивным. Более одержимым. Более…

Если раньше он был готов сжечь весь мир ради нее, то это было ничто по сравнению с тем разрушением, которое он мог причинить сейчас.

И хотя он не собирался скрывать ее от Тристана, ему нужно было быть уверенным, что она не оставит его в пыли, когда придет время.

Мир не был готов к тому, что он выпустит на волю, если это когда-нибудь случится.

Глава 17

Лайла, 6 лет назад

В небе гремел гром, и она бежала так быстро, как только могла, с маленьким комочком, завернутым в одеяло, на руках, по лицу текли слезы, а легкие горели.

Между ног у нее болело, и она была уверена, что истекает кровью, но другого шанса у нее не было. Комок в ее руках плакал от толчков.

Она плакала вместе с ним.

Все девять месяцев, что она носила его в своей юном утробе, прекрасный продукт ужасного, чудовищного акта, она клялась себе, что спасёт его. Она знала, что делают с детьми, рожденными в этом аду, как их забирают и начинают обхаживать еще до того, как они начинают нормально говорить.

И она поклялась, что бы ни случилось, ее ребенок не вырастет в том аду, в котором выросла она.

Каким-то образом, каким-то образом, она вытащит его или умрет, пытаясь это сделать.

И поскольку боль между ног усиливалась, а слабость в теле после родов вызывала головокружение, она понимала, что это вполне вероятно.

Но если ей придется умереть, она умрет после того, как доставит его в хоть какое-то подобие безопасности.

Ей просто нужно было держаться подальше от основных дорог, которыми они пользовались, и надеяться, что она попадет на другую. В мире должен был быть кто-то, кто мог бы ей помочь.

Остановившись, чтобы перевести дух, она прислонилась к дереву, покачивая своего маленького мальчика на руках, чтобы немного успокоить его.

Она ничего не знала о материнстве, не была уверена, что из нее когда-нибудь получится хорошая мать, но была одна вещь, которую она могла дать своему ребенку, и она умрет за это.

Она прижалась к нему на мгновение, тяжело дыша, и осмотрела местность в поисках следующего пути.

Зная, что не сможет отдохнуть дольше нескольких минут — слишком велик риск, что охрана уже прочесывает лес, — она снова начала бежать и бежать изо всех сил, тонкие подошвы ее ботинок почти не защищали. У нее на ногах будут волдыри, но это будет стоить того, если он будет в безопасности.

Спасти его. Спасти его. Спасти его.

Повторяя эти слова, она продолжала бежать, чувствуя влагу между ног и замечая, что лес редеет. Это могло означать, что поблизости есть цивилизация, а значит, и помощь.

С приливом энергии, наполнившим ее, она направилась туда, где лес выходил на какую-то улицу.

Остановившись, чтобы перевести дух, она лихорадочно огляделась. Там была улица, одно здание, больше ничего, и одна машина. Она узнала в ней одну из машин охраны комплекса. Они патрулировали, возможно, искали ее.

Остановившись в тени деревьев и повернувшись, чтобы снова побежать, она наткнулась на что-то твердое.

Голова уже кружилась от слабости, обезвоживания и потери крови, она начала падать, ее руки инстинктивно сжались вокруг связанного мальчика, и тут же две большие руки обхватили ее за талию, поддерживая.

— Полегче, девочка.

При звуке голоса она подняла шею и увидела высокого мужчину, вероятно, лет двадцати с небольшим, с непонимающими глазами, смотрящими на нее сверху вниз. Она никогда ни у кого не видела таких глаз.

— Помоги мне, — прохрипела она пересохшим горлом, опираясь на него всем весом. — Помоги мне, пожалуйста,

— Что тебе нужно? — спросил он, и серьезность его тона заставила ее почувствовать себя немного более уверенной в своем решении.

Она изучала его как можно лучше, инстинкт подсказывал ей, что она должна ему доверять. Подняв сверток на руки, она сказала.

— Возьми его. Забери его отсюда, в безопасное место, где он будет расти в любви и заботе. Пожалуйста. Они придут за мной, и он должен быть далеко, когда они найдут меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Непохожие глаза мужчины переместились на ребенка, завернутого в тонкое одеяло.

— Он твой?

Она кивнула, ее глаза снова слезились, боль от того, что она отдала его, как бремя, которое она с радостью понесла бы за его шанс на лучшую жизнь.

Мужчина пристально посмотрел на нее, глубже, так глубоко, что ей показалось, что он ищет ее душу.

— Ты доверишь мне своего ребенка?

Вопрос заставил ее задуматься, но инстинкт внутри нее, тот самый, который в первую очередь бежал с ее ребенком, оставался твердым, непоколебимым.

Обняв ребенка в последний раз, она прижала поцелуй к его лбу, ее подбородок дрожал, и передала его мужчине.

— Я доверю его тебе. Но пообещай мне…, — вскрикнула она, когда боль внутри нее усилилась, оборвав ее слова. Она сделала глубокий вдох и продолжила. — Обещай мне, что будешь беречь его. Если ты не сможешь оставить его у себя, отправь его к тому, кто полюбит его. Обещай мне.

Гром прокатился по небу, громко грохоча в облаках, вторя ее боли.

Он держал ее сына на руках, наклонив голову набок, и смотрел на нее с чем-то близким к восхищению.

— Я обещаю. Он будет в безопасности. — Ее колени подкосились от облегчения, и он обхватил ее за талию, удерживая ее одной рукой, а другой придерживая ее ребенка.

Поддержка его сильной руки сломила ее. Она начала истерически рыдать в грудь этого странного человека, держась за лацканы его пиджака, плача обо всем, что она теряла, и о неожиданной поддержке, которую она нашла.

— Как тебя зовут, flamma? — мягко спросил он, и она подняла на него глаза, удивленная его словом, не понимая, что он имеет в виду.

— Лайла.

— Бесконечная ночь.

Так вот что это значило? Бесконечная ночь? К черту, если это не соответствовало ее жизни.

Крик из леса заставил ее срочно выпрямиться.

— Пожалуйста, уходи, — попросила она незнакомца. — Возьми его. Сейчас же!

Ее глаза метнулись к круглому лицу, выглядывающему из-под одеяла, и мучительная боль пронзила ее, когда она наклонилась, чтобы снова поцеловать его щеки, не зная, увидит ли она его снова, не зная, какой будет его судьба, но доверяя единственному выбору, который у нее был.

— Будь в безопасности, маленький Ксандер. — прошептала она, прижимаясь к его мягким щекам. — Будь сильным. Будь любим, мой прекрасный малыш.

Мужчина не шевелился в течение долгой секунды, наблюдая за ней, пока она прощалась, а затем повернулся на пятках и ушел в темноту с единственным, кого она любила в этом мире.