ANTICASUAL. Уволена, блин

11. В период неудач уровень цинизма повышается

Так, Огурцов Огурцовым, однако до конца недели мне есть что-то надо.

Тут звонит моя любимая девочка Настюха Феррари.

— Натуся, дорогая, — говорит, — ну как дела-то?

— Да как, Настюх, все ищу.

— В рассмотрении хоть что-то есть?

— Да есть, отличный клуб, только я уже даже говорить боюсь, сколько уж этих клубов промелькнуло безрезультатно!

— А как настроение?

— По-разному. Колбасит. Друзья прессуют, Саша с Димой отговаривают, вопросами все замучили, я же не знаю, что отвечать.

— Да посылай всех в жопу, чего они понимают.

Прошу меня понять, я очень сильно смягчаю Настин лексикон.

Настя — девушка из очень интеллигентной еврейской семьи. Папа у нее профессор, мама преподаватель литературы и искусствовед. В семье огромное значение придавалось манерам, лексикону, а также науке, искусству, уважению к старшим и заботе о младших.

Настю воспитывали исключительно в традициях семьи. Одевали в розовенькие платьишки и бантики, водили за руку в разные кружки и квадратики, а когда она чуть подросла, определили ее в музыкальную школу и балетную студию.

В результате Настя выросла упрямой и своевольной оторвой. Обладая грацией балерины и интеллигентными манерами, она разговаривает исключительно матом. Меня это приводит в восторг и каждый раз при встрече с ней просто перегибает пополам от смеха и удовольствия. Я сама от нее недалеко ушла в смысле лексикона, но у нее эффект многократно усилен интеллигентными манерами. В этом фишка. Она ругается не от недостатка воспитания, это принципиальная позиция, знаете ли.

Кроме всего прочего, Настя три раза была замужем, и все три раза ее брак был безумным, диким, страстным и счастливым. К сожалению, все ее три мужа, в силу разных обстоятельств, умерли.

Еще Настюша моя нежная тусовалась несколько лет на хипповском острове Гоа, шесть лет сидела на игле, несколько лет мучительно с нее слезала и вообще прошла все круги ада.

Не все, конечно, могут по достоинству оценить ее жизненный путь и подход к делу, но лично меня она приводит в восторг и восхищение. Своей внутренней силой, независимостью и жаждой жизни. Безумная дама.

О ее происхождении, я думаю, говорить излишне. На Земле таких не делают. Тут другие миксы.

Наверное, она вообще какой-то хенд мейд.

— Настюх, — говорю я растроганно, — как я по тебе соскучилась!

— Да подожди ты, тебе жить-то есть на что?

— Я макароны жареные ем. Меня Батова научила. Сначала жаришь в масле, а потом воды доливаешь и варишь немножко. Они получаются тверденькие, коричневые и очень вкусные. И соленые, к пиву отлично!

— Господи, какие макароны. Какое пиво? На него деньги нужны!

— Да я так, гипотетически.

— Б… Тебе денег надо?

— Надо.

— Я через три часа в центре буду. В районе Красной Пресни. Давай туда езжай.

— Насть, что за жизнь собачья, ты не знаешь?

— Натусь, не ссы, я так же свой ресторан открывала. Иногда даже на макароны не было.

Я не могу сидеть три часа, у меня жажда действий. Я вскакиваю на своего турбированного коня и лечу на Красную Пресню. Пока не знаю, что я там три часа буду делать.

У одного из баров вижу Димкину машину. Отлично, вот и занятие, с Димулей потусуюсь пока.

Я всегда рада его видеть. Сидим болтаем. У него, как обычно, все плохо. У меня, по его прогнозам, скоро все будет еще хуже.

Меня это уже не бесит. Я кое-что поняла на днях.

Нелли у нас веселая оптимистка. Она верит в светлое и радужное будущее, в счастливый конец всех сказок. Она веселится и радуется жизни, как ребенок.

Гоша тоже оптимист. Но мрачный. Его взгляды содержат надежду на благополучный исход. Но он при этом все время ворчит и все и всех не одобряет.

Я пессимистка. Какой благополучный исход, вы что, издеваетесь. Знаете чем, как правило, заканчивается это мероприятие под названием жизнь? Правильно, мы умрем. Предварительно наевшись отходов жизнедеятельности. Своей в том числе. Все это не мешает мне радоваться, получать удовольствие от жизненного процесса и любить производителей этих отходов. Поэтому я веселая пессимистка.

А Дима мрачный пессимист. Жизнь — говно, все плохо, радоваться нечему, все козлы, и не лезьте ко мне.

Вот я и подумала: раз есть представители первых трех конфессий, то, значит, обязательно должен существовать и представитель четвертой. Чем он хуже? Да ничем, просто труднее для восприятия.

Дима нам жизненно необходим для создания гармонии и вселенского равновесия.

А то больно все веселые стали. Модно это и удобно для жизни. Никто не хочет быть мрачным. Вот Димка и взял на себя эту скорбную роль, отдувается за нас всех.

Пусть будет, не надо его переделывать, незачем увеличивать энтропию Вселенной.

Через час приезжает Настя, привозит мне деньги. Она ест мороженое, брызжет энергией и даже Димку умудряется развеселить.

Оказывается, она влюблена.

— Ну расскажи, — прошу я, — как оно? Проистекает?

— Как положено. Ругаемся раз в три дня.

— Чего ругаетесь-то?

— Ну, ты же знаешь меня. Я хожу-хожу, вся такая вежливая и заботливая, потом мне надоест, я его на х… пошлю. Он, естественно, оскорбляется и видеть меня не хочет. Я сразу превращаюсь в овцу барановну, извиняюсь, сижу, умильно в рот ему смотрю. Думаю: «Боже, какой мне замечательный мужчина попался на жизненном пути». Он три дня обычно отходит. У меня же как раз в этот же срок терпение заканчивается. И к тому времени, как он сменил гнев на милость, я уже распсиховалась и обратно его посылаю. По тому же адресу. И сразу же снова переживать начинаю. Ой, Натусь, он такой хороший!

Пока мы сидим, болтаем, мне звонит какой-то Витас. Какой еще Витас, господи, боже мой.

Ах да, оказывается, мы на мерседесовской неделе познакомились. Я совсем позабыла. Литовец, что ли?

Так вот, этот самый Витас мечтает со мной встретиться. И приглашает с собой на открытие какого-то очередного клуба.

Я принципиальных возражений не имею.

— Приезжай, — говорю.

— Айн момент. Через сорок минут я у тебя.

А что, вдруг он окажется отличным парнем. У меня, правда, все парни отличные, только пользы это не приносит.

Все равно встречусь, вдруг этот еще лучше и мы полюбим друг друга. Вот Огурцов-то обломается.

Тут Димуля от барной стойки возвращается.

— Поехали, — говорит, — куда-нибудь в другое место.

— Дим, я не могу. Я уеду через сорок минут.

Через полчаса звонит Витас и говорит:

— Я буду через пять минут. Выходи.

— Ладно, сейчас чай допью и выхожу.

Димка щурится ехидно:

— Что, мужик за тобой едет?

— Да, — говорю. — Мне надо там встретиться. По делу. Ну. Это. Про ресторан, в общем, поговорить.

— А, понятно. Про ресторан? Ну-ну.

Вот ведь зараза. Вроде никаких обязательств по отношению друг к другу у нас нет, но все равно как-то неудобно.

Жалуюсь Насте тихонько. Она только рукой машет.

— Ты что, замуж за него собираешься?

— Да нет, не собираюсь. И он тоже не собирается на мне жениться. Тут мы как-то нашли общий язык.

— Ну и не заморачивайся.

Настя тоже уезжает, доругиваться со своим любимым. Дима, к сожалению, выходит меня провожать. Пока мы все обнимаемся и целуемся на крылечке, подъезжает Витас на красивом серебристом «мерсе», и я уезжаю с ним. А Димка остается на крылечке, и мне его очень жалко. Почему, не пойму.

Следующие три дня я о нем думаю с чувством вины.

Бестолковая, сама себе придумываю какие-то сложности. Ему, может, вообще наплевать.

С Витасом — фигня. Парень оказался типичный плейбой. Нужно ему от меня понятно чего. Я несколько часов героически отбивалась, а потом вежливо объяснила, что в одноразовых отношениях в данный момент времени не заинтересована.

Жаль, что так все. Сам по себе парень хороший. Умный, симпатичный и обладает совершенно нереальным чувством юмора и находчивостью. Люблю умных парней.

Другая новость намного хуже. Господин Огурцов решил не покупать мой клуб. Грустно, господа. Мы сидим в Леной — риелтором и Катей — арт-директором в клубе, куда изначально собрались для обсуждения интерьера, и молчим. Что тут скажешь.

Намолчавшись, Лена уходит.

— Ладно, — говорит на прощание, — не переживай. Завтра опять базу бомбим. У нас еще на Пятницкой заначка, помнишь?

— Помню. Давай завтра переговоры организовывать.

— Хорошо. Утром созвонимся. Пока.

— Пока, — прощаюсь я грустно.

После ее ухода мы еще немножко молчим, потом я хватаюсь за телефон. Звоню Марату.

Марат — банкир. Надо использовать все возможности.

— Маратик, — говорю, — у меня гениальное предложение. Вам нужно купить одно помещение на Садовом кольце. А я у вас его в аренду возьму. Рентабельность — двадцать процентов. Ну, может, чуть-чуть меньше.

Я минут пять разъясняю экономическую ситуацию, и через сорок минут Маратик уже сидит с нами в клубе. Ест сушики. Задает вопросы. Слушает ответы.

Я оперирую экономическими выкладками, рассказываю про ресторанный бизнес, выкладываю данные маркетинговых исследовании, делюсь задачами.

Говорю, не останавливаясь, три часа.

— Надо, — говорю в какой-то момент, — управляющего хорошего искать.

— А ты нанимать хочешь?

— Конечно, я же не профессионал.

— По тебе не скажешь.

Суть сказанного доходит до меня позже. Я вдруг поняла, что за три часа не было ни единого вопроса, на который бы я не смогла дать развернутого ответа.

Конечно, Марат не профессионал, но меня все равно разрывает на кусочки от незнакомого чувства. Я сумела распознать в нем легкие примеси удивления, гордости и восторга.

Неужели я столько всего узнала за четыре месяца? Я уверена, ни на одних курсах я не узнала бы так много, как на практике.

Значит, не зря прошло все это драгоценное время. Однако спокойно! Это лишь верхушка верхушки айсберга. Результата пока нет.

— Ладно, думаем. Присылай на мыло все, что есть, — говорит на прощание Марат.

Мы едем с Катей по ночному городу и разговариваем про людей. А про кого нам еще разговаривать? Про колбасу, что ли?

— Никогда в этом безумном городе не поймешь, кто есть кто! — восклицает Катюха.

— Ты о чем это?

— По Марату не скажешь, что он банкир.

Я задумываюсь. Действительно. Абсолютно скромен, спокоен, ни следов пафоса. Сидит в костюмчике, кушает суши и мисо-суп. Костюмчик красивый. По виду может быть с равной степенью вероятности и пошивом Калининской швейной фабрики, и Эмерджильдо Зенья. Только автомобиль намекает на уровень доходов, да и тот без внешних наворотов. Это называется самодостаточность. Мне завидно.

А вот у Димы моего на роже написано, что он миллионами ворочает. Одежда такая, что хочется подойти и трепетно прикоснуться. Рисует так, что мне плакать от восторга и волшебства хочется. Просто звезда. Только денег никогда нет. Карманы его великолепных штанов неопознанной марки пусты. Это называется творческая личность.

Мне не завидно, я сама от него недалеко ушла. У меня вся одежда правильных марок, только на еду денег нет. И заправить скоростной выпендрежный автомобиль не на что.

Наутро я подключаю к покупке клуба еще одного знакомого чела. У этого парня тоже бабластиков полные карманы. Частично свои, частично чужие. И он не отказывается, просит подготовить документы для рассмотрения и проговаривает несколько вариантов финансирования, включая аренду с правом выкупа.

Ух ты! Я просто гений. Финансовый воротила. Акула бизнеса. Ресторанный магнат.

Кстати! Я звоню Лене-риелтору.

— Лен, — говорю, — если мы сами покупателя найдем, сколько нам положено риелторских процентов?

Лена прикидывает и называет разброс цифр. Тоже отличная цифра. Мне в принципе почти хватит, чтобы свою долю внести в ресторан.

— Если я покупателя найду, поделим?

— Конечно! Я прямо-таки слышу, как у нее на том конце провода загораются глаза.

— Тогда готовь документы.

Я диктую ей список, и мы жизнерадостно прощаемся до завтра.

Ну что же, этот вариант мне тоже очень нравится. К тому же есть перспектива через какое-то количество лет стать собственником отличного помещения на кольце, сдавать его в аренду и больше никогда не работать.

Я несколько часов провожу в расчетах. Считаю деньги, помещения, метры, прибыль, клиентов и т. д. во всех мыслимых и немыслимых сочетаниях. В оптимистичных, пессимистичных и реалистичных вариантах. Неплохая перспектива получается, хотя пахать придется как бешеной. Подумаешь. Я работы не боюсь, если надо уколюсь.

У меня вообще странный организм. Когда речь идет о моей профессиональной деятельности, я неутомима. Могу работать сутками, целеустремленно и маниакально.

Все, что за этими рамками, меня не интересует. К бытовой жизни я не приспособлена. Помыть посуду или, не дай бог, отвезти обувь в ремонт — это катастрофа и непосильный труд. Задача кажется неразрешимой в принципе. Перегоревшие лампочки в моем доме не меняются по полгода. Зимняя резина из багажника не вынимается. Отданные в ремонт кофточки не забираются по несколько месяцев, квитанции теряются, а вещи с трудом возвращаются на базу в конце сезона, чтобы висеть на плечиках до следующего. Если бы не моя домработница Нина, то я бы не выжила.

Ну и наплевать. Я ложусь спать под утро, с трудом оторвавшись от компьютера, счастливая, довольная и с большими надеждами на будущее.

И тут на улице раздается душераздирающий женский крик, мгновенно воскрешая во мне весь ужас, растерянность и другие ощущения той кошмарной ночи, когда меня били в Филях. Я вылетаю из постели, хватаю телефон и выскакиваю на балкон. Женщина кричит, в крике ее слабо различимы слова: «Помогите, помогите!» Пока я пытаюсь сообразить, откуда раздаются звуки и куда мне вызывать службу спасения, крик резко обрывается.

Я в растерянности еще минут пять стою на балконе, смотрю на зеленый массив, на темные дома за ним и понимаю, что я ничего не могу сделать. И что я даже никогда не узнаю, то ли это пьяный муж бил свою пьяную скво, то ли… Дальше я боюсь даже думать. Меня трясет и лихорадит. Я ухожу с балкона и запечатываю за собой все окна, двери и форточки.

Мне страшно, как тогда в Филях. Я даже страхом это назвать не могу, это животный ужас.

Он схватил меня сзади за шею, когда я шла домой, погруженная в мысли, и попытался меня повалить наземь. Я дралась как лев! Ну, как львенок, может быть. Я орала, царапалась и кусалась, спасая свою жизнь. Мой организм не спрашивал меня ни о чем, мозги были выключены, работали одни инстинкты. Когда он стал сдирать с моего плеча сумку, мне стало легче, честное слово! Пришло понимание, что меня грабят, а не убивают, вроде. Но то, что я пережила до этого момента, не поддается никакому описанию.

Я переехала на неделю к своему шефу, два дня не выходила из дому, лишь несколько раз друзья меня свозили в больницу, потом сменила квартиру. И все равно боюсь. Это самые неприятные минуты в моей жизни, когда я иду домой ночью одна, и я стараюсь в это время разговаривать с кем-нибудь по телефону.

В последнее время вроде легче стало, страх начал отпускать.

И вот на тебе. Я лежу, дрожу, боюсь и не могу уснуть.

С этого момента в моей жизни начинается полный бред и кошмар.

Утром звонит Лена и сообщает, что помещение ушло. Вчера за него внесли залог другие покупатели. У меня опять ни одного варианта на примете. Когда это кончится?

Вечером я вижу на Садовом кольце большое скопление машин и между ними сбитого парня. Он просто отпечатывается на моей сетчатке. Высокий, с нелепо раскинутыми руками. Господи, как он там оказался, неужели перебежать пытался? Непонятно, разве кому-то может прийти в голову идея об этом?

Я опять не сплю полночи.

На следующий день приходит SMS из Перми, о том, что в Екатеринбурге умерла бывшая сотрудница моей бывшей компании.

Совсем молодая.

Моя бывшая компания особенная. Мы одна семья, даже те, кто уже не работает. Слишком много вместе съедено соли, пережито всего — и радости, и горести. Мы всегда напоминали родственников. Все в разных городах, но при этом помним друг о друге, знаем о всех телодвижениях и движениях души. Ссоримся, миримся, обижаемся, прощаем, пристально разглядываем личную жизнь друг друга, ненавидим, любим. Даже поговорка «в семье не без урода» была соблюдена. Обо мне, кстати, речь. Я была источником развития компании, а также источником всевозможного геморроя. Интересно, кто эту мою должность занял теперь, надо у шефа спросить.

И вот теперь нас стало меньше.

Телефон разрывается несколько дней, все пребывают в недоумении, собирают деньги и вспоминают Иру. Мой бывший шеф летит на похороны, забыв прижизненные разногласия.

У меня только одна позитивная новость — я совсем недавно встречалась с Ириной. Попросила прощения за все, за что нужно было его попросить, и поблагодарила ее за все, за что нужно было поблагодарить. А иначе на моей совести был бы еще один камешек с ярким окрасом чувства вины.

Что происходит? Все люди решили покинуть эту планету?

Вечером я отвожу одного знакомого парня домой, высаживаю его в безлюдном и темном дворе и, не успев отъехать и двадцати метров, обнаруживаю в темноте лежащего на земле человека.

Я лихорадочно проверяю, закрыты ли замки на моей машине, отъезжаю и только после этого звоню знакомому, прошу вызвать с домашнего телефона к своему подъезду милицию. Что он и делает.

Бог его знает, вдруг это просто пьяный. Я надеюсь. Все равно никогда не узнаю.

Весь этот кошмар продолжается неделю. Даже уехав с друзьями на шашлыки в подмосковный пансионат, я обнаруживаю дохлую лягушку.

Руны мои тоже предвещают чуть ли не конец света с предварительной потерей всех материальных ценностей сразу, поэтому я их выкидываю за шкаф и начинаю пить на ночь корвалол. Без него все равно не уснуть.

Черт, днем все не так страшно, а ночью просто кошмар. Я все время пытаюсь избавиться от мысли, что Вселенная мне на что-то намекает.

Может, пора здоровьем заняться?

Или лучше Диму попросить у меня поночевать? Он решит, что у меня не все дома. Я ни с кем не делюсь своими мыслями. Интересно, все женщины периодически боятся спать дома одни? Думаю, да. А боятся ли мужчины? Не сознаются ведь, даже если и так!

Днем я по-прежнему тупо обшариваю этот безумный город в поисках помещения под ресторан. Ключевое слово: «тупо». В смысле не рассуждая. Некогда мне рассуждать, мне выжить надо.

Ночью продолжаю вздрагивать от каждого шороха и пью корвалол. Валерьянка на меня никакого эффекта не оказывает. Проверено.

Денег нет. Неделю меня кормил другой Димка — из Екатеринбурга. У него была конкретная задача — тусоваться, и он меня никуда не отпускал, каждый вечер заставляя ходить по клубам и ресторанам. С ним легко и радостно. Девушки его не интересуют, и он мне как подружка. Причем поскольку я все-таки не одна, то все другие мужики изначально отшиты, и на эту тему можно тоже расслабиться. Димка, несмотря на свое тотальное малолетство, страшно умен. Ему чуть за двадцать, но у него уже свой, чрезвычайно успешный бизнес в сфере творчества и он объехал полсвета. Все это было у него и два года назад, когда мы познакомились. Вундеркинд какой-то.

Позже выяснилось, что он и правда вундеркинд. Школу закончил на четыре года раньше положенного.

Потом Дима уехал, и я опять оказалась на диете. Хотя я и так как из Бухенвальда. Очень красиво, кстати. Только вот боюсь, что не очень здорово.

Нина приходит прибираться все реже. Жалеет меня и экономит мои деньги.

Наверное, у меня совсем нет кожи. И гордости тоже. А иначе почему я постоянно позволяю себя обижать. Почему при первых признаках неуважения ко мне я не поворачиваюсь к обидчику спиной и не ухожу с твердым решением исключить этого человека из списка друзей, знакомых.

Дима меня опять обидел. Уже в который раз. Я знаю, что парень очень ранимый, перенес в своей жизни много боли и неприятностей. Он очень неуверенный в себе и закомплексованный человек. Ругается со всеми подряд, постоянно кого-то критикует и презирает. Это не от силы, а от слабости. Это он так самоутверждается, за счет других. От страха быть хуже. Я знаю это и всячески стараюсь быть с ним мягкой и нежной. Забочусь о его тонкой душе. Подчеркиваю его неординарность. Никогда не забываю говорить ему теплые слова, стараюсь поддержать его при неудачах и искренне радуюсь его победам. Мне очень-очень хочется, чтобы в его жизни все было замечательно.

В ответ я постоянно получаю по мозгам. Он часто смеется надо мной. Он не верит в мою ресторанную затею. Он единственный из моих друзей не читал то, что я пишу, и вообще не относится к этому серьезно. Он никогда не торопится смотреть мои новые помещения. И периодически начинает небрежно со мной разговаривать. Я знаю подоплеку такого поведения и не обижаюсь. Я считаю себя выше мелких обидок и стараюсь видеть в нем только хорошее и не замечать плохого. Несмотря на то что мне порою бывает очень больно. Не он один ранимый, в конце концов, я тоже не из железа сделана!

У меня тем не менее всегда есть оправдания для его поступков.

А сегодня мое терпение лопнуло. Димка принялся за Нелли и Гошу. Сначала он слегка проехался по Нелли, а потом в грубой форме заявил, что Гоша гондон. На что я ответила, что Нелли, между прочим, довольно тепло к нему относится, а Гоша замечательный парень.

— Ничего замечательного в нем нет, просто гондон. Я же вижу.

И тут я не выдержала и психанула:

— Знаешь что? Не смей, пожалуйста, оскорблять моих друзей. Тебе никто не давал на это право!

— Я высказываю свою точку зрения.

— На чем ты ее основываешь? Ты же его совсем не знаешь!

— Я вижу с первого взгляда. Гондон и халтурщик.

Ах вот оно что! В дело вмешалась профессиональная ревность. У них практически одинаковая профессия. Только Гоша нормальные деньги зарабатывает, а ты у нас непризнанный гений. Так ведь Гоша пашет сутками, а не сидит в баре каждый день. Может быть, мне это надо было вслух подумать? Даже не знаю. В чем моя цель?

Вслух я все-таки отвечаю весьма корректно:

— У меня на этот счет свое мнение. Этот человек за короткие три месяца знакомства уже сделал для меня столько, что этого хватит для того, чтобы быть благодарной всю оставшуюся жизнь, — я изо всех сил стараюсь оставаться вежливой и рассудительной.

— Поздравляю! И тем не менее я считаю, что он гондон.

— Я услышала твою точку зрения, — говорю я равнодушным голосом и отворачиваюсь, разом прекращая спор.

— Убери меня из своей книги, — вдруг заявляет этот кошмарный тип.

— С какой стати ты мне указываешь, что мне делать с моей книгой?

— Я не желаю в ней фигурировать вместе с этим гондоном! — Диму явно несет, и это уже не имеет отношения к Гоше.

— Не волнуйся, ты проходишь в ней под другим именем, — меня тоже заело, — ты уже не ты.

Я вкладываю в свой голос максимально возможную порцию сарказма.

— А мне плевать. Я не желаю быть персонажем этой дурацкой книги.

Он в свою очередь вкладывает такую же порцию презрения.

— Послушай, — я опять поворачиваюсь к нему и смотрю в упор. — Это. Моя. Книга. И не твое дело указывать, каких мне персонажей туда включать, а каких нет!

— Ах даже так! В таком случае я вообще не желаю с тобой больше общаться! Прощай навеки!

И он отворачивается к барной стойке.

Такое ощущение, словно меня ударили. Я пару минут стою в растерянности и думаю, что же делать дальше.

Разговаривать больше не о чем. Я беру сумку, телефон и иду в машину, задевая за все углы и запинаясь за стулья. Как будто с меня сняли какие-то очки и я плохо вижу, куда идти.

Я еду и плачу. Опять. Снова. Для девочек-водителей нужно устанавливать дополнительные дворники. Слезы вытирать.

Пожалуй, на этом в наших отношениях можно поставить жирную точку. Вернее, она уже поставлена.

Что происходит? Почему мне так больно? Ведь я его даже не люблю. Вернее, люблю как человека просто, а не как мужчину своей мечты. Я вижу все его недостатки, слабости. Не потому, что я такая умная, просто у него это все слишком близко к поверхности. Я все понимаю. И все равно очень больно. Наверное, потому, что я вкладывала в эти отношения кусочек своей души и Димка стал для меня дорог.

Я совсем не умею легко относиться к взаимоотношениям, и поэтому каждая неудача оборачивается для меня трагедией.

Просто миллион неудач. Миллион трагедий.

Иногда мне кажется, что у меня вместо сердца остались какие-то окровавленные тряпочки.

Что же мне делать?

Такое ощущение, что я вошла в автономный режим. Режим пониженного энергопотребления. Все эмоции испарились. Словно газ в горелке убавили, и он еле тлеет. Дышу через раз. Стараюсь не делать резких телодвижений. Экономлю кислород.

А также бензин и Интернет.

Интернет я экономлю с помощью воровства. Использую подключение, которое осталось с прежней работы. Они там оплачивают, а я ворую по ночам. Днем нельзя, могут застукать. А ночью дешево, так что я и им его экономлю. Считаю, что они могут мной гордиться.

Лето тоже нынче решило нас не радовать. Странное какое-то лето.

Все время холодно, дождь, и наши горе-футболисты чемпионат слили в два счета.

Меня погода не сильно заботит, жаль только, что юбочки и белые туфли простаивают, а вот Гоша переживает. У него посерьезнее беда.

— Я, — говорит, — с начала сезона на мотоцикле два раза выехал! Что это такое?

Я тоже считаю, что это свинство. Мотоциклы — техника недешевая, и ее простой дорого стоит. Получается, что люди вложились — и бесполезно. Только деньги заморозили. Убытки терпят.

— Считаю, что надо обращение писать, — возмущаюсь я в ответ, — жалобу какую-нибудь. Или протест.

— Не имею возражений. На чье имя?

— А вот это уже не ко мне вопрос. Я стратег, а не тактик.

— Может, Лужкову? — задумывается Гоша. — Он, в конце концов, мэр этого промозглого города.

— Может, и Лужкову.

Странно все это. Может быть, мы все попали в дождливый город из романа Стругацких? Там еще лепрозорий на окраине был. И мокрецы.

Если это так, то у нас мало надежд на светлое будущее. Увы.

Я давно заметила, что в период неудач уровень цинизма резко повышается.

Хотя он вообще за последние два года сильно вырос. Москва преподает уроки наивным провинциалам и глупым идеалистам.

Меня сильно били на улице. У меня украли сейф из офиса. Я пережила неприятие моих идей и меня лично. Лишилась любимой работы и бизнеса. Потерпела несколько неудач на личном фронте. Потеряла нескольких «друзей на всю жизнь».

Раньше я была неисправимой оптимисткой. Потом перестала.

Однажды, когда я еще на старом месте работала, произошел следующий случай.

Я была в гостях у своего шефа.

Зовут его Володя. Володя — умный, высокий, красивый и благородный, как ирландский дог. Я довольно долго и безуспешно была влюблена в него.

Потом в связи с бесперспективностью происходящего почти разлюбила, и мы стали просто друзьями. Я даже сумела кое-как подружиться с его красивой девушкой.

Володя закончил какой-то разговор по телефону, положил трубку и, очевидно еще находясь на волне разговора, жизнерадостно сказал:

— Наташка, все будет хорошо!

Я, задумчиво созерцая содержимое его холодильника, негромко ответила:

— Никогда.

— Что ты сказала? — не расслышал Володя.

— Никогда, — повторила я немного громче.

— Фу-ты! Мне послышалась: «это да». Я уж было подумал, что в тебе проснулся былой оптимизм.

— Да нет. Зачем? Цинизм вполне его заменяет.

Володя только ухмыльнулся. Он не был в восторге от моих упаднических мыслей. Более того, они его, по-моему, бесили, так как не вписывались в корпоративную культуру. Хотя я лично их особо упадническими не считаю.

Потом я еще подумала над этой невольно вырвавшейся фразой. И поняла, что это действительно так. Заменяет. Более того, раньше мне нравилось быть оптимисткой. Теперь меня не меньше радует тот факт, что я превратилась в циничного пессимиста.

И так и так весело.

Но у цинизма есть одно преимущество, которого лишен оптимизм.

Когда ты не ожидаешь от жизни ничего хорошего, то она, жизнь, порою преподносит необыкновенно приятные сюрпризы. Удачи, не являясь стандартным рядовым событием, радуют намного сильнее и острее. Второй плюс — плохое не так расстраивает, когда к нему готов. А когда относишься философски — вроде уже и плохим перестает быть.

Вообще нет в жизни ничего страшнее несбывшихся надежд и ожиданий.

Кроме тех случаев, когда ты ожидаешь чего-либо плохого, а получаешь хорошее.

Что происходит не так уж редко, прошу заметить.

Естественно, руководством к действию это не является. Мировоззрение, по всей видимости, не влияет на мировосприятие. Некоторые и будучи оптимистами предпочитают страдать.

Я тоже люблю при случае, но надолго меня не хватает, становится смешно.

Однажды мой хороший знакомый — психотерапевт по профессии — сделал со мной упражнение. Я тогда была замужем на стадии развала и влюблена в одного огромного стоматолога. Почти все, в кого я влюбляюсь, — огромные. По поводу своей любви я очень страдала. Как-то она не складывалась совсем.

— Страдай! — приказал мне мой друг-психотерапевт.

— Как это? — опешила я.

— Вот так. Ты же сама сказала — я страдаю, — вот и страдай. Прямо сейчас. Чтобы я видел. Делай это так, как обычно.

— Не могу. Как же я по заказу-то?

— Как хочешь. Хмурь брови. Затуманивай взгляд. Заламывай руки. Не знаю, что ты там еще делаешь. Давай, начинай.

Я подумала и начала страдать. Вспомнила все свои действия, движения, вздохи. Попыталась изобразить. Друг-психотерапевт подбадривал:

— Давай-давай! Не останавливайся! Сильнее страдай! Прекрати смеяться. Страдай!

У меня случился припадок смеха. Отсмеявшись, я вдруг поняла, как это глупо — страдать. По крайней мере, страдать неосознанно. Может быть, страдания и облагораживают душу, я не спорю, но, мне кажется, неплохо при этом осознавать, что это — собственный выбор. Это, наверное, еще сильнее облагораживает.

Кстати, если бы те, кто предпочитает страдать, признали, что они от этого кайф ловят, то количество кайфа существенно возросло бы.

Лишь одно мне странно. Я все еще, как идиотка, верю в любовь. Несостыковка какая-то.

Кроме того, я наивно верю в собственные силы. Но здесь вроде разногласий с моими мировоззренческими установками нет.