Кирий Иван Дело Ирины Гай
Иван Кирий
Дело Ирины Гай
Перевод с украинского Н. Бурлак.
В сборник вошли приключенческие произведения украинских писателей, рассказывающие о нелегком труде сотрудников наших правоохранительных органов - уголовного розыска, прокуратуры и БХСС. На конкретных делах прослеживается их бескомпромиссная и зачастую опасная для жизни борьба со всякого рода преступниками и расхитителями социалистической собственности. В своей повседневной работе милиция опирается на всемерную поддержку и помощь со стороны советских людей, которые активно выступают за искоренение зла в жизни нашего общества.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ "ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ"
Предлагаемый читателям сборник смело можно бы назвать "Украинский детектив-86". А что значит - украинский? Отличается ли он от других чем-нибудь, кроме имен и фамилий действующих лиц? Пожалуй, читатель и сам убедится в этом...
Отличительная черта произведений украинских мастеров приключенческого жанра - повышенная "лирическая температура" повествования, о каких бы трагических событиях ни шла речь. И дело не только в том, что роман, давший общее название книге, начинается... с пения ночных соловьев на берегу Днепра, которых звукорежиссер областного радио Ярош успевает записать перед самым отъездом в отпуск. Нет, лиризм пронизывает всю ткань повествования, и мы не можем не сочувствовать безнадежно влюбленному сотруднику угрозыска Ванже, рыжеусому украинскому хлопцу с чувствительной душой, или Рахиму Гафурову, по-юношески влюбленному в жену и мать своего многочисленного потомства Зинаиду - осиротевшую дочь его фронтового товарища, или даже службисту-сухарю Очеретному, который тоже, оказывается, способен страстно любить. Именно лирическая атмосфера романа и усиливает справедливый гнев читателя против тех, кто ради наживы запутывает в свои сети хороших и милых девчат с трикотажной фабрики, коверкает им жизнь, а то и безжалостно обрывает ее в самом расцвете, чтобы замести следы преступлений. Именно лирический настрой помогает автору показать каждого из действующих лиц живым человеком - в горе или радости, в душевных тревогах и волнениях.
Любовь к мужу и боязнь потерять его, любовь к детям, ставшим родными, пусть и не по крови, и страх - неужели холодные руки подлеца безжалостно разрушат это теперь уже не только личное счастье! - вот движущие пружины действия в повести "Дело Ирины Гай".
Обманутые надежды и жгучая ревность, переплетение мелких, "полудетских" обид с более глубокими, пакостно эгоистическими мотивами в основе конфликтов другой повести - "Месть".
И сквозь все эти роковые страсти, вполне в духе раннего украинского романтизма, все явственнее звучит очень важная для воспитания именно юных, неокрепших душой тема: лучше не оступаться в жизни даже случайно, преступный мир крепко держит свои жертвы... Так, в первой повести, при всем понимании благородных побудительных мотивов поступков Ирины Гай, автор суров и безжалостен в главном - непрочно счастье, построенное на обмане, человек, вступающий в любой конфликт с законом, рано или поздно понесет наказание...
Авторы сборника - не новички в литературе. Немало книг вышло из-под пера Леонида Залаты и Ивана Кирия; известен не только детективными повестями, но и очерками, фельетонами, юморесками, сборниками стихов и Василий Кохан. Произведения их, включенные в этот сборник, - не головоломные упражнения на детективные сюжеты. Живая сегодняшняя жизнь украинских сел и городов встает с их страниц острыми современными проблемами, которые коротко можно определить одним словом - потребительство. Жажда "красивой" жизни, без особого приложения сил, толкает сообщницу одесского гримера на шантаж несчастной женщины, многолетнее вымогательство у нее денег - как расплату за ее же благое дело. Жажда наживы движет "героями" романа Залаты в их отнюдь не социалистической "предприимчивости".
И закономерный крах всех этих трутней, а также привлекаемых ими для палаческих целей "недобитков", сумевших было укрыться от справедливого возмездия после войны (тоже характерная примета именно украинского детектива), снова и снова напоминает читателю: красива лишь та жизнь, где есть простор истинно человеческому в человеке, где гармонично проявляются труд и любовь, где счастье, говоря словами поэта, - это "соучастье в добрых человеческих делах"...
Валентин СВИНИННИКОВ
1
Говорят, неожиданные встречи с друзьями и знакомыми чаще всего происходят на вокзалах и в поездах. Не знаю, кто и когда это сказал, но доля правды в этом все-таки есть.
С Евгением Трястовским мы не виделись лет пятнадцать. Как закончили университет и разъехались по назначению, так ни разу и не встречались, поскольку не были большими друзьями. Просто жили в одном общежитии, играли в сборной университета по волейболу. Играл Евгений всегда азартно, был мастером гасить мячи. Учился он на юрфаке. После окончания направлен на работу в прокуратуру какого-то сельского района. Не то в Полтавскую, не то в Винницкую область.
И вот через полтора десятка лет встретился я с ним в Киеве, а вернее в поезде Киев - Одесса. Зашел в купе тринадцатого вагона и глазам не поверил: он или не он, Женька Трястовский? Возле окна сидел худощавый, скромно одетый, средних лет человек с небольшой залысиной и заметной сединой в волосах. Он махал кому-то рукой на перроне. Занятый прощанием, на мое "добрый вечер" не обратил внимания. Лишь когда поезд тронулся, я поздоровался с Трястовским во второй раз, заметив, что нехорошо забывать старых знакомых.
- Извините, - виновато захлопал он темными ресницами. - Но не могу вспомнить, кто вы.
Пришлось напомнить. Евгений сразу обрадовался. Обнялись мы, поцеловались.
Первым засыпал его вопросами я: где он? куда едет? как вообще дела? как здоровье? имеет ли тещу?
Евгений громко рассмеялся.
- Ты что, поменял профессию?
- Почему? - удивился я.
- Сразу так много вопросов иногда задают у нас в следственных органах, - весело пояснил Евгений. И добавил: - Неопытные работники, конечно, новички, как это было когда-то и со мной.
- А теперь ты уже с опытом? - я дружелюбно подмигнул ему.
- Да есть немного, - усмехнулся Евгений. - Имеешь дело со старшим следователем городской прокуратуры.
Потом узнал, что мой друг уже несколько лет живет и работает в Киеве, давно женился, есть дочка-восьмиклассница. А сейчас едет в командировку в Одессу.
Я искренне обрадовался нашей встрече. Иметь такого попутчика! Ведь я тоже ехал в Одессу. Только не в командировку.
Один мой знакомый журналист сдал мне на целый месяц дачу за городом, над самым морем. Там я собирался немного отдохнуть и заодно поработать.
- Хочешь, поживи со мной, пока будешь в командировке, - предложил я Евгению. - Чего будешь ютиться в гостинице? Вместе веселее. Да и море - от дачи рукой подать.
- И правда! - не раздумывая, согласился Евгений. - Ночевать над морем это же здорово! - Но потом вдруг пристально посмотрел на меня: - Погоди. А чего это ты, друг мой, едешь отдыхать один, без семьи?
Я объяснил: еду не только отдыхать, но и дописать новую повесть.
Евгений вдруг оживился, большие светло-серые глаза загорелись:
- А хочешь, я подарю тебе сюжет для повести? Интересная получится повесть, ей-богу! Только не сейчас, после ужина. А то я так торопился, что не успел перекусить. Жена мне полный портфель провизии собрала.
В купе мы были пока одни, никто не мешал, и я согласился.
За ужином вспоминали студенческую жизнь. Потом Евгений приступил к обещанному сюжету:
- Одна женщина совершила преступление и по закону должна была понести наказание. Но, если принять во внимание ее материнские чувства, преступление это вроде бы реабилитирует женщину. Вот и разберись тут...
Меня заинтересовал этот случай, и я попросил Евгения рассказать подробно.
- Не торопись, история долгая, хватит на всю ночь, - ответил Евгений.
Мы пили чай, выходили в тамбур курить, и, хотя меня разбирало нетерпение, я больше не напоминал Трястовскому о его обещании. Ждал. А он, наверное, обдумывал, как и с чего начать рассказ. Или просто имел профессиональную выдержку.
Наконец начал:
- Прежде всего прошу тебя, если соберешься писать, измени имена главных действующих лиц этой истории. Этого требуют весомые аргументы. А впрочем... лучше изменю их я, чтоб тебе не ломать голову. Итак...
2
Месяца полтора назад вызвал меня прокурор. И, как часто пишут в приключенческих романах, сообщил, что есть одно срочное дело, которое надо довести до конца. Начинал его следователь из линейного отделения милиции станции Киев-Пассажирский, но вошел в конфликт с подследственной. Она написала на него жалобу. Назначили другого следователя, но тот вдруг заболел и лег на операцию. Вот начальник отделения и обратился к нам за помощью. Начато дело у них, а мне надо продолжить его.
На следующий день я отправился в линейное отделение милиции и, выражаясь юридической терминологией, принял дело к исполнению. Находилось оно в начальной стадии, состояло из нескольких документов, аккуратно, в хронологическом порядке подшитых в папке.
Эти документы свидетельствовали, что буфетчица вокзального ресторана Ирина Степановна Гай за сравнительно короткий срок, от ревизии до ревизии, допустила растрату государственных денег - пять тысяч рублей. Как объяснила Гай, деньги она истратила на личные нужды, хотела вскоре возвратить их, но на успела. На основании акта ревизии, докладной ревизора и признания буфетчицей совершенного преступления первый следователь получил санкцию на ее арест. Второй следователь не успел ничего сделать, и мне надо было завершить дело, начиная его почти с нуля.
Первое, что я решил сделать, - познакомиться с буфетчицей Гай, послушать ее, посмотреть, что она за человек, и в какой-то мере выявить особенности ее характера. В нашей работе это очень важно.
Когда ее привели в следственную камеру, я был приятно удивлен. Передо мной стояла среднего роста, не по годам стройная (а ведь ей за сорок), красивая женщина. Особенно привлекали ее глаза - большие, карие и до наивности открытые. И выражение чуть бледного, но нежного, без единой морщинки лица тоже было по-детски наивным. Глядя на эту женщину, невозможно было поверить, что она может совершить что-то плохое.
Попросил Гай сесть, отрекомендовался, сказал, что я ее новый следователь, буду вести дело до конца.
- Что ж, ведите, - не то наигранно, не то на самом деле равнодушно ответила Гай. - Только не тяните, передавайте быстрее в суд.
- Ну, до суда еще далеко, - разочаровал я ее. - Мы должны во всем детально разобраться, проверить, уточнить, доказать вашу вину и уж потом передавать дело в суд.
- А чего там долго разбираться, - обреченно вздохнула Гай. - Деньги я взяла? Взяла. Виновна? Признаю - виновна. Какие еще вам нужны доказательства? Судите - и все!
Я снова объяснил, что все не так просто, как кажется, что согласно нашему советскому законодательству признание обвиняемым своей вины само по себе не может быть достаточным доказательством его виновности. Оно должно быть подтверждено совокупностью других доказательств, какие есть в деле, и только тогда его можно принять во внимание при вынесении обвинения.
- Говорите, что вам от меня еще нужно, - подняла на меня глаза Гай, и в них я уже не увидел излучавшейся несколько минут назад доброты. Глаза стали холодными и злыми.
Я деликатно стал разъяснять, что такая категоричность может ей же самой навредить. В обязанности следствия входит установление первопричин совершения преступления, субъективных и объективных сторон. В данном случае следствию небезразлично, куда были истрачены присвоенные ею деньги.
- Давайте с этого и начнем, - предложил я. - На что вы тратили деньги, которые взяли в кассе?
- Так, на всякие пустяки, - ответила холодно.
- Например? - допытывался я.
- Разве мало у женщин капризов? Купила дорогие импортные вещи, золотые часы, перстни. Не отказывала себе в сладостях, всегда после работы ездила домой на такси...
На вопрос, как реагировал на приобретение импортных вещей муж, ответила, что он ей никогда ни в чем не перечил, ее гардеробом не интересовался, и вообще - семейным бюджетом целиком распоряжалась она.
По тону ответов, по тому, как Гай избегала моего взгляда, я понял говорит неправду, и, чтобы не портить дальше наших отношений, решил прекратить допрос. Знакомство состоялось, разведка боем - тоже, теперь надо было зайти в тыл "противника", разузнать, что у него там творится.
Сославшись на важное совещание, я попрощался с Гай, пообещав вызвать ее через несколько дней.
На следующий день получил санкцию прокурора на обыск квартиры Гай, хотя и считал эту акцию уже запоздалой. Но какая-то надежда теплилась. Я не верил, что, имея такие деньги, Гай не покупала дорогих вещей для квартиры, скажем, хрустальную люстру или что-нибудь из импортной мебели. В данном случае могла пересилить женская психология: у соседей есть, а мы что, хуже?
Ошибся я. Обыск развеял мое подозрение. Семья Гай жила скромно, квартира была обставлена в пределах необходимого. Лишней мебели или особенно дорогой не имела. Скромным был и гардероб хозяйки. И что интересно - среди ее личных вещей не было ни одной импортной. А те вещи, что мы описали на случай конфискации, по свидетельству мужа, научного работника Виталия Ивановича Гая, были куплены с его ведома и при непосредственном участии. На некоторые из них сохранились документы. Например, остался паспорт на золотые часы "Заря", чеки на кулон с рубинами и перстень из золота, которые Гай подарил жене на Восьмое марта и день рождения в прошедшие два года. Еще, по свидетельству Гая, Ирина Степановна купила на свои сбережения пианино "Украина" и подарила его на день рождения дочке. Супруги Гай имели двух детей-близнецов - сына и дочку. Сын учился на первом курсе сельскохозяйственной академии, а дочка - педагогического института. Обыск мы делали в первой половине дня, когда их не было дома.
Среди бумаг у Ирины Гай мое внимание привлекла квитанция на денежный перевод на сумму триста рублей, отправленных ею в Одессу. Деньги адресованы какой-то Сормовой. Я поинтересовался, кто такая Сормова. Гай объяснил, что это его родная тетка, которой они периодически помогают материально.
Однако я решил изъять эту квитанцию, чтобы выяснить у подследственной, какие деньги она посылала родственнице - краденые или из личных сбережений.
В тот же день вечером я подвел первые итоги своей работы по делу Ирины Гай, проанализировал их. Вывод из этого анализа напрашивался такой: бывшая буфетчица, а ныне растратчица, подследственная Ирина Гай - женщина своеобразная, чувствительная, немного сентиментальная. Вину свою признает, но что-то скрывает, боится сказать правду. Или хитрит, хотя хитрость ее примитивна. Наверное, первое.
Таким образом, товарищ Трястовский, сказал я себе, действуйте энергичней, настойчивей, смелее берите бога за бороду. Вы обещали Гай вызвать ее в ближайшие дни, а вызовите раньше. Выясните все с одесской теткой, проверьте наличие сберегательных книжек на имя Гай в Киеве и Одессе, возможность хранения дорогих вещей подследственной у друзей и знакомых - и устройте ей психологический допрос. Несоответствия в показаниях будут наверняка.
Так я и сделал.
Из трех проведенных мной проверок две последние версии быстро отпали. Подследственная Ирина Гай имела лишь одну сберегательную книжку в Киеве, на которой было сто двадцать пять рублей. Родственников в самом городе и очень близких знакомых, у которых могла бы припрятать дорогие вещи, не имела. Но меня заинтересовало другое: за два месяца до растраты Гай сняла со сберкнижки три тысячи рублей. Зачем? И куда их дела? При обыске крупной суммы денег в квартире мы не нашли.
Неувязка вышла и с одесской теткой - Анастасией Павловной Сормовой. По ее свидетельству, которое мне передали одесские коллеги, выходило, что Гай возвратила ей давний долг. Сама же Гай сказала, что деньги выслала по просьбе мужа. Но тот объяснил мне во время обыска - деньги Анастасии Павловне послала жена, видимо, позабыв сказать ему об этом.
Вот тут я и ухватился за кончик ниточки и на очередном допросе привел Гай противоречивые показания мужа и тетки.
Она слегка растерялась и, помолчав, объяснила: одолжила у тетки триста рублей, когда гостила у нее в прошлом году.
- Зачем же вам понадобилась такая сумма? - поинтересовался я.
Гай, не задумываясь, ответила:
- Не помню, что-то купила импортное с рук. Кажется, какую-то кофту.
Я тут же заметил: во время обыска у нее на квартире не было найдено ни одной импортной женской вещи. Куда же они делись?
- Сносились, значит, и я их выбросила, - пожала плечами Гай.
Я ей другое опровержение - показания мужа, что его жена никогда никаких импортных вещей не покупала, носит и обувь и одежду отечественную, шьет на заказ.
- Как же это понять, Ирина Степановна? Куда же вы тогда потратили деньги? Те, что взяли в буфете, и те три тысячи, что сняли со сберегательной книжки? - спросил и не свожу с нее глаз, жду, что скажет на это.
Молчала, уставившись взглядом в пол, минуту, другую, наверное, собиралась с мыслями. А потом вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.
- Не могу, не могу вам этого сказать! Что хотите делайте - не скажу! выкрикнула сквозь слезы. - Слышите? Не скажу!
Еле успокоил, отправил в камеру, а сам принялся размышлять. Что с ней случилось? Обманывала меня, давая ложные сведения? И не только меня, а и мужа, который до сих пор не хочет верить в растрату. Значит, у нее в душе произошел перелом, заговорила совесть?
Что ж, решил: поживем - увидим, как она поведет себя дальше, какие еще даст показания...
- Тебе еще не надоело слушать? - вдруг обратился ко мне Евгений. - А то мне кажется, я скучно рассказываю.
- Нет-нет, - возразил я. - Наоборот, интересно.
Евгений рассмеялся.
- Ну, это ты, чтоб меня не обидеть. Рассказчик я, сам знаю, никудышный. Тороплюсь, забегаю вперед, повторяюсь. Но ты не обращай внимания, тебе же главное - уловить суть, как шло развитие событий. Так я понимаю?
- Правильно, - заверил я. - Рассказывай дальше.
- А может, на сегодня хватит, будем спать? Смотри, уже ночь за окном, решил, наверное, подразнить меня Евгений.
За окном купе и правда уже давно плыла теплая весенняя ночь, подмаргивала нам серебряными мохнатыми звездами, будто приглашая ко сну. Но спать не хотелось, и я попросил Евгения продолжить рассказ.
- Хорошо, - согласился он. - Тогда слушай дальше.
...Поразмыслив, я отправился к прокурору. К своему, Ивану Анастасьевичу. Доложить о сделанном, рассказать о странном поведении Гай на последнем допросе. Хотелось услышать мнение по этому поводу более опытного человека, послушать его совета. Ведь до того, как стать прокурором города, Иван Анастасьевич был народным судьей, много лет работал следователем, возглавляя целый отдел. Так что опыта у него предостаточно.
Он меня внимательно выслушал и посоветовал пока что не беспокоить подследственную - пускай успокоится, а мне тем временем поговорить со всеми ее товарищами по работе, поинтересоваться у соседей, не замечал ли кто за ней увлечения каким-нибудь мужчиной. Женщины в таком возрасте иногда влюбляются, как в семнадцать, и теряют голову. Во имя этой последней любви готовы на все, часто доходят до абсурда. Может, тут именно такой вариант: необходимость тратить деньги на любовника.
Предположение Ивана Анастасьевича было убедительным. Такое с Гай могло произойти. Женщина она красивая, ни работой, ни домашними заботами не перегружена, муж - научный работник, внимания ей уделял мало. Познакомилась с залетным, влюбилась, и пошло...
Ухватившись за этот вариант, я стал его, как говорят у нас, раскручивать. Поехал на вокзал и по очереди переговорил со всеми работавшими с Гай буфетчицами, с официантками ресторана. Безрезультатно. Никто из них даже не заикнулся о том, что у нее мог быть с кем-то роман. Все в один голос возражали: это отпадает, Ирина Степановна - женщина порядочная, верна семье, уважает мужа, любит своих детей. К слову, это отмечалось и в характеристике с работы, приобщенной к делу.
Таким образом, выходило, что наше с прокурором предположение было явно необоснованным. Что ж, в следственной практике такое бывает, и довольно часто.
Снова пошел к Ивану Анастасьевичу, снова строили версии, что заставило Гай, такую порядочную, добросовестную, авторитетную женщину, пойти на преступление, и куда она могла истратить деньги.
После долгих размышлений решили проверить, не стала ли Гай жертвой какой-то секты и не вносила ли деньги туда.
Прежде всего я поговорил на эту тему с ее мужем Виталием Ивановичем. Он категорически возразил: ничего подобного за женой не замечал, она далека от всяких верований.
Все же я проверил все зарегистрированные сектантские общины города. Ни в одной из них Гай не состояла.
Снова решил поговорить с ней. Она была приветлива, спросила меня, почему так долго не вызывал. Я сослался на большую занятость и, в свою очередь, поинтересовался: разве у нее есть для меня что-то новое?
- Есть, - стараясь показать хорошее настроение, сказала она. - Хочу признаться вам, куда дела деньги. Тогда я разнервничалась, раскричалась, что ничего не скажу, но за эти дни все обдумала и решила: зря это, надо все рассказать. Но хочу вначале заручиться вашим словом, что о моем признании никогда не узнают в семье.
Меня это удивило и насторожило одновременно. Что еще надумала эта женщина? Зачем ей мое слово?
Заверил, что материалы следствия сохраняются в тайне.
Гай тут же поинтересовалась:
- А если дело дойдет до суда?
Объяснил: можно требовать закрытого судебного заседания.
- Хорошо, тогда слушайте, - вздохнула она, выдержав паузу. И поведала мне такое, что я уж никак не ожидал от нее услышать. Поскольку два дня назад сам допускал подобную версию, и возможность ее опровергли близкие Гай люди.
Чуть больше года назад Гай задержалась допоздна на работе и, чтобы побыстрее добраться домой, взяла тут же, возле вокзала, такси. Вместе с ней в машину сел средних лет симпатичный мужчина, объяснив, что он только с поезда и тоже торопится. Выяснилось, ехать им в одном направлении. По дороге шутили, смеялись, говорили о разных пустяках. На своей улице Гай расплатилась с водителем и вышла из машины. За ней вышел и мужчина, отпустив такси. Она спросила, зачем он это сделал, ведь - ему ехать дальше. Ответил: тут, мол, недалеко, дойдет и пешком, ему приятно еще несколько минут побыть с ней. Это, конечно, понравилось ей, но посоветовала ему быстрей идти к жене, которая, наверное, заждалась его. Но он не послушал совета и, взяв ее за руку, спросил, когда и где они встретятся. Она хотела вырвать руку, но не решилась. Однако сказала, что не к лицу приставать на улице к чужим женщинам. Это мужчину не смутило, он продолжал умолять о свидании, пронзая ее своими черными, сверкающими глазами и привораживая белозубой улыбкой. Ох, эти черные глаза, эта улыбка! Она не устояла перед ними и назвала номер рабочего телефона - пускай позвонит, тогда и договорятся. Думала, не позвонит.
Но он позвонил. На следующий же день, в конце смены. Сказал, будет ждать возле вокзала в такси.
С вокзала они поехали в ресторан "Столичный", там у него знакомый администратор. Сидели за отдельным столиком в углу зала. Танцевали. Он был веселый, предупредительный, говорил ей красивые, нежные слова.
С этого началось, а потом покатилось и покатилось колесо с горы да в самую пропасть. Обеды и вечера в ресторанах, прогулки по Днепру, катание по Киеву и за город на такси требовали затрат. Однажды увидела, как он, расплачиваясь за такси, отдал последнюю трешку, и ей стало неудобно. На следующее свидание взяла из выручки сто рублей, и за вечер их как не бывало. Он, правда, возражал, чтобы она платила, но не категорично. Во второй раз воспринял это как должное. А вскоре дошло до того, что, договариваясь о встрече, напоминал о деньгах, поскольку у него, мол, финансовый кризис. И она не могла ему отказать, потому что влюбилась до беспамятства, все готова была для него сделать. Не отказала и когда попросил у нее в первый раз триста рублей, и во второй. Не возражала, когда предложил снять отдельную однокомнатную квартиру для встреч, которую тоже оплачивала она. Сто рублей в месяц. Совершенно рассудок потеряла. И вот теперь настал час расплаты...
Я спросил ее, куда она дела три тысячи рублей, которые сняла со сберегательной книжки.
- Взяла, чтобы покрыть растрату, но у меня их украли в трамвае. Теперь судите, я все рассказала, - она тяжело вздохнула и смолкла.
Некоторое время молчал и я, пораженный ее словами. Молчал и думал: верить или не верить? Рассказывала вроде откровенно, даже с подробностями. Все логично, все в пределах возможного. Но где-то там, в глубине души, на самом ее донышке, шевелился червячок недоверия. Что-то мне казалось в ее рассказе сомнительным, чего-то она не договаривала. Скажем, ни разу не назвала своего любовника по имени, кто он по профессии. И словом не обмолвилась о своей боязни перед мужем. Ведь свободно разъезжать с любовником по Киеву, танцевать с ним в ресторанах, приходить домой поздно это все не так просто. Хотя, говорят, женщина, когда захочет, и черта обманет.
Решил все эти свои сомнения сразу рассеять.
- Хорошо, - обратился к Гай. - Все, что вы сообщили, можно проверить. Все это могло с вами случиться. Однако ваш рассказ требует многих уточнений, подтверждений. Назовите свидетелей.
Она заерзала на стуле, вытерла пот со лба. На меня старалась не смотреть.
- Понимаете, - выдавила из себя, - это же дело интимное, какие тут уж свидетели.
Я объяснил ей, что в каждом деле бывают свидетели, а в любовном - и подавно.
- Первейшим свидетелем может быть ваш любовник. Назовите его фамилию, имя, отчество, адрес.
- Нет, нет! - подскочила она на стуле. - Его я вам не назову! Ни за что! Он тут ни при чем! Я сама во всем виновата. Сама и отвечать буду!
Стал объяснять, что без свидетелей нам никак не обойтись, хочет она этого или нет. Ни одно следствие без них не обходится.
Но она не захотела и слушать, снова расплакалась, жалуясь на свою горькую долю. Потом заявила, что никаких показаний больше давать не будет.
И снова я ушел ни с чем...
- Трудная, очень трудная у вас работа, - перебил я Евгения. - Мне кажется, я бы никогда не смог работать следователем.
Евгений усмехнулся.
- Ничего сложного нет. Просто надо иметь железное терпение, выдержку и не падать духом. И они со временем приходят. Все это, как говорят, дело наживное. Так вот слушай, что было дальше...
...Ни на второй, ни на третий день Гай не дала никаких новых показаний, стояла на варианте с любовником, и баста. Назвать же его категорически отказывалась.
Что делать?
Решил сам разыскать того любовника и свидетелей, которые видели Гай с ним. Взял ее фото с фотографиями еще двух женщин и отправился в ресторан "Столичный", где, как Гай уверяла, они впервые провели вечер. Показал фото всем официантам и администраторам. Напрасно. Никто из них не узнал ее. Два дня потратил на поиски таксистов, больше года обслуживающих вокзал. Ни один из них Гай не подвозил, хотя некоторые водители знали ее, видели за прилавком буфета.
Итак, что? Все выдумала? С какой целью? Выгораживает кого-то? Но кого?
Вот такие вопросы заставили меня проверить, не было ли раньше у других буфетчиц, с которыми работала Гай, растрат. Может, подумал, они делят между собой украденные деньги и поклялись, если кто из них попадется - других не выдавать, брать все на себя.
Проверил: растрата Гай была первой за много лет.
После этого созрело новое решение: пойти и поговорить о возможности супружеской измены Гай с ее мужем, Виталием Ивановичем. Как мужчина с мужчиной. Хотя и говорят, что муж узнает об измене своей жены последним, но все же узнает. Если в рассказе Ирины Гай есть хоть частица правды, то Виталий Иванович интуитивно должен был почувствовать это, заподозрить ее на какой-нибудь мелочи. Пускай он ей доверял, не обращал на это внимания, но мне должен признаться - в интересах дела. Скажу осторожно: не обижайтесь, мол, но в жизни все может быть. Вы ведь и до сих пор не верите, что ваша жена допустила растрату, а она же все-таки допустила, и сама от этого не отказывается. Почему же не может быть, что она изменяла вам, тратила деньги на амурные дела?
Вот так себя настроив, отправился к Гаю домой. "Человек он умный, поймет все правильно", - думал я по дороге.
Встретил меня Гай дружелюбно, пригласил к себе в кабинет. И я сразу открыл ему цель своего визита, сказал, что к нему привело.
Гай долго молчал, раздумывая. Потом встал, прошелся по комнате. Наконец остановился передо мной и, сдерживая волнение, сказал:
- Я хорошо понимаю вас, ваши обязанности. И допускаю - такое могло с женой случиться. Но, поверьте, я не имею оснований ее в этом заподозрить. Мы живем с ней больше двадцати лет, и эти годы были для меня счастливым временем настоящего семейного благополучия Ирина искренна со мной, она честная, любящая жена и мать. Нет, я не имею морального права подтвердить ваши предположения. Такое, как и случай с растратой, не укладывается в моей голове.
У него вдруг задрожали губы, часто-часто заморгали за стеклами очков веки. Он извинился и отвернулся.
Мне стало жаль его. А что, если жена, которую он так обожает, все же сказала правду?
Когда я собирался уходить. Виталий Иванович, взяв себя в руки, попросил дать разрешение на свидание с Ириной. Я пообещал, надеясь, что, может быть, это свидание положительно повлияет на Гай и она на очередном допросе будет вести себя умнее, пересилит свое упрямство.
Но вышло наоборот. После свидания с мужем моя подследственная еще сильнее замкнулась в себе, не отвечала на мои вопросы, заявив, что она вину свою признает, добавить ничего больше не может и готова предстать перед судом.
Больше всего я ругал себя за то, что разрешил Гаю свидание с женой. Стал думать, что это он, Гай, научил ее, как вести себя дальше. Или сам до этого дошел, или с кем-то проконсультировался. Вот так сентиментальный интеллигент! А она, почти святая, тонкой души женщина! Так обмануть меня, юриста, следователя с почти пятнадцатилетним стажем. Я не мог себе этого простить, осуждал себя.
Но осуждай или не осуждай, а дело Гай о растрате государственных денег надо вести к финалу.
Идти снова за советом к своему прокурору, Ивану Анастасьевичу, я, честно говоря, постеснялся. До каких пор чужим умом жить? Что значит - не нашел подхода к подследственной, не смог вызвать ее на откровенность, искреннее признание? Ведь это же не матерый рецидивист, который прошел огонь, воду и медные трубы.
И я начал искать нужный подход, думать, чем и как можно расковать замкнутость Гай, где та граница, переступив которую она откроет свою душу. Начал анализировать, сопоставлять собранные факты, противоречивые показания подследственной, ее поведение на допросах. Вспомнилось, как она избегала моего взгляда, как неумело, словно стыдясь, отвечала на вопросы, говорила чаще общими фразами и, главное, не пыталась выгораживать себя, оправдаться, и в первом, и во втором случае признавая свою вину. Все это можно было отнести в ее пользу, это свидетельствовало о том, что человек она не лишенный совести. Но то, что Гай совершила преступление, присвоила государственные деньги и не хочет признаться, куда их дела, на что истратила, отрицало первое утверждение - значит, в совести ее появилась трещина. Так чего же больше, что в данном случае перевесило?
Я решил отдать предпочтение первому варианту. Итак, Гай - женщина, с которой еще можно говорить о человеческом достоинстве, о долге человека перед коллективом, семьей, самим собой, а в целом - перед обществом. Мораль, может, и высокая, но вполне понятная.
Это был мой первый анализ. Из него вытекал второй, порожденный первым. В чем он заключался?
Из поведения Гай и на первом и на втором допросах - внутренняя сдержанность, неуверенные ответы - я сделал вывод: все она мне врала. Причем неумело, непродуманно. Это подтверждалось моей проверкой обоих ее показаний. Например, заявление о том, что деньги истрачены на приобретение дорогих импортных вещей. Таких в личном гардеробе Гай во время обыска не обнаружено. Ее показание о любовнике тоже вызывало сомнение. Если бы он на самом деле был, то, пережив один позор - растрату денег, она пережила бы и другой измену мужу. Назвала бы фамилию любовника, тем более, что я заверил ее в сохранении тайны. Несмотря на то, что после свидания Гая с женой моя симпатия к нему несколько поблекла, я все же верил в его заверение относительно порядочности жены. В ее пользу были и показания сотрудников и соседей о том, что она не из тех женщин, которые любят пофлиртовать с чужими мужчинами. Уж кто-нибудь, да заметил бы, ведь шила в мешке не утаишь. Женщина она заметная, и ее вспомнили бы или таксисты, или в ресторане "Столичный".
Тут было что-то иное. Но что?
Голова распухла от мыслей, а придумать, какую правду скрывает Гай не только от меня, следователя, но и от мужа и детей, не мог.
Казалось, я попал в тупик, из которого не выйти. И неожиданно - мысль. Простая, как мир: дети. Почему Гай ни разу в наших беседах не вспомнила о своих детях? Хотя бы одним словом, хотя бы намеком. Будто их у нее и не было. Стыдно? Не хочет лишний раз травмировать душу? Да никуда от этого не денешься. Материнское чувство в любой ситуации берет верх.
Вот за это-то я и ухватился, как утопающий за соломинку, решил опровергнуть все предшествующие показания Гай убедительными доказательствами, а заодно поговорить с нею о детях, призвать ради сына и дочери к рассудительности.
Продумав в деталях предстоящую беседу, я заготовил несколько новых вопросов и отправился к Гай.
На сей раз она встретила меня сдержанно, все время, пока говорил, молчала. Ни словом не отозвалась и когда закончил. Наблюдая за ней, я подумал: "Игнорирует или размышляет над моими доказательствами?" Может, раздумывала, поскольку выглядела не равнодушной, а напряженной, сосредоточенной. Я решил, что это как раз тот момент, когда мне надо брать быка за рога: она колеблется, не может мне ни возразить, ни выдвинуть контрдоводы.
Выдержав паузу, я спросил:
- Вы не возражаете против моих доказательств, что и первое, и второе ваше признание - выдумка?
Гай не ответила.
Тогда я задал ей другой вопрос:
- Скажите, Ирина Степановна, кого из своих детей вы больше любите сына или дочь?
Наверное, любых вопросов ожидала она от меня, только не этого. Ее словно поразило током или обдало холодным ветром. Она содрогнулась, выпрямилась на стуле и впервые за время встречи подняла на меня свои большие, грустные, но красивые и в печали глаза.
- Простите, а зачем это вам? - вымолвила чуть слышно.
- Хорошие они у вас. Видел их, переживают за вас, ведь взрослые уже. Думают, наверное: и зачем матери понадобились эти деньги?
И лед тронулся. Гай внимательно, с укором снова взглянула на меня, и из глаз ее покатились слезы. Она не всхлипывала, не голосила, как это делают другие. Просто сидела напротив меня и тихо плакала.
Я не стал ее успокаивать, не предлагал выпить воды. Это было бы лишним. Молчал и ждал.
А она продолжала плакать, не вытирая слез. Слезы катились по щекам, падали на кофту, на полные руки, что неподвижно лежали на коленях.
Наконец вытерлась кончиком косынки, накинутой на плечи, извинилась и заговорила:
- Сегодня мне очень тяжело. Придите завтра, и я вам все расскажу. И поверьте - на этот раз чистую правду...
Евгений смолк, глянул в окно купе.
- Интересно, где мы сейчас едем? - спросил не то меня, не то себя.
За окном чернела ночь, где-то в самой ее глубине сверкнули и погасли несколько электрических огней - может, в поле работали тракторы, - и снова темень непроглядная, и однообразный перестук колес на стыках рельсов, и покачивание вагона.
- Зачем тебе знать, где мы едем? - заметил я. - Рассказывай дальше.
- Что, заинтриговал? - спросил он. - Подожди, дальше будет еще интереснее.
Но в тот вечер Евгений больше ничего не рассказал, поскольку за окном неожиданно засияли огни какой-то станции, поезд остановился и в наше купе вошли два пассажира. Началось знакомство, завязался разговор, и Евгений подмигнул мне: "Дорасскажу завтра утром".
Я понимал его, он не хотел говорить об этом дальше при посторонних. А может, и устал, рассказывая.
3
Утром, наскоро позавтракав, мы, чтобы не мешать соседям по купе, вышли в коридор вагона, и там, стоя у окна, Евгений продолжил свой рассказ.
- ...Честно говоря, я не очень верил в то, что на сей раз Гай выложит, как она пообещала, правду. Но какая-то надежда теплилась. Мое напоминание о детях, наверное, разбередило ей душу, задело в ней именно ту струну, какой я до сих пор не касался.
На встречу со мной она пришла спокойной. В глазах таилась печаль. Наверное, многое за ночь пережила, передумала.
- Я обещала вам вчера и говорю сегодня: на этот раз расскажу истинную правду, - произнесла тихим, ровным голосом, заняв свое обычное место на стуле напротив моего стола. - То, что до сих пор говорила о себе, - ложь, за которую мне стыдно.
Я ответил, что буду рад услышать от нее правдивое признание, и приготовился слушать.
Закончив в родном селе восемь классов, отправила документы в Одесский торговый техникум. Получила вызов и на первом же экзамене провалилась. В село, конечно, не вернулась, поступила на курсы продавцов. Закончила их и стала работать в овощном магазине. Сперва жила на частной квартире, а потом получила место в общежитии. Жила не тужила. Работа нетяжелая, вечерами танцы, кино, концерты, в выходные дни - пляж. Для сельской дивчины - не жизнь, а сказка.
Через год или чуть меньше познакомилась с парнем, студентом сельскохозяйственного института. Подружились. Он был старше ее на пять лет. Искренне привязалась к нему, полюбила. Признался в любви и он. Решили пожениться. Зарегистрировались на другой же день после его выпускного вечера. Виталий Гай получил назначение в большой зерносовхоз Николаевской области, и они сразу поехали туда.
Жили хорошо, мирно, счастливо. Он работал агрономом, она - в совхозной конторе учетчицей.
Но прошел год, другой, пошел третий, а семья у них не увеличивалась, не было детей. Мужа, днем и ночью занятого работой, это как-то не волновало, а она всполошилась: в чем же дело? Осмелилась как-то сказать об этом мужу, а он усмехнулся: не переживай, мол, будут еще у нас дети.
Но беспокойство у нее не проходило. Особенно задумывалась над этим весной и в жатву, когда муж допоздна задерживался в поле. Как ей тогда не хватало детей! Вместо того чтобы сидеть у окна и высматривать мужа, она занималась бы дочкой или сыном, кормила бы, укладывала спать, рассказывала на сон сказки, как когда-то рассказывала ей мать. И вообще, как было бы приятно слышать в квартире звонкий детский смех.
После долгих раздумий она тайком от мужа поехала в районную больницу и записалась на прием к гинекологу. Пожилая женщина внимательно выслушала ее, еще внимательней обследовала и сказала, ничего не скрывая:
- Дочь моя, детей у тебя не будет.
Это был удар в самое сердце. Она в слезы.
- И ничего нельзя сделать? - спросила врача с отчаянием в голосе.
- Нет, доченька, - развела руками гинеколог. - Ничего.
Не поверила. Через месяц отпросилась на несколько дней с работы, сказала: надо съездить к родителям, а сама поехала в Одессу. Остановилась там у одинокой тетки мужа Анастасии Павловны Сормовой. Нашла хорошего гинеколога, пошла на прием.
Тот же диагноз.
Грустная, убитая горем, возвратилась домой. Значит, ей никогда не быть матерью, не испытать материнского счастья. А как же муж посмотрит на это? Может, дойдет до развода? Зачем она ему такая? Нет, нет! Она его слишком любила, чтобы допустить развод.
Решила пока молчать. Еще молодые, поживут без детей, а там как получится.
Мужа пока это дело не очень волновало. Тем более что он ударился в науку: занимался селекционными опытами, готовился к поступлению в заочную аспирантуру. Дети ему в какой-то степени даже помешали бы.
Шло время. Она стала потихоньку забывать о своем горе, смирилась с ним. Как и раньше, работала в конторе, не отказывалась от общественной работы, выходила на субботники и воскресники, всегда находила себе какие-то дела дома.
Однажды возвратился домой муж и сказал несмело, что ему, как молодому специалисту, предложили поехать на год поработать за границу. Но одному, без семьи. Что делать? Как, мол, ты на это смотришь?
Она сперва расстроилась от такой неожиданности, а потом у нее молниеносно сработал сметливый женский ум: а что, если?.. Это же чудесный случай! Пускай едет! За этот год так можно все организовать, что комар носа не подточит.
Выдержав паузу, сказала, что тоже хотела бы пожить за границей, но если таковы условия - пускай едет сам. Это ему на пользу, а она будет ждать, год - не так уж и много.
Муж был ей очень благодарен за такое решение, ведь думал, что жена не позволит ехать одному.
И вот он уехал, а она стала настойчиво обдумывать свой план, рожденный в голове в связи с его неожиданным отъездом. Через месяц или полтора, когда все было окончательно решено, поделилась с мужем радостью, написала в письме, что она в положении.
Он, конечно, ответил, что очень рад и счастлив, называл ее наинежнейшими словами, просил беречься, советовал, если надо, бросить работу.
Итак, начало хорошо продуманного плана было сделано, и она стала выполнять его дальше. Пустила среди женщин конторы слух, что беременна. А чтобы выглядеть в подобающем виде, через определенное время стала повязывать на животе специально пошитый пояс.
Через полгода подала заявление об увольнении, мотивируя тем, что поедет рожать к родителям, хотя на самом деле боялась разоблачения своей лжебеременности. Ведь там, в совхозе, к ней могли и соседи, и знакомые неожиданно нагрянуть, да и на учет в поликлинику пора было становиться.
Рассчиталась и уехала. Но уехала, конечно, не к родителям, а опять в Одессу. Нашла хозяйку, у которой когда-то жила, и попросилась пожить на квартире три месяца. Сказала, что приехала на курсы переподготовки... Деньги уплатила вперед.
После этого написала мужу, что она, как он ей и советовал, бросила работу, приехала в Одессу, устроилась на старую квартиру (к его тетке, Анастасии Павловне, не пошла, чтобы не утруждать старушку своими хлопотами), прикрепилась к поликлинике и под присмотром врача ожидает потомства. Так что пусть он не беспокоится, все будет хорошо.
Сама же тем временем в справочном бюро узнала адреса всех Домов ребенка и по очереди объехала их, расспрашивала, какие у них правила, чтобы взять ребенка.
Правила всюду были одинаковы: ребенка можно взять, оформив все, как необходимо, соответствующими документами.
Это ей не подходило, и она занялась поисками других путей, возлагая надежду на деньги. Муж оставил ей немалую сумму.
В Доме ребенка на улице Канатной она познакомилась с его заведующей, молодой, красивой женщиной. Рассказала ей о своем горе и попросила помочь. Пообещала хорошо заплатить. Заведующая от денег категорически отказалась, но пообещала помочь. У них, мол, случается, когда молодые матери, несмотрительные девчонки, легкомысленно отказываются от детей, и с ними можно договориться.
Она наведывалась на Канатную каждые два-три дня. Так прошел месяц, другой, заведующая разводила руками - ждите. Гай начала волноваться: казалось, все срывалось.
И вот наконец заведующая встретила ее улыбкой:
- Танцуйте, вам повезло. Нашлась-таки мамаша, но... У нее двойня. Мальчик и девочка. Хорошенькие, а она, дурочка, отказывается. Говорит, если бы хоть один ребенок, а так кто ее с двумя детьми возьмет? И родители ей этого не простят, из дома выгонят, проклянут.
Услышав такое, Гай, конечно, расстроилась. Двое - ей тоже страшновато, на двоих она никак не рассчитывала.
А заведующая подбадривала:
- Да вы не бойтесь, справитесь. Сперва будет трудно, а потом привыкнете. В вашем положении это как раз и хорошо, будет основание больше не рожать, - и хитро усмехнулась. - Двое есть, и хватит. Тем более, что это мечта многих родителей - иметь сына и дочку. Решайтесь - такое редко случается.
Быстро взвесила все "за" и "против". И правда, живут они неплохо, материально обеспечены. Вот и заведующая верно говорит: один ребенок - не ребенок. Двое - то, что надо. Еще как по заказу - мальчик и девочка. Лучшего и желать нельзя.
Махнула рукой - пусть будет.
В тот же день заведующая познакомила ее с матерью детей. Та была рослой, симпатичной девчонкой, которой только исполнилось девятнадцать. Как раз такой возраст, когда полно ветра и танцев в голове. Вот и дотанцевалась с каким-то солдатом. Звали ее, кажется, Марией, а фамилию она не помнит: какая-то непривычная, молдавская. Родила детей месяц назад, но лежала с ними в больнице - роды были тяжелыми, и ее продержали, пока подправила здоровье. Теперь вот сдала их сюда, в Дом ребенка. Детки здоровы, но... зачем они ей в девятнадцать лет? Она же еще и на свете не пожила.
Услышав такое от горе-матери, Гай решила взять детей немедленно. Но заведующая велела им прийти после обеда: кого-то не было в регистратуре, чтобы выдать документы на детей.
Пришли. Заведующая взяла у матери заявление о том, что она забирает детей, наложила резолюцию. В регистратуре записали в толстой книге: такого-то числа, в такое-то время выданы матери двое ее детей, мальчик и девочка, здоровыми, с полным комплектом белья, - а также возвращено свидетельство больницы с датой рождения детей, которое тут хранилось.
На прощание заведующая проконсультировала Гай, как и чем искусственно кормить детей, пожелала счастья и добра.
В сквере, за Домом ребенка, Мария передала Гай близнецов, тоже пожелала всего наилучшего и быстро пошла по аллее, словно от кого-то убегая. А Гай осталась стоять с двумя белыми свертками на обеих руках, не зная, в какую сторону идти, чтобы побыстрее добраться до стоянки такси. План ее дальше был такой: поехать к тетке мужа Анастасии Павловне с сюрпризом - вот, мол, родила вам двух внучат, принимайте на временный постой.
Поразмыслив, решила свернуть налево, откуда слышались громыхание трамваев и шум машин. Поправила на руках детей, что мирно спали в белоснежных свертках, и пошла по дорожке. Но не прошла и десяти шагов, как услышала за собой поспешное цоканье женских каблуков. Оглянулась и... в груди похолодело: к ней спешила Мария. "Неужели передумала?" - испугалась. А та догнала ее и, отдышавшись, протянула белый, вчетверо сложенный лист бумаги.
- Простите, я забыла отдать вам свидетельство о рождении, - кивнула на детей. - Уже выходя из сквера, вспомнила. Думала, не догоню вас.
У Гай отлегло на душе, она облегченно вздохнула.
- Спасибо.
И они снова разошлись в противоположные концы сквера.
Гай уже приближалась к выходу, как вдруг снова услышала за собой торопливые шаги. Но на этот раз не мелкие, женские, а тяжелые, мужские. Оглядываться не стала, мало ли кто может за ней идти. Взяла вправо, чтобы дать дорогу. Но тот, кто шел за ней, очевидно, не собирался обгонять, окликнул негромко:
- Женщина, подождите!
К ней подошел среднего роста еще молодой человек, круглолицый, русый, чуб волнами, словно завитой, хорошо одет.
- Здравствуйте, и давайте присядем, - показал на скамейку, напротив которой они остановились. - Я с вами хочу поговорить.
Гай насторожилась.
- О чем нам говорить? Я вас не знаю.
Молодой человек усмехнулся, сверкнув золотой коронкой на одном из верхних передних зубов.
- Вот я и предлагаю познакомиться, а потом скажу, что хочу от вас. Садитесь, садитесь, не бойтесь. Я вас не укушу. Ведь вы с детками, - показал глазами на ее руки.
Хорошо зная одесских проходимцев, Гай наотрез отказалась садиться с неизвестным и, повернувшись, хотела идти дальше. Но золотозубый оказался не из тех, кто отступает после первой неудачи. Он легонько взял ее за локоть и тихим голосом пояснил, что хочет она того или нет, а сесть и выслушать его обязана. Кроме того, ей пора отдохнуть, поскольку, наверное, у нее уже заболели руки, держа этих крошек.
Улица была недалеко, по тротуару в обе стороны шли люди, и она решилась сесть, поскольку и вправду у нее заболели руки. Да и заинтересовалась, что же, в конце концов, скажет ей этот нахал.
Он не заставил себя долго ждать. Не назвав своего имени и фамилии, сразу сообщил, что детки, которых она взяла от молодой и неразумной матери, - это кровные, то есть он их законный отец. И если она хочет стать мамой, то должна немедленно, сейчас же, дать ему две тысячи рублей, и он тогда помашет ручкой и пожелает доброго здоровья, а детки пускай растут большими и будут такими умными, как их папа.
"Шантажирует, - мелькнуло у нее в голове. - Видел, как Мария передавала детей, и решил на этом заработать".
- А если не дам? - глянула на него сурово.
- Вам же будет хуже, мадам, - ответил он спокойно. - Ваш секрет раскроется, о нем узнают родственники, соседи, знакомые. А детям как будет, когда они со временем узнают, каким путем вы их приобрели? Думаю, за это мало дать мне две тысячи. Но я не скряга. По тысяче за ребенка. Ну как, договорились?
Это было неимоверное нахальство! Как он обо всем узнал? Откуда?
Решила проверить, спросила.
Он скупо усмехнулся, снова блеснув золотой коронкой.
- Мадам, я все о вас знаю, всю вашу биографию. Так что не теряйте времени, гоните деньги. Иначе я позову милиционера и заявлю, что вы украли моих детей. Все у вас полетит вверх тормашками, поимеете кучу неприятностей. А зачем они вам?
Он был прав, этот проходимец и шантажист.
Решила согласиться. Но у нее не было двух тысяч. Только полторы. Сказала ему об этом.
- Не беда, - ответил. - Давайте полторы, а завтра, в это же время, принесете сюда же пятьсот - и у меня к вам никаких претензий.
Деньги он не пересчитывал, сунул их во внутренний карман пиджака, раскланялся и пошел к выходу из сквера...
- Он что, правда о ней все знал, этот проходимец? - перебил я Евгения. - Откуда?
- Понимаю твое возмущение, - ответил Евгений, - но должен тебя разочаровать: об этом, как ты говоришь, проходимце я пока что ничего не знаю. Не знает и Гай, хотя он принес ей немало горя. Не будем забегать вперед, слушай, как развивались события дальше, а то я не успею рассказать тебе эту историю до Одессы.
...Итак, оставшись в сквере на скамейке с двумя детьми, обиженной и ограбленной средь бела дня, Гай растерялась, не знала, что делать, куда деться. Первой была мысль - как можно быстрей уехать из Одессы, чтобы снова не попасть на глаза этому шантажисту. Но куда? К родителям? Боялась, что надо будет объяснять все о детях. Домой в совхоз? Раннее возвращение могло вызвать подозрения. Если бы хоть не двойня! Да и ехать ей, собственно говоря, было не на что. Все деньги отдала, еще и завтра надо донести пятьсот рублей, чтоб и правда не наделал неприятностей.
Таким образом, выход у нее был один - ехать к тетке Анастасии. Она и посоветует, и поможет. И деньги у нее надо одолжить, с тем нахалом рассчитаться, и на дорогу, и детям что-нибудь приобрести. Коляску двухместную купить, а то тяжело двойню на руках носить.
Так поразмыслив, она набрала в кошельке несколько рублей и поспешила на поиски такси, поскольку один из близнецов начал плакать.
Неожиданное появление ее у тетки, да еще с двумя детьми, было громом среди ясного дня. Тетка от радости - в слезы, и расспрашивать: как и что? А потом упрекать: почему не написала, что тут, в городе, лежала в больнице? Она бы и проведала, и забрала бы. Разве ж это мыслимо, с двумя детками одной через весь город ехать?
Еле успокоила, заверила, что все хорошо, ничего страшного, просто не хотела беспокоить, ведь и так задаст ей теперь хлопот. Хорошо, что та по наивности своей верила каждому ее слову.
Пользуясь этой доверчивостью и любовью тетки, она попросила ее одолжить деньги, необходимые якобы на подарки медсестрам, нянечкам, врачам роддома за прекрасный уход.
В условленный час Гай встретилась в сквере с тем проходимцем, отдала ему остальные пятьсот рублей.
- Вы поступили разумно, мадам, - похвалил он ее, пряча деньги, снова не пересчитав. - Желаю вам счастья, - и поспешно исчез.
У Гай начались новые проблемы: она боялась, как бы чего не случилось с детками от искусственного кормления. Тетке сказала, что у нее после родов исчезло молоко. Но все обошлось, близнецы чувствовали себя нормально.
Через месяц Гай возвратилась домой, а вскоре возвратился из загранкомандировки и муж. Был очень рад детям (еще в письмах об этом писал).
- Я же говорил, что будут у нас дети! И видишь, сразу двое! Это же здорово! Молодчина, Ирочка!
А она размышляла над новой проблемой: как записать деток, узаконить. Ведь у нее не было документа, что она родила их там-то и там-то такого-то числа, месяца и года. Тут же справку, какую ей отдала Мария, порвала еще в Одессе, чтобы случайно не попала на глаза тетке Анастасии.
Был единственный выход - взять такую справку в своей участковой больнице. Объяснить: потеряла, мол, ту несчастную бумажку, не ехать же ради нее в Одессу.
Выбрав момент, осторожно сказала об этом мужу.
Он поддержал ее.
- Не ломай себе голову, я с заведующим больницей все устрою.
И конечно, устроил. Детей зарегистрировали в сельсовете, назвав их Сережей и Аленкой, получили свидетельства о рождении, и, как говорят, делу конец.
Прошло пять лет. Гай так привыкла к детям, так полюбила их, что они и вправду казались ей родными. И те неприятности, которые довелось ради них пережить, постепенно забывались, казались кошмарным сном. Хотя нет, ее не раз ночами, да и днем, когда оставалась в квартире одна, мучили сомнения, что она обманывает мужа. Смотрела на детей и плакала. Не раз решала признаться Виталию, но тут же и отбрасывала эту мысль: а что, если не простит? Зачем ему чужие дети и она, неспособная иметь своих. И это сдерживало ее, Ирина откладывала свое признание.
Дети ходили в совхозный детсадик, она, как и раньше, работала в конторе, муж стал главным агрономом. Достаток, мир и согласие царили в их семье. И вдруг снова нагрянула беда...
Однажды, когда муж был в командировке, к ней домой явился тот самый одесский проходимец, которому она заплатила за детей и которого уже выбросила из своей памяти.
- Добрый день, мадам, - вежливо поздоровался он с порога, извинился за беспокойство и объяснил, что его привели к ней большие затруднения: ему позарез нужны деньги. Он понимает, что это с его стороны нахальство, но ему больше не к кому обратиться. Кстати, как там детки? Живы-здоровы? Он и так знал, что им у мадам Ирины будет хорошо. Пусть большими растут, а она должна быстренько найти для него три тысячи. За пять лет, что прошли после первой их встречи, это не так уж и много.
Услышав такое, она обомлела.
- Да как вы смеете? - спросила дрожащим голосом. - Как вам не стыдно ни за что вымогать такие деньги?
Он расплылся в усмешке, сверкнув коронкой.
- Не преувеличивайте, мадам. Я не граблю, прошу свое. Помните, в Одессе я вам говорил, что беру мало. Теперь пришло время доплаты. Дети этого стоят. И не проявляйте эмоций, берегите нервную систему.
- Вы же проходимец!
На него это не подействовало.
- Каждому свое, мадам, - сказал спокойно и тут же добавил: - Я тороплюсь, поторопитесь и вы, пожалуйста.
Деваться было некуда. Часть денег нашлась дома, а остальное пришлось снять в сберегательной кассе.
Когда отдавала деньги, попросила больше ее не беспокоить. Взывала к его совести.
Усмехнулся проходимец, сказал, что постарается, еще раз пожелал ей и деткам доброго здоровья, попрощался и ушел.
Тогда-то Гай и потеряла покой. Этот нахал стал ей сниться. У нее теперь не было уверенности, что в какой-то день он не заявится снова к ней и не станет вымогать деньги. И тогда она, вопреки себе, против своей воли стала экономить деньги, откладывать каждый лишний рубль на сберкнижку, чтобы иметь какой-то запас. Делала это тайком от мужа и все время не переставала думать, как избавиться от этого одесского проходимца.
После долгих раздумий она однажды завела разговор с мужем, не пора ли им куда-нибудь переехать: засиделись они тут, надоело. Да и для него никакой перспективы, хоть и в аспирантуре учится.
- Но куда? - не стал возражать муж.
Он любил ее и всегда был готов сделать для нее все, что она скажет. А после того, как "родила" сына и дочку - тем более.
Выдержав паузу, сказала:
- Хорошо бы поближе к Киеву.
Через год они оказались в Буче, под Киевом, там жил старый приятель Гая, который дал им приют. Муж устроился на работу в Киеве, она в Буче на станции - кассиршей. Заработки у обоих были скромнее, чем там, в совхозе, но им хватало.
"Тут уж он меня не найдет", - думала Гай об одесском проходимце и снова стала понемногу забывать о нем.
А дети тем временем уже подросли, ходили в школу, неплохо учились, радуя родителей. Чем старше они становились, тем больше ответственности чувствовала Гай за них, проявляла еще большую заботу, крепче любила.
Сергей и Аленка отвечали ей не меньшей любовью, и Гай не раз мысленно отмечала, что она все-таки счастлива и должна быть благодарна своей судьбе. И на работе, и дома была всегда веселой и жизнерадостной. Если бы кто понаблюдал за ней со стороны, сложилось бы мнение, что у этой женщины никогда не было неприятностей, она не знает, что такое грусть и слезы.
Но неприятности и дальше преследовали ее. Заканчивался третий год их пребывания в Буче, как однажды этот проходимец появился у нее. Подстерег, когда возвращалась с работы домой, и в той же манере сказал:
- Прошу прощения, мадам, снова обстоятельства сложились так, что я вынужден обратиться к вам. Понимаю - с моей стороны это уже большое свинство, но... ничего не могу поделать, каждый исходит из своих интересов. Короче говоря, приготовьте мне на завтра пять тысяч, и пускай наши детки будут здоровы. Деньги держите при себе, я найду момент подойти к вам. Только не вздумайте кому-нибудь говорить обо мне. Понятно?
- Но вы же обещали... - попробовала Гай уговорить его.
Но он был неумолим.
- Говорю же вам - обстоятельства. До свидания...
Своих пяти тысяч у Гай не набралось, и она кинулась занимать деньги у знакомых.
Назавтра, улучив момент, когда возле кассы не было людей, одессит заглянул к ней в окошечко.
- Добрый день, мадам. Я весь к вашим услугам, - и воровато оглянулся.
Она поняла - боится, и решила на этот раз пригрозить.
- Если вы не дадите слово, что это в последний раз, я заявлю о вас в милицию.
Тот елейно усмехнулся в ответ.
- С вашей стороны это будет очень неразумно, мадам. Во-первых, вы не сможете ничего доказать, поскольку не имеете ни одного свидетеля. Во-вторых, это совсем не в ваших интересах, ведь раскроется секрет с детьми, и кто знает, как на это посмотрит ваш муж. И в-третьих, никакого слова я вам дать не могу, поскольку не знаю, как сложится дальнейшая моя судьба. Но ваше пожелание буду иметь в виду. А теперь деньги, быстренько! - и протянул в окошечко руку.
Проводив его взглядом к выходу, она заплакала: поняла, что на всю жизнь попала во власть этого нахала, что он еще не раз придет к ней вымогать деньги и она покорно будет отдавать их. Одолжит, продаст все свое добро, а отдавать будет...
Предчувствие не обмануло ее. Он снова пришел к ней, но на этот раз через значительно больший промежуток времени. Через пять лет, когда Гай уже получили квартиру в Киеве, когда Сергей и Аленка стали студентами, а Виталий Иванович - кандидатом сельскохозяйственных наук.
Она работала буфетчицей ресторана на вокзале Киев-Пассажирский. Муж настаивал, чтобы бросила работу, отдохнула, но она не соглашалась. Пока дети не получат образование, будет работать. К тому же надо тайком откладывать деньги для очередного визита шантажиста.
Пришел одессит прямо на квартиру, когда была дома одна. Вначале даже не узнала. Постарел, осунулся. Очень старили его усы. Как всегда, начал с извинения и с того, что пусть она ему поверит - это его последний визит. На сей раз он, мол, дает слово джентльмена, что больше никогда не побеспокоит ее, у него все же есть совесть. Но в последний раз она должна дать немного больше, чем до сих пор... Десять тысяч. В последний раз.
- Нет, вы все-таки человек без сердца! - возмутилась Гай. - Говорите о совести, а ее у вас и капли нет!
Усмехнулся, сверкнув золотой коронкой.
- Я же вас заверил, мадам, что это в последний раз. И совесть у меня есть. И о том, что вы деньги не печатаете, знаю. Поэтому и не требую от вас двадцати или пятнадцати тысяч, а лишь десять. Вполне реально, исходя из ваших условий. Если вы сейчас не имеете такой суммы, найдите половину, остаток я подожду. Думаю, за месяц-полтора вы организуете еще пять тысяч, а я приеду и забору. Кстати, как детки? Уже студенты? Вот видите, как у вас все хорошо сложилось. Живете в Киеве, детки учатся в вузах, муж - кандидат наук. И вы неплохо устроились, - подморгнул. - Нет-нет, десять тысяч вам под силу, мадам. Значит, договорились?
Гай решила поторговаться.
- Десять тысяч не дам, такой суммы у меня нет, - заявила твердо. - Дам пять, и напишите расписку, что это в последний раз, я вам больше не верю!
- Да меня, мадам, друзья засмеют, когда узнают, что я начал раздавать расписки. Только слово джентльмена! - И посерьезнел. - А что касается пяти тысяч, то это, поверьте мне, мало. Но если у вас с финансами и правда туго, я могу немного поступиться - восемь тысяч. И то лишь из уважения к вам, мадам.
Может, проходимец взвесил, что, если Гай упрется, то он может и ничего не получить.
Она стояла на своем.
- Пять тысяч и расписку.
Тогда он пошел в наступление:
- Мадам, я знаю, где работает ваш муж, и через полчаса буду у него...
- Но, поверьте, у меня и в самом деле нет такой суммы, - чуть не сквозь слезы проговорила она.
После долгих пререканий Гай все же согласилась на восемь тысяч, а он еще раз дал слово чести, что это в последний раз, что больше не побеспокоит ее.
Три тысячи рублей у нее были дома, сняла перед этим со сберкнижки собиралась купить наконец новую мебель. Гай отдала их, а остальное пообещала выдать через два месяца, хотя где их возьмет, не знала.
Вот эта история и толкнула ее на преступление, заставила запустить руку в государственную кассу. Шантажист приехал за деньгами ровно через два месяца. А первая же ревизия обнаружила недостачу, которую Гай не смогла скрыть, и, как говорят, час расплаты настал.
Евгений смолк, перевел взгляд на окно, за которым замелькали дачные домики в садах, линии электропередачи, стены новостроек, высокие краны над ними.
Начинался пригород. Поезд прибыл в Одессу.
4
Уже вечером, накупавшись в море и отдохнув с дороги, я спросил Евгения:
- Значит, в третий раз ты ей поверил?
- А ты знаешь - поверил, что наконец она рассказала всю правду.
- Ее, конечно, за растрату судили? И сколько же дали? - поинтересовался я.
- Нет, до суда еще далеко, - ответил Евгений.
Меня это удивило.
- Как так далеко?
- Вот так. Ведь следствие еще не закончилось. Именно по делу Гай я и приехал в Одессу. Надо все, что она мне рассказала, проверить, подтвердить свидетельскими показаниями людей, причастных к ее делу, документами. А может, и экспертизой, как это пришлось уже сделать в Киеве.
Я вопросительно посмотрел на Евгения: не говори, мол, загадками.
Он прошелся по комнате.
- Не понимаешь? Ну так слушай дальше, ведь на том, где я остановился, дело Ирины Гай не закончилось. Оно, собственно, еще продолжается.
...Рассказав свою историю с детьми, с одесситом-шантажистом и растратой государственных денег, Гай еще раз заверила меня, что это сущая правда, что она готова поклясться. Я попросил ее изложить свой рассказ на бумаге. Написала и подписалась, одновременно пояснив, что ее предыдущие показания ложные и она от них отказывается.
Как я уже сказал тебе - поверил Гай, но закон требует: проверить, подтвердить показания подследственного. Начал с того, что решил отправить Гай на гинекологическое обследование, которое бы засвидетельствовало рожала она детей или нет, а если не детоспособна, то почему. Деликатно, чтобы не обидеть, сказал ей об этом. Не стала возражать, наоборот - сразу согласилась.
Но представь себе мое положение, когда гинеколог специализированной клинической больницы, куда была направлена Гай, документально заверила, что та рожала детей.
Гай в слезы:
- Что же теперь будет, Евгений Владимирович?
Я тоже расстроился. И правда, как быть?
На другой день поехал к районному прокурору и уговорил его вынести постановление о назначении повторной судебно-медицинской экспертизы. Прокурор согласился, отметив в постановлении: поручить проведение экспертизы Киевскому областному бюро судмедэкспертиз.
Экспертиза была проведена через неделю под наблюдением доктора медицинских наук, заведующей гинекологическим отделением и установила, что Гай Ирина Степановна, такого-то года рождения, физически здорова, детей не рожала и не может рожать.
Первая гора с моих плеч свалилась. Подколов документ судмедэкспертизы к последнему письменному признанию Гай в деле, я просидел в своем кабинете целый вечер. Записал в рабочем блокноте множество вопросов, которые должен решить в Одессе, и отбыл в командировку, которая началась встречей с тобой. Вот теперь пока что все, - закончил Евгений. - Вопросы будут?..
В первую очередь я поинтересовался шантажистом. Ведь его надо немедленно разыскать и судить. Сколько он задал горя бедной женщине?
- А если Гай придумала его? - остудил мой запал Евгений. - Нет, я пока что буду искать подтверждение достоверности того, как она приобрела детей, проверю другие ее показания.
- Но ведь прошло же столько лет, - выразил я сомнение. - Удастся ли все подтвердить?
- Если я этого не сумею сделать, грош мне цена как следователю, дружески похлопал меня по плечу Евгений и предложил сходить искупаться перед сном.
Вечернее море было тихое, ласковое, прогретая за день солнцем вода такой приятной, что мы барахтались в ней больше часа, не хотелось выходить.
Спать легли поздно. Евгений уснул сразу, а я еще долго думал о сложной судьбе неведомой мне Ирины Гай, над тем - виновна она или нет в том, что совершила. С одной стороны, виновна, дважды нарушила закон, с другой... совершила добро, стала неродным детям родной матерью, вырастила их, воспитала. Ведь кто знает, как бы сложилась их жизнь, если бы остались без матери в Доме ребенка.
Все же удивительно переплелись здесь понятия добра и зла, преступность и гуманность.
5
На другой день Евгений возвратился из города поздно вечером. Был усталый, не в настроении. Я заметил это сразу и не стал расспрашивать, как дела, ждал - расскажет сам.
И он не заставил себя долго ждать. Сразу после ужина, стоя на пороге веранды, пожаловался:
- Неудачный у меня сегодня день, почти ничего не сделал из запланированного.
Неудачи начались с самого утра. Поехал в городскую прокуратуру доложиться о своем прибытии и начале работы в городе, но... прокурор отбыл в срочную командировку.
Не было и заместителя прокурора, вызвали в горком партии. Поговорив несколько минут с симпатичной секретаршей, он решил взяться за дело без благословения прокурора.
По свидетельству Гай, Дом ребенка, из которого она взяла детей, находился на улице Канатной. Поехал туда, а от того дома уже и следа не осталось. Вместо него высился новый, девятиэтажный. Он расспрашивать, куда же переехал Дом ребенка. Выяснилось - в новый район, на улицу Зодчих.
Отправился туда, нашел. Но появились новые сложности - весь персонал Дома ребенка сменился, и никто ничего не мог ему рассказать. Решил найти бывшую заведующую, которая должна была помнить историю с близнецами. И не только помнить, а и помочь найти документы, которые подтвердят правдивость рассказа Гай. Взял адрес, поехал, а ее... нет дома. Только завтра вернется из отпуска.
- Так вот и приехал ни с чем, - громко вздохнул Евгений.
Мне стало жаль его, и я неожиданно для себя предложил:
- А знаешь что? Возьми меня своим помощником.
- Зачем тебе такие хлопоты? - удивился Евгений. - Пиши себе, купайся в море...
Но я загорелся своей идеей и стал переубеждать его, доказывать, что мне интересно и полезно увидеть собственными глазами, как работает следователь.
Евгений скупо усмехнулся.
- Что ж, если хочешь - поедем завтра к бывшей заведующей Домом ребенка, будешь у меня в роли практиканта. Но предупреждаю: в мой разговор не вмешиваться, ничему не удивляться, многозначительных взглядов на меня не бросать. Малейшая неуместность во время допроса свидетеля может насторожить, свернуть его не в ту сторону.
Я пообещал, что буду молчать, как рыба.
6
Дверь нам открыла еще не старая, статная женщина в пестром длинном халате. Красивая прическа, лицо чистое, без единой морщины. На левой щеке небольшая родинка.
- Я вас слушаю, - смерила нас пристальным взглядом прищуренных зеленоватых глаз.
Евгений представился ей, показал удостоверение и попросил разрешения войти: мы, мол, ненадолго, просто нужно, чтобы вы помогли в одном добром деле.
Женщина отступила с порога и, стараясь быть вежливой (я хорошо это заметил), пригласила:
- Заходите, пожалуйста.
А еще я заметил, когда Евгений назвался следователем, как в глазах женщины, где-то в самой их глубине, промелькнула тень страха.
Щелкнув дверным английским замком, женщина извинилась, что не может пригласить нас в комнату - у нее там неубрано, только вчера возвратилась из отпуска, и повела нас в кухню.
Кухня была светлая, просторная, с диваном под глухой стеной и большим круглым столом посредине, вокруг которого стояли четыре мягких стула.
- Садитесь, - предложила нам хозяйка и села сама. - По какому делу вы ко мне?
Евгений глянул мельком в мою сторону, что означало - не забывай о нашей договоренности, и тут же пояснил:
- Случилось это давно, около двадцати лет назад, а точнее, девятнадцать с половиной. Вы, Валентина Прохоровна, работали тогда заведующей Домом ребенка на Канатной, и с вашей помощью одна молодая женщина, Ирина Гай, которая сама не могла рожать детей, взяла их у другой, которая родила двух близнецов, мальчика и девочку, но отказалась от них. Теперь же, через много лет, настоящая мать разыскала их и через суд хочет восстановить свое право, то есть лишить права материнства Гай, которая вырастила детей. Вы, конечно, помните это и подтвердите письменно, что такой факт имел место?
Услышав, чего от нее хотят, Валентина Прохоровна сразу утратила к нам интерес, вперила свой взгляд в занавешенное дорогим тюлем окно и глухо сказала:
- Очень сожалею, но должна вас разочаровать. Такого факта я не могу подтвердить.
- Забыли или что-то другое? - поинтересовался Евгений.
- Нет, не забыла, - отрицательно покачала головой Валентина Прохоровна. - Просто его не было и не могло быть, такого факта. У нас все делалось по закону, оформлялось документами. Если же кто-то и делал что-то за стенами Дома ребенка, нас это не касалось.
"Вот тебе и на, - мелькнуло у меня в голове. - Вот и первая неудача".
Но Евгения этот ответ Валентины Прохоровны не смутил.
- Хорошо, - спокойно сказал он. - Не было, так не было. Тогда скажите, пожалуйста, а где хранятся документы Дома ребенка тех лет?
Валентина Прохоровна недовольно посмотрела сперва на меня, потом на Евгения, словно спрашивая: и надо вам ради этого беспокоить меня? Но все же ответила, скорее из вежливости:
- В архиве. Еще при мне все документы тех лет сдали в областной архив.
- Спасибо вам, - поднялся из-за стола Евгений. - Извините за беспокойство.
Я тоже поднялся и стал извиняться.
- Пожалуйста, пожалуйста, - скупо усмехнулась нам Валентина Прохоровна. - Я понимаю, служба. - И провела нас до дверей.
Выходя, я увидел в коридоре временную телефонную проводку, которая сквозь стеклянные декоративные двери была введена в прихожую.
- Где она работает, что ей вопреки техническим возможностям подключен телефон в этом районе новостройки? - поинтересовался я у Евгения на улице.
- Врачом-педиатром в районной больнице, - ответил Евгений и тут же похвалил меня: - А ты, брат, молодец, наблюдательный. А что еще тебе бросилось в глаза?
Я похвастался, что заметил испуг в глазах Валентины Прохоровны, когда он представился следователем.
Евгений остался довольным мною.
- Что ж, значит, я недаром взял тебя в практиканты! Кстати, я тоже заметил страх в ее глазах, и ты, наверное, обратил внимание - по-другому объяснил, зачем нам нужно ее свидетельство. Пусть она не знает правды об Ирине Гай.
Меня заинтересовало, зачем он так сделал.
- Извини, но это пока что мое предположение, и я не могу о нем говорить, - ответил Евгений.
- Хорошо, - согласился я и тут же спросил: - Как же мы установим фамилию той, настоящей матери, откуда она, где теперь?
Евгений пояснил, что это для нас не проблема. Пойдем в областной архив, и нам найдут дело о близнецах из Дома ребенка на Канатной. А в деле должны быть все данные о матери. И адрес тоже, на то время, конечно. Если же адреса нет, то есть запись, в какой больнице города она родила детей. Там адрес должен быть наверняка.
Через несколько минут мы сели в троллейбус и поехали в областной архив.
7
Вечером мы пили на веранде чай и подводили итоги своей работы за день.
В областном архиве нам сравнительно быстро нашли дело детей-близнецов, принятых в июле 1961 года в Дом ребенка на Канатной от матери-одиночки, фамилия которой и правда, как сказала Гай, была молдавской - Георгице, но не Мария, а София, по отчеству Яновна. В деле оказалось два ее заявления: одно с просьбой принять детей в Дом ребенка, а другое - вернуть. На втором заявлении стояла резолюция бывшей заведующей: "Разрешаю" и подпись "Домрина". Еще была в деле запись о том, что Георгице С.Я. родила близнецов в родильном отделении третьей городской больницы в 1961 году, шестого июня.
Мы попросили работников архива найти документы третьей больницы за тот год. Нашли книгу регистрации родильного отделения, в которой были данные Георгице. Разнорабочая железнодорожного вокзала, проживала в общежитии по улице Ковальской, двадцать, комната пять. Родила впервые. Выписалась здоровой, дети - тоже.
Дальше нам нужно было найти личное дело Георгице по месту работы, в котором обязательно отмечено, где она родилась. Ведь если она и осталась жить в Одессе, наверное, поменяла фамилию, выйдя замуж, и поиски усложнятся. Зная же адрес ее родителей, найти Софию Георгице не представлялось сложным.
В областном архиве нам сказали, что управление железной дороги имеет свой архив, и личное дело Георгице должно храниться в нем.
Сняв копию заявлений Георгице в Доме ребенка и выписав все ее данные, мы отправились в архив при управлении железной дороги.
Но оказалось, он в этот день не работал, и нам пришлось перенести посещение архива на завтра. Мы поехали на дачу.
- Ничего, - успокаивал не столько себя, сколько меня, Евгений. - Хорошо и то, что мы добыли. Начало, можно сказать, сделано, хоть закрадывается у меня сомнение, что и в этом, третьем признании Гай что-то нечисто.
- Почему ты так думаешь? - поинтересовался я.
- Давай поразмышляем, - предложил Евгений. - Запомнив адрес Дома ребенка, другие мелкие подробности, она забыла фамилию заведующей, самой матери детей, имя. Разве ей не интересно было знать, кто она, эта мать, откуда?
Тут я ему возразил.
- Молодая была, неопытная. Да и делалось это тайком, поспешно.
- А как же с врачом? - поднял на меня глаза Евгений. - Сам же слышал, что сказала: такого она в своей работе допустить не могла, то есть не пособничала Гай в незаконном присвоении детей.
- Может, просто боится или не хочет впутываться в это дело, - высказал я предположение.
- Почему? - спросил Евгений. - Ведь Гай утверждает, что деньги она от нее за услуги не взяла. Бояться ей нечего.
Правда, выходит так. Чего ей бояться? Но и зачем Гай надо было все выдумывать?
Нет, дальше я был бессилен мыслить логически, сказал, что, по-моему, обманывает врач Домрина.
- Докажи! - потребовал Евгений.
- Просто подсказывает интуиция, - ответил.
Евгений допил чай, поставил пустую чашку на стол.
- Интуицию, брат, к делу не подошьешь. Нужны факты, документально подтвержденные. Мне тоже эта Валентина Прохоровна не понравилась, но...
Я поинтересовался, какая у нее семья.
- Никакой, - ответил Евгений. - Незамужем. Живет, как видел, одна. Квартира кооперативная, модница, ежегодно ездит на курорт, несколько раз была в туристических поездках за границей.
- Откуда у тебя такая информация? - удивился я.
- Профессиональная привычка, - подморгнул мне Евгений. Выясняя в Доме ребенка адрес Домриной, одновременно поинтересовался и ее семейным положением, спросил у нынешней заведующей, не ревнивый ли у Валентины Прохоровны муж, чтоб не иметь, мол, неприятностей. Она и выложила все, что знает о своей предшественнице. Женщины, брат, всегда любят, когда их о чем-то необыденном расспрашивают мужчины.
В этом, конечно, нельзя было возразить Евгению, и я спросил, чем же ему не понравилась Домрина.
- Нечестностью, - сразу ответил он. - Еще взглянув на нее с порога, я понял: будет врать. А ведь наверняка помнит Гай. И ту же Георгице. И наверняка она их свела. Чувствую - нам с нею еще придется встретиться.
- Ты же интуицию отметаешь, - подколол я Евгения.
Но он не обиделся.
- Потому и молчу об этом, пока не подтвержу все фактами.
Я был рад случайной встрече с Евгением, интересный он человек. И работа у него интересная. Познавать человеческие характеры, раскрывать их, бороться со злом и отстаивать справедливость, как вот в данном случае с Ириной Гай. Мне хотелось хоть немного перенять от него этого умения, узнать кое-что из техники ведения следствия, может, когда-нибудь пригодится...
Раз уж речь зашла об интуиции, заодно поинтересовался у Евгения, как часто она подтверждается в его следственной практике.
- Трудно сказать, - после паузы ответил Евгений. - Случалось, что я ошибался, подводила она меня. Это зависит от многих факторов, порождающих интуитивное чувство. Иногда от какой-то мелочи: движения, слова, взгляда человека, с которым ты разговариваешь. Иногда при логическом анализе событий и фактов, собранных тобой. Да ты, я вижу, серьезно увлекся следовательской работой! Если так, скажи мне, что мы должны делать завтра после посещения архива железной дороги?
- Шутишь? - рассмеялся я. - Ты же об этом сам говорил. Как только выясним, откуда родом эта Георгице, сразу едем туда и от родителей узнаем, где она сейчас.
Евгений согласился.
- Хорошо. Приехали в такое-то село такого-то района, а родителей Георгице там нет. Выехали жить на целину или куда-то в другое место переселились. Да и живы ли они? Что тогда?
Я не ожидал такого поворота дела и вначале растерялся, а потом стукнул по лбу.
- Нет, не так, - возразил себе. - Выяснив, откуда родом Георгице, через милицию сделаем запрос - живут или не живут там ее родители, и тогда уже...
- Почти правильно, - похвалил Евгений. - Если родители ее на месте, нам скажут, где живет их дочь, и завтра же мы будем иметь адрес Софии Георгице. Не так ли? Нам туда не надо ехать, тревожить пожилых людей. А вот к ней самой поедем. Если же она в Одессе - еще лучше, хотя я в этом сомневаюсь.
- Почему?
- Очень просто, - ответил Евгений. - То, что она совершила, преступление, а преступник всегда старается скрыться подальше. Логика подсказывает - избавившись от детей, она тоже убежала из города. От позора, от любопытства подруг - а где же дети? В конце концов, от себя самой. А ты как думаешь?
- Вполне резонно, - согласился я.
- Тогда давай отдыхать, - предложил Евгений. - Может, завтра утром придет какая-то новая мысль, недаром же говорят: утро вечера мудренее. Возражений нет?
Мы ночевали вторую ночь над морем.
8
Воистину жизнь человеческая не обходится без неожиданностей и приключений. Если бы мне перед отъездом в Одессу кто сказал, что из нее я поеду в Молдавию, я бы рассмеялся. Зачем? Что мне там делать? А вышло поехал. Разве не странно?
Итак, на второй день вечером у нас был адрес Софии Георгице, по мужу Унгур. Как только Евгений получил телеграммой от прокурора Киева разрешение выехать в Молдавию, мы сразу же поехали в далекое, почти у самой румынской границы, молдавское село Элишканы, в котором она жила с мужем и детьми.
Адрес Софии Унгур дал нам ее младший брат Константин Георгице, водитель автобуса одного из одесских автопарков. Узнав из личного дела Софии, которое мы нашли в архиве управления железной дороги, откуда она родом, через милицию послали туда запрос. Ответ пришел немедленно: такая-то в селе не проживает, родители ее умерли, младший брат проживает в Одессе. Нашли брата и у него взяли адрес сестры. О том, были ли у нее до замужества дети, он не знал.
...В Элишканах мы, как и надлежит, явились в сельский Совет, белый двухэтажный дом посреди села, в котором на первом этаже была контора совхоза. Отрекомендовавшись председателю сельсовета, симпатичной, средних лет женщине, сказали, по какому мы делу, попросили рассказать все о Софии Унгур.
- А что о ней рассказывать? - посмотрела на нас черными глазами председатель сельсовета. - Женщина как женщина. Живет у нас больше пятнадцати лет, с тех пор как привез ее сюда муж. Работает в совхозе на разных работах. Скромная, работящая. В семье мир и покой. Муж - механизатор. Тоже работящий и скромный. Имеют двоих детей, мальчика и девочку. Живут в достатке.
Начали совещаться, как лучше встретиться с Софией, чтобы о нашем с ней разговоре не узнал муж, да и никто из посторонних, даже работники сельсовета. Так как село есть село, какой-то неверный слух разнесется по нему с молниеносной скоростью и обрастет такими подробностями, что и предположить невозможно. Итак, пригласить Софию в сельсовет? Нет. В контору? Тоже нет. Это сразу вызовет подозрение: зачем? О чем там с тобой разговаривали приезжие? Надо было сделать это как-то неофициально. Тогда председатель сельсовета предложила такой план: отрекомендовать нас уполномоченными из райцентра по проверке работы клуба и библиотеки, заглянуть на часок туда, а потом пойти к ней домой. Она живет на одной улице с Унгурами, даже неподалеку, пригласит Софию по какому-то делу к себе, и мы с ней поговорим.
План был реальным, и мы с Евгением согласились.
Сказав секретарю сельсовета, что к ним прибыли товарищи из района по вопросу культпросветработы на селе и она будет занята с ними, председатель повела нас в сельский клуб, показала библиотеку, а потом мы зашли к ней домой.
Пока умылись и немного отдохнули с дороги, пришла София Унгур. Председатель сельсовета завела ее к нам в комнату, сказала, что вот эти товарищи, мол, хотят с ней поговорить, а она тем временем отлучится.
Несмотря на свой возраст, а ей уже было почти сорок, София, как и Гай, выглядела моложе. Высокая, стройная. Тугие щеки пламенели румянцем, а на полных губах словно выступал сок черешни. Нос небольшой, ровный, с тонкими лепестками ноздрей. Глаза темные, блестящие. Брови и косы - словно смоляные.
Признаться, я даже растерялся, когда увидел ее, не мог поверить в то, что эта красавица могла когда-то проявить такое бессердечие. Ведь говорят: красивы люди внешне - красивы и душой.
Наверное, красота этой женщины поразила и Евгения, потому что он тоже сперва словно растерялся, но быстро взял себя в руки.
- Садитесь, пожалуйста, - пригласил Софию и, когда она села на краешек дивана, объяснил ей, кто мы и откуда.
Трудно сказать, или догадалась Ингур сразу, по какому мы делу, или просто на нее нагнало страха слово "следователь", но румянец на ее щеках исчез, и погас тот блеск, та страстность, которые излучали ее глаза минуту назад.
Евгений тоже заметил это сразу и поспешил ее успокоить:
- Не волнуйтесь, София Яновна, наш приезд вам ничем не грозит. Мы просто хотим кое о чем у вас расспросить.
- Нет, нет, я ничего, - смутилась она. - Я... спрашивайте...
Чтобы женщина не боялась и не замкнулась в себе, Евгений предварительно заверил, что наш разговор с ней сохранится в строгой тайне, потому ей следует быть с нами откровенной.
Я записал их разговор почти дословно. Вот он, в вопросах и ответах.
- Вы жили в Одессе?
- Жила.
- Как долго? Когда? Где работали и жили? Расскажите поподробней.
- Приехав в Одессу в августе пятьдесят восьмого года, устроилась на канатный завод, снимала комнату неподалеку от завода. Поработала больше года и бросила. Работа тяжелая, а заработки маленькие. Пошла в строительно-монтажное управление. На строительстве, говорили, и заработать можно, и общежитие есть. Но так только говорили. В начале шестидесятого рассчиталась и там, пошла разнорабочей на железнодорожный вокзал. Там сразу дали место в общежитии - на Ковальской улице, двадцать. Где-то в феврале шестьдесят третьего года познакомилась с шофером Петром Унгуром. Понравились друг другу и в мае того же года решили пожениться. После свадьбы сняли квартиру, но жить было материально тяжело, и решили поехать к нему домой, вот в это село, где живем и сейчас.
- Дети у вас есть?
- Двое. Мальчик и девочка.
- А раньше были? Кроме этих двоих?
В ответ - молчание.
- Так были или нет?
После паузы:
- Были.
Унгур с грустью и болью в глазах посмотрела на Евгения. Он понял ее и снова стал успокаивать.
- Не бойтесь говорить. Мы же договорились - ваш рассказ останется тайной.
- В шестьдесят первом году, в начале июня, в Одессе я родила двойню, мальчика и девочку. В третьей городской больнице. Очень переживала, плакала, ведь была еще совсем молодая. И отца боялась, он у меня строгий, за малейшую провинность бил. А этого бы не простил. Выписалась из больницы, а куда идти с детьми - не знаю. В общежитие - стыдно перед подругами, да и кто меня примет там с двумя малышами. Решила податься в Дом ребенка, сдать их туда. Думала - временно. Сдала в третий, на Канатной улице. Неделю или больше ходила кормить. Но в какой-то день заведующая, фамилию не помню, а зовут Валентина Прохоровна, сказала, если я не буду забирать детей, то есть одна женщина, которая хочет взять, так отдай, мол, ей. Я подумала и решила отдать. Ведь и родителей боялась, и того, что никто с двойней не возьмет замуж. Написала заявление, забрала и тут же, неподалеку от дома, в сквере отдала детей молодой женщине. Кто она, откуда, фамилия - не знаю. Мне тогда было все равно - лишь бы скорей ношу с рук. Дура была. Каюсь теперь. Где сейчас дети - не знаю. Тешу себя надеждой, что попали они в добрые руки, выросли уже, живут счастливо.
- Муж ваш знает об этом?
- Нет. Я ему не призналась. Сами понимаете...
- А вам давала та женщина деньги за детей?
- Нет, что вы! Сохрани господь! Да я бы и не взяла.
- А заведующей Домом ребенка, Валентине Прохоровне, она могла дать? За услуги, так сказать. Как вы думаете?
- Не знаю. Но думаю, что нет. Она запомнилась мне порядочной женщиной.
- А теперь скажите, кто был отцом тех ваших детей?
- Он был военный. Старшина, сверхсрочник. Познакомилась с ним на танцах. Хорошо танцевал, остроумным был, красивым. Понравился, и я... доверилась ему. А когда сказала, что забеременела, он испугался, признался, что женат, советовал сделать аборт. Я побоялась и родила. Он же, пока я была в больнице, демобилизовался и уехал домой.
- Вы знаете его фамилию, адрес?
- Знаю. Малинин, Сергей Васильевич. Село Маяки Белявского района Одесской области.
- После того вы с ним не виделись, не переписывались?
- Нет.
- Какой он из себя? Брюнет, блондин? Какой рост? Особые приметы?
- Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.
- Вставных зубов или коронок не имел?
- Нет. Зубы красивые, ровные.
- После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?
- Конечно.
- А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?
- Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.
- Они вас не приходили навещать в больницу?
- Нет, я им не разрешила.
- Значит, они вам поверили?
- Повесили.
- Фамилии и адреса их помните?
- Фамилии помню. Одна - Елена Григорьевна Приходько, другая - Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню - Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.
- Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?
Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.
- Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение...
Евгений посочувствовал ей:
- Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.
Унгур вопросительно посмотрела на него.
- Что с ней? Скажите.
Я взглянул на Евгения: скажет или нет?
Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.
Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?
- Вы уже ей помогли своим признанием, - ответил Евгений. - Больше ничего не надо.
Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:
- А дети как? Они ничего об этом не знают?
- Не знают, - ответил Евгений. - Просто переживают за мать очень, любят ее.
- Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, - едва слышно прошептала Унгур.
Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.
Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.
- Мне можно идти?
- Можно, - кивнул Евгений.
Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.
- Разрешите вас попросить? - обратилась к Евгению.
- Пожалуйста.
Облизнула языком пересохшие губы.
- Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. - Рывком открыла дверь и вышла.
Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.
9
Через два дня мы были в селе Маяки и встретились с Сергеем Малининым. Работал он в местном совхозе механиком, был женат, имел детей. Годы, конечно, уже наложили на него свой отпечаток, но выглядел еще молодцевато, имел приятный мягкий голос, говорил быстро, бодро. Такие говоруны нравятся женщинам. Но когда Евгений спросил его, помнит ли он Софию Георгице, куда и подевалась его бодрость: сразу сник, лицо посерело.
- Что, подала на алименты? - спросил с тревогой.
Евгений рассмеялся.
- Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.
- Почему дети? - удивился Малинин.
- Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? - спросил Евгений.
- Не знал. Я думал - один ребенок.
Евгений продолжал допрос.
- Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?
- Советовал.
- А когда легла в больницу рожать, быстренько подали рапорт и демобилизовались?
- Да.
- Значит, нашкодили - и в кусты?
- Ну, - замялся Малинин, - сами понимаете... Я же был женат, уже имел ребенка...
- Я-то понимаю, а вот понимаете ли вы подлость своего поступка?
- С кем не случалось в молодости...
- Итак, вы не отрицаете своих интимных связей с Софией Георгице в Одессе и того, что она родила детей от вас?
- Куда же деться, раз вы знаете. Но, если не секрет, разрешите спросить - зачем это вам через столько лет?
Евгений уклонился от прямого ответа.
- В нашей практике бывает, что мы интересуемся событиями и фактами значительно большей давности.
Малинин попытался доверчиво улыбнуться, но это вышло у него неуклюже и неприятно.
- Да я... понимаете, и не боюсь вроде, однако не хотелось, чтобы в селе узнали, не говоря уже о жене...
- Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, так что это не повредит вам ни в работе, ни в семейной жизни, - успокоил его Евгений.
Когда Малинин вышел, виновато попрощавшись, я спросил Евгения, почему он не сказал ничего об Ирине Гай и о Софии.
Евгений равнодушно махнул рукой.
- Это ему не нужно. Эгоист. Думает только о себе, дрожит за свою шкуру.
Я не стал спорить. У моего приятеля был опыт, наметанный глаз и еще, как говорят, нюх на людей. Мне тоже, по правде, не понравился этот Малинин. Даже не поинтересовался, что с детьми, где они.
Словно читая мои мысли, Евгений сказал:
- Жаль, что нашим законодательством не предусмотрено за такие поступки сурово наказывать мужчин. Я бы этого Малинина и сегодня поставил перед судом.
Однако, что бы там ни было, а этот Малинин, как и София Унгур, свидетельствовали в пользу Ирины Гай, и это меня успокаивало.
- Не торопись радоваться, - заметил Евгений, когда я ему сказал об этом. - Их показания еще могут быть опровергнуты другими неожиданными свидетелями. Впереди еще много работы.
В тот же день мы выехали обратно в Одессу.
10
Утром Евгений сказал мне:
- Вижу, ты со мной ничего не напишешь. Так что оставайся, пожалуй, дома и работай, а я поеду в город сам.
- Ни в коем случае! - запротестовал я. - Поедем вместе!
Еще вечером Евгений разработал такой план: найти хотя бы одну из тех девчат, что жили в общежитии с Софией Георгице, встретиться и поговорить с теткой Гай Анастасией Павловной Сормовой, к которой пришла с детьми и почти месяц прожила Ирина.
- Тогда быстро собирайся и пошли! - скомандовал Евгений, хотя я уже стоял одетый.
С теткой Гай было легко, Евгений знал ее адрес, а вот найти девчат из общежития представлялось сложнее. Их или давно уже не было в Одессе, или вышли замуж и поменяли фамилии.
- А зачем тебе, в конце концов, те девчата? - спросил я Евгения по дороге к трамваю. - Что они тебе могут подтвердить? Ведь София им соврала, что родила ребенка и он умер.
- Вот именно это пусть и подтвердят, - ответил Евгений. - И еще пускай подтвердят личность Малинина. Он же приходил к ним в общежитие, и они его должны знать. Каждое свидетельство людей заинтересованных надо подтвердить свидетельством людей посторонних.
Через час мы были возле городского управления внутренних дел, и Евгений исчез за его массивной дверью. Там он должен был договориться о поиске Елены Приходько и Екатерины Шкребтий. А пока их будут искать, мы поедем к тетке Гай, послушаем, что она расскажет о своей любимице Ирине.
Пробыл Евгений в городском управлении недолго, минут двадцать, и мы отправились на улицу Пролетарскую, сорок один, к Сормовой.
Это была уже старая, немощная бабуся. Но не из таких, что с годами становятся равнодушными к своей внешности, обстановке в квартире. Анастасия Павловна, еще довоенный фармацевт, в небольшой однокомнатной квартире поддерживала идеальный порядок.
Встретила нас Сормова приветливо, сразу предложила сесть, пододвинула к столу крепкие деревянные стулья с гнутыми спинками и ножками.
- Садитесь, а я сейчас согрею чай, - сказала она громко, направляясь на кухню.
Я хотел было возразить, но Евгений остановил меня: пускай, неудобно отказывать старому человеку в гостеприимстве. Да и потом, за чашкой чая, откровенней становится разговор.
Чайник закипел быстро. Евгений попросил Анастасию Павловну выслушать его внимательно, ответить на вопросы, а уж затем он расскажет, что интересует его.
- Я сразу поняла, что-то случилось, - сказала старушка. Рассказывайте. - Она села на табурет возле Евгения и наставила на него левое ухо, пояснив, что плохо слышит.
Когда Евгений закончил рассказывать, Анастасия Павловна не заплакала, как я ожидал, а сокрушенно вздохнула и громко заговорила:
- Вот оно, значит, как! Я еще тогда замечала - что-то не то с детками у Ириночки. Не было у нее того материнского чувства к ним, какое появляется у женщин после родов. И то, что нет у нее молока, показалось мне странным. И одолженные деньги, которые она отнесла кому-то на второй день.
- Простите, Анастасия Павловна, - перебил ее Евгений. - А Ирина отдала вам те деньги, что тогда одолжила?
- Отдала. А как же. Все отдала, до копеечки.
- И еще после того одалживала? - поинтересовался Евгений.
Анастасия Павловна кивнула головой.
- Одалживала, и не раз. И тоже возвращала. Не скоро, правда, но возвращала.
Евгений достал из портфеля квитанцию, найденную во время обыска квартиры Гай.
- Эти тоже вы получили?
Анастасия Павловна приблизила к глазам очки и подтвердила.
- Тогда рассказывайте, пожалуйста, дальше, - попросил Евгений.
Старушка перевела дыхание, выдержала паузу, наверное вспоминая, на чем остановилась, и снова стала рассказывать:
- Замечала я, что Ирина все время вроде бы чего-то остерегается. С детьми во двор выходила редко, а когда, бывало, и выйдет, то на полчаса - и в квартиру. Я никак не могла взять в толк: с чего бы это? Думала, молодая еще, стыдится, или, может быть, оттого, что забот мне прибавляет. А оно, видишь, отчего...
- Анастасия Павловна, - наклонился к ней Евгений, - а вы не помните, к вам никогда не приходил мужчина, о котором рассказала нам Ирина? Он мог выдавать себя за слесаря, электрика, сантехника.
Старушка сморщила в задумчивости лоб, прищурила маленькие, в сетке морщинок, когда-то красивые светло-синие глаза.
- Нет, не помню. - А потом, смотря куда-то поверх наших голов, печально закончила: - Подумать только, как все нехорошо сложилось. Это ж ее теперь будут судить, Ирину? И сколько ей дадут? - резко повернулась к Евгению.
Тот смущенно пожал плечами:
- Не знаю, не могу сказать. Но, думаю, суд рассмотрит ее дело очень объективно, с позиций высокого гуманизма.
- Что ж, как будет, так и будет, - скорбно вздохнула Анастасия Павловна, и тут же вдруг лицо ее словно озарило солнцем, она даже выпрямилась на табуретке. - Подождите! - воскликнула и схватила сухой, с синими прожилками рукой Евгения за плечо. - Я вспомнила! Вспомнила!
От неожиданности восклицания и я и Евгений даже вздрогнули.
- Что вы вспомнили, Анастасия Павловна? - спросил ее Евгений.
Старушка вся светилась радостью.
- Вспомнила, как расспрашивал меня один, где живет Виталий. Это было после того, как они переехали из совхоза под Киев. Пришел, сказал, что учились вместе в институте, переписывались, послал ему письмо, а оно возвратилось с надписью "Адресат выбыл". Так не знаю ли я нового адреса Виталия.
У Евгения даже глаза загорелись.
- Как он выглядит, не вспомните?
Ободренная своим воспоминанием, Анастасия Павловна живо продолжала:
- Вежливый, круглолицый, не старый еще. И главное - с золотой коронкой. Как улыбнется - всю видно.
Евгений не отрывал от старушки глаз.
- И вы ему, конечно, дали адрес Виталия Ивановича?
Анастасия Павловна развела руками.
- Конечно, дала. Однокурсник ведь.
Дальше Евгений спросил, не назвал ли однокурсник ей свою фамилию.
- Нет, - ответила.
- А как он вас нашел? Не говорил?
- Сказал, что был у меня как-то с Виталием еще студентом. А тут приехал в Одессу в командировку и решил зайти.
- Был ли он на самом деле тогда у вас, не помните?
- Не припомню. Виталий приходил с товарищами не раз. Угощала их чем бог послал. Иногда и ночевали. Узнать же теперь кого-то из них, сами понимаете, не смогла бы.
- А если бы увидели того, что приходил за адресом, с коронкой, узнали бы?
- Узнала.
- А на фотографии? - допытывался Евгений.
- Тоже, - заверила Анастасия Павловна.
- Может, у нас такая необходимость появится, так мы к вам обязательно обратимся, - предупредил Евгений старушку.
- Пожалуйста, пожалуйста, - ответила она. - Я, если надо, и на суде это засвидетельствовать смогу.
От Анастасии Павловны я вышел довольным, в хорошем настроении.
- Это же какая удача! - сказал на улице Евгению.
Однако он не поддержал моей радости.
- Об удаче еще рано говорить. Где она? В чем ты ее увидел?
- Ну как же? - удивился я. - Показания Гай и Анастасии Павловны относительно того типа сходятся!
- Сегодня сходятся, а завтра или послезавтра могут не сойтись, услышал в ответ.
Я не понимал Евгения.
- То есть как?
- А так, - объяснил он мне, - что у старухи склероз. Разве ты не заметил? Сегодня она припомнила, а завтра может сказать: я такого не помню.
- Ты всегда все ставишь под сомнение, - укорил я Евгения. - Выбираешь худший вариант.
- Такова моя профессия - сомневаться, - взял меня под руку Евгений. - У нас, брат, будто в той пословице: доверяй, но проверяй. Давай-ка теперь подумаем над одним важным вопросом. По словам Ирины Гай и Анастасии Павловны, тот шантажист, который вымогал у Ирины деньги, и тот неизвестный, что выдал себя за однокурсника ее мужа, - одно и то же лицо. Не так ли?
- Да, - согласился я.
- Тогда развивай логично эту мысль дальше.
Наверное, увидев, как я задумался, он подмигнул мне весело:
- Что, не можешь сразу? Ладно, даю тебе час, пока доедем до городского управления внутренних дел и я разузнаю данные о девушках.
Мы поехали в милицию.
Конечно, ни по дороге, ни за те несколько минут, которые Евгений провел в городской милиции, я ничего логического не развил и попросил подождать до вечера.
Евгений не стал возражать.
- Ладно, а теперь поедем на улицу Пролетарскую, тридцать семь, к Приходько Елене Григорьевне. Она работает там в ателье. Шкребтий Екатерины Васильевны - такой в Одессе нет. Может, изменила фамилию, а может, выехала. Но нам достаточно и Приходько.
В связи с поисками этих девушек я вдруг подумал, что Евгений забыл разыскать еще одного свидетеля - ту женщину, у которой Ирина Гай останавливалась на квартире, приехав в Одессу за детьми.
Сказал об этом ему. Но оказалось - плохо я подумал о своем товарище. Он интересовался и ею, но той уже нет, умерла несколько лет назад.
Вскоре мы были в ателье на улице Пролетарской. Попросили заведующего, низенького лысого человека, позвать в его кабинет мастера Елену Приходько.
- Будет сделано, - угодливо пообещал заведующий, и не успели мы оглянуться, как уже возвратился, пропустив вперед себя русую симпатичную женщину.
- Прошу вас, знакомьтесь, это и есть наш лучший мастер Елена Григорьевна Приходько. Поговорите, а я сейчас, - и прикрыл за собой дверь. Сообразительный.
Приходько вначале смутилась, окинула нас удивленным взглядом, словно спрашивая, что все это означает, кто вы такие и о чем с вами говорить. А когда поняла - смущение и подозрительность куда и подевались, стала вспоминать.
Да, Софию Георгице она помнит, жила с ней в одной комнате. Красавица была, от ребят на танцах отбоя не было. Да и не только на танцах. И дотанцевалась, ребенка родила. Правда, умер ребенок. Кто сказал? Сама сказала, возвратившись из больницы. От кого? Ухаживал там за ней один старшина. Светловолосый такой, симпатичный. Кажется, Сергеем звали. Фамилия? Не то Малюгин, не то Малютин. Может, и Малинин. Да, да, Малинин, она теперь вспомнила. А говорун какой! Потом выяснилось, что он женат. Был ли у меня парень? Был, а как же. Сашей звали. Крепко дружили с ним, но... не суждено, как говорится... Еще кто с нами в комнате жил? Екатерина Шкребтий. У той был из какого-то училища парень, она всегда с ним от нас пряталась. Странная какая-то.
Сколько прожили вместе? Года три, кажется, если не больше. Первой ушла от нас София. Года через два после родов нашла себе молдаванина, вышла замуж и перешла с ним на квартиру. Затем Катя уехала домой. Последней из общежития ушла я. Собственно, меня выселили, как только поступила на курсы кройки и шитья. Общежитие-то ведомственное, железнодорожное. Вот и все. Может, что-то забыла - спрашивайте. Не знаю ли, где София? В Молдавию, наверное, уехала с мужем. Говорила как-то при встрече, что именно туда собирается. Больше после того не виделись. Как реагировал ее старшина на то, что она забеременела? Рассказывала София - требовал сделать аборт, признался, что у него семья. А как легла она в больницу, быстро демобилизовался и бросился к жене. Вот такой хлюст!
Вопросов у Евгения больше не было, он попросил Елену подписать показания, поблагодарил и отпустил.
- Что можно сказать об этой женщине, кроме того, что она рассказала о себе сама? - спросил он меня, когда Приходько вышла.
Впечатление у меня о ней уже сложилось, и я ответил сразу:
- Вдовушка или старая дева. Немного завистливая. Равнодушная. Даже не поинтересовалась судьбой Софии. Любит поговорить, но за дело не болеет.
Евгений остался доволен ответом.
- Правильно. Вижу, ты продолжаешь делать успехи. А теперь...
- Поедем домой - и в море, - закончил я.
- Принимается единогласно, - сложил бумаги в портфель Евгений. - А то я уже изнемогаю от жары.
День и правда стоял такой жаркий, что даже в тени нечем было дышать.
После купания Евгений предложил мне высказать соображения по поводу личности шантажиста Ирины Гай и неизвестного, что приходил к Анастасии Павловне.
Я сделал такой вывод: этому ловкачу откуда-то стало известно все про Ирину Гай, то есть кто она и откуда. Получив от нее большую сумму денег первый раз, он понял, что женщина она слабовольная, и имел это в виду на случай трудных времен. Наверное, такие времена наступили для него через пять лет, и он, зная адрес, поехал к Гай в совхоз и путем шантажа снова заполучил нужную ему сумму денег. Во второй раз ее там не застал, но расспрашивать, куда она уехала, из осторожности побоялся. Обратят внимание, приметят. И он вспомнил о тетке Гай. Старую женщину обмануть легко. От нее и узнал о переезде семьи Гай в Бучу и там снова шантажировал Ирину.
- Логика железная, - согласился Евгений. - Беру тебя официально своим помощником. На общественных началах, конечно, - рассмеялся. - Но с условием, если ты, представив себя следователем, расскажешь мне сейчас, как поведешь следствие дальше.
Мне показалось это делом простым. Собранные свидетельские показания подтверждали, что последнее признание Ирины Гай - правдивое. Значит, расследование ее дела на этот раз надо закончить и перейти к поискам шустрого одессита с золотой коронкой.
Евгений помолчал, пересыпая белый песок с ладони на ладонь.
- Нет, друг мой, - сказал наконец, - тут ты немного ошибаешься. Чтобы окончательно подтвердить ее показания, надо еще собрать некоторые данные, скажем, проверить достоверность факта со справкой о рождении детей в совхозной больнице, регистрацию их в сельском Совете. Может, выплывут в ходе этого расследования еще некоторые подробности, стоящие внимания. Может, найдутся такие люди, которые случайно видели в совхозе этого одессита, когда приезжал к Ирине за деньгами. Потом надо будет обязательно встретиться с Гай, еще раз уточнить внешность шантажиста, его особые приметы - может, она вспомнит что-то интересное из их встреч, - и тогда уже переключаться на его поиски.
- Как ты думаешь, он в Одессе? - спросил я Евгения.
- Кто знает. А вот третья личность, причастная к этому делу, наверное, тут. Нутром чувствую...
Я порывался спросить, что это за третья личность, но сдержался, зная правило Евгения не высказывать всех своих предположений.
На следующий день Евгений поехал в Николаевскую область, в зерносовхоз "Колос". Меня он отговорил ехать, сославшись на то, что ничего интересного там не будет, а мне, мол, пора уже заняться делом, ради которого я приехал в Одессу. Он собирался вернуться сюда дня через два-три и, как "опытного детектива", привлечь меня к поискам проходимца с золотой коронкой.
Но я не послушал Евгения, не стал заниматься делом, из-за которого приехал. Отложил на потом. А начал писать эту повесть. Под свежим впечатлением. По свежим следам.
11
Вернулся Евгений в Одессу не через два-три дня, как обещал, а через неделю, в хорошем настроении.
- Ну, как ты тут, доктор Ватсон, соскучился по своему учителю? Показывай, что сделал, а то не получишь никакой информации и на операцию "Золотая коронка" не возьму.
- Давай ты рассказывай, что там и как, а то выгоню без права поселения в одесских гостиницах, будешь на пляже ночевать, - ответил я шуткой на шутку.
- Что ж, условия суровые, придется поступиться, - сдался Евгений. Слушай. В совхозе "Колос" все подтвердилось. Нашлись врач, который выдал Гай свидетельство о рождении близнецов, председатель сельсовета и секретарь, которые зарегистрировали их. Все трое уже пенсионеры. Собственно, то, что рассказала Ирина Гай, - правда. Об одессите с золотой коронкой никаких данных. Никто ничего не слышал, не видел. С этим я и поехал в Киев.
- Так ты, значит?.. - вырвалось у меня.
- Не перебивай, - остановил меня Евгений. - После анализа собранных материалов и консультации с прокурором я встретился с Ириной Гай, уточнил кое-что. Потом с ней работал художник-портретист и по ее описанию сделал два портрета шантажиста. Один, каким она увидела его впервые в Одессе, молодым, и другой - в последний раз, постаревшим, с усами. Когда она подтвердила их схожесть, с помощью фоторобота изготовили фотокарточки, с которыми я и приехал. Хочешь посмотреть?
- Конечно, показывай, - даже заерзал я на стуле.
Евгений достал из портфеля две фотокарточки размером с почтовую открытку и подал мне.
Я принялся разглядывать.
С первой на меня взглянули слегка прищуренные, лукавые глаза молодого человека с правильными чертами лица, строгим прямым носом, полными, полуоткрытыми губами, в уголках которых затаилась ехидная усмешка. На подбородке проглядывалась ямочка. Уши не большие и не маленькие, немного приплюснуты к голове. Чуб густой, кудрявый, аккуратно зачесан назад.
На другом снимке этот же человек выглядел значительно солидней некоторую суровость придавали ему усы. Но то, что это был один и тот же человек, мог сказать каждый, кто бы ни сличил обе фотографии.
- Что же дальше?
- А как вы сами думаете, товарищ добровольный помощник следователя?
Я подумал и ответил:
- Как мне известно из детективных романов, фотокарточки раздаются работникам милиции, и те ведут поиски.
Евгений остался доволен ответом.
- Молодец, почти так. И пока его будут искать, мы тоже найдем себе дело. С завтрашнего дня.
- Надо показать фотокарточки Анастасии Павловне, - подсказал я.
- Нет, ты все-таки станешь у меня настоящим следователем, - снова пошутил Евгений.
12
Анастасии Павловне Сормовой Евгений предложил для опознания четыре фотокарточки. Две, сделанные фотороботом со слов Ирины Гай, и две, на которых были другие люди.
Старушка долго, с пристрастием разглядывала каждую. Через очки и без них, на расстоянии вытянутой руки и совсем близко, прищуривая глаза и широко раскрывая их. Крутила портреты так и эдак и наконец сказала:
- Вот этот. Вроде и похож и не похож, - кивнула на портрет воображаемого шантажиста без усов. - Вроде он.
Евгению это, я видел, не понравилось, и он сказал старушке:
- Нет, так нельзя, Анастасия Павловна. Нам надо знать наверняка: похож или не похож, он или не он.
Старушка пожевала сухими губами, глянула на нас обоих по очереди поверх очков.
- Вот если бы вы привели его живого, я бы сразу сказала.
- А вы присмотритесь еще раз повнимательней, напрягите память, вежливо попросил Евгений.
Анастасия Павловна сняла очки, протерла стекла и снова взяла фотокарточки в руки.
Мы с Евгением молча следили за ней и ждали, что она скажет на этот раз. Если снова ответит так двухзначно, значит, поиски шантажиста усложнятся. А впрочем, подумал я, старушка могла уже и забыть, ведь видела его давно.
На этот раз она рассматривала фотокарточки дольше. Закрывала на портретах ладонью то лоб, то бороду, то глаза и что-то шептала про себя.
Наконец положила портреты на стол.
- Все-таки этого я видела. Он приходил ко мне за адресом Виталия. Только лоб у него немного больше и более выпуклый, и эти, как их, виски немного длинней. На уровне мочки уха, - показала.
- Бакенбарды, - поправил ее Евгений.
- Пусть будет и так, - согласилась Анастасия Павловна. И прибавила: Но когда найдете его, обязательно покажите мне. Я ему в глаза скажу, кто он.
- Конечно, покажем, а как же, - пообещал Евгений и вновь обратился к ней: - Анастасия Павловна, не смогли бы вы сейчас поехать с нами в милицию? Там есть художник, он с вашего рассказа подправит портрет этого гражданина, - показал на фотокарточку. - Сделает его таким, как вы сейчас рассказали, и это облегчит нам дальнейшие поиски. Займет это немного времени, и домой вас привезут машиной.
Старушка не надеялась на такой поворот дела и сперва замялась, а потом подумала-подумала и согласилась.
- Ладно, поеду, вот только переоденусь.
Мы подождали ее на улице и минут через десять были в городском управлении.
Работа по усовершенствованию портрета ловкого одессита и правда длилась недолго. Художник-портретист по рассказу Анастасии Павловны дорисовал ему бакенбарды, сделал более высоким и выпуклым лоб. И еще старушка припомнила, что у него были неодинаковые брови. Левая как-то больше выгибалась, чем правая.
- Вот теперь совсем похож, - заверила старушка. - Как живой. Теперь уж найдете обязательно.
Но словно сглазила. Прошел день, второй, третий, пятый. Одесская милиция молчала.
Прошла еще неделя. Никаких сигналов.
Евгений собрался ехать в Киев, где его ждало завершение дела Ирины Гай.
Я поинтересовался, как же оно будет завершено, если не нашли главного виновника этого дела.
- А его будут судить отдельно, - ответил Евгений. - С Ириной же все ясно. Или найдем проходимца-одессита сегодня, или через год - все равно она виновата, украла государственные деньги.
- Но при каких обстоятельствах, - вырвалось у меня.
- Закон есть закон, друг мой, - развел руками Евгений. - Он для всех одинаков. А определить меру наказания согласно ему уже дело народного суда.
Я это знал и сам, но мне было жаль женщину, которая должна была предстать перед судом из-за какого-то проходимца, совершив такой благородный поступок, защищая свое доброе имя, своих ставших родными детей.
Евгений уехал, а я остался еще на несколько дней. Планировал хотя бы немного наверстать упущенное, потрудиться, но работа почему-то не шла, и я больше пропадал на пляже, отлеживался на песке, подолгу плавал в море. И все это время думал, не нашли ли еще того "гражданина", который потерял совесть и честь, человеческое достоинство, который спекулировал на чужом горе.
Наверное, именно это настроение и выбило меня из рабочего ритма.
По договоренности с сотрудниками городского управления внутренних дел, которые занимались поисками шантажиста, я каждый вечер звонил им по телефону, спрашивал - как? - и каждый раз они отвечали мне так же коротко: "Не нашли".
Однако я верил, что его все-таки найдут, и с надеждой в душе и незаконченной рукописью этой повести в чемодане тоже поехал домой.
13
Недели через три после моего возвращения из Одессы в народном суде заслушивалось дело Ирины Гай. По ее просьбе было оно закрытым, но Евгений переговорил с Гай, и она дала согласие на мое присутствие в зале. Вот тогда я впервые и увидел ее. Как и рассказывал Евгений, была она женщиной красивой. Особенно поражали глаза. Большие, карие, они хотя и таили в себе печаль, но больше излучали искренность и теплоту, доверие и расположение.
Мы сидели с Евгением за небольшим столиком, недалеко от адвоката, и внимательно следили за подсудимой. Вела она себя спокойно, отвечала на вопросы судьи, народных заседателей, прокурора и адвоката конкретно, исчерпывающе. Когда же судья предоставил ей последнее слово, Гай, видно было, немного заволновалась. Хрустнула пальцами рук, закусила нижнюю губу, но, взглянув в нашу сторону, вернее, на Евгения, успокоилась и обратилась к суду:
- Свою вину я полностью признаю. То, что взяла государственные деньги преступление, которое я глубоко осознаю и готова понести за него наказание. Если суд учтет те обстоятельства, в какие я попала, когда решилась на это преступление, - буду ему сердечно признательна. И еще раз прошу позаботьтесь о том, чтобы дети и дальше считали нас с Виталием, - взглянула на мужа, что одиноко сидел на стуле в пустом первом ряду, - своими родителями. - Тяжело вздохнула и села. Наверное, боялась расплакаться.
И все же расплакалась. После того, как судья зачитал приговор. А приговор был таким: учитывая чистосердечное признание Гай Ирины Степановны, то, что она совершила преступление впервые в жизни и раскаялась, определить ей меру наказания - полтора года лишения свободы с отбытием срока в колонии общего режима.
Виталий Иванович Гай стал утешать жену:
- Не плачь, Ирочка, не плачь. Не надо. Все будет хорошо, все будет хорошо. Не плачь...
Их слезы, наверное, были слезами горя и радости. Горя, потому что должны расстаться на полтора года, а радости - что суд, взвесив все "за" и "против" в деле Ирины, в какой-то степени защитил ее женские, материнские чувства.
Глядя на этих двух симпатичных, уже немолодых людей, что, не стыдясь, плакали на глазах у членов суда, прокурора, адвоката, нас с Евгением, я искренне, по-человечески позавидовал им. Они влюбленно смотрели друг другу в глаза, утешали друг друга, верили друг другу.
В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.
Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.
- Это все правда, Ира?
- Правда, Витя, - всхлипнула она.
Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.
- Ирочка моя, Ирочка, - шептал. - Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...
Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.
То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь - это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал - как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.
14
Прошло полгода.
Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.
- Привет! Пишешь?
- Пишу!
- А как с повестью об Ирине Гай?
- Лежит.
- Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?
- Жду.
- Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы нашли наконец того шантажиста.
- Да что ты говоришь?
- То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь - поедем вместе.
- Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах - как его нашли?
- Расскажу при встрече.
Я не стал настаивать, поняв неуместность своей просьбы.
Вечером следующего дня, как и несколько месяцев назад, мы с Евгением ехали в вагоне поезда Киев - Одесса, и он рассказывал мне, как нашли шантажиста Гай.
...Один из работников уголовного розыска Одесского городского управления внутренних дел, майор, пошел в выходной день в театр послушать оперу, главную партию в которой исполнял его друг детства, известный певец, народный артист республики. Как это бывает в больших городах, виделись друзья редко, и перед началом представления майор решил зайти к другу в гримерную. Зашел, а его друг, уже переодетый, сидел в кресле перед зеркалом, и на него накладывал грим средних лет лысый человек, который показался майору очень на кого-то похожим. Майор напряг память и вспомнил: на того шантажиста по делу Гай!
Пока друг гримировался, майор сидел на стуле в углу комнаты и наблюдал за гримером. Он видел его в профиль и анфас, когда тот поворачивался, и сравнивал с изображением на фотокарточках. Сходство большое, но... Но тот, на фотокарточках, был с роскошным чубом и на одной с усами, а этот - с лысиной во всю голову и без усов. И еще во рту у него не было никакой золотой коронки. А вот говорил он так, как рассказывала о нем Гай, - быстро, витиевато, заискивающе.
Выходила, собственно говоря, ерунда. Похож и не похож. Он и не он.
Когда с гримом было покончено, актер поблагодарил гримера и попросил зайти снова перед самым началом спектакля, намекнув, что ему надо поговорить с другом.
Как только за гримером закрылась дверь, майор начал расспрашивать о нем у актера.
- А что такое? - удивился тот.
Майор объяснил, но друг только рассмеялся в ответ:
- Ох уж эта милиция! А меня ты случайно ни в чем не подозреваешь?
Посмеялись уже вдвоем, поговорили, и майор пошел слушать оперу.
Назавтра же в отделе кадров театра он узнал все, что его интересовало о гримере, взял из личного дела фотокарточку, чтобы сверить с теми, что были у них. Эксперты подтвердили схожесть личностей на фото.
Там же, в городском управлении внутренних дел, родилась и версия о том, что гример театра Игорь Владиславович Елкин, собираясь на встречу с Ириной Гай и Анастасией Павловной, мог надевать на свою лысую голову парик и украшать себя усами. Когда на фото Елкина, взятого из личного дела, художник дорисовал чуб и усы, тот еще больше стал похож на шантажиста, описанного Гай. Наверное, собираясь "на дело", Елкин мог надевать на зуб и искусственную золотую коронку...
- С согласия руководства управления я принял решение вызвать Елкина, завершил рассказ Евгений. - Доведем дело до конца? - подмигнул мне весело.
- Доведем! - уверенно ответил я, хотя не представлял, чем могу помочь в этом деле.
До нашего приезда в Одессу майор с удивительной фамилией Вечеря, который нашел гримера Елкина, собрал о нем новые данные. Так, например, он установил, что тот за соответствующую мзду снабжал артистов театра дефицитными и импортными вещами, любил встречать в порту зарубежные суда с туристами, посидеть в обществе красивых женщин в ресторане, имел под Одессой дачу и новенькую голубую "Ладу".
- Это уже о многом говорит, - сказал Евгений после информации майора. Какая у него семья? Какая квартира?
Жил Елкин в центре города, на Дерибасовской, квартира добротная, трехкомнатная. Семья из четырех человек. Он, жена и двое взрослых детей, сын и дочка. Жена домохозяйка, дети - оба студенты университета.
- Любовница? - поинтересовался Евгений.
- Уточняем, - ответил майор. - Есть данные, что не одна. Это его слабость.
Евгений, многозначительно поглядев на меня, попросил Вечерю:
- Обратите, пожалуйста, внимание на такую фамилию: Домрина Валентина Прохоровна. Врач-педиатр.
Майор, молодой, энергичный человек с заметным шрамом на правом виске, достал из бокового кармана небольшую записную книжечку, полистал ее и, отыскав нужную страничку, сделал запись.
- Хорошо, - пообещал он. - Проверим. Данные будут сегодня вечером.
Как только майор вышел, я сразу спросил:
- Ты думаешь, Домрина?..
Евгений не дослушал меня.
- Да, думаю, что она соучастница этого Елкина. Что шантаж Ирины Гай их общая работа. Такая мысль пришла мне еще летом, во время встречи и беседы с Домриной. Но тогда говорить об этом было еще рано. Теперь время настало.
- Значит, это и было твоим предположением? - спросил я.
- Да. Оно и в Киеве не давало мне покоя.
Затем я поинтересовался, как Евгений думает разоблачить Елкина. Ведь он опытный карась, сразу на крючок не зацепится, наверняка будет выкручиваться, выскальзывать из рук.
Евгений достал из папки чистый лист бумаги, из бокового кармана шариковую ручку, положил перед собой на столе.
- А вот над этим давай и помозгуем вдвоем. Подумаем и составим детальный план нашей работы. По пунктам, с подробностями выработаем для допроса основные вопросы.
Засидевшись за этим планом, мы не успели и оглянуться, как за окнами гостиницы загорелись вечерние огни.
15
Я сразу узнал его, едва только он переступил порог кабинета. Словно мы с ним были хорошо знакомы, но давно не виделись. Единственное, что настораживало, - это блестящая, во всю голову, лысина, о которой не знали ни Ирина Гай, ни Анастасия Павловна Сормова. Он приходил к ним с роскошным кучерявым чубом. Все же остальное: глаза, брови, нос, губы, уши - было абсолютно идентично на обеих фотокарточках, что лежали в столе Евгения.
- Добрый день, - живо поздоровался он приятным голосом. - Я Елкин Игорь Владиславович. Меня попросили зайти к товарищу Трястовскому.
- Трястовский - это я, - кивнул ему Евгений. - Садитесь, пожалуйста, и показал на стул напротив стола.
Елкин сел и сразу поинтересовался:
- По какому делу я вам понадобился? Чем могу быть полезен?
- Дело очень серьезное, Игорь Владиславович, - ответил Евгений. - Нам надо, чтобы вы помогли опознать одного человека, к которому у нас большой интерес.
Я внимательно смотрел на Елкина. Не сводил с него взгляда и Евгений. А он - никакой реакции. Лицо спокойное, не дрогнул ни один нерв, даже ресницами не моргнул. "Хорошую школу прошел в театре, - отметил я. Настоящий артист, хоть на сцену выпускай".
- Что ж, если смогу - помогу, - ответил. - Почему в добром деле и не помочь? Где он, тот человек?
Евгений достал из ящика стола несколько фотокарточек мужчин, среди которых была и та с чубом, что сделал фоторобот. Подал Елкину.
- Вот посмотрите на эти фотографии и скажите, кого вы знаете.
Елкин взял фотографии, внимательно посмотрел на каждую и положил их перед Евгением на стол.
- К сожалению, никого.
- А вот на этих? - Евгений подал ему второй комплект фотографий, среди которых было натуральное фото Елкина.
Развернув фотографии веером, словно карты, Елкин сразу же увидел свое фото и расплылся в усмешке.
- Шутите? Так это же я! Но откуда у вас мое фото?
Евгений словно не услышал его вопроса и переспросил:
- Итак, на фотографии вы?
- Конечно, - продолжал ухмыляться Елкин. - Только не понимаю...
Но Евгений не дал ему договорить и снова показал снимок фоторобота из первого комплекта.
- А это кто?
Елкин взглянул на него, покрутил головой и еще больше расплылся в улыбке.
- Чудеса! Этот человек немного похож на меня. Однако я его не знаю.
Теперь улыбнулся Евгений.
- Вот это действительно чудеса. Вы сами себя не узнали.
- Я вас не понимаю, - погасил улыбку Елкин и часто-часто заморгал ресницами.
- А что тут понимать? На той фотографии тоже вы. Только в парике.
Елкин демонстративно откинулся на спинку стула.
- Я никогда не носил парика, - возразил он. - Зачем? С какой целью?
- Об этом расскажете нам попозже, - ответил Евгений. - А сейчас, если вы отрицаете свою личность на этой фотографии, - взял снимок Елкина с чубом на голове, - мы проведем опознание. У нас есть люди, которые подтвердят, что видели вас именно с шевелюрой.
- Знаете, мне это не нравится! - Лицо Елкина стало сердитым, побагровело. - За кого вы меня принимаете? Я протестую, буду жаловаться!
- Пожалуйста, жалуйтесь, это ваше право. - В голосе Евгения чувствовались спокойствие и выдержка. - А мы воспользуемся своим правом проверить и доказать, что на этом фото тоже вы, - потряс он фотографией в руке.
Елкин не хотел поступиться.
- Вы меня оскорбляете!
- Ни в коем случае, - возразил Евгений. - Это предусмотрено законом.
- Законом, законом, - продолжал возмущаться Елкин. - Почему вы не верите честным людям? Говорю же вам - на одной фотографии я, а на другой нет. На ней - похожий на меня человек.
- И все же опознание мы проведем. Оно нам необходимо, - настаивал на своем Евгений.
И как ни не хотел Елкин, как ни противился - опознание состоялось.
Заранее привезенная в управление майором Вечерей, Анастасия Павловна Сормова в присутствии понятых сразу же узнала Елкина.
Его посадили посредине четырех приглашенных на эту процедуру мужчин, и она без колебаний показала на него пальцем.
- Вот этот. Ему я давала адрес Виталия.
Елкин заерзал на стуле, воскликнул:
- Прекратите балаган! Это шантаж! Я никогда не видел этой старухи! Я требую!..
Его начали успокаивать, снова пригласили в кабинет.
Евгений подал воды, но он отказался.
- Я не нервничаю! Я возмущен! Я требую объяснений!
- Вот теперь мы вам объясним, что к чему, - пообещал Евгений. - Теперь можно. Садитесь, пожалуйста, и слушайте внимательно. И прошу не перебивать, вести себя спокойно, так как дело чрезвычайно серьезное, криком вы ничего не добьетесь, уверяю вас.
- Ладно, - пообещал Елкин.
Слушал он действительно внимательно, вперив глаза в одну точку на полу. Мне показалось, что он ни разу не моргнул ресницами, что лицо его окаменело, что он даже не дышал. Я позавидовал его выдержке. "Словно железный человек, - подумал. - Только что возмущался, кричал, краснел от крика, а теперь - как статуя".
Когда же Евгений закончил рассказывать и спросил, что он может на это ответить, Елкин, словно очнувшись ото сна, - повернул к нему лицо, тут же улыбнулся и ответил:
- То, что это сказочка о соломенном бычке. Никакой женщины с близнецами я не знаю, никогда никаких денег ни от кого не вымогал и больше разговаривать на эту тему не хочу.
- В таком случае мы вас задержим до полного выяснения вопроса, спокойно сказал Евгений, пряча папку с бумагами в стол.
Елкина это, наверное, серьезно испугало, и он не выдержал, повысил голос, сильно побагровев.
- Не имеете права! Постановление прокурора у вас есть?
- У нас есть еще и другое право - задержать вас по подозрению в совершении преступления, - объяснил ему Евгений. - Доказательств для этого имеется предостаточно.
Елкин уже совсем утратил такую, казалось, железную выдержку.
- Это произвол! Меня ждут в театре! Позовите своего начальника!
Пришел майор Вечеря, начал разъяснять, что следователь действует правильно и ему, Елкину, надо подчиниться порядку. Потом вызвал двоих милиционеров, и те отвели гримера в изолятор временного содержания.
Я спросил, что же Евгений думает делать дальше.
- Что-то будем делать. - Евгений встал из-за стола, прошелся по кабинету. - Может, у вас, товарищ майор, будут какие-то предложения?
Майор был опытным работником и ответил не задумываясь:
- Вы больше знаете это дело, и потому у вас должно быть и больше вариантов. А на мой взгляд, надо, наверное, показать этого гримера той женщине, которую он шантажировал, чтобы окончательно прижать его к стенке. Она его видела несколько раз и, конечно, запомнила больше, нежели старушка.
- Да, - согласился Евгений. - Я это имею в виду. А тем временем нам надо немедленно, сегодня же, произвести обыск на квартире, на даче Елкина и в гримерной театра. Может, найдем парик, каким он пользовался, и коронку, которую надевал на зуб.
Однако ни в театре, ни на квартире, ни на даче Елкина парика и искусственной коронки не обнаружили, хотя обыск был проведен самым тщательным образом. В театре работникам милиции даже помогал друг майора Вечери, известный певец, потому что на фотографии он узнал парик, которым пользовался Елкин. Тот же парик в одной опере надевал и он.
Что же было делать? Евгений доложил о неудаче прокурору города, с которым согласовывал обыск.
- Плохо искали, - ответит тот по телефону. - Ищите дальше.
Но и повторный обыск не дал ничего. И тогда Евгений вспомнил - они же совсем забыли про машину Елкина.
В машине-то и нашли парик и искусственную коронку, сделанную под золото.
Через три дня по просьбе Евгения была доставлена в Одессу Ирина Гай, и она тоже сразу опознала Елкина.
Однако упрямый гример продолжал упорствовать.
- Я не знаю этой женщины, впервые ее вижу. Она меня с кем-то путает! Разве мало похожих между собой людей?
Тогда Евгений достал из стола парик и коронку и положил на край стола перед Елкиным.
- Узнаете? Или, может, будете доказывать, что тоже впервые их видите?
Елкин исподлобья обреченно взглянул на Евгения, потом на Гай, и я понял - сдастся. Дальше отказываться бессмысленно.
Так и случилось.
Шумно вздохнув, он отвернулся от всех нас и глухо произнес:
- Не буду. Все, о чем рассказала эта женщина, - кивнул в сторону Ирины Гай, - правда.
- Какой же вы негодяй! - сказала она ему гневно. - А наверное, и сам отец, у самого дети есть!
Евгений поспешил успокоить Гай и, чтобы она не расплакалась, поблагодарил за помощь, а потом приказал конвоиру увести ее.
Гай еще раз гневно взглянула на поникшего около стола Елкина и, кивнув нам с Евгением на прощанье, вышла.
- Продолжайте, - обратился Евгений к гримеру.
- Что? - Тот очнулся словно ото сна. Лицо его за эти несколько минут после признания осунулось, стало землистым, под глазами легли сине-черные тени. Недавнюю напыщенность словно рукой сняло.
- Расскажите все, как было, - потребовал Евгений. - Как вы узнали о Гай, о том, что она будет брать детей? От кого? Где и когда?
Елкин сокрушенно покивал лысой головой.
- Все, как было... Все началось с нее... Это она подбила, - произнес тихо. И замолчал.
- Вы имеет в виду Домрину? - спросил Евгений.
Елкина словно кто окатил холодной водой. Он вздрогнул и вперился в Евгения широко открытыми глазами.
- Вы... вы знаете о ней?
- Представьте себе - знаем, - подтвердил Евгений. - И не только о ней. Итак, рассказывайте.
...Познакомился он с ней давно, более двадцати лет назад. Она была молодой, симпатичной. Влюбился.
Начались тайные встречи (потому что он уже был женат), счастливые вечера, а иногда и вместе проведенные ночи.
Соответственно были и дорогие подарки возлюбленной, давал ей и деньги на так называемые мелкие расходы.
Постепенно появлялись новые требования. Как-то Домрина сказала, что неплохо было бы ей вступить в кооператив и иметь свою квартиру. Он пообещал, что уладит это дело. Но возникла проблема денег - надо было вносить за квартиру первый взнос. И тут уже она проявила инициативу, предложила способ, как их легко раздобыть. Половину этого плана должна была осуществить она, а половину, решающую, он. Она нашла детей для Гай, а он, шантажируя, содрал с нее две тысячи рублей, которые Домрина через день внесла за кооперативную квартиру. Шло время, и однажды она намекнула - квартиру надо заново обставить, да еще и импортной мебелью. И тогда поехал Елкин к Гай в Николаевскую область взять денег у нее. Чего только не сделаешь для любимой женщины! Взял, обставили квартиру.
Но нет границ потребностям подобных людей. Запало Елкину в душу, что совсем было бы неплохо иметь где-то подальше от города, но, конечно, над морем, дачку. Ездить туда по выходным дням на отдых - когда с семьей, когда с возлюбленной. Кроме Домриной, у Игоря Владиславовича завелось еще две. Однако посоветовался он по поводу дачи именно с ней, с Валентиной Прохоровной. Она одобрила этот план, и поехал Игорь Владиславович снова к Гай, но... Ее уже там, в совхозе, к сожалению, не было. Выехала. Куда - не стал расспрашивать, решил узнать об этом у Сормовой, о которой знал. Он еще тогда проследил, куда добралась с детьми Ирина Гай, и у соседей навел о старушке все справки. Доверчивая Анастасия Павловна дала адрес, и Елкин нашел Гай в Буче. Взятых у нее денег оказалось мало, пришлось немного доложить из других прибылей, и дача была куплена.
Но на дачу надо же чем-то ездить. Автобусом и попутными машинами неудобно. Да и не тот эффект, на дачу - и автобусом. Можно, правда, морем, на рейсовом катере, но тоже не то. Не к лицу как-то с любимой женщиной толкаться в толпе людей. Да и опасно, глядишь, еще на знакомого наткнешься. Лучше всего ездить на дачу машиной. И поставил Игорь Владиславович себе цель - приобрести машину. Однако не торопился, дабы не привлекать к себе излишнего внимания.
Стал распространять среди знакомых слухи, что собирает деньги, экономит каждую копейку, мечтая купить какой-нибудь там "Запорожец". Несколько позже встал на очередь, поступил на курсы шоферов-любителей. И ровно через пять лет после приобретения дачи, когда в кармане уже были водительские права и подошла очередь получать машину, опять отправился вымогать деньги у Гай. В Буче ее уже не было, сказали - переехала в Киев. Взял в справочном бюро адрес, нашел. Плакала, умоляла - нет денег. Но он сказал - надо! И пообещал, что в последний раз. Действительно, он бы ее больше не тревожил. Но вышло так, что потревожили его самого. Дачей он хоть немного да попользовался, а вот на машине не успел наездиться.
- И вы считаете, что вам крупно не повезло? - не воздержался от иронии Евгений.
Елкин или не нашел, что ответить, или просто не захотел отвечать. Промолчал.
Тогда Евгений сказал ему, что подлость его двойная, что он Ирине Гай нанес не только материальный, но и моральный ущерб: из-за него она сейчас отбывает наказание в колонии.
- Как?.. - не понял Елкин.
- А вот так, - ответил Евгений и объяснил, что привело женщину на скамью подсудимых.
Елкин выдержал паузу и только потом изрек:
- Жаль, конечно, что так случилось.
- Для нее - жаль, а для вас - нет, - подправил его следователь. - Для вас такой конец вполне закономерен. Запомните, Елкин, мудрую народную поговорку: берет волк - возьмут и волка. Вы думали, всю жизнь будете так легко жить за счет других?
Елкин не оправдывался, наверное, осознал, что сел на мель крепко и надолго.
- И, наконец, еще несколько вопросов к вам, - произнес после длительной паузы Евгений. - Полгода назад, занимаясь делом Гай, я был в Одессе и встречался с Домриной, допрашивал ее как свидетеля о близнецах. Она вам говорила об этом?
- Говорила, - буркнул.
- И это вас не насторожило?
- Она высказывала тревогу, но мне это показалось несущественным. Ведь речь шла не о нас, а о претензиях родной матери к названной. Я убедил ее, и она успокоилась.
- Вы и до сих пор с ней в хороших отношениях, поддерживаете интимные связи?
- Последнее время, месяца два, не встречались, хотя она часто звонила мне на работу.
- И последний вопрос. Домрина звонила вам всегда только на работу?
- Да.
Евгений вызвал конвоира и приказал отправить Елкина в следственный изолятор.
Гример не спеша поднялся со стула, так же не спеша пошел к двери. Сутулый, усталый, сломленный.
Из последних вопросов Евгения к нему я понял: на очереди - допрос Домриной.
16
Домрина, как ее и вызывали, пришла ровно в десять часов утра. Строгая, собранная, как и надлежит женщине ее лет, в меру накрашена, в меру надушена. По выражению лица было видно, что настроена она воинственно: у нее, мол, неотложная работа, а тут вызывают. Однако поздоровалась вежливо, иронически пошутив, не опоздала ли случайно.
- Нет, нет, - ответил Евгений. - Если бы все были так точны, как вы. Садитесь, пожалуйста, и извините, что потревожили.
Я видел, вернее - догадывался, что, сказав Домриной эти вежливые слова, Евгений лихорадочно думал: "Знает или не знает она об аресте Елкина?" Только что перед ее приходом мы об этом говорили, и Евгений навел справку в театре: не звонили гримеру за эти дни какие-либо женщины? Оттуда ответили - нет. Итак, если Домрина не знает, где сейчас ее любовник, - один вопрос, если же знает - другой.
- Зачем же я вам понадобилась опять? - важно усевшись на стул, поинтересовалась Домрина. - Неужели дело о тех близнецах и до сих пор не закончилось?
- И да и нет, - уклончиво ответил Евгений. - К этому делу, как выяснилось, причастен один симпатичный молодой человек. Вот вам фото, достал из папки фотографию Елкина в парике. - Посмотрите внимательно и скажите, не знаете ли вы его случайно?
Домрина несмело взяла фотографию и, взглянув на нее, сразу растерялась, побледнела, но тут же взяла себя в руки, выдержала паузу и ответила:
- К сожалению, должна вас разочаровать. Этого человека я не знаю, не видела никогда. - И положила фотографию на краешек стола.
Евгений, не давая ей опомниться, подал другое фото Елкина - в натуре, лысого.
- А этого?
Я заметил, как на этот раз Домрина растерялась еще сильнее, заморгала наклеенными ресницами, крепко сжала полные, накрашенные губы. Видимо, она не надеялась на такой поворот дела.
- Этого тоже не знаю, - отрицательно качнула головой. А потом прибавила: - Хотя они вроде и похожи.
Ей, конечно, некуда было деться: сказав "а", надо было говорить и "б".
Евгений же на этот ее ответ отреагировал скупой улыбкой.
- Что же вы, Валентина Прохоровна, не узнаете своих хороших знакомых? Да ведь это же Игорь Владиславович!
Домрина уже, наверное, все поняла, но решила твердо стоять на своем.
- Какой еще Игорь Владиславович? У меня нет такого знакомого!
- Игорь Владиславович Елкин, гример оперного театра, - объяснил ей Евгений, - с которым вы дружите двадцать лет и активно занимались шантажом Ирины Гай. На ее деньги построили себе кооперативную квартиру, купили импортную мебель...
Дальше Домрина не выдержала, прервала Евгения истерическим криком:
- Прекратите, прекратите! Вы не имеете права меня оскорблять! Я честная, порядочная женщина! Меня уважают в коллективе! Я буду на вас жаловаться!..
Евгений не останавливал ее, не стал успокаивать. Терпеливо ждал, пока пройдет вспышка истерики.
Наконец Домрина затихла, слышалось только тяжелое дыхание.
Евгений подал ей стакан воды.
Молча взяла, выпила.
- А теперь послушайте меня дальше, - произнес Евгений тихо, убедительно. - Припоминаете наш с вами разговор летом? Тогда я вам ничего подобного не сказал. Спросил, что меня интересовало. Вы ответили. Я вам поверил, и мы распрощались. Так?
- Так, - кивнула головой.
- Теперь же дело приняло другой поворот. Теперь у меня есть факты, свидетельствующие, что в тот раз, летом, вы сказали неправду, что детей-близнецов Ирине Гай, если можно так выразиться, организовали вы, а заодно подговорили вашего хорошего знакомого Игоря Владиславовича Елкина путем шантажа брать у нее большие суммы денег и тратить их на вас и на себя. Об этом он сам рассказал вчера вечером в этом кабинете, сидя на том же стуле, на котором сидите сейчас вы. Вот его показания, почитайте, - и протянул ей протокол допроса Елкина.
Домрина не взяла его в руки, отказалась читать.
- Это поклеп! Я не знаю никакого Елкина! Думаете, если я одинокая, так все обо мне можно говорить! Я буду на вас жаловаться, подам в суд!
Евгений прервал ее:
- Значит, вы все отрицаете?
- Отрицаю и буду отрицать! - Домрина явно вызывала в себе злость. - Обо мне еще никто подобного не говорил.
Евгений сочувственно развел руками.
- Мне тоже неприятно об этом говорить, но что поделаешь. Вы врач и должны меня понять. Врач, пока не поставит диагноз, не говорит больному, какая у него болезнь. Мы, следователи, тоже, пока не проверим факты, не говорим человеку, что он совершил преступление. Если же вы и сейчас все отрицаете, попробуем убедить вас давним, проверенным способом. Подождите одну минуту.
Он встал из-за стола и вышел. Мы с Домриной остались вдвоем. Она вздохнула устало и хотела, наверное, о чем-то спросить, так как повернулась ко мне лицом, но не успела - вошел Евгений.
- Сейчас, - бросил ей, направляясь к столу. - Сейчас все станет на место, чтобы вы не возмущались, не кричали, будто на вас возводят поклеп.
Я догадался, что он решил сделать, и приготовился наблюдать, какую реакцию вызовет это у Домриной.
Она тоже, наверное, ощутила что-то неприятное и только посматривала на нас с Евгением холодными глазами. С него на меня, с меня на него. Словно хотела загипнотизировать нас.
Но вот отворилась дверь, и, держа руки за спиной, порог переступил Елкин. В помятом костюме, расхристанной сорочке, заросший рыжей щетиной. Куда подевались за эти дни его наглость, показная интеллигентность.
Взглянув на него, Домрина в первое мгновение хотела было что-то сказать, но спохватилась, да так и окаменела с полуоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами.
Евгений пригласил Елкина сесть на свободный около стола стул напротив Домриной и, когда тот сел, обратился к ней:
- А что вы теперь скажете, Домрина? Будете отрицать, утверждать, что не знаете этого гражданина, не верите, что он во всем сознался?
- Верю, теперь верю, - зло прошептала Домрина и уставилась на Елкина. Так вот каково твое слово, негодяй, твоя клятва! Клялся, божился, что в случае чего возьмешь все на себя, обо мне не проговоришься и словом, а коснулось дела, так все вылетело из головы! Клялся в любви, а любил, как волк козу! Загубил мою молодость, мою жизнь! Так тебе и надо! Я теперь тоже молчать не буду, расскажу, чем ты еще занимался, чтобы судили тебя сурово, чтобы ты из тюрьмы и не вернулся!
Елкина этот поток слов явно возмутил, потому что у него даже лысина покраснела.
- Ну ты, говори, да не заговаривайся! - буркнул ей.
- А ты мне рот не закрывай! - повысила голос Домрина. - Хватит, натерпелась!
Это, по-видимому, и было как раз тем пределом, до какого Евгений решил допустить их в перебранке между собой.
Все стало понятным - Домрина с головой выдала себя.
И следователь своевременно постучал шариковой ручкой по пустому стакану на столе.
- Граждане, хватит пререкаться! Не забывайте, где вы находитесь.
Домрина и Елкин сразу же замолчали, словно воды в рот набрали, и демонстративно отвернулись друг от друга...
Когда мы с Евгением остались в кабинете вдвоем, он задумчиво сказал:
- Вот и конец делу Ирины Гай. Жизнь, как видишь, поставила все точки над "и".
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги