Арабелла

Глава III

Лишь во второй половине февраля началось, наконец, долгожданное путешествие Арабеллы в Лондон. И дело было не только в том, что мадам Дюпонт не успела выполнить заказ к сроку. Необходимо было решить множество других мелких проблем, которые всегда возникают перед отъездом. Однако даже ангина Бетси не могла помешать приготовлениям, тем более, что все в доме давно уже привыкли к ее болезням. Но миссис Таллант приходилось тяжело: уход за Бетси, сборы Арабеллы — все требовало ее внимания и заботы. А тут еще с Бертрамом приключилась беда. Воспользовавшись суматохой в доме, он бросил учебники и, не сказав отцу ни слова, уехал на целый день развлекаться со своими собаками. Итог этого легкомыслия был печален: его привезли домой в фермерском фургоне со сломанной ключицей. Целую неделю вся семья находилась в подавленном состоянии, с опаской поглядывая на отца, который был не только рассержен на Бертрама, но и страшно огорчен его поступком. И даже не сам факт охоты так взволновал его, в молодости он тоже увлекался этим, — его возмутило то, что сын уехал, не спросив у него разрешения и даже не сообщив о своих планах. Мистер Таллант не мог понять мотивов этого поступка. Ведь он не был слишком строгим родителем, и его сыновья, конечно, знали, что он никогда не запретил бы им рациональный, хороший отдых. Он был удивлен, расстроен и попросил Бертрама объяснить причины такого поведения. Но Бертрам знал, что папе невозможно объяснить, почему лучше уехать тайком, несмотря на неизбежные последствия, чем просить разрешения, заведомо зная, что твое скромное желание не получит одобрения.

— Разве отцу можно что-нибудь объяснить? — с отчаянием в голосе жаловался Бертрам сестрам. — Он только сам расстроится, начнет читать свои нотации, а ты будешь чувствовать себя последней свиньей.

— Я знаю, — сочувственно сказала Арабелла. — Мне кажется, он расстроен потому, что думает: ты боишься его, и поэтому не попросил разрешения. Но попробуй объяснить, что это не так!

— Да, он не поймет, — подтвердила София.

— Точно! — воскликнул Бертрам. — Ведь я сказал ему, что уехал без разрешения, потому что знал — он расстроится, начнет говорить, что я волен поступать, как считаю нужным, но не кажется ли мне неразумным предаваться развлечениям накануне экзаменов! Ну вы знаете, как он говорит. Кончилось бы все тем, что я никуда бы не поехал. Ненавижу морали.

— Да, — согласилась София. — Но хуже всего то, что когда кто-то из нас огорчает его, он впадает в ужасное уныние и терзает себя мыслями о том, что все мы плохо воспитаны, ну и, конечно, винит во всем себя. Боюсь, Белла, он может запретить тебе ехать в Лондон из-за дурацкого поступка Бертрама.

— Что за чушь! — воскликнул Бертрам. — Почему это он запретит Белле ехать?

Конечно, предположение Софии казалось вздорным, но вскоре выяснилось, что она была почти права.

Семья собралась за обеденным столом. Отец продолжал хмуриться, и было очевидно, что ему не по душе веселая болтовня детей. И тут Маргарет необдуманно спросила у старшей сестры, какого цвета ленты будут на ее бальном платье. Этот невинный вопрос почему-то вызвал бурю негодования в душе папы и он с сожалением заметил, что среди детей, по-видимому, не осталось ни одного, кроме Джеймса, кто порадовал бы его своей серьезностью и цельностью натуры. Ветреные личности — вот кого он видит вокруг себя. Из-за обычной поездки в Лондон все его дочери помешались на моде! Может быть, он зря дал согласие на отъезд Арабеллы? Конечно, это был лишь всплеск эмоций, но Арабелла не успела подумать об этом. Импульсивность, о которой так часто говорила ей мать, снова подвела ее. Угроза, прозвучавшая в словах отца, показалась ей настолько реальной, что она, сначала онемевшая от неожиданности, вдруг горячо воскликнула:

— Папа! Это нечестно! Ты поступаешь плохо!

Мистер Таллант никогда не был чересчур строгим отцом. Напротив, некоторые считали, что он позволяет своим детям слишком много. Но то, что прозвучало сейчас, выходило за рамки его терпения. На его лице застыла суровая маска, и он произнес ледяным голосом:

— Недопустимые выражения, Арабелла, прозвучавшие из твоих уст, ужасные манеры, которые ты нам сейчас продемонстрировала, и недостаточно уважительное отношение к своему отцу, — все это дает мне совершенно очевидные основания полагать, насколько ты еще не готова появиться в свете.

София под столом наступила на ногу старшей сестре, а мать бросила на Арабеллу предупреждающий, укоризненный взгляд.

Щеки девушки залились краской, глаза наполнились слезами и она с трудом проговорила:

— Простите меня, папа!

Мистер Таллант не ответил. Миссис Таллант, чтобы прервать тягостное молчание, спокойно обратилась к Гарри, посоветовав ему не есть слишком быстро. А потом как ни в чем не бывало завела с мужем разговор о делах прихода.

— Ну и поднял ты бучу! — сказал Гарри, когда дети собрались в комнате матери, и описал Бертраму, которому обед принесли на диван, все, что произошло за столом.

— У меня дурные предчувствия, — подавленно произнесла Арабелла. — Наверное, он меня не отпустит.

— Ерунда! Он просто пугает. А вы, глупые девчонки, этого не понимаете.

— Может быть, мне пойти вниз и еще раз извиниться? Нет-нет, нельзя! Он заперся в своем кабинете. Но что же мне делать?

— Мама все устроит, — зевая, сказал Бертрам. — Она сделает как надо. И если ей хочется, чтобы ты поехала в Лондон, можешь не волноваться — поедешь!

— Я бы на твоем месте сейчас к нему не ходила, — посоветовала София. — Ты в таком состоянии, что можешь наговорить лишнее или расплакаться. А ты знаешь, как он не любит излишнюю чувствительность. Поговори с ним утром, после молитвы.

Арабелла так и сделала. А потом призналась Бертраму, что испытала от этого разговора еще большее потрясение. Мама, похоже, перестаралась. Не успела провинившаяся дочь произнести и слово, как отец подошел к ней, взял за руку и произнес с мягкой, виноватой улыбкой:

— Дитя мое, прости своего отца. Вчера я действительно был несправедлив к тебе. Увы, учу детей сдержанности, а сам не совладал со своими чувствами.

— Бертрам, уж лучше бы он поколотил меня! — взволнованно сказала Арабелла.

— Да, — содрогнувшись, признал брат. — Это и вправду трудно вынести. Хорошо, что я не спустился вниз, а то чувствовал бы себя каким-то раскаивающимся дьяволом… Ну и что ты ему сказала?

— Я не могла вымолвить ни слова. К горлу подкатил комок. Ну, можешь себе представить… Я так боялась, что он будет сердиться. А он — только представь! — взял меня за руки, поцеловал и сказал, что я очень хорошая дочка. Но ведь это не так, Бертрам!

— Ну ладно, не бери себе в голову, — посоветовал Арабелле ее менее эмоциональный брат. — Через день-два он сам все забудет. Главное, что его подавленности пришел конец.

— Да, конечно! Но что было за завтраком! Еще хуже! Он опять стал говорить о моем отъезде, о том, что меня ждет беззаботная, веселая жизнь. И вдруг сказал, что я должна присылать домой длинные, подробные письма, потому что ему, оказывается, будет очень интересно знать, как идут мои дела.

Бертрам взглянул на нее с нескрываемым ужасом.

— Да не может этого быть!

— Может! И все так по-доброму. Только глаза ужасно грустные. Ты знаешь, я была готова отказаться вообще от всего.

— Господи! Это и не удивительно.

— А потом… ужас! Будто я и без этого мало настрадалась… — всхлипывая пролепетала Арабелла и стала судорожно искать свой носовой платок. — А потом он сказал, что мне, наверное, хочется иметь к своему наряду какое-нибудь симпатичное украшение, а у него есть булавка с жемчугом, которую он носил в молодости… Так вот, он собирается сделать из нее кольцо для меня.

То, что сказала Арабелла, казалось настолько неправдоподобным, что у Бертрама от удивления отвисла челюсть. Придя в себя, он сказал решительно:

— Нет! Я сегодня вообще вниз спускаться не буду. Иначе он увидит меня и станет обвинять сам себя за мое разгильдяйство. А потом еще начнет добиваться для меня воинского чина.

— А я уверена, что это означает конец моим планам… — тихо проговорила Арабелла.

Папа продолжал пребывать в благодушии, а Арабелла впала в такое уныние, что ее поездка оказалась на грани срыва. Спасением, как всегда, стала мама, которой удалось поднять настроение дочери. Однажды утром она позвала ее в свою комнату и сказала с улыбкой:

— Я хочу кое-что показать тебе, любовь моя. Думаю, тебе понравится.

На мамином туалетном столике стояла открытая шкатулка. Арабелла невольно зажмурилась, увидев сияние бриллиантов, и только охнула.

— Это подарок моего отца, — тихо вздохнув, сказала миссис Таллант. — Конечно, я давно не носила это — не было случая. Да и не очень-то к лицу такие украшения жене священника. Но я сохранила все и хочу теперь, чтобы ты взяла их с собой в Лондон. И еще я спросила папу, можно ли отдать тебе бабушкино жемчужное ожерелье. Он согласился. Ему никогда не нравились блестящие камни, вот жемчуг, на его взгляд, довольно скромный и как раз подойдет тебе. И все-таки, если леди Бридлингтон возьмет тебя на бал при дворе — а я уверена, возьмет — бриллианты будут просто незаменимы. Посмотри, здесь украшение для волос, брошь и браслет! Совсем не вызывающе — чего папа так не любит! — но камни настоящие.

Расчет миссис Таллант оказался верным. От уныния Арабеллы не осталось и следа, а вместе с ним исчезло, конечно, и ее желание отказаться от поездки. Дни были заполнены до предела: украшались шляпки, подрубались носовые платки, а еще нужно было расшить тапочки для дяди и связать папе новый кошелек. Кроме того, из Харрогита прибыли наряды… Все это, вместе с обычными домашними делами, разом обрушилось на Арабеллу, так что на грустные мысли просто не оставалось времени. Все складывалось удачно: бывшая гувернантка миссис Кэтэрхэм с радостью согласилась сопровождать Арабеллу в поездке; по дороге, как оказалось (эту идею предложил сквайр), можно заехать на день-другой к тете Эмме в Аркси — здесь и отдохнут лошади. К тому времени ключица Бертрама зажила, и даже Бетси поправилась. Радостная Арабелла жила в трепетном ожидании начала путешествия. И только когда дядюшкин экипаж уже стоял у ворот дома и в него были погружены вещи вместе с дорожным несессером миссис Таллант, который она одолжила дочери, Арабеллу вновь охватила депрессия. Трудно сказать, что именно расстроило девушку — мамины ли объятия, благословение ли отца, а может быть, пухлая ручка маленького Джека, который помахал ей на прощание. Что бы ни было, но Арабелла не могла сдержаться, и Бертрам почти насильно усадил заливающуюся слезами сестру в карету. Долго не могла она успокоиться. Ее попутчица, переполненная сочувствием, а может быть, жалея и себя, вынужденную обстоятельствами искать новое место службы, тоже горько плакала, забившись в угол просторной кареты. Такое настроение сидящей рядом мисс Блэкбурн только усугубляло подавленное состояние Арабеллы.

Слезы катились по ее щекам, пока за окном проплывали родные места. Но когда экипаж отъехал подальше от дома и впереди показалась незнакомая местность, Арабелла, осторожно подышав над флаконом с нюхательной солью, который протянула ей дрожащей рукой мисс Блэкбурн, перестала плакать и, устроившись поудобнее, с наслаждением засунула руки в огромную теплую муфту из котика. Эта муфта, а также палантин были памятью о тете Элизе — той самой, которая когда-то подарила маме нижнюю юбку из розового муслина. Разве можно грустить, пусть даже впервые уезжая из дома, когда у тебя на коленях лежит муфта, которую увидишь только в самых модных журналах? Да еще такая большая, что папа… Но лучше не думать о папе и о других близких, оставшихся дома. Лучше смотреть в окно и думать о том приятном, что ждет тебя впереди.

Для молодой девушки, не выезжавшей до сих пор дальше Йорка (папа возил их с Софией на конфирмацию в кафедральный собор), такая поездка в уютном экипаже, запряженном парой лошадей, которых выбрали исключительно за их выносливость, доставляла немалое удовольствие. Другому человеку, привыкшему к быстрым путешествиям в дилижансе, подобный способ передвижения показался бы невыносимо медленным.

Но для Арабеллы это было настоящее приключение, и она с интересом наблюдала за дорогой. А мисс Блэкбурн, которая по собственному опыту знала, что такое езда на перекладных, вообще считала, что ей крупно повезло. В общем, девушки были довольны. Их устраивало все: и еда, которую им предлагали во время остановок, и постели в гостиницах. Обе согласились, что лучшего способа проделать такой длинный путь и придумать нельзя.

Тетя Эмма встретила их и тут же воскликнула: Арабелла так похожа на свою маму, что она едва не упала в обморок, увидев девушку. Они провели в Аркси два дня. Арабелле так не хотелось покидать этот огромный, шумный дом, где жила ее добрая тетя и веселые, добродушные кузены! Но кучер Тимоти сказал, что лошади уже отдохнули, и можно продолжать путешествие. Они тронулись в путь, и вся семья тети Эммы провожала их, желала удачи и долго махала вслед.

После веселых дней, проведенных в гостеприимном доме, неспешное движение экипажа уже не доставляло прежнего удовольствия. Дорога казалась скучной и однообразной. И Арабелла, глядя на изредка проносившиеся мимо почтовые кареты, запряженные отличными скакунами, уже жалела, что дядюшкина карета такая большая и потому неповоротливая, и что лошади, хотя и выносливые, тащатся так медленно. А как обидно было останавливаться, если вдруг расковывалась одна из лошадей. Арабелла, сидя за обедом в гостинице, завистливо вздохнула, увидев через окно, как во двор въехала изящная, легкая карета, запряженная взмыленной парой, — конюхи быстро заменили лошадей, и путешественники поспешили дальше. И еще она подумала, зачем дядя дал их груму пистолет, который, похоже, вряд ли пригодится. Вот если бы у кучера был рожок, они могли с таким же шиком подъезжать к заставам.

Они двигались на юг, и погода, которая в Йоркшире была холодная, но солнечная, заметно ухудшилась. В Линкольншире шел дождь, и казалось, что все вокруг промокло насквозь. Дорога была пустынна, а окружающий ландшафт выглядел настолько неприветливым, что девушкам стало не по себе. Мисс Блэкбурн посетовала на то, что они не догадались взять с собой дорожные шахматы, которые помогли бы им скоротать время. В Максфорде выяснилось, что в гостинице нет свободных мест. Им пришлось остановиться на постоялом дворе, ночевать в маленькой неуютной комнате и спать на сырых простынях. Мисс Блэкбурн всю ночь дрожала в своей постели, а наутро почувствовала щекотание в носу и боль в горле. Для Арабеллы, которая, несмотря на внешнюю хрупкость, редко болела простудами, ночь прошла без столь печальных последствий. Но ей было неприятно видеть толстый слой пыли под ее кроватью, и она уже начала подумывать о том, каким облегчением будет окончание этого путешествия. А тут еще оказалось, что необходимо подремонтировать одну из упряжей. И выяснилось это как раз в тот момент, когда Арабелла уже упаковывала мамин дорожный несессер и они с мисс Блэкбурн собирались покинуть неуютную комнату. А ведь они так рассчитывали на то, что следующую ночь проведут в Грэнтхэме, расположенном, судя по информации в путеводителе, в тридцати милях от Таксфорда. Арабелла очень надеялась, что лошади дотянут хотя бы до Ньюарка. Но кучер был сам себе хозяин и, видимо, никуда не торопился. К счастью, упряжь отремонтировали очень быстро, и уже к обеду они были в Ньюарке. Здесь Тимоти поссорился с одним из конюхов, который подошел к нему и с пренебрежением спросил, не королевских ли коней он здесь кормит. Кучер очень обиделся и, так же, как и Арабелла, хотел уже к вечеру добраться до Грэнтхэма.

Когда они покидали Ньюарк, опять пошел дождь. Было сыро и холодно. Мисс Блэкбурн, кутаясь в шаль, постоянно чихала. И даже Арабелла, привыкшая к далеко не идеальным климатическим условиям севера, чувствовала себя скверно в продуваемом насквозь экипаже и шевелила онемевшими от холода пальцами ног, обутых в легкие полуботинки.

Несколько миль экипаж медленно двигался по дороге. Некоторое разнообразие в ставшее уже почти невыносимым путешествие внес инцидент, случившийся на заставе Болдертон, где в Тимоти сразу разглядели чужака и потребовали с него плату. И хотя дядюшкин кучер действительно не выезжал раньше за пределы Йоркшира, он мог бы переспорить любого из этих южан, которых глубоко презирал. Тимоти прекрасно знал, что последний подорожный сбор, который он заплатил, откроет ему путь вплоть до заставы, расположенной южнее Грэнтхэма. После взаимных оскорблений, услышав которые мисс Блэкбурн лишь слабо охнула, а Арабелла смущенно улыбнулась, кучер, одержав блестящую победу, гордо взмахнул кнутом, и экипаж сорвался с места.

— Господи! Как же я устала от этого путешествия! — призналась Арабелла. — Мне кажется, я готова даже испытать нападение разбойников!

— Дорогая мисс Таллант, умоляю, не думайте о таких ужасных вещах, — содрогнулась ее попутчица. — Я желаю только одного — чтобы наше путешествие окончилось благополучно.

Однако без серьезного препятствия все-таки не обошлось. К счастью, на них не напали разбойники. Просто, отъехав недалеко от заставы Марстон, девушки почувствовали сильный толчок, и экипаж остановился, сильно наклонившись вперед. Сломалась дрога. Видимо, дядюшкина карета слишком долго простояла в сарае.

Кучер стал оправдываться перед дамами и долго объяснял, что это не его вина. Наконец, он успокоился и послал грума назад, на заставу, узнать, может ли им кто-нибудь помочь. Тот вернулся радостный, сообщив, что в ближайшей деревне на помощь рассчитывать нечего, зато в Грэнтхэме, расположенном в пяти-шести милях отсюда, можно нанять любую повозку, которая заберет дам. А за это время дрогу отремонтируют или заменят. Кучер предложил девушкам, которые стояли теперь на дороге, снова забраться в экипаж и ждать повозки из Грэнтхэма, куда на одной из лошадей сейчас отправится грум. Мисс Блэкбурн согласно кивнула головой, но ее подопечная вдруг решительно заявила:

— Что? Сидеть в этом ужасном, холодном экипаже все это время? И не подумаю.

— Но мы же не можем стоять под дождем, дорогая мисс Таллант! — заметила мисс Блэкбурн.

— Конечно, не можем! Вы, моя дорогая, совсем разболеетесь да еще умрете! Здесь поблизости, наверное, найдется дом, в котором и примут нас. Что там за огни?

Недалеко от дороги действительно светились окна какого-то дома. Грум сказал, что когда он ходил на заставу, видел в нескольких шагах отсюда чьи-то ворота.

— Очень хорошо! — живо сказала Арабелла. — Мы сейчас пойдем туда и попросим приютить нас ненадолго.

Но мисс Блэкбурн, робкая душа, слабо возразила:

— Что о нас подумают?

— А что они должны думать? — ответила Арабелла. — Когда в прошлом году какой-то экипаж потерпел аварию у наших ворот, папа сразу же послал Гарри, чтобы тот предложил путешественникам зайти в дом. Мы же не можем сидеть в этом ужасном экипаже без дела и дрожать от холода? Кроме того, я ужасно хочу есть, и надеюсь, они предложат нам что-нибудь. Разве я не права? Ведь сейчас как раз время обеда.

— Нет, это неудобно! — снова попыталась возразить мисс Блэкбурн.

Но Арабелле сомнения попутчицы казались настолько глупыми, что она не стала больше ничего объяснять и попросила грума проводить их до ворот дома, прежде чем он отправится в Грэнтхэм.

Грум пошел впереди. У калитки девушки отпустили его и направились к дому. Одна из них продолжала бормотать что-то о неловкости их положения. А другая совершенно не понимала, почему они не могут попросить приюта. Во всяком случае в Йоркшире любой с радостью открыл бы им двери.