Арабский Халифат в раннее Средневековье

Источники

Основным источником начального ислама служит Коран.

Это очень сложное произведение арабской литературы создавалось в основном в VII веке. Наиболее древние рукописи Корана, написанные куфическими письменами, относятся, вероятно, к началу VIII века. Согласно мусульманскому преданию, Коран в дошедшем до нас виде был составлен и отредактирован в правление халифа Османа (644–656). Поэтому за ним закрепилось название Османова Корана, или Корана в Османовой редакции. Но наряду с этой редакцией, ставшей канонической, существовал ряд других, дошедших до нас только в виде коротких отрывков. По преданию, сохраненному средневековыми арабскими историками, руководящие представители первого поколения мусульман владели своими списками Корана, которые и послужили материалом для составления Османовой редакции. Как видно, не все имевшиеся списки вошли в эту редакцию, так как вплоть до X века в обращении были кораны, отличавшиеся от канонического текста.

Разрешение вопроса о подлинности Корана в его Османовой редакции осложняется тем, что подавляющее большинство европейских арабистов и исламоведов априорно признают весь Коран произведением арабского пророка Мухаммеда, которого они считают «основателем ислама». Исходя из такого суждения, они не замечают существенных несоответствий в книге, если единственным автором ее признать Мухаммеда. Прежде всего обращает на себя внимание (даже при чтении Корана в любом европейском переводе) разнообразие стилей, которое не может быть присущим одному автору. Традиционное объяснение этого разнообразия особыми чертами характера Мухаммеда и превратностями его карьеры не является ни достоверным, ни убедительным. Наряду с этим в Коране встречаются в качестве описаний очевидца такие места, в которых Мухаммед, согласно его традиционной биографии, никогда не бывал. К тому же датировка Корана затрудняется из-за того, что в нем нет ни дат, ни ясного упоминания о достоверных событиях, ни имен исторических деятелей. При этом довольно разнообразный по содержанию материал Корана расположен, как правило, по чисто внешнему признаку — по длине составляющих его 114 сур, или глав; эти главы (не считая некоторых отступлений от принятого порядка) расположены так, что наиболее длинные из них помещены в начале книги, а самые короткие — в конце.

Установление точной датировки Корана и выяснение источников, из которых взяты содержащиеся в нем материалы, является трудной задачей, и, поскольку никто ее пока не решил, приходится рассматривать Коран как литературный памятник и исторический источник периода возникновения ислама.

Имеется несколько десятков хороших переводов Корана на западноевропейские языки, изданных в XIX и XX веках. На русский язык Коран переводился несколько раз в XVIII и XIX веках, но не с подлинника, а с западноевропейских переводов. Первый русский перевод Корана с арабского был выполнен Г. С. Саблуковым и издан в Казани в 1878 году. Вышедший в 1963 г. перевод И. Ю. Крачковского, снабженный ценными филологическими комментариями, страдает стилистическими недостатками, так как после смерти переводчика не был окончательно доработан^{57}.

Вторым основным источником для изучаемого нами периода следует признать «Житие посланника Аллаха» («Сират расул Аллах»), написанное во второй половине VIII века мединцем Ибн Исхаком и дошедшее до нас в обработке выдающегося филолога IX века Ибн Хишама. Важным дополнением к этому произведению служат соответствующие места из «Истории» ат-Табари, который пользовался сочинением Ибн Исхака в его ранней редакции, до нас не дошедшей (если не считать небольшого отрывка, написанного на папирусе).

«Сира» Ибн Исхака была написана в Багдаде по заказу аббасидского халифа Мансура (754–775). Поэтому в ней получили отражение политические притязания Аббасидов, обосновывавшиеся их происхождением от Аббаса, дяди пророка Мухаммеда, и этому «родственнику пророка» приписана выдающаяся историческая роль. Мухаммед же представлен в «Сире» в образе не только арабского, но и мирового пророка. Так отразилась полемика мусульман с христианами и представителями других монотеистических религий. Пользуясь «Сирой» как историческим источником, следует отбросить содержащиеся в ней легенды, затемняющие и искажающие реально-исторический образ Мухаммеда^{58}.

Дополнением к «Сире» может служить «Книга военных походов» («Китаб ал-магази») Вакиди (747–823). Она тоже тенденциозна и засорена религиозными легендами и мифами.

Эти произведения арабской литературы служат основными первоисточниками при изучении проблемы возникновения ислама. Вполне удовлетворить исследователя они не могут, но других источников, которые можно было бы противопоставить им или сопоставить с ними, не имеется.

Все последующие мусульманские авторы биографий Мухаммеда, в котором они персонифицировали сложный процесс возникновения ислама, пользовались этими сочинениями, дополняя и усложняя их показания продукцией фантазии более поздних поколений.

Мекка в начале VII века

Ислам зародился в Мекке, самом крупном населенном пункте Хиджаза. Мекка расположена в котловине, «в долине, не имеющей злаков» (Коран, XIV, 40); она окружена голыми высокими холмами, которые мекканцы называли «горами» (джибал), а проходы между ними — «ущельями» (шиаб). В случаях выпадения дождя в окрестностях по котловине стремительно проносился сель. Несколько раз в Мекке бывало такое сильное наводнение, что вода подмывала фундамент и размывала стены Каабы, сделанные из местного грубого камня.

Окрестности Мекки бесплодны и пустынны; очень скудный травяной покров и чахлый кустарник могли служить кормом только для небольших стад верблюдов и маленьких отар овец. Подпочвенная вода залегала на большой глубине, колодцы встречались редко; часто вода в них сохранялась только на самом дне. Следовательно, жители Мекки не имели возможности заниматься ни скотоводством, ни земледелием.

Можно полагать, что Мекка возникла как остановочный пункт на древнем караванном «пути благовоний» у источника Земзем. Нет возможности установить, даже приблизительно, когда у этого источника обосновались первые оседлые жители. Некоторые историки считают возможным отождествлять с Меккой упоминаемую Геродотом (V век до н. э.) Макарабу.

Этот пункт, разросшийся в большой, по аравийским масштабам, город, еще в древности приобрел религиозное значение. Вода Земзема обрела статус священной — возможно, вследствие того, что она действовала на желудок как слабительное. Издревле высившийся у источника храм Кааба стал объектом паломничества хиджазских бедуинских племен; вероятно, уже в древности в сезон паломничества происходил торговый обмен между мекканцами и бедуинами. По мусульманскому преданию, Кааба была воздвигнута Ибрахимом и его сыном Исмаилом, мифическим родоначальником северных арабов.

Город был расположен вокруг этого древнего святилища, которое еще до возникновения ислама называли «домом Аллаха», а мекканцы с гордостью именовали себя «соседями Аллаха». Голландский ориенталист X. Снук-Хюргронье, проведший целый год в Джидде и Мекке под видом мусульманского законоведа, писал: «Аллах не даровал своим соседям ничего, кроме горькой воды Земзема, камней, песка и нестерпимой жары»^{59}.

Значение Мекки как религиозного центра языческих племен Хиджаза и Западного Неджда сочеталось с ее положением важного торгового пункта. Мекканцы принимали активное участие в международной транзитной торговле и вели торговый обмен с хиджазскими бедуинами. Мекка была выгодно расположена на перекрестке караванных путей, шедших из Йемена в Сирию, Палестину, Ирак и Египет; по Красному морю она была связана с Восточной Африкой. Из Йемена вывозились не только товары местного происхождения, но и предметы торгового обмена, поступавшие морским путем из Индии, Китая и Африки. Летом, пользуясь попутными юго-западными муссонами, мореплаватели отправлялись в Индию и возвращались оттуда зимой, когда эти ветры дули в северо-восточном направлении. Однако развитие непосредственных сношений по морю между Индией и красноморскими гаванями Египта не прекратило движение караванов по древнему «пути благовоний», на котором находилась Мекка.

О крупных размерах мекканской караванной торговли можно судить по скудным, но вполне определенным сведениям, содержащимся в надежных арабских источниках. Так, Табари сообщает о караване в 2500 верблюдов^{60}. Мекканский караван, ставший причиной сражения при Бадре в 624 году, состоял из тысячи верблюдов.

На основании суры 106 Корана можно полагать, что мекканцы снаряжали ежегодно две большие торговые экспедиции (рихла) — зимой и летом. Как известно из других источников, одна отправлялась в Йемен, а другая — на север, то есть в Палестину, Сирию и Египет, иногда в Ирак. Организацией экспедиций ведала богатая верхушка проживавшего в Мекке племени курейш, участником же их мог быть любой мекканец, даже располагавший весьма ограниченными средствами. Конечно, руководящими участниками этих крупных предприятий могли быть только мекканские богачи, господствовавшие в экономической жизни своего города. Стоимость товаров, перевозившихся караваном, попытки разграбления которого привели к сражению при Бадре, определялась в 50 тыс. золотых монет. Члены курейшитского рода омейя вложили в этот караван около 5000 золотых монет, а отдельные богатые купцы — по одной и две тысячи.

Большие мекканские караваны имели проводников и вооруженный конвой. Верблюдов, погонщиков и грузчиков набирали за плату среди окрестных бедуинов. Опытные проводники хорошо знали не только пути и перепутья, но и местонахождение водопоев и пастбищ для верблюдов. Начальник каравана, находившегося в пути, поддерживал связь с Меккой, время от времени посылая в нее гонца на быстроходном верблюде. Были установлены «священные» месяцы, в которые хиджазцы и недждийцы совершали паломничество к Каабе; в эти месяцы запрещалось кровопролитие и сведение кровных счетов. Мекка и ее окрестности были объявлены территорией «харам», то есть священной областью, в которой нельзя было совершать убийства и насилия. На это содержится намек в Коране, в котором от имени Аллаха говорится: «Разве они не видели, что Мы устроили харам безопасным, а люди кругом их выхватываются?» (XXIX, 67), то есть подвергаются грабительским нападениям и теряют имущество и свободу.

В период джахилийи, перед возникновением ислама, такие будущие известные мусульманские деятели, как Абу Бакр, Аббас, Омар, Осман, Талха, названы в источниках «купцами» или «торговыми людьми». Хадиджа, первая жена Мухаммеда, до выхода замуж за него, будучи вдовой, самостоятельно вела караванную торговлю. Аиша, дочь Абу Бакра, ставшая женой Мухаммеда после смерти Хадиджи, принимала участие в работорговле. Абу Джахл нажил большие деньги на торговле благовониями.

В доисламской Мекке не было монетного двора, не чеканилась своя монета. В обращении находились византийские золотые монеты, сасанидское серебро и йеменские (химьяр-ские) деньги. Расчеты производились также золотым песком, поступавшим из Африки и Йемена, где он добывался в руслах рек. Серебряные слитки тоже служили меновой ценностью. Истертые, пробитые и обрубленные монеты принимались на вес. Это получило ясное отражение в языке: арабский глагол «уазана лаху» — «отвесить ему» имел значение «уплатить ему». Конечно, при расплатах нередки были случаи обсчета и обвеса. В Коране такие нечестные приемы (которые, вероятно, были очень распространены) подвергаются решительному осуждению: «Горе обвешивающим, которые, когда отмеривают себе у людей, берут полностью, а когда мерят им или вешают, сбавляют» (LXXXIII, 1–3).

Наряду с торговлей в Мекке получило широкое развитие ростовщичество (по-арабски — риба). Желание принять участие в прибыльной караванной торговле побуждало многих мекканцев среднего и малого достатка обращаться за ссудами к ростовщикам. Несмотря на высокие проценты, они могли надеяться, что после благополучного возвращения каравана не только погасят долг, но и получат хорошую прибыль. Богатые купцы совмещали занятие торговлей с ростовщичеством. Так, Аббас «имел много денег, розданных людям его племени»^{61}. Один из соратников Мухаммеда, находясь в Медине, беспокоился о своих деньгах, которые он отдал в рост мекканским купцам^{62}. Заимодавцы обычно давали динар за динар, дирхем за дирхем, то есть за ссуду взимали 100 процентов. В Коране (III, 125) Аллах, обращаясь к верующим, предписывает: «Не пожирайте роста, удвоенного вдвойне». Это можно понимать так, что за ссуду брали 200 и даже 400 процентов. В сети мекканских ростовщиков попадали не только их сограждане и соплеменники, но и члены хиджазских бедуинских племен, принимавшие участие в мекканской торговле. Как в свое время в древних Афинах, в Мекке «основным средством для подавления народной свободы служили… деньги и ростовщичество»^{63}.

Постоянными крупными участниками мекканской караванной торговли были жители Таифа, по крайней мере верхушка проживавшего в нем племени сакиф. Экономические связи Мекки и Таифа были настолько тесными, что эти города называли Маккатани, то есть «две (или обе) Мекки».

Жители Таифа и его окрестностей снабжали не имевших ни садов, ни огородов мекканцев фруктами и овощами. В Таифе и его окрестностях находились дачи богатых мекканцев, где они спасались от летней жары.

В Мекке торговля и ростовщичество ускорили процесс разложения первобытно-общинных отношений. В самом городе и его округе (подобно тому, как это происходило в античной Греции доклассового периода) денежные отношения воздействовали на родовой строй как разъедающая кислота, так как этот строй «абсолютно несовместим с денежным хозяйством…»^{64}.

Верхушка племени курейш в своем экономическом и социальном развитии значительно опередила верхние слои других племен. Среди десяти родов, составлявших племя курейш, господствующее положение занял род омейя. К этому роду принадлежало большинство наиболее богатых купцов и ростовщиков, которые выделяли из своей среды начальников больших торговых караванов и пользовались преобладающим влиянием и реальной властью среди своих сограждан и тех хиджазских племен, которые экономически зависели от Мекки. Эти богатые и влиятельные мекканцы жили в домах, расположенных вокруг Каабы, в центре города, в той его части, которая называлась ал-Батха, что значит равнина, площадь; поэтому их выделяли из общей массы городского населения под почетным наименованием «курейшиты центра».

Курейшитская верхушка обладала не только деньгами и товарами, но и обрабатываемыми землями, рабами и скотом. Так, членам рода омейя принадлежали химы в Северном Хиджазе. В этих химах находились искусственно орошаемые посевы злаков и рощи финиковых пальм, на которых использовался рабский труд. В некоторых химах занимались разведением породистых лошадей.

Помимо рядовых членов племени курейш, подпавших под господство верхушки племени, в Мекке проживали еще ахлаф — «союзники». Это были пришельцы из других племен, поселившиеся в большом торговом городе на положении покровительствуемых союзников, своего рода побратимов коренного населения. Они принимали участие в торговой деятельности курейшитов и обладали средствами вполне достаточными для существования. Такая же категория населения и под тем же названием «ахлаф» была известна в Таифе. Наименее обеспеченной частью населения Мекки были жители окраин (завахир). Это были преимущественно бедуины, бежавшие из своих племен; среди них, вероятно, встречалось немало салуков и таридов. Их привлекал большой город, в котором можно было заработать, обслуживая караванную торговлю в качестве упаковщиков вьюков, грузчиков, неквалифицированных ремесленников, пастухов, самоучек-ветеринаров, а иногда и погонщиков. Это был очень беспокойный, а частью и преступный люд. Кроме того, в Мекке проживало немало иностранцев, прибывших из соседних стран, — бродячих торговцев, ремесленников, содержателей питейных заведений. Будучи христианами, иудеями или зороастрийцами, они оказывали некоторое идеологическое влияние на мекканцев и окрестных бедуинов.

Мекканское племя курейш имело такую же родоплеменную организацию, как и все племена в Аравии, но поскольку в нем процесс разложения первобытно-общинных отношений зашел гораздо дальше, чем в других племенах, в Мекке обнаруживались признаки зарождения государственных учреждений. Была сформирована полиция из рабов — «аха-биш», функционировал «дом собрания» и совет старейшин.

Крупные купцы, ростовщики и рабовладельцы составляли особую группировку, известную под названием «мала».

Слово «мала» значит «сонм, знать». Например, по понятиям арабов, ангелы составляли «ал-мала ал-ала» — высший сонм. В Коране «мала» имеет значение «знать» или «начальники племени» (XXIII, 34); этим словом обозначаются также вельможи древнеегипетского фараона (XXIII, 48; XXVI, 33). Эта курейшитская «знать» собиралась у стены Каабы, когда надо было обсудить общественные дела — прежде всего обстоятельства, связанные с отправкой или прибытием торговой экспедиции. Это собрание мекканской «знати» можно уподобить древнеафинскому ареопагу при зарождении этого учреждения.

Основателем «дома собрания» (дар ан-надва) предание считало легендарного Кусайя ибн Килаба. Как сообщает Табари, Кусайя устроил у себя «дом собраний» и обратил его дверь в сторону храма Каабы. Тот же историк пишет: «Как женщина, так и мужчина из племени курейш заключают брак только в доме Кусайя ибн Килаба, и (курейшиты) совещаются между собой о деле, которое представится им, только в его доме и привязывают знамя войны с другим племенем»^{65}.

Курейшитская знать считала, что свои обязанности и привилегии она получила по наследству от легендарного Кусайя. Как сообщает Табари, «жители Мекки вручили власть Кусайя… и он обладал властью, которой подчинялось его племя, и были у него хиджаба, сикая, рифада, надва и лива»^{66}. Хиджаба — это хранение ключей Каабы. Сикая — обязанность снабжать водой паломников, приходивших к храму для совершения религиозных обрядов. Рифада — сбор средств, дававшихся курейшитами на кормление неимущих паломников. Лива (знамя) — кусок белой материи, который в случае начала войны с каким-либо племенем привязывали на конец копья и вручали военачальнику — раису.

В изучаемый нами период все это сосредоточилось в руках верхушки рода омейя. Эти обязанности — а точнее сказать, привилегии, — давали ей возможность оказывать влияние на паломников, приходивших из бедуинских кочевий и приносивших продукты скотоводства и охоты для обмена на изделия городских ремесел и товары, привезенные из зарубежных стран.

Интересное и весьма показательное явление представляли собой «ахабиш». Бельгийский арабист А. Ламменс в исследовании^{67}, основанном на обильных источниках, убедительно показал, что это были африканские рабы, принадлежавшие богатым курейшитам. Последние использовали их как вооруженный конвой при караванах и как полицейскую силу в Мекке для охраны Каабы (где хранилась курейшитская казна) и своих жилищ, которым могли угрожать беспокойные и недовольные жители мекканских окраин и неимущие паломники.

Следует также обратить внимание на слово «иляф» в Коране (CVI, 1–2). Г. С. Саблуков переводит его устаревшим русским словом «соглас», а И. Ю. Крачковский придает ему широкое значение слова «союз». По нашему мнению, этому арабскому слову более всего соответствует значение «содружество» в смысле способности курейшитов к совместным действиям, необходимым при организации крупных торговых экспедиций. На основании арабских источников возможно предположение, что под этим словом понимались торгово-дипломатические договоры, заключавшиеся курейшитами с иностранными государями и правителями.

Ханифизм и ислам

Ханифизм, оформившийся как религиозно-моральное учение в земледельческой Йемаме, получил распространение и в Западной Аравии. В этой стране идея единобожия и аскетическая практика не представляли собой ничего необычного, так как сравнительно многие жители уже испытали на себе влияние монотеистических религий — христианства и иудаизма, а некоторые и восприняли одну из этих религий. Но в Мекке, являвшейся одним из важных центров арабского политеизма, распространению ханифизма препятствовал хорошо организованный культ Каабы. Этот культ, выражавшийся в поклонении идолам, был тесно связан с экономической деятельностью курейшитов и освящал их влияние на бедуинские племена. Поэтому курейшитская знать вела упорную борьбу за сохранение многобожия и идолопоклонства.

Но эпоха политеизма в Аравии приближалась к концу. В разлагавшемся первобытно-общинном обществе уже появились элементы новых классовых отношений, а это не могло не привести к существенным идеологическим изменениям: монотеизм — в его арабской форме ханифизме — должен был прийти на смену политеизму.

Прежде всего ханифы боролись против наиболее грубого проявления политеизма в виде идолопоклонства. Противопоставляя племенным и местным божествам своего единого рахмана, они выражали идею всеарабской религии. В Мекке ханифам предстояло вести особенно упорную борьбу, так как здесь политеистическое вероучение имело наиболее солидный базис по сравнению с другими племенами, а культ был гораздо лучше организован.

«Сира» Ибн Исхака вполне определенно представляет Мухаммеда в начале его религиозной деятельности как типичного ханифа. Вероучение мекканских ханифов изложено в «рахманских» сурах Корана. В более ранних материалах этого сборника, которые европейские исследователи группируют под названием «поэтические» суры, содержатся фантастические представления о скором наступлении конца света, о страшном суде и о загробном существовании людей. В этих материалах идея единобожия является господствующей и проповедуется особенно настоятельно. Содержание «поэтических» сур (если отбросить шаманские заклинания, относящиеся к периоду политеизма) ни в чем не расходится с учением ханифов; только в этих сурах в большей мере, чем в ханифизме, проявилось влияние иудейского и христианского сектантства, приверженцев которого можно было в немалом числе встретить в доисламской Мекке среди посещавших ее и проживавших в ней иностранцев.

Уже в самых ранних сурах проявляется весьма интересная и существенная деталь. Единый бог выступает под именем Аллах, то есть носит имя племенного божества курейшитов, и сохраняется культ Каабы как «дома Аллаха».

Ханифизм в его мекканской форме, создание которой приписывают Мухаммеду, не мог получить широкого распространения в Мекке. Причину этого явления следует искать не только в противодействии, оказанном новому учению курейшитской господствующей верхушкой. Гораздо важнее были социальные причины. Социально-экономические противоречия в Мекке были куда больше, чем в племенах. Мекканцы, несомненно, стремились избавиться от засилья господствующей верхушки и ростовщической кабалы, а рабы, конечно, хотели освободиться из рабства. Мекканский же ханифизм не мог привлечь и удовлетворить угнетенных и обездоленных. Он давал далеко не заманчивую перспективу гибели мира и обращал взоры верующих к загробному миру, обещая только после смерти лучшее существование. Устрашение грядущей катастрофой светопреставления и мучениями в геенне не могло оказать желаемого воздействия на арабов того времени. Это следует объяснять не только широко распространенным неверием в загробный мир, но и деловой практичностью мекканцев.

Поэтому, под влиянием социальных потребностей населения, мекканский ханифизм перешел в следующий этап развития, который уже можно рассматривать как возникновение новой религии — ислама. Вероучение времени зарождения этой религии получило свое выражение в мекканских «пророческих» сурах. В них наряду с единством Аллаха выдвигается другой, не менее важный догмат о «посланнике Аллаха» (расул аллах), который претендует на положение единственного посредника между верховным существом и людьми.

В «пророческих» сурах обращено гораздо большее внимание — по сравнению с «поэтическими» — на некоторые земные, реальные явления. Прежде всего осуждается и безоговорочно запрещается ростовщичество — самая болезненная язва мекканской экономической жизни. От непомерного хищничества и алчности мекканских ростовщиков сильно страдали население Мекки и окрестные бедуинские племена. В Коране сказано: «То, что вы даете в рост, чтобы оно возросло от имущества других людей, не возрастет перед Аллахом» (XXX, 38).

В отличие от ростовщичества торговля, наоборот, называется не только допустимым и даже похвальным занятием. Аллах-рабовладелец наделен типичными чертами купца; в его образе отразилась торговая обстановка Мекки. Из «Сиры» видно, что Мухаммед, выступая вероучителем, продолжал заниматься торговыми делами. Курейшиты, подвергая сомнению его пророческую миссию, с насмешкой говорили ему: «Какой же ты пророк! Ты ходишь по рынкам, как самый последний из нас». Как полагают, ответом на это является стих Корана, в котором Аллах говорит: «И до тебя мы не посылали посланников, которые бы не ели пищи и не ходили по рынкам» (XXV, 22).

В «пророческих» сурах встречаются особенно настоятельные призывы соблюдать правильность в мере и весе, то есть быть честными при сделках и расчетах. «И будьте верны в мере, когда отмериваете, и взвешивайте правильными весами» (XVII, 37). Наряду с запрещением растрачивать имущество сирот предписывается: «Выполняйте меру и вес по справедливости» (VI, 153); «Полностью соблюдайте верность в мере и весе» (XI, 85). В качестве неоспоримого аргумента приводится отдельный целеустремленный творческий акт Аллаха: «И небо Он воздвиг и установил весы, чтобы вы не нарушали весов. И устанавливайте все справедливо и не уменьшайте весов» (LV, 6–8). По представлению Корана, в день страшного суда будут приведены в действие «весы верные», на которых будут взвешены дела людей; при этом от имени Аллаха говорится: «Достаточны Мы как счетчики» (XXI, 48).

В этих и им подобных призывах и предписаниях получили выражение кровные интересы мекканского торгового люда, постоянно страдавшего от отсутствия коммерческой честности у заправил караванной торговли и у ростовщиков. Выше мы уже видели, как осуждает Коран «обвешивающих» (LXXXIII, 1–3).

Согласно историческому преданию, Мухаммед и почти все его мекканские последователи были выходцами из средних и малоимущих слоев населения, испытывавших на себе суровую и жестокую власть «курейшитов центра». Мухаммед принадлежал к роду хашим, который не владел богатством и не пользовался влиянием. Следовательно, он и его ближайшее окружение вполне могли проникнуться интересами и нуждами среднего и мелкого мекканского торгового люда.

Деятельность первых мусульман в Мекке завершилась полным провалом. Нет оснований полагать, что они создали в своем городе какую-либо организацию. Не всегда мог Мухаммед выступать публично со своими проповедями; для слушания их и для молитвы его приверженцам приходилось собираться тайно где-нибудь в пригородах и даже в «ущельях» из боязни преследований. Согласно «Сире», мусульмане оказались в таком стесненном и опасном положении, что Мухаммед был вынужден часть их отправить в Эфиопию под покровительство христианского негуса. Оставшиеся же в Мекке во главе с Мухаммедом подверглись бойкоту: мекканцы отказались заключать с ними брачные союзы и вести торговые дела. Интересно, что их сородичи не могли оказывать им никакой помощи и защиты. Это показывает, что экономическая зависимость мекканцев от «курейшитов центра» была сильнее кровных связей.

Ислам в Мекке не обрел социальной опоры; он не получил поддержки как со стороны населения города, так и бедуинов прилегающих к нему районов. К тому же «курейшиты центра» оказывали новой религии решительное противодействие, а ее последователей подвергали гонению.

По преданию, Мухаммед выступил в роли проповедника в 610 году, но лишь через двенадцать лет окончательно убедился в полной невозможности достичь успеха в своем родном городе. Попытка найти последователей в соседнем Таифе также не удалась: он был встречен жителями градом камней. По преданию, возвращаясь в Мекку, он для самоуспокоения выступил с проповедью перед толпой джиннов.

Выход из создавшегося положения первые мусульмане нашли в решении переселиться в Иасриб-Медину. Это переселение (по-арабски — хиджра) произошло осенью 622 года.

Мусульманская община верующих в Медине

Иасриб, он же Медина, представлял собой обширный оазис, культурная площадь которого ограничивалась харрами с востока и запада и отрогами горной цепи с севера и юга. На равнине оазиса были разбросаны поселения местных племен и дары. Населенные пункты отделялись один от другого возделанными полями, садами, огородами и пальмовыми рощами. Основное население оазиса составляли три «еврейских племени» — кейнука, курайза и надир — и два арабских — аус и хазрадж; также на территории оазиса жили мелкие племена и роды, находившиеся на положении, сходном с положением мекканских и таифских ахлаф. Достоверность старого предания, что мединские «евреи» были прямыми потомками переселенцев из Палестины, покинувших свою страну в I веке н. э., после Иудейской войны, подвергается сомнению. Мединские «евреи» (по крайней мере большинство из них) были коренными арабами, исповедовавшими иудейскую религию. Они говорили на арабском языке — возможно, на местном диалекте, в котором встречались древнееврейские слова и выражения; они были ценителями доисламской арабской поэзии и из их среды вышли некоторые арабские поэты. Их родоплеменная организация ничем не отличалась от арабской.

Мединские «еврейские» племена считались наиболее древними поселенцами Иасриба. Арабские племена аус и хазрадж, генеалогически связанные с южноарабскими племенами, появились в оазисе позднее, когда значительная (и, возможно, лучшая) часть его уже была занята «евреями». Последние занимались земледелием. Среди них были и ремесленники; особенно славились качеством своих изделий ювелиры, изготовлявшие женские украшения, а также оружейники, продукцию которых охотно покупали бедуины. По некоторым данным, «евреи» сравнительно с арабами обладали более совершенными навыками и приемами обработки и орошения полей и садов, отличались большим трудолюбием и достигли более высокого материального уровня.

Можно полагать, что ауситы и хазраджиты, тоже занимавшиеся земледелием, ощущали недостаток в земельных площадях. Однако прямыми данными, показывающими, что они страдали от малоземелья, мы не располагаем. В самом оазисе и на участках между харрами имелось достаточно пригодной для обработки земли, но на ее возделывание, а главное, на орошение приходилось затрачивать много труда. Между ауситами и хазраджитами нередко происходили столкновения, иногда переходившие в длительную вооруженную борьбу. Успех этой борьбы часто зависел от того, на чью сторону становилось то или иное «еврейское» племя.

В военном отношении мединские «евреи» были слабее арабов. Поэтому они мирились с положением людей, находившихся под покровительством и защитой то ауситов, то хазраджитов. Но, как и все исповедующие иудейскую веру, они связывали с грядущим пришествием мессии надежды на возрождение своего могущества и господства в недалеком будущем. Эти надежды «евреев» мединские арабы, по мнению ряда европейских арабистов, воспринимали как угрозу. Поэтому-то, дескать, они и приняли мекканца Мухаммеда в качестве своего пророка, который мог сыграть роль арабского мессии. Такое представление едва ли соответствует исторической действительности.

Суть дела заключается в том, что в арабских племенах Медины еще до возникновения ислама получило распространение христианство в форме одного из сектантских учений. Известно, что в этих племенах были монахи; некоторые из них принимали очень активное участие в вооруженных столкновениях между ауситами и хазраджитами. Самое название «ансар», как стали называться мединские последователи Мухаммеда, происходит от корня «н-с-р», как и «насара» — христиане.

Даже согласно мусульманскому преданию, ансары действовали в Медине за несколько лет до хиджры. Они, как христианские сектанты, не признававшие божественности Христа и считавшие его выдающимся пророком, вполне могли воспринять ислам с его догматами о едином боге и страшном суде. Переговоры между Мухаммедом и представителями мединских ансаров начались за два-три года до хиджры.

Мединские арабы были враждебно настроены к господствующей верхушке мекканских курейшитов. Основной причиной враждебности могло служить то, что хищные щупальца мекканских ростовщиков дотянулись и до Медины. Поэтому мединские арабы были готовы принять в свою среду проповедника единобожия, который враждовал с правителями Мекки. Немаловажное значение могло иметь и то, что Амина, мать Мухаммеда, была родом из Медины.

Предприняв переселение в Медину к далеко не дружественным племенам, мекканские мусульмане порывали всякие связи со своими соплеменниками и сородичами и становились их врагами. Чтобы не оказаться в Медине в незавидном положении таридов, они выполнили формальный акт добровольного расторжения родственных связей. Этот акт «Сира» представляет как следствие разрешения, данного Мухаммеду его дядей Аббасом. В Медине мекканские переселенцы стали называться мухаджирами, то есть людьми, совершившими хиджру.

В Медине мухаджиры и ансары образовали особую организацию — умму («общину верующих»). Она отличалась от существовавших в Аравии объединений людей прежде всего тем, что ее основой служила принадлежность членов к одному вероучению. Во главе уммы стал человек, пользовавшийся авторитетом вероучителя и находившийся, по мнению его последователей, в постоянных сношениях с Аллахом. Это были надродовая и надплеменная организация, вступление в которую было открыто для всех, кто признавал ее вероучение. Входившие в нее единоверцы — муминун — были убеждены, что ими правит Аллах через своего посланника, который непосредственно от Аллаха получает распоряжения не только по политическим и общественным делам, но и по личным — например, таким, как отношения с женами.

Согласно «Сире», Мухаммед прибыл в Медину по приглашению представителей племени хазрадж и стал гостем этого племени. Но он не оказался в зависимом положении дахила, состоящего под покровительством чужого племени, а сразу занял независимое положение. Предание объясняет это тем, что он как глава мухаджиров и первых ансаров заключил договор с мединскими «евреями» и арабскими племенами.

Через несколько лет после хиджры все арабское население Медины уже вошло в состав мусульманской общины, а «еврейские» племена были выселены и частично истреблены. Мухаммед же как вероучитель, находившийся в постоянном общении с Аллахом, стал выполнять функции правителя Медины, судьи и военачальника.

Верхний слой уммы составляли мухаджиры — из их среды вышли руководители общины; ансары, составлявшие большинство, находились в подчиненном положении. В Коране «верующим» — муминун — противопоставляются муслимун, то есть покорные, подчиняющиеся. Они политически зависели от общины, выполняли распоряжения ее руководства и платили закят (налог) в казну общины.

В Коране обращается серьезное внимание еще на одну категорию людей, которая, по-видимому, играла немаловажную роль в политической жизни Медины. Эти люди названы мунафикун, что обычно переводят словом «лицемеры». Оно может иметь также значение «колеблющиеся», «сомневающиеся». В Коране о них говорится с явной неприязнью и раздражением. «Лицемеры и лицемерки — одни от других: они внушают неодобряемое и удерживают от признаваемого и зажимают свои руки. Забыли они Аллаха, и забыл Аллах про них. Поистине, лицемеры — они распутники. Обещал Аллах лицемерам, и лицемеркам, и неверным огонь геенны — на вечное пребывание там… И проклял их Аллах» (IX, 68–69). Разоблачению «лицемеров» и предостережению членов общины от их козней посвящена целиком сура LXIII, носящая заглавие «Лицемеры». Из этой суры видно, что мунафикун представляли оппозицию, выступавшую против руководства уммы. Они подвергали сомнению подлинность пророческой миссии Мухаммеда и были против снабжения его самого и его окружения материальными средствами; они состояли в умме, а потом вышли из нее — «они уверовали, потом стали неверными» (LXIII, 3).

В мединских сурах особое внимание обращено на регламентацию собственнических отношений. За покушение на права собственника установлено строгое наказание: «Вору и воровке отсекайте их руки в воздаяние за то, что они приобрели, как устрашение от Аллаха» (V, 42). Детально разработаны права наследников на имущество, оставшееся после смерти его владельца. В правилах раздела наследства предусмотрены все степени родства и свойства, точно установлены доли наследуемого имущества, которые имеет право получить каждый родственник и свойственник. Проявлена забота об имущественных интересах малолетних сирот: их опекунам запрещается, под страхом адских мучений, присваивать имущество сирот или растрачивать его, или заменять в нем «добротное негодным» (IV, 2). Опекунам малолетних и слабоумных предписано предоставлять опекаемым пищу и одежду и обращаться с ними приветливо («говорите им слово благое», IV, 4).

В области семейных отношений Коран освящает господствующее положение мужчин. Женщина не является совершенно бесправной, но подчинена мужчине и зависима от него. «Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества» (IV, 38). «Мужчины выше их [женщин] степенью» (II, 228).

В Коране нет и следа каких-либо пережитков матриархата и полиандрии; семья в нем всегда патрилокальна. Но Коран освящает и законодательно закрепляет твердо установившийся обычай многоженства. Следует обратить внимание на то, что разрешение многоженства в Коране связано с опекой сирот женского пола. «А если вы боитесь, что не будете справедливы с сиротами, то женитесь на тех, что приятны вам, женщинах, — и двух, и трех, и четырех. А если боитесь, что не будете справедливы, то — на одной или на тех, которыми овладели ваши десницы» (IV, 3). Этот не вполне ясный стих Корана предоставлял возможность для самых широких толкований. Но в любом случае в нем выражено одобрение моногамии. Это вполне отвечало имущественным отношениям и интересам муминун.

Коран освящает и другой широко распространенный обычай сожительства с рабынями. Такая связь даже предпочитается брачным узам с иноверкой: «Верующая рабыня лучше многобожницы» (II, 220). Ребенок от рабыни, признаваемый его отцом, пользуется теми же правами, что и дети от законных жен.

За нарушение супружеской верности Коран предписывает телесное наказание: «Прелюбодейку и прелюбодея — побивайте каждого из них сотней ударов» (XXIV, 2). Виновные в таком нарушении брачного права могут вступать в брак только с подобными им правонарушителями или с многобожниками и многобожницами. Но обвинение в акте прелюбодеяния должно быть подтверждено четырьмя свидетелями-очевидцами. Те же, «которые бросают обвинение в целомудренных» и не могут привести четырех свидетелей, считаются клеветниками и получают по восемьдесят ударов плети. Если муж обвиняет свою жену в неверности и не может выставить четырех свидетелей, то обязан четырежды призвать Аллаха в свидетели и заявить, что на нем проклятие Аллаха, если он лжет. Однако обвиняемая им жена освобождается от обвинения и наказания, если она четырежды призовет Аллаха в свидетели своей невиновности и тоже заявит, что на ней будет тяготеть проклятие Аллаха, если она лжет (XXIV, 3–9).

Появление суры XXIV «Свет» и содержащихся в ней предписаний о поведении женщин мусульманское предание объясняет загадочным приключением Аиши. Эта молодая жена уже постаревшего Мухаммеда, сопровождая его в одном походе, отстала от отряда и появилась в его расположении только на другой день в сопровождении молодого араба, который, как они оба уверяли, подобрал ее на дороге. Конец пересудам и сплетням положило полученное Мухаммедом откровение Аллаха, вошедшее в данную суру.

Некоторые зарубежные ориенталисты замечают, что Коран смотрит на женщину глазами ревнивого мужа. Враждебно настроенные к исламу авторы (и прежде всего христианские миссионеры) объясняют предписания Корана о браке и семье преимущественно и даже исключительно чувственностью Мухаммеда, которая, по их представлениям, к концу его жизни приняла патологический характер. На самом же деле, как это видно из исторического предания, большинство браков Мухаммеда имело политическую подоплеку. Наибольшим влиянием пользовались его жены, бывшие дочерями его двух наиболее близких и деятельных соратников — Абу Бакра и Омара; к этой же категории следует отнести и Зейнаб, разведенную жену его приемного сына Зейда.

Другие жены Мухаммеда были взяты из племен, с которыми он вступал в союзнические отношения или подчинял своей власти. В Медине Мухаммед одновременно состоял в браке с девятью женщинами^{68}. Возможно, что многоженство Мухаммеда было вызвано его положением правителя большого города — Медины.

В разводе Коран предоставляет преимущественное право мужу; расторжение брака происходит по его инициативе. Жена не имеет ни права, ни возможности прогнать неугодного ей мужа, а может только жаловаться на него. Коран, в котором на защиту имущества обращается гораздо больше внимания, чем на защиту личности, проявляет некоторую заботу об имущественных интересах разведенной жены, например: «И давайте женам их вено в дар». Однако если жена предоставит из вено что-либо мужу, он не должен отказываться (IV, 3). Этот стих впоследствии послужил многим мужьям основанием для вымогательства имущества и денег у своих жен. Коран не разрешает мужьям брать что-либо из того, что они отдали своим женам, но тут же делается оговорка со ссылкой на «ограничения Аллаха», позволяющая мужу брать выкуп с жены за развод (II, 229). Так же условно предписание Корана не удерживать насильно жену, получившую развод (II, 231).

Исключительное внимание уделяется в Коране точному установлению отцовства. Этим вызваны тщательно разработанные правила о выдерживании сроков, до истечения которых разведенной жене запрещается вступать в новый брак. Женщин, получивших развод, Коран ставит в такое положение, в котором они лишены возможности «скрывать то, что сотворил Аллах в их утробах» (II, 228). Соблюдение сроков, в течение которых разведенные жены и вдовы обязаны находиться в небрачном состоянии, служит надежной гарантией для точного определения, от кого происходят их дети. А это обеспечивает достоверное определение наследников, имеющих право на получение имущества после смерти его владельца.

Законодательство Корана предоставляет и обеспечивает мужчинам господствующее положение в семье и обществе.

Для обуздания и вразумления непокорных, строптивых жен мужу не только разрешается, но и предписывается ругать их, бить и лишать супружеской взаимности: «Тех [жен], непокорности которых вы боитесь, увещайте, и покидайте их на ложах, и ударяйте их» (IV, 38).

Неверных жен («тех из ваших женщин, которые совершат мерзость») Коран предписывает, если их неверность будет доказана четырьмя свидетелями: «держите их в домах, пока не успокоит их смерть или Аллах устроит для них путь» (IV, 19).

По Корану препятствием для вступления в брак служит не только кровное, но и молочное родство: запрещается жениться не только на своих матерях, сестрах и дочерях, но и на кормилицах и их дочерях, а также одновременно состоять в браке с двумя сестрами (IV, 26–27). Это тоже отвечало интересам собственников, так как кровосмесительные браки создавали осложнения при разделе наследства. Кроме того, арабы, конечно, заметили, что кровосмесительство приводит к вырождению.

Политика мединской общины

Во главе мединской «общины верующих» стоял «посланник Аллаха». Он пользовался непререкаемым авторитетом, как единственный представитель Аллаха на Земле, передававший людям не только божественную религиозную истину, но и распоряжения и предписания, связанные с политическими и общественными событиями и даже личными делами отдельных верующих. Арабо-мусульманские толкователи (муфассирун) Корана связывали отдельные суры и стихи этой книги с определенными историческими событиями, и их толкования воспринимали европейские биографы Мухаммеда и историки ислама. Эти толкования субъективны, так как в Коране нет ясного изложения событий, а имеются только намеки (иногда очень смутные) на них. Но вполне можно признать, что некоторые божественные откровения Корана являлись точным выражением мыслей и намерений руководителей общины. Среди этих руководителей мусульманское предание на первое место выдвигает двух ближайших соратников Мухаммеда — Абу Бакра и Омара. Их воздействие на Мухаммеда представлено настолько активным и эффективным, что А. Шпренгер считал возможным признать Омара подлинным «основателем ислама». Во всяком случае, руководящий триумвират в составе Мухаммеда, Абу Бакра и Омара пользовался наибольшей властью и влиянием в мединской общине.

Основным проявлением внешней политики мединской общины была борьба с Меккой за обладание ее святилищем и господство в Западной Аравии. По сведениям «Сиры»^{69}, Мухаммед уже в первый год своего пребывания в Медине посылал своих последователей на торговые пути с предписанием нападать на мекканские караваны. Первое время такие предприятия, возможно, имели главной целью захват добычи, которая могла бы послужить средством существования для неимущих и бездомных мухаджиров. Но уже в следующем году руководство общины начало экономическую войну с Меккой. Нападения на мекканские караваны не только обещали богатую добычу, но и нарушали нормальную торговую деятельность мекканцев, для большинства которых она была основным источником существования. Скоро мекканцы стали жаловаться, что «Мухаммед и его сподвижники сделали нашу торговлю одноглазой»^{70}, то есть вдвое сократили ее.

В 624 году мединские «верующие» тщательно подготовили нападение на большой мекканский караван, следовавший из Сирии. Но опытный и предусмотрительный начальник каравана Абу Суфиан заблаговременно сумел разгадать намерение мединцев и через гонца известил мекканцев об опасности, угрожавшей каравану. Мекканцы, заинтересованные в спасении своих товаров, спешно выступили для его защиты. У колодцев Бадра они встретили отряд Мухаммеда, от которого караван Абу Суфиана спасся, пройдя по дорогам красноморского побережья в Мекку. Между тем у Бадра завязалось сражение, в котором мекканцы потерпели поражение.

В следующем году мекканские курейшиты совместно с союзными бедуинами выступили против Медины. В это время в «общине верующих» наблюдалось несогласие и оживилась деятельность «лицемеров», а в результате часть войска Мухаммеда покинула его на походе, после выступления из Медины. Сражение при горе Оход (Ухуд) завершилось разгромом мединского войска.

В 626 году курейшиты решили воспользоваться своим численным превосходством, чтобы нанести решительный удар «общине верующих», и совместно со своими бедуинскими союзниками предприняли второй поход на Медину. Опасаясь нового разгрома, мединские арабы не вышли в поле, а предпочли применить оборонительную тактику. Арабское историческое предание придает исключительное значение новому тактическому приему мединцев: следуя совету перса Сальмана ал-Фариси, бывшего раба, ставшего мусульманином, они вырыли окоп, в котором засели их лучники. Такой невиданный в Аравии способ обороны лишил курейшитов возможности ввести в дело бедуинскую конницу.

Осада Медины затянулась. Зимние дожди и суровый северный ветер, как гласит предание, причиняли осаждающим много неприятностей и вызывали раздражение мекканцев, особенно бедуинов. Но главное заключалось в том, что эмиссарам мединских верующих удалось использовать старое недовольство бедуинских союзников Мекки зависимым положением от курейшитов, которое привело их к участию в тяжелой и бесполезной для них осаде Медины. Тайные переговоры представителей Мухаммеда с командирами отрядов сильного племени гатафан привели к уходу бедуинов из лагеря осаждающих. Мекканцы, оставшиеся в небольшом числе, были вынуждены снять осаду.

После этой неудачи мекканцев руководители «общины верующих» усилили свою деятельность в бедуинских племенах, привлекая их на сторону Медины. В то же время в господствующей верхушке мекканских курейшитов (по крайней мере среди ее наиболее дальновидных и реально мыслящих деятелей) создавалось правильное представление о действительном соотношении сил и о возможностях, которыми обладали обе стороны. Трезвая оценка положения должна была вызвать у курейшитов стремление к соглашению с «общиной верующих» в лице Мухаммеда.

В 628 году мединские «верующие» совершили очень важный акт, имевший большие политические последствия. В сезон паломничества они отправились в хадж и тем самым показали, что Кааба признается ими как наиболее почитаемое святилище и что они считают для себя обязательным выполнение традиционных религиозных обрядов. Следовательно, исповедники новой религии и члены новой религиозной организации не покушались на умаление значения Мекки как религиозного центра.

В местечке Худайбии, недалеко от Мекки, вооруженный отряд курейшитов преградил путь мединским паломникам. Возможно, курейшитская верхушка опасалась возбуждения населения Мекки и опасных для нее беспорядков при появлении нежданных паломников. Тем не менее в Худайбии без особых трудностей было заключено письменное соглашение, по которому мединским верующим предоставлялось право в следующем году совершить хадж в Мекку.

Это соглашение, или «перемирие» (как его иногда называют), мусульманское предание расценивает как выдающуюся дипломатическую победу Мухаммеда. Важно было то, что господствующая верхушка Мекки признала «общину верующих» как равноправную сторону, как де-факто и де-юре существующую организацию.

Ко времени заключения Худайбийского соглашения «община верующих» уже владела всей территорией Мединского оазиса. Мухаджиры, составлявшие верхний, наиболее влиятельный слой общины, получили земли, жилища и имущество, отобранное у трех «еврейских» племен. Мусульманская феодальная историческая литература обращает большое внимание на религиозные разногласия между мединскими раввинами и Мухаммедом. Раввины обвиняли арабского вероучителя в незнании Торы; его проповеди на библейские темы нередко вызывали их насмешки, издевательство и злорадство. Мухаммед находил выход из затруднительного положения, обвиняя иудейских книжников в фальсификации Священного Писания, в замене его различными вымышленными текстами. В Коране сохранились явные следы религиозных препирательств, которые свойственны представителям конкурирующих религий. «Среди них есть простецы, которые не знают писания, а только мечты. Они только думают. Горе же тем, которые пишут писание своими руками, а потом говорят: «Это от Аллаха» (II, 73).

Но религиозные споры и пререкания, которые, конечно, усиливали взаимную неприязнь, не могли служить ни единственной, ни основной причиной выселения и частичного истребления «еврейских» племен в Мединском оазисе. Основной причиной враждебной политики руководства общины верующих по отношению к мединским «евреям» стало то, что последние владели хорошо возделанными землями, укрепленными поселениями и ценным имуществом, в то время как многие мухаджиры все еще оставались неимущими, продолжали жить в домах своих мединских побратимов и не имели оружия. Кроме того, между «верующими» и «евреями» наблюдалась не только религиозная рознь, но и политическая вражда. Мединские «евреи» не принимали участия в походах и сражениях «верующих», но сочувствовали мекканским курейшитам и поддерживали с ними тайные дружественные отношения.

Первым объектом нападения «верующих» в Медине явилось «еврейское» племя кейнука. После битвы при Бадре, в обстановке подъема и уверенности в своих силах, Мухаммед обвинил это племя в нарушении договора, заключенного в год хиджры. Это нарушение выражалось в ведении тайных переговоров с Абу Суфианом, главой мекканских курейшитов. Племя кейнука не оказало вооруженного сопротивления «верующим» и перебралось к своим единоверцам в Вади-л-Кура, а затем переселилось в Адриа, в Сирии. Жилища и возделанные земли выселенного племени были переданы во владение нуждавшихся мухаджиров. В качестве добычи «верующие» захватили много мечей, копий, щитов и кольчуг, изготовленных ремесленниками изгнанного племени. Правда, позже выяснилось, что выселение кейнука привело к нехватке нового оружия в Медине. Попытка обучить рабов изготовлению оружия не увенчалась успехом.

Второй жертвой той же политики стало «еврейское» племя надир, которое было выселено из Медины через полгода после битвы у горы Оход. Ему было предъявлено такое же обвинение, как и его ранее выселенным единоверцам. Но пострадало оно в большей степени, так как было вынуждено оставить верующим не только свою недвижимость, но и почти все движимое имущество. Оно переселилось в Хайбар, а затем, возможно, в Адриа, где уже обосновалось племя кейнука. Жилища и земли племени надир также достались мухаджирам. После этого неимущих среди мухаджиров не осталось.

Третье мединское «еврейское» племя — курайза постигла трагическая участь. После осады Медины оно было обвинено в предательстве, выражавшемся в тайных сношениях с врагом, и подверглось очень жестокой расправе. Курайза попытались отсидеться в укрепленном поселении, но после пятнадцатидневной осады сдались на милость победителя. Мужчины племени были казнены, а женщины и дети обращены в рабство — их продали или обменяли на оружие у недждийских бедуинов. Вся собственность курайза поступила в распоряжение руководства «общины верующих».

Таким образом, «община верующих» стала самой многочисленной и сильной организацией в Мединском оазисе. Значение «лицемеров» как политической оппозиции после выселения «еврейских» племен значительно уменьшилось. В Худайбии Мухаммед противостоял мекканским курейшитам как глава организации, с военной силой и политическим влиянием которой они были вынуждены считаться.

Менее чем за два года — после Худайбийского соглашения и до сдачи Мекки мусульманам — войско мединской общины предприняло семнадцать военных экспедиций. Подробности военных действий, связанных с большинством этих экспедиций, не сохранились в мусульманском предании, а число участников в каждой из них не превышало нескольких сотен бойцов.

Весной 628 года был предпринят поход на Хайбар, в котором жили «евреи» — земледельцы, давшие приют племени надир, изгнанному из Медины. Этот был военный набег с целью захвата добычи. Хайбар был земледельческим оазисом в 150 километрах к северо-востоку от Медины. Его население обитало в семи бурджах, каждый из которых представлял собой отдельную группу укрепленных жилищ. Эти бурджи один за другим были взяты мединским войском после непродолжительной осады. Согласно одной из версий предания, хайбарцы быстро пришли к соглашению с Мухаммедом. Они обязались предоставлять ему ежегодно половину урожая со своих возделанных полей и пальмовых рощ, за что он сохранил им жизнь и свободу, а также принадлежавшие им земли и жилища.

О разделе земель Хайбара между участниками похода не было и речи. Равным образом никто из членов мединской общины не выразил желания поселиться в Хайбаре и заниматься земледелием. Этот хорошо возделанный оазис рассматривался как общая добыча, а поступавшие с него натуральные доходы распределял глава общины; при этом, конечно, не забывались ни жены, ни приближенные пророка.

Земледельцы оазиса Фадак (которых, по необоснованной традиции, тоже относят к числу аравийских «евреев»), не ожидая нападения, сами предложили Мухаммеду заключить с ними такое же соглашение, какое он заключил с хайбарцами. Натуральные поступления с Фадака стали личной собственностью Мухаммеда, так как считалось, что жители Фадака подчинились лично ему, а не были покорены «с помощью лошадей и верблюдов»^{71}.

Некоторые современные мусульманские историки полагают, что Мухаммед разработал вполне определенную концепцию «северной политики», которая выражалась в завоевательных планах в отношении Сирии и Палестины, и придерживался ее в своих практических действиях. Действительно, мелкие военные экспедиции предпринимались из Медины в северном, сирийско-палестинском, направлении одна за другой. Но нет оснований считать, что это было осуществлением преднамеренного плана завоеваний вне пределов Аравийского полуострова.

Гораздо более важными следует признать военные предприятия, направленные против большого племени хавазин, кочевья которого раскинулись в районе Таифа. Для обеспечения успеха в предстоявшей решительной борьбе с Меккой важно было установить мединское влияние в этом племени, а также использовать политическую ситуацию в Таифе. В племени сакиф, составлявшем в основном таифское население, наблюдалась борьба двух группировок — бену малик и ахлаф. Первая из них твердо стояла на позиции экономического и политического сотрудничества с мекканцами. Ахлаф же были противниками мекканской ориентации, вследствие чего могли рассматриваться как потенциальные сторонники Медины^{72}. Стремление руководителей мединской общины подчинить своему влиянию и власти племена Северо-Западной Аравии, хавазин и Таиф можно рассматривать как проявление политики окружения Мекки. Такую же цель преследовало оживление сношений с Йемамой, где находился ханифский пророк Мусейлима.

Через два года после Худайбии многие бывшие бедуинские союзники Мекки оказались в зависимости от мединской общины. С некоторых из этих племен представители общины взимали налог закят, а в случае столкновения с мекканцами эти племена должны были выступить как союзники мединцев.

В Коране этим новым союзникам предоставлена определенно подчиненная роль в развивавшихся тогда военно-политических событиях. «Сказали бедуины: «Мы уверовали!» Скажи: «Вы не уверовали, но говорите: Мы покорились», ибо еще не вошла вера в ваши сердца. А если вы будете повиноваться Аллаху и его посланнику, Аллах ни в чем не умалит ваших дел» (XLIX, 14). В данном стихе точно определяется различие между «верой» (иман) и «покорностью» или «подчинением» (ислам). Носителями первой из них были муминун — «верующие», члены мединской общины, а второй — муслимун, то есть покорившиеся или подчинившиеся, обязавшиеся повиноваться руководству мединской общины. В то время еще далеко не все муслимун обратились в новую религию; многие из них только подчинились руководству мединской «общины верующих».

После Худайбии перевес сил все определеннее оказывался на стороне мединской общины. Мекка утрачивала свое влияние на хиджазские племена. При таком положении трезвомыслящие мекканские курейшиты стали переходить на сторону мединцев. Как сообщает историческое предание, на следующий год после Худайбии, когда мухаджиры и ансары совершили хадж в Мекку, в их общину тайно вступили некоторые видные мекканцы. В числе их упоминается Халид ибн ал-Валид, командовавший курейшитской конницей в сражении при Оходе, а впоследствии ставший одним из наиболее выдающихся военачальников в период арабских завоеваний. Вместе с ним в общину вступил Амр ибн ал-Ас, также сделавшийся знаменитым военачальником и политическим деятелем.

Правящая верхушка Мекки, правильно оценив создавшееся положение, пошла на соглашение с руководством мединской общины. Абу Суфиан посетил Мухаммеда в Медине и заключил с ним договор (пока еще секретный) о сдаче Мекки при условии, что она останется религиозным центром новой религии. В ознаменование удачно завершенных переговоров Мухаммед взял в жены дочь Абу Суфиана. Этот брак, по обычаям того времени, являлся внешним выражением политического союза, заключенного двумя сторонами.

Предпринятый в 630 году поход мединских муминун и сопровождавших их бедуинских муслимун на Мекку и ее «завоевание» ими были только демонстрацией вооруженных сил «общины верующих», своего рода парадным шествием, которому никто не собирался оказывать сопротивления.

Как сообщается в «Сире», рано утром, когда мединское войско расположилось на ближайших подступах к Мекке, Абу Суфиан явился в палатку Мухаммеда, чтобы подтвердить условия ранее заключенного соглашения. Конечно, «Сира», написанная по заказу багдадского халифа, приписывает Аббасу, дяде Мухаммеда, необоснованно важную роль посредника и покровителя Абу Суфиана, с которым Омар и другие влиятельные мухаджиры будто бы хотели жестоко расправиться.

Показателен тот политический цинизм, который, согласно «Сире», проявлял предводитель мекканских курейшитов не только до, но и после окончательного сговора с Мухаммедом под Меккой. Абу Суфиан охотно принял догмат о единстве Аллаха; ведь под таким именем был известен и до ислама бог племени курейшитов. Но к догмату о божественном посланничестве Мухаммеда и его пророческой миссии этот многоопытный глава и представитель Мекки отнесся с явной иронией.

Сдача Мекки представителем господствовавшей в ней группы курейшитов вовсе не была безоговорочной капитуляцией этого города. Религиозное значение Мекки не только сохранялось, но и, как можно было надеяться, расширялось. Кааба становилась главным святилищем новой религии, а паломничество (хадж) к ней признавалось одной из основных обязанностей ее приверженцев. Все это сулило мекканцам новые и более высокие доходы от многочисленных гостей города. Идолы, стоявшие вокруг Каабы, были объявлены не имеющими значения и низвергнуты. Правда, некоторые европейские исследователи полагают, что их там не было; во всяком случае, число идолов не равнялось числу дней целого года, как это утверждает малодостоверное предание. Но и после низвержения идолов предметом почитания и культа остался знаменитый фетиш — Черный камень.

Главным же и наиболее существенным пунктом соглашения следует признать включение мекканцев в умму в качестве муминун, то есть равноправных с мухаджирами и ансарами членов этой организации. Как гласит мусульманское предание, Мухаммед стал оказывать этим неофитам явное предпочтение при разделе военной добычи. В ответ на недовольство своих мединских соратников Мухаммед объяснял такое предпочтение стремлением «привлечь их сердца» к новой вере.

Арабо-мусульманские историки явно упрощают и ускоряют ход событий, представляя дело так, что почти все аравийские племена обратились в ислам в течение одного «года делегаций». Согласно этому представлению, после «завоевания» Мекки делегации ближних и дальних племен со всех концов Аравии устремились в Медину, чтобы заявить об обращении в ислам своих племен. Мухаммед направлял в эти племена своих уполномоченных, которым поручал разъяснять основы нового вероучения и собирать налог закят в казну «общины верующих». Такое упрощенное представление не согласуется с конкретными историческими фактами, сообщаемыми теми же историками.

Впрочем, после сдачи Мекки власть медино-мекканской общины очень быстро распространилась на окрестные племена, затем на район Таифа и на сам этот город. Племя сакиф, населявшее Таиф, сразу покориться не пожелало и выступило против Мухаммеда совместно с племенем хавазин. Сражение состоялось в долине Хунейн. Чтобы поднять невысокий дух своего войска, раис племени хавазин приказал поместить позади воинов их жен и детей. Но даже среди хавазин было немало противников сопротивления Мухаммеду. Таифские ахлаф обратились в бегство в самом начале сражения. Бену малик тоже скоро отступили, чтобы укрыться за стенами города. Таким образом, женщины, дети и скот стали добычей победителей.

В сражении в долине Хунейн против сакиф и хавазин выступило, по преданию, около 20 тыс. бедуинов, подчинившихся руководству меккано-мединской общины. Это сражение считается первым крупным выступлением бедуинов на стороне общины. Вскоре после сражения и непродолжительной осады пал Таиф, и там было разрушено святилище местной богини ал-Лат.

После этого на север было совершено несколько мелких походов, во время которых, по преданию, Мухаммед заключал соглашения с жителями населенных пунктов. Условия этих соглашений совпадают с обязательствами, которые брало на себя население в завоеванных арабами странах в правление «праведных» халифов. Поэтому вполне возможно, что подобные соглашения являются более поздним измышлением, чтобы оправдать авторитетом пророка податную политику, проводившуюся при первых халифах.

По сведениям арабского историка ал-Белазури, Мухаммед в последние два года своей жизни заключил соглашения с жителями Табука, Айлы, Макны, Азруха и ал-Джербы, жители которых обязались платить поголовную подать. Жители Макны, бывшие «евреями», получили от Мухаммеда грамоту, в которой, между прочим, говорилось, что отныне ему принадлежат все наряды, рабы, лошади и кольчуги жителей, за исключением того, что он оставит им во владение. «Кроме того, — гласила грамота, — вы должны выдавать четверть урожая ваших пальм, четверть вашего рыбного улова и четверть того, что выпрядут ваши женщины»^{73}. Правда, тут следует оговориться, что подлинность этой грамоты, которая не сохранилась даже в копии, более чем сомнительна.

Так в Аравии возник ислам, новая идеология, отразившая существенные изменения в арабском обществе, а именно: имущественное неравенство, рабство и развитие обмена. Появление новой идеологии было вызвано образованием рабовладельческого уклада в разлагавшемся первобытнообщинном строе.

Одновременно с появлением новой идеологии возникла новая организация в виде «общины верующих», принципиально отличавшаяся от родовых организаций. Эта община стала организационной основой арабского государства.