Арктические походы Джона Франклина

XI. СТРАШНОЕ ОТКРЫТИЕ

Момент, когда волей-неволей приходилось поворачивать обратно, был минутой тяжелого испытания для Мак-Клинтока и его друзей. Они не отчаивались еще в успехе своего предприятия, но поворачивать обратно, па существу ничего не достигнув, было нелегко. Особенно осложнялось положение тем, что поворот был обусловлен не только ограниченностью продовольственного запаса, но и тем, что итти дальше, собственно, было некуда, так как остров Монреаль должен был считаться конечным южным пунктом района, подлежавшего обследованию.

Достигнув берега пролива Диза и Симпсона, в нескольких милях от мыса Ричардсона, Мак-Клинток переправился на Землю короля Уильяма утром 24-го, вступив на ее территорию немного западнее Перцовой реки. Южный берег острова был тщательно осмотрен в то время, как отряд шел вдоль него по направлению к мысу Гершеля. На одной возвышенности был замечен гурий высотой около 5 футов; хотя он и показался сооруженным давно, но все же его разобрали камень за камнем, и тщательно исследовали, разрыв почву под ним заступом, но ничего при этом не обнаружили. Земля около гурия была открыта действию ветров и поэтому совершенно свободна от снега, так что ни один след не мог ускользнуть от обследовавших. Мак-Клинток хорошо знал, что Симпсон не упоминал о том, что останавливался здесь или где-нибудь в другом месте на этом острове, за исключением мыса Гершеля. Поэтому ему показалось странным, что туземцы поставили здесь этот знак, тогда как на той же возвышенности, в 100–200 ярдах, стояла скала, которая могла служить для той же цели.

Продолжая двигаться вдоль берега, Мак-Клинток, наконец, наткнулся на то, что, несмотря на свой печальный вид, пробудило в нем чувство глубокого удовлетворения. Он увидел, что лишения, которым он и его спутники постоянно подвергались, уже окупились. Рассказ об этой находке мы приводим целиком из книги самого Мак-Клинтока.

«Мы находились теперь на берегу, вдоль которого должны были двигаться отступавшие участники экспедиции Франклина. Мои сани шли по льду около самого берега, и хотя он был покрыт глубоким снегом, лишавшим нас почти всякой надежды что-либо здесь увидеть, мы все же тщательно всматривались, не обнаружатся ли какие-либо следы экспедиции. Однако и здесь наши поиски оказались безрезультатными.

«Вскоре после полуночи, 25 мая, передвигаясь медленно вдоль песчаного берега, частью свободного от снега, который был сметен ветрами, я заметил сквозь снег человеческий скелет, на котором болтались обрывки одежды. Скелет, окончательно побелевший, лежал лицом вниз, часть костей была отгрызена и унесена различными животными.

«Мы произвели самое тщательное исследование этого места, разгребли снег и собрали каждый клочок одежды. Найденная записная книжка возбудила в нас надежду узнать что-либо об ее несчастном владельце и об ужасном отступлении погибшей команды, но листы книжки смерзлись. Результаты нашего обследования свелись к следующему:

«Погибший был молодым человеком, слабого телосложения, немного выше среднего роста. Судя по одежде, он был корабельным стюартом или слугой офицера. Способ, которым был завязан ев о шейный платок, был необычен для моряков. Каждая часть его одежды подтверждала наши предположения относительно положения, которое он занимал на корабле: синяя куртка с прорезанными рукавами, обшитая шнурком, и пальто из грубого сукна на внутренней застежке. Около трупа мы нашли также платяную щетку и роговой гребень. Несчастный выбрал, вероятно, непокрытую, снегом часть острова, чтобы облегчить себе утомительный путь, но упал лицом вниз, то есть принял то положение, в каком мы нашли его скелет. Весьма вероятно, что он упал, ослабев от голода и выбившись из сил, и что последние минуты его жизни не были омрачены страданиями. По крайней мере, я вынес такое впечатление, и представившееся мне зрелище заставило меня лишний раз вспомнить, как опасно поддаться желанию заснуть при сильном холоде.

«Таким образом печальной истиной оказались слова старухи: «на ходу они падали и умирали».

«Я не думаю, чтобы эскимосы видели этот скелет, иначе они взяли бы щетку и гребень: суеверие не позволит потревожить им покой мертвецов, принадлежащих к их племени, но не удержало бы от присвоения собственности умерших «белых людей», если эта собственность могла оказаться им полезной. Так, доктор Рэ приобрел у эскимосов в Бутии кусок фланели с меткой: «Ф. Д. В. 1845», — несомненно, это было куском одежды бедного Де-Во!».

Мак-Клинток достиг, наконец, цели, которой тщетно добивались сотни людей в течение целого десятилетия. Чувство, которое овладело им, когда он стоял перед успевшим побелеть костяком человека, Мак-Клинток скрыл в сухой, почти официальной манере, с которой он изложил ход событий.

Открытие скелета стюарта с корабля Франклина было только первым успехом Мак-Клинтока. Впереди его ожидали другие находки, среди которых одной из главных было знаменательное письмо от Хобсона, оставленное им на имя Мак-Клинтока под каменным гурием.

Мыс Гершеля — место на Земле короля Уильяма, где в свое время Симпсон соорудил большой каменный гурий. Мак-Клинток стремился к этому мысу в надежде найти под знаменитым гурием какое-либо сообщение Франклиновой экспедиции или Хобсона, возможно, содержащее важные новости. Он подверг самому тщательному обследованию все побережье, отделявшее его от мыса Гершеля. «С твердой и обоснованной надеждой на успех своего дела» вступил Мак-Клинток на откос, на котором возвышается бросающийся издали в глаза гурий Симпсона.

«Бросившие свои корабли и отступающие участники экспедиции Франклина, — пишет Мак-Клинток, — должны были пройти близко от этого места, или пересечь его, как это сделали мы. Они имели возможность положить здесь, где кончались их открытия, в том числе открытие Северо-западного прохода, какую-нибудь памятку о достигнутых результатах, или, может быть, часть своих научных журналов, — и эту возможность они вряд ли упустили бы. Симпсон не упоминает о том, что оставил какое-либо сообщение в этом месте, да и люди из экспедиции Франклина не стали бы искать его, если бы оно даже и было оставлено. Между тем то, что осталось от некогда «значительнейшего» гурия.

Обнаруженный документ имело только 4 фута в вышину. Южная сторона его была разрыта, и средние камни отодвинуты, как будто кто-нибудь добивался узнать, что скрыто за ними. Сбросив снег, покрывавший его, и несколько сдвинутых с места камней, мои спутники обнаружили широкую известняковую плиту. С трудом она была отодвинута, потом вторая, третья, пока не дошли до почвы. Некоторое время мы продолжали наши усилия, разрывая заступом замерзшую землю, но ничего не нашли, как не обнаружили поблизости и следов пребывания европейцев. Там оказалось только много старых тайников и низких каменных стен, которыми пользуются эскимосы, подстерегая за ними оленей. Мы заметили здесь свежие следы этих животных, переправившихся сюда с материка».

Из этих слов Мак-Клинтока видно, что он серьезно надеялся найти на мысе Гершеля какой-нибудь документ, оставленный Франклином. Большой симпсоновский гурий оказался развороченным и пустым. Кто разрушил гурий — было не ясно, но тем любопытнее догадки и рассуждения Мак-Клинтока, вызванные этим фактом.

«Так как эскимосы острова Короля Уильяма, — пишет он, — подобно эскимосам, кочующим по Бутии и у залива Понда, давно уже не строят себе каменных жилищ, проводя зимы в снежных хижинах, а летом живя в палатках, никаких других следов, кроме указанных, от них не остается. Нельзя узнать, когда и в каком числе они где-либо находились, так как одни и те же убежища служат для нескольких поколений.

«Я не мог отделаться от мысли, что какое-нибудь сообщение было здесь оставлено отступавшими вглубь страны участниками экспедиции, и притом, может быть, как раз наиболее важные документы, которые они, медленно передвигаясь вперед в состоянии полного бессилия, не могли унести особенно далеко.

«Однако, думал я, если такие сообщения были оставлены, они могли быть найдены эскимосами, унесены ими или брошены, так как были для них бесполезны. Несомненно, что эскимосы, видя, как многие «белые» во время своего отважного перехода падали от голода и усталости и умирали, и, зная о их намерении итти на материк, не теряли напрасно времени и шли по их следам, исследуя каждое место, где они останавливались, каждый поставленный ими знак и каждый сдвинутый с места камень.

«Нетрудно узнать, был ли гурий поднят или тронут, если с тех пор прошло всего несколько лет. Если гурий сооружен очень давно, наружные камни его выветриваются, а под защищенными частями и в трещинах вырастает мох. Но если его тронули недавно, если хотя бы один камень был перевернут, внешний вид гурия изменяется. Вновь достроенный гурий сразу бросается в глаза, так как камни, собранные поблизости, будут белеть на его верхушке, а внизу иметь цвет почвы, в которую вдавлены. Для эскимоса эти отличительные признаки позднейшего гурия были бы очевидны. Хотя гурий, поставленный Симпсоном в 1839 году, был поврежден Крозье, я не думаю, чтобы эскимосы стали трудиться над его разрушением в целях расхитить содержимое тайника.

«Но, приступив к этому, они не оставили бы ничего на месте, пока бы не нашли того, что искали.

«Я исследовал очень тщательно внешний вид камней и пришел к заключению, что гурий был сооружен много лот назад, но что одна сторона его была сломана, так как сдвинутые с места и перевернутые камни выглядели значительно менее старыми, чем на нетронутой стороне.

«С чувством глубокого сожаления и с большим разочарованием я оставил это место, не найдя здесь никаких известий от окончивших мученически всю жизнь ради славы родины. Может быть во всем мире имеется немного мест, столь священных для нас по своим воспоминаниям об английских моряках, как этот гурий на мысе Гершеля».

Рассказ о дальнейших открытиях Мак-Клинтока почти целиком заимствован нами из его книги. Он имеет характер простого отчета, снабженного авторскими комментариями, но, несмотря на это, ему принадлежит, центральное место в нашей книге.

«В нескольких милях от мыса Гершеля берег становится крайне низменным. На большом расстоянии от него лежит много островков и рифов. Продвигаясь вперед, мы встретили нагроможденные друг на друга льдины. Лед был необычайно тяжелым — это указывало нам, что мы находимся теперь на гораздо более открытом участке берега. Мы приближались к месту, где нас ожидало открытие исключительного интереса.

«В 12 милях от мыса Гершеля я нашел небольшой гурий, сооруженный партией Хобсона, под которым лежало предназначенное для меня письменное сообщение. Оказалось, что Хобсон дошел до этого места — самого крайнего пункта, до которого вообще добралась его партия — за шесть дней до нас. Он не обнаружил нигде обломков погибших судов и не встретил на своем пути эскимосов. Но зато на мысу Победа, на северо-западном берегу острова Короля Уильяма им было найдено сообщение о судьбе экспедиции Франклина, которого мы так настойчиво добивались.

«Этот документ оказался печальной и трогательной реликвией, оставшейся от наших погибших друзей. Чтобы упростить изложение, я расскажу отдельно двойную историю, которую он содержит.

«Сообщение было написано на печатном бланке, которыми обычно снабжаются суда в целях установить направления течений и которые запечатываются в бутылках и бросаются в море, причем на них указывается дата и местоположение судна.

Текст бланка напечатан на шести языках и содержит требование к каждому, нашедшему сообщение, направить его секретарю адмиралтейства с указанием времени и места, где обнаружена бутылка.

«На бланке сверху имелась следующая надпись, сделанная, по-видимому, лейтенантом Гори:

«В приведенном документе имеется ошибка, а именно: «Эребус» и «Террор» зимовали на острове Бичи не в 1846/47 году, а в 1845 году, как это видно из дат, поставленных в заголовке и внизу. В остальном же в сообщении рассказывается в немногих словах об удивительных успехах, достигнутых до мая 1847 года.

«Из сообщения видно, что после июля 1845 года — даты последнего известия от Франклина, полученного от китоловов в Мельвилевом заливе, — экспедиция прошла пролив Ланкастера и вошла в канал Веллингтона, южный вход в который был открыт сэром Эдуардом Парри в 1819 году. «Эре-бус» и «Террор» продвинулись в этом канале на 150 миль и достигли осенью 1845 года той же широты, до которой дошли восемь лет спустя корабли «Помощь» и «Пионер». Предполагал ли Франклин продолжать курс на север и был остановлен льдами на широте 77°, или намеренно оставил путь, который, казалось, увлекал его далеко от исследованных уже морей у берегов Америки, — на этот счет могут быть разные мнения. Но сообщение удостоверяет, что экспедиция Франклина, закончив свое исследование, возвратилась в область к югу от 77° северной широты, на которой расположен вход в канал Веллингтона, и снова прошла в пролив Бэрроу вновь открытым проходом между Бэзерстом и островом Корнуэльс.

«Такой большой успех редко выпадает на долю мореплавателей в Арктике за один сезон, и, когда «Эребус» и «Террор» укрылись у острова Бичи в ожидании приближавшейся зимы 1845/46 года, результаты усилий первого года были весьма значительными. Они заключались в исследовании каналов Веллингтона и Королевы и в нанесении на географическую карту обширных земель. В 1846 году экспедиция продвинулась к юго-западу, возможно, на расстояние 12 миль от северной оконечности острова Короля Уильяма, где должна была остановиться в связи с приближением зимы 1846/47 года.

«Эта зима прошла, по-видимому, без особых потерь для экспедиции и, когда весной лейтенант Гори покидал суда со своей партией для какой-то специальной цели, весьма возможно состоявшей в исследовании неизвестной части береговой линии острова Короля Уильяма между мысом Победы и мысом Гершеля, тогда на борту «Эребуса» и «Террора» «все обстояло благополучно», а отважный Франклин по-прежнему стоял во главе экспедиции.

«Но увы! На полях той самой бумаги, на которой лейтенант Гори написал слова полные надежды, другим почерком была сделана впоследствии следующая надпись:

«Внизу сделана приписка:

«Это сообщение на полях было написано, очевидно, капитаном Фицджеймсом, за исключением сделанной капитаном Крозье приписки о том, куда и когда участники экспедиции намеревались отправиться.

«На том же документе было и дополнительное сообщение на полях, разъясняющее, каким образом он был перенесен на то место, где его удалось найти Хобсону:

«Слово «покойный» показывает, что бедный Грэгем Гори умер до истечения 12 месяцев со времени оставления им записки.

«За короткий промежуток времени, протекший с тех пор, как Грэгем Гори написал полную бодрости фразу «все идет благополучно», сколько печальных перемен произошло в судьбе экспедиции Франклина! Весна 1847 года застала экспедицию всего в 90 милях от исследованных уже ранее водных пространств северной Америки. И людям, которым в течение двух навигационных сезонов удалось проделать свыше 500 миль в неисследованных ранее водах, можно было совершенно спокойно чувствовать себя при мысли, что в предстоявшую навигацию 1847 года их судам оставалось покрыть такое незначительное пространство! Но все повернулось иначе. Через месяц после того, как лейтенант Гори оставил свою памятку на мысе Победы, умер всеми любимый начальник экспедиции, сэр Джон Франклин, и весной следующего года капитан Крозье, к которому перешло командование экспедицией, вынужден был спасать голодавших на острове Короля Уильяма людей, всего в количестве 105 человек, от угрожавшей им мучительной смерти, пытаясь провести их вверх по Большой рыбной реке, или реке Бака, в территории, прилегающей к Гудзонову заливу.

«Никогда еще не было рассказано более печальной истории в таких коротких словах, глубоко трогательных в своей крайней простоте. Они убеждают в том, что оба предводителя отступавшей вглубь страны партии были воодушевлены желанием выполнить лежавший на них высокий долг, и что они спокойно и смело предпочли лучше решиться на последнюю жестокую борьбу за жизнь, чем погибнуть, не предприняв никаких попыток к спасению, на своих судах: ведь мы хорошо знаем, что «Эребус» и «Террор» были снабжены провиантом только до весны 1848 года.

«Вызывает недоумение одно место во второй части сообщения Фицджемса: всего в экспедиции принимало участие 138 человек, и так как сообщение определяет цифру умерших в 9 офицеров и 15 человек команды, должно было остаться в живых 114 человек, между тем в нем говорится лишь о 105 участниках экспедиции, высадившихся под командой капитана Крозье. Таким образом 9 человек почему-то не вошли ни в то, ни в другое число.

«В своей записке лейтенант Хобсон сообщал мне, что он нашел около гурия некоторое количество одежды и разных предметов. Было похоже на то, что участники экспедиции, зная, что отступают ради спасения своей жизни, оставили там все, что считали при этих обстоятельствах излишним.

«Хобсону пришлось совершать свой путь при крайне неблагоприятной погоде — постоянных ветрах и тумане, и он допускал поэтому, что мог пройти мимо остова погибшего корабля, не заметив его. Он высказывал надежду, что обратный путь будет для него удачнее.

«Ободренные получением этих важных известий, мы усилили нашу бдительность, чтобы ни один сохранившийся от экспедиции след не ускользнул от нас.

«Запасы провианта у нас быстро истощались, поэтому пришлось пристрелить трех оставшихся молодых собак, использовав на топливо сани, которые они везли.

«К 29 мая мы достигли западной оконечности острова Короля Уильяма, расположенной на 69°08′ северной широты и 100°08′ западной долготы. Я назвал этот пункт именем капитана Крозье с корабля «Террор», отважного предводителя отчаянного предприятия.

«Берег, по которому мы шли, был чрезвычайно низменным и покрыт известняковыми валунами. Единственные следы животных, замеченные нами, принадлежали белым медведям и — реже — песцам. Даже следы кочующих эскимосов стали встречаться гораздо реже, после того, как мы оставили за собою мыс Гершеля. Попадались также изредка груды камней, указывавшие на местоположение прежних лагерей, но по покрывавшему их мху было видно, что сложены они были очень давно.

«От мыса Крозье береговая линия круто поворачивает к востоку. Рано утром 30 мая мы расположились лагерем перед большой лодкой — новым печальным напоминанием о погибшей экспедиции. Как сообщал Хобсон в оставленной для меня записке, он нашел и исследовал эту лодку несколько дней назад, причем ему не удалось обнаружить какой-либо памятки, дневника, записной книжки или простой записки.

«Мы начали осматривать прежде всего лежавшую в лодке в большом количестве одежду, уже превратившуюся в лохмотья. Ни на одном предмете не оказалось имени прежнего владельца. Лодка была тщательно вычищена, чтобы ничто не ускользнуло от нашего внимания, весь снег из нее был удален, но ничего другого найти не удалось.

«Длина лодки составляла 28 футов, ширина — 7 футов 3 дюйма, она была легкой и в воде сидела неглубоко. Было очевидно, что ее чрезвычайно тщательно снаряжали для плавания по Большой рыбной реке. Лодка не имела ни весел, ни руля, и так как мы нашли в ней большой отрез светлой парусины, а также маленький блок для поднятия паруса, я полагаю, что она была снабжена последним. Кроме указанного, в лодке имелся парусиновый навес или палатка, а также коечный брезент в сетках по бортам высотою в 9 дюймов, расположенный вокруг всего планшира и поддерживавшийся 24 железными подпорами, которые были помещены так, чтобы служить одновременно для гребных уключин. Около лодки находились также 50 грузил для измерения глубины лотом и якорь, специально приспособленный для пользования им во льдах. Лодка казалась построенной по типу небольшого грузового судна, но чтобы уменьшить ее вес, тонкие сосновые обшивные доски были заменены в ней семью надводными обшивными досками, положенными кромка на кромку.

«Вес только одной лодки равнялся приблизительно 700–800 фунтам, но она была положена на сани необычного веса и крепости, сооруженные из двух дубовых досок длиною 23 фута 4 дюйма, шириною 8 дюймов и средней толщиной в 2½ дюйма. Эти доски служили полозьями для саней и были соединены между собой пятью дубовыми поперечинами, каждая 4 футов длиною и от 4 до З½ дюймов толщиною, прикрепленными к полозьям. Нижняя часть последних была обита железом. Над поперечными досками были прикреплены пять планок, или поддерживавших лодку подставок, и веревки, посредством которых команда тащила эти массивные сани с грузом.

«По моим подсчетам, вес этих саней составлял 650 фунтов. Он не мог быть меньше, а может быть был значительно больше. Полный вес лодки и саней составлял 1400 фунтов. Чтобы тянуть эти сани, требовалось не менее семи крепких и здоровых людей из команды, но и для них они должны были представлять значительную тяжесть.

«Единственный отличительный знак находился на носу лодки. Из имевшейся там надписи было видно, что она была построена подрядным способом и принята адмиралтейством в Вульвиче в 184… (сохранились только первые три цифры) и имела № 61. Четвертая цифра не сохранилась, так как часть носовой обшивки была срезана для облегчения веса. Почва, на которой стояли сани, была известняком, совершенно плоским, и вероятно заливалась водой каждое лето, так как камни врезались в лед. Лодка была частично сорвана с крюков над санями, что явилось, по-видимому, результатом сильного северо-западного шторма.

«В 100 ярдах от лодки на берегу лежал обрубок сосны 12 футов длиною и 16 дюймов в диаметре. Хотя льды с силою прибивали этот обрубок во время дрейфа к берегу, и на нем не осталось даже и признака коры, все же дерево сохранилось вполне крепким. Оно могло пролежать здесь, да вероятно и пролежало, двадцать или тридцать лет, но в этой холодной полосе разрушилось менее, чем разрушилось бы у нас в Англии, за промежуток времени, меньший в шесть раз. В двух ярдах от дерева я заметил несколько пучков травы.

«Но прежде, чем мы сделали все эти наблюдения, наше внимание было приковано к другому: в лодке оказалось нечто, наполнившее нас ужасом. Это были части двух человеческих скелетов. Один принадлежал, по-видимому, молодому человеку слабого телосложения, другой — широкоплечему крепкому человеку средних лет. Первый скелет был найден в носовой части лодки, но был настолько разрушен, что Хобсон не был в состоянии определить, умер ли несчастный именно здесь. Крупные звери, может быть волки, сильно повредили этот скелет, принадлежавший, возможно, офицеру. Около него мы нашли остатки пары вышитых туфель, а также охотничьи сапоги.

«Другой скелет был в несколько лучшем состоянии — на нем сохранились одежда и мех. Он лежал поперек лодки под сиденьем для гребцов. Рядом с ним мы нашли пять карманных часов, а также два двуствольных ружья — один ствол в каждом был заряжен, и курки взведены. Ружья были прислонены к борту лодки и стояли дулом вверх.

«Легко себе представить, с каким глубоким интересом были осмотрены эти печальные остатки и с каким нетерпением переворачивался каждый обрывок одежды в поисках кармана, записной книжки, дневника или хотя бы метки.

«Мы нашли пять или шесть маленьких книг, все религиозного содержания, за исключением «Векфильдского священника». ²⁰ На титульном листе маленькой книжечки, озаглавленной «Христианские мелодии», имелась надпись, свидетельствовавшая, что она была подарена Г. Г. (Грэгем Гори). Маленькая библия содержала многочисленные отметки на полях, а некоторые места были целиком подчеркнуты. Кроме этих книг были найдены переплеты от Нового завета и молитвенника.

«Среди удивительно большого количества одежды имелось семь или восемь пар сапог разных фасонов. Я заметил там также шесть шелковых носовых платков, белых и черных, вышитые полотенца, мыло, губки, зубные щетки и гребни, непромокаемый чехол для ружья с рисунком на наружной стороне, обшитый черной материей. Кроме этих предметов, мы нашли там веревки, гвозди, пилы, щетину, просмоленные нитки, наперстки, порох, пули, дробь, патроны, пыжи, ножи перочинные и столовые, словом — большое количество предметов, удививших нас своим разнообразием, и притом в большей части таких, которые в настоящее время, при передвижении на санях в полярных странах, рассматривались бы как мало полезные, но зато способные сломить силы команды, волочившей сани.

«Из провианта мы нашли только чай и шоколад. Остаток чая был очень невелик, но шоколада оказалось около 40 фунтов. Одни эти продукты не могли поддержать жизнь в таком суровом климате, между тем мы не нашли бисквитов или другого продовольствия. Мы нашли также некоторое количество табака и пустой двадцатидвухфунтовый ящик из-под мяса, сваренного с салом. Ящик был помечен буквой «Е» и принадлежал, вероятно, кораблю «Эребус». Из топлива, обычно приносимого с кораблей, не осталось ничего ни в лодке, ни около нее, но в нем не могло быть недостатка, так как тут же на берегу лежал плавник и, в случае необходимости, можно было бы воспользоваться веслами или бортами лодки.

«На корме мы нашли одиннадцать столовых ложек, одиннадцать вилок и четыре чайных ложки, все из серебра. Ив этих двадцати шести предметов восемь были с гербом сэра Джона Франклина, остальные были с гербами или инициалами девяти других офицеров, за исключением одной вилки, на которой не было ни герба, ни инициалов. Из этих девяти офицеров пятеро принадлежало к экипажу «Эребуса» — Гори, Ле-Весконт, Фэргольм, Кутч и Гудсир. Трое остальных были с корабля «Террор» — Крозье, Горнби и Томас. Я не знаю, кому принадлежали три предмета с выгравированной на них совой и кто был хозяином ложки, на которой не было вензеля, но большинство владельцев найденных нами предметов были с корабля «Эребус», а так как жестяной ящик был также с этого судна, я склонен думать, что и лодка составляла принадлежность именно «Эребуса». Власти в Вульвиче смогут установить по номеру, с какого судна была снята лодка, а так как на одном из найденных в лодке хронометров была надпись «Паркинсон и Фродсгэм 980», а на другом «Арнольд 2020», то же самое можно установить и в отношении их.

«Серебряный прибор сэра Джона Франклина был взят командой, может быть, для собственного пользования. Только этим можно объяснить, что он был спасен, что подтверждается и тем, что мы не обнаружили ни одной оловянной ложки, которые употребляют обычно матросы.

«Было очень странно, что из большого числа людей, может быть двадцати или тридцати человек, которые составляли экипаж лодки, мы нашли скелеты только двоих, причем не было видно поблизости и могил, которые должны были быть заметны на равнине. Но если принять во внимание, в какое время года несчастным пришлось оставить корабли, что земля тогда должна была быть совершенно мерзлой, надо признать, что рытье могил для них было бы сопряжено с величайшими трудностями.

«Меня поразило, что сани были повернуты к северо-востоку, то есть как раз в том направлении, по которому мы собирались идти!

«Место, где была обнаружена покинутая лодка, находилось в 50 милях санного пути от мыса Победа, а следовательно в 65 милях от стоянки кораблей, в 70 милях от того места, где был обнаружен скелет корабельного стюарта, и в 150 милях от острова Монреаль. Это место находилось в глубине широкой бухты. Пройдя 10–12 миль поперек равнины, можно было выгадать большое пространство, так как путь вдоль берега составлял около 40 миль.

«Подумав, я пришел к заключению, что лодка должна была возвращаться к судам. И то, что в лодке было оставлено двое людей, я могу объяснить, только предположив, что покинувшая корабль партия уже не была в состояния волочить лодку далее и что эти двое не могли итти, не-отставая от своих товарищей. Они были оставлены здесь с таким количеством провианта, чтобы, расходуя его как можно экономнее, могли дождаться возвращения с корабля остальных со свежими запасами.

«Намеревались ли возвращавшиеся люди переждать на судах наступления другого времени года или же собирались итти по следам большинства команды к Большой рыбной реке, — на этот счет теперь можно делать только предположения. Весьма вероятно, что они намеревались впоследствии вернуться к лодке, не только из-за оставшихся при ней двух товарищей, но и для того, чтобы забрать с собой шоколад, часы и другие предметы, которые они иначе вряд ли оставили бы там.

«Те же доводы, которые говорят за отделение этого отряда от большинства экипажа и возвращение его к кораблям, могут объяснить, почему он не возвратился обратно к лодке. И в том, и в другом случае люди, по-видимому, не рассчитали своих сил и того расстояния, которое могли пройти в назначенный себе срок.

«Приняв такое объяснение, мы можем понять, почему им не хватило продовольствия на все время пути, и они вынуждены были послать на суда за новыми запасами, снабдив — отделившихся от них товарищей только наиболее необходимым провиантом, рассчитанным на самое экономное расходование.

«Удалось ли дойти до кораблей всем или только некоторым из отделившейся партии, — неясно. Мы знаем лишь, что она не вернулась обратно к лодке. Это подтверждается тем, что поблизости не оказалось ни живых людей, ни трупов.

«Оставив лодку, мы направились по извилистой береговой линии в северном и северо-западном направлении к возвышенному пункту, который может быть и является той оконечностью, которую увидел сэр Джон Росс с мыса Победа и которую он назвал мысом Франклина, — это название сохраняется и до сих пор.

«Мне едва ли нужно добавить к этому, что, хотя во время нашего передвижения вдоль берега острова Короля Уильяма я постоянно с напряженным вниманием смотрел по направлению к морю, надеясь увидеть какие-нибудь обломки выброшенного на берег корабля, о котором говорили эскимосы, но обнаружить их мне так и не удалось».

Страшное открытие, сделанное Мак-Клинтоком, бросило первый яркий луч на судьбу Франклина и его спутников. Но это же открытие породило ряд новых неясностей, касающихся истории Франклиновой экспедиции в дни ее тягчайших испытаний.

Мак-Клинток находит много неясного в открывшейся его глазам картине и пытается сам дать объяснения явлениям, кажущимся на первый взгляд совсем непонятными. Однако объяснить ему удается далеко не все, а с некоторыми из его замечаний можно даже не согласиться.

Прежде всего поражает огромное количество разнообразнейших и, казалось бы, совершенно ненужных предметов, обнаруженных в лодке с двумя скелетами. Наряду с вещами, действительно могущими понадобиться экспедиции, здесь оказались молитвенники, книги священного и светского содержания, шелковые носовые платки, душистое мыло, портупеи, золотые позументы, бисерные кошельки, перстни, стеклянная печать с масонскими знаками и, наконец, множество различных вещей из серебра. Остается совершенно непонятным, зачем путешественники везли с собой такую тяжесть! Особенно удивляет такая перегрузка саней оттого, что люди с кораблей Франклина находились ко времени ухода с них, несомненно, уже в очень плохом состоянии.

Другим странным обстоятельством было то, что сани, на которых стояла лодка, были обращены не в сторону материка, а назад — к кораблям. Это несомненно указывает на то, что партия людей повернула вместе с санями и лодкой обратно к брошенным судам. Из приведенных выше слов Мак-Клинтока видно, что ему кажется, будто часть экипажа была отослана назад, чтобы достать провизии, и что эта партия оставила сани под надзором двух человек, а сама отправилась дальше, но не смогла к ним возвратиться. Против этого можно возразить, что было бы слишком неразумно тяжело загружать сани продовольственного отряда. Представляется более вероятным, что данная партия состояла, по-видимому, не менее, чем из двадцати измученных человек, решивших вернуться на корабли, с тем, чтобы до конца делить с ними участь. Двое из них, очевидно, наиболее усталых и может быть больных, остались лежать в лодке. За ними, наверно, вскоре должны были придти, на что указывает обнаруженный в лодке Мак-Клинтоком весьма ограниченный запас продовольствия.

Открытие лодки с трупами людей и первого письменного документа экспедиции Франклина — не прямая заслуга Мак-Клинтока, так как до него эти места посетил лейтенант Хобсон. Впрочем, Хобсон действовал в соответствии с указаниями Мак-Клинтока, предвидевшего возможность продвижения отрядов пропавшей экспедиции также в направлении, в котором он послал Хобсона, с поручением отыскать пропавший корабль, с которого встреченные Мак-Клинтоком эскимосы достали много различных предметов.

Если мы вернемся несколько назад на мыс Виктории к моменту расставания Хобсона и Мак-Клинтока, направившихся отсюда разными путями к Земле короля Уильяма, то вспомним, что путь, избранный Хобсоном, пролегал к северной оконечности этого острова, к мысу Феликс. Впервые наткнулся Хобсон на следы экспедиции Франклина совсем недалеко от мыса Феликс, несколько к западу от него. Он нашел здесь обширный гурий и около него три маленьких палатки с одеялами, старой одеждой и другими предметами, находка которых указывала на то, что здесь был охотничий пост или станция для магнитных измерений. Но, несмотря на близость гурия, а также канавы, вырытой вокруг этого места на расстоянии десяти футов, никакого сообщения обнаружено не было. Правда, в гурии оказался лист белой бумаги, но даже под микроскопом не удалось установить, было ли на нем что-нибудь написано. Между камнями, упавшими с гурия, валялись две разбитых бутылки, которые-были закупорены. Возможно, что раньше в них были какие-нибудь сообщения. Самые интересные из найденных предметов, включая небольшой английский флаг и железные наконечники двух копий, были им взяты с собой. Палатки лежали на земле и притом были без подпорок. Видимо, для этой цели служили копья, деревянные части которых были затем использованы, как топливо.

В двух милях далее к юго-западу был обнаружен небольшой гурий, под которым не оказалось ни сообщений, ни каких-либо вообще следов экспедиции. В трех милях к северу был обследован третий гурий, но здесь были найдены только сломанный заступ и пустой оловянный ящик.

Таким образом, уже в самом начале своего похода, Хобсон наткнулся на следы Франклиновой экспедиции. Однако наиболее интересные и ценные находки были сделаны им южнее: у мыса Джен Франклин и несколько к северу от мыса Крозье, южнее которого Хобсон не проникал. Описание этих находок нам уже известно со слов самого Мак-Клинтока Он дает высокую оценку работе, произведенной Хобсоном, как видно из следующего замечания: «Он так хорошо выполнил поставленную ему задачу, так тщательно исследовал местность, по которой проходил, что, следуя за ним, я не мог найти ни одного следа погибшей экспедиции, которые ускользнули бы от него». Дальше Мак-Клинток говорит: «Я совершенно согласен с ним, что под снегом могли оказаться еще какие-нибудь небольшие предметы. Но чтобы при равнинном характере этой местности нами могли остаться незамеченными гурии, могилы или вообще предметы, выделяющиеся над поверхностью земли, представляется почти невероятным».

Следует заметить, что последние слова Мак-Клинтока не вполне оправдались, как показали последующие исследования; время работ Хобсона и Мак-Клинтока — апрель и май — настоящие зимние месяцы в этих краях, а снеговой покров суши местами может достигать большой мощности, скрывая под собой неровности рельефа.

Постепенно продвигаясь на север вдоль западного побережья Земли короля Уильяма, Мак-Клинток вскоре добрался до открытого Джеймсом Россом почти тридцать лет тому назад мыса Победа. Здесь он занялся сбором многочисленных остатков вещей, брошенных экспедицией Франклина, и обнаружил под гурием сообщение об открытиях, сделанных Хобсоном.

Приводим рассказ самого автора о произведенных им находках, содержащий важные и интересные рассуждения относительно их значения и ценности.

«Утром 2 июня мы достигли мыса Победа, — сообщает Мак-Клинток. — В гурии оказалось письменное донесение Хобсона, в котором он сообщал мне, что не нашел у берега ни малейших следов погибших судов и что ему не удалось также встретить эскимосов к северу от мыса Крозье.

«Испытывая некоторый недостаток продовольствия, я все же решил остаться здесь на день, чтобы обследовать проход, замеченный в конце залива Бака, названного так в честь сэра Джорджа Бака его другом сэром Джеймсом Россом. Этот проход, прежде никем не исследованный, оказался заливом длиной 13 миль передней шириной от 1,5 до 2 миль.

«Я объехал вокруг залива на санях, запряженных собаками, но не нашел никаких следов пребывания там людей. Он был наполнен старым тяжелым льдом и не представлял поэтому удобного места для скопления тюленей, а следовательно не посещался и эскимосами.

«Я назвал залив именем Коллинсона, увековечившего себя участием в поисках Франклина и любезно избавившего леди Франклин от больших затруднений, так как принял на себя ведение денежных дел экспедиции. Простирающийся к западу от мыса Гершеля залив я назвал именем капитана Вашингтона, гидрографа, стойко отстаивавшего необходимость настоящей экспедиции.

«Вся же промежуточная береговая линия, по которой участники экспедиции Франклина совершали свой трагический путь, должна быть названа их именами.

«Хобсон сообщил мне, что нашел вторую памятку, положенную также лейтенантом Гори в мае 1847 года на южной стороне залива Бака, но что она не требует дополнительных пояснений, являясь лишь копией донесения, оставленного на мысе Победа. Это показывает, что Гори и Де-Во ограничились тем, что положили их под гурий, не сделав никаких добавлений. Их внимание было отвлечено, по всей вероятности, более важными вопросами, может быть завершением открытия Северо-западного прохода. Эта вторая памятка не была обнаружена покинувшими суда участниками экспедиции в 1848 году и оказалась запаянной.

«Странно, что и в том, и в другом тексте сообщения упоминается, что суда зимовали у острова Бичи в 1846–1847 году! Такая очевидная ошибка вряд ли была бы допущена, если бы этому документу придавалось какое-либо значение. Сообщения были запаяны в тонкие оловянные цилиндры на борту корабля перед отправлением Гори и его спутников. Следовательно, день, когда они были положены, не был в них проставлен. Но и запаянные документы оказались сильно поврежденными ржавчиной — по истечении немногих лет их было бы невозможно прочитать. Когда сообщение, оставленное на мысе Победа, было открыто и к нему сделано добавление, составлявшее его самую важную часть, капитан Фицджемс, как это можно судить по цвету чернил, проставил дату — 28 мая, после чего сообщение было снова положено под гурий, причем на этот раз не было запаяно, я думаю, за неимением возможности сделать это. Оно было найдено на земле среди разбросанных камней, которые очевидно упали с верхушки гурия. Хобсон разобрал все камни до основания и затем вновь сложил гурий.

«Как бы ни были кратки сообщения, мы должны быть довольны ими: они — прекрасный образец сжатого стиля официальных донесений. Даже корабельный журнал не мог бы быть более лаконичным. По-видимому, вообще не предполагалось оставить какого-либо сообщения после ухода с судов. Тем больше благодарности мы должны чувствовать по отношению к Крозье и Фицджеймсу, сделавшим свое неоценимое добавление. И эта благодарность должна еще увеличиться, если мы примем во внимание, что предварительно нужно было оттаивать чернила и что вообще писать в палатке в апрельский день в арктических странах — нелегкий труд.

«Мы не только положили на то же место копию донесения, взятого Хобсоном, но и каждый из нас двоих оставил там свое собственное сообщение. Кроме того, я положил под большой камень в десяти футах севернее этого места особое сообщение, в котором перечислил все сделанные нами открытия.

«Около гурия лежало разбросанным большое количество разнообразных предметов, которые уже после трех дней пути покинувшие корабли участники экспедиции сочли невозможным нести дальше. Среди них были четыре тяжелые корабельные кухонные печи, заступы, лопаты, железные обручи, старая парусина, большой блок, около четырех футов громоотвода, длинные куски медных и железных прутьев, маленький ящик с лекарствами в двадцати четырех пузырьках, содержимое которых удивительно хорошо сохранилось, прибор Робинсона для магнитных измерений с иглами, вес которого составлял 9 фунтов. Около гурия лежал также маленький секстант с выгравированным на нем именем «Фредерик Горнби».²¹

«Брошенная командой «Эребуса» и «Террора» одежда образовала громадную кучу вышиною в 4 фута. Вся она была тщательно осмотрена, но карманы оказались пустыми, не было и меток, которые, впрочем, редко нашиваются на теплую одежду матросов.

«Продолжая обратный путь, приблизительно в 2,5 или 2,75 мили к северу от мыса Победа, я заметил несколько камней, расставленных по прямой линии. Я думаю, что именно здесь в мае 1847 года лейтенант Гори положил свое донесение, найденное в 1848 году лейтенантом Ирвингом, который перенес его на мыс Победа. Здесь лежали остатки оловянной посуды, но были ли они брошены экспедицией сэра Джеймса Росса в мае 1830 года или экспедицией Франклина в 1847 или 1848 годах — неизвестно.

«Замечательно, что, когда в 1830 году сэр Джемс Росс открыл мыс Победа, он назвал два пункта, видимых оттуда, мысом Франклина и мысом Джен Франклин. Восемнадцать лет спустя суда Франклина были покинуты экипажем почти в пределах видимости этих пунктов.

«Этим кончаются мои поиски следов погибших в экспедиции Франклина. Хобсон обнаружил еще два гурия и много остатков экспедиции между указанным выше пунктом и мысом Феликс».

Из каждого пункта, где находились какие-либо следы погибших, наиболее интересные предметы были забраны с собой, таким образом составилась довольно значительная коллекция.

«Здесь уместно привести мнение Хобсона, совпадающее с моим, что эскимосы не посещали ни одного из пунктов, расположенных на берегу между мысом Феликс и мысом Крозье после трагического отступления на материк команды погибших кораблей в апреле 1848 года. Этим только и можно объяснить, что ни спрятанное в гуриях, ни разные предметы, в большом количестве разбросанные около них и представлявшие для эскимосов громадную ценность, ни даже плавник не были ими взяты. Всего этого эскимосы не видели, и их сообщения о том, что «белые люди падали и умирали в пути», относятся только к береговой линии, к югу и востоку от мыса Крозье, где мы не нашли никаких следов погибших.

«Трудно предположить, что столь ужасающая смертность могла развиться так скоро уже в 80 милях санного пути от покинутых кораблей — на таком именно расстоянии суда находились от мыса Крозье. Невероятно также, чтобы мы не заметили обломков корабля, если бы они были, так как там нет островов, которые могли бы задержать корабль, если бы ему пришлось выброситься на берег. Напротив, к югу таких островов очень много, так что судно, теснимое льдами, с трудом могло бы пробиться между ними и достигнуть берега».

Мак-Клинток имел основания быть довольным результатами своих и хобсоновских санных поездок. Вслед за Хобсоном он повернул назад, к судну, в сознании выполненной задачи. Этого чувства было более, чем достаточно, чтобы дать путешественникам силу стойко перенести трудности последних этапов пути к их маленькому «Фоксу».

Покинув район мыса Победа, Мак-Клинток взял курс на восток. «По суше мы переправились на восточный берег, — рассказывает он, — и достигли наших складов у входа в порт Парри 5 июня после тридцатичетырехдневного отсутствия. Отсюда я предполагал продвинуться вдоль берега к мысу Сэбин, чтобы избежать тяжелого льда, который мы встречали, направляясь в апреле прямо от мыса Виктории. Кроме того, я рассчитывал сделать еще некоторые магнитные наблюдения.

«Когда мы приблизились к бухте Принца Джорджа, начались туманы, и нам пришлось укрыться в ней, отказавшись от попытки продолжать наше продвижение. Мы достигли земли, как мне показалось, на противоположной стороне, откуда можно было бы направиться к мысу Сэбин, но, когда погода прояснилась, мы увидели к югу длинный низменный остров, что привело меня в крайнее недоумение. Я установил, что мы открыли проход, ведущий из залива Принца Джорджа в пролив Веллингтона, на расстоянии около 8 миль к югу от мыса Сэбин.

Это открытие стоило нам целого дня, что было крайне неприятно, так как мы ежедневно с тревогой ожидали наступления оттепели, которая чрезвычайно затрудняет всякое передвижение. А ведь до нашего корабля было добрых 230 миль! В этом проходе мы нашли покинутое селение, состоявшее из семнадцати снежных хижин. Одна из них была необычно обширной —14 футов в диаметре. Здесь моя спутники собрали достаточно жира, чтобы обеспечить нас топливом на весь обратный путь. В каждой хижине, а также около них, на льду валялись щепки и стружки. В одной из хижин я нашел детскую игрушку — миниатюрные деревянные сани. Никаких следов эскимосов ни на том, ни на другом берегу мы не нашли, да и вообще я не встречал их с того времени, когда мы покинули западный берег острова к югу от мыса Крозье.

«Пройдя около восточного конца пролива, мы несколько сократили наш путь переходом по суше и достигли, таким образом, морского берега в 3 или 4 милях южнее мыса Сэбин. Дорогой мы видели немного куропаток, двух песцов и молодого оленя. Земля была покрыта кое-где зеленью, а звери посещали эту местность, по-видимому, в изрядном количестве. Контраст между нею и низменными бесплодными берегами, откуда мы только что пришли, был поистине поразительным.

«Нельзя представить себе места более печального и пустынного, чем западный берег острова Короля Уильяма. И Хобсон, и я в значительной степени испытали это. Хобсон пробыл на этом берегу свыше месяца. Климат западного берега значительно отличается от климата восточного. Первый более открыт действию северо-западных ветров, и на нем наблюдаются почти постоянно холодные туманы.

«Почва на острове Короля Уильяма в большей своей части бесплодна».

«Поверхность земли покрыта бесчисленными озерами. Сказать, что остров, как мы этого ожидали, «изобилует оленями и мускусными быками», — нельзя ни в коем случае. Последних, по словам эскимосов, на острове нет совершенно, олени же встречаются очень редко.

«8 июня мы впервые увидели уток и черных турпанов, летевших к северу. Миновав крайнюю оконечность мыса Виктории, около которого мы увидели покинутые снежные хижины наших мартовских знакомых, и пройдя вскоре после этого через устье глубокого залива к северу от него, мы снова добрались до низменного известнякового берега Бутии Феликс. В этом заливе под прикрытием острова корабли могут найти защищенную от напора льдов гавань и сносное убежище на зиму.

«Я не имел возможности задержаться у Магнитного полюса, не удалось мне также найти и следов гурия Росса, но, идя вдоль берега, при каждой остановке мы тщательно наблюдали наклонения магнитной стрелки. В продолжение всей нашей поездки я пользовался каждой возможностью, чтобы производить эти интереснейшие наблюдения, часто посвящая им шесть или семь часов во время остановок на отдых. Однако инструменты, которыми мы были снабжены для этой цели, оказались плохо приспособленными, так что мне приходилось напрасно тратить много труда и времени и получать меньшие результаты, чем те, которые могли бы быть получены, если бы инструменты были в порядке».

Мак-Клинток и Хобсон очень торопились к месту зимовки «Фокса», так как стоял июнь месяц, и в воздухе чувствовалось уже теплое дуновение наступающей весны. Необходимо было во что бы то ни стало поспеть к цели до начала распутицы.

«Растаяло уже много снега, — рассказывает Мак-Клинток. — Освободившиеся от снежного покрова вершины сильно выделялись, образуя как бы длинные темные горизонтальные линии, возвышающиеся одна над другой и теряющиеся из вида в глубине острова. Кое-где мы находили раковины и кораллы. Нам удалось также подстрелить несколько белых куропаток.

«13 июня. На 71°10′ северной широты известняк сменяется гранитом, и поверхность земли становится возвышеннее. В расщелинах гранитных скал в изобилии показалась вода, появилась она в некоторых местах и над морским льдом. Стало очевидно, что в один-два дня снег должен будет уступить летнему теплу. Мы теперь часто видели птиц.

«Нам удалось открыть узкий проход к востоку от того, что расположен между группой островов Тасмании, и по которому мы с трудом прошли в апреле. Открытый новый проход был наполнен мягким льдом и оказался много короче.

«В одном из наших складов мы обнаружили письмо Хобсона, из которого было видно, что он опередил нас на шесть дней. Между прочим, Хобсон сообщал о своей серьезной болезни. Уже много дней он не мог итти, и его везли на санях. Спутники Хобсона спешили изо всех сил доставить его скорее на корабль, где ему могла быть оказана медицинская помощь Мы также прилагали все усилия к тому, чтобы двигаться быстрее из опасения, что потоки растаявшего снега, стекавшие из лощин, сделают лед непроходимым.

«15-го снег, покрывавший льды, повсюду начал поддаваться действию повысившейся температуры. Следовало, впрочем, радоваться уже тому, что он оставался крепким так долго. Начиная с этого дня, продвижение вперед стоило огромного напряжения как для людей, так и для собак. Подмороженная смесь из воды и снега, по которой приходилось передвигаться, менее всего была нам приятна. Она часто доходила людям до колен.

«Нам удалось достигнуть пролива Фельз утром 18 июня, и мы раскинули палатку как раз в то время, когда начался унылый дождь, продолжавшийся большую часть дня. Продвинувшись вперед на несколько миль по льду Длинного озера, мы нашли, что продолжать таким образом путь совершенно невозможно, вытащили сани из растаявшего льда и оставшиеся до корабля 16–17 миль решили итти сухим путем. Бедные собаки настолько устали и изранили себе лапы, что мы не могли заставить их следовать за нами, и они остались у саней.

«После очень утомительного карабканья по холмам и покрытым снегом равнинам мы сразу приободрились, увидев нашего бедного, дорогого покинутого «Фокса», и вступили на палубу его 19 июня, поспев как раз к позднему завтраку.

«Суббота, 2 июля. По возвращении на корабль я осведомился прежде всего о Хобсоне, оказавшемся в худшем состоянии, чем я предполагал. Он возвратился 14 июня, не будучи в состоянии не только ходить, но и стоять без посторонней помощи. Но он уже начал поправляться и был в прекрасном расположении духа. Христиан застрелил несколько уток, которые вместе с консервированным картофелем, молоком, крепким элем и лимонным соком составляли великолепное диетическое питание для больного цынгой. Все остальное обстояло довольно благополучно, замечались только слабые признаки цынги у двух-трех матросов. Судно выглядело чистым и нарядным, насколько это было возможно, и все выполняли охотно и хорошо свои обязанности во время моего отсутствия.

«Врач осведомил меня о смерти Томаса Блэквеля, корабельного стюарта, последовавшей пять дней тому назад от цынги. Он был болен цынгой уже в апреле, когда я покидал корабль, и врач испробовал без сомнения все средства добиться его скорейшего выздоровления и поднять его ослабевшую энергию. Но больной, не надеясь поправиться, потерял всякий интерес к окружающему, и под конец его насильно выводили на палубу, чтобы заставить подышать свежим воздухом. Товарищи Блэквеля слишком поздно сообщили, что он питал отвращение к кушаньям, приготовленным из консервов, и всю зиму питался одной соленой свининой. Он не любил также консервированного картофеля и ел его только тогда, когда от него требовали этого насильно, а также не надевал чистого белья, которое его товарищи готовили ему из сострадания. Все же смерть Блэквеля последовала несколько неожиданно: он вышел на палубу для обычной прогулки, и, когда его нашли, он был уже мертв.

«Известие о достигнутых нами успехах в южном направлении и отыскании следов погибшей экспедиции чрезвычайно ободрило наш маленький экипаж. Мы желали теперь одного — благополучного и скорого возвращения Юнга и его партии.

«Капитан Юнг начал свои весенние изыскания 7 апреля, отправившись на санях с четырьмя спутниками. Вторые сани тащили шесть собак, управляемые гренландцем Сэмуэлем. Установив существование прохода между Землей принца Уэльского и Землей Виктории, где он предполагал продолжить свои изыскания, он отправил обратно на корабль одни сани, палатку и четырех человек, чтобы сберечь провиант, и путешествовал уже сорок дней с одним спутником и собаками, отдыхая на остановках в снежных хижинах, которые они вдвоем, как могли, сооружали.

«Громадное напряжение и усталость, исключительно дурная погода и извилистая береговая линия, вдоль которой им нужно было итти, — все это сильно подорвало его здоровье. Он вынужден был вернуться на корабль 7 июня за медицинской помощью, с тем, чтобы во всяком случае возобновить свои изыскания как можно скорее. Доктор Уокер сильно противился решению Юнга снова покинуть корабль, считая, что здоровье его недостаточно восстановилось, но тем не менее, почувствовав себя через три дня несколько лучше, Юнг с рвением, не знающим границ, отправился завершать свою часть розысков, взяв с собой две санных упряжки.

«Выслушав рассказ доктора, я стал опасаться за благополучное возвращение этой партии, боясь, что здоровью Юнга и его спутников будет нанесен непоправимый вред. В данный момент это было единственным поводом к моему беспокойству.

«Лето наступило необыкновенно быстро, дождь и ветер ускорили таяние снега и льда. В проливе Белло было много воды, распространившейся от острова Халфвей к востоку до плоскогорьев, и оттуда, суживаясь, к Длинному озеру.

«Через день или два я смог убедиться в значительном улучшении здоровья Хобсона, а мои четыре спутника, за исключением Гемлтона, которому требовался отдых, были совершенно здоровы, как и мой товарищ Петерсен.

«Так как время, в течение которого предполагал отсутствовать Юнг, уже прошло, а трудности переправы с запада сильно увеличились, я отправился утром 25 июня со своими четырьмя людьми, чтобы добраться до скалы Пеммикан. Но, не будучи в состоянии пройти здесь, я решил доставить провиант к мысу Четырех рек, надеясь встретиться с Юнгом и облегчить его возвращение. К нашему удивлению, вся вода исчезла с ледяной поверхности Длинного озера, и путь по нему был превосходен.

«Мы нашли наших бедных собак спокойно лежащими около саней. Они съели небольшое количество мясного порошка, которое не было запечатано в ящиках, а также китовый жир, несколько кожаных ремней, и чайку, которую я подстрелил, пробуя ружье, но им, очевидно, пришелся не по вкусу бисквит. Бедные собаки! Тяжелая у них жизнь в этих странах. Даже Петерсен, обычно добрый и гуманный, воображает, что они мало чувствительны. Он развивает теорию, что можно бить эскимосскую собаку по голове любым предметом, как бы он ни был тяжел, и она от этого не пострадает. Один из нас упрекнул его однажды за то, что он сломал ручку своего хлыста о голову собаки. «Это ровно ничего», — отвечал Петерсен и рассказал, что один из его друзей в Гренландии считал, что можно бить собак по голове тяжелым молотком, — это их, конечно, оглушало, но, полежав с открытой пастью против ветра, они скоро снова оживали, вставали и бегали «в полном порядке».

«Мы поспешили дать собакам хорошей пищи, первой после семидневного промежутка, но они не оказались особенно голодными и скоро снова улеглись спать.

«Отправив на следующий день людей и собак с санями на восточный конец озера, я пошел к мысу Берд посмотреть, не видно ли оттуда группы Юнга, но Юнг еще не возвращался.

«Тщетно пытаясь вскарабкаться с предательскими намерениями на отвесную скалу к гнездам серебристых чаек, я заметил и подстрелил черного турпана, сидевшего на невысоком утесе, и захватил в качестве приза четыре яйца. Странно, что эта птица выбрала такое необычное место для своего гнезда.

«Много тюленей грелось на льду. Ручьи, по которым приходилось тащить сани неделю тому назад, направляясь к Длинному озеру, превратились в мощный и быстрый поток. Мы заметили несколько оленей.

«27-го я отправил троих из моих спутников на корабль, сам же с Томпсоном и собаками направился к скале Пеммикан, где, к нашей большой радости, мы встретили Юнга и его партию, только что возвратившихся после долгого и успешного путешествия.

«Юнг очень похудел и ослаб настолько, что был вынужден последние несколько дней передвигаться на санях, запряженных собаками. Гарвей тоже чувствовал себя далеко не хорошо и еле мог передвигаться наравне с санями — он был болен цынгой. Их путешествие протекало в самой удручающей обстановке: мрачная погода, однообразные скучные известняковые берега, лишенные дичи, и… никаких следов погибшей экспедиции. Известие о наших успехах чрезвычайно образовало их».

Нет ничего удивительного, что Юнг не нашел никаких признаков экспедиции Франклина, так как изученный им район был быстро пройден «Эребусом» и «Террором», не оставившим на берегах проливов Пиля и Франклина следов своего прохождения по их водам. Открытия Юнга, человека исключительной энергии и беспредельной преданности своему делу, имеют поэтому только географический интерес.

78 дней потратил Юнг на тщательное обследование южной половины Земли принца Уэльского и противолежащей ей части острова Северного Соммерсета. В результате этих работ оба острова были нанесены на карту. Протяжение снятого Юнгом берега составляет 95 миль. Насколько значительна эта работа, видно из того, что определения, сделанные обеими южными партиями, простираются на 105 миль.

Юнг путешествовал в то же время, что Мак-Клинток и Хобсон, то есть в период, когда полярная зима была еще в самом разгаре, когда таяние снега и льда еще только начиналось. Поэтому изучение береговой линии посещенных им низменных островов представляло большие трудности. Глубокий снег не позволял различать сушу и море, и если бы не многочисленные севшие на мель айсберги, так называемые стамухи, обозначавшие прибрежные участки, — определение береговой линии нередко было бы просто невозможно.

Особенно значительны открытия, сделанные Юнгом на Земле принца Уэльского. До него вообще не было известно, что эта Земля представляет собой отдельный остров и не соединяется с расположенной на юго-западе Землей Виктории. Юнг обошел Землю принца Уэльского с юга и достиг места, посещенного в свое время Осборном, доказав, таким образом, ее островной характер и одновременно обнаружив существование широкого пролива, названного им в честь Мак-Клинтока его именем.

Пролив этот на севере оказался связанным с известным еще со времен Парри проливом Мельвиля, а на юге смыкался с проливом Франклина. Юнг внимательно присматривался к открытому им водному пространству, покрытому в это время года торосистым льдом. Надеяться перебраться по этой неровной поверхности на Землю Виктории было нечего и думать, и Юнг ограничился обследованием более близких островов.

Неустрашимость Юнга была всем хорошо известна. Поэтому, несмотря на опытность этого капитана, все на судне, и в том числе недавно возвратившийся Мак-Клинток, сильно опасались за его судьбу. По счастью произведенный им редкий по смелости эксперимент путешествия в течение сорока дней в сопровождении одного только спутника окончился благополучно.

Вместе с вышедшим ему навстречу Мак-Клинтоком Юнг вернулся на корабль. Таким образом, все члены экспедиции оказались в сборе, и все они имели полное основание считать возложенную на них задачу выполненной не только добросовестно, но и вполне успешно. После возвращения на корабль главное внимание путешественников было устремлено на укрепление своих сил и поправку здоровья. На следующий же день они, по словам Мак-Клинтока, принялись уничтожать предложенную пищу с такой быстротой, которая свойственна только людям, изнуренным усталостью и постоянным пребыванием на морозе. Дичь, утки, пиво, лимонный сок — ежедневно, консервированные яблоки и брусника— три раза в неделю и маринованная китовая кожа — прекрасное противоцынготное средство — в любом количестве для всех, кто ее любит, — таково было их меню!

Остается сказать только несколько слов о последних приготовлениях Мак-Клинтока к отплытию и о возвращении «Фокса» в Англию.

В первую очередь необходимо было подготовить машину. Ввиду того, что на «Фоксе» после случайной смерти машиниста Скотта не было человека, умевшего управлять машиной, Мак-Клинток сам взялся за это дело. Действительно, он освоил его чрезвычайно быстро, и можно было надеяться, что он сможет с успехом заменить умершего машиниста.

Июнь и июль принесли с собой больше тепла, чем обыкновенно. Среди окружающего «Фокса» льда стали образовываться трещины и открываться довольно большие полыньи. Однако долгое время корабль не мог выбраться из гавани, так как вся масса льда оставалась по-прежнему неподвижной. Экипаж корабля напряженно следил с борта и с высоты окружающих холмов за состоянием моря. Прошел июль и первая неделя августа, а положение все еще не изменялось. На лицах людей можно было прочесть чувство опасения, как бы не пришлось остаться еще на одну зиму во льдах. Перспектива зимовки не была веселой, так как из расчета наличного продовольствия было видно, что ежедневный рацион на каждого члена экипажа не превысит ¾ фунтов мяса. Что касается других запасов, то многие продукты — и среди них столь необходимый лимонный сок — приходили к концу. Рассчитывать на успешную охоту в этой стране тоже было нечего. В этом отношении показательны были охотничьи трофеи предыдущего года: несмотря на наличие опытных стрелков, экипаж «Фокса» убил всего только двух медведей, 8 оленей, 9 зайцев, 19 песцов, 18 тюленей, 82 куропатки и 98 штук другой мелкой дичи.

«Фоксу» удалось избежать зимовки. Сильные юго-восточные ветры отодвинули лед от берега, и 9 августа «Фокс» вышел на парах по чистой воде из пролива Белло. Правда, через день корабль застрял во льду против мыса Фьюри и не мог двинуться с места в течение четырех суток. Но задул западный ветер, разогнавший льды, и «Фокс» двинулся дальше в северном направлении. Вскоре он миновал пролив Принца Регента и вошел в Ланкастеров пролив, оказавшийся почти совсем свободным от льда.

Такие же благоприятные условия плавания Мак-Клинток встретил и в Баффиновском заливе. Прямо от Пондсбея «Фокс» взял курс на восток к острову Диско и легко пересек Баффинов залив — случай совершенно исключительный в навигационной практике.

Уже 27 августа Мак-Клинток прибыл в гренландский порт Годхавн. Отдохнув здесь несколько дней и подготовившись к переходу через океан, Мак-Клинток 1 сентября отправился дальше. Расстояние от Годхавна до Англии «Фокс» покрыл в необычайно короткий срок, и 20 сентября 1859 года экспедиция увидела родные берега.