Арктический проект Сталина

Как арестанты на царской каторге душу спасали

Приписывать Сталину изобретение системы использования заключенных на работах, связанных со строительством дорог и каналов, значит грешить против истины. Одна из характерных особенностей не только отечественных, но и зарубежных пенитенциарных учреждений — использование подневольного труда. В России этот процесс, правда, оказался тесно связан со стремлением государственной власти на определенном этапе развития карательной системы решать задачи по нравственному перевоспитанию осужденных.

Именно при Петре I получила широкий размах практика лишения свободы, при которой используется труд заключенных на крепостных работах: «Нуждаясь в огромном количестве рабочих рук для осуществления планов преобразования России, правительство Петра I использует преступника в качестве даровой рабочей силы, не требующей государственных затрат, а, напротив, представляющей широкие возможности для извлечения максимальной выгоды. Заключенные используются на гребных судах (галерах или каторгах), на строительстве крепостей, гаваней, в рудниках и на добыче соли».[20]

В дальнейшем власти продолжали расширять масштабы применения принудительного труда как в европейской части России, так и в Западной и Восточной Сибири, а в какой-то момент озаботились и вопросом перевоспитания арестантов.

Царское правительство, в частности, приняло закон от 6 января 1886 г., вводивший обязательные работы практически для всех категорий преступников. Согласно тюремной инструкции, труд должен был служить, во-первых, средством «отвлечения арестантов от праздности»; во-вторых, для овладения навыками и привычкой к производительному труду; в-третьих, для обучения различным ремеслам; в-четвертых, для своей материальной поддержки.[21]

Труд каторжан активно применялся на строительстве Сибирской железной дороги (Транссиба), что было вызвано стремлением государства удешевить большие финансовые расходы. Руководство Главного тюремного управления утверждало, что «единственной местной силой, которой можно воспользоваться для удешевления и ускорения постройки дороги, является труд арестантов».[22]

Чтобы стимулировать труд каторжников на строительстве Транссиба, правительство ввело для них существенные льготы: срок каторги сокращался на треть, после чего они переводились в разряд поселенцев. Получив статус поселенцев, они через пять лет имели право вернуться на родину. Кроме этого, на время работ с них снимались оковы. В то же время льготы и поощрения сочетались с ужесточенной системой наказаний: даже за малозначительные проступки увеличивался срок нахождения в отряде «испытуемых», применялись телесные наказания и повторное наложение оков.[23]

Наряду с трудовым использованием заключенных другим методом их исправления власть считала духовно-нравственное воспитание преступников и прилагала для этого значительные усилия. Основная роль в духовно-нравственном воспитании осужденных отводилась церкви.

«Более других в тюрьмах настоящего времени, — писал один из видных исследователей дореволюционной пенитенциарной государственной политики И. Я. Фойницкий, — успело пустить корни образование религиозное; с этой целью при всех местах заключения заботятся о наличии тюремного священника, и посещение церкви рассматривается как непременная обязанность арестантов…»[24]

В XIX в. в Российской империи сложилась система использования авторитета и организационных возможностей церкви, подкрепленной государственной поддержкой, для целенаправленного идеологического воздействия на заключенных.

Задачи и цели нравственно-религиозного воздействия на заключенных определялись Общей тюремной инструкцией 1815 г., где говорилось, что «духовно-нравственное воздействие на арестантов имеет своим назначением внушение им правильных понятий о религии и об общих гражданских обязанностях, требующих преданности Престолу и Отечеству и почитания соответствующим законам и властям».[25]

В отчете Казанского попечительного комитета о тюрьмах за 1889 г. отмечалось, что меры к исправлению нравственности арестантов состояли в посещении заключенными православного исповедания тюремных церквей, в обучении арестантов грамоте, в занятии грамотных арестантов чтением назидательных и полезных книг и в преподавании заключенным изустных поучений местными священниками.

По закону Российской империи «Об упорядочении управления тюрьмами» от 15 июня 1887 г. священники, дьяконы и псаломщики, состоящие при учреждениях заключения, относились к управленческому аппарату мест лишения свободы, то есть считались официальными должностными лицами, в обязанности которых вменялось идеологическое воздействие на арестантов. За свой труд священники получали жалование из средств тюремного комитета, а по должностному окладу, в зависимости от категории места заключения, могли приравниваться к смотрителю (начальнику) тюрьмы. Так, при открытии Тобольских каторжных тюрем № 1 и № 2 оклады смотрителей составляли 600 и 500 рублей в год, а тюремных священников — 600 и 300 рублей.[26]

Как отмечают исследователи, деятельность священников облегчала участь арестантов, вносила в их жизнь определенные нравственные ориентиры, потеря которых привела их к тюремному заключению. Система церковного нравственного воспитания и исправления преступников финансировалась государством и совершенствовалась вплоть до событий февраля 1917 г.

Труд и лагерь — панацея от праздности

История создания советской исправительной системы началась в декабре 1917 г. с организации в составе наркомата юстиции РСФСР Отдела тюремного управления. Классовый подход в вопросах уголовного преследования стал краеугольным камнем в фундаменте новых правоотношений в советском государстве. Заместитель наркома юстиции РСФСР М. Ю. Козловский в статье «Пролетарская революция и уголовное право» утверждал, что «для марксиста всякое преступление — продукт непримиримости классовых антагонизмов… Эксплуатация масс создает нищету, невежество, пороки… Они исчезнут лишь в более поздней фазе коммунистического строя, оставаясь при переходе к коммунизму в качестве рудиментального остатка от прошлого».[27]

В мае 1919 г. постановлением ВЦИК объявлялось о создании «лагерей принудительных работ». Для управления всеми лагерями республики при НКВД РСФСР был организован Отдел принудительных работ, осенью 1919 г. преобразованный в Главное управление принудительных работ.

В Уставе земледельческих колоний, утвержденном 12 августа 1919 г. Народным комиссариатом юстиции, формулировались методы работы с осужденными. Главными задачами объявлялись исправление и перевоспитание преступников (в первую очередь молодых и впервые оступившихся). В Уставе также отмечалась благотворная роль труда в процессе преодоления противоправных наклонностей заключенных.

Таким образом, в основу системы исправления и воспитания преступников изначально, с момента создания советского государства, закладывалось понятие общественно-полезного труда, который объявлялся обязательным делом каждого гражданина. Законодательно этот тезис закреплялся декретом Совета народных комиссаров от 5 февраля 1920 г. «О всеобщей трудовой повинности».

В 1920-е гг. происходило обобщение первого опыта реализации советской исправительно-трудовой политики. Мнения высказывались разные, часто диаметрально противоположные. Известный советский теоретик права С. Файнблит в рамках обсуждения проекта первого УК РСФСР настаивал на том, что врагов нужно «карать, а не исправлять».[28]

Знаменитый революционер Николай Крыленко, будучи наркомом юстиции РСФСР, считал, что в борьбе с преступностью необходимо использовать более гибкие методы. Крыленко провозглашал: «Даже в отношении классово чуждых и паразитических элементов задача исправительно-трудовой политики сводится не к одному только подавлению, но и к приучению их к труду, к усвоению ими полезных трудовых навыков и перевоспитанию их этим путем для того, чтобы по освобождении они могли бы принять участие в общей работе. Установкой работы исправительно-трудовых учреждений является организация трудового перевоспитания всей массы, лишенной свободы».[29]

В целом, на рубеже 1920–1925-х гг. превалировало мнение о том, что в условиях построения социалистического общества основная часть правонарушений совершается «по несознательности»; считалось, что новая жизнь в государстве рабочих и крестьян постепенно искоренит условия, способствующие совершению общественно опасных деяний.

Наряду с физическим трудом в качестве основополагающего принципа исправления преступника другим принципом, действующим в отношении лагерного хозяйства в 1920-е гг., был принцип самообеспечения. Система должна была обеспечивать свою жизнедеятельность за счет усилий самих заключенных, без государственного финансирования. Новый принцип управления лагерной системой впервые был озвучен на 5-м Всероссийском съезде заведующих отделами Главного управления принудительных работ Народного комиссариата юстиции РСФСР. В резолюции съезда говорилось: «Хорошо проведенная пенитенциарная система должна быть направлена на то, чтобы избавить общество от бремени расходов на содержание преступников и возложить эту заботу на них самих». С 1 января 1922 г. лагеря снимались с государственного денежного обеспечения и переводились на самоокупаемость.

Опубликованный в 1924 г. Исправительно-трудовой кодекс РСФСР провозглашал, что главное — это приспособить преступника к честной трудовой жизни. Кодекс определил генеральную линию в развитии советской пенитенциарной системы в виде перехода от тюрем к воспитательным учреждениям путем развития исправительно-трудовых колоний.

Принятые в этот исторический период правовые акты, кроме трудового перевоспитания преступников, ориентировали администрацию исправительных учреждений на приобщение к активной культурно-просветительской работе максимального количества осужденных.

В исследовательской литературе советского периода этот вопрос обсуждался достаточно обстоятельно.

Впервые он был поднят в связи с созданием Соловецкого лагеря особого назначения. В первом же номере журнала «СЛОН» была опубликована статья под названием «Воспитательно-трудовые задачи в местах заключения». В статье обозначался новый подход к реализации идей о возможности воздействия на личность преступника:

«Исправительно-трудовая политика Республики заключается в исправлении заключенных путем привлечения их к участию в организованном производительном труде».[30]

Отдельного подразделения по культурно-воспитательной работе с контингентом заключенных в СЛОНе, судя по имеющимся документам, не существовало, но администрация лагеря прилагала определенные усилия для того, чтобы деятельность по перевоспитанию преступников осуществлялась не только в процессе физического труда. В лагере издавался журнал «СЛОН», газета «Новая жизнь», работала библиотека, функционировал самодеятельный театр, проводились спортивные соревнования.

В «Положении об исправительно-трудовых лагерях» 1930 г. впервые в качестве средства идеологического воздействия на заключенных речь идет о «культурно-воспитательной работе». Культурно-воспитательная работа, согласно «Положению…», соответствует классовому характеру всей исправительно-трудовой системы, она ориентирована в основном на запросы осужденных из числа рабочих и крестьян и предусматривает клубную, театральную, научно-просветительскую деятельность, организуемую на основе самодеятельности заключенных. «Положение…» обязывало всех неграмотных заключенных в возрасте до 50 лет посещать в свободное время культурно-просветительные учреждения, обучаться чтению и письму. Культурно-воспитательная работа возлагалась на культурно-воспитательную часть (КВЧ) лагеря.

Учреждения советской пенитенциарной системы получили значительную самостоятельность в вопросе трудового использования контингента заключенных, в выборе форм воспитательной работы с лагерниками. «На первоначальном этапе развития ИТЛ их начальникам было предоставлено право самостоятельно издавать нормативные акты, в широких пределах регулировавших порядок и условия отбывания наказания в местах заключения», — отмечает исследователь советской пенитенциарной системы С. Кузьмин.[31]

На рубеже 1930-х гг. происходит обобщение теоретических подходов по вопросам исправительно-воспитательного воздействия на личность преступника, анализируется практика реальной деятельности лагерей и трудового использования преступников. Повсеместное включение заключенных в производственный процесс признается положительным моментом в деятельности мест заключения.

Новые приоритеты в области исправительно-трудовой политики объявляются на самом высоком государственном уровне. Председатель СНК СССР В. М. Молотов в докладе на VI съезде Советов СССР в марте 1931 г. говорил: «…мы никогда не думали скрывать того факта, что труд заключенных, здоровых, способных к труду, у нас применяется на некоторых коммунальных и дорожных работах. Мы делали это раньше, делаем теперь и будем делать впредь. Это выгодно для общества. Это полезно для преступников, ибо приучает их к труду и делает их полезными членами общества».[32]

В Кодексе 1933 г. закреплялись такие положения в области исправительно-трудовой политики, как создание для осужденных условий, которые бы препятствовали им совершать действия, наносящие ущерб социалистическому строительству. Провозглашался курс на активное перевоспитание преступников, на их приобщение к общественно-полезному труду. По замыслу создателей исправительной системы, труд необходимо было организовывать на «началах постепенного перехода от принудительного к добровольному на основе социалистического соревнования».

В этот период принимает стандартный вид и структура исправительно-трудового лагеря. В соответствии с «Типовыми штатами для исправительно-трудовых лагерей ОГПУ» от 10 ноября 1933 г. в управление ИТЛ входили следующие отделы: общеадминистративный, учетно-распределительный, третий (оперативно-чекистский), культурно-воспитательный, санитарный, финансовый, контрольно-плановый, производственно-технический, отдел снабжения.

Постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 октября 1934 г. прекратили свою деятельность ГУИТК НКЮ (Главные управления исправительно-трудовых колоний Народных комиссариатов юстиции) союзных республик — все исправительные учреждения передавались в состав Главного управления лагерей НКВД СССР (ГУЛАГ НКВД).

Принятые в этот период правовые акты реализуются в практике работы ряда учреждений ОГПУ — НКВД, и в первую очередь в лагерях на строительстве Беломорско-Балтийского канала и в Дмитровском исправительно-трудовом лагере (на строительстве канала Москва — Волга).

«Перековка», или как советских граждан закалял товарищ Сталин

Строительство Беломоро-Балтийского канала (ББК) в 1931–1933 гг. считается первым проектом по организации лагерно-производственного комплекса. Во время строительства ББК было задействовано свыше 100 тыс. человек, большинство из которых были заключенными Беломоро-Балтийского лагеря.

Наряду с тем, что на строительстве Беломоро-Балтийского канала отрабатывались формы организации крупных производственных комплексов, сам лагерь стал полигоном по испытанию на практике форм и методов целенаправленной работы по трудовому перевоспитанию заключенных, так называемой «перековки».

Руководил деятельностью по перевоспитанию заключенных (в документах строительства их называли каналармейцами) культурно-воспитательный отдел со штатом в 129 человек.

В состав отдела входили 14 культурно-воспитательных частей (по числу лагерных отделений), Центральный штаб по соревнованию и ударничеству, газета «Перековка», в которой насчитывалось 3750 лагкоров — лагерных корреспондентов. В лагере также действовали музей Беломоро-Балтийского канала, центральная мастерская художников, лагерная радиогазета, театр, духовые и симфонические оркестры. Организация культурно-воспитательной работы в лагерях предполагала и соответствующее обеспечение — кадровое, материально-техническое, методическое.

Основными формами работы культурно-воспитательного отдела Беломорлагеря считались: организация производственного соревнования с регулярным подведением итогов, поощрение ударников и передовиков производства, проведение лагерных слетов ударников, поощрение изобретательства и рационализаторства; культурно-просветительская деятельность — издание газет и журналов, привлечение к работе лагерных корреспондентов, писателей и поэтов, выпуск стенгазет, организация концертов и театральных постановок, работа агитбригад, создание наглядной агитации, организация работы библиотек, борьба с неграмотностью.

«Перековка» заключенных должна была осуществляться в процессе напряженного физического труда, направленного на достижение главных целей строительства. Руководитель строительства Беломоро-Балтийского канала С. Фирин по этому поводу утверждал: «Мы исправляем нарушителей советских законов при помощи самого благородного инструмента в нашей стране, при помощи самого почетного оружия — труда, который по советской конституции является обязанностью каждого из нас. Мы превращаем бывших воров, которые презирали труд и считали его ненавистным занятием, превращаем паразитов, кулаков и собственников, которые привыкли выезжать на чужой спине, в полезных и истинных тружеников».[33]

Одной из особенностей культурно-воспитательной работы в Белбалтлаге стало подключение к «перековке» каналоармейцев всего пропагандистского потенциала советского государства. О напряженном, но созидательном труде каналоармейцев подробно рассказывалось не только в ведомственных изданиях, таких как «Перековка», достижения строительства и процесс перевоспитания осужденных также широко освещались в местных и региональных журналах и газетах.

Кульминацией масштабной идеологической кампании стала поездка советских писателей во главе с Максимом Горьким по трассе построенного канала. По итогам поездки вышла книга «Беломоро-Балтийский канал имени Сталина» под редакцией М. Горького, Л. Авербаха и С. Фирина. Одна из самых увлекательных в этой книге — глава, которая так и называется: «История одной перековки», рассказывающая о перевоспитании матерого вора и грабителя Абрама Роттерберга. Автор многостраничного очерка, живописующего перерождение преступника в процессе труда, — известный советский писатель Михаил Зощенко.

На Беломорканале пропагандировался культ ударничества, производственного лидерства. Ставилась задача средствами пропаганды, путем предоставления возможностей для творческого развития заключенных обеспечивать рост производственных показателей и одновременно добиваться «перековки» задействованных в процессе строительства преступников. Лагерные художники рисовали портреты победителей трудового соревнования. На объектах строительства устраивались концерты и представления в честь отличившихся тружеников, во время «штурмов» на ударных участках трассы канала проходили многочасовые концерты духовой музыки.

В свою очередь, отстающих (филонов) беспощадно критиковали, в газетах печатались материалы заключенных, в которых рассказывалось о бригадирах и прорабах, руководителях более высокого ранга, которые тормозят производственный процесс. Приказом начальника Беломорстроя предписывалось всем начальникам отвечать на газетную критику в течение трех суток.

Организации «перековки» заключенных наряду с производственным процессом, действительно, уделялось много внимания. Руководство постоянно напоминало «строителям канала» о спектре преференций и льгот, положенных ударникам, особо обращая внимание на выполнение своих обещаний, сделанных в начале и в ходе строительства. «Довести до самого широкого сведения всего населения лагеря. Аппарату КВО и КВЧ на местах провести соответствующую разъяснительную работу», — такая формулировка встречается практически в каждом приказе начальника Беломорстроя Л. Когана.

По словам исследователя истории строительства Беломорканала К. Гнетнева, Беломоро-Балтийский канал — это пример хорошей организации труда большого количества людей, продуманной и адаптированной к контингенту заключенных программы идеологического воздействия: «Это особая система работы с людьми, направленная не только на формирование внешней среды, но и такой атмосферы внутри коллектива, которая позволяла добиться высокопроизводительного и качественного труда. Этому было подчинено все на строительстве… подавляющее количество работников верили, что они действительно работают на стройке века, что после завершения строительства у них будет другая жизнь».[34]

Преемственность форм и методов культурно-воспитательной работы прослеживается и при осуществлении следующего крупного лагерно-производственного проекта — строительства канала Москва — Волга. Администрация Беломорстроя становится аппаратом управления Дмитровского исправительно-трудового лагеря (ДмитЛАГа).

Именно в рамках ДмитЛАГа работа по «перековке» достигает своей кульминации как по масштабам развертывания, так и по интенсивности культурно-воспитательного воздействия на заключенных. Эффективность проводимой в Дмитровском лагере воспитательной работы подчеркивалась на государственном уровне в качестве положительного примера для всей пенитенциарной системы в целом. «Канал Москва — Волга дает неисчерпаемое богатство фактов, иллюстрирующих процесс перевоспитания уголовных и т. п. элементов, составляющих население этих лагерей, — процесс, происходящий ежедневно и ежечасно в огне высокого творческого энтузиазма, сжигающего старые пороки и недостатки, очищающего людей… и закаляющего их к новой, радостной и счастливой жизни», — утверждал заместитель прокурора СССР Андрей Януарьевич Вышинский.[35]

Руководство ДмитЛАГа продолжало развивать традиции Беломорстроя, считая тяжелый физический труд и культурно-просветительскую работу основами процесса перевоспитания преступников. В приказе по Дмитровскому ИТЛ ОГПУ от 25 ноября 1933 г. № 100 говорится: «Увязка трудовых процессов лагерника с задачами исправительно-трудовой политики лагеря, с необходимостью перековать сознание людей и подготовить лагерника к вступлению в трудовую семью создающегося социалистического общества, требует от лагерной общественности, от лучшей и сознательной части населения огромной просветительной работы, требует полной круговой поруки в борьбе за перевоспитание социально-близкого состава лагерников».[36]

Основной задачей культурно-воспитательного отдела и культурно-воспитательных частей ДмитЛАГа считалось обеспечение производственного процесса. Главным стимулом для каналармейцев стали зачеты рабочих дней и досрочное освобождение. 20 декабря 1935 г. приказом НКВД № 389 «В целях развития стахановского движения в Дмитровском лагере НКВД на строительстве канала Москва — Волга» объявлялось о поощрении заключенных, применяющих стахановские методы работы и систематически превышающих установленные нормы выработки при хорошем качестве выполняемых работ. В приказе утверждалось: «Заключенным-стахановцам, работающим на основных работах по сооружению канала, зачет рабочих дней производить согласно утвержденного “Временного положения о зачете рабочих дней” — за 1 день работы засчитывать 2 дня срока или 90 дней за квартал. Объявить заключенным Дмитровского лагеря НКВД, работающим на основных работах строительства канала (земляные, бетонные, гравийные, лесозаготовки и т. п.), что если они, начиная с настоящего момента и до конца строительства, будут работать по-стахановски, то они будут по окончании строительства представлены к досрочному освобождению».[37]

Культурно-воспитательная работа в Дмитровском лагере по сравнению с Беломорстроем выходит на новый качественный уровень, расширяются масштабы деятельности, появляются элементы индивидуального подхода к заключенным. «В ДмитЛАГе выходило несколько десятков газет и журналов. Печать, по мнению создателей идеи “перековки”, в условиях лагеря представляла собой одно из сильных орудий перевоспитания лагерников. Самыми массовыми были газеты “Перековка” и “Москва — Волга”. Их тираж достигал тридцати и более тысяч экземпляров. Для женской части лагерников издавалась газета “Каналармейка”, для малограмотных — “Долой неграмотность”. Для заключенных разных национальностей выходили газеты на четырех языках: татарском, тюркском, узбекском и казахском. ДмитЛАГ имел и свой журнал — “На штурм трассы”. Газета “Перековка” издавала свою библиотечку. Это были отдельные выпуски в виде книжечек, в которых публиковались рассказы, стихотворения, очерки заключенных писателей и поэтов. Всего таких выпусков было шестнадцать», — отмечает исследователь процессов лагерного творчества Н. Рыжкова.[38]

Начальникам отделов управления лагеря и начальникам его отделений вменялось в обязанность лично следить за помещаемыми в лагерной газете «Перековка» заметками, вскрывающими «всякого рода отрицательные явления». В трехдневный срок необходимо было сообщать начальнику лагеря Фирину «о принятых по существу заметки мерах».

Учитывая большую протяженность территории строительства, запланированное возведение значительного количества монументальных сооружений по берегам канала, одной из задач культурно-воспитательного отдела ДмитЛАГа стала организация художественно-визуального пространства. В феврале 1934 г. во всех районах строительства канала «Москва — Волга» организуются художественные мастерские численностью от двух до четырех человек, а в штат КВО Дмитровского ИТЛ вводится должность инструктора по изобразительному творчеству.

Главным художником лагеря становится вольнонаемный Г. С. Кун. При администрации ДмитЛАГа работает бригада художников из шести человек (четверо заключенных и два вольнонаемных).

Приказом по ДмитЛАГу № 632 от 3 июля 1935 г. «в целях художественного отображения строительства канала и перековки лагерников в живописи, графике, рисунке и скульптуре самих каналоармейцев» была организована вселагерная художественная выставка каналоармейского искусства.

Создание и развитие музыкальных и театрально-драматических творческих коллективов стало еще одной важной задачей для ДмитЛАГа. Так, к концу 1934 г. по лагерю насчитывалось 224 музыкальных и хоровых кружка.

Газета «Перековка» отмечала, что «концертно-эстрадная работа вообще является наиболее гибкой формой массовой, художественно-политической пропаганды, а в условиях наших лагерей, как и агитбригадная форма, легче всего применима». Агитбригады, хоровые и музыкальные кружки лагерников выступали на концертах, слетах ударников. Центральная агитбригада показала на II слете ударников ДмитЛАГа оперетту «От Волги до Москвы» (композитор М. Черняк). «Прекрасный текст оперетты и музыка, специально написанные т.

Черняком, произвели на слушателей огромное впечатление», — сообщалось в газете «Перековка».[39]

Самодеятельные композиторы ДмитЛАГа создали несколько десятков музыкальных произведений. Лучшие из них приняли участие в конкурсе, организованном культурно-воспитательным отделом лагеря. В приказе по Дмитровскому ИТЛ № 370 от 12 июня 1936 г. подводились итоги конкурса каналоармейской музыки. В работе жюри принимали участие ведущие советские композиторы: Дзержинский, Белый, Кабалевский, Шехтер, Чемберджи, Старокадомский. Из 112 произведений было отобрано 20, первую премию (500 рублей) присудили авторам музыки и стихов «Марша бетонщиков» заключенным Н. Е. Цедрику и В. П. Калентьеву.[40]

Наряду с масштабным и всесторонним развитием культурно-воспитательной работы, задачей которой считалась «перековка» сознания и поведения заключенных, ДмитЛАГу принадлежало и первенство в области прямых цензурных ограничений, накладываемых на информацию о лагерной жизни. Введению цензуры послужила, во-первых, общая обстановка в стране, которая характеризовалась ужесточением внутриполитического режима и начавшимися репрессиями, а во-вторых, неверным, по мнению руководства ДмитЛАГа, освещением событий внутрилагерной жизни со стороны журналистов региональных и общесоюзных изданий.

Так, в приказе № 741 от 12 августа 1935 г. говорилось: «В ряде центральных газет, наряду с информацией о строительстве канала «Москва — Волга», начали появляться заметки о жизни и работе Дмитровского Исправительно-трудового лагеря НКВД. В этих заметках, составленных приезжими корреспондентами внестроительных газет и основанных на несерьезной информации случайных людей, зачастую печатаются всякие несуразности, которые не только не дают правильного освещения, но и прямо искажают огромную работу исправительно-трудовых лагерей НКВД СССР.

В целях упорядочения этого вопроса и решительного пресечения в дальнейшем неправильной информации советских читателей о жизни исправительно-трудовых лагерей НКВД приказываю: категорически запретить допуск посторонних лиц на территорию лагеря; запретить сотрудникам Дмитровского ИТЛ давать какие-либо сведения во внелагерные газеты и журналы; все корреспонденции и статьи о жизни лагеря, намечаемые к напечатанию во вне-лагерных газетах и журналах, должны быть обязательно завизированы начальником ДИТЛ или его заместителями».[41]

Текущая, ежедневная работа культработников обеспечивала всестороннюю поддержку усилий администрации лагерей по организации производственного процесса, по мобилизации и эффективному использованию труда заключенных. Воспитание заключенных проводилось в рамках процесса «перековки». Считалось, что на процесс совершенствования человека благотворно влияют, прежде всего, тяжелый физический труд, политическое просвещение и культурно-творческая деятельность самих заключенных.

Краткая история создания нового человека

Политика государства с середины 1930-х гг., обоснованная идеологически как борьба социалистического государства с контрреволюционными элементами в рамках общего обострения классовой борьбы на этапе движения к коммунистическому обществу, заключалась в подавлении любых форм социального протеста и требовала усиления карательных функций в сфере регулирования исполнения наказаний. Органы внутренних дел руководствовались тезисом главы советского государства И. В. Сталина о том, что «репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления».[42]

Эпоха «великого перелома» внесла коренные изменения в стилистику и методы осуществления исправительной политики советского государства. Время с 1936 по 1938 гг. действительно особое в истории нашей страны. Рационально объяснить то, что происходило в этот период в высших эшелонах власти, не могут уже несколько поколений исследователей. Нет однозначных оценок и пенитенциарной политики этого периода. Как отмечают исследователи советской исправительно-трудовой политики, «к середине 30-х гг. фактически прекратилось действие исправительно-трудовых кодексов, регулирование исполнения наказания стало осуществляться ведомственными нормативными актами. Все это сопровождалось отступлениями от установленных принципов исправительно-трудовой политики, массовыми нарушениями законности. Исправительная политика (развивающаяся в целом на гуманистических началах, заложенных еще в предыдущие годы) была по существу отброшена, а главными направлениями были избраны классовый подход и жесточайшая эксплуатация труда заключенных».[43]

В этот период в НКВД принимается ряд ведомственных нормативных актов, регулирующих содержание заключенных в местах лишения свободы. В этих документах произошло законодательное закрепление особой роли карательных органов в жизни страны, а также было обосновано ужесточение реальных форм и методов работы с заключенными.

«Временная инструкция о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР» (1939 г.), «Инструкция о режиме содержания заключенных на пересыльных пунктах ОИТК НКВД-УНКВД» и «Временная инструкция о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых колониях НКВД СССР», введенные в 1940 г., нормативно закрепили антигуманные принципы содержания осужденных в лагерях и колониях. Отменялась прогрессивная система отбывания наказания и освобождения заключенных за ударный труд (зачеты рабочих дней), урезались и без того минимальные права осужденных, вводились ограничения, существенные для контингента тюрем и лагерей. Принятые акты, по сути, законодательно закрепляли практику жестокой эксплуатации заключенных, ужесточение требований лагерного режима, сложившихся в лагерях в период 1937–1939 гг.

«Положение о культурно-воспитательной работе в исправительно-трудовых лагерях и колониях НКВД», утвержденное приказом НКВД СССР № 0161 от 20 апреля 1940 г., определяло новые приоритеты деятельности администрации лагерей. Главными направлениями работы теперь объявлялись: а) перевоспитание заключенных, осужденных за бытовые и должностные преступления на основе высокопроизводительного общественно полезного труда; б) содействие наиболее эффективному и рациональному использованию труда для выполнения и перевыполнения производственных планов.

Теперь ставилась задача перевоспитывать лишь некоторые из категорий осужденных. В то же время выполнять и перевыполнять грандиозные производственные программы планировалось общими силами всего лагерного контингента, в процессе интенсивного физического труда, независимо от социального происхождения.

Военное время — особый период в жизни лагерей и в работе культурно-воспитательных частей в лагерных пунктах. В июле 1940 г. на стройках и предприятиях ГУЛАГа, как, впрочем, и по всей стране, был введен 11-часовой рабочий день и установлено всего 3 выходных дня в месяц. С началом войны рабочее время было увеличено до 12 часов в сутки.

У заключенных практически не осталось возможностей заниматься чем-то кроме работы, питания и сна. В условиях военного времени, при жестоком дефиците материально-технических ресурсов, нехватке кадров и переориентации работы лагерного хозяйства на выполнение задач содействия фронту и тылу культурно-воспитательная работа проводилась в ограниченных масштабах.

Стратегия и тактика деятельности в военный период была сформулирована приказом НКВД СССР № 017–43 г., определившим основные формы политико-воспитательной и культурно-массовой работы в исправительно-трудовых лагерях и колониях. Главным приоритетом объявлялось решение наиболее насущных задач в критический для страны период. Всемерное содействие выполнению производственных планов стало основной, а порой и единственной задачей культвоспитработников в лагерях во время войны.

Юрий Марголин (доктор философии, получивший эту степень после бегства из Советского Союза, находившийся в ИТЛ ГУЛАГа в 1940–1946 гг.) так вспоминал работу КВЧ лагеря в военный период: «Каждое утро подымается на трибуну начальник КВЧ — парень тупой и не умеющий связать двух слов, и держит, заикаясь, речь о необходимости поднять темп весеннего сева. Откуда они берут в КВЧ таких беспросветно-нелепых людей? Ответ прост: кто поумнее, пристроился на лучшей работе, места в лагерях вообще для неудачников, а из всех лагерных функций самая неблагодарная — именно культурно-воспитательная: тут нечем поживиться, это не производство и не кухня. За пять лет я не встретил в КВЧ ни одного интеллигентного человека — из вольных. Заключенные — другое дело: они охотно отсиживаются в КВЧ от тяжелой физической работы».[44]

На официальном уровне подчеркивалось, что одним из основных направлений деятельности лагерей во время войны стала работа по воспитанию патриотических чувств у заключенных, по культивированию инициатив, направленных на защиту страны. Начальник ГУЛАГа генерал-лейтенант В. Г. Наседкин в своей лекции от 05.10.1945 г. перед слушателями Высшей школы НКВД говорил: «Массовая политическая и разъяснительная работа вызвала у заключенных, помимо производственного подъема, чувство патриотизма, проявление которого выразилось в массовой подаче заявлений об отправке на фронт, желании стать донорами, в сдаче личных ценных вещей, денег, в приобретении за наличный расчет облигаций государственных военных займов».

По данным генерала Наседкина, от заключенных поступило средств в фонд обороны страны деньгами и облигациями госзаймов свыше 30 млн рублей, не считая значительного количества ценных предметов из золота, серебра и драгоценных камней».[45]

По окончании войны существенные изменения происходили во всех сферах жизни советского общества. Лагерная система также эволюционировала, вносились необходимые коррективы и в культурно-воспитательную работу в региональных подразделениях ГУЛАГа.

Начальник ГУЛАГа генерал-лейтенант В. Г. Наседкин, упоминаемый выше, так сформулировал основные задачи работы ГУЛАГа в сфере воспитания на послевоенный период:

а) проведение среди заключенных политической работы через организацию бесед, докладов, лекций о политической и хозяйственной жизни страны;

б) организация трудового соревнования среди заключенных, внедрение в производство стахановских методов труда, выращивание отличников, многостаночников и рационализаторов производства;

в) организация обмена опытом работы лучших производственников через печать, производственную наглядную агитацию, слеты и заседания штабов трудового соревнования;

г) оказание помощи производственным аппаратам лагерей и колоний в развертывании сети школ и курсов массово-технического обучения;

д) повседневная помощь администрации лагеря-колонии и непосредственное участие в вопросах организации быта заключенных;

е) разъяснение заключенным установленных правил режима, трудовой дисциплины и мер поощрения за показатели в работе, в частности широко популяризовать решения о досрочном освобождении и снижении сроков наказания за отличные показатели на производстве и в быту;

ж) борьба с отказчиками, промотчиками, нарушителями трудовой дисциплины режима;

з) организация культурного отдыха заключенных с обязательным преимущественным культобслуживанием работающих на производстве, использование в этих целях клубов для заключенных, культуголков, культпалаток, организация школ, библиотек, кружков самодеятельности, демонстрация кинокартин;

и) развитие самодеятельности заключенных через вовлечение их в работу различных секций: массово-производственную, культурно-массовую, санитарно-бытовую и другие, работающих под руководством и контролем КВО.[46]

Послевоенное время привнесло в практику работы исправительных учреждений много новаций, которые особенно важны для понимания системы культурно-воспитательной работы, сложившейся в лагерях Северного управления строительства железных дорог в период возведения объектов Трансарктической магистрали.

В первую очередь изменения оказались обусловлены специфическими условиями, в которых лагерям предстояло работать в послевоенный период. «Разгрузка» ИТЛ в период Второй мировой войны способствовала снижению количества заключенных в лагерях с 1 929 729 в 1941 г. до 1 179 819 в 1944 г.

Процесс происходил естественным путем из-за более высокой смертности, вызванной снижением норм питания и ухудшением медицинского обслуживания, отбытием части контингента в действующую армию и общим разладом лагерного механизма в условиях оккупации значительной части густонаселенной территории страны.

Однако с наступлением мирного времени и налаживанием полномасштабной деятельности органов НКВД и НКГБ как в «старых» регионах СССР, так и на присоединенных территориях, а также в зоне советской оккупации Германии и ее союзников лагеря стали пополняться новым контингентом заключенных. Это происходило как в связи с преследованием врагов советского режима, а также лиц, запятнавших себя сотрудничеством с гитлеровцами (ОУН, «лесные братья», «власовцы», полицаи и т. д.), так и в связи с тем, что количество территорий, подконтрольных СССР в 1944–1945 гг. существенно увеличилось, а значит, выросло и число обычных уголовных преступников. Так в 1946 г. в лагерях и колониях ГУЛАГа находилось 1 703 095 заключенных, а в 1948 г. — 2 199 535.

19 апреля 1943 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило проект Указа Президиума Верховного Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников». Указом предполагалась новая норма наказания — ссылка «на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет». Для преступников, приговоренных к каторге, организовывали специальные отделения при действующих лагерях. Позднее были учреждены Особые исправительно-трудовые лагеря, в которых предусматривался режим, представлявший собой комбинацию лагерного и тюремного.

Основной тенденцией в послевоенной карательной политике стало расширение числа заключенных за счет «бытовиков» — трудоспособных, имеющих квалификацию граждан, пригодных для участия в реализации инфраструктурных проектов в неосвоенных регионах СССР.

Наличие среди осужденных значительного числа бывших фронтовиков, «власовцев», «пособников», работавших в немецких учреждениях на оккупированных территориях, и других категорий заключенных делало эту огромную массу трудноуправляемой и непредсказуемой. Руководству ГУЛАГа пришлось вносить существенные коррективы в работу подведомственных учреждений.

Инструкция 1947 г. «О режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях МВД СССР» вновь вводит дифференцированную систему отбывания наказания и устанавливает два режима содержания заключенных — общий и особый, вводилась и такая поощрительная мера, как перевод заключенных на более мягкие виды режима.

Как и во времена строительства Беломоро-Балтийского канала и канала Москва — Волга, осужденным «в свободное от работы время» разрешалось заниматься литературными трудами и искусством под контролем администрации. Произведения заключенных, предназначенные для художественной самодеятельности, могли публиковаться в печатных изданиях. Картины, скульптуры и другие произведения предназначались для использования в оформлении клубов, столовых и бараков заключенных. Научно-технические работы, изобретения и рационализаторские предложения подлежали передаче в Бюро изобретательства лагеря. При освобождении с санкции оперативно-чекистских отделов заключенным могли выдать их музыкальные и другие работы, за исключением произведений, отражающих жизнь, быт, производственную деятельность и другие секретные сведения о лагерных подразделениях.

В принятых в 1947–1949 гг. нормативных актах отсутствуют ссылки на классовую дифференциацию заключенных. Сословно-классовые признаки в этот период перестают играть прежнюю роль при определении очередности получения культурных благ во время отбытия наказания.

Наряду с традиционным акцентом на политмассовую работу и выполнение производственных задач впервые значительное место уделялось вопросам существующих бытовых условий и организации досуга заключенных. Новым по сравнению с периодом конца 1930–1940-х гг. было и дозволение на определенную самоорганизацию заключенных в рамках культсоветов, которые состояли из общественных секций: производственно-массовой, культмассовой, физкультурной, санитарно-бытовой и т. д. Заключенные, в соответствии с «Временными указаниями…», сами выбирали себе сануполномоченного и культорганизатора.

Объявленные новации получили в лагерях массовое распространение, однако во многом деятельность органов самоуправления заключенных оставалась формальной, прежде всего, в силу отсутствия какой-либо кропотливой и заинтересованной работы сотрудников культурно-воспитательных частей по наполнению деятельности культсоветов реальным содержанием, а также ввиду слабого материально-технического обеспечения.

В то же время нельзя согласиться с утверждениями о том, что после окончания войны в течение длительного периода культурно-воспитательная работа в лагерях ГУЛАГА оказалась фактически свернута, как утверждают некоторые исследователи. «Отмена в 1947 г. смертной казни в стране существенным образом сказалась на системе исправительно-трудовых учреждений. Ввиду сложной оперативной обстановки из-за вражды между организованными преступными группировками разной ориентации администрация фактически руководила внутренней жизнью лагпунктов и колоний через представителей заключенных. В таких условиях культурно-воспитательная работа фактически не проводилась, а все ограничивалось демонстрацией кинофильмов и организацией художественной самодеятельности», — утверждает в своей диссертации И. Селезнева.[47]

Такая точка зрения абсолютно не отражает реальную ситуацию в лагерях, которая была далеко не такой однозначной и характеризовалась усложнением различных процессов. Положение заключенных в лагерях и колониях в период 1946–1953 гг. существенно отличалось как от периода 1937–1940 гг., так и от военной эпохи. Совокупность действовавших в послевоенный период нормативно-методических документов представляла собой противоречивый конгломерат законодательных, ведомственных и локальных актов. Некодифицированный свод действовавших нормативных актов и методических указаний допускал различные толкования. Противоречивость и неоднозначность законодательной и подзаконной нормативно-методической базы предоставляла возможность для администрации лагерей творчески подходить к вопросу организации работы с заключенными. Именно поэтому в лагерях стали вносить новшества в организацию производственного процесса, продолжали учреждать творческие коллективы, которые выезжали на гастроли в близлежащие города, проводили литературные конференции, переходившие в беседы «за жизнь», издавали сатирические газеты, устраивали масштабные культурные мероприятия и т. д.

Как известно, история цивилизации знает три основные системы стимулирования человеческого труда, которые с некоторыми упрощениями могут быть сведены к таким интегральным составляющим, как побуждение, принуждение и поощрение.

В 20-е гг. XX в. советская исправительная система в целом стремилась разработать и реализовать на практике механизм побуждения к труду у заключенных, применяя при этом и практику принуждения. С середины 1930-х и в 1940-е гг. превалировала система принуждения к труду, а в виде исключения (например, как мы можем зафиксировать в рамках строительства Трансполярной магистрали) апробировались и функционировали элементы механизма поощрения (стимулирования) труда, при этом его принудительный и подневольный характер, несомненно, сохранялся.

Принципиальная позиция активного вмешательства государства в процесс изменения мировоззрения и поведения преступников закономерно привела вдохновителей советской исправительной системы к решению вопроса о создании эффективного механизма по совершенствованию человеческой личности в условиях вынужденной изоляции.

Создание системы происходило в творческих муках, а ее становление иллюстрирует всю драматургию процесса поисков, выбора, эволюции, взлета и сокрушительного краха оптимального по замыслу властей варианта организации советского исправительно-воспитательного механизма.

На начальном этапе развития советской уголовно-исправительной системы возобладала линия на достаточно гуманное отношение к личности преступника, которая заключалась в попытке приобщения заключенных к новой идеологии и образу жизни, включая общественно-полезный труд. В этот период основными требованиями в рамках процесса воспитания и совершенствования личности осужденного стали меры по их изоляции от общества, политическому просвещению, ликвидации неграмотности, обучению дефицитным рабочим специальностям и т. д. Кульминации этот процесс достиг в период «перековки» заключенных в исправительно-трудовых лагерях, задействованных на крупнейших народнохозяйственных стройках начала — середины 1930-х гг., которыми стали строительство Беломоро-Балтийского канала и канала «Москва — Волга».

В дальнейшем, вплоть до середины 1940-х гг., в отношении заключенных реализовывался подход, опирающийся на максимальную эксплуатацию их трудового потенциала, в условиях сведения всей культурно-воспитательной деятельности (включая и меры поощрения) к набору упрощенных и малозатратных приемов работы.

После окончания Второй мировой войны, в условиях необходимости восстановления разрушенного хозяйства, при реализации ряда инфраструктурных проектов, направленных на дальнейшую индустриализацию и повышение обороноспособности страны, произошел возврат к более гибким методам работы культурно-воспитательных подразделений. Качество и интенсивность воспитательной работы с заключенными, в том числе по реализации различных мер поощрительного характера и облегчения режима содержания, существенно различались в зависимости от исторического периода и конкретного лагеря.

Следует отметить, что тяжелый физический труд, осуществляемый в рамках интенсивного производственного процесса, на всем протяжении развития советской исправительной системы в 1930–1950-х гг. оставался главным системообразующим фактором организации жизнедеятельности исправительно-трудовых лагерей.

Подведем итоги и выделим основные периоды эволюции культурно-воспитательной работы в лагерях НКВД — МВД.

Начальный период — 1918 — середина 1920-х гг.: акцент на изоляцию преступников, поиск новых форм, методов и средств воздействия на личность правонарушителя, в целом гуманное отношение к осужденным.

Конец 1920-х — середина 1930-х гг.: период активного воздействия на личность осужденного, закрепление в нормативно-методических документах представлений о возможности массового перевоспитания преступников, попытка реализации на практике принципа исправления трудом, «перековка», акцент на создание более совершенного человека. Создание культурно-воспитательных подразделений и учреждений в лагерях (библиотек, оркестров, театров, кружков художественной самодеятельности, органов борьбы с неграмотностью).

1936–1940 гг. — период сведения всех форм культурно-воспитательной работы к методу перевоспитания трудом, создание промышленно-индустриальной системы ГУЛАГа, понимание личности заключенного исключительно в качестве единицы трудовых ресурсов. Время, когда роль и значение культурно-воспитательной работы сужаются до минимального набора обязательных действий — выступления агитаторов, читки газет. Именно к этому периоду относятся наиболее нелицеприятные оценки культурно-воспитательной работы в воспоминаниях заключенных.

Военный период 1941–1945 гг.: в условиях исключительной ограниченности материально-технических и кадровых ресурсов в интересах культурно-воспитательного воздействия на заключенных избирательно применялись только те формы, методы и средства, которые способствовали наиболее эффективному решению задачи укрепления обороноспособности страны.

Период восстановления народного хозяйства 1946–1953 гг. — новый этап «великих строек коммунизма». В этот момент происходила систематизация практики культурно-воспитательной работы, делался акцент на внедрение «передового» опыта, практиковалось активное использование методов убеждения при работе с заключенными, происходила дифференциация осужденных в процессе трудового использования и в вопросе предоставления «культурных благ» в зависимости от их личного вклада в решение производственных задач. В частности, на ситуацию в «послевоенных» лагерях влияли отмена смертной казни в СССР в период 26.05.1947 г. по 12.01.1950 г., наличие значительного количества фронтовиков среди заключенных, острота проблемы восстановления разрушенного войной хозяйства, необходимость освоения новых регионов страны, богатых природными ресурсами, и ряд других факторов.