Ашу Сирай (СИ)

39. Сурт Темноокий

Онферин лежал перед нами, как волшебная драгоценность.

Светлые воды широкой Этелле впадали в бесконечное, сверкающее на солнце, голубое море. Эти воды, как и холмистые берега, покрытые садами, служили городу удивительной оправой. Далеко внизу порт щетинился мачтами кораблей, а паруса сливались с пенным прибоем. Сам Онферин — огромный (куда больше Кронтуша), белоснежный, сверкающий, с высокими стройными башнями, с домиками простых жителей и богатыми дворцами, бесчисленными площадями и улицами ослеплял и радовал куполами небесного цвета с золотыми звёздами и полумесяцами на шпилях.

Но самым удивительным среди этой белизны был храм Сурта. Даже без пояснений Джастера я сразу поняла, что это он.

Высокий, строгий, с тонкими башнями и острыми шпилями, в солнечном великолепии ярких красок и белых зданий он выделялся не только размером и строгостью линий, но и цветом.

Чёрный, как сама ночь. Лишь на шпилях сверкающий серебром полумесяц рогами вверх.

Совсем как тот, что носил Ашу Сирай.

Я покосилась на молчаливого Шута. Белая маска на его лице совершенно бесстрастна, а наймар стоял неподвижно, словно чёрный всадник сам был изваянием. Только лёгкий ветерок, пахнущий солью и морем, трепал хвост и гриву скакуна и едва трогал одежды Ашу Сирая, развеивая заблуждение.

И не скажешь, что сегодня утром это был совсем другой человек.

Я только украдкой вздохнула, вспоминая чудесное утро. Оно оказалось очень… добрым. Я не понимала, что случилось, но столько нежности от Джастера я прежде не видела. А ещё я впервые ощутила от него какое-то особое отношение. Я не могла бы описать словами, но у меня было такое чувство, словно я маленькая птичка, которую бережно и с любовью держат в сильных ладонях.

Потом, пока мы гуляли по садам Этелле, меня не покидало это удивительное чувство тепла и заботы, невидимых, но таких осязаемых сильных ладоней. Джастер же собирал с деревьев сладкие и сочные ягоды и плоды, рассказывал весёлые истории, смеялся и шутил так легко и беззаботно, как никогда прежде. Я верила и не верила тому, что вижу, но мне хватило ума не приставать с расспросами, а просто радоваться и смеяться вместе с ним.

Тем удивительней было, что он привёл меня на ту полянку…

Даже теперь, глядя на ужасного для всех Ашу Сирая, я впервые была уверена, что бояться могу чего угодно, но только не Шута.

Надеюсь, Этелле примет мой скромный дар и выполнит мою просьбу…

Джастер же смотрел на широкую дорогу, ведущую в город. Она была заполнена караванами, людьми, разными животными и повозками, спешащими в Онферин и покидающими его. С вершины холма, где мы стояли в тени деревьев, было видно, что дорога вьётся по холмистому побережью словно лента, окружённая домиками в садах и постоялыми дворами для путников.

Шут перевёл взгляд на небо. Лёгкие облака, словно пух, скользили над морем, но я не сомневалась, что под ярким солнцем они скоро истают. Хорошо, что на берегу моря жара не ощущалась так сильно, как в том поле, через которое мы ехали вчера.

— Скоро полдень, — осмелилась я прервать молчание.

Джастер кивнул, не отрывая взгляда от неба. К моему удивлению, ветер с моря стих. Из-за холмов дальнего берега Этелле показалась гряда облаков. Белые и кудрявые, как шерсть самых лучших овец, они медленно, но верно тянулись в сторону солнца.

И хотя маска Ашу Сирая оставалась бесстрастной, я больше не сомневалась, кто устроил грозу в Стерлинге.

— Джастер…

— Наймары не могут быть на ярком солнце даже в таком виде. Им нужна тень, — он без лишних слов понял мой вопрос, поглаживая своего скакуна по шее. — Время до полудня есть. Мы успеем, не волнуйся. Караван ещё не дошёл.

Вот что он ждал, оказывается. Значит, вечернее солнце наймарам не помеха, только вот такое, яркое…

— А этот рынок, он далеко?

— Нет. Рядом с храмом. Так что быстро управимся. Ну вот, — он посмотрел на небо, где первое облако достигло солнца. — Поехали.

Он тронул наймара и неспешно спускался с холма к дороге.

Я посмотрела на полупрозрачные облака, укрывшие собой солнце, и поспешила за ним.

Городская стена поразила меня своими размерами, а ворота — шириной и высотой. Огромные и мощные, узорно окованные блестящей бронзой створки из тёмного, почти чёрного дерева, могли поспорить высотой с соснами. Да и сделаны они были, судя по всему, из целых стволов деревьев, где каждое было в обхват толщиной.

Проехать в них без труда могло несколько караванов за раз.

Впрочем, стена ничуть не уступала. Она возвышалась над воротами, украшая их сторожевыми башенками по углам, а чтобы пройти ворота и выйти в город, нужно было преодолеть с десяток шагов.

Появление Ашу Сирая снова вызвало панику и мгновенно расчистило нам путь, так что в Онферин мы въехали совершено беспрепятственно. Даже многочисленная стража с копьями и кривыми мечами на поясе не осмелилась затупить дорогу самому опасному мастеру смерти, гордо восседавшему на настоящем наймаре.

В блестящих доспехах и ярких одеждах, стражники торопливо расступились, выстроившись вдоль широких стен настоящего каменного коридора. С другой стороны ворот люди также поспешно расступались, завидев в полумраке чёрного всадника в белой маске, неспешно и уверенно въезжающего в город.

Отовсюду доносился испуганный шёпот, непрестанно повторявший «Ашу Сирай», «вернулся», «бездушная», и различные воззвания к Тёмноокому, но никто не осмелился прямо взглянуть ни на меня, ни на Джастера. Люди кланялись, отворачивали лица или отводили глаза.

Я вспомнила, как шарахались от мрачного «пса» госпожи ведьмы в Кронтуше, но то, что я видела сейчас, не шло с тем разом ни в какое сравнение. Вокруг Ашу Сирая само собой образовывалось безлюдное пространство.

Джастера не просто опасались, как в Кронтуше. Здесь знали о его волшебной силе и боялись по-настоящему.

За нашими спинами, я слышала, стражники смыкали ряды, возвращаясь к службе, и, зло огрызаясь, отказывались отвечать на вопросы любопытных, посылая их за ответами куда угодно, даже к самому Верховному Взывающему.

Прямо за воротами оказалась широкая площадь, от которой разбегались многочисленные улицы, вымощенные светлым камнем. Вдоль каждой улицы тянулись канавы, в которых плескалась на удивление чистая вода. Джастер внезапно поднял наймара в свечку, и над улицами пронеслось злобное и заливистое ржание, всхлипываниями и рыканием мало похожее на лошадиное. В одно мгновение караваны, повозки и простые прохожие, направляющиеся к воротам и от них, обратили внимание на чёрного всадника в белой маске и почти сразу устремились к стенам домов, перепрыгивая канавы или разбрызгивая воду.

Джастер, ни слова не говоря, направил наймара по центральной улице, провожаемый испуганными взглядами и молитвенными взываниями к Тёмноокому о защите от Ашу Сирая.

Я ехала за ним и думала о том, что же такое он успел совершить, что его и в самом деле знают и боятся во всей Сурайе…

Впрочем, я очень быстро отвлеклась от этих мыслей. Джастер ехал рысью, и я не хотела от него отставать, успевая только мельком увидеть кусочки дворов и плоские крыши двухэтажных домов за высокими сплошными оградами. Стены домов были увиты побегами с резными широкими листьями. Фиолетовые и зелёные гроздья сочных и сладких ягод свисали с них вниз. Во многих дворах росли деревья, усыпанные жёлтыми и оранжевыми плодами. Я уже знала их на вкус — Джастер накормил меня такими в садах Этелле. Деревянные калитки, как и сами ограды, были высотой с человеческий рост, чтобы прохожие не заглядывали с улицы. Все стены в городе были выкрашены в белый — цвет Этелле, Небесной Пряхи и покровительницы целителей. Золотые звёзды на голубых куполах должны были призывать её милость на жителей города.

Может, те сады и были заброшены, но супругу Тёмноокого в Онферине явно чтили не меньше самого грозного Сурта.

Интересно, у неё здесь есть храм или священное дерево, на которое женщины повязывают ленты, прося богиню о долгой и счастливой жизни?

Надеюсь, она примет мою ленту. Ведь не просто так Джастер привёл меня к тому дереву и так много рассказал о супруге Сурта…

Люди, уступавшие нам дорогу, поражали пестротой и разнообразием одежд. Яркие и тёмные, полосатые, узорные и цветастые; парны у женщин, длиннополые и многослойные нарядные одежды у богатых мужчин и простые, потрёпанные и залатанные — у бедных. На головах мужчин — маленькие вышитые шапочки, белые тонкие покрывала, удерживаемые металлическими или плетёными ободами, а у кого-то и вовсе невообразимо накрученные полотнища ткани, закрывающие не только голову, но даже плечи и лицо, оставляя на виду только глаза.

Не меньше поражали и животные. Кроме красивых и стройных лошадей, на которых ездили богатые люди, и уже знакомых мне мулов, я с изумлением смотрела на вереницы огромных — выше коня — созданий, покрытых густой светло-коричневой шерстью. Больше всего они походили на длинношеих и безрогих лосей, с горбом на спине. Эти чудища, с вьюками и сундуками на спинах и с большими, уныло брякающими боталами на шеях, шагали очень неспешно, и не слишком охотно слушались своих погонщиков, сворачивая с дороги. Впрочем, появление наймаров и на этих зверей действовало не лучшим образом. Они тоже переходили на рысь, и погонщики сильно рисковали, направляя животных в нужную сторону. Широкие раздвоенные копыта наверняка могли запросто размозжить голову человеку или крупной собаке. Или шакалу.

Невольное воспоминание о разбойнике напомнило, что я здесь не на прогулке.

Улица виляла, становилась шире и многолюднее, стены вдоль дороги вырастали в высоту, как и дома за ними. Скоро я даже с седла видела только верхнюю часть дома и макушки деревьев. Джастер по-прежнему не сбавлял скорость — и впереди появились сначала серебряные полумесяцы на тонких шпилях, затем сами башни и, наконец, улица кончилась и я увидела храм Тёмноокого Сурта во всей красе.

Он стоял в центре большой площади и строгими, устремлёнными ввысь, очертаниями и узорными окнами напомнил мне ратушу в Кронтуше. Точнее, это ратуша жалко пыталась подражать храму Сурта.

Сходства было как между разряженным мулом и породистым красивым жеребцом.

Чёрные, до зеркального блеска полированные стены. Высокие и широкие двери украшены искусной резьбой и выглядели так, словно предназначены для кого-то очень высокого, ростом с дом, не иначе. Даже массивные кольца для открытия дверей находились раза в два выше человеческого роста. Только внизу, в одной створке была сделана дверь вполне обычного размера.

Она была открыта, и многие люди входили и выходили из храма. В их числе я заметила несколько человек в чёрной одежде.

Джастер остановил наймара напротив ворот. Я, по привычке, остановилась слева от него, любуясь строгим и грозным силуэтом первого настоящего храма, который видела в своей жизни.

Храм Сурта был огромен, тёмен и мрачен. И при этом восхищал строгой красотой огромных колонн, резных створчатых дверей из морёного дерева и гладких каменных стен.

«Когда-то боги ходили среди людей» — вдруг вспомнилось мне. Тогда я посчитала это очередной сказкой Джастера, но глядя на этот храм вдруг поверила, что Сурт и в самом деле мог…

— Ашу Сирай⁈

Громкий голос, едва сдерживающий негодование и испуг, вернул меня на землю.

— Ты ещё жив⁈ Да как ты только посмел явиться сюда⁈ Да ещё и верхом на священных… священных…

Юноша в чёрной мантии и серебряным полумесяцем на груди задохнулся от возмущения, обвиняюще указывая то на наймара Шута, то на моего. Рука у него заметно дрожала, но я не могла понять, от чего больше: страха или негодования от такой неимоверной наглости.

За его спиной люди поспешно покидали площадь, и мне почему-то казалось, что найдётся очень мало желающих посмотреть, чем закончатся разборки двух служителей смерти…

— Смелый, значит. Это хорошо.

Джастер невозмутимо спешился, давая понять, что бегства не будет. Мне оставалось только послушно покинуть седло следом за ним.

— Давно посвящение принял? — Шут шагнул к защитнику храма, и тот невольно отшатнулся.

— Г-год наза… Д-да как ты смеешь!..

— Придержи их тогда, пока я делами занимаюсь.

Он забрал у меня повод и бросил оба в руки молодому мастеру, поражённому таким поворотом.

— Надеюсь, они тебя не сожрут. Но если сожрут — сам виноват. Глядишь, Сурт тебя и пожалеет в Эльжахаиме, быстро новую жизнь получишь. Если ты хорошо ему служил, конечно. Идём.

Джастер невозмутимо отодвинул совершенно ошеломлённого защитника храма, испуганно вцепившегося в поводья и открывавшего рот беззвучно, как рыба, и пошёл к воротам. Я последовала за ним, думая, что представление только начинается.

Но всё-таки того, что он сделал, я никак не ожидала.

Шут вошёл в храм с ноги.

В буквальном смысле. Я, конечно, знала, что он очень сильный. Но что ему хватит сил, чтобы пинком открыть эти огромные двери…

С грохотом и громким треском створки раскрылись, открывая проход в несколько шагов.

— ВСЕ — ВОН, — холодно и грозно провозгласил Джастер, войдя в густой полумрак храма. — Кто останется — положу на алтарь. А души заберу себе. Без исключения.

Мгновения тишины — и я оторопела от количества мужчин и женщин, бегом покидающих храм. Они ломились в маленькую дверь, потому что никто не посмел приблизиться к Ашу Сираю и проскользнуть в широкий свободный проход за его спиной.

Джастер, не дожидаясь, когда бегство закончится, размеренно зашагал вперёд. Я шла за ним, поражаясь тому, насколько огромен и пуст храм внутри. Полоса дневного света из приоткрытых дверей давала возможность хоть немного разглядеть чёрный храм.

От самого входа к тёмному камню в конце зала вела галерея толстых и высоких колонн, которые, как и стены, терялись где-то высоко над головой в глубокой черноте, куда не проникал дневной свет. Рыжие отсветы редких факелов вдоль колоннады плясали по полированным поверхностям, усиливая ощущение живой тьмы, клубившейся вокруг.

Видимо, Сурт не любил роскошь, и его служители иначе подчёркивали величие своего бога, умудрившись только сочетанием чёрного камня и огня передать всю грозную силу и мощь того, кому они служили.

Шум и голоса за спиной стихли, и я услышала негромкий гул. Внезапная темнота и порыв ветра, ударивший в спину, дали понять, что все двери за нами закрылись.

Я вдруг представила, что на площади перед храмом собираются стражники и все мастера смерти, которых так бесцеремонно и нагло оскорбил Шут, и сердце у меня упало в пятки.

Ох, Джастер… надеюсь, ты знаешь, что делаешь. И нам удастся уйти из этого храма и города живыми…

Под высокими каменными сводами наши шаги отдавались гулко. Джастер спокойно шёл к алтарю, над которым возвышалась статуя огромного коня, нет, наймара из чёрного камня.

Точнее, наймар выступал из стены наполовину, упираясь в пол одним копытом и занеся второе над алтарем, грозя растоптать любого, кто окажется на сером, покрытом тёмными разводами, камне. Голова на мощной длинной шее гордо вскинута вверх, огненные рубины глаз грозно сверкают. Губы обнажают длинные острые клыки, ноздри раздуты, а в центре лба — огромный витой рог.

Казалось ещё мгновение — и однорогий наймар выйдет из стены мрака и покарает любого, кто осмелится перечить ему.

Тёмный бог, Сурт Тёмноокий, повелитель жизни и смерти людей, пугал меня по-настоящему и заставлял трепетать душу. Может, потому, что я не сомневалась в его существовании?

Зал был пуст, но мне казалось, что за нами кто-то наблюдает.

— Свежая кровь… — тихо прошелестело по залу, и в тот же миг порыв холодного и затхлого воздуха всколыхнул мой парн. — Живая…

Я взвизгнула, а Джастер резко обернулся. Улыбки на губах маски не было.

— Кости свои от неё убрал, или я из тебя погребальный костёр сделаю.

В тот же миг от меня что-то отстранилось, и к своему ужасу я увидела существо, больше всего напоминающее обтянутый кожей скелет, одетый в чёрную мантию.

— Я не верил своим глазам и ушам, но это и в самом деле ты, Ашу Сирай. Только ты так груб и нагл, чтобы заявиться в храм Тёмноокого после всего, что совершил… Да ещё и настолько возмутительным и дерзким образом сломав двери!..

— А ты, как всегда, на чужое заришься, Ашер?

Скелет оскорблённо щёлкнул зубами.

— Разве это не твоя жертва Великому? Разве ты не для этого привёл её сюда, выдавая за «бездушную»? Разве ты пришёл не молить Тёмноокого о пощаде?

— Нет, конечно, — губы маски не шевелились, только изогнулись в насмешливой ухмылке. — Это моя игрушка.

— Игрушка с… тёмным даром⁈

Скелет посмотрел на меня так плотоядно, что я вздрогнула от пробравшей до костей дрожи. А вот слова Джастера про игрушку меня совсем не задели. В глубине души я знала, что это не так.

— Где ты нашёл такую вкусную девчонку⁈ Отдай её мне, когда наиграешься! Это прекрасная жертва Великому!

— Потроха твои сушёные не спросил, что мне делать, — огрызнулся Шут. — На твоём месте я бы вспомнил, что не бессмертный и не избранный, и унёс бы свои древние кости куда подальше, пока я добрый.

— Наглец! Тёмноокий испепелит тебя за твою дерзость!

— Я сказал — ты не избранный, и ты мне не нужен. Ещё слово — и я положу тебя на алтарь. Считаю до трёх. Два.

— Ашер.

Новый голос — немного хриплый, но, несомненно, принадлежащий тому, кто обладал властью, — раздался под сводами храма.

— Довольно. Иди и успокой остальных. Я сам разберусь с… с нашим гостем.

— Хорошо, настоятель, — недовольно прошелестел скелет, обращаясь к высокому и седому мужчине, показавшемуся между колонн. — Прошу, когда закончите, отдайте эту девчонку мне…

— Ступай, Ашер.

В непреклонном голосе прозвучала сталь, и ужасный скелет, не переставая ворчать, исчез где-то за моей спиной.

Настоятель же, немного прихрамывая и опираясь на посох, пошёл навстречу Джастеру, который ждал его, не двигаясь с места.

Двое мастеров смерти встретились посередине зала.

— Ашу Сирай.

Мужчина едва заметным наклоном головы поприветствовал Шута. Несмотря на заметные морщины и седину, я не смогла бы назвать его стариком. За внешним спокойствием скрывалась не просто сила, а глубокая мощь, тёмные глаза смотрели живо и внимательно. Одежда настоятеля в свете факелов отливала багровым.

— Чем мой храм обязан…

— Мне нужно поговорить с Суртом, Ёзеф, — спокойно ответил Джастер, ответив на приветствие таким же едва заметным кивком. — Иначе бы не пришёл.

— Понимаю.

Вопреки словам и спокойному тону, глаза настоятеля, однако, сверкнули грозным огнём. Несмотря на седину и хромоту, он уверенно и крепко держался на ногах и наверняка не уступал в волшебной силе Шуту.

— И всё же, ты мог прийти, как полагается, а не…

— Это всего лишь кусок дерева. Его легко заменить, — перебил Джастер настоятеля. — Я только задам вопрос и уйду. Вы всегда были благоразумны и дальновидны, Ёзеф. Не совершайте сейчас ошибку. Не мешайте мне.

— Приходи завтра, как положено, — недовольно ответил настоятель. — Я приготовлю всё для риту…

— Не нужно ничего готовить, — резко отмахнулся Шут. — Я сам его позову. Это не займёт много времени.

Верховный Взывающий не успел ответить, когда Джастер решительно обошёл его, остановился перед алтарём, склонил голову на бок, словно к чему-то приглядывался, и вдруг прицельно пнул каменный бок. По залу прокатился гул, словно от удара колокола.

— Сурт, выходи, поговорить надо!

Лицо настоятеля пошло гневными пятнами, пальцы на посохе крепко сжались, но он сдержался, видимо, оставляя кару виновного своему богу.

Я же ошеломлённо смотрела на Шута. Ладно, в храм он с ноги зашёл, очередное представление для зевак устроил, но сейчас-то что происходит⁈ Что он делает⁈

Он что, самого Сурта, как простых «псов», разозлить хочет⁈

Джастер же, без зазрения совести, снова пнул алтарь, как обычную дверь.

— Сурт! Ты меня слышишь, я знаю! Выходи уже, дело есть!

Теперь я понимала, за что Ашу Сирая проклинали Взывающие и гневался Тёмноокий. Я бы тоже гневалась на их месте. Это же вообще ни в какие ворота!

Но Джастера собственное поведение ничуть не смущало.

От нового мощного пинка алтарь вздрогнул и вспыхнул магическим огнём. Статуя огромного коня сверкнула рубиновыми глазами, и в тот же миг чёрный камень словно ожил, истекая туманом.

— КТО ПОСМЕЛ⁈ — громогласно прокатилось под сводами храма, и у меня едва не подкосились ноги от ужаса. Устояла я только чудом.

Огромный наймар с витым рогом посредине лба, сотканный из чёрного тумана, по дуге обходил алтарь и Джастера. Клыки, словно кинжалы торчат из пасти, витой рог длиннее, чем фламберг Шута. Длинный и тонкий хвост с кисточкой на конце раздражённо хлестал воздух. Мощные копыта выбивали из каменного пола искры и раздавили бы человека как спелую ягоду.

Внезапное воплощение не просто бога, а тёмного бога, одного из самых мрачных и грозных детей Шанака и Датри, впечатлило меня до глубины души.

Обычные наймары были милыми домашними зверюшками на фоне этого ужаса и тьмы.

Настоятель же с заметным трудом опустился на одно колено, опираясь на посох, и склонил голову перед своим покровителем.

Мне тоже очень хотелось последовать его примеру, а ещё больше — оказаться по ту сторону дверей храма, на солнышке… Лучше бы я наших лошадей посторожила…

Только вот внезапное оцепенение не давало мне даже пошевелиться.

— Я посмел, — спокойно ответил Джастер. — Только не говори, что ты меня не узнал.

— ТВОЯ НАГЛОСТЬ И ДЕРЗОСТЬ СРАВНИМЫ ТОЛЬКО С ТВОЕЙ НЕПОМЕРНОЙ ГОРДЫНЕЙ, АШУ СИРАЙ! ТЫ ДУМАЕШЬ, ХОТЬ КТО-ТО ИЗ НАС СПОСОБЕН ЗАБЫТЬ ТО, ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ⁈ КАК ТЫ ВООБЩЕ ПОСМЕЛ ЯВИТЬСЯ В МОЙ ХРАМ⁈

Наймар приблизил огромную голову к Шуту. Великие Боги, да ему же человек на один клык…

Только вот Джастер даже не дрогнул.

— Войну начали люди. Ты сам это знаешь. Благодаря мне она закончилась.

Войну? Какую войну? О чём он говорит?

— БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ?!! ТВОЯ ДЕРЗОСТЬ СОВСЕМ НЕ ЗНАЕТ ПРЕДЕЛОВ, АЙЯ КА?!! ДАЖЕ СЕЙЧАС ТЫ ВЕДЁШЬ СЕБЯ, КАК ТЕБЕ ВЗДУМАЕТСЯ! ТЫ ХОЧЕШЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗГНЕВАТЬ МЕНЯ⁈

— Хочу кое-что спросить. Давай поговорим по-человечески.

Изумление огромного наймара не поддавалось описанию.

— ЧТО? Я НЕ ОСЛЫШАЛСЯ? ТЫ СКАЗАЛ: «ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ»?

Грохот смеха вперемежку с ржанием едва не оглушил меня. Казалось, что от этого смеха содрогаются потолок и стены, и ещё чуть-чуть — и храм начнёт рушиться прямо мне на голову. Очень хотелось убежать, спрятаться, сжаться в комочек и закрыть голову руками, но я могла только стоять и смотреть под властью неизвестного заклятья. Словно и в самом деле стала «бездушной» игрушкой мастера смерти…

Однорог поднялся в свечку и забил копытами по воздуху, оглашая всё вокруг диким ржанием. Тонкий хвост со свистом рассекал воздух, кончик огромного рога, наверно, едва не царапал невидимый потолок.

Теперь я понимала, что для Сурта храм совсем не велик, а огромные двери наверняка в самый раз.

— АШУ СИРАЙ ХОЧЕТ ГОВОРИТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ! АХА-ХА-ХА, НАСМЕШИЛ!

— Не хочешь — как хочешь, тогда я пошёл.

Спокойный голос Шута легко перекрыл громовой хохот.

Но не успел Джастер отвернуться от алтаря, как вместо коня перед ним появился огромный могучий мужчина. Ростом он превосходил Шута на три головы, а шириной плеч — раза в два. Лицо Сурта и вся его фигура были словно грубо вытесаны из камня, и только чёрные волосы пышной и длинной гривой вились по плечам и спине клочьями живого тумана.

Вишнёвые глаза тёмного бога холодно смотрели на Шута.

— Ты знаешь правила, Айя Ка. Ты не искупил свой долг. Эта девчонка тебе…

— Хватит, — холодно и резко перебил Джастер, вытянув над алтарём левую руку. — Я знаю, кому и что должен. Бери своё.

Сверкнуло лезвие кинжала и с вытянутой ладони на алтарь брызнуло…

Нет, это была не кровь. Это был живой и ослепительный огонь чистого волшебства.

Вишнёвые глаза изумлённо расширились, и едва сверкающие силой капли коснулись чёрного камня, как алтарь и полупрозрачная фигура окутались столбом ало-голубого пламени. Пламя охватило и скрыло каменную статую Сурта, взметнулось до сводов, и казалось, весь храм загудел от огромной мощи, что истекала от охваченного пламенем бога…

Настоятель, подняв голову, с изумлением и страхом смотрел на своего покровителя. Я же стояла, поражённая до глубины души тем, что видела.

Да, такую силу и сотня ведьм не заменит…

Призрачное пламя спало, и по храму прокатился стон глубокого удовлетворения.

— ТЫ УМЕЕШЬ УДИВЛЯТЬ, АШУ СИРАЙ. Я ПРИНИМАЮ ТВОЙ ЩЕДРЫЙ ДАР, — раскатисто прогремело под сводами храма.

Сурт во плоти сидел на появившемся троне. Каменный наймар нависал над ним, высоко вздымая оба копыта над плечами грозного великана.

Тёмный бог стал намного выше, могучие плечи гордо расправились, а бронзовое лицо обрело тонкие и грозные черты. Вишнёвые глаза ярко сияли, чёрная грива дымными прядями достигала поясницы, сливово-чёрные одеяния, перехваченные серебряным поясом с драгоценными камнями, водопадом ниспадали до самого пола. Исходившая от него грозная мощь наполнила собой всё вокруг, подавляя невиданной силой и вызывая желание распластаться на полу перед божественным источником этого могущества.

Прекрасный и одновременно пугающий вид тёмного сына Шанака и Датри внезапно напомнил мне Джастера в моменты его гнева.

«Мой народ между богами и демонами…»

Да, теперь я в это верю. Без всяких сомнений.

Настоятель храма, как мог, преклонился перед своим повелителем. И мне тоже хотелось упасть ниц перед тёмным богом, и не поднимать головы, дабы не прогневать Тёмноокого случайным взглядом…

Только я по-прежнему не могла пошевелиться, и от этого было ещё страшнее.

Сложно же не заметить при свете факелов прямо посреди чёрного храма стоящую одинокую женщину в белом парне…

К счастью, всё внимание Сурта было посвящено Джастеру.

— Спрашивай, — провозгласил хозяин храма. — Ты щедро заплатил за ответы.

Восседавший на троне Сурт намного возвышался над Шутом, но мне казалось, что разница в росте не имеет никакого значения. Они говорили на равных, если такое вообще было возможно.

— Что тебе известно про хозяйку второй части этого зеркала?

Джастер выложил на алтарь знакомую шкатулку и открыл её.

Тёмный бог, склонив голову, посмотрел на зеркало Митамира, лежащее на алтаре и вытянул над ним распростёртую ладонь. Вишнёвые глаза полыхали, как раскалённые угли.

— Её тёмная нить важна для мира, — изрёк он. — Чем она не угодила тебе?

— Она одна? — спокойно спросил Джастер.

— Нет. Рядом с ней тёмный маг.

— Кто? — так же невозмутимо продолжил спрашивать Шут.

— Он не Взывающий, — усмехнулся тёмный бог. — Я не могу назвать его имя.

— Почему?

Мне показалось или голос Джастера едва заметно дрогнул?

— Он отдал имя своему хозяину.

— Демонолог, значит… Что ж, это многое объясняет. Благодарю. Я узнал всё, что хотел.

Демонолог? Великие боги, это ещё что за напасть?

— Жаль, что ты не служишь мне. — Сурт, сложив руки на груди, свысока смотрел на Шута, убиравшего шкатулку обратно в торбу. — Но ты очень щедро заплатил за ответы. Поэтому я скажу ещё кое-что. Твой противник очень силён. И у него больше фигур.

— Я знаю, — невозмутимо ответил Шут. — Тем интереснее. Разве нет?

На губах Сурта появилась довольная улыбка.

— Много веков я скучал без ваших Игр. Но в этот раз мы все следим за твоей Игрой. И он тоже следит. Он всегда следит за тобой. Помни это.

Великие боги… Я почти ничего не понимаю, но у меня мороз по коже от этих слов! Кто следит за Джастером? Почему? И самое главное — зачем?

Страшно-то как…

— Ты знаешь ставки? — Джастер, наверно, даже бровью не повёл.

Огромная фигура наклонилась к Шуту, но тот не дрогнул и не отступил.

— Они очень велики. Ты не просто играешь по-крупному. Ты поставил намного больше, чем у тебя есть. Очень намного. Будь осторожен, Ашу Сирай. Любая нить может оборваться. Даже твоя. Особенно сейчас.

Великие боги… Зачем он это сказал⁈ Я же теперь с ума от беспокойства сойду…

Этелле, прошу, пусть его нить не оборвётся ещё очень и очень долго! Я отдала тебе единственную ленту, которая у меня была! Прошу, прими мой дар и исполни мою просьбу!

— Благодарю, — невозмутимо отозвался Джастер. — Ты мне очень помог. И… извини за дверь. Я немного… перестарался.

Брови Сурта удивлённо взлетели верх, а затем по залу разнёсся громовой хохот.

— ТЫ УМЕЕШЬ УДИВИТЬ, АШУ СИРАЙ! НЕУЖЕЛИ ТЫ И В САМОМ ДЕЛЕ ИЗМЕНИЛСЯ⁈

Джастер не ответил, а в следующее мгновение я ощутила на себе огненный взгляд Тёмноокого. От головы до пят меня словно пронзила огненная спица. Я не могла вздохнуть, зато сердце бешено колотилось, настолько страшно и невыносимо было это внимание.

— Дочь Датри. — Сурт смотрел на меня, и я понимала, что белый парн не защита от этого божественного взгляда. — Твоя нить…

— Хватит, я сказал.

Гулкий удар по алтарю вкупе с ледяным и повелительным тоном заставили вздрогнуть всех, включая самого тёмного бога. Огненная спица пропала, и я смогла не только снова дышать, но и двигаться.

Великие боги, хорошо-то как…

Джастер же стоял, опираясь ладонью на алтарь, и мне показалось, что вокруг него танцуют языки чёрного пламени.

— Это моя Игра. Не смей в неё вмешиваться.

Тёмноокий выпрямился, и храм вновь загудел от божественной мощи.

— НЕ ПРОИГРАЙ, АЙЯ КА. ТЫ ПОСТАВИЛ НАМНОГО БОЛЬШЕ, ЧЕМ СВОЮ ЖИЗНЬ. НАМНОГО БОЛЬШЕ!

Сурт грозно сверкнул огненными глазами и исчез, словно его и не было. Мне только послышалось затихающее вдалеке конское ржание.

Настоятель тяжело поднялся с колен. Но не успел ничего сказать, как Джастер резко развернулся, властно вытянул руку в сторону, и в темноте колонн раздался пронзительный звук, больше напоминающий скрип несмазанных дверных петель.

— Горячо, горячо! — из-за колонн выскочил знакомый скелет, перекидывая из руки в руку горящую тряпицу и дуя на костистые пальцы. Его балахон дымился, кое-где прожжённый насквозь.

— Аше… — настоятель осёкся, потому что от алтаря повеяло такой мощью, что я решила: Сурт вернулся.

Но вместо тёмного Бога там стоял настоящий Ашу Сирай, окутанный чёрным пламенем.

— Ах ты, черепушка безмозглая…Ты решил, что я позволю такому, как ты, коснуться моей крови⁈

В негромком голосе искажённой гневом белой маски было столько ярости, что скелет выронил тряпицу на каменный пол и попятился.

— Шшшш… что т-т-ты… Аш-шу С-ссирай… — испуганно задребезжал он, спешно вытирая костлявые пальцы о балахон, пока тряпица горела у него под ногами. — Э-та кап-пелька сама упала…

Глаза маски вспыхнули огненно-алым, а рот исказился гневом.

— ТЫ СМЕЕШЬ ЛГАТЬ МНЕ⁈ УНИЧТОЖУ, МРАЗЬ!

От оглушительного рыка по храму пронёсся порыв ветра, и часть факелов погасла, погружая и без того чёрный храм в ещё большую тьму.

Скелет не успел ничего ответить. Джастер повелительно вскинул руку, тряпица на полу полыхнула, и в одно мгновение вся фигура неудачливого вора оказалась охвачена ярым и страшным пламенем.

Второй раз Ашу Сирай показал свою силу, и второй раз я стояла, обмерев от ужаса, потому что ярость Шута была страшнее даже гнева самого Тёмноокого Сурта.

Пронзительный скрипучий крик мешался со звонким треском костей, горевших в этом пламени, как сухие дрова. Вместе с тем в воздухе вдруг что-то пронзительно зазвенело, а затем раздался звук, словно где-то недалеко лопнула струна.

Со звоном лопнула вторая невидимая струна. Третья…

Скелет корчился на полу, отчаянно сопротивляясь и не желая умирать, но я вдруг поняла, что ему осталось недолго. Как только лопнет последняя неведомая струна — он погибнет.

— Остановись!

Настоятель словно очнулся и вскинул руку.

— Прошу, Ашу Сирай! Он достаточно наказан!

— Достаточно⁈ — прорычал Шут. — Эта безмозглая рухлядь покусилась на мою кровь! Я от него даже пепла не оставлю!

От звучавшего в голосе гнева я задрожала как осиновый лист. Но Ёзеф не зря носил титул Верховного Взывающего. Он был намного смелее меня.

— Ты достаточно наказал его за это! — Настоятель поднялся на ноги и шагнул в сторону Шута, пытаясь закрыть собой догорающие останки. — Отпусти его. Прошу тебя. Ради твоей клятвы.

Напряжённые пальцы сжались в кулак, а затем Джастер медленно опустил руку. Огонь спадал, оставляя кучку полусгоревших чёрных костей.

— Я предупреждаю только один раз, — негромко и глухо сказал Шут. — Надеюсь, этот урок он запомнит.

Ёзеф, прихрамывая и опираясь на посох, поспешил к уцелевшим останкам своего помощника.

— Не знаю, почему ты ещё жив, Ашу Сирай, — негромко и холодно сказал он, опускаясь на колено возле кучки костей. — Мне нет дела до ваших Игр. Я отпускаю тебя только потому, что такова Его воля.

— К слову, Ёзеф, — негромко и спокойно ответил Джастер. — Не далее, как пару дней назад, я застал в Локашане человека, называвшего себя прославленным Сафаром из Гаруди, но более известного как Шакал из Гаруди. Он мне угрожал вашим именем.

— Ни я, ни мой храм не имеем ничего общего с этим разбойником! — от возмущения настоятель сжал посох так, что побелели пальцы.

— Так я и думал, — спокойно кивнул Джастер. Маска на его лице выражала совершенную бесстрастность. — Мерзавцы любят прикрываться именами великих.

— Что ты с ним сделал?

— Шакалу — шакалья смерть и шакалья работа, — усмехнулся Шут, не оборачиваясь.

— Уходи и не смей возвращаться в мой храм. Никогда.

— Ваше желание исполнимо, — отстранённо и без улыбки вдруг отозвался Джастер. — Благодарю за гостеприимство. И… прощайте, Ёзеф. Было приятно иметь с вами дело.

Настоятель недоуменно нахмурился, но тут же забыл о словах Шута, услышав стон дымящегося скелета.

Джастер направился к дверям храма, и я тихой мышкой следовала за ним, раздумывая над всем, что увидела и услышала.

Тёмноокий Сурт во плоти. Какой-то демонолог…

«Покусился на мою кровь»…

Великие боги… А ведь когда-то давно он сам предлагал мне приворожить его на крови… И сколько раз я смывала кровь с его раны, когда едва не убила?

За всё время нашего знакомства Джастер никогда не говорил ничего подобного. Он даже в драки лез, невзирая на опасность, не боялся пораниться и совсем не придавал значения «царапинам».

А сейчас за каплю крови устроил такое…

Впрочем, сейчас его кровь совсем не походила на… обычную.

Я только покачала головой, подумав, что Ашу Сирая тайн окружает ещё больше, чем Шута.

Это кем надо быть, чтобы говорить с тёмным богом вот так, на равных? Да ещё чтобы столько неслыханной наглости спустили с рук?

Теперь я понимаю, почему он выгнал всех из храма. Пинок в двери храма и сломанный засов — без сомнения, возмутительный поступок, но это не так оскорбительно для чувств верующих, как вызов самого Сурта в исполнении Джастера…

Да и сам их разговор… Он точно не для посторонних ушей.

Ёзеф тоже это понял, потому и отослал своего помощника. Но тот оказался слишком жадным, за что и поплатился.

«Никто не смеет брать то, что принадлежит мне…»

Ашу Сирай. Айя Ка. Джастер. Шут. Сколько же у него имён? Или это всё прозвища? И какое из них — настоящее? А может, в других странах его знают под совсем другими именами?

И он занимается там совсем другими… хм… делами?

Например, делает оружие? Или, в самом деле, у какого-нибудь короля при дворе «псом» служит или управляющим у богатого торговца…

Ох, Янига, хватит придумывать. Я ведь ничего, совсем ничего не знаю о нём. А того, что знаю, слишком мало, чтобы сочинять новые сказки про «бедного бродягу-музыканта».

Только одно я знаю точно: Джастер не злой. И для меня он самый близкий и дорогой человек в мире.

«Никто меня не остановит. Только я сам».

Поступает, как вздумается? Не знаю, не знаю… Когда-то давно я думала также, но сейчас не сомневалась, что Джастер прекрасно знает, что и зачем делает, и когда нужно остановится.

Даже когда ломает чужие двери.

Приглядевшись, я увидела, что высокие створки, в самом деле, были заперты изнутри на толстый засов, вырезанный из целого бревна. Сейчас обе части засова безобразно щетинились острыми иглами сломанного дерева.

Словно почувствовав мой взгляд, Джастер, не оборачиваясь, поднял руку и щёлкнул пальцами. Обломки засова окутало едва заметное сияние, мелькнули коричневые и золотистые искорки, и не успела я даже вздохнуть, как тёмное дерево стало целым.

И почему-то мне показалось, что Тёмноокому понравилось это извинение.

У самого выхода я решилась оглянуться. На алтаре лежало то, что осталось от неудачливого скелета. Верховный Взывающий стоял перед алтарём на коленях и молился.

Дверь, обычную, для людей, я постаралась закрыть за нами как можно тише.

Конечно, нас ждали. Точнее, не совсем ждали.

Солнце по-прежнему скрывалось за облаками, но после темноты храма даже пасмурный день показался бы солнечным. Когда глаза привыкли к свету, я увидела почти ту самую картину, которую успела себе вообразить.

Несколько десятков людей в чёрных одеждах, за их спинами — стража, а ещё дальше — толпа горожан. Все они стояли на коленях и, судя по шевелящимся губам и поклонам, искренне молились.

Даже тот молодой мастер, которому Шут вручил поводья наших наймаров, истово шептал слова молитвы, не сводя восхищённого и преданного взгляда с громады храма.

Значит, явление Тёмноокого Сурта ощутили даже здесь.

Джастер молча и неслышно шёл к нашим наймарам. Я уж думала, что наше появление так и останется незамеченным, но нет. Люди заканчивали молитву и обращали в нашу сторону недобрые взгляды.

Мастера смерти, которому Шут поручил охранять наших наймаров, судя по его обслюнявленному виду, наймары-таки попробовали на вкус. Но то ли они не были так голодны, как пугал Джастер, то ли сторож им не понравился, парень был цел, хотя и напуган. Впрочем, сейчас, в молитвенном экстазе, он не думал о страхе.

— Ты… — мастер поднялся с колен и вновь обвиняюще ткнул в Джастера пальцем. Чёрные глаза горели праведным гневом. — Ты посмел…

— Справился, молодец, — Шут, не обращая внимания на толпу, подошёл к ошеломлённому такими словами мастеру и забрал у него поводья. — Отпускаю, иди.

Остальные мастера переглядывались и перешёптывались, но не спешили вмешиваться в эту ссору. А некоторые совсем немного, но отступили, оставляя безумца наедине с грозным Ашу Сираем.

— Ты! — парень аж задохнулся от негодования — Нечестивец! Отступник! Будь ты!..

Под холодным взглядом чёрных пустых прорезей маски парень поперхнулся словами и замер, не в силах произнести ни слова. Голоса вокруг тоже стихали в настороженном ожидании дальнейших событий.

На губах маски появилась холодная и безжалостная улыбка.

— Ты только что предрёк свою судьбу, глупец. Ещё одно слово и она станет твоей реальностью. Ты уверен, что этого хочешь?

В царившей на площади тишине было хорошо слышно каждое слово этого неожиданного и страшного пророчества.

— Понимаю, почему ты прошёл посвящение, но слабоумие и отвага — худшие качества для того пути, что ты выбрал. Твоему наставнику должно быть сейчас стыдно за то, что не научил тебя сначала думать, а потом открывать рот.

— Гхм… Прости мою дерзость, Ашу Сирай, — неожиданно раздался довольно звучный голос, и вперёд выступил один из мастеров смерти. По его лицу, бороде с проседью и тому уважению, с которым на него смотрели остальные, было понятно, что он служит Сурту уже не один десяток лет. — Но не мог бы ты пояснить свои слова на счёт судьбы нашего младшего брата?

— Ты его наставник, значит, — уголок рта маски едва заметно дрогнул. — Что ж, ты и сам можешь ответить на свой вопрос, ведь этот ответ очевиден всем, кто имеет не только глаза и уши, но и ум.

— И всё же, не все смертные столь мудры и прозорливы, как ты, Ашу Сирай, — проглотив колкость, ответил мастер. — Будь же снисходителен к людским слабостям и поделись своей мудростью со всеми, кто присутствует здесь.

— Тогда ответь мне на простой вопрос, почтенный Взывающий к Тёмноокому, — голос Джастера тоже стал звучным, наверняка доносясь до каждого, кто был на площади. — Если я сейчас жив, если сам Тёмноокий, снизошедший в свой храм, не покарал меня, кто из вас, его преданных, имеет право на это⁈ Кто, в своей человеческой гордыне, возомнил себя выше самого Тёмноокого Сурта⁈ Кто хочет прогневать Владыку жизни и смерти, нарушив его волю⁈ Кто хочет стать нечестивцем и отступником, нарушившим свою клятву веры⁈

Потрясённые его словами, люди молчали, опуская головы, и виновато переглядываясь. Виновник отповеди краснел и обливался потом, как мальчишка. Остальные мастера тоже отвели глаза, и я поняла, что никто из них не подумал о том, что только что сказал Шут. Даже мне такое простое объяснение не пришло в голову, а ведь Джастер прав: оно же очевидно…

«Я отпускаю тебя, потому что такова Его воля»… Ёзеф прямо об этом сказал…

Старый мастер покосился в сторону храма, а затем внимательно посмотрел на меня, а потом на Ашу Сирая, задумчиво поглаживая короткую бороду, словно услышал мои мысли.

И я вдруг поняла, что белый парн не обманывает этого мастера, как не обманул он Ашера и Ёзефа. Он тоже мог отличить, кто скрывается под покровом: «бездушная» кукла или живая женщина с тёмным даром.

Джастер, не дожидаясь ответа, посмотрел на небо, где тонкие облака из последних сил скрывали солнце, положил ладони на морды наймаров, прикрыл глаза, и в следующий миг два чёрных облака опали вниз, оставляя наших лошадей в первозданном виде, и стремительными тенями скользнули в сторону храма Сурта, растворившись в черноте его стен.

Шут сел на Огонька, и я тоже забралась в седло Ласточки. Обе лошади стояли смирно и выглядели заметно уставшими. Видимо, вселение наймаров давалось им непросто даже с волшебством Джастера.

Не обращая на расступавшихся перед ним людей внимания, лёгкой рысью Шут направил Огонька в сторону от храма. Я ехала за ним и старалась не думать о том, что он опять устроил представление и преподал урок не только простым людям и Взывающим, но и мне.

«Из тени многое видно», «Учись смотреть и видеть, слушать и слышать. Тогда то, что люди полагают тайным, станет для тебя явным» — так он однажды сказал. Ох, увидеть и услышать из этой самой «тени» я успела так много, что за седьмицу не передумать. Только вот все его тайны по-прежнему оставались для меня тайнами, к тому же их ещё и добавилось.

Невольничий рынок неприятно поразил меня. Хотя Джастер предупреждал, что с невольниками могут обращаться как угодно, но всё же я оказалась не готова к тому, что увидела.

Рынок и в самом деле располагался на площади достаточно недалеко от храма Сурта, — мы проехали несколько улиц, — и состоял из сараев и невысоких помостов, на которых люди продавали людей. Связанные или скованные, полуголые и босые мужчины и мальчики стояли на солнцепёке, опустив бритые головы вниз, под охраной, вооружённой дубинками и кнутами. Хозяева нахваливали свой товар, рассказывая насколько это умелые и полезные работники. Покупатели подходили, тыкали в них пальцами, проверяя крепость мышц, заставляли показывать зубы, спрашивали, каким ремеслом невольник владеет…

И всё это унижение перемежалось криками, стонами, торгами, ударами кнутов, запахами пота и мочи…

Великие Боги, как такое вообще возможно⁈ Как люди могут относиться к другим людям, словно это животные⁈ Неужели… Неужели они с женщинами также⁈ Это же… Это невыносимо!

Больше всего мне хотелось развернуть Ласточку и умчаться прочь с этого рынка, из этого города, обратно в Эрикию, где никто не продавал людей как бесправную скотину…

Но я даже не могла закрыть глаза, чтобы не отстать от Джастера, невозмутимо направлявшегося среди этого людского моря бед и горестей туда, где я уже видела знакомые чёрно-жёлтые одежды «ос». Судя по тому, что люди просто обходили нас, не обращая внимания на Ашу Сирая, он опять использовал своё волшебство, становясь незаметным посреди толпы.

Надеюсь, Джастер не станет здесь задерживаться дольше необходимого…

Альмахаим о чём-то спорил с толстым человеком в богатой одежде. На голове толстяка красовалась целая башня, накрученная из дорогой ткани и украшенная драгоценным камнем, а толстые пальцы были унизаны перстнями. Мирам стоял, покорно опустив голову, а за ним, в окружении «ос», весь караван.

Многие подходили и интересовались у пленных торговцев, почему они в таком несчастном и измученном виде. «Осы» не мешали разговаривать, но и близко любопытных не подпускали. Бывший хозяин каравана со своими приятелями горько сетовали на несчастную судьбу. Их слушали, сочувственно кивали, но когда речь заходила о выкупе, никто не спешил раскошеливаться. Танцовщицы на мулах тоже вызывали интерес, и многие шли к толстяку узнать о цене, но тот лишь недовольно отмахивался, поглощённый спором с предводителем «ос».

Всё это я сумела разобрать, пока Джастер, остановив Огонька, молча наблюдал за происходящим. Я не понимала, чего он ждал, но тоже молчала, привычно изображая «бездушную».

— Так ты утверждаешь, о досточтимый Альмахаим, сын Садира, что хозяин этого каравана сам Ашу Сирай? Прогневавший Сурта и проклятый в каждом храме?

— Я уже трижды повторил это, о досточтимый Касим, — заметно теряя терпение, ответил предводитель «ос».

— И ты утверждаешь, что сам Ашу Сирай должен явиться сюда, чтобы распорядится судьбой этих несчастных?

— Мне нет дела до судьбы этих ничтожных! Тёмноокий отвернулся от них и предал их жизни в руки тому, чьё имя я уже четырежды назвал тебе за нашу беседу! — Альмахаим гордо вскинул голову, и я поняла, что он уже знает историю пленения и судьбу разбойников. — Воистину, пусть он делает с этими глупцами, что хочет!

Толстяк рассмеялся, его живот под дорогими тканями заходил ходуном.

— Довольно дурачить меня, почтенный Альмахаим! Всем известно, что Ашу Сирай исчез в пустыне много лет назад, и наверняка его кости давно обглоданы шакалами! Даже если он жив, как ты утверждаешь, то он ни за что не явится в Онферин, чтобы Тёмноокий не покарал его за его преступления!

Предводитель «ос» довольно приосанился и гордо усмехнулся.

— Ты настолько давно не покидал своего места, досточтимый Касим, что даже не слышал, что Ашу Сирай уже в Онферине? Многие видели, как он въезжал в ворота и направлялся к храму Тёмноокого!

— Это лживые слухи! — гневно свёл брови толстяк. — А даже если и так, то Тёмноокий покарает его, и ты не увидишь своей награды! Но, так и быть, я окажу тебе милость и куплю этих невольников и мулов с их поклажей по сходной цене, дабы покрыть твои расходы…

— Ашу Сирай дал слово, что в полдень, на этом месте, я получу свои деньги, и я буду его ждать!

— И ты дождался.

Низкий и холодный голос Джастера прозвучал для всех громом среди ясного неба. В одно мгновение взгляды людей обратились на чёрного всадника, и люди шарахнулись в разные стороны, толкаясь и падая. Даже «осы» вздрогнули, но не сбежали, по-прежнему охраняя караван от хлынувшей в разные стороны толпы.

Резко побледневший толстяк молча открывал и закрывал рот, глотая воздух как рыба. Только на лице Альмахаима появилось что-то вроде удовлетворения, хотя и он был поражён внезапным появлением Ашу Сирая не меньше, чем остальные.

— Держи.

В воздухе мелькнул небольшой плотно набитый кошель, и Альмахаим ловко поймал его. В следующий миг он вытряхнул монеты в ладонь, и его брови удивлённо взлетели вверх. Даже мне было ясно, что денег намного больше обещанного.

— Ты ошибся, почтенный Ашу Сирай! Я должен взять у тебя четыре талана, а здесь…

— Ещё по дирху каждому за смелость, и полталана тебе за честность и ум.

Предводитель «ос» довольно ухмыльнулся, пока его люди переглядывались, не веря тому, что слышали, ссыпал золото и серебро обратно в кошель и спрятал его за пояс.

— Я и мои люди рады были исполнить твою просьбу, Ашу Сирай, да благословит небо твою щедрость, — в уважительном жесте он сплёл пальцы перед собой и слегка склонил голову. — Ты всегда сможешь найти меня в Харезме, господин!

Джастер коротко кивнул в ответ.

— В таком случае, пока мы оба в Онферине, я попрошу тебя ещё об одной небольшой услуге. Всего лишь остаться здесь, пока я не закончу свои дела в этом месте. Это не задержит тебя надолго.

Альмахаим оглянулся на своих «ос», довольных и взбудораженных неожиданной наградой, и решительно кивнул.

— Я исполню твою просьбу, Ашу Сирай.

Слушая этот разговор, я невольно вспомнила, как равнодушно Джастер принимал плату в десять «роз» за работу «пса». Интересно, четверть талана это много или это обычная плата для «осы»? Ведь этот Шаль-как-его-там, пожалел по талану для каждого, а предложил по три дирха…

А Джастер не только сказал, что не торгуется, но ещё и щедрую награду дал…

До этого момента я не задумывалась о деньгах, но сейчас вспомнила, что тут свои монеты. Золотые таланы, какие-то дирхи…

Надо будет спросить потом, какие тут цены.

Тем временем Шут обратил внимание на толстяка и Мирама, который стоял во главе каравана, терпеливо ожидая указаний Ашу Сирая.

— Ты кто такой?

Под холодным взглядом маски толстяк перестал глотать воздух, а жадный взгляд, брошенный им на караван, и вовсе помог ему взять себя в руки. Толстые пальцы зашевелились, словно уже пересчитывали золото.

— Я Касим, сын Надима, и главный смотритель этого места, о досточтимый Ашу Сирай, — угодливо заулыбался он. — Верно ли я понял, что ты желаешь продать этих людей?

— Верно. За каждого, кто одет и обут, я желаю по одному талану. Но того, кто именует себя Шальмахази, я отдам за три дирха. Также любого из этих людей, за кого заплатят выкуп в две сотни таланов, я отпущу на свободу.

— По одному талану? — глаза толстяка стали круглыми, как монеты. — Но ведь это цена танцовщицы!

— За танцовщиц я желаю по три талана. Ты готов их выкупить, Касим? Нет? Тогда не занимай моё время. У меня ещё много дел.

Толстяк молча сипел, открывал и закрывал рот, глазки у него вращались, пальцы бегали, а люди вокруг перешёптывались и удивлённо качали головами. Альмахаим посмеивался в бороду, но при этом щурился и стрелял взглядом в сторону танцовщиц. Глядя на всё это я не могла понять, много или мало попросил Джастер, потому что жадность и нечестность Касима были налицо.

— Я хочу купить танцовщицу за три талана! — вдруг раздался крик из толпы. — И невольника за три дирха!

Джастер спокойно обернулся на голос.

— Хорошо, забирай. Мирам, возьми плату.

В один миг толпа вокруг пришла в движение. Люди загомонили, поняв, что Ашу Сирай не шутит. «Осы» гарцевали на конях, не давая желающим приблизится к каравану, а их предводитель заметно посерьёзнел.

Через толпу же и в самом деле пробился мужчина в простой одежде. Кулак одной руки он крепко прижимал к груди, а второй расталкивал тех, кто мешал ему пройти.

— Вот! — он вывалился из толпы в нескольких шагах перед Огоньком, протягивая кулак с зажатым в нем кошелём перед собой. — Вот, деньги, господин! Могу ли я забрать?..

— Мирам.

Невольник послушно подошёл к покупателю, и тот высыпал в протянутую ладонь горсть серебра.

— Всё верно, господин. Три талана и три дирха, — Мирам закончил считать, собрал деньги в кошель и поклонился.

— Иди, бери.

Довольный, с улыбкой на всё лицо, покупатель кинулся к танцовщицам. Он уже протянул руки к ближайшей, чтобы снять парн, когда его пригвоздил к месту ледяной голос.

— Или забирай, или не трогай.

— Разве это по закону, Ашу Сирай? — недовольный покупатель оглянулся на толпу, взволнованную необычным торгом, в ожидании поддержки. — Я имею право выбрать…

— И ты выбрал, разве нет? — Джастер усмехнулся так, что вокруг ощутимо повеяло холодом. — Если ты передумал, то забирай свои деньги и уходи.

«Осы», которые до этого о чём-то переговаривались со своим предводителем, пришли в движение. Блеск оружия охранников отрезвил толпу, и недовольные голоса стихли. Хмурый покупатель взял танцовщицу за руку и, не ожидая ничего хорошего, посмотрел в сторону остальных невольников.

— Шальмахази! Иди. Теперь ты принадлежишь этому человеку.

Повинуясь приказу, бывший хозяин каравана выступил из толпы своих приятелей. Покупатель заметно скривился, но спорить не стал и скрылся в толпе вместе с танцовщицей и новым невольником. Толстяк Касим что-то торопливо считал, но я уже поняла, что цена назначена ниже обычной.

Три талана за танцовщицу и талан за взрослого мужчину…

Теперь понятно, почему этот Касим такой жадный. За людей здесь платили золотом.

— Ещё есть желающие? — невозмутимо поинтересовался Джастер.

— Да, Ашу Сирай! — Альмахаим остановился перед ним. — Я готов выкупить танцовщиц и невольников за эту цену, если твоё время и твои дела позволят тебе обождать до утра, чтобы я смог собрать нужную сумму.

— Зачем почтенному Ашу Сираю ждать тебя до утра? — неожиданно вмешался Касим, о котором я успела подзабыть. — Ведь я прямо сейчас готов купить этих невольников за… скажем, десять дирхов, а танцовщиц за два талана с четвертью!

— Я не торгуюсь, Касим, — белая маска едва изогнула бровь. — А те, кто пытается меня обмануть, очень плохо заканчивают.

Толстяк сердито нахмурился, но упускать выгоды не захотел.

— Разве я обманываю тебя, почтенный Ашу Сирай? Я всего лишь сказал, что готов избавить тебя от такой обузы прямо сейчас, хоть и за чуть меньшую цену. Но разве эта малая уступка не стоит твоего драгоценного времени, о мудрейший Ашу Сирай, чья щедрость сравнима с небом?

— Моё время стоит столько, что тебе и не снилось, Касим. Но я вижу, что тебе очень нужны эти люди. Поэтому ты можешь выкупить их прямо сейчас по талану с четвертью за каждого невольника и по четыре талана за каждую танцовщицу. Или ты, как честный и благородный человек, из глубокого уважения ко мне и моему времени желаешь купить этих людей за хорошую цену? Так и быть, я принимаю твоё уважение и уступаю твоей просьбе. Ты можешь забрать каждого мужчину за три талана, а каждую танцовщицу за десять. Это хорошая цена, ведь ты, узнав их достоинства и красоту, сможешь продать их с выгодой для себя.

Я только вздохнула, понимая, насколько Джастер хочет поскорее развязаться с этим делом. Если бы не репутация Ашу Сирая, он бы давно отпустил этих несчастных. Но даже так он хотел дать этим людям возможность выкупить себя у новых хозяев по самой низкой цене, а не наживаться на их страданиях. Даже этого Шиль-как-его он продал всего за три дирха…

Смуглое лицо Касима пошло пятнами, и мне показалось, что ещё немного и его хватит удар. Толпа вокруг потрясённо молчала, понимая, что с Ашу Сираем шутки плохи. Альмахаим хмуро и недовольно смотрел в сторону, распрощавшись со своей надеждой стать торговцем.

— Или ты отказываешься от этой цены, о почтенный Касим?

— Я… я… — толстяк захрипел, махнул рукой и, развернувшись, поспешил прочь.

Джастер перевёл взгляд на предводителя «ос».

— Жду тебя завтра утром, Альмахаим, если ты не передумал.

Тот удивлённо вскинул брови, но почти сразу сплёл перед собой пальцы в уважительном жесте и коротко кивнул.

— Я приду, господин.

Повинуясь команде своего предводителя, «осы» развернули коней и, весёлым гиканием разгоняя толпу, поскакали прочь с рынка.

Джастер приказал Мираму вместе с остальными следовать за ним, и вскоре, к моей тихой радости, мы покинули невольничий рынок.

Ждать утра Ашу Сирай решил на постоялом дворе, который здесь назывался «караванным домом», но выглядел по моим меркам как настоящий дворец.

Теперь я понимала, как когда-то мог выглядеть дом Ашу Сирая в Локашане. Только не знала — в каждом ли доме так богато и красиво внутри, или Джастер даже в заброшенном городе выбрал для себя «караванный», а не настоящий дом…

Хозяин и многочисленные слуги всё время кланялись, о невольниках и танцовщицах тоже позаботились, выделив мужчинам большую комнату, а девушек отвели на женскую половину дома. Угодливый хозяин хотел и меня туда спровадить, но одного грозного взгляда хватило, чтобы больше никто не покушался на «безликую» игрушку Ашу Сирая.

Даже на время обеда, повинуясь прихоти грозного гостя, для меня нашли ширму, за которую принесли и поставили отдельный столик с блюдами. Хотя еду пришлось брать руками, украдкой поглядывая на Джастера, я поняла, что чаша с водой и лепестками цветов в ней предназначалась для мытья пальцев.

Глядя на Джастера, возлежавшего на почётном месте, на то, как перед ним появлялись разнообразные блюда и кувшины с винами, на слуг и невольников, которые не смели поднять на него глаза, на угодливо улыбающегося хозяина, я вдруг вспомнила когда-то сказанное в обиде «А ты у нас кем будешь? Сыном герцога?» и его снисходительное «я везде за своего сойду»…

Какой же я была глупой тогда… Удивлялась, почему он в богатом доме служить не хочет, а он, оказывается, в Сурайе как король жить может…

Только эти почести ему совсем не нужны.

После сытного обеда остаток дня я провела в роскошных комнатах, устланных подушками и коврами. Джастер вместе с Мирамом ушёл заниматься продажей тканей и мулов, оставив меня отдыхать в одиночестве.

Признаться, я была этому только рада. Хотя парн защищал от палящего солнца, под белым покрывалом было душно, а от сытной еды меня разморило окончательно. Кроме всего, от обруча болела голова, да и без того было о чём подумать. Размышлять же обо всём, что успела увидеть и услышать, я решила на мягком и просторном ложе, но очень быстро уснула.

Разбудил меня хмурый Шут, потрогав за плечо и позвав ужинать. В ответ на мой вопрос как дела с тканями, он буркнул, что всё в порядке. Караванные хлопоты не явно не доставляли ему удовольствия, и решила оставить его в покое.

Ужинали мы вдвоём, потому что Джастер явно был не в духе, чтобы продолжать играть роль Ашу Сирая, а я не хотела портить ему настроение вопросами ещё больше.

Заговорить я осмелилась только после ужина, когда уставший Шут вытянулся на ложе и смотрел, как за окном в небе загораются первые звёзды. Мне очень хотелось лечь рядом, обнять его и не только обнять, но я чувствовала, что сейчас у него не то настроение.

Ашу Сирай ещё не закончил свои загадочные дела, чтобы снова предаваться радостям жизни простых людей.

— Джастер…

— М? — он покосился на меня.

— Вы с этим Ёзефом в самом деле в ссоре?

— В ссоре? Нет. Мы всего лишь давно знакомы.

— Значит, та легенда о проклятии некроманта, которую ты рассказывал, это правда? — я обрадовалась не только возможности разузнать немного больше, но и тому, что Джастер не отказался отвечать на мои вопросы.

— Конечно. Только это было очень давно.

— Насколько давно? — я осмелилась сесть на край ложа.

— Несколько столетий, если я не ошибаюсь. Точно после Великой Войны.

— Ты шутишь⁈ Люди не могут столько жить!

— Да, не могут. Ёзеф жив только потому, что такова воля Сурта.

Я не успела открыть рот, как Шут покосился на меня и вздохнул.

— Ладно, ведьма, уболтала. Расскажу, раз уж начал. Всё равно же не отстанешь… Ёзеф тогда в одиночку исполнил ритуал, который под силу только кругу из десяти Взывающих. Смог он это сделать только потому, что прошёл второе посвящение, стал Говорящим с Суртом, и тот дал ему свою силу. Помнишь, я рассказывал, что нить каждого человека прядёт Этелле и отрезает её по воле мужа? Так вот, нить Ёзефа давно спрядена, но она не отрезана. Она больше не вплетена в узор жизни, а лежит поверх него. Когда такое происходит, человек должен или стать личем, чтобы нить изменилась и продолжилась, или умереть, и тогда его нить начнётся заново.

— Но ведь Ёзеф человек, разве нет?

— Да, человек.

— Тогда почему…

— Личем Взывающий может стать только по собственному выбору. Принудительно ритуал провести тоже можно, только нужного результата не будет. А Ёзеф становиться личем не хочет. Но и умереть он не может, потому что… Помнишь, я говорил, что после Великой войны Завеса отделила мир людей от мира богов и мира демонов? Это не всё. Она ещё и отделила миры, где до этого пребывали души между воплощениями. Кто-то попадал в Лунные Сады Датри, кто-то в подземные чертоги Шанака, кто-то попадал в услужение к демонам, исполняя заключённый договор… В общем, у каждого бога или демона было своё место, где он собирал и держал преданные или пойманные души после смерти. Чем больше душ — тем сильнее тот, кому они служат. Боги о своих преданных заботились, демоны — не очень, как понимаешь. У Сурта таким местом является Эльжахаим, Чёрный дворец, куда попадают все его преданные. Там он определяет им награду или наказание за служение, там же мастера смерти могут отказаться от земной жизни и продолжить своё обучение в личной свите Сурта, и оттуда души возвращаются обратно в мир, когда приходит их срок.

— Тогда почему он не хочет забрать Ёзефа к себе в этот дворец?

Джастер грустно усмехнулся.

— Вот тут начинается самое печальное для богов и демонов, ведьма. Завеса закрыла эти места. И пока она не снята, души не могут ни попасть туда, ни выйти оттуда. Это выяснилось не сразу, только спустя много лет, когда Завеса окончательно укрепилась и стала непроницаема. Сурт просто боится потерять Ёзефа на земле, поэтому он тратит свою силу на поддержание его тела и жизни. Благодаря второму посвящению это стало возможным. Говорящий с богом или богиней — это особенный человек. Во-первых, он должен быть посвящён в силу и служение своему богу. А во-вторых, в моменты призыва он добровольно становится сосудом для своего божества, отдавая свою свободную волю и своё тело в его руки.

Даже до Великой войны такие люди встречались не часто. Поэтому Сурт всегда откликается на призыв Ёзефа, а Ёзеф очень хорошо знает волю своего бога. Скажем так, им обоим повезло, что Завеса тогда ещё была проницаема. Иначе второго посвящения не получилось бы.

— Почему тогда он хромает? Разве Сурт не может исцелить его?

— Когда он был в плену, ему перерезали сухожилия, как и нашему старому знакомцу, Эрдорику. Ёзеф исцелил себя сам, задолго до того, как стал Говорящим. Из-за Завесы Сурт не может убрать старые раны, но может поддерживать то тело, которое есть. Думаю, в старые времена Ёзеф бы уже состоял в его свите. Он давно это заслужил.

«Вы всегда были благоразумны и дальновидны»… «Приятно было иметь с вами дело»…

И ведь он не шутил. К Ёзефу Джастер в самом деле обращался с искренним уважением, чего не скажешь об остальных мастерах и даже том страшном скелете…

— А этот… Ашер… он выживет?

Шут поджал губы и снова уставился в окно.

— Куда он денется, — проворчал он сердито. — Черепушка хренова… Я ж его последний софинатур не сжёг. Отлежится за сезон, а если Сурт поможет, то через луну снова костями греметь будет.

— Софи… что?

— Сосуд души. Душа у него там хранится. Три обманки были, а последний — настоящий.

Ничего себе… Да эти мастера смерти — жуткие люди… Не только чужую душу могут себе забрать, но и свою в какие-то софи… сосуды спрятать…

— А кто он?

Я осмелилась подобраться поближе к Джастеру, но без намёков. А то вдруг рассердится, и не просто прогонит, а и не расскажет ничего больше.

— Тоже Говорящий?

— Нет, он просто лич, — Шут откинулся на подушки, закинув руки за голову. Его взгляд теперь бродил по расписанному узорами потолку. — Древний, как собака, и такой же дурной. Совсем мозги засохли, раз на такое решился.

— Лич?

Я вздрогнула, вспоминая легенды из книги Аурзуса. Этим словом называли тёмных магов, которые сумели воскреснуть после смерти, становясь не людьми, а нежитью. Самое страшное, что они при этом не только сохраняли свой ум и волшебную силу, но и обретали вечную жизнь. Убить таких было очень сложно, и они считались очень опасными противниками.

И такое чудище Джастер легко и просто едва не превратил в горстку угольков на моих глазах…

Я покосилась на Шута. Он лежал, прикрыв глаза, и могло показаться, что он задремал. Но я не была в этом уверена.

— Что опять не так, ведьма? — хмуро подтвердил он мои подозрения.

Я вздохнула.

Всё не так. Совсем всё.

Обвинения Сурта, какая-то клятва Джастера, слежка…

— Только не говори, что ты и эту рухлядь пожалела. — Шут приоткрыл глаза и внимательно смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц.

— Он бы не колебался тебя в жертву принести. Быть убитой личем на алтаре Сурта — не самая приятная смерть, уж поверь на слово.

От возникшей в голове картинки меня передёрнуло, и я замотала головой. Нет-нет-нет. Не буду я никого жалеть! Пусть он сам с этими Взывающими Сурта разбирается!

— Просто ты так легко с ним…

Джастер вздохнул и прикрыл лицо согнутой рукой.

— Не надо тебе об этом думать, Янига. Просто не надо. Выкинь из головы всякую дрянь.

— И о чём я должна думать, по-твоему?

Он внезапно ухмыльнулся и многозначительно посмотрел на меня из-под руки.

— Например, о том, что завтра мы идём на базар. Ты же хотела новый наряд?

Завтра мы идём на базар за новым нарядом? Великие боги, как интересно! Так, стоп. За каким нарядом?

— Ты хочешь, чтобы я вот в этом бесстыдстве на людях…

Джастер посмотрел на меня и неожиданно рассмеялся так весело, что обида растаяла быстрее, чем я успела о ней подумать.

— А ты против, ведьма? Это любому мужчине понравится, поверь на слово. Мне вот очень даже… Иди сюда и сама увидишь.

Он протянул руку, ухватил меня за запястье, и в один миг я оказалась в его объятьях.

— Вот видишь, ведьма?

Шут навис надо мной, нежно лаская пальцами не только лицо, но и тело. В серых глазах горели весёлые и лукавые искорки. Я кивнула, обнимая его в ответ, сразу и радуясь, что его настроение так переменилось, и смущаясь от темы разговора. Нравится ему… И приятно как, и… неловко мне такое носить. Даже когда только он и видит.

— Джастер… Подожди, ты не ответил…

— Вот же намолчавшаяся женщина… — он со вздохом откинулся обратно на подушки. — Теперь же не успокоишься…

— Это не смешно! И не смотри на меня так! Тут столько всего странного и непонятного, ты ничего не объясняешь, а я тебя даже спросить не могу!

— Ладно, ладно, не кипятись, Янига. Я же говорил, здесь торгуют люди из разных стран. Вот и поищем для тебя что-нибудь подходящее. Теперь ты довольна?

Торговцы из разных стран… То есть, у меня будут платья, каких в Эрикии никто даже не видел… Скорей бы завтра!

— А четверть талана это много или мало?

— О, боги… Это-то тебе зачем, ведьма? Я же платить буду.

— Просто хочу понять. Этот караванщик пожалел за охрану по талану на человека, а ты заплатил по четверти талана и ещё им сверху добавил…

Джастер с видом страдальца закатил глаза, но я знала, что он не сердится. Обнимать меня он не перестал.

— Один талан на четверть дороже «розы». Так что это не дёшево, как понимаешь. Хотя с учётом пути и опасностей — цена вполне приемлемая. Глядишь, не пожадничай Шальмахази, мы бы с ним и не встретились. Альмахаим умён, он попросил обычную цену. Хотя без выгоды он тоже не остался, так как охранял караван всего одну ночь, а не весь путь.

— А три дирха это сколько?

— Это на дирх меньше обычного.

Вот значит как… Понятно, почему предводитель тех «ос» обиделся на этого Шальмаха…

— Дирх — это много?

— Один дирх стоит полтора «лепестка». В каждом дирхе дюжина хади, один хади стоит пять «шипов». Ещё есть вопросы, Янига?

Я только покачала головой, пытаясь осмыслить услышанное. Мало того, что тут свои деньги, так они ещё и по стоимости с привычным не совпадают. Один дирх — полтора «лепестка», выходит, четыре дирха это… шесть «лепестков»? Ого, больше половины «бутона»! И это обычная цена для простой «осы»? Так, а один талан, значит, на четверть дороже «розы»? А Джастер им ещё сверху столько денег дал…

Хотя он, как «пёс», всё равно намного дороже берёт. Две «розы» в день…

Великие боги, о чём я думаю⁈ Он же Ашу Сирай, он может хоть пять таланов в день просить, хоть десять, кто бы ему отказал!..

— Тут всё такое дорогое?

Джастер покосился на меня и хмыкнул.

— Тебе какая разница, ведьма? Это моя забота.

— Я думаю: как тут люди торгуют? Это же пока считаешь, сколько раз ошибиться можно?

— Для этого на каждом рынке есть менялы, — Джастер улыбнулся. — Они поменяют любые деньги на местные, только следить за ними надо, чтобы не обманули.

Менялы? Люди, которые меняют любые деньги на местные? Великие боги, я о таком даже помыслить не могла…

— Погоди, что значит любые деньги?

— То и значит. Людей из других стран много, у каждого свои деньги.

Я не успела задать новый вопрос, как за дверью послышались шаги. Я тут же кинулась прятаться под парн, а Джастер помрачнел, сел, протянул руку за маской и плащом, а затем вышел из спальни.

— Входи.

— Господин, — услышала я голос Мирама. — Прибыл господин…

— Зови, — не дослушал Джастер, словно знал, кого там принесло так поздно. — И принеси кубки для вина. Три кубка.

Дверь с лёгким стуком закрылась. Занавесь распахнулась, и Шут, не глядя на меня, вошёл в спальню, взял свою торбу и, к моему изумлению, достал оттуда бутылку из тёмного стекла. Одну из тех, что он забрал на Гнилушке.

Но спросить я ничего не успела: он снова вышел, забрав торбу и бутыль с собой и оставив занавеску едва приоткрытой.

Конечно, я тут же воспользовалась этим разрешением и прильнула к щёлке.

Дверь открылась, и в комнату вошёл высокий широкоплечий мужчина в роскошной одежде из лиловой парчи, щедро украшенной серебряной вышивкой. Его ухоженное, волевое лицо показалось мне смутно знакомым.

Следом за ним проскользнул Мирабу, поставив между хозяином и гостем невысокий столик с тремя серебряными кубками. Кроме них на столике возвышались блюда со сладостями и кувшин с водой.

— Пусть никто не беспокоит нас, — холодно выдал Джастер, распечатывая бутыль, пока гость устаивался на подушках.

Невольник с молчаливым поклоном исчез, тихо затворив за собой дверь.

— Благодарю за гостеприимство, Ашу Сирай, — гость с удовлетворением наблюдал, как Шут разливает густое, почти чёрное вино по кубкам.

— Только не говори, что пришёл сюда просто так, — Джастер поставил один полный кубок перед гостем и протянул второй кубок в мою сторону.

Выходит, я могу выйти и снять парн? Но кто этот человек, что Шут так спокойно ему доверяет мою тайну? Сгорая от любопытства, я вышла и, сев слева от Джастера, взяла предложенное угощение.

— Или ты успел по мне соскучиться? — он снял маску, окончательно повергая меня в недоумение.

— Ты редкий гость в моих краях. Разве я мог не зайти и не поблагодарить тебя за твой щедрый дар? — гость пригубил вино и сощурился от удовольствия. — Имбиргирское⁈ Где ж ты его нашёл?

— Где нашёл, там уж нет, — как обычно, отговорился Джастер, вытряхивая последние капли из бутыли в свой кубок. — Так что ты хотел?

Гость посмотрел на меня и довольно улыбнулся. Тёмные глаза сверкнули вишнёвыми искрами.

— Не бойся, дочь Датри. Отведай это вино и сладости. Поверь, лучших ты не найдёшь нигде во всей Сурайе.

Неужели это… Да быть такого не может!

— Ты удивлена? — чёрные, с вишнёвыми искрами, глаза обратились на мрачного Шута. — Неужели ты держишь её в таком неведении, Ашу Сирай?

— Всё, что нужно, она знает, — хмуро буркнул Шут. Кубок с вином он держал в руке, но пить не спешил. — Зачем ты пришёл?

— Поговорить, разумеется. По-человечески, — широко ухмыльнулся Сурт во плоти.

— Говори. — Джастер откинулся на подушки и отпил из кубка.

Глядя на Шута и необычного гостя, я осмелела и, сняв с головы обруч парна, тоже пригубила чёрную тягучую жидкость. Сладкое и густое протекло по горлу вниз, восхитительно, до возбуждения, щекоча гортань и разливаясь горячим, терпким жаром по всему телу. Я словно вдруг окунулась в горячий полдень, полный запахами благоухающих медовых трав, когда в приятной тени на берегу реки так хочется предаться неспешным любовным ласкам, как было на берегу Волокушки…

Неожиданные воспоминания заставили меня раскраснеться не только от вина.

Джастер… Как же я хочу тебя…

Громкий стук заставил меня вздрогнуть и открыть глаза. Два пустых кубка стояли на столике. Две пары глаз — тёмные, с огненной искрой, и серые, как сталь, горячо и неотрывно смотрели на меня. Парн ничуть не спасал от этих откровенно бесстыдных, раздевающих взглядов.

И почему-то мне казалось, что и мои мысли не были для них обоих тайной.

Смутившись, я поспешно встала и вышла из комнаты в спальню, чувствуя, как оба недвусмысленно смотрят мне в спину.

Скрывшись за плотной занавеской, я села на ложе, поставила почти полный кубок на пол и обхватила лицо руками. Щёки полыхали, а любовное желание от одних воспоминаний об откровенных взглядах только сильнее распалялось.

Можно подумать, я не глоток вина сделала, а своё любовное зелье выпила.

Ох, Янига, успокойся! Ты — ведьма, в конце концов! И у Джастера такой гость, каких ты отродясь не видала! А ты тут любовные страдания устраиваешь!

Но не возвращаться же теперь обратно… Ушла — так ушла.

Пока я металась в своих сомнениях, разговор возобновился.

— Так о чём ты хочешь поговорить? — в голосе Джастера скользнула знакомая волнующая хрипотца.

— Неужели ты сно…

— Или говори по делу, или убирайся, — угроза в ледяном голосе была нешуточной.

— Я пришёл поговорить о том, что ты сделал с моим преданным, Ашу Сирай.

— Ашер это заслужил. И ты это знаешь, — холодно отрезал Шут. — Пусть благодарит твоего Ёзефа за своё спасение.

— Кхм, — смущённо прокашлялся гость. — Допустим, ты прав, Ашер несколько… кхм… увлёкся служением мне и потому несколько… кгхм… перешёл свои границы. Но то, как ты обошёлся с Сафа…

— А как я с ним обошёлся? — голос Джастера стал насмешливым. — Был твой преданный, стал мой. Шакалу — шакалья работа.

— Ты его обманул!

На столик с грохотом опустился кубок.

— Разве? — Джастер ничуть не испугался гнева тёмного бога во плоти. — Условие о проклятии соблюдено, он может снять его сам, если захочет.

— Сафар принёс мне в жертву почти две тысячи душ! А ты сказал, что я отвернулся от него!

— А разве нет? Ты же не помог ему сбежать.

— Человек не сможет сбежать от наймаров! А я из-за Завесы могу появиться только в этом храме! Кому, как не тебе, об этом знать⁈ Ты самовольно перерезал его нить! Ты…

— Хватит!

Грохот удара был такой, что я подпрыгнула на ложе и едва не расплескала кубок с вином. Занавеску сорвало мощным порывом ветра. Пламя светильников затрепетало и погасло, оставляя меня в темноте и полном ошеломлении от услышанного.

Зато в гостиной бушевала гроза.

Джастер, грозный, яростный, стоял, смяв серебряный кубок, как листок пергамента. Вокруг него плясали языки тёмного пламени, и весь его вид говорил о том, что он готов к битве. Напротив него, так же грозно и непоколебимо стоял сам Тёмноокий в человеческом обличье. Тёмные глаза метали искры, кулаки были сжаты, гриву длинных чёрных волос и багровые одежды раздувало порывами ветра.

— Мне плевать, сколько душ он принёс тебе в жертву! — прорычал Джастер. — Мне плевать, что он был твоим преданным! Этот мерзавец явился в мой город и устроил там своё логово! Он прикрывался моим именем, чтобы делать свои грязные дела! Да и демоны бы с этим, но он посмел взять то, что принадлежит мне! Ты думал, что я это ему с рук спущу⁈ Да пусть благодарит всех богов, что его мерзкая душа вообще уцелела!

Тёмный бог заскрипел зубами, явно собираясь что-то сказать, но перед его лицом предупреждающе появился кулак со смятым кубком, призывая к молчанию, потому что Джастер ещё не закончил. Тёмное пламя гнева полыхало вокруг него.

Он, в самом деле, был способен дерзить даже богам.

— Мы заключили договор, Сурт! Ты не мешаешь мне, а я не мешаю тебе! Всё, что мне было нужно — никаких людей возле Тропы Магов! Я столько времени и сил угрохал, чтобы люди держались от Локашана как можно дальше! От тебя требовалось только поддерживать этот страх! Но что я увидел, когда пришёл туда⁈ Банду грабителей с караваном из наложниц и невольников, которые вели себя в моём городе как хозяева! Так ты соблюдаешь наш договор, о Владыка Нитей Жизни⁈ Не смог внушить своему преданному даже толику страха, чтобы он не совал свою поганую морду, куда его не просят⁈ А теперь обижаешься, что мне пришлось напомнить, кто в Локашане хозяин, и поставить всех на место⁈ Или надо было устроить там некрополь, как твой любимый Ёзеф тогда в Онферине⁈

— Ты забываешься, Ашу Сирай!

На потемневшего от гнева Сурта было страшно смотреть. Сам воздух вокруг него загустел и стал тёмным, словно гость поглощал свет.

— Я⁈ Забываюсь⁈ Да неужели⁈

— Ёзеф сделал это с моего благословения и по моей воле! Он предан мне всей душой! Не смей сравнивать себя с ним! Я благодарен за твой щедрый дар, и только потому стерпел твою наглость в моём храме, но сейчас не смей дерзить мне, Айя Ка! Ты всегда идёшь на поводу собственной прихоти, не думая о последствиях! Или ты уже забыл, к чему это привело⁈

— А ты забыл, за что меня так назвали, о Тёмноокий Сурт⁈ Хочешь, напомню⁈

Великие боги… А я-то, глупая, после того, что было в храме, уже решила, что слухи про гнев Тёмноокого на Ашу Сирая — просто слухи…

Да ещё чуть-чуть — и они сцепятся между собой, как звери! Они же убить друг друга готовы!

Шанак, Датри, помогите! Остановите их! Остановите Джастера!

Матушка, пожалуйста, помоги!

В следующий миг на меня вдруг снизошло и затопило с головой чувство огромной и могучей силы. Подчиняясь её божественной воле, я встала и вышла из темноты спальни в проём, перешагнув сорванную занавеску.

И вместе со мной, впереди меня в комнату словно хлынуло само море.

— Довольно, Сурт! Остановись, Ашу Сирай! Ты ещё не исполнил свою клятву!

Эти слова, сказанные не мной, а самой Датри, оказались подобны ледяной волне, внезапно накрывшей обоих спорщиков.

Джастер вздрогнул, изумлённо оглянулся на меня, встряхнул головой и посмотрел на смятый кубок в руке. Чёрное пламя опало и исчезло, словно ничего не было. Он устало отвернулся и опустил голову, как уже было однажды, после Пеггивиля…

Тёмноокий же смотрел на меня и сквозь меня с таким неописуемым изумлением, что в своём обычном состоянии я бы от страха не знала, куда спрятаться от его внимания.

Но сейчас сама Датри, Мать Мира, решившая откликнуться на мой зов, непреклонно смотрела моими глазами, была мной, её сила наполняла меня, и тёмный бог, хмурясь и стиснув челюсти, молча кивнул и отвёл взгляд.

Едва стало ясно, что продолжения ссоры не будет, сила Датри схлынула, оставляя ошеломлённую и испуганную меня вместе с двумя хмурыми и недовольными мужчинами.

От внезапной слабости ноги дрогнули, и я оперлась на косяк, чтобы не упасть. Но не успела произнести даже слова, как Шут встал и за пару шагов оказался рядом.

Спокойный и уставший, но сейчас меня это только обрадовало. Благодарю, Матушка, что услышала мою молитву…

— Иди, присядь, Янига, — Джастер аккуратно подхватил меня под локоть и повёл в спальню. — А ещё лучше — приляг. Вот, выпей вина, оно поможет уснуть.

Он усадил меня на ложе, дал в руки кубок и направился обратно. Поднял сорванную занавеску, зацепил краем за гвоздь и махнул рукой, оставляя висеть как есть.

Я растеряно пригубила вино. Сладкое, терпкое и тягучее, оно снова мягко прокатилось по горлу и отозвалось теплом внутри. Вкусно… Такое бы вино с ним вдвоём пить, а не вот так…

Как же хорошо, что Датри услышала меня и вмешалась, пусть даже таким удивительным образом… Что же за клятву он дал, что одно упоминание о ней почти мгновенно остужает его гнев? Ведь он даже Ашера пощадил, стоило Ёзефу упомянуть эту клятву.

Кому он её дал, я уже догадалась.

Но почему именно ей, а не Шанаку?

Что означают эти его прозвища? Что такого он совершил, что даже боги пеняют ему на этот проступок?

Ох, сколько же я всего не знаю про него…

Тем временем, Джастер вернулся за столик и устало сел, не обращая внимания на хмурого тёмного бога, всё ещё стоявшего на ногах.

— Прости, ты прав. Я, в самом деле, немного… заигрался. Я всё чаще забываю, кто я… Забываю то, что не должен забывать… — Шут тихо хмыкнул. — Ты пришёл сюда, как человек, и мы с тобой говорим по-человечески… Это так забавно, не находишь? Знаешь, как люди говорят? С кем поведёшься, от того и нахватаешься. А людям свойственно забываться и дерзить тем, кто выше их. Ладно, не сердись, я пошутил. Лучше скажи мне, о мудрейший Сурт, повелитель жизни и смерти людей, как там твои друзья и недруги за Завесой? Видят ли, что здесь происходит? Скучают ли по этому миру? Думают ли и надеются, что люди их ждут с распростёртыми объятиями? Или силы многих из вас заметно ослабли, потому что эти самые люди давно забыли не только ваши имена, но и о самом вашем существовании? Ведь даже несмотря на число преданных и мою кровь, ты сейчас далеко не так силён, как прежде.

Тёмноокий хмуро и мрачно смотрел в пол. Кулаки то сжимались, то разжимались, но Сурт молчал, стиснув зубы и отведя взгляд в сторону.

— Я делаю, что могу, Сын Ночи. Тысяча лет — малый срок для богов, но огромный для людей. Тебе ли этого не знать.

Джастер покрутил смятый кубок в руках, вздохнул, протянул руку и достал из своей торбы знакомую мне деревянную чашку. Следом появилась новая бутылка, в этот раз полная прозрачной жидкости. Джастер зубами выдернул пробку, и мне в ноздри ударил резкий и знакомый запах.

«Огненная вода»?

Выходит, он успел себе отлить из той бутыли? И… И он, в самом деле, хочет напиться?

Шут плеснул «огненной воды» в чашку и посмотрел на гостя, едва прикрыв бутылку пробкой.

— Я помогал Ёзефу сохранить в людях веру в тебя. Благодаря мне ты единственный из всех богов, кому до сих пор поклоняются люди. Благодаря мне ты сейчас стоишь во плоти в мире людей. Благодаря мне люди сегодня искренне молились тебе, как не молились уже много веков. Но ты решил упрекнуть меня в том, что я, будучи в своём праве, поставил на место какого-то разбойника? Ты получил сегодня тысячи преданных душ и ставишь мне в вину никому не нужный кусок дерева, которым заплатил за это? Это твоя благодарность, о справедливейший и мудрейший Владыка жизни и смерти?

Тёмноокий вздрогнул, глядя как Джастер молча предлагает ему выпить, и протянул пустой кубок. Резкий запах из открытой бутылки снова ударил в нос и также быстро исчез.

Вино в моём кубке пахло куда приятнее… Да и на вкус намного лучше.

— Я тоже… слегка перестарался, как ты говоришь, — гость с трудом выталкивал из себя каждое слово и не смотрел на Джастера. — Теперь я понимаю, зачем тебе…

Шут со стуком поставил опустевшую бутыль на пол, обрывая гостя.

— Ты пришёл говорить не об этом, мудрейший Сурт. Я знаю, что интересует тебя и остальных. Так давай поговорим на твоём языке.

Сурт молча, в один присест, осушил кубок и поставил его на столик.

А затем опустился на подушки и заговорил.

Я не понимала ничего из сказанного Тёмным богом и Шутом. Эта речь была безмолвна, и в то же время она была наполнена туманными образами и звуками ночи. Я не могла описать это иначе, чем шум ветра, звоны оружия, шелест песка, плеск волн, крики младенцев и проклятия стариков… В густом голосе отголосками грома звучала страшная битва, пеплом шелестела горечь поражения, змеилась давняя боль и хрупкой бабочкой трепетала надежда…

В ответе Джастера мне чудились удивительные существа и народы, совсем не похожие на людей. Я видела неописуемой красоты леса и горы, озёра и моря, реки и равнины. Всё это сгорало в огне, проваливалось под землю, смывалось ливнями и бурными потоками, становилось чёрным и безжизненным. Люди и другие народы воевали, безжалостно уничтожая друг друга. Вместо прекрасных городов и деревень оставались лишь пепелище и разруха… Волшебные существа и другие народы исчезли. Их место заняли люди, с кожей белой, как снег, яркой, как медь или бронза, и тёмной, как уголь; в разных одеждах и почти без одежд. Они строили, разрушали, воевали, собирали урожай, рождались и умирали…

Я видела бесконечные просторы, поросшие высокой травой, и бескрайние песчаные холмы, которые текли под ветром, словно волны. Видела море и корабли, снежные горы и плодородные долины. Леса, полные удивительных растений, ярких цветов и незнакомых животных, проплывали перед моими глазами. Я видела огромные каменные города, чья красота поражала воображение, и видела шатры из звериных шкур. Видела величественные храмы и скромные алтари, великолепные статуи и грубых деревянных божков, чьи лица были едва намечены ударами топора. Видела пожары, разруху, смерть, разрушение. Видела колесницы, запряжённые прекрасными лошадьми, огромные залы, полные книг и свитков, корабли под разноцветными парусами. И везде были люди. Сотни, тысячи людей из разных неведомых стран проплывали перед моим внутренним взором, и я не понимала, то ли сплю, то ли грежу наяву, окончательно опьянев от вина и впечатлённая когда-то услышанными сказками и историями Шута. Но меня увлекали эти видения, и я смотрела, как они проплывают мимо меня, словно листья в реке, смотрела, не думая ни о чём, чувствуя себя крохотной былинкой, которую невидимый ветер несёт сквозь года и столетия…

В какой-то момент мне привиделось, что двое высоких мужчин, в багровом и золотом, подошли ко мне. Я не видела их лиц, только цвета одежд и мощь двух сил, таких разных и в то же время в чём-то очень похожих…

— Ты уверен? — с сомнением в густом голосе спросил один у другого. — Ты же…

— Это — Игра, — негромко и устало ответил второй. — То, что началось очень давно, теперь, наконец, близится к своему завершению. Скоро, очень скоро, всё встанет на свои места. Я уверен.

Игра? Очень скоро всё закончится? Великие боги, о чём это они?

— Моё благословение с тобой, Говорящая с Матерью, — после короткого молчания произнёс один, поднеся ладонь к моей голове и едва касаясь волос. — Твоя нить будет крепка и длинна, насколько это дано людям. Она будет сиять в полотне жизни узором чистого золота, и память о ней не потускнеет в веках. Да будет так.

— И так будет, — сказал второй, опуская на мои плечи чёрный шелковистый плащ, словно сотканный из тьмы и сияния. — Благодарю, Сын Ночи. Спи, Янига. Не нужно тебе это помнить.

Тёплое и лёгкое дыхание едва уловимо коснулось моего лба, и звёздное небо окутало меня. Звёзды были везде: они окружали меня, но я не падала, а бездумно парила в этом бесконечном небе, любуясь таинственным звёздным мерцанием, пока невидимые ладони не подхватили меня и не убаюкали, растворяя в темноте все видения.