Астраханское ханство

Глава I Хаджи-Тархан в ΧΙΙΙ-ΧΙ٧ вв

В истории Астрахани можно выделить по меньшей мере три этапа. Первый этап — эпоха существования золотоордынского Хаджи-Тархана, разрушенного Тимуром зимой 1395/96 г. Этот город традиционно отождествляется, причем, как писал Г. А. Федоров-Давыдов, без достаточно серьезных оснований [Федоров-Давыдов 1994: 35–36], с поселением на Шареном Бугре — части обширного золотоордынского комплекса в дельте Волги, на правом ее берегу, несколько выше современной Астрахани [Терещенко 1853: 103] (см. также [Спицын 1895; Татищев 1979: 170; Гмелин 1777: 64; Волга 1862: 385; Егоров 1985: 119]). Сейчас скептицизм ученого большинство специалистов не разделяют. «Только сомнения великого Г. А. Федорова-Давыдова, — пишет И. В. Волков, — провоцируют обосновывать локализацию города на Шареном Бугре. Указания на расстояние от развалин до нового города на острове после его переноса настолько регулярны, что почвы для сомнений они не оставляют. Особенно подробны сведения В. Н. Татищева» [Волков 2001: 57–58].

Городище Шареный Бугор в настоящее время почти полностью смыто водой или разрушено при современных строительных работах[3]. Сохранившаяся от размывания часть — окраина поселения, застроенная землянками [Егоров 1985: 119]. Городище Шареный Бугор, а также аналогичные и синхронные ему золотоордынские поселения низовьев Волги подвергались археологическому изучению [Шнайдштейн 1975: 10; Шнайдштейн 1970: 175–176; Шнайдштейн 1979; Шнайдштейн 1995: 71–72; Шнайдштейн 1996: 142; Шнайдштейн 1997: 35; Сумин 1997: 26].

Возможно, именно эту крепость на правом берегу Волги видел в 1558 г. англичанин А. Дженкинсон [ЧОИДР 1884: 39]. По мнению А. Юхта и А. Логачева, старая Астрахань, которую в 1556 г. заняли московские войска, находилась на территории села Карантинное (Приволжский район), приблизительно в 12 км выше современного города на правой стороне Волги, тогда как городище Шареный Бугор расположено еще выше по реке, в районе села Стрелецкого [Юхт, Логачев 1958: 9, 22]. По Л. Е. Вереину, урочище Шареный Бугор занимает территорию населенных пунктов Карантинное, Тинаки и Стрелецкий поселок [Вереин 1958: 12]. Высказывалось также мнение, что древняя Астрахань располагалась на месте развалин в «Алтиджаре» [Белоусов 1815: 57], т. е., видимо, к востоку от современного города, где ныне расположен поселок Алтынжар (или Ст. Алтынжар, к северо-западу от Алтынжара, между протоками Рыча и Ст. Рыча).

В последнее время астраханские краеведы считают, что Хаджи-Тархан до прихода русских располагался не только на правом (горном) берегу Волги, но и на левом (луговом). С. Низаметдинова утверждает, что после 1395 г. жизнь в городе сосредоточилась именно на левом берегу — на Шабан-тюбе и его подножии, причем самым древним поселением левобережья был Мошаик (Машаик, в черте совр. Астрахани). Так называемая «русская Астрахань», по мнению С. Низаметдиновой и Р. Джуманова, была основана на месте старого татарского города, располагавшегося в «одном из ближайших к Волге углов кремля» [Низаметдинова 1992: № 10–13; Джуманов 1993][4]. Ю. А. Макаренко полагает, что Хаджи-Тархан — название нового (в отличие от «Астархана») города, перенесенного татарами на левый берег в 1318 г. (?), причем оба города какое-то время сосуществовали [Макаренко 1997: 16]. Эти утверждения пока бездоказательны, поскольку планомерные широкомасштабные археологические раскопки на левобережье, в том числе и в Кремле, к сожалению, насколько мне известно, не проводились.

В сочинении Франческо Тьеполо «Рассуждение о делах Московии» (вторая половина XVI в.) содержится весьма оригинальный для того времени взгляд на историю Астрахани. Согласно Ф. Тьеполо, сначала город и область принадлежали «куманам». «Около 1238 года область была отнята у куман татарами, основавшими там царство, которое несколько лет тому назад было захвачено прекопитами (т. е. крымцами. — И.З.), затем отнято у них ногаями, а в конце 1557 года отобрано у этих (последних) герцогом Московии» [Тьеполо 1940: 333].

В трудах московских книжников XVI в. была распространена идея о том, что современная им Астрахань — это древняя Тмутаракань, которой некогда владели русские князья. Эта концепция получает свое выражение в Никоновской летописи [ПСРЛ 1904: 235–236; Амелькин 2002: 3–7], а потом и в летописном «Сказании о взятии Астрахани», восходящем к тексту официальной летописи XVI в. [Шмидт 1963: 396; Pelenski 1974: 122]. Астрахань, которая во времена Владимира будто бы называлась иначе, была дана этим князем в удел сыну Мстиславу. В городе был каменный храм Рождества Богородицы. Потом, «грех ради православных христиан», городом завладели цари Большой Орды [ОРРНБ, Собрание Погодина, № 1490, л. 77-77об.; РГАДА, ф. 187, оп. 2, ед. хр. 124, л. 4об.]. Идею о том, что Астрахань — это перенесенная на Волгу Тмутаракань, поддерживали в XVIII в. П. И. Рычков, С. Гмелин [Рычков 1767: 163; Гмелин 1777: 64]. Эта теория находила своих приверженцев вплоть до конца XIX в. (см., например, [Михайлов 1800; Рыбушкин 1841: 16; Черкасов: 4]), хотя еще в XVIII в. у нее были и противники [Татищев 1979: 170][5].

В русской историографии высказывалось мнение, что Астраханское царство существовало еще до похода Батыя, который, завоевав его, поселил там татар, «противу которых Российские князья вооружаясь, неоднократно их побеждали, и чинили своими данниками. Но они не редко нарушая, происходили (sic!) ужасные мятежи». Так, по мнению И.Михайлова, продолжалось вплоть до начала правления Ивана Грозного [Михайлов 1800: 173–174]. В османской историографии XIX в. также бытовало мнение, что Астрахань (Ejderhan) существовала еще до походов «армий Чингиза» [Cevdet 1889: 12; Cevdet 1983: 227].

В эпическом сочинении «Хан-наме» (рукопись конца 50-х — начала 60-х годов XVII в., созданная при Джаниде Абд ал-Азизе), как мне представляется, содержится смутное воспоминание о древнем Хаджи-Тархане. Чингиз-хан отправляется в поход на Казань. В то время там правит падишах по имени Бидак[6] (بيداق) из потомства хана Бейгу. Казань тогда только-только появилась, и там никто еще не знал о деяниях Чингиза. Однако Бидак, осознав его мощь и величие, покорился ему, и Чингиз занял престол Казани. Поручив Казань Бидаку, Чингиз-хан направился оттуда в степь под названием Сетаре (ستاره), откуда, покорив племена двух стран (краев), двинулся к Улук-Тагу (Великой Горе; اولرق تاغ) [Gokyay 1968: 310, 320–321]. Слово сетаре по-персидски — «звезда», но, как кажется, здесь имеет место переосмысление непонятного тюркскому (или персидскому) уху русского названия Астрахань и его приспособление к нормам родного (или культурно близкого) языка, тем более что написание топонимов довольно близко. Вероятно, исходно в «Хан-наме» Чингиз-хан отправлялся из Казани в Астрахань (окрестности которой действительно представляют собой степь, а временами даже пустыню)[7].

Согласно традиционной точке зрения Астрахань возникла в ХIII в. [Волга 1899: 44][8]. По мнению М. Г. Сафаргалиева, это произошло в 50-х годах ХIII в., «когда правившая верхушка Золотой Орды приняла новую религию — ислам и мусульманское духовенство стало получать от ханов различные привилегии» [Сафаргалиев 1952: 29]. К. Н. Васильков, не приводя доказательств, называет даже точную дату — 1253 г., а основателем города считает Сартака, сына Бату. Город тогда якобы назывался «Аши-Тархан», что, по мнению автора, по-тюркски означает «город большой, каменный» (sic!) [Васильков 1992]. Эту дату считает правомерной и Р. Джуманов [Джуманов 1993], а С. Низаметдинова приводит даже более раннюю дату — 1250 г. [Низаметдинова 1992: № 13]. Г. Газиз относил возникновение города ко времени правления хана Узбека (1312–1340) и считал, что произошло это «почти на месте», где до этого был город Атиль [Газиз 1994: 57, 74]. Е. В. Шнайдштейн, а также Л. Ш. Арсланов и В. М. Викторин в качестве времени основания города называют конец ХIII в. [Шнайд-штейн 1996: 141; Арсланов, Викторин 1995: 336]. По мнению В. Л. Егорова, время возникновения города точно определить не удается, «можно лишь с уверенностью сказать, что в ХIII в. он уже существовал» [Егоров 1985: 119]. Согласно точке зрения Р. Гузейрова, Хаджи-Тархан возник во второй половине ХIII в. [Гузейров 2000: 24].

Дореволюционные историки часто утверждали, что Астрахань была основана хазарами. Например, авторы труда «Волга от Твери до Астрахани» считали, что древний «Атель» в XIV в. был восстановлен под названием Аджа-Тархан [Волга 1862: 376; ср. Кучин 1865: 270]. Е. П. Карнович писал, что в хазарский период этот город назывался «Атель или Балангиар, а также Сумеркент» [Карнович 1896: 1] (см. также [Рамзи 1908: 2][9]). Атель-Итиль отождествляли и с Шареным Бугром. П. П. Нейдгардт передавал предание, согласно которому город располагался на обоих берегах Волги. Дворец хана помещался на острове и был сложен из кирпича. Прочие дома представляли собой мазанки или юрты. Город этот был весьма обширен: одних мечетей в нем было около 30 [Нейдгардт 1862: 115]. Предположение о тождественности Астрахани и Ателя или Балангиара принадлежит Н. М. Карамзину. «В старых Грузинских Историях Астрахань именуется Хозарем, как пишет Грузинский Царевич Сакар Вахтангович в ответах на вопросы Г. Татищева, бывшего Астраханским Губернатором. Сии ответы, писанные в 1743 году, найдены мною в бумажниках Г.Миллера, хранящихся в Архиве Иностран. Коллегии, № 316», — свидетельствовал Н. М. Карамзин [Карамзин 1993: 254, примеч. 106].

«Астрахань, — пишут П. В. Жило и А. Н. Косарев, — название татарское, оно появилось в ХIII в. с поселением монголов в низовьях Волги». Позже город стал называться Итиль, он же потом — Беленжер. «С принятием монгольскими ханами ислама Итиль был переименован в Хаз-Торохань, Хаджи-Тархан». Первое литературное упоминание об Астрахани встречается, по их мнению, «в документах арабского историка и географа Ибн Фадлана (XIV в. (sic!))» [Жило, Косарев 1966: 120]. Вряд ли эти утверждения следует принимать всерьез. Отождествление городища на Шареном Бугре с хазарским Итилем было справедливо поставлено под сомнение еще П. С. Рыковым [Рыков 1936: 108].

Два предположения о происхождении названия города (одно из них, Ф. И. Страленберга, якобы от славянского страханъ — «прорезь», а второе — от «скифского ас, воевода, и тархан») были справедливо отвергнуты еще В. Н. Татищевым в первой половине ХVIII в. В. Н. Татищев предложил, в свою очередь, этимологию — по названию народа астурканиу упоминаемого в географической сводке Клавдия Птолемея (Пв.) у р. Кубань [Татищев 1979: 172; О происхождении 1813: 13]. Интересно, что автором заметки «О происхождении имени Астрахани» собственно татарские версии происхождения названия не рассматривались: «они не заслуживают никакого внимания, потому что, кроме бытия своего, ничего не имеют в доказательство» [О происхождении 1813: 13].

«Город этот, — писал о Хаджи-Тархане арабский путешественник первой половины XIV в. Ибн Баттута (1304–1368/69), — получил название свое от тюркского хаджи, одного из благочестивцев, поселившегося в этом месте. Султан отдал ему это место беспошлинно (т. е. в тархан. — И.З.), и оно стало деревней, потом оно увеличилось и сделалось городом» [Тизенгаузен 1884: 301; Battuta 1962: 496–497]. По мнению С. М. Шапшала, в своем рассказе о происхождении названия города Ибн Баттута «именно хотел подчеркнуть, что весь город Астрахань являлся в данном случае тарханом»[10] [Шапшал 1953: 306–307]. Согласно хронологии его путешествия, Ибн Баттута прибыл в ставку хана Узбека возле Маджар в окрестностях современного Пятигорска 6 мая 1334 г. Хотя Ибн Баттута почти бесспорно не бывал в некоторых описываемых им местностях (например, в Булгаре), его «астраханский» рассказ заслуживает доверия и внимания. Из Хаджи-Тархана он выехал вместе с лагерем хана 14 июня 1334 г. Вскоре он отправился в Константинополь. Его пребывание там длилось месяц и 6 дней — до 22–23 сентября 1334 г. Путь из Константинополя до Хаджи-Тархана занимал около 50 дней, таким образом, путешественник вернулся в Хаджи-Тархан 11–13 ноября того же года [Hrbek 1962: 469–482].

Названия с компонентом «тархан» не столь уж редки в Поволжье [Золотницкий 1884: 161–165]. История о названии Хаджи-Тархана, услышанная Ибн Баттутой, пережила сам город. В. Н. Татищев и С. Гмелин в ХVIII в. слышали от астраханских татар схожие рассказы [Татищев 1979: 170; Гмелин 1777: 65]. Й. Хэнвэй, английский купец, посетивший город в 1743 г., вероятно, также был знаком с этим преданием: он называет «татарина, которым был основан город» Hahdgee Tarkin [Hanway 1754: 82]. В «Хозяйственном описании Астраханской и Кавказской губерний» (1809 г.) приводится рассказ об основании города, записанный от астраханского ахуна «Календера[11] Гаджи Аги» (1794 г.) и крымского мирзы «Ариолана Уруса»[12] (1796 г.). «Сей город имеет свое название от имени Аши, которой, получа от главного своего обладателя свободу, вообще назывался Аши-Тархан. После чего сей Аши с своими подданными и со многими тарханами, к нему приверженными, удалился к реке Волге, и на правой её стороне, сделав для своего пребывания окоп, назвал его Аши-Тархан, по причине, что уже общество, составлявшее его владение, называлось Аштарханы. Долгое время и во владение татар сей окоп существовал под оным званием, и в нем всегда пребывали главные начальники, управлявшие сею стороною. Но во времена хана Узбека, когда татары приняли магометанский закон, тогда пребывал в нем и в сей стороне начальником первейший Гаджи, которой был из знатной фамилии Тархан. Для сего почтеннейшего мужа многие татарские гаджи, возвращаясь из Мекки, оставались жить в Астрахани. Почему хан Джамбек приказал построить на том же самом месте каменную крепость, и назвал сей город Гаджи-Дархан, что означало вообще обиталище гаджей, и над ними главного Дархана. И хотя во время татарского владения название сие было совершенно уважаемо; однакож большая часть народа по своей привычке называли сей город Аштархан» [Хозяйственное описание 1809: 272–274]. Из этого рассказа (при условии его адекватности и аутентичности) можно сделать несколько выводов.

Во-первых, «татарская», как мы условно назовем ее, традиция относила основание города — каменной крепости ко времени правления Джанибека[13], т. е. к периоду между смертью Узбека в 1342 г. и убийством самого Джанибека 22 мая 1357 г. Во-вторых, весьма интересно разделение двух названий города: одного по имени основателя Аши и другого, официального, связанного с проживанием в нем мекканских паломников.

В Государственном архиве Оренбургской области (ф. 166, «Тетради Генса») сохранилось записанное Г. Ф. Генсом предание, согласно которому у Аштарханида (sic!) Джанибека был слуга, ходивший на богомолье в Мекку и ставший хаджи. Джанибек отпустил его на волю по тарханной грамоте, после чего тот стал называться Хаджи-Тарханом. Он приобрел землю в 10 верстах от аштарханидской столицы, где на берегу Волги построил себе дом. Место оказалось весьма удобным, и сюда стали переселяться жители столицы; новое поселение назвали Хаджи-Тархан [Байкова 1964: 149, примеч. 91]. Предание, приведенное здесь по книге Н. бен Байковой, обнаруживает ряд вопиющих несообразностей. Основание Хаджи-Тархана, безусловно, не могло произойти во времена правления какого-нибудь Аштарханида и существования аштарханидской столицы. На мой взгляд, это предание — еще один вариант (причем довольно поздний) уже знакомых нам легенд, только искаженный в процессе передачи позднейшими наслоениями. Однако ядро легенды несомненно сходно с преданием, записанным Ибн Баттутой, В. Н. Татищевым, С. Гмелиным и отраженным в «Хозяйственном описании…». Примечательно, что и здесь мы видим связь города с Джанибеком: вероятно, в варианте Г. Ф. Генса имя преемника Узбека соединилось с названием династии, берущей начало из Астрахани.

Легенды о происхождении названий городов от имен их основателей чрезвычайно распространены. Применительно к Астрахани существует еще одна легенда, по существу схожая с приведенной выше, но записанная среди мишарей деревни Митрияль Темниковского уезда Тамбовской губернии в самом начале XX в. Г. Ахмеровым. Согласно его записи, опубликованной в 1903 г. в работе «О языке и народности мишарей», у них был свой правитель по имени Сарай-хан, который жил в городе того же имени. У него было два брата — Астер-хан и Касим-хан. Следы города Сарай-хана, по рассказам мишарей, сохранялись к моменту записи Г. Ахмерова где-то недалеко от их деревни, однако указать его точное местоположение никто не мог [Ахмеров 1998: 147]. Нетрудно увидеть в этом свидетельстве отражение народного объяснения существования трех городов, связанных с эпохой Золотой Орды, — Сарая, Касимова и Астрахани. Эту народную легенду, вероятно, первым записал еще Адам Олеарий (1636 г.): «Полагают, что название Астрахани произошло от того, что князь, построивший этот город и первый обладавший им, назывался Астра-Хан (Astra-Chan)» [Исторические путешествия 1936: 66]. Близкая по смыслу история вошла и в уже упоминавшееся «Хан-наме». Некий хан Кыят захватывает престол хана Тохмаша. Хан Эждер из потомства хана Бейгу, удрученный этим, приходит к морю и захватывает город под названием Керю Кырым (كرويرم), где и поселяется. Поэтому в народе этот город стали называть Эждерхан [Gokyay 1968: 310, 313]. Указанные деятели являются, по всей вероятности, мифическими, а отождествить Керю Кырым с каким-либо известным географическим пунктом, как мне представляется, пока невозможно.

В сочинении «Фирдавс ал-Икбал», написанном Шир Мухаммедом Мунисом и Мухаммедом Ризой Агяхи в Хиве (между 1805 и 1842 гг.), содержится крайне любопытное упоминание о Хаджи-Тархане, относящееся к интересующему нас времени. В рассказе об Агадай Бахадуре (старшем сыне. Ногая), который будто бы правил Булгаром в течение 22 лет, совершал походы против русских и черкесов, подчинил их земли и назначил там управляющих, упомянуто о том, что он восстановил крепостные стены города, «которые находились в развалинах со времен Джучи-хана» [Firdaws al-Iqbal 1999: 87–88; Bregel 1982: 369]. По Мунису, Агадай Бахадур погиб в битве от руки Мангыта Сонкор-мирзы в 713 г. х. (1312-13 г.). Таким образом, восстановление стен Хаджи-Тархана могло произойти между 1290 и 1312 гг. Во времена Джучи города еще не существовало [Firdaws al-Iqbal 1999: 599, n. 472; Bregel 1982: 369], поэтому, вероятнее всего, рассказ Муниса является отражением поздней традиции, связывающей Астрахань с беклербеками (амир ал-умара) Золотой Орды, происходившими из племени кунгратов. Так, сын Агадай Бахадура, Нагдай («правитель черкесов»), при Узбеке стал обладателем именно этого титула [Bregel 1982: 369].

Существуют также крайне спорные теории о происхождении названия города, высказанные И. Черкасовым и Ф. П. Зыковым и в недавнее время нашедшие новых приверженцев. Так, З. З. Мифтахов пишет: «Астархан — город основан в 1122 году тарханом по имени Ас, то есть Астарханом» [Мифтахов 1998: 361]. А Е. В. Шнайдштейн практически полностью повторяет точку зрения И. Черкасова и Ф. П. Зыкова на племя асов и тархан — грамоту, якобы полученную ими от Бату «за боевые заслуги» [Шнайдштейн 1989: 2; Шнайдштейн 1996: 141][14]. П. В. Жило и А. Н. Косарев предлагали сразу несколько явно надуманных этимологий слова «Астрахань». Ссылаясь на работу Н. Н. Фирсова «Чтения по истории Среднего и Нижнего Поволжья» (Казань, 1920), исследователи писали, что слово может происходить от имени первого владетеля вассальной Астрахани — Эстер Хана, который будто бы основал в XIV столетии Астраханское царство [Фирсов 1920: 58][15]. Однако хан с таким именем нигде, кроме указанной работы (и сочинения А. Олеария, о котором см. выше), не встречается. Ими же был предложен целый ряд сопоставлений названия города с персидскими словами (к тому же в неправильном написании), ничего общего не имеющих с действительностью [Жило, Косарев 1966: 120].

Флорентиец Франческо Пеголотти в своей книге «Торговое дело» (до 1340 г.) пишет о «Джентоархани» как об одном из важнейших торговых пунктов на нижней Волге, через который проходил великий караванный путь, соединявший торговлю Средиземноморья и Востока [Medieval 1955: 355]. Хаджи-Тархан наряду с Кафой, Судаком, Азаком (Таной) был одним из крупнейших эмпориев в левантийской заморской торговле [Варваровский 1994: 11; Варваровский 1995: 18; Шарапова 1975: 72, 74; Байкова 1964: 150]. Город и некоторые другие нижневолжские и приазовские центры были поставщиками рыбы, особенно осетровых пород, составлявших важную статью в отправках константинопольских и итальянских купцов [Варваровский 1995: 19]. В торговле с русскими княжествами большую часть составляла соль. Тесными были торговые связи улуса Джучи с Делийским султанатом: основной статьей торговли с Индией являлись лошади. Индийские золотые динары (династий Халджидов и Туглукидов, например Мубарека I (1316–1320) и Туглука I (1320–1325) соответственно) присутствуют в нумизматическом комплексе городища Шареный Бугор [Варваровский 1995: 20; Лебедев, Клоков 2002: 265]. В археологических слоях Астрахани и окрестностей встречаются и монеты египетских мамлюков, например Бейбарса I (1260–1277; эта монета найдена в погребении как «обол мертвых») [Лебедев, Клоков 2002: 264–265]. Дело в том, что 11-граммовые индийские и 6-граммовые египетские динары были международной валютой того времени, так как высокопробные золотые монеты чеканились тогда только в этих странах. В окрестностях современного города найдены и серебряные иноземные монеты: экземпляр Сельджукида Кейкобада (1219–1236; г. Сивас), монеты тифлисского чекана Хулагуида Абу-Сайида (1333 г.) [Лебедев, Клоков 2002: 268]. Безусловно, находки иноземных монет в низовьях Волги отражают торговые и культурные связи региона с другими странами. Согласно анализу монетного материала, наибольшая активность международной торговли нижневолжских городов падает на середину XIV в.; во время смуты 1360–1380 гг. и при Тохтамыше межгосударственная торговля резко упала, а с начала XV в. почти прекратилась [Лебедев, Клоков 2002: 271].

Вероятно, особенно интенсивно развивалась торговля Астрахани с городами Северного Азербайджана [Махмудов 1991: 37]. Но эта «старая» Астрахань своим быстрым развитием была обязана не только торговому пути, но и благоприятным естественным условиям — близости обширных степей и одновременно великой реки [Сафаргалиев 1952: 29–30].

Население города в этническом и языковом отношении, по-видимому, было весьма разнородным. Наряду с тюркоязычными жителями в городе, несомненно, проживали персы. По мнению Н. Н. Фирсова, в Астрахани (а также в Булгаре и Сарае) жили, «кроме татар и болгар, армяне, евреи, генуэзцы, византийцы, русские» [Фирсов 1920: 62]. По мнению авторов труда «Волга от Твери до Астрахани», армяне жили на территории Астраханской губернии с XV в. [Волга 1862: 414].

Есть свидетельства о проживании русских на Мошаике (на левом берегу) в ХIII-ХIV вв. Во всяком случае, именно XIV веком по палеографии и особенностям композиции датируется медная литая иконка с изображением Св. Георгия, случайно найденная там и хранящаяся ныне в Астраханском краеведческом музее. Там, где она обнаружена, до этого встречалась и русская керамика ХIII-ХIV вв. [Полубояринова 1978: 122–124; Полубояринова 1978а: 398–400; Федоров-Давыдов 1994: 35][16]. А. В. Воробьев пишет, что это был третий по величине город Золотой Орды [Воробьев 1972: 10]. Определить же численность населения Хаджи-Тархана в XIV в. практически невозможно.

По сути дела, у нас нет никаких свидетельств, характеризующих экономическую и культурную жизнь города в первой половине XIV в. Видимо, как и в более позднее время, его население страдало от эпидемий. Под 6851 г. (1343 г.) в Софийской I летописи осталось следующее упоминание: «Того же лета казнь бысть от Бога подо веточною страною на город Орначь и на Хазьторокань и на Сараи: мор бысть на бесермен силен, яко ни мочи их ни погребати» [ПСРЛ 1994: 109]. О море в Орначе, Астрахани, Сарае и Бездеже в русских Летописных сводах 1497 и 1518 гг. и Холмогорской летописи упоминается под 1346 г. [ПСРЛ 1963: 71, 232; ПСРЛ 1977: 83; Карамзин 1992: 160, 316, примеч. 357]. Чума была настоящим бичом торговых городов — крупных международных центров: в 1348 г. ее эпидемия (знаменитая «черная смерть») охватила многие города Европы, в частности Флоренцию (описанием чумы 1348 г. начинает Боккаччо свой «Декамерон») и Кафу. Трупы в городе некому было убирать [Lopez 1938: 333][17]. В Египте с 1347 по 1349 г. чума унесла жизни трети населения [Зеленев 1999: 141].

Во второй половине 60-х годов XIV в. Астраханью владел Хаджи-Черкес[18]. Его имя не упоминается в числе царевичей Золотой Орды, хотя Ибн Халдун называет его походным эмиром при Бердибеке [Тизенгаузен 1884: 389–390]. По Хондемиру, Черкес был сыном Джанибека и вступил на престол около 1360 г. [Hammer 1840: 316, 323]. М. Г. Сафаргалиев предположил, что он был выходцем «из черкесов, входивших в состав Золотой Орды, или имел к ним какое-то отношение» [Сафаргалиев 1952: 31]. В 1369 г. Хаджи-Черкес, по мнению М. Г. Сафаргалиева, овладел Сараем после бегства из него Хасана [Сафаргалиев 1996: 388]. «Когда же Хаджи-Черкес ушел из Астрахани в Сарай, то Урус-хан послал войска свои из горной страны Хорезмской, которые осадили Астрахань. Хаджи-Черкес послал свои войска против них с одним из эмиров своих, который прибегнул к хитрости, успел отогнать их от Астрахани, потом внезапно напал на них и на эмира, предводительствовавшего ими. Хаджи-Черкес был очень озабочен этой враждой. Против него выступил Айбек хан, отнял у него Сарай и несколько времени самовластно правил им» [Тизенгаузен 1884: 391]. Видимо, после взятия Сарая Айбеком (Алибеком) Хаджи-Черкес вновь ушел в Астрахань: к 776 г. х. (1374-75 г.) относятся монеты с именем Черкес-бека, чеканенные в Астрахани [Френ 1832: 22; Варваровский 1994: 17; о медном чекане Хаджи-Тархана XIV в. см. Гончаров 1997][19]. В. Л. Егоров полагает, что поход Черкеса на Сарай относится к 1374 г. [Егоров 1980: 201]. Ибн Халдун называет Черкеса преемником Абдаллаха в Сарае: «Хаджи-Черкес, владетель астраханских уделов, пошел на Мамая, победил его и отнял у него Сарай. Мамай отправился в Крым и стал править им независимо» [Тизенгау-зен 1884: 391]. В результате похода на Сарай под властью Черкеса оказалось левобережье нижней Волги от Хаджи-Тархана до Нового Сарая. А. Н. Насонов включал во владения Хаджи-Черкеса еще два улуса — Мохши и Хорезм, однако это мнение не подкреплено источниками, а сведений о монетах Черкеса, чеканенных в Мохши и Хорезме, нет [Насонов 1940: 131; Егоров 1980: 201–202].

Под 1375 г. в русских летописях описан поход новгородских ушкуйников[20] (2000 человек в 70 ушкуях) во главе с воеводами Прокофием (Прокопом) и Смолянином (то есть уроженцем или жителем Смоленска) вниз по Волге. В Астрахани ушкуйники «полон попрадаша»[21]; астраханским «князем» в это время был Салчей (или Салчен) [ПСРЛ 1897: 23–24; ПСРЛ 1965а: стб. 113–114; ПСРЛ 1913: 116–117; ПСРЛ 1977: 87; ПСРЛ 1994: 117; Карамзин 1993: 54], внук Джанибека и сын Амата, сына зятя Узбека (легенду о его рождении и происхождении имени см. [Сафаргалиев 1996: 389; Усманов 1972: 114; Иванич 2002: 281–286])[22]. Черкеса скорее всего уже не было в живых, хотя имеются астраханские медные монеты с его именем чекана 776 г. х. (1374-75 г.) [Янина 1962: 165; Гончаров 1997: 178–179]. Таким образом, Хаджи-Черкес мог быть и жив, а Салчей/Салчен был кем-то вроде градоначальника. «И дошедше до оустья Волъжьскаго, до моря и града Хазьторокани, и тамо лестию изби их князь хазьтороканьскый, именемъ Салчей» [ПСРЛ 1994: 117]. По мнению М. А. Усманова, Салчи (Салчей) «вполне мог жить и быть взрослым в 70-е годы XIV, когда русская летопись, говоря об Астрахани, упоминает его» [Усманов 1972: 115].

А. П. Григорьев предложил отождествить Салчи и Хаджи-Черкеса. Действительно, для этого как будто бы есть основания. «Слова „салчи“ и „хаджи“, — пишет А. П. Григорьев, — в скорописном арабском написании почти не различимы», а поскольку в тексте Ибн Халдуна, опубликованном В. Тизенгаузеном, есть разночтения, то исследователь выбирает форму «Салчи-Черкес» (Черкесбек). Правил Черкес на золотоордынском престоле, по А. П. Григорьеву, с 1374 до второй половины 1375 г. [Григорьев 1983: 44–45, 54; Григорьев 1985: 166].

Гипотеза А. П. Григорьева весьма привлекательна, так как позволяет разрешить противоречие по поводу того, что приблизительно в одно время разными источниками в городе фиксируются разные правители. Однако у нее есть и недостатки.

Во-первых, разночтения в списках сочинения Ибн Халдуна не столь значительны, как кажется А. П. Григорьеву. Действительно, в рукописи Парижской национальной библиотеки имя астраханского владетеля написано через сад вместо ха, однако это не дает безоговорочного чтения «Салчи» [Тизенгаузен 1884: 374–375]. У ал-Калкашанди (ум. в 1418-19 г.), например, имя Хаджи-Черкеса также пишется через сад, но без олифа или ляма [Тизенгаузен 1884: 397][23]. Есть варианты в написании даже первого компонента названия города Хаджи-Тархан (см. ниже, прил. I).

Во-вторых, и сам А. П. Григорьев довольно непоследователен в своих построениях. Считая, что Ибн Халдун ошибся, назвав Салчи-Черкеса «Хаджи», исследователь тем не менее при анализе списка ордынских правителей у Муинеддина Натанзи (начало XV в., до 1415 г.) некоего «Хаджи», упомянутого на 10-м месте, отождествляет все-таки с Черкесом [Григорьев 1983: 51].

Наконец, в-третьих, А. П. Григорьев совершенно не учел версию происхождения Салчи, сохранившуюся в «Дафтар-и Чингиз-наме», анонимном татарском историческом произведении конца XVII в. (датум анте квем для этого произведения — 1681–1683 гг.). Согласно этому сочинению, Салчи — сын Амата (сына Исы, зятя Узбека) и дочери Джанибека [Усманов 1972: 114–115; Ivanics, Usmanov 2002: 82–87]. Тогда как Черкес не Чингизид, а родовой князь, что признает и А. П. Григорьев.

Все это препятствует однозначному отождествлению Салчи с Хаджи-Черкесом, не позволяет безоговорочно согласиться с мнением А. П. Григорьева и заставляет искать новые источники для более детальной разработки темы[24].

Ф. Брун отождествлял Черкеса с правителем Солхата Jharcasso segno (signore), т. е. Черкес-беем, который заключил договор с генуэзцами 28 ноября 1380 г. Этот договор дошел до нас в итальянском переводе, составленном по распоряжению кафинского консула Мелиа-дуче Катанео в 1383 г. В этом тексте правителем Солхата выступает то Jharcasso segno, то Lo Zicho segno. Таким образом, переводчик передавал собственное имя правителя и его титул — зихский бей. В другом переводе этого договора владельцем Зихии назван Ellias/Allias/Elias fiio [figlio] de Inach Cotolloboga, т. е. сын наместника Джанибека Кутлу-Буги-Инека [Брун 1872: 14–15]. Вполне вероятно, что в первом переводе имя зихского князя вообще не упомянуто, a Jharcasso segno — это просто определение «Господин Черкесии». То есть это не собственное имя правителя, а две формы титула. Сравни интерпретацию А. П. и В. П. Григорьевыми титула «господин Зихии» в латинском переводе ярлыка Джанибека венецианским купцам Азова (1342 г.) как трансляцию имени Черкес-ходжа (см. [Григорьевы 2002: 48–49]). Такая реконструкция текста вызывает серьезные сомнения: сознательный перевод личного имени в тексте на другой язык — относительно редкое явление. «Легко могло статься, что Черкес-бек хотя и был изгнан из Сарая, но еще держался в Крыму до 1380 г.» [Брун 1872: 16].

Скорее всего именно поход ушкуйников 1375 г. нашел отражение в более позднем памятнике — так называемом «Сказании о холопьей войне», включенном в хронограф московского историка и литератора Тимофея Каменевича-Рвовского (XVII в.). Сюжет «Сказания» — история длительной войны, происходившей в новгородских землях между собственно новгородцами — словенами и некой общностью, называемой в источнике «старии и новгородстии холопи». «Холопи», изгнанные из Новгорода, находят пристанище в бассейне реки Мологи и прилегающей к ее устью части верхней Волги. Финал истории холопов — их поход вниз по Волге и нападение на «царство Тьмотороканское». Воспользовавшись внезапностью, они ночью напали на «тьмотороканского царя» и захватили его город. Во время нападения царю удалось скрыться в степи, где он стал ожидать удобного случая отомстить обидчикам. В захваченном городе «холопи» предались пьяному разгулу и потеряли бдительность. На четвертую ночь после падения города царь со всеми своими силами ворвался в него и избил «пьяно спящих» захватчиков. Победа над «холопями» была ознаменована переименованием «царства»: «вместо Тмуторокани» оно стало называться по имени сокрушившего врагов «царя» «Аз-Таракана» «Азъ-Тараканское» [Гадло 1999: 53–55].

А. Гадло пытался отнести фабулу повествования к периоду не позднее ХI-ХII вв. и связывал «холопей» «Сказания» с русами, совершавшими походы в Прикаспий, Закавказье и Причерноморье (исследователь, в частности, сопоставлял данные памятники со сведениями еврейско-хазарской переписки) (см. [Гадло 1999: 55–57]). Оснований для подобных (весьма отдаленных и, в общем, натянутых) сравнений нет. Гораздо логичнее видеть в финале «Сказания» отражение активности изгнанных из Новгорода разбойников («ушкуйников» — «холопей») на нижней Волге в середине 70-х годов XIV в. (тем более что обстоятельства хаджи-тарханского погрома 1375 г. и известия памятника, зафиксированного Тимофеем Каменевичем в XVII в., почти совпадают).

Из описания похода ушкуйников 1375 г. можно заключить, что Хаджи-Тархан в это время был крупным центром работорговли. Интересно, что город являлся транзитным центром не только для купцов, но и для всякого рода разбойников, корсаров и солдат удачи. За год до похода новгородцев, в 1.374 г., через Астрахань проследовал некий генуэзец Лукино Тариго (Luchino Tango). Выйдя с несколькими соратниками на барке из Кафы, он доплыл до Таны, поднялся по Дону, видимо в районе Переволоки, добрался до Волги, по которой спустился через Астрахань до Каспия. На море он и его друзья занялись пиратством, однако на обратном пути их самих ограбили, но некоторое количество драгоценностей ему все-таки удалось привезти назад в Кафу. Схожие пиратские экспедиции предпринимались и венецианцами [Heyd 1868: 56; Гейд 1915: 150] (см. также [Галкин 1998: 80; Федоров-Давыдов 1998: 40]).

Сообщая о победах Тохтамыша в 1379–1380 гг., Ибн Халдун пишет и о том, что он «завоевал также удел Хаджи-Черкеса в Астрахани» [Тизенгаузен 1884: 391]. Астрахань была взята Тохтамышем весной или летом 1380 г.; его монеты, выбитые здесь, датированы 782 г. х. (1380-81 г.) [Марков 1896: 480; Егоров 1980: 203; РГАДА, ф. 191 (Г. Я. Кер), oп. 1, ед. хр. 167, оттиски[25]]. Видимо, незадолго до этого Астраханью владел ставленник Мамая Мухаммед-Булак: его монеты, чеканенные в Хаджи-Тархане, относятся к 1380 г. — к тому же 782 г. х. [Савельев 1865: 216; Марков 1896: 476; Сафаргалиев 1996: 394; Кучкин 1996: 119]. Однако в этом же году Мухаммед-Булак был убит. По В. А. Кучкину, Мухаммед-Булак правил со времени около 1 марта 1370 г. до второй половины марта 1377 г. [Кучкин 1996: 121, 123]. Но указанные самим В. Л. Кучкиным экземпляры монет Мухаммед-Булака 782 г. х., а также не учтенный им чекан 786 г. х. ставят под сомнение выводы исследователя. Возможно, наличие этих экземпляров косвенно свидетельствует в пользу отождествления А. П. Григорьевым Мухаммед-Булака с Тюляком, который, согласно выкладкам В. А. Кучкина, правил со второй половины марта 1377 г. вплоть до осени 1380 г. (падения Мамая) [Григорьев 1983].

Хаджи-тарханские монеты Тохтамыша датируются также 786 г. х. (1384-85 г.), 789 и 795 гг. х. (1387-88 и 1392-93 гг. соответственно, а также без года чеканки) [Савельев 1865: 112; Френ 1832: 28, № 245; РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167, оттиски, 7 типов]. Видимо, все это время Тохтамыш без перерывов владел городом. Может быть, Тохтамыш выпускал в Хаджи-Тархане монеты от имени Мухаммед-Булака и после смерти последнего: имеются экземпляры 786 г. х. (1384-85 г.) с его именем [Френ 1832: 21, № 176]. Отмечено также существование хаджи-тарханской монеты 787 г. х., которая была чеканена к новому году по хиджре: на ней изображены кувшин с чаркой — символ зодиакального созвездия Водолея [Галкин 1985: 188, 191, 194].

В фонде Г. Я. Кера в РГАДА имеется оттиск хаджи-тарханской монеты Чекре с легендой «Султан великий Чекре-хан» и датой — 597 г. х. (1200-01 г.) [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 159, № 32, отт.]. Понятно, что дата монетного оттиска неверна. Скорее всего здесь имеет место неправильное расположение цифр матрицы. Если принять дату монеты как 795 г. х., то Чекре правил в Хаджи-Тархане в 1392-93 г., т. е. в то же время, что и Тохтамыш, а это вряд ли возможно.

Во время похода Тимура 1392 г. город не пострадал. Астрахань в это время (до 1395 г.) являлась одним из крупнейших торговых центров волжско-каспийского пути [Шарапова 1975: 72, 74; Байкова 1964: 148–149]. В нашем распоряжении имеется подтверждение этому. Из судебного акта (протокола судебного разбирательства), составленного в Венеции 17 июня 1421 г., следует, что некий Пьетро Сторнелло прибыл в Тану в 1391–1392 гг., желая отправиться далее в Хаджи-Тархан («Зитеркан») для ведения там коммерции, что он с успехом и сделал. По мнению автора публикации документа, «мы имеем, таким образом, свидетельство открытости путей через степь от Таны к Каспию накануне похода Тимура» [Карпов 1991: 194].

Во время второго похода Тимура (1395–1396) Астрахань в числе других городов Тохтамыша была взята. Астрахань, как и Сарай, не была разрушена; для управления ею был назначен эмир Омар-и Табан. Последний «заметил проявление враждебности со стороны тамошнего старшины (калантара)[26] Мухаммеда и доложил об этом у подножия высочайшего трона (т. е. Тимуру. — И.З.)». Зимой 1395-96 г. Тимур сам направился к Астрахани, которая с помощью ледяных стен была превращена защитниками в сильную крепость.

В «Книге побед» Шереф ад-Дина Иезди так описываются эти события: «Хаджи-Тархан лежит на берегу реки Итиля, и укрепления его проведены (начиная) от берега этой реки вплотную к воде так, что (обогнув город) опять доходят до реки. Таким образом, с одной стороны города место укрепления занимает река. Так как зимою там лед до того крепок, что поверхность воды становится такой же, как поверхность земли, то по берегу реки из кусков льда, вместо кирпича и глины, строят стену, которую ночью поливают водой до тех пор, пока все соединится в один кусок. Сделав таким образом высокую (стену), они одним куском льда соединяют стену города с этой стеной и ставят ворота». Вышедший навстречу Тимуру Мухаммед был схвачен и брошен в прорубь, где «сделался добычей рыб». Город был занят, на жителей наложена гигантская контрибуция, а после этого «все, что в нем было одушевленного и неодушевленного (имущества), подверглось грабежу», жителей выселили, а город сожгли [Тизенгаузен 1941: 184–185] (см. также [История Татарии 1937: 82]; обзор точек зрения на кампанию Тимура зимы 1395-96 г. см. [Vasary 2002: 287–291]).

В дастане об Аксак-Тимуре в «Дафтар-и Чингиз-наме» сказано, что Тимур будто бы пришел в Хаджи-Тархан и прожил там 5–6 лет [Ivanics, Usmanov 2002: 73].

По Е. Ю. Гончарову, после разгрома города там была выпущена монета — крупный медный пул 799 г. х. (1396-97 г.) и в этом же году— серебряные монеты с именем Тохтамыша [Гончаров 1997: 185]. Неясно, значит ли это, что город еще какое-то время сохранял свое значение.

Вместе с тем с 796 по 800 г. х. (1393-94-1397-98 гг.) денежная чеканка в улусе Джучи сильно сокращается. По сведениям Е. Ю. Гончарова, в Сарае ал-Джадид, Хаджи-Тархане и, вероятно, Орде небольшая партия серебра была выпущена от имени неизвестного хана, чье имя предположительно читается как Бек-Кибап. Но уже в 800 г. х. в этих городах правит Тимур-Кутлуг [Гончаров 2003: 95]. По сравнению с эпохой Тохтамыша значение Хаджи-Тархана в экономической жизни ханства существенно возросло.

Вскоре после взятия Тимуром Хаджи-Тархана он пришел в запустение и в XV в. уже существовал как относительно небольшой населенный пункт.

По утверждению В. М. Викторина, походом Тимура в 1395 г. было уничтожено «тюркское племя рыболовов на прибрежных островах Каспия т. н. „балыкчияне“ (…то есть рыбаки)» [Викторин 1995: 7]. Племя с таким названием едва ли вообще когда-либо существовало. Исследователь принял обозначение рода занятий жителей волжской дельты и северного побережья Каспия за название этнической группы. Можно указать, что слово балыкчиян (рыбаки) с успехом продолжало употребляться и значительно позже указанной автором даты — например, в османском документе 1529 г. (одном из канун-наме Азака), опубликованном М. Бериндей и Ж. Вайнштейном [Berindei, Veinstein 1976: 196, 194]. Топоним балыкчи (или включающий этот компонент) бытовал в Поволжье в ХVIII в. (см., например, [Хисамова 1981: 100]).

Однако не следует переоценивать масштаб разрушений города, произведенных войсками Тимура. Астрахань продолжала считаться одним из важнейших золотоордынских центров, причем зависимым от Орды в целом. Это следует из сообщения русских летописей: в частности, согласно Сокращенному летописному своду 1493 г., великий князь литовский Витовт в 1399 г. «подумаша думоу съдного с царем с Тахтамышем: „Пойдем на царя Темир-Коутлуя своим двором и с многими князьми безчислено, съ мною Литва, Ляхи, Немци, Жемоть, Волохи, Подоляне; яз тебя посажоу на царстве на всей Орде, на Сарай, на Блъгарех, и на Азторохани, и на Язове, и на Заяицкой Орде; а ты мене посади на московском великом княжении, на всей семинатцати тем[27], и на Новегороде Великом, и на Пскове, а Тверь и Рязань моя и есть, а Немци и сам возму“» [ПСРЛ 1962: 262–263][28]. Как видно из этих слов Витовта, Астрахань не выступает в качестве независимого владения Темир-Кутлуга, а, подобно Азову, Сараю, Булгару, является частью «всей Орды» и по-прежнему считается крупным городским центром. Я. Пеленски, наоборот, считал, что этот текст свидетельствует о достижении Булгаром, Астраханью, Азовом по меньшей мере полунезависимого статуса в процессе распада Орды [Pelenski 1974: 166–167].

Иосафат Барбаро, посещавший Хаджи-Тархан во время своего пребывания в Тане (1436–1452), пишет: «Теперь это почти разрушенный городишко, но в прошлом это был большой и знаменитый город. Ведь до того, как он был разрушен Тамерланом, все специи и шелк шли в Астрахань, а из Астрахани — в Тану… Ежегодно люди из Москвы плывут на своих судах в Астрахань за солью» [Барбаро и Контари-ни 1971: 157].

Сообщение И. Барбаро не оставляет сомнений в том, что город по-прежнему находился на правом берегу реки: рассказывая о походе Менгли-Гирея на Астрахань против Муртазы, И. Барбаро пишет, что брат Муртазы переправлялся через реку, чтобы освободить его [Барбаро и Контарини 1971: 156].

Вместе с тем, есть свидетельства, что разрушения города были столь значительны, что восстановлен он был на новом месте — на левом берегу Волги.

В это время Хаджи-Тархан, по-видимому, оставался единственным крупным городским и торговым центром Нижнего Поволжья (помимо Сарая ал-Махруса). По данным анализа кладов джучидских монет, во второй четверти XV в. в Нижнем Поволжье полностью прекращается денежное обращение, а Хаджи-Тархан в середине — второй половине XV в. являлся единственным местом в регионе, где было налажено производство монеты. Но отсутствие экономических условий для ее обращения приводило к тому, что вся продукция денежного двора Хаджи-Тархана оседала в других частях улуса Джучи (в основном на территории Среднего Поволжья) [Федоров-Давыдов 1960: 119].

В первой половине XV в. город неоднократно переходил из рук в руки многочисленных ханов-Чингизидов, претендовавших на власть в улусе Джучи. Основателем новой Астрахани взамен города, разрушенного Тимуром, был Тимур-Кутлуг (сын Тимур-Мелика сына Уруса)[29], контролировавший этот район после ухода Тимура в 1396 г. М. Г. Сафаргалиев без ссылок на источники писал о том, что Тимур-Кутлуг был провозглашен ханом в Астрахани еще в 1391 г. [Сафаргалиев 1996: 432], а Р. Джуманов называл 1396 год [Джуманов 1993]. В русской редакции татарской родословной сказано: «Темир Бекбулат, у Темир Бекбулата сын Темир Кутлуй царь, первой царь на Астрахани» [Вельяминов-Зернов 1863: 49]. «Темир бек улан, Озтемир бек улана сын Темир Кутлуй первой царь на Устрахани» [РГАДА, ф. 181, oп. 1, ед. хр. 84, л. 79]. О воцарении Тимур-Кутлуга в Астрахани писал в начале XVII в. Кадыр-Али-бек. Согласно этому источнику, беком при Тимур-Кутлуге был Идиге [Джами ат-таварих 1854: 159; Усманов 1972: 80]. Ногайские мирзы в XVI в. считали, что Астрахань — «Темир-Кутлуев царев юрт» [Вельяминов-Зернов 1864: 123]. Связь города с Тимур-Кутлугом («Темир-Кутлы») прослеживается и в крайне сбивчивом фрагменте башкирского исторического произведения, опубликованном в «почти дословном переводе» [Назаров 1890: 167; Соколов 1898: 48] (см. также [Галяутдинов 1998: 162–163]). Видимо, этой же традиции следовал и Ризаетдин Фахретдинов, татарский историк первой половины XX в., также считавший Тимур-Кутлуга первым астраханским ханом [Архив востоковедов СПбФ ИВ РАН, ф. 131, oп. 1, ед. хр. 8, л. 2 об.]. Связь Астрахани с Тимур-Кутлугом прослеживается и в «Дафтар-и Чингиз-наме» [Ivanics, Usmanov 2002: 90]. Мюнеджим-баши связывал возникновение астраханской династии с ханом «Ягмурджи» «из потомства Тимур-Кутлуга», который «стал повелителем племен (обитающих) под Эждерханом — отдаленным городом на севере» [Muneccimbasi 1285: 695]. В недатированном письме Менгли-Гирея литовским радным панам указывается, однако, на связь потомства Тимур-Кутлуга не с Астраханью, а с территорией Большой Орды, которую несколько позже занимали ногаи. Хан, упрекая Раду в переговорах с врагом Крыма — ханом Ахматом, писал: «Котории и вам и нам неприятель — Темир-Кутлу царевым сыном Юхматом, царем, послы пославши, приятели есте стали… Инозъдавна Темир-Кутлу царевых детей житлу за Волгою подле Яика; их приязнь к вам николи не была» [Малиновский 1901: 133–134, № XXIII].

Связь потомков Туга (Тукай) — Тимура с Астраханью подчеркивается не только в сочинениях позднейших татарских историков [Шеджере 1906]. Махмуд бен Вали в «Бахр ал-асрар» писал, что Бату, отметив особо заслуги Тукай-Тимура (своего брата) во время «семилетнего похода» (на запад), выделил «из каучинов» минг, тархан, ушун, ойрат и передал их в подчинение брату. В качестве удела он пожаловал ему область асов (вилайет-и ас) и Мангышлак. В другом месте «Моря тайн» Махмуд сообщал, что потомки Тукай-Тимура, «согласно воле Бату», властвовали также над Хаджи-Тарханом. Войско Тукай-Тимура и его потомков вошло в состав левого крыла армии Джучидов [Кляшторный, Султанов 1992: 188–189]. Согласно «Мунтахаб ат-таварих-и Муини» Муин ад-Дина Натанзи (написано на персидском в Ширазе в 1413–1414 гг.), после смерти Ногая улус Джучи разделился на две части: правое крыло и «Кок-Орда утвердила за собой страну Урус, Черкес, Ас, Мхши, Булар, Маджар, Авкек, Башгырд, Либкай, Хаджи-Тархан и Ак-Сарай, а другая область Дженда, Барчкенда, Сыгнака и величала себя Сол-Кол и Ак-Орда» (т. е. Левая рука и Белая орда). В другом месте Натанзи пишет, что правое крыло, к которому относились Ибир-Сибир, Рус, Либка, Укек, Маджар, Булгар, Башгырд и Сарай-Берке, назначили потомкам Токтая [Кляшторный, Султанов 1992: 194].

Еще В. В. Бартольд, а потом и Т. И. Султанов показали, что рассказ Натанзи о времени и обстоятельствах образования Ак-Орды и Кок-Орды не соответствует действительности. На самом деле термин «Кок-Орда» прилагался к ставке Джучи в верховьях Иртыша, а позже стал применяться для обозначения владений потомков сына Джучи, Орда-Эджена (от верховий Иртыша на запад к Или и Сырдарье). Джучиды Кок-Орды являлись царевичами левого крыла. Термин же «Ак-Орда» применялся для обозначения области владений потомков другого сына Джучи, Шибана (между владениями Орда-Эджена и личным доменом первых золотоордынских ханов на нижней Волге). Войско царевичей Ак-Орды входило в состав правого крыла армии Джучидов [Кляшторный, Султанов 1992: 195].

Преемник Тимур-Кутлука, его племянник (сын Кучека[30]) Шадибек, с 805 г. х. (1402-03 г.) чеканит в Астрахани монеты, на которых уже появляется название «Хаджи-Тархан ап-Джедид» — «Новый Хаджи-Тархан» [Френ 1832: 32, № 292, 43; Марков 1896: 494, № 1302–1304; Федоров-Давыдов 1960: 173]. Это были первые выпуски новых монет после реформы 802 г. х. (1399–1400 г.), изменившей вес дирхема с 1,4 до 1,13 грамма [Федоров-Давыдов 1960: 119]. В фонде Г. Я. Кера есть оттиск хаджи-тарханской монеты Шадибека с датой 789 г. х. [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167, отт.], т. е. 1387-88 г., когда там правил Тохтамыш, что ставит под сомнение правильность расположения цифр на этой монете. Может быть, правильнее 798 г. х. (1395-96 г.)?

В портолане Каспийского моря, созданном не позднее 1525 г. в Далмации или Италии, наряду с названием Gittarcan (немного западнее низовьев Волги, напротив Сарая) к востоку от дельты отмечен некий пункт под названием Iangoquent. Издатель портолана Э. П. Голдшмидт допускал две возможности, объясняющие это название. Под Янгикентом мог подразумеваться новый Хаджи-Тархан (Янгикент — «Новый город»), с другой стороны, не исключена связь с Янгикентом в низовьях Сырдарьи. Сам Э. П. Голдшмидт склонялся к первому варианту [Goldschmidt 1944: 276]. Помочь в объяснении этого названия может анализ других топонимов портолана 1525 г. Так, выше по течению Волги на левом берегу над Янгикентом показан некий Eschisari. Э. П. Голдшмидт оставил это название без внимания. Мне представляется, что в топониме Eschisari можно выделить две составляющие. Первая — это, безусловно, «Эски», т. е. «Старый». Вторая — либо «Сары» («Желтый», ср. с названиями Сарытау/Саратов и Сарытин/Царицын), либо «Sehir» («Город»), либо «Сарай». Последний вариант кажется мне более предпочтительным. Таким образом, автор портолана 1525 г. показал на левом берегу Волги два населенных пункта, безусловно связанных между собой, — «Эски Сарай» (или «Эскишехир») и «Янгикент», т. е. «Старый Сарай» и «Новый город». Неясно, к сожалению, к какому именно городу относятся определения «старый» и «новый» в портолане — к Хаджи-Тархану, Сараю или иному населенному пункту.

Известны экземпляры монет Шадибека, выбитые в Хаджи-Тархане, с датой 807 г. х. (1404-05 г.) [Савельев 1865: 306, № 540; Федоров-Давыдов 1960: 173] и 808 г. х. (1405-06 г.) [Марков 1896: 494, № 1324, 495, № 1331]. Мне кажется сомнительным существование хаджи-тар-ханских монет Шадибека с датой 808 г. х. Воспроизведение штемпеля монеты 808 г. х. читается как 708 г. х. (v·ᴧ). Трудно объяснить ошибку мастера, изготовлявшего матрицу, в сто лет. Скорее дата на оттиске матрицы является зеркальной, т. е. имело место неправильное (прямое, вместо нужного зеркального) размещение цифр на матрице. В зеркальном отражении эти цифры дают нам все тот же, 807 г. х. (ᴧ·v) [Марков 1896: 495, № 1331]. Примеры ошибок подобного рода в цифровых обозначениях даты на монетах весьма многочисленны (см. [Давидович 1989: 212–213]).

При Шадибеке в последний раз в истории Золотой Орды произошло объединение всех прежних улусов дома Джучи; судя по его монетам, выбитым в Кафе, Азаке, Дербенте, Баку, а в последние годы правления — ив Хорезме, он начал править в 1400 г. [Сафаргалиев 1996: 435]. В 1407 г. он был низложен сторонниками Джелал ад-Дина, сына Тохтамыша [Сафаргалиев 1996: 437]. Одни из последних его поволжских монет (булгарские) датируются 809 г. х. (1406-07 г.) [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 155, л. 1, отт.]. Шадибек бежал от Едиге в Дербент и нашел приют у ширваншаха Шейх-Ибрахима. Несмотря на требования Едиге выдать Шадибека, ширваншах не сделал этого. Шадибек умер в Ширване [Ашурбейли 1983: 244].

В последующие несколько лет, во время «неурядиц» в Орде, город переходит из рук в руки. В 812 г. х. (1409-10 г.) монеты в Хаджи-Тархане чеканит Пулад [Марков 1896: 497, № 1393, 1394]. По Мюне-джим-баши, который называет его Фуладом, он был сыном Шади-мелека, т. е. Шадибека [Miineccimbaji 1285: 695]. Есть его монеты, выбитые в Хаджи-Тархане, без обозначения даты [Френ 1832: 33, № 299; Федоров-Давыдов 1960: 167], а также сомнительные хаджи-тарханские экземпляры с датой 810 г. х. (1407-08 г.) [Федоров-Давыдов 1960: 174]. Какое-то время городом владел Тимур-хан[31] (в промежутке между 813 (1410-11 г.) и 814 (1411-12 г.) гг. х.) [Савельев 1865: 316; № 558; Марков 1896: 499]. В 817 г. х. (1414-15 г.) Астраханью владел другой сын Тохтамыша — Кепек, чеканивший там монеты, но не все его хаджи-тарханские выпуски снабжены датами [Савельев 1865: 322, № 566; Марков 1896: 501; Федоров-Давыдов 1960: 167]. Вероятно, следом за ним (хаджи-тарханские экземпляры, датированные 817 г. х. (1414-15 г.) правил Чекре [Федоров-Давыдов 1960: 167, 171, 173]. Есть его же монеты 818 г. х. (1415-16 г.) (и хаджи-тарханская монета 818 г. х., хотя на обороте этого экземпляра стоит 817 г.) [Френ 1832: 34, № 307; Федоров-Давыдов 1960: 176].

В 821 г. х. (1419 г.) монеты здесь чеканит уже Дервиш-хан, в 1418 г. возведенный на трон в Дешт-и Кипчаке Едиге [Марков 1896: 503; Сафаргалиев 1996: 445], а в 822 г. х. (1419-20 г.) — Кучук-Мухаммед [Френ 1832: 34, № 311, 312, 313]. В фонде ГЛ.Кера сохранились оттиски хаджи-тарханских монет некоего хана Мухаммеда 722 и 74[3]8 гг. х. [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167]. Вероятно, дату 722 г. х. следует читать как 822 г. х. и отождествлять Мухаммеда с Кучук-Мухаммедом. Относительно второй даты определиться сложнее.

В 830 г. х. (1426-27 г.) монеты в Хаджи-Тархане выпускает Улуг-Мухаммед [Марков 1896: 503], который сменил на ордынском троне Кучук-Мухаммеда. Скорее всего именно эти события нашли отражение в исторической справке последнего крымского хана — Шахин-Гирея русскому резиденту Константинову: «Улуг-Мугамед-хан прибыл в Крым, жил тут, владея всеми оными землями, до вступления на престол Волгской Темир ханова менынаго сына Мугамед-хана; по завладении ж означенного хана престолом, Улуг-Мегмет-хан пошел с войском противу онаго и по окончании целогодовой войны заключил с ним мир, по силе котораго от реки Волги по реку Днестр остались все земли во владении Улуг-Мегмет-хана» [Дубровин 1887: 481].

Помимо этого имеются монеты без обозначения дат, выбитые в Хаджи-Тархане ханами Джелал ад-Дином[32] и Керим-Берди [Савельев 1865: 318, 321, 323], а также Мухаммед Тимуром (легенда: «Султан великий Мухаммед Тимур» / «Чекан Хаджи-Тархана») (см. [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167] и анонимными правителями тоже без дат [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167, оттиски, 5 видов]. Видимо, очень короткое время Астраханью владел и Девлет-Берди (сын Таш-Тимура; дядя основателя Крымского ханства Хаджи-Гирея): его монеты, выбитые в Астрахани, датируются 831 г. х. (1427-28 г.) [Френ 1832: 35, № 314; 43; Марков 1896: 503]. Имеется оттиск одного экземпляра монеты, выбитой в Хаджи-Тархане Мустафой, сыном Гийас ад-Дина, без обозначения года [РГАДА, ф. 191, oп. 1, ед. хр. 167, оттиски].

На экземплярах монет последних двух ханов, а также чекане Мухаммеда бен Тимура (Кучук-Мухаммеда) и его сына Махмуда встречается тамга в виде двузубца с двумя точками. По мнению А. Г. Нестерова, уже в первой половине XV в. тамги на джучидских монетах стали приобретать не столько родовой, сколько локальный характер, «и владение Хаджи-Тарханом и Орду Базаром само по себе уже давало право помещать на монетах тамгу в виде двузубца с двумя точками». Позже эта тамга появляется на монетах, которые А. Г. Нестеров убедительно связывает с именем Шибанида Сайид-Ибрахима бен Хаджи Мухаммеда (Ибака) и датирует временем после разгрома хана Ахмеда, т. е. 1481 годом [Нестеров 2001: 275–276, 277].