Астраханское ханство

Глава IV Джанибек бен Махмуд

Как полагал М. Г. Сафаргалиев, Джанибек вступил на престол в 1514 г. [Сафаргалиев 1952: 40]. Ш. Марджани передавал его родословную так: "Затем [правил] Абу-Сайид Джанибек-хан, бин Барак-хан, бин Куюрчак-хан, бин Урус-хан" [Марджани 1885: 134]. Так же излагают его генеалогию С. Шарафутдинов и М. М. Рамзи [Шеджере 1906; Рамзи 1908: 5]. Ш. Марджани, а вслед за ним С. Шарафутдинов и М. М. Рамзи, видимо, путали Джанибека, сына Махмуда, с казахским Джанибеком (действительно третьим сыном Барака, внуком Куюрчака, четвертого сына Уруса). Он родился не позднее 1429 г. и ненадолго пережил своего брата Гирея (последний раз упоминается в источниках под 1473-74 г.) (см. [Султанов 1993: 25–29; Абусеитова 1998: 76–77]), следовательно, его правление в Астрахани в указанное время более чем сомнительно[91].

С. Шарафутдинов пишет о вступлении Джанибека на престол в 915 г. х. (1509-10 г.) [Шеджере 1906]. Опись архива Посольского приказа дает другую дату. В приказе хранились "Книги астороханские с лета 7029-го по лето 7042-го, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии и после его при сыне его при великом князе Иване Васильевиче всеа Русии до царского имянованья (т. е. до венчания Ивана IV на царство в 1547 г. — И.З.), как был в Асторохани Яныбек царь" [Описи 1960: 106][92]. Следовательно, согласно Описи, Джанибек правил в Астрахани с 1521 по 1534 г.

Джанибек, сын Махмуда и брат Абд ал-Керима, в действительности вступил на престол Астрахани не позднее лета 1514 г. В этом убеждает письмо московского посланца Василия Коробова из Азова, Доставленное в Москву 19 июня 1515 г. По дороге в Азов "за полтора Днища Донцу Северского" В. Коробов поймал нескольких татар. Один из них, Кара-Чура (из рода Кыят Большой Орды), за пять лет до этого с грамотой Менгли-Гирея ходил жениться в Ногайскую Орду [Сыроечковский 1940: 32]. Кара-Чура сообщил Коробову: "…посылал Зенебек (т. е. Джанибек. — И.З.) царь человека с грамотою к Чагир мырзе[93], да к Шийдяку, да к Мамаю, да к Келмамаю, чтоб пошли с ним воевати Шигим мурзу, и Чагир с братьею в Азторохань к нему пришли, а Занебек царь, да Мустофар царевичь с детми, да Хозяк солтан, их не дожидаясь, шод, летось Шигим мурзу побили и улус у него взяли десять тысячь человек, а он у них утек сам-двадцать" [РИО 1895: 144].

В. Коробов писал это письмо в мае 1515 г., следовательно, события о которых рассказал ему Кара-Чура, не могли относиться к лету 1515 г., а скорее происходили прошедшим летом 1514 г. По словам Кара-Чуры, оскорбленный мирза Чагир "с братьею" осадил Астрахань и предъявил Джанибеку требование отнять военную добычу у Мустофара "с детми" и "Хозяка солтана, да и отбей от себя прочь" [РИО 1895: 144].

Если личность Хозяка не вызывает сомнений (это брат Шейх-Ахмеда, сын Ахмеда), то кем был Мустофар-салтан, можно лишь догадываться. Впервые Мустофар упоминается именно в связи с Астраханью: в 1507 г. в памяти Чюре — русскому послу в Ногайскую Орду содержалась просьба найти и вернуть в Москву некоего Мелеха, находившегося в плену в Астрахани "у Мустофарова Салтанова человека у Абдулы" [Посольская книга 1984: 64]. Мустофар вместе с семью другими султанами был убит в конце 1520 или начале 1521 г. ногайским мирзой Шийдяком [РИО 1895: 675]. Вероятно, он был братом Джанибека, скорее двоюродным (т. е. сыном Ахмеда), чем родным, или его племянником.

Джанибек не согласился с требованием мирзы Чагира: не стал делиться добычей и выгонять из города Мустофара с Хозяком. Чагир "с братьею" отправился на Яик, куда к нему пришел разбитый Джани-беком Шигим. Шигим пытался примириться с Чагиром, но последний заковал его и посадил под арест в Сарайчике. По словам Кара-Чуры, узнавший об этих событиях мирза Мамай, с которым были 50 человек, отбил Шигима и выпустил его. Тем временем Хозяк и двое сыновей Мустофара "от царя (Джанибека. — И.З.) отступили" и покинули Астрахань, "взяв с собою ту десять тысячь человек, что взяли у Шигима, пошли на поле кочевать" [РИО 1895: 144–145]. Вскоре к ним присоединился сам Шигим. Хозяк, Шигим и сыновья Мустофара направились к Тюмени (Дагестан), где Муртаза (сын Ахмеда) и "тюменские салтаны" посадили на царство Хозяка, а Шигим стал его эмиром. Муртаза будто бы добровольно отказался от престола, ссылаясь на свою старость.

Возможно, предложение трона Муртазе и его отказ объяснялись порядком ритуала престолонаследия, который сформировался еще во времена сложения чингизидской державы. Монгольские правители, вступая на престол, также формально предлагали трон старшим родственникам, которые должны были ритуально от него отказаться в пользу реального кандидата [Трепавлов 1993: 103–106]. Отказ от власти как культурно-политическое явление был рассмотрен С. В. Дмитриевым [Дмитриев 1995: 114–122].

Видимо, в Тюмени между детьми Мустофара и Шигимом и Хозяком произошел раскол. Хозяк и Шигим одного из сыновей Мустофара, "ограбив, отбили прочь, а другого Мустофарова сына Муселем-салтана поймал Шигим князь" [РИО 1895: 145].

В этих условиях Джанибек задумал нанести удар по коалиции Хо-зяка, Шигима и "тюменских салтанов". Он решает вновь обратиться к Чагир-мирзе. В конце зимы 1515 г. Чагир "с братьею, пришод под Асторохань по синему льду (т. е., видимо, накануне ледохода. — И.З.), да царю говорил: "Яз тебя для вдругие прихожу на своего брата, а ты доспей меня для, ограби Мустофара салтана с детми да отшли его от себя прочь". И Зенебек их не послушал; и Чагир мурза с братьею со царем розбранив, да подступил под город, да стоял под городом день, да побився и пошли прочь в свои места к Яику". Осада Астрахани Чагиром закончилась неудачно: Джанибек произвел вылазку и пленил около 300 человек у отступающего Чагира. После этого, по словам Кара-Чуры, "и Волга прошла" [РИО 1895: 145], т. е. начался ледоход.

Возможно, отголоски этих событий нашли отражение в ногайском шеджере, найденном в Казани и опубликованном М. Ахметзяновым. Согласно этому источнику, "Альсагир-хан" (т. е. Алчагыр), сын Мусы, "покорил крепости Саратов и Астрахань. Обложил налогом. Был хан удивительно похож на Александра Македонского. Проживал в Надынске[94]" [Ахметзянов 1991: 84].

Джанибеку удалось отстоять город в борьбе с ногаями, но главным врагом Хаджи-Тархана по-прежнему оставался Крым.

В борьбе мирз Шигима и Алчагира (Чагира из сообщения В. Коробова) верх одерживает Шигим. Весной 1516 г. Алчагир-мирза с приверженцами бежит в Крым [РИО 1895: 297; Исин 1985: 42].

Крымско-ногайское сближение было не в интересах астраханцев. "Астраханские дипломаты, — пишет А. И. Исин, — сделали все, чтобы ногайские мурзы не вступили в союз с крымским ханом, а заключили союз с Астраханью" [Исин 1985: 43]. В условиях заключения ногайско-астраханского мира крымские улусы были уведены "с поля в Перекоп" [Исин 1988: 18].

У Менгли-Гирея были особые причины ненавидеть Джанибека. Скорее всего именно этот Джанибек был непосредственным участником гражданской войны, вспыхнувшей на полуострове в середине 70-х годов XV в.

После декабря 1475 г. Менгли-Гирей был вывезен в Турцию. Официально правили его братья, Нурдевлет и Айдар, а Джанибек, поддерживаемый Ахмедом, находился в оппозиции к ним. Вероятно, в конце 1476 г. Джанибек подавил сопротивление соперников и захватил власть в ханстве. Ахмед, видимо, пошел на превентивное сближение с Венецией, имея в виду перспективу заключения союза, может быть направленного против Османской империи, скорее всего отрицательно оценивавшей победу крымского ставленника Ахмеда — Джанибека.

Косвенным образом о крымско-османских противоречиях свидетельствует автор, именуемый Константином из Островицы. В 1459 г. он принимал участие в походе Мехмеда II на Трапезундскую империю и в 31-й главе своих записок оставил описание этого похода: "Трапезунд, как и Синоп, лежит по эту сторону Черного моря, Трапезундская земля гориста и обширна, со всех сторон она окружена погаными, все татары, такие, как Великий Хан и Узунхасан, Джанибек Гирей; эти татарские властители предпочитали иметь соседом трапезундского императора, нежели турецкого султана, хотя он и был их поганой веры" [Записки 1978: 82][95]. Комментаторы записок Константина справедливо отмечают, что в указанное автором время (1459 г.) в Крыму правил не Джанибек, а Хаджи-Гирей [Записки 1978: 130, примеч. 3 к гл. 31]. Вопрос о том, к какому крымскому хану в действительности относил свои слова Константин, остается тем не менее открытым. "Записки янычара" были написаны между 1497 и 1501 гг. [Записки 1978: 22], когда время правления Хаджи-Гирея и Джанибека было уже в прошлом, а личности этих ханов в сознании Константина из Островицы могли быть совмещены. Вполне возможно, что имя Джанибека возникло в этом сочинении не случайно: у Джанибека, утвердившегося в Крыму с помощью своего дяди — хана Большой Орды Ахмеда, видимо, в конце 1476 г. и пребывавшего на престоле, вероятно, до осени следующего, 1477 г. [Григорьев 1987: 71–75], также были причины отрицательно относиться к османскому присутствию на берегах Черного моря [Зайцев 1999: 11]. Так случилось, что Джанибек был старым врагом Менгли-Гирея, из-за которого тот потерял трон в Крыму в результате нашествия Ахмеда.

Но осуществить свою мечту и захватить Астрахань Менгли-Гирею было не суждено: перед Пасхой весной 1515 г.[96] он скончался. На крымском престоле утвердился его сын Мухаммед-Гирей. Смерть Менгли-Гирея нарушила сложившиеся мирные отношения Московского государства с Крымом. Крымское ханство времен Мухаммед-Гирея перестает смотреть сквозь пальцы на растущие аппетиты Москвы. Отныне хан сам озабочен собиранием земель улуса Джучи.

Для Крыма главным вопросом оставалась борьба с Астраханью, "и интересами ее определялось отношение Крыма к Литве и Москве" [Сыроечковский 1940: 50, 70]. Уже летом 1515 г. (вероятно, в июне-июле) Мухаммед-Гирей организует большой поход на ногаев и Астрахань. В письме от 3 августа он писал Василию III: "…сего году на своего недруга на Асторохань были есмя пошли… да сами есмя до Дону были дошли, и встретили нас люди, кони гонят, и те нам сказали, что деи послышев про нас весть, астороханский царь да Шыгим мурза на ту сторону Волги перелезли. И мы с уланы и со князми подумали, и уланы и князи говорили: ныне они хотя и полезли за Волгу, а на зиме на сей стороне будут, а у нас тогды кони тучны будут, а сами мы опочинем" [РИО 1895: 150][97]. Мухаммед-Гирей решает отложить поход до конца осени[98]. Уже 30 августа в Москве получили новые письма из Крыма. Посол хана сообщал, что в результате похода ногаи ушли на другую сторону Волги (левую), но в доставленном тогда же письме Аппака, приближенного Мухаммед-Гирея, сообщалось, что "Шыгим на ону сторону перелез, и Асторохань на ону сторону перелезла…" [РИО 1895: 151, 169].

В письме Мухаммед-Гирея от 3 августа хан Астрахани по имени не назван. Если это был Джанибек, можно предположить, что он примирился с Шигимом, поскольку бежали за Волгу они вместе. Однако источники позволяют прийти к выводу, что ханом в Астрахани во время похода Мухаммед-Гирея летом 1515 г. мог быть и Абд ал-Керим.

Из сообщения В. Коробова (со слов пленного Кара-Чуры) следует, что по крайней мере с лета 1514 по весну 1515 г. в Астрахани правил Джанибек. Вместе с тем, как указывалось выше, в архиве Посольского приказа хранились "Книги астороханские с лета 7016-го по лето 7025-го, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии, как был в Асторохани Обдыл-Керим царь" [Описи 1960: 106]. Получается, что Абд ал-Керим правил в Астрахани с 1508 по 1517 г. В таком случае в описи архива Посольского приказа, очевидно, не учтен перерыв в правлении Абд ал-Керима (по меньшей мере с лета 1514 по весну 1515 г., когда правил его брат Джанибек), или же В. Коробов был дезинформирован (что менее вероятно).

Москва продолжала хитроумно избегать заключения союза против Астрахани и старалась связать астраханские интересы Крыма с собственными— литовскими. Главной задачей было ни в коем случае не обременять себя обязательствами воевать с Астраханью и пытаться сначала нацелить Крым на Литву. В наказе И. Г. Мамонову (покинул Москву 15 ноября 1515 г.) ему строжайше запрещалось вписывать Астрахань в качестве общего врага в шерть. При этом главным аргументом была ссылка на договоры, подписанные с Менгли-Гиреем, где Астрахань действительно не фигурировала (потому что большую часть времени его правления такого государства просто не было), а общими врагами назывались "Ахматовы и Махмутовы дети". В Крыму пытались скорректировать текст договора в соответствии со своими интересами и изменившейся ситуацией. Москва, исходя из своих задач, старалась как бы не замечать анахронизм шерти, настаивая на сохранении прежней формулировки. Правда, у московских дипломатов был один весомый довод, который предписывалось использовать и И. Г. Мамонову: "Ино, господине, в Астаракани Махмутовы дети… ино, господине, чего деля Астаракань писать имянно?" [РИО 1895: 207]. Посол ни в коем случае не должен был говорить при дворе хана о позиции Москвы по отношению к Астрахани в присутствии сторонников Литвы, в частности лидера литовской партии князя Абд ар-Рахмана [РИО 1895: 204–205], — настолько тесно астраханский вопрос увязывался Москвой с литовским. И. Г. Мамонову следовало отказаться от совместного похода на Астрахань весной 1516 г., а вместо этого предложить сначала идти на Литву [РИО 1895: 196].

В момент отпуска И. Мамонова в Крым в Астрахани находился посол Василия Ивановича — "человек молодой, Иваном зовут, Федоров сын Елизарова". Тогда же в Москве был и астраханский посол. В случае прямого вопроса И. Г. Мамонову следовало говорить об этом в Крыму. Однако о целях обмена посольствами должно было отвечать: ".. ездят… из Астрахани и из Нагаи во государя нашего земли торговые люди, а государя нашего люди в Астаракань и в Нагаи ездят, ино… из Астаракани и из Нагаи послы ко государю нашему ездят тех для людей торговых, а у государя нашего люди молодые в Астарахань и в Нагаи тех же для людей торговых ездят" [РИО 1895: 209–210]. В Москве подробности переговоров с Астраханью тщательно скрывали.

Вдогонку И. Г. Мамонову был отправлен еще один циркуляр, напрямую касавшийся московско-астраханских и астраханско-крымских отношений. Наказ послу предусматривал такой ответ на прямой вопрос крымских дипломатов об Астрахани: "А в Астаракани был государя нашего молодой человек Иван Голова Федоров сын Елизарова о тех же обидных делех. И меня, господине, государь мой и твоих послов к тебе отпустил, и нас, господине, и твоих послов та весть пришла на дорозе, что государя нашего человек Иван из Астракани вышел, а с ним, господине, вместе ко государю нашему пришел из Астаракани царев посол".

Следовательно, московский посол Иван Федорович Елизаров покинул Хаджи-Тархан тогда же, в ноябре (или конце октября) 1515 г.; весть об этом была доставлена в Москву гонцами, упреждавшими обычно визиты послов сопредельных государств в столицу и возвращение московских дипломатов. Это известие было оперативно сообщено И. Г. Мамонову, выехавшему в Крым 15 ноября. "Обидные дела", о которых следовало говорить как о причине московско-астраханских контактов, — торговые конфликты (дела о зауморщинах, конфискациях и обидах купцам). "А ведомо, господине, и тебе, что из всех земель ко государю нашему послы ходят и гонцы гоняют, — должен был сообщить И. Г. Мамонов Мухаммед-Гирею. — А ныне, господине, и твой человек в Астаракани есть. А о болшом деле, о котором есть ли послы великого князя в Астракани… опричь того, господине, послов государя нашего нет в Астарахани" [РИО 1895: 222–223]. Из этих слов наказа можно сделать вывод, что, вероятно, вскоре после неудачного похода летом 1515 г. Мухаммед-Гирей послал в Хаджи-Тархан своего посла, который еще находился там в начаце ноября 1515 г. Более подробной информацией о его миссии мы не располагаем.

5 декабря 1515 г. в Москву прибыли гонцы из Кафы с грамотой азовского "диздера"[99], в которой он сообщал, что "Магмед-Кирей царь на Ногаи ходил; близко был Азова; до Миюша[100] доходил и Ногаи за Волгу пошли и он ся воротил" [РИО 1895: 230]. В феврале 1516 г. в Москве получили грамоту Аппака, написанную в январе, где снова говорилось о намерении хана идти с войском на Астрахань: "А царево слово то: на Асторохань хочет итти" [РИО 1895: 243]. Аппак, вероятно, был основным источником сведений о планах Мухаммед-Гирея относительно Астрахани, поступавших в Москву. С его слов И. Г. Мамонов в своем письме (доставлено 10 апреля) передавал великому князю, что хан намеревается идти конницей в астраханский поход весной, причем хочет одновременно задействовать и московскую судовую Рать [РИО 1895: 271].

Между тем в апреле 1516 г. в Москву было доставлено письмо самого Мухаммед-Гирея, в котором он сообщает, что в Крым прибыли ногайские мирзы, братья Алчагир, Шейдяк и Ян-Махмет (всего 12 ногайских аристократов), "бив нам челом, слугами ся учинили"[101]. Одновременно в Крым приезжает посол от их родного брата Шигима с письмом, в котором он просит крымского хана примирить его с братьями [РИО 1895: 291, 297]. Сам Шигим уверял Мухаммед-Гирея в своей преданности и готовности идти на Астрахань, если хан помирит его с Алчагиром. "И то ся нам все от Асторокани стало в улусех наших людей не стало, а межи нас правды не стало" [РИО 1895: 311]. О разрыве ногаев с Хаджи-Тарханом И. Г. Мамонову говорил Аппак: "А царю нынеча перемогатись толко с одною Азтороканью, а Ногаи против царя не стоят" [РИО 1895: 291]. Эти слова Шигима и Аппака позволяют предположить, что ногайско-астраханский конфликт имел место в феврале-марте 1516 г. Победителями из него вышли астраханцы. Конфликт, вероятно, вызвал распрю среди ногаев.

Картина пребывания Алчагира и Шийдяка в Крыму не была столь идиллической, какой хотел ее видеть хан. В своем последнем письме в Москву (лето 1517 г.) И. Г. Мамонов сообщал, что Мухаммед-Гирей уже не рад их "службе": Алчагир и его окружение тратили огромные суммы на свое содержание (1000 алтын за 10 дней), "и царь не домыслится, как им путь и место учинити" [РИО 1895: 364]. По словам "царицы болшой" (т. е. Нур-Султан), в то же самое время "недрузи наши хастараканцы того и глядят", чтобы крымцы пошли за Перекоп походом на Украину, "а говорят: ведаем мы, крымцы ходят на Русь, а ходу их вперед и назад три месяцы, а мы в те три месяцы что учинив у себя будем. А уж нам сего лета хастороканцы явилися, Асан-мурзу[102] топтали и ограбили, толко что сам ушел" [РИО 1895: 364–365, 361]. Как видно, тактика астраханцев сводилась к тому, чтобы выждать, когда крымцы уйдут на Русь, а потом напасть: трех месяцев отсутствия рати вполне хватало для того, чтобы, ограбив крымские улусы, спокойно удалиться.

Отказ Москвы от похода на Астрахань был причиной охлаждения отношений Крыма и Москвы в 1517 г. После смерти в Крыму И. Г. Мамонова Мухаммед-Гирей говорил Д.Иванову: "А сего лета добре докучали хастороканцы, яз их незамал, а они меня зазамали… нынеча от меня побежал Ал-Чагир мурза с братьею и с детьми; почув то, был у меня сего лета тайно от Шыгим-мурзы человек, с тем, чтоб яз к нему прислал хоти одново своего сына[103], и он мне ялся Азторокань взяти. И Ал-Чагир, почюв того Шыгимова человека, да от меня побежал, того не ведаю, чего заблюлся, а у меня здумано взять мне Азто-рокань с братом своим с велики князем обема нам Хасторокань надобе" [РИО 1895: 377–378].

В июне 1517 г. в Москву была доставлена грамота Мухаммед-Гирея, написанная 10 мая (923 г. х.). В ней хан вновь предлагал Василию III совершить совместный поход к низовьям Волги и между прочим сообщал: "А в преидущий год и с братом своим и с сыном со многою своею ратью и с пушками и с пищалми на Асторохань пошел есми" [РИО 1895: 444]. Следовательно, хан совершил поход на Хаджи-Тархан в 922 г. х. (5 февраля 1516 — 23 января 1517 г.). Это означает, что планировавшаяся экспедиция на город, о которой в январе 1516 г. писал в Москву Аппак, а весной с его слов — И. Г. Мамонов, все-таки состоялась.

В сентябре 1517 г. Мухаммед-Гирей пишет в Москву, что казанцы присылали в Крым делегацию для разрешения вопроса о престолонаследии в Казани: тяжело больной Мухаммед-Эмин не имел сыновей и братьев. "И ты б знал, — писали казанцы крымскому хану, — а мы в Асторокань пошлем, да одново царевича возмем, да царем его учиним, а опричь того у нас надежи нет" [РИО 1895: 388]. Возможно, план казанцев взять царя в Астрахани был своего рода провокацией против Мухаммед-Гирея, с тем чтобы ускорить его решение прислать крымского царевича. Во всяком случае, идея пригласить в Казань астраханца не могла не задеть крымского хана. Не случайно Мухам-мед-Гирей хотел привлечь к походу против Астрахани и Казань. По информации Д.Иванова (запись была сделана уже после смерти в Крыму И. Г. Мамонова), Мухаммед-Гирей хотел отпустить И. Г. Мамонова в Москву, а с ним своего посла, Авлеяр-мирзу и "Берючаку князя". "Авлеяр-мурзе с Москвы с великого князя ратью и с пушками и с пищалми в судех идти под Астрахань. А Берючеку князю идти было с Москвы в Казань ко царю, чтоб царь казаньской свою судовую рать послал на Асторокань, а Берючеку было с тою ратью с казанскою идти в судех под Асторокань" [РИО 1895: 372].

Таким образом, Мухаммед-Гирей разработал план широкой коалиции (Крым-Москва-Казань) против Астрахани, причем этот план предусматривал и обсуждение "послевоенного" статуса Хаджи-Тархана. Хан говорил Д. Иванову, что после взятия города в нем "великого же князя людем сидети тысячи три или четыре с пушками и с пищалми, и рыба и соль, что надобное, то брату моему великому князю, а моя толко бы слава была" [РИО 1895: 377]. Едва ли эти обещания впоследствии были бы осуществлены: Мухаммед-Гирей прекрасно понимал стратегическое и торговое значение города и никогда бы не согласился потерять его.

Между тем отношения Москвы и Астрахани вряд ли касались толь-Ко вопросов торговли. Великий князь Василий Иванович мог заключить с астраханским князем договор о военно-политическом союзе в обход Крыма. Косвенным образом об этом свидетельствует эпизод с походом сына Мухаммед-Гирея, его калги Бахадыра с войском на Рязань. Крымский посол в Москве оправдывал действия султана так: Бахадыр будто бы намеревался идти на ногаев, однако по дороге встретил мещерцев (т. е. касимовских служилых татар). Взятые калгой Мухаммед-Гирея языки сообщили, что Василий Иванович соединился с ногаями и Астраханью. Обманутый Бахадыр повернул войска на Рязань [РИО 1895: 386]. Трудно сказать, насколько истинным или надуманным было это оправдание. Логика международных отношений того времени не оставляет нам шанс для правильного выбора: и Крым, и Москва часто вели друг с другом двойную игру, лавируя и виляя, отрицая очевидые истины и стремясь убедить противника в заведомой дезинформации.

В 1518 г. Мухаммед-Гирей и его сын царевич Бахадыр (Багатырь) вновь дают шерть Москве на условиях помощи Василия Крыму против Астрахани, а также передачи хану трех "украинных городов" и ежегодных поминок [Сыроечковский 1940: 54; Смирнов 1948: 28–29].

Отношения Астрахани с Крымом продолжали оставаться очень сложными ив 1518 г. В июле этого года сын Мухаммед-Гирея Бахадыр, а также его племянник (сын его брата Ахмеда) Геммет (или Уметь, как его иногда называют посольские документы) в своих письмах в Москву сообщают, что на Крым из Астрахани идет походом "Бебей солтан" [РИО 1895: 516–517]. Кто был этот Бебей? Может быть, это один из семи астраханских царевичей, убитых ногайским мирзой Шийдяком в конце 1520 или начале 1521 г. [РИО 1895: 675]? Вероятно, он был племянником Джанибека.

Мухаммед-Гирей и в следующем году продолжает напрямую связывать успех "астраханского дела" с участием в нем Москвы. Илья Челищев в своем письме из Крыма (прибыло в столицу в марте 1519 г.) сообщал: "И говорил, государь, нам царь: брат мой князь великий дает мне помочь на Астарокань, и Асторокани от нас негде ся деть" [РИО 1895: 631].

В это время астраханско-крымские и астраханско-ногайские отношения начинают испытывать влияние экспансии казахов в юго-восточное Поволжье. Ногайско-казахский конфликт поначалу развивался для казахов успешно. В 1519 г. ногайские мирзы, под натиском хана Касима вытесненные из Западного Казахстана, были вынуждены оставить междуречье Волги и Яика и уйти на правый берег Волги [Исин 1985: 43–44]. До этого в промежутке между 1509 и 1515 гг. крымцы трижды совершали крупные походы на ногайские улусы, заставив ногаев уйти на левый берег Волги [Исин 1985: 41]. Это не могло не сказаться на крымско-ногайских и крымско-астраханских отношениях.

По свидетельству "Владимирского летописца", в 7028 г. (1520 г.) в Москву приходили послы Мухаммед-Гирея, который "просил у великого князя Василья Ивановича силы в помочь, ходил на Астрахань. И князь великий дал ему в помочь 7 городов силы судовой" [ПСРЛ 1965: 145].

Поход Мухаммед-Гирея на Москву летом 1521 г., который он начал "советом посла своего беззаконного Апака-мурзы"[104], означал окончательный поворот крымской политики в сторону большего сближения с Литвой. Военные действия были прекращены ханом в августе. Одной из причин возвращения хана было известие о нападении на Крым астраханцев.

В 1521 г. в Казани произошел переворот и на престоле вместо русского ставленника Шах-Али оказался брат Мухаммед-Гирея — Сахиб. Специальным письмом Мухаммед-Гирей уведомил султана о посольстве из Казани в Крым с просьбой прислать нового хана, об отъезде Сахиба в Казань и занятии им престола в 1521 г. ([Lemercier-Quelquejay 1971: 488–489]; см. также [Le Khanat 1978: ИЗ]; поправку к переводу и дополнения к описанию см. [Ostapchuk 1987: 262, 269]; Тахсин Джемиль опубликовал также румынский перевод этого документа [Gemil 1972: 137–138]). Это письмо содержит ряд выпадов против великого князя и его политики по отношению к Казани. Хан сообщал султану и о политике Астрахани по отношению к Крыму. "На земле, которая была населена племенем ногаев и которую мы недавно завоевали, обосновались разбойники, называемые казахами, под предводительством своего хана. Они пришли как изгнанники и расположились там и смотрят на нас с алчностью. Если мы предпримем войну против короля Польши, они объединятся с ханом Хаджи-Тархана, который также наш старый враг, и разрушат нашу страну" [Lemercier-Quelquejay 1971: 489].

Публикатор письма Ш. Лемерсье-Келькеже считала этим астраханским ханом Хусейна [Lemercier-Quelquejay 1971: 484], но, как будет видно из дальнейшего, им мог быть и Джанибек.

То, что в тексте имеются в виду именно казахи, а не "казаки", как Думала Ш. Лемерсье-Келькеже, показал А. Исин [Исин 1988: 18].

Сама по себе мысль о возможности объединения Астрахани и казахов крайне интересна. Если такой союз действительно имел место, то он, вероятно, был направлен прежде всего против ногаев. В конце зимы 1521 г. умер казахский хан Касим, и некоторое время престол оставался пустым. В условиях непрекращающихся казахско-ногайских войн казахам был выгоден союз с Астраханью.

Видимо, такое же уведомительное письмо Мухаммед-Гирей посылал и в Астрахань хану Джанибеку. Об этом мы узнаём из донесения некоего Зани Васильева Зудова, бывшего, по его собственным словам, в плену в Астрахани четыре месяца. 10 мая 1521 г. в Москву прибыло его письмо, в котором Зудов писал: "Ино при мне, государь, приходил посол ис Крыма к Азстороканскому царю. А молыл так Зяныбеку царю: меж собою есмя брат[ь]я, что был есми в дружбе с Московским, и он передо мною изменил: Казан[ь] была юрт наш, и ныне он посадил салтана из своей руки, а Казанскаа земля не хотели того, опроч[ь] одного сеитя, да прислали ко мне человека просити у меня салтана, и яз им салтана и отпустил на Казан[ь], а сам иду на Московского со всею своею силою. А хочеш[ь] со мною дружбы и братство держати, и ты б сам пошел на Московского или салтанов послал. И азстороканской, и князи, и земские люди с тобою не хотят, государь, недружбы, все, государь, хотят с тобою дружбы" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 141—141об.; РИО 1895: 678–679]. И. И. Смирнов расценивал это сообщение как свидетельство крутого поворота, произошедшего в 1519–1520 гг. в отношениях Крыма с Астраханью, который заключался в "переходе от резко враждебных отношений и многолетней борьбы за захват Астрахани к попытке втянуть Астрахань во враждебный Русскому государству блок и использовать ее для борьбы против Русского государства… Эта попытка союза между Крымом и Астраханью, однако, не увенчалась успехом и не отразилась ни на отношениях между Астраханью и Русским государством, ни на крымско-астраханских отношениях" [Смирнов 1948: 36; ср. Pelenski 1974: 34].

Переворот в Казани, в результате которого к власти пришел Сахиб-Гирей, состоялся, по внушающим доверие вычислениям И. И. Смирнова, в апреле 1521 г. [Смирнов 1948: 38]. Принимая во внимание, что письмо З. Зудова в Москву прибыло 10 мая, он должен был написать в Москву о посольстве Мухаммед-Гирея в Астрахань к Джанибеку сразу же после прибытия этого посольства, а значит, состоялось оно скорее всего в феврале-марте 1521 г.[105]

Я не склонен видеть в донесении З.Зудова намеренной дезинформации, несмотря на то что личность Зудова не внушает доверия. Рязанец Зудов, живший постоянно в Азове, еще в 1514 г. получил от московского дипломата М.Ивашова весьма нелестный отзыв: "…по Давидову, двуедушен муж: ухо и око Камалово[106]" [РИО 1895: 90]. Смысла в подобной дезинформации практически не было. Антикрымская и дружественная Москве политика Джанибека была Василию III известна.

Тот факт, что Зудов был в Астрахани в плену, подтверждается письмом азовского бургана (диздара) и кади (судьи) Юсуфа. Его письмо в Москву было доставлено 17 июня. Согласно этому документу, Зудов был кем-то вроде постоянного московского представителя в Азове и был сознательно послан туда Москвой. "Заню Василева послал еси сюда, — писал Юсуф, — и азстороканские беззаконники переимав полоном оучинили, и после он, время оусмотрив подобно, бежал от них, да секнам пришел в Азов…" [РГАДА, ф. 89, оп. 1,ед. хр. 1,л. 141об.].

Азовский кади сообщает и еще одну интересную деталь: "Да посылал еси Хандывендикерю[107] свою грамоту, возвещая ему про Азсторокан, чтоб меж вами дорога ся отворила и мирно б было". Он увещевал великого князя: "…да ещо тобе вспоминаем, штобы еси Хандывикерю о том написал, о своих послех и о поминкех, как азстарханские люди чинят, зан[е]же Хандывькер о том может помыслити и по твоей воле учинити" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 143]. Речь шла о препонах, чинимых астраханцами посольскому обмену между Москвой и Стамбулом. Московское правительство не замедлило последовать совету азовского судьи. В наказе Третьяку Губину, который отправлялся в Стамбул, чтобы поздравить Сулеймана (Кануни, или, как его принято называть в европейской литературе, Великолепного, 1520–1566) с восшествием на престол, была предусмотрена следующая ситуация: "А учнут говорити: "послом и гостем ходити на обе стороны меж нас — и на Дону многие люди азъстороканцы, ино послом и гостем ходити нелзе, ино как тог[о] беречи?" И Третьяку говорити: "Коли меж государей учноут послы ходити, и государь наш оустроит своих людей в судех, а велит им на Дону быти, а салтан бы так же устроил людей в судех, колких пригож, на Дону же. Да учинят место на Доноу, где тем людем сходитися: пойдет посол от салтана ко государю нашему, и салтановы люди проводят его посла до государя нашего людей, а государя нашего люди его взем да проводят его до государя нашего оукраины"". Аналогичная процедура должна была осуществляться и в отношении московского посла к султану [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 159-160об.]. Губину следовало также договориться о месте встречи послов с высланным на встречу сопровождением и говорить следующее: "А зде[с] казаки великого князя сказывали, что Доном половина от Азова до украины великого князя — Переволока. Ино на Переволоке прибой людем азстороканским, и тут сходитися людем нелзе. Ино быти съезду на Медведице… И нечто учнут говорити, чтоб людем стречатис[ь] у Переволоки, и Трет[ь]яку говорити: "На Переволоке приход болшим людем азстороканцом, и тут как людем стави-ти?"" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 160об.-161]. Самым предпочтительным местом, по мнению московских приказных дипломатов, был Хопер, в случае отказа турецкой стороны Третьяку Губину следовало соглашаться на Медведицу.

Были ли препятствия, чинимые астраханцами, сознательным желаем помешать дипломатическим связям Османской империи (сюзерена Крыма, а значит, врага Астрахани) с Московским государством или же диктовались интересами наживы (посольские миссии часто выполняли торговые поручения и нередко сопровождались купеческими караванами либо примыкали к ним)? Скорее всего в политике Астрахани имели место оба момента.

22 апреля 1521 г. в Москву прибывают письма азовских чиновников — кади, "коючного" капудан-аги (начальника корабельной части) и бурган-аги (диздара, т. е. коменданта). В одном из писем сообщались астраханские известия: "Шигим мирзу убили да и орды его взяли, и опят[ь] брат его ногайской Шийдяк мурза Мусофар салтана убил да и семи салтанов с ним, а не осталося ни одного в Азсторокани, да и все свое взяли назад, да и азстороканской улоус поймали, а нынеча толко один город остался" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 135об.-136; РИО 1895: 675]. Из письма следует, что Шийдяк (Сайид-Ахмед бен Муса) вновь овладел потерянными некогда землями и обрел контроль над астраханским улусом. Фраза "…а нынеча толко один город остался", вероятно, означает, что хан, если он остался в живых (убили ведь как будто бы лишь султанов) контролировал только сам город, даже без окрестностей. Вероятно, конфликт Шигима и Шийдяка (двух братьев) разгорелся именно из-за Астрахани. Если эта интерпретация верна, то в городе остался скорее всего Хусейн, а Джанибек погиб в распре. В источниках есть один не вполне ясный намек на то, что Джанибек оставил астраханский трон далеко не мирным путем.

Много позже описываемых событий, в 30-е годы XV в. посол все того же ногайского князя Шийдяка, Кудояр, в Москве передавал речь своего патрона мирзам. Шийдяк, призывая мирз к союзу с Иваном, ссылался на примеры из прошлого: "А вы ведаете сами… астороканьской царь Яныбег неправду учинил, и что над ним ся учинило" [Посольские книги 1995: 98]. Эти слова как будто свидетельствуют в пользу того, что Джанибек поплатился за какое-то предательство, "неправду" по отношению к Шийдяку. Вероятно, Шийдяк имел в виду именно катастрофу конца зимы или ранней весны 1521 г., когда погибли Джанибек и его сыновья-султаны, а на престоле оказался ногайский ставленник, причем ставленник именно Шийдяка, скорее всего Хусейн (см. ниже). Потому что до этого контроль над городом осуществлял, видимо, Шигим. Вспомним: во время похода Мухаммед-Гирея на Астрахань в 1515 г. астраханский царь (может быть, и Джанибек) и Шигим бежали за Волгу вместе. Вероятно, именно Шигима имеет в виду русская родословная ногайских князей: "А Мусин сын болшой Ашикъидяк княз[ь] (т. е. Шийдяк, Сайид-Ахмед бен Муса. — И.З.), а Шиев (т. е., вероятно, его брат Шигим. Можно прочитать и как Шиед. — И.З.) княз убит в Астарахани" [РГАДА, ф. 181, oп. 1, ед. хр. 84, л. 52].

В Крыму Третьяку следовало "пытать" о хане: "И он как ныне с азстороканцы, и нагаи все ли у него, и проч[ь] от него куде не идуг ли. И будут идут, и они куде идоут. И бывал ли у него кто из Асторокани или от него кто в Азсторокан, и не чаят ли походу из Асторокани х Крыму" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 179]. Астраханская угроза, как видно, была для Крыма в это время весьма реальной, так как осознавалась даже в далекой Москве. Нужно отдать должное информированности московских приказных деятелей: поход этот состоялся.

Таким образом, по крайней мере в начале 1521 г. (вероятно, до марта-апреля) в Астрахани продолжал править Джанибек, и посольские связи с Крымом у него имелись. В этом же году Джанибек умер, свидетельство об этом сохранилось в Посольских книгах по связям с Турцией. 8 октября 1521 г. в Москву прибыли грамоты из Азова, в том числе и письмо Губина. Его информатор — турок Мустафа, прибывший из Кафы в Азов накануне Госпожина дня, сообщил Губину об астраханском походе и смерти астраханского хана. "А сказывает тот же турчанин, как пошел цар[ь] крымской из Крыма з брат[ь]ею и з детми и со всеми людми за месяц до оспожина дни. А в Крыме оставил Халиля князя да мурзу ногайского Кушмерденя. И после того пришли азтороканци многие люди на крымского улусы и поймали улусы и полону имали много. А иные многие люди из улусов в Кафу прибежали. А царя азтороканского не стало, а царя у них нет. А метят на царство Муртозу царя да Усейна царевича, которой ис тех ни будет" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 191]. "Оспожин день" — 15 августа, день Успения Пресвятой Богородицы. Поскольку информатор Губина Мустафа прибыл в Азов накануне, то смерть Джанибека следует датировать временем до 15 августа.

Несколько уточненные вести сообщал и азовский бурган: "И как, государь, на Рус[ь] пошел цар[ь] крымской, и после того, государь, пришло на Крым азтороканцов три станицы: в станице, государь, триста человек, а в другой станице двесте человек, а в трет[ь]ей — восмьдесят человек. И те, государь, астороканцы крымских улусов поймали есырю[108] и верблюдов и иного животу несть числа. А царя, государь, азтороканского Ченибека не стало, а иного, государь, в Азторокани по се места царя ещо не ведаем, хто у них цар[ь]…" [РГАДА, ф. 89, п. 1, ед. хр. 1, л. 192об.] (см. также [Смирнов 1948: 44]).

Астраханцам хватило всего лишь 580 человек, чтобы в отсутствие основных военных сил Мухаммед-Гирея, занятого походом на Русь, произвести на полуострове погром. По всей видимости, процедура подавления нового "царя" (либо Хусейна, либо Муртазы) в Астрахани затянулась: 24 октября 1521 г. в Москву прибыло еще одно письмо 01 азовского бургана (составленное приблизительно тремя неделями Ранее, учитывая время на дорогу из Азова в Москву). Он писал: "А из Асторокани, государь, ко мне весть не бывала никакова" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 194об.]. Из грамоты Губина, датируемой 17 октября 1521 г., следует, что к этому времени и в Крыму все еще ничего не было известно о том, кто занял пустующий астраханский престол: "…ино по се места никакова весть не бывала из Асторокани" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 204об.].

Павел Иовий в шестой книге "Описания мужей, прославленных ученостью" (1545 г.) писал, что в походе на Москву летом 1521 г. вместе с Мухаммед-Гиреем участвовал со своим войском некий "Абша, который правил в эмпории Цитраха — там, где Волга впадает в Гирканское [море]". Иовий называет Мухаммеда и Абшу родными братьями. Пленных "москов" продавали "и в Таврии туркам, и в Цитрахе — разным обитателям берегов Каспийского моря" [Иовий 1997: 354–355]. В описании этих событий Иовий следовал С. Герберштейну. Однако если, по Герберштейну, в набеге принимал участие брат Мухаммед-Гирея Сахиб-Гирей, правивший Казанью [Герберштейн 1988: 173], то у Иовия появляется некий Абша — брат Мухаммеда и правитель Астрахани.

Поход Мухаммед-Гирея и Сахиб-Гирея в 1521 г. на Москву был связан с Астраханью. По словам С. Герберштейна, всех захваченных в Московии пленников Сахиб-Гирей продал на рынке в Астрахани [Герберштейн 1988: 175]. А если учитывать сведения З. Зудова о посольстве Мухаммед-Гирея в Астрахань к Джанибеку весной 1521 г., можно предположить, что сообщение П. Иовия могло иметь под собой реальную почву, хотя вряд ли стоит пытаться представлять имя Абша как испорченное Джанибек или Шийдяк. Попытаемся сопоставить это свидетельство Иовия с другими источниками.

В тюркском дастане "Чора-Батыр" один из героев, отец Чора-батыра и слуга крымского (или дагестанского) хана Нариг, после убийства (Казы-)Хан-мурзы бежит с женою на Волгу в Астрахань [Раддов 1896: 168; Ананьев 1908: 27; Фалев 1915: 200; Паксой 1994: 43–44]. По некоторым (ногайским) версиям сказания, в Астрахани в это время правил Акша(Ахча) — султан [Ананьев 1908: 27; Фалев 1915: 200]. Акша(или Акса) — хан упоминается и в других тюркских сказаниях (см., например, [Эпос 1999: 27–28, 237]). Д. М. Исхаков справедливо отождествил эпического Чора-батыра с историческим Чурой (сыном Нарыка), который впервые упоминается русскими летописями в 1526 г. В 1546 или 1547 г. Чура был убит казанским ханом Сафа-Гиреем [Iskhakov 1997: 147] (см. также [Ибрахимова2000: 167–169]). Таким образом, султан Акша (или Ахча), упомянутый в ногайском дастане, вполне мог править в Астрахани именно в начале 20-х годов XV в., когда к нему бежал отец Чора-батыра — Нарык. Можно предположить, что "Абша", "который правил в эмпории Цитраха" и о котором сообщал П. Иовий, и есть тот самый астраханский Ахша (Ахча), к которому, спасаясь, бежит Нарык в дастане "Чора-батыр". Трудно проверить достоверность сообщений дастана и П. Иовия о правлении этого хана в Астрахани. Доводился ли он в действительности братом Мухаммед-Гирею, неизвестно.

Как указывалось выше, во время похода Мухаммед-Гирея на Москву, воспользовавшись отсутствием хана, на Крым напали астраханцы. Был угнан крымский скот и захвачено множество пленных. Спасаясь от нашествия, крымцы бегут в Кафу [Сыроечковский 1940: 57]. По возвращении из похода на Русь Мухаммед Гирей решил отомстить Астрахани за причиненный ущерб[109].

Крымский хан явно хотел собрать разрозненные части улуса Джучи (Крым, Казань, Астрахань, ногаев) в руках одной династии [Halim-Geray 1909: 33; Фэхретдин 1995: 89; Pelenski 1974: 34]. Османы вряд ли могли поощрять территориальные притязания Мухаммед-Гирея, который вел достаточно независимую от Стамбула политику, склоняясь к чингизидским традициям своеволия, с одной стороны, а с другой — симпатизируя заклятым врагам турок — кызылбашам. В этом нас убеждает письмо представителей влиятельнейшего крымского клана Ширинов, возможно адресованное принцу Саадет-Гирею, заложнику в Стамбуле, написанное скорее всего в начале 1523 г. — незадолго до астраханского похода Мухаммед-Гирея (в оригинале письмо не датировано). Документ хранится в архиве музея дворца Топкапы (шифр — Е.6474). Письмо не подписано, а три печати, приложенные в конце, малочитаемы. Но они, безусловно, принадлежали кому-то из основных глав клана Ширинов. В одном из шертных списков 1524 г. приводится состав рода крымских Ширинов, многие из персонажей которого упомянуты в письме [Малиновский 1863: 412]. Фактически письмо перечисляет 14 имен лиц, высказывавших свою готовность восстать против хана. В основном речь идет о хорошо известных деятелях крымской истории. Их идентификация во вступлении к публикации письма принадлежит Эдварду Кинану. Авторы публикации предположили, что автором письма мог быть один из перечисленных в нем представителей Ширинов — Мамыш Бей, сын Девлетека или скорее его брат Бахтияр-Мирза [Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1972: 332–333] (см. также [Зайцев 1998: 29–30]). О возможности отождествления автора письма с мирзой Бахтияром говорит тот факт, что именно с Бахтияром, сторонником партии Саадет-Гирея, в 1519 г. вел переговоры посланник Царевичей Саадета и Геммета Аллакул; об этом в самом конце лета сообщал в Москву из Крыма русский посол Б. Голохвастов: "…от Сады-Гирея да от У метя, сее зимы к Бахтиар мырзе и ко всем Ширином с тем, что царь их турской жалует и юрта нашего хочет нам достали" [РИО 1895: 670]. Как видно, у Бахтияра были длительные и прочные связи с крымскими царевичами в Турции [Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1972: 321–337].

Главы рода Ширин писали царевичу: "Он (Мухаммед-Гирей. — И.З.) проводит дни и ночи в компании персидских еретиков[110], их отношения обратились к разврату, и он не прекращает пьянствовать… Он (Наш господин) отправил двух послов к Кызылбашу. Мы одни знаем об этом. Он желает также заставить все население выйти из Крыма через Ор, ибо он желает овладеть Хаджи-Тарханом, овладеть троном (т. е. Престолом, Престольным владением. — И.З.) и двинуться к Кызылбашу. Мы никогда не согласимся на это: наши отцы и деды никогда не ходили в этом направлении" [Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1972: 335–336][111].

М. Г. Сафаргалиев считал причиной похода на Астрахань (который он почему-то, видимо следуя информации С. Герберштейна, датировал 1524 г.) нежелание астраханцев принимать участие в войне Крыма с Москвой, что не находит подтверждения в источниках [Сафаргалиев 1952: 40].

В 1523 г., как сообщает Никоновская летопись, "безбожный Магмед-Кирей царь подвижеся из Переколи, с своею братьею и со своими детми пришед, Азтаракань одолев, взгордеся зело" [ПСРЛ 1904: 43].

По словам "Владимирского летописца", "царь Ахмут Кирии Крим-скый Азторохань взял, и там на него стал князь Мамай, и уби царя Ахмута Кириа и сына его Богатыря Салтана[112]. А тот князь Мамай у того же царя служил, убил государя своего, а родом князь Нагайскый. И после к нему брат его Агишь с Нагайскою силою и много князей побил Татарьских, и шол в Крым Агишь и Мамай и поплени весь Крым, а городов ни единого не взял" [ПСРЛ 1965: 146].

В. Е. Сыроечковский называет среди руководителей заговора, приведшего к убийству Мухаммед-Гирея и его сына, ногайского мирзу Шигима (Шихима), князя Мамая и мангыта Темеша (Тениша) [Сыроечковский 1940: 57]. Исследователь, по всей видимости, доверился информации Сайида Мухаммеда Ризы ("Ассеб о-ссейяр") и ошибочно включил в список ногайских заговорщиков Шихима (Шигима), который на самом деле погиб еще за пять лет до этого. Вероятно, вместо Шихима в тексте Ризы следует читать Агиш.

Обращают на себя внимание слова Никоновской летописи о том, что против Мухаммед-Гирея "согласившеся во Азторокани сущии Ногаи и убиша царя и сына его проклятово и прочих крымских врагов избиша" [ПСРЛ 1904: 43]. Здесь, вероятно, имеются в виду те ногайские князья, которые жили в городе. "Степенная книга" также свидетельствует об убийстве Мухаммед-Гирея и его калги Багатыря (Бахадыра) ногаями, сообщая при этом интересную деталь: "И тамо царь Маагмед-Гирей посади на царство сына своего, Калгу Багатыря. Сам же Кримьских Татар не любити начат, но паче начат любити Ногайских Татар, их же бяше множество у него, и близь себе держаше их и яко доброхоты себе вменяя их; от них же тогда и убьен бысть вскоре и дети его и мнози татарове Крымстии побьени быша" [ПСРЛ 1908: 603].

Получается, что после победы астраханский престол занял Бахадыр. В этом "Степенная книга" очень близка "Ассеб о-ссейяр". Согласно последнему источнику, Мухаммед-Гирей имел намерение переселить в Крым большое число астраханцев, чтобы справиться с малолюдством собственных владений (не исключено, что малолюдство это стало следствием эпидемий начала 20-х годов в Крыму, случавшихся регулярно и раньше — см. [РИО 1884: 120–121, 127, 152; 1895])[113]. Причиной неудачи астраханского похода Мухаммед-Гирея стало предпочтение, которое хан оказывал оставшимся в покоренной Астрахани ногайским мурзам перед крымскими эмирами. Последние начали сеять рознь между ханом и ногаями. Непосредственным поводом к выступлению послужила реакция хана на оскорбление, нанесенное астраханцам людьми из окружения сыновей Мухаммед-Гирея, Гази-Гирея и Бахты-Гирея. Хан наказал виновных, а сыновей подверг осуждению. Царевичи и недовольные эмиры ночью бежали из города. Хан со своим сыном-калгой и трехтысячной верной гвардией оказался добычей ногайских мирз. Во главе с Мамай-беком и Шигим-мирзой они предложили хану помочь наказать обидчиков, а сами ночью истребили хана и все его окружение [Ассеб о-ссейяр 1832: 87–88; Смирнов 1887: 392].

По С. Герберштейну (который ошибочно относил поход Мухаммед-Гирея к 1524 г.)[114], Мамай уговорил хана вывести воинов в степь, так как пребывание в городе якобы плохо сказывалось на их дисциплине. Вслед за этим Мамай и Агиш напали на пирующих крымцев и перебили их; лишь части войска удалось бежать [Герберштейн 1988: 184][115].

По М. Бельскому, Мухаммед-Гирей желал привести заволжских татар (т. е. ногаев) под свою власть, но они, сговорившись с другими, которые живут над Гирканским (Каспийским) морем (т. е., вероятно, астраханцами), завели хана в теснину, где Волга впадает в море, и убили его в битве [Bielski 1830: 219][116].

События 1523 г. нашли отражение в эпосе поволжских народов. "Сказание о хане Мамае", бытовавшее среди ногаев и башкир, повествует о том, как Мамай, считая, что ему недостаточно тех земель, которыми он владеет в Поволжье и на Урале, собрал войско и вместе с Ураком (сыном его старшего брата, Алчагира) двинулся на Крым. Там они убили крымского султана и его наместников и овладели страной. Мамай назначил в Крыму своих людей "султанами и ханами" и вернулся на Волгу, по пути завоевывая новые земли. Потом Мамай умер от болезни [Харисов 1973: 71–72] (см. также [Хусаинов 1996: 55]).

В другом ногайском варианте Мамай, сын Мусы, захватил "золотой трон великий ханов Золотой Орды". Стан его был на Эдили (т. е. Волге. — И.З.). Как бельмо на глазу стали для Мамая владения крымского хана Батыр-хана. Взяв племянника своего Орака, по прозвищу "Делли" (тур. deli — "безумный", в смысле храбрый. — И.З.), он отправился в Крым к Батыр-хану просить союза и помощи против московского "Ювана". Батыр-хан согласился и выступил к Волге, чтобы соединиться с Мамаем. Вместе с ним был его единственный брат и наследник Паливан-султан. После пышной встречи и угощения Батыр-хан и Мамай сели играть в шахматы. Когда Мамай сделал ход (условный знак), Орак отсек голову сначала Батыр-хану, а затем Паливан-султану, после чего Мамай захватил Крым [Семенов 1895: 392–393][117]. За эпическими наслоениями нельзя не увидеть обстоятельства гибели Мухаммед-Гирей хана. Даже имена убитых крымчан — как бы намек на Мухаммед-Гирея и его калгу: если имя Мухаммед было заменено в фольклоре на Батыр-хан, то реального Бахадыр-султана можно сопоставить с Паливан-султаном дастана (Паливан — вариант персидского слова пехливан, которое тоже значит "богатырь, герой", т. е. фактически является калькой имени Бахадыр-Гирея).

Как следует из письма азовского "беккула"[118] Мухаммеда, написанного великому князю Василию Ивановичу в июне 1523 г., ногаи бросились в погоню за отступающими крымцами через три дня после того, как город был оставлен. В опустевшую Астрахань без боя вошел Хусейн: "Усейн цар[ь] в Азсторокань въехал и сел на своем юрте без нагаи. А нагаем было… хотелось Азсторокань и город розкопать" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 261 об.; Дунаев 1916: 58]. Видимо, до похода Мухаммед-Гирея Астрахань была связана с ногаями какими-то обязательствами, скорее всего вассального характера, иначе бею не стоило бы подчеркивать в своем послании, что Хусейн воцарился "без нагаи". По С. Герберштейну, напротив, царь вступил на престол после бегства крымцев именно благодаря ногаям — Мамаю и Агишу [Герберштейн 1988: 184]. По Ш. Марджани и С. Шарафутдинову, Хусейн вступил на престол в 923 г. х. (1517-18 г.) [Марджани 1885: 134; Шеджере 1906]. М. М. Рамзи писал, что в 928 г. х. он был еще жив [Рамзи 1908: 5], т. е. в 1521-22 г. Й. Озтуна и М. Сарай предлагали в качестве дат правления Хусейна 1523–1525 гг., считая, очевидно, что Хусейн первый раз взошел на престол в 1523 г. [Oztuna 1989: 553; Saray 1994: 270]. Ризаетдин Фахретдинов полагал, что поход Мухаммед-Гирея на Астрахань относился к 1522 г., а ханом в городе был Хусейн, который заключил союз с Москвой [Фэхретдин 1995: 89,94]. Халим-Гирей, османский историк XIX в., сам представитель крымской династии Гиреев, относил поход к 929 г. х. (1522-23 г.) и также считал ханом, правящим в тот момент в Астрахани, Хусейна [Halim-Geray 1909: 33][119].

Хусейн был сыном Джанибека, сына Махмуда[120]. Было ли его воцарение в Астрахани после ухода оттуда ногаев вторичным, или же он впервые начал править в городе в конце весны или в начале лета 1523 г.? Именно о вторичном восшествии астраханского царя на престол после разгрома Мухаммед-Гирея писал С. Герберштейн, однако он не называл его по имени, Хусейном [Герберштейн 1988: 184]. А. Малиновский также считал, что ханом в Астрахани до похода Мухаммед-Гирея был Хусейн ("Усеин") [Малиновский 1863: 234].

Сопоставляя сообщение З. Зудова и сведения письма азовского бей-кулу Мухаммеда, можно сделать вывод, что Хусейн мог взойти на престол между летом 1521 г. (упоминание о смерти Джанибека) и весной 1523 г. (поход Мухаммед-Гирея), т. е. сменить Джанибека еще до похода крымского хана. Азовский бей Мухаммед в июне 1523 г. писал в Москву: "Царя, государь, нагаи потеряли", — вероятно, он имел в виду, что в результате крымского нашествия хан погиб. Кем был этот "царь"? Хусейном он быть не мог, Джанибек умер еще в 1521 г., следовательно, остается либо допустить ошибку в информации азовского бея (что маловероятно), либо предположить кратковременное (между смертью Джанибека (1521 г.) и крымским нашествием 1523 г.) правление в Астрахани неизвестного нам хана. Скорее всего он опирался на ногаев, иначе Мухаммед не стал бы подчеркивать, что Хусейн воцарился "без нагаи"[121].

При отступлении от Астрахани крымские войска несли жесточайшие потери. Московские казаки, ехавшие во второй половине июня 1523 г. в Москву из Азова от И. С. Морозова, стали свидетелями последствий крымского разгрома и небывалого бегства войск из-под Астрахани. Казаки видели, как "крымские татарове из Асторокани бегли от нагайских мырз и за Дон возилися" и "на Дону топли" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 194об.; Дунаев 1916: 56; Сыроечковкий 1940: 57]. Вероятно, они были свидетелями этого бегства еще весной. Московский посол в Турцию И. С. Морозов, прибывший в Азов 19 мая 1523 г., сообщал: "Да и мы, государь, видели по перевозом, к Азову идучи, днищ за пят, и за шесть, и за десет[122], по которым местом крымцы Дон возилися, ино, государь, лежит топлых лошадей и верблюдов по берегу и по полю, и телег метано добре много. Да и татарове деи, государь, крымские по перевозом многие топли" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 257об.-258; Дунаев 1916: 56; Сыроеч-ковский 1940: 57].

"Постниковский летописец" сообщает цифры потерь Мухаммед-рирея: крымцы будто бы потеряли 130 000, "от дву тысяч ногай побелен бысть окаянный гордый мучитель" [ПСРЛ 1978: 14].

Части крымских войск удалось добраться до Перекопа. По сообщению И. Колычева из Крыма (его письмо прибыло в Новгород Северский в марте 1524 г.), после того как ногаи форсировали Дон, "те перекопские татарове учали от нагай бежати от петрова… дни до Рождества Христова на всяк ден[ь] в Перекоп ехали, а иные пеши шли" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 48], т. е. бегство крымцев продолжалось до конца 1523 г.

В "Лазареву субботу"[123] 1523 г. в Перекоп прибежали сыновья Мухаммед-Гирея — "Казы-Гирей да Бибей, а с ними… Бахтеяр мырза да Идешко Берчак князь да иные уланы и мырзы, а всех их человек с пятдесят" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 2об.]. Преследуя сыновей Мухаммед-Гирея, к Крыму двинулись ногаи и Шейх-Хайдар (сын Шейх-Ахмеда). В "четверг… на страстной неделе" Шейх-Хайдар с ногаями подошел к Перекопу и, видимо, не встретив сопротивления, двинулся в глубь полуострова [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 3]. Азовский бек Мухаммед сообщал о трехдневном сражении Казы(Гази) — Гирея и Бибей-Гирея с ногаями у Перекопа и победе, одержанной ногаями [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 260]. Ногайско-астраханское войско разделилось надвое: одна часть осадила Кыркор (Чуфут-Кале, старую резиденцию ханов на плато под Бахчисараем), а вторая — опору Ширинов, город Крым (Солхат). По словам московского посла в Крым Ивана Колычева, ногаи "что было улусов и, став вкруг Крыму и Киркора, лошадиных и всякой животины, то все выпили и вывели" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. З-Зоб.].

Через неделю после Пасхи 1523 г. ("в другую суботу после велика дни") от Астрахани к Перекопу пришли "Мемеш, Девлет Бахты[124] да Мамыш Зезевуды и иные князи и мырзы и чки[125], двор царев тысяч з двененатцат", т. е. остатки крымского войска, разбитого у Астрахани. По дороге к Крыму они разбили мирз Кушума[126] и Удема[127] (первый бежал, а второму отрубили голову). У Перекопа произошла битва между вернувшимся из-под Крыма Шейх-Хайдаром и крымскими князьями, в которой крымцы потерпели поражение [РГАДА, ф. 123, п. 1, ед. хр. 6, л. Зоб.].

Поведение турок во время битвы у Перекопа наглядно продемонстрировало их нежелание активно помогать крымчанам в борьбе с ногаями и Астраханью: после битвы Шейх-Хайдара с крымцами у Перекопа крымские "князи… и мурзы утекли пеши х каменому городу, и турки их взволочили ужищем на город, а воротец им малых не отперли, да и никакова… татарина в город не пустили" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 4].

Шейх-Хайдар с ногаями около двух недель простоял в 10 верстах от города, опустошая окрестности, угоняя людей и скот. Ногаям удалось захватить в плен четырех крымских царевичей: Ислама (сына Мухаммед-Гирея), Шах-Гирея и Шах-Ислама ("Магметевы дети"[128]) и Мерет-Гирея "Бете-Киреева сына"[129]. Шах-Гирей и Шах-Ислам были убиты, Мерет-Гирей отпущен в Перекоп, а Ислам взят в заложники [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 4]. Шейх-Хайдар "с мангиты и с наган оттоле пошли к Дону".

Царевич Ислам заложником был недолго: уже в октябре 1523 г. ("за десят ден… Дмитриева дни") он "приехал из Натай к Саидету царю в Перекоп… а с ним человек з десят" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 49]. Ногаи грабили полуостров "месяц равен… из гор, из лесов волочили жены и дети и живот вес[ь] выгонили" [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 260].

Скудные указания летописей и Посольских книг, а также некоторые крымские документы [Inalcik 1948: 357] позволяют предположить, что инициаторами расправы над Мухаммед-Гиреем и его калгой были хаджи-тарханские мангыты — один из илей-ногаев, представители которого жили в Астрахани, и которые, возможно, действовали вместе со своими крымскими родственниками (см. [Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1972: 334, n. 1]).

Астраханская катастрофа 1523 г. и смерть хана на некоторое время погасили амбиции Крыма в отношении Астрахани. Внутренние неурядицы и борьба за власть на полуострове мешали проводить активную политику: Крым на время переходит к обороне.

По Джевдет-паше, о кончине Мухаммед-Гирея стало известно в Стамбуле в мухарраме 930 г. х. (ноябрь-декабрь 1523 г.) [Cevdet 1889: 18]. По русским источникам, в начале июля 1523 г. ("уговев… петрова говейна неделю", т. е. через неделю после 29 июня) Саадет-Гирей, назначенный преемником Мухаммед-Гирея, уже приплыл в Кафу из Стамбула. Его сопровождало около 200 янычар. Сначала новый хан решил устранить своего племянника "Казы"(Гази) — Гирея, после смерти своего отца Мухаммед-Гирея провозгласившего ханом себя (он был задушен), и царевича Бибея, ставшего при Гази калгой (посажен в тюрьму, а потом отослан в Стамбул). Расправившись с соперниками, Саадет через 10 дней приехал в Перекоп.

По сообщению И. Колычева, вместе с новым ханом в Перекоп прибыло "турков и яничен, и крымских татар всех человек с пятсот". В крепости было организовано строительство четырех новых башен ("стрельниц"). "А блюдутся, — писал И. Колычев, — мангытов и нагаев, занеже… ко царю (Саадет-Гирею. — И.З.) весть пришла: мангиты и нагаи с Агышем содиначилис[ь], а Саидету-Кирею… царю противу их стояти Неким. Мы… крымских людей видели: хотя Сайдет-Кирей царь со всеми людьми зберетца, ино… его пятинатцати тысяч не будет, да и тут… трет[ь] их будет на конех, а два жереб[ь]я на кобылах да на жеребятах" [РГАДА, ф. 123, oп. 1, ед. хр. 6, л. 4об.-5].

По-видимому, вскоре Сулейман все же прислал крымскому хану некоторую помощь (20 тыс. конных и 500 пищалей): "…поберечи нового царя доколе укрепится", как писал в Москву азовский бек Мухаммед [РГАДА, ф. 89, oп. 1, ед. хр. 1, л. 261].