Астраханское ханство

Глава III Астраханское ханство в 1502–1514 гг Абд ал-Керим

После разгрома в 1502 г. Большой Орды Менгли-Гиреем в ноябре того же года хан пишет своему союзнику московскому великому князю Ивану: "…отца своего цареву Орду достал еси… А нынечя из Асторокани человек мой приехал, Шиг-Ахмет в Асторокань приехал, Багатырь царевичь, да Аблекеримова брат, а вышед, с ним корешевались; а к Сеит-Махмуту царевичю человека послали. А в нагаи к салтан Ахмат мырзе человека послав, говорили с ними" [РИО 1884: 445]. Необходимо внести поправку в чтение этого отрывка, предложенное публикаторами текста. Вероятно, здесь следует читать: "…Шиг-Ахмет в Асторокань приехал. Багатырь царевичь да Аблекеримова братьа вышед, с ним корешевались…". "Аблекеримова братьа" упоминается после в материалах несостоявшегося посольства Ивана III с И. Н. Беклемишевым к Менгли-Гирею (конец февраля 1503 г.): "…а что тебе сказывал про Шиг-Ахметя царя твой человек, — писал великий князь хану, — что будто содиначилися с ним Багатырь царевичь и Аблекеримова братьа (курсив мой. — И.З.) и нагаи, а хотят идти на тебя: и к нам на зиме сей пришли наши люди из Азторокани, Копил с товарыщи; и они сказывают, что Шиг-Ахмет царь и Хозяк царевичь[82] у Азто-Рокани, тут де им и зимовати; а у них деи их людей мало, толко с пять сот человек; а болшие деи люди у Хозяка у царевича, и Хозяк царевичь хочет к нам ехати, а Багатырь деи царевичь хочет в Азторокань Сеит Махмута царя, или Шиг-Ахметя царя; а Аблекерима деи не хотят в Азторокани" [РИО 1884: 456].

Перед сыном Ахмеда стояла цель создать коалицию, в которую вошли бы ногаи и представители астраханской династии, зависимой от ногаев [Сафаргалиев 1952: 39]. Как доносил в Москву русский посол в Крыму Алексей Заболотский, "а про Ши-Ахмата, государь, весть ко царю к Менли-Гирею, что рекши царь Ши-Ахмат содиначился с своею братьею и с дядею с своим со царем с Аблекеримом, да и с Нагаи; а хочет идти на Менли-Гирея" [РИО 1884: 451]. Однако сил для этого у Шейх-Ахмеда было явно мало [РИО 1884: 456–457]. В этих условиях он, видимо, решает прибегнуть к дипломатической поддержке со стороны Османской империи. "А царь, государь, Ши-Ахмат, кажут, послал своего посла во Царьгород к турскому", — писал Заболотский в Москву [РИО 1884: 451]. Иван III в ответ на просьбу Менгли обещает ему помощь против Шейх-Ахмеда, однако этим конфликтом он был, по-видимому, озабочен не столь сильно. Гораздо больше его интересовали планы Менгли относительно Литвы.

Астраханцы тем временем не стесняли себя ни в отношении московских послов в Кафу, ни в отношении к послам шахзаде: они были ограблены, а много турок побито насмерть [РИО 1884: 462].

В 1503 г. Шейх-Ахмед, видимо отчаявшись сплотить вокруг себя антикрымские силы, вновь присылал к Ивану с просьбой "достать" ему Астрахань в обмен на отказ от союза с королем. Первый раз он просит об этом у Ивана еще в 1502 г. (до октября) [РИО 1884: 435, 482; Карамзин 1998: 189, 307–308, примем. 527]. Но дожидаться помощи Москвы Шейх-Ахмед не стал и в начале июля 1503 г. осадил Астрахань вместе с сыном ногайского Мусы Султан-Ахмед мирзой[83], "а с Багатырем царевичем и с Аблекеримом царем ратны", — писал Иван III в Крым Менгли-Гирею в августе того же года [РИО 1884: 486]. В сентябре 1503 г. в наказе московскому послу в Крым И. И. Ощерину предписывалось говорить Менгли-Гирею наедине: "А яз (т. е. Иван III. — И.З.), аж даст Бог, хочю ему (Шейх-Ахмеду. — И.З.) Азторокани доставати болшое твоего для дела, брата моего, чтобы от него тебе и твоему юрту лиха никоторого не было" [РИО 1884: 489].

Перспективе обрести Астрахань с помощью великого князя Шейх-Ахмед предпочел попытку найти понимание у Баязида II. В августе 1504 г. Менгли-Гирей писал Ивану: "Ших-Ахмет царь з братьею своею, с Хозяком и с Хапеком со царевичи, оное осени вмести приехали из Нагай в Киев, и от Киева к Белугороду поехали, а от Белагорода хотели к Баазит салтану ехати. И Баазит салтан послышел то, что Ших-Ахмет царь с братиею к нему едут, и он против их пашу послал с тем: коим путем к нам есте пришли, тем путем и назад пойдите, вас мы не знаем, нам друг и брат Менли-Гирей царь; кто Менли-Гирею царю друг, и мы тому друзи, а кто Менли-Гирею царю недруг, и мы тому недрузи; вы Менли-Гирею царю недрузи стоите, в нашу отчину вам пути нет, куды вам въехати. Так молвя. И преведчи его в Белгород салтановы люди, да из Бела города их выбили. И сее зимы, с первозимья, наши дети были в Новомгородке; и они, послышев Шиг-Ахмета, за ним гонялися… И Шиг-Ахмет, и Хозяк, и Халек, и Алчин[84] Тактамыш, восмь их, в Киев прибегли; и киевский воевода князь Дмитрей поймав, их на Вышгород ввел" [РИО 1884: 509].

Бегство Шейх-Ахмеда и его братьев в Белгород за помощью султана было чистой авантюрой. Возможно, братья апеллировали к старинной дружбе, связывавшей их отца и Мехмеда II Фатиха. Вряд ли это растрогало османов. Турция никогда бы не пошла на смену хорошо знакомого и угодного Менгли-Гирея кем-либо из Ахмедовых сыновей, поведение которых было трудно предвидеть. Именно поэтому в Стамбуле решили остаться безучастными к просьбам Шейх-Ахмеда и фактически нейтральными к сложившейся ситуации, не предпринимая резких шагов. Турция предпочла, чтобы события развивались практически без ее участия. Распри Чингизидов ее не интересовали. Авантюра сына Ахмеда закончилась плачевно.

По М. Меховскому, М. Бельскому и М. Стрыйковскому, события развивались несколько иначе: приехав в Белгород, Шейх-Ахмед хотел отправиться морем в Константинополь, чтобы просить у султана помощи против Польско-Литовского государства. Однако, узнав об этом, султан приказал белгородскому санджакбею[85] поймать хана, но тот бежал к Киеву, где попал в плен [Меховский 1936: 65–66; Bielski 1830: 69; Stryjkowski 1978: 568–569].

Великий князь литовский Александр II пытался оказать давление на Менгли-Гирея, воспользовавшись тем, что дети Ахмеда оказались в его руках. Иван успокаивал хана, напоминая ему судьбу Сейид-Ахмеда: "Ино у Литвы того обычаа нет, чтобы кого поймав, да пустили" [РИО 1884: 552]. Шейх-Ахмед на сейме в 1505 г. в Радоме произнес оправдательную речь перед панами и королем Александром и был отпущен из заключения в "Заволжскую" (Ногайскую) Орду к Каспийскому морю искать помощи против Крыма и Москвы [Bielski 1830: 79; Stryjkowski 1978: 577–578]. В "Чингиз-наме" Утемиш-хаджи сказано, что хан вернулся в свой улус — Астрахань ("пришел в свой вилайет Хаджи-Тархан") [Утемиш-Хаджи 1992: л. 41а].

Кто владел городом сразу после 1502 г.? С. Шарафутдинов считал, что Абд ал-Керим правил в Астрахани с 895 по 910 г. х., т. е. в 1489/90-1504/05 гг. [Шеджере 1906]. Видимо, этой же традиции следовал Р. Р. Арат [Arat 1940: 680], а позже и М. Сарай, утверждавший, что Абд ал-Керим правил до 1504 г. Причем одновременно, противореча себе, писал о том, что после разгрома Большой Орды Менгли-Гиреем в 1502 г. Астраханское ханство было подчинено Крыму, а в дела астраханских ханов часто вмешивались крымцы [Saray 1994: 269–270]. Первым независимым астраханским ханом называет Абд ал-Керима и И. Вашари [Vasary 1986: 312–313].

А. З. В. Тоган считал, что с 1502 по 1532 г. в Астрахани правил внук Ахмеда, сын Сейид-Ахмеда, Касим. В хранилище рукописей дворца Топкапы в Стамбуле сохранилась уникальная рукопись (№ 2937)[86], переписанная в конце XV в. или начале XVI в. в Мавераннахре или в Хорасане. Согласно приписке на ее полях, в начале XVI в. она принадлежала Касиму. Это единственный сохранившийся до наших дней манускрипт "Шуаб-и панджгана" — третьего тома "Собрания летописей" Рашид ад-Дина, составленного между 1306/07-1310/11 гг. Сочинение посвящено генеалогии царствующих династий "пяти народов": тюрок и монголов, мусульман (арабов), евреев, франков и китайцев. А. З. В. Тоган предположил, что рукопись могла быть подарена Касиму его другом ханом Мухаммедом Шайбани после завоевания последним Бухары и Самарканда в самом начале XVI в. [Togan 1946: 370–371; Togan 1962: 68; Стори 1972: 306–308][87].

У Сейид-Ахмеда действительно был сын Касим. Более или менее уверенно можно утверждать, что он правил в Астрахани в 1532 г. Править же 30 лет (с 1502 по 1532 г.) в Астрахани Касим не мог: этому противоречат все известные источники. Астраханским ханом после 1502 г. был Абд ал-Керим.

Выяснить точную дату вступления Абд ал-Керима на престол не представляется пока возможным. В архиве Посольского приказа хранились "Книги астороханские с лета 7016-го по лето 7025-го, при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии, как был в Асторохани Обдыл-Керим царь" [Описи 1960: 106]. Таким образом, Абд ал-Керим правил в Астрахани с 1508 по 1517 г. М. Г. Сафаргалиев считал, что Абд ал-Керим правил до 1515 г., когда на престол вступил его брат Джанибек [Сафаргалиев 1952: 40]; далее увидим, что хронология эта неправильна.

Мы знаем имя одного из приближенных хана Абд ал-Керима — им был хытай Баба-Али-бий: "…некто Хатай (хытай) Баба-Али бий (خطاى بابا على بى) был великим беком (улуг бек) и наибом хаджитарханского хана Абд-ал-Керима. После смерти упомянутого хана совершил паломничество в Мекку и вернулся хаджи. После этого пришел на службу к Султан Гази-султану" [Утемиш-Хаджи 1992: л. 546] (см. также [Бартольд 1973: 166]). К сожалению, это сообщение Утемиш-хаджи практически ничего не дает для выяснения хронологии правления Абд ал-Керима. Султан Гази-султан, старший сын Ильбарса (по "фирдаус ал-Икбал" Муниса, — сына Буреке, сына Йадгара, сына Тимур-Шейха, сына Хаджи-Тули, сына Араб-Шаха, сына Фулада, сына Менгу-Тимура, сына Бадакула, сына Джочи-Бука, сына Бахадур-хана, сына Шибан-хана), был убит во время смуты в середине 30-х годов XVI в. Шибанидом Аванешем (сыном Аминека/Имнака) в Шахр-и Вазире [МИКХ 1969: 441; Бартольд 1973: 166], по Абу-л-Гази же это убийство произошло в Ургенче [Абуль-Гази 1906: 195]. Вероятно, улуг бек Абд ал-Керима Баба-Али перешел на службу к Султан Гази-султану после смерти астраханского хана (может быть, до 1514 г.; см. ниже), но когда это произошло, можно лишь предполагать.

Племя хытай, к которому принадлежал Баба-Али, неоднократно упоминается при описании событий 30-60-х годов XV в. среди племен и родов Узбекского улуса — государства, созданного ханом Абу-л-Хайром. Представители этого племени были сподвижниками основателя державы и остались верны его внуку Абу-л-Фатху Мухаммеду Шайбани во времена его казачества. Племя хытай упоминается и среди 92 "узбекских" племен ("племена-илатийа", т. е. "кочевые племена"), список которых содержится в труде Сайф ад-Дина Ахсикенти "Маджму ат-таварих", написанном в Фергане в XVI в. [Султанов 1982: 8, 15–16, 30]. Племя иль китай имелось в XVI в. и у ногаев: к концу века в документах упоминается совместное пребывание на кочевых стойбищах ногайских китаев и кипчаков, а в начале XVII в. эти два племени-иля окончательно слились [Трепавлов 1998а: 111].

Обратимся к титулам и должностям, которыми обладал Баба-Али бий. Улуг бек (или "улубий", дословно "великий князь") — официальный полный титул правителя Ногайской Орды, равнозначный золотоордынским формулам амир ал-умара и беклербек (беглербег). Титул "великий князь" сопровождает, как правило, в источниках имя беклербека Эдиге, предка мангыто-ногайских биев [Трепавлов 2000: 359]. Баба-Али занимал при Абд ал-Кериме ту же должность, что и внук Эдиге мангыт Темир бен Мансур при сыне Махмуда Касиме.

Термин наиб (заместитель, представитель, уполномоченный) в са-мом общем смысле прилагался к человеку, назначенному заместителем другого на любой официальной должности. В мамлюкском государстве этот пост имел более специфическую окраску: наибами назывались уполномоченный султана или его заместитель, вице-султан, а также губернаторы областей. Позднее в персидском и турецком, а также в арабском термин приобрел значение должности судьи, назначенного заместителем или уполномоченным кади для отправления правосудия [Gibb, Davies 1987: 837]. Так, должность наиба существовала в Крымском ханстве и дожила до начала XX в. Как писал Ив. Александров, наибы в Крыму избираются "обыкновенно всем обществом без соблюдения каких-либо формальностей из лиц почетных, по преимуществу преклонного возраста, пользующихся уважением и доверием всего общества и хорошо знающих коран и шариат. На обязанности наибов лежит исполнение поручений мухаммеданского духовенства в тех случаях, когда по вопросам, касающимся различных отношений мусульман между собою, возникают споры, могущие быть разрешенными исключительно только на основании шариата. Так, им поручается привести к соглашению наследников… примирить супругов… и т. п." [Александров 1912: 669–670]. Вероятно, в тексте Утемиш-хаджи должность Баба-Али означала примерно то же, что и пост улуг бека. Это подтверждает мысль В. В. Трепавлова, что отдельные элементы ногайского административного устройства имели влияние в Астраханском ханстве [Трепавлов 1995: 37].

Утемиш-хаджи, автор "Чингиз-наме"[88], был знаком с еще одним астраханцем, которого звали Хаджи Нийаз (حاجى نيا). "В вилайете Хаджи-Тархан был знаменитый своим богатством человек по имени Хаджи Нийаз" [Утемиш-Хаджи 1992: л. 42а, 97] (см. также [Бартольд 1973: 166]). К сожалению, Утемиш-хаджи не сообщает подробностей о положении и жизни этого человека. Из его рассказа становится ясно, что Хаджи Нийаз был удачливым купцом, видимо связанным торговыми интересами со Средней Азией.

В письме московского дипломата Кубенского (октябрь 1500 г.) упоминается некий астраханец "Хонеяз". Его брат "Ахмолна" "сидел" в Москве вместе с другими астраханскими купцами ("гостями"), вероятно, в заключении. Аблез-бакши (московский приказной деятель, ведавший в Посольском приказе переводами с татарского и других восточных языков, ему московская канцелярия обязана более подробными записями в крымских посольских книгах и усложнением их структуры)[89] как будто бы написал "Хонеязу" письмо, в котором предлагал ему, чтобы хан Абд ал-Керим, выдвинувшись к Дону, стерег московского посла и гостей. Захватив дипломата и купцов, Хонеяз мог бы обменять их на Ак-моллу [РИО 1884: 333–334]. Во-первых, упомянутый "Хонеяз" — скорее всего не кто иной, как уже известный нам Хаджи Нияз. Как видим, его брат Ак-молла с другими астраханцами вел торговые операции в Москве, а сам Хаджи Нияз не брезговал работорговлей. Во-вторых, это лишнее свидетельство определенного контроля Абд ал-Керима над городом в 1500 г.

Возможно, что до 1508 г. Абд ал-Керим не обладал властью в городе или же обладал ею лишь формально, будучи зависим от ногайских мирз. В октябре 1504 г. Иван III послал ногайскому мирзе Ямгурчи грамоту, в которой было написано: "Да ваши ж люди азтороканци сего лета наших людей, рыболовей на Волзе, побили и пограбили… И ты бы… азтороканцев, кои наших людей, рыболовей на Волзе, побили и пограбили, велел показнити… И вперед бы еси своим людем да и азтороканцем заказал накрепко, чтобы нашим людем и нашим украинам лиха никакова не чинили, чтобы другу и недругу было что слышети. А не уймутся ваши люди азтороканци, а учнут наших людей, где приходите, ино нам, ож дасть бог, своих людей от азтороканцов бороните, как нам бог пособит" [Посольская книга 1984: 54] (см. также [Карамзин 1998: 275, примеч. 309]). Таким образом, в это время в Москве какие-то права на Астрахань признавались за ногайскими мирзами, в частности за Ямгурчи. Ямгурчи был тесно связан с детьми Махмуда: его жена была их сестрой [Посольская книга 1984: 53].

В 1505 г., как отмечено в Скарбовой книге Литовской метрики, в Литву пришли послы от "князей Ногайских посполу с тыми, послы заволскими" [Скарбовая книга 1898: 27], т. е. ногайское посольство было отправлено вместе с посольством потомков Ахмеда и Махмуда. Еще ранее, в 1503 г., ногайские послы также приезжали в Литву вместе с послами "царя Заволского" [Акты 1846: 354].

Косвенно о ногайско-астраханском "союзе" свидетельствует и эпизод московско-казанских отношений 1505 г. 24 июня 1505 г. произошел погром русских купцов на ежегодной казанской ярмарке. Московский посол М. А. Кляпик был арестован. Мухаммед-Эмин, правивший тогда в Казани, послал 40 000 казанцев, а также 20 000 ногаев — союзников хана к Нижнему Новгороду. В результате искусной обороны города пленными литовскими солдатами натиск на город был отражен, а ногайский князь — союзник Мухаммед-Эмина погиб в бою [Худяков 1991: 61–62]. Союзнические отношения Казани с ногаями объяснялись родственными связями хана: его женой была дочь мирзы Мусы. Как свидетельствует Холмогорская летопись, некоторые русские, попавшие в плен в Казани летом 1505 г., были разосланы Мухаммед-Эмином "во Асторокан и в Натай" [ПСРЛ 1977: 134]. Таким образом, в это время, вероятно через ногайское посредство, Казань была связана с Астраханью.

О возможности контроля ногаев над Астраханью и позже свидетельствует обращение русского правительства к Алчагир-мирзе (сыну Мусы) в 1507 г.: в памяти русскому посланнику в Ногайскую Орду Чюре содержалась просьба найти и вернуть в Москву некоего Мелеха, находившегося в плену в Астрахани "у Мустофарова Салтанова человека у Абдулы" [Посольская книга 1984: 64].

Видимо, до 1508 г. в Астрахани вообще не было какой-либо стабильной власти (по крайней мере какого-то одного конкретного правителя). В материалах второго несостоявшегося посольства Ивана III к Менгли-Гирею с И. Н. Беклемишевым (февраль 1503 г.) содержалась запись наказа послу. И. Н. Беклемишеву следовало говорить, что в тот год "царевичя и азтороканских царей люди" на Дону "посла нашего Александра, которого есмя посылали к кафинскому салтану, да и его посла Алакозя пограбили и людей наших торговых да и турков многих до смерти побили, а иных поймав, свели, а рухляди у них много поймали. И где было тебе за то на азтороканских царей и царевичев со мною стояти содинова, и ты их людей у нас просишь, а яз их держу того деля: хочу свое взяти" [РИО 1884: 462]. В этом документе потомки Ахмеда и Махмуда впервые названы астраханскими царями. Через несколько лет, в октябре 1508 г., Менгли-Гирей писал великому князю Василию, называя их так же: "И нынеча кто мне недруг, то и тебе недруг: астороханские Ахметевы и Махмутовы дети цари, Бог даст, как весна станет, поискать нам их…" [РИО 1895: 19].

Таким образом, мы весьма условно относим начало самостоятельного правления хана Абд ал-Керима в Астрахани к 1508 г.

Планы завладеть Астраханью не оставляли Менгли-Гирея вплоть до его смерти. Астрахань как наследница Большой Орды продолжала оставаться смертельным врагом Крыма. В сентябре 1508 г. Менгли-Гирей в письме великому князю Василию просит у него 10 труб ("да поделаны бы были к ним и ножны") для будущего астраханского похода [РИО 1895: 26].

Для окончательной победы над Астраханью Менгли-Гирей нуждался в помощи Москвы, прежде всего для блокирования города с Волги судами. Именно при Менгли-Гирее в Крыму возникает идея использовать московскую судовую рать для борьбы с Астраханью. Важность участия Москвы в этой акции оценивалась очень высоко. Один из крымских сановников, Баба-ших, в октябре 1508 г. писал Василию о Менгли: "Толко азстараханское дело учинишь, и он тебя и до смерти не останет, на том роту и правду учинил, той речи прямы… Воевав Азторохань, и после и наш и твой недруг король, оба нас вместе, молвит царь, умнем его воевати, как жито поспеет" [РИО 1895: 38–39].

Москва и Крым фактически ставили друг другу взаимно невыполнимые условия. Великий князь пытался склонить хана к борьбе с Литвой, обещая взамен помощь в войне с Астраханью, тогда как хан условием совместного ведения этой войны видел осуществление астраханского похода. После событий 1502 г. Москве было невыгодно поддерживать Крым в его борьбе с волжскими Чингизидами. Это грозило ненужным военным и политическим ростом Крыма, усилением его влияния на Казань, которую великие князья начинают рассматривать как "свой юрт", а также осложнением волжской торговли. Ситуация "рассредоточения" власти в джучидском пространстве в принципе устраивала Москву. Думать же о собственных планах относительно волжского устья в Москве было еще рано. Отстраняясь поначалу от участия в борьбе за Астрахань, великие князья тем самым пытались не допустить резкого перевеса сил в одну из сторон. Военно-политический паритет, сложившийся в регионе в начале XVI в., грозил резкими переменами, но до них было еще далеко.

Князья отговаривались от участия в астраханском походе, ссылаясь прежде всего на невозможность ведения войны на два фронта — с Литвой и Астраханью. В качестве доводов приводились и другие причины, иногда весьма надуманные. В. Г. Морозову, посланному с дипломатической миссией в Крым в марте 1509 г., следовало говорить царю: "А к Азтарахани, господине, государю нашему рати своей ныне и посылати не мочно, как судов там в тех местех и при отце его не делывали, да и ныне не делают и наряду служебного ныне допровадити туды не мочно, и государю нашему ныне рать своя на Азтарахань нелзе послати" [РИО 1895: 64]. В. Г. Морозову следовало всеми силами отказываться от "правды", по которой великий князь должен был бы по приказу Менгли-Гирея принимать участие в походе на Астрахань или Литву [РИО 1895: 65].

Уклончивая политика великих князей не находила понимания в Крыму. Отчаявшись получить помощь Москвы, Менгли-Гирей предпринимает попытку расправиться с врагом своими силами. В конце июля 1509 г. он пишет письмо великому князю московскому Василию Ивановичу, в котором объясняет причины своего похода на Астрахань и ногаев: "…от нагай от нашего недруга весть пришла, что Ямгурчеев сын Агыш мырза, да Ахмет-Ала мырза, да Ширяк-мырза в головах, да с ними сорок мурз содиначився с Абдыл-Киримом царем, да захотели нас воевати" [РИО 1895: 70]. Крымский вельможа Баба-ших также называет зачинщиком похода ногайского мирзу Агиша; тот будто бы "ца-Ря нашего (т. е. Менгли-Гирея. — И.З.) ни за што поставил" [РИО 1895: Щ- Против Менгли-Гирея выступала коалиция ногайских мирз и астраханского хана Абд ал-Керима, вероятно зависимого от ногаев.

Менгли-Гирей собрал 250-тысячное войско, во главе которого встал его сын Мухаммед-Гирей. Хан собрал "и иных своих детей и всех уланов своих и князей и Мангыта Азику князя[90], и Ширина Агыша князя, и Барына Довлет-Бахтыя князя в головах". Поход закончился победой крымских сил: "…мурз пограбили, улусы и куны, кони и верблюды, овцы и животину, ничего не оставив, взяв, привели. А недруги наши, кто же свою голову взяв, побежал, и нынечя наша рать над нашим недругом учинилась", — писал Менгли-Гирей в июле 1509 г. в Москву [РИО 1895: 70]. Пленных ногаев гнали через Перекоп будто бы целых двадцать дней [РИО 1895: 80].

Однако на этот раз Менгли-Гирей Астрахань не взял. Возможно, осада города не входила в планы похода 1509 г. или крымские войска не смогли справиться с этой задачей в одиночку. У Менгли-Гирея "толко то и есть чаяния на Астрахань, — писал Баба-ших великому князю Василию Ивановичу в конце лета 1509 г., — как ты ему брат его князь великий помочь учинишь" [РИО 1895: 80]. Этого не скрывал и сам Менгли-Гирей. В письме Василию он, ссылаясь на договоренности о присылке судовой рати, прямо писал: "И ныне ты князь великий Василей Ивановичь, брат мой, на нашего недруга на Абдыл-Керима мне своему брату пособлять ти надобе…" [РИО 1895: 71].

Сведения о походе 1509 г. сохранились и у польского хрониста Мартина Бельского, однако, согласно его изложению, хан потерял в битве двух сыновей и едва ушел сам [Bielski 1830: 123].