Атомный экспресс

Глава 20

Кажется, Влад погорячился с выводами о степени опасности Филина. Повернувшись ко мне спиной, он засопел и, ни слова не говоря, послушно закинул ногу в пустое окно. Филин подождал, когда он спрыгнет на настил, и сказал мне:

– Идите прямо, через тамбур.

Не так все было просто. Филин не собирался шутить или пугать. Когда я встал на переходной мостик, он ткнул стволом у меня между лопаток, схватил за волосы, потянул вниз так, что на мое лицо прямиком полился лунный свет, а на глазах выступили слезы.

– Вы решите сами для себя, когда вам умереть, – произнес он. – Немедленно или позже.

Я уже боялся, что Влад окажет мне дурную услугу. Но мой друг оценил всю тяжесть создавшегося положения, безропотно подошел к округлому боку цистерны и встал к нему лицом.

Только когда я неловко сполз со сцепки на настил, то увидел сидящих у колеса цистерны Милу и Лесю. Вот оно что! Филин собрал нас всех вместе.

– Дамы и господа, – произнес Филин, продолжая крепко держать меня за волосы. – Мне очень неприятно об этом говорить, но, коль судьба распорядилась прожить нам последние часы и умереть вместе, я хотел бы, чтобы мы были друг перед другом откровенны… Кто-то из вас присвоил себе мой телефон. Прошу вернуть немедленно, потому что времени у всех нас осталось мало.

Если бы Филин не произносил эти слова у самого моего уха, я бы подумал, что ослышался. Этого выжившего из ума маньяка беспокоит пропажа телефона?

Все молчали. Влад кряхтел, переминался с ноги на ногу и кидал взгляды на женщин.

– Телефон нужен не только мне, – добавил Филин. – Я предоставлю возможность каждому из вас попрощаться с родными и близкими.

Снова тишина. И вдруг Леся на высокой ноте простонала:

– Идиот! Боже мой, какой же ты идиот, Филин!

Я впервые слышал, чтобы она называла его по фамилии.

– Может, это ты украла его? – спросил он.

– Да на кой хрен он мне нужен!! Что ты изгаляешься перед нами?! Что ты разыгрываешь комедию?! Умереть нормально не можешь, с собой, сволочь, утащить нас хочешь?

– Молчи, – негромко сказал Филин и скрипнул зубами. – Молчи, неразумная девчонка! Умереть от пули намного лучше, чем от лучевой болезни.

– Да только ты один среди нас болен! Только ты, дегенерат!! – все больше распалялась Леся. Она задвигала плечами, выгнулась, толкая локтем сидящую рядом Милу. Обе женщины были связаны.

– Я бы вас отпустил! – громко сказал Филин, словно боялся, что Леся разубедит его. – Но все изменилось. Я должен был жить. Вы рисковали больше, чем я, прикрывая меня от снайперов. Я должен был жить, слышите?! – истерично крикнул он, и я почувствовал, что ствол автомата, упирающийся мне в спину, дрожит. – Вы все могли умереть, но я был обязан жить!! Я не хочу, не хочу умирать!!

Он так дергал меня за волосы, что слезы лились по моим щекам уже ручьем.

Воцарилась тишина. Филин вздрагивал за моей спиной, судорожно вздыхал, и я понял, что он плачет. В это трудно было поверить, но Филин, который еще минувшей ночью и днем казался мне хладнокровным, не ведающим ни страха, ни боли террористом, оказывается, панически боялся смерти. Он здорово рисковал жизнью, угнав поезд, но, как Кощей Бессмертный, был убежден едва ли не в своей вечности. До Влада тоже дошло, на какой закавыке двинулся мозгами Филин, и, не оборачиваясь, чтобы не рисковать мной, сказал:

– А с чего ты взял, что умрешь? Может, еще сто лет проживешь. Сейчас эскулапы людей с того света выдергивают, как рыбак рыбку…

– Замолчите! – оборвал его Филин. – Ваши лицемерные слова невыносимо слушать. Все кончено. Я чувствую, что мне недолго осталось… Как обидно, как обидно!

– Ну сделай что-нибудь, Влад! – снова крикнула Леся. – Он блефует, у него закончились патроны. Он же конченый подонок, ему завидно, что мы здоровы!

– Он ничего не сделает, Леся, – сказал Филин. – Он не хочет, чтобы я первым убил его друга. Так ведь, господин Уваров?

Особенность гор и пустынь – днем жарко, ночью холодно. Меня начинало колотить мелкой дрожью, подбородок прыгал так резво, что зубы выбивали частую дробь.

– Значит, никто не признается? – уточнил Филин. – Господин Уваров, это ваши цистерны?

– Мои, – угрюмо ответил Влад.

– Будьте так любезны, поднимитесь наверх и откройте крышку люка.

Кажется, мне по-настоящему стало страшно. Ночь, мрачное ущелье, старый мост и состав из черных цистерн, и никого вокруг, кто мог бы вмешаться, остановить безумца.

– Не делай этого, Влад, – произнес я.

– Я считаю до трех, господин Уваров, – предупредил Филин.

Влад не дождался даже счета «раз», быстро подошел к лестнице, примыкающей к боку цистерны, подпрыгнул, ловко ухватился за перекладину и, подтянувшись, закинул свое грузное, но сильное тело наверх.

У меня в жизни часто случались вроде бы безвыходные ситуации. Но я не мог припомнить, чтобы при кажущейся простоте и нелепости ситуация была бы столь драматична. Влад, вне всякого сомнения, шел на эшафот, навстречу своей смерти. В гнусных намерениях Филина я убедился окончательно, когда он потянул меня за волосы назад, отходя вместе со мной к краю моста.

– Фили-и-ин! – низким голосом завыла Леся. – Я тебя умоляю!! Не будь дерьмом!!

– Может быть, я смогла бы вас вылечить! – вклинилась Мила. – Я дипломированный врач-рентгенолог…

– Вы лжете, – перебил ее Филин. – Вы вообще не медик. Вы издевались над больным человеком!

– У меня не было под рукой нужных лекарств!! – отчаянно закричала Мила. – Но у меня большие связи. Можно позвонить, и к утру здесь будет бригада врачей!

– А при помощи чего вы собираетесь звонить? – вкрадчиво спросил Филин. – Может быть, по сотовой связи? Если вы чувствуете грех на душе, то я могу предоставить вам возможность первой взойти на алтарь… Господин Уваров, вы ведь уступите даме место?

– Сожри свой поганый язык, дебил, – проворчал Влад. Он сидел на крышке люка, подперев голову руками.

Влад делает все, чтобы спасти меня, лихорадочно думал я. Если я брошусь на Филина, то Влад успеет спрыгнуть с цистерны и отбежать в сторону. А если ничего не делать, Филин заставит Влада поджечь цистерну, и он сделает это ради меня…

– Поднимайте, поднимайте крышку! – напомнил Филин. – Покажите, что вы способны сделать ради вашего друга. Мне приятно иметь дело с такими прекрасными людьми. Я просто горжусь, что судьба так крепко сплела меня с настоящими мужчинами!

Влад с трудом крутил колесо запора. Мои мысли путались, мозг тасовал варианты выхода из тупика, откидывая их пачками. Я никак не мог ухватиться за какую-то мысль, которая подсознательно представлялась простым и верным решением. Надо было сосредоточиться и понять, почему доводы Милы оказались пустыми.

С громким стуком Влад откинул крышку.

– Сядьте на край, а ноги опустите в цистерну, – приказал Филин.

Но почему Влад ни разу не посмотрел на меня! Я уже не мог стоять без движения, как статуя. Ноги приплясывали на скрипучих досках, меня лихорадило, судорога свела челюсть, и я бы при всем желании не смог бы что-либо сказать Владу членораздельно.

– Что ты хочешь? – с трудом произнес я.

– Чтоб вы смотрели, – ответил Филин и еще сильнее потянул за волосы, опуская затылок.

Я не мог смотреть на то, как будет заживо гореть мой друг. Даже если бы потом мне было суждено прожить еще несколько минут, они были бы хуже смерти. Наверное, я сделал это не столько для Влада, давая ему маленький шанс, сколько для себя…

Круто развернувшись, я ударил локтем по стволу автомата, отворачивая его на секунду в сторону, и, оставив в кулаке Филина клок своих волос, бросился вперед и прыгнул под цистерну. Я еще летел между ее колесами, еще не упал на рельсы, как позади громыхнул одиночный выстрел. Филин, наверное, забыл перевести переключатель в режим стрельбы очередями или же экономил патроны и щелкал из автомата, как из винтовки.

Я упал коленями на рельс, туловищем на шпалы, а головой ударился о донный крюк, приваренный к брюху цистерны, но боли не почувствовал. Вокруг меня, вспыхивая огоньками, бились о рельсы и вонзались в настил пули. Стараясь распластаться между шпал, я повернул голову и увидел, что Филин уже поднял ствол выше и стреляет по цистерне от бедра частыми одиночными выстрелами. Пули, вонзаясь в бока цистерны, издавали странный натянутый звук, словно лопались гитарные струны. Я слышал, как на настил полились струи бензина, как страшно кричат привязанные к цистерне женщины, и уже телом и душой приготовился принять страшный взрыв, который испепелил бы всех нас в одно мгновение, но пули продолжали дырявить бока цистерны, высекая искры о металл, бензин хлестал, как из поливомоечной машины, а страшный финал все не наступал, и я все еще жил, еще мог мыслить и двигаться, и глупый инстинкт заставил меня выползти из-под цистерны на противоположную сторону полотна и медленно отползти к покореженной конструкции, напоминающей противотанковый еж.

Это было противоестественно. То ли бог, вопреки всем законам физики и химии, не позволял бензину воспламениться от искры, то ли короткое мгновение перед взрывом в моем затуманенном сознании показалось слишком затянутым, но не было ни грохота взрыва, ни ослепительного пламени, которое разорвало бы ночь прощальным фейерверком.

– Послушай, Абдулла! – вдруг услышал я неузнаваемый, искаженный эхом и резонансом замкнутого пространства голос Влада. – Пожалей себя и патроны!

Был бы я верующим – стал бы неистово креститься. Стрельба вмиг прекратилась. В наступившей тишине было слышно только, как хлещет бензин из многочисленных дыр. Я приподнял голову и посмотрел на верх цистерны. Влада на люке не было.

«Он внутри!» – с ужасом понял я. Он прыгнул в бензин и говорит из цистерны. Но это невозможно! Влад не смог бы прожить там, вдыхая бензиновые пары, и нескольких секунд.

Я не видел Филина, находящегося по другую сторону цистерны, но прекрасно представлял, как вытянулась его физиономия. Все, кроме Влада, были в шоке. Время остановилось. Тайм-аут.

Внутри цистерны плескался бензин. Похоже, что Влад плавал в нем от одного торца к другому. Я почувствовал, что меня окружают быстро полнеющие ручьи, сливаются, разбиваются на новые рукава и все ближе подползают ко мне.

– Это ужасно! – загробным голосом произнес Влад. – Меня кинули, как мальчишку… Кирилл! С тобой все в порядке?

И тут я начал что-то понимать. Бензин не имел запаха. Я макнул в ручей пальцы, понюхал, затем лизнул. Вода! Обыкновенная вода! В этой цистерне вместо бензина Владу подсунули воду!

Меня начал разбирать идиотский смех. Я тихо хрюкал, полоскал в ручье ладонь и протирал лицо. Что-то острое, лежащее в кармане джинсов, больно вонзилось мне в ногу. Я подумал, что при падении в кармане сломалась авторучка и острыми краями разодрала кожу. Лег на бок, просунул пальцы в карман и вытащил обломок металлической трубки. Я не сразу понял, что это обломок дозиметра, потому что трубка внутри была совершенно пустой.

Не успев отойти от одного шока, как я оказался во власти другого.

– Вы что там, плаваете, что ли? – услышал я надломленный голос Филина.

– Да, принимаю, так сказать, ванну. Хорошо, что теплая, – неохотно ответил Влад.

Выворачивая карман, я вытащил вторую часть дозиметра. И этот кусок трубки с окуляром был полым. В ярком свете луны мне удалось внимательно рассмотреть его. В нем не было ни батарейки, ни вакуумной капсулы, ни инизационной камеры. Шкала, нить стрелки, болтающаяся из стороны в сторону, если по дозиметру постучать пальцем, и линза. Это был учебный муляж, макет!

– Филин! – крикнул я. – У меня к тебе вопрос: с какого стенда ты снял дозиметр? Где ты его нашел?

Филин долго не отвечал. Он почувствовал, что в вопросе скрыто что-то очень важное для него.

– Не все ли равно, – отозвался он из-за цистерны. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что в твой дозиметр можно свистеть, его можно использовать как мундштук или трубочку для коктейля. А вот измерять дозу облучения никак нельзя. Он пустой внутри. Ты его, конечно, не разбирал?

Представляю, какой переполох вызвали в душе Филина мои слова. Я услышал его быстрые шаги, а затем увидел его голову между вагоном и цистерной. Филин полез было на сцепку, но тотчас пригнулся и на корточках прополз под цистерной.

– Руки надо мыть перед едой, – посоветовал я. – Тогда поноса не будет. И пореже дергай себя за волосы. А что касается слабости…

– Замолчите!!

Какое у него было лицо! Это был оголенный сгусток нервов, это был немой вопль с мольбой не обмануть. Мне даже стало жалко Филина, и когда он нетвердым шагом приблизился ко мне и протянул руку, как умирающий от голода за куском хлеба, я немедленно кинул ему один за другим обломки дозиметра.

Первый он поймал, второй уронил – мешал автомат. Медленно, не сводя с меня глаз, присел на корточки, поднял обломок трубки с настила и не своим голосом крикнул:

– Огня! Дайте огня!

Все можно было прекрасно увидеть и без огня, тем более что никто, кроме меня, не мог выполнить эту просьбу, а я не хотел стоять над этим сопливым террористом с огнем в руке, как статуя Свободы. Но Филин забыл о своей просьбе. Он крутил обломки, как мартышка очки, поочередно заглядывал внутрь трубок, дул в них, тряс, нюхал и едва ли не пробовал на зуб, издавая при этом какое-то странное кряхтенье. Этот звук становился все более отчетливым, выразительным, словно кто-то плавно увеличивал громкость, и я наконец понял, что Филин захлебывается от смеха.

Он выпрямился; вращая головой вверх, вниз, в стороны, опустив автомат так, что ремень стал волочиться по настилу, он поплелся вдоль цистерн. Смех, словно два дерущихся кота в мешке, искал выход наружу, и Филин ежился, дергался, разводил руками, хватал себя за волосы. Наконец, его по-настоящему прорвало. Он оперся о поперечную балку, свесил голову над пропастью и разразился диким хохотом. Раздробившись на эхо, он заметался в тесном ущелье, встревожив стаи черных птиц, которые тотчас взмыли в звездное небо, заслонив собой луну.

– Что с ним? – спросил Влад. Он сидел на крышке люка, расправляя на плечах отвислую мокрую майку.

– Жизни радуется, – ответил я.

– Так надо дать ему по балде, чтоб не радовался, – сказал Влад и стал спускаться по лесенке вниз.

Он спрыгнул на настил, отчего тот волнами заходил подо мной, и, чавкая кроссовками, приблизился ко мне.

– Нет, ты скажи, как меня кинули, а? Как последнего лоха! Воду вместо бензина залили! Да еще, наверное, ослиной мочой ее разбавили! А с другой стороны, как повезло! Как хорошо, что мне попался такой замечательный жулик! Встречу – шампанским залью!.. Ну-ка, давай выжмем!

Он стянул с себя майку. Мы взялись за ее концы и стали выкручивать. Они оба счастливы, подумал я. Как мало надо было им для счастья: сначала приговорить, а потом помиловать.

– Как ты думаешь, у него остались патроны в автомате? – спросил Влад, с содроганием надевая влажную майку. От его тела валил пар, словно Влад только что вышел из парной.

– Я не считал.

– Если есть, то немного, – махнул рукой Влад, приглаживая ладонью волосы.

– Каждому из нас достаточно одного.

– Не думаю, что мы теперь ему нужны… Надеюсь, ты сказал ему правду?

Я кивнул и полез под цистерной к женщинам. Филин связал их толстой леской от штор, развязать ее я не смог, пришлось пережигать спичкой. Я подал руку Лесе, но первой за нее ухватилась Мила, встала на ноги и поднесла к лицу ладони.

– Боже, они совсем онемели! Сделайте мне массаж пальцев!

Лесю, наверное, я поторопился отвязать. Она напоминала сорвавшуюся с цепи львицу. Сначала она молча, пружинисто ходила кругами около цистерны, потирая руки, а затем стала коротко выкрикивать, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я убью его! Я утоплю его в этой цистерне. Мерзавец! Трухлявая плесень! Клоп вонючий! Я изрешечу его пулями, как эту дурацкую бочку!

– Хватит, Леся, остановись, – сказал я. – Хватит убивать.

– Что?! – Она круто повернулась ко мне, хищно нацелив на меня свой орлиный нос. – Что ты сказал?

– Вы действительно весьма двусмысленно выразились, – проявила солидарность Мила.

– А с вами я вообще предпочитал бы не разговаривать и не иметь никаких дел, – сказал я, повернувшись к Миле.

– Поздно, – со вздохом ответила она.

Большой тенью, заслонившей луну, к нам приблизился Влад. От него исходил запах прелой одежды.

– Значит, так, – негромко сказал он. – Этот не до конца облучившийся засранец от радости совсем мозгами поехал. Все время смеется и икает. При нем вести себя спокойно, ругательствами, – он выразительно посмотрел на Лесю, – и резкими движениями на конфликт не провоцировать. Я беру его на себя.

– Как вы благородны и отважны! – не преминула съязвить Мила. – Где же вы раньше были?

– В цистерне плавал, – не моргнув глазом, ответил Влад.

Спор оборвался. Мы прислушались к ночной тишине, на широком и чистом поле которой переливалось лишь журчание воды, льющейся из дыр.

– А-а-у-у!! – донеслось до нас. – Дамы и господа! Довольно играть в прятки! Отзовитесь!

Недалеко, по другую сторону состава, скрипели доски, гулко стучали по настилу ботинки. Через минуту фигура Филина показалась за сцепкой между вагонами. Он перелезать к нам не стал, положил на замок, как на стол, автомат, опустил локти, повел головой, одаривая нас всех безумно-счастливой улыбкой, и, очень напоминая лектора за кафедрой, сказал:

– Дамы и господа! Я рад видеть вас всех живыми и здоровыми в этом забытом богом уголке земли! – Он сделал паузу, снова оглядел всех и тоном крайнего удивления произнес: – А что это вы все такие грустные? Что случилось с вашими красивыми глазами?… Разве только у меня одного есть повод радоваться жизни?… А, господин Уваров? Не окажись в цистерне вода, вы летели бы сейчас над пустыней в виде маленького черного облака. Так что это вы так набычились? Вы еще не сопоставили цены цистерн и жизни? Еще не поняли, в каком безусловном выигрыше оказались? Вам еще неясно, что более блестящей сделки в вашем глупом бизнесе уже никогда не будет?

Он перевел взгляд на Милу.

– А вы, госпожа Тихонравова? Неужели вы так сильно переживаете по поводу того, что, как шило в мешке, не удается сохранить в тайне ваши связи с лидером исламского движения? Какая ерунда! Не расстреляют же вас за это, в самом деле! Ну, разразится в думе очередной скандал. Одним больше, одним меньше. А я подарил вам жизнь! Я для вас – все равно что вторая мама. Любите меня!

Он добрался до меня:

– Господин Вацура! Вы не устали играть благородного человека? Это так утомительно – играть всю жизнь, без выходных и отпусков, и лишь на унитазе становиться самим собой. Вы продемонстрировали нам всем, что дорожите своей репутацией больше, чем жизнью. Вы беспокоитесь о том, что подумают о вас люди, когда вас не станет… Верх идиотизма! Какая вам, к черту, разница, что о вас подумают потом? Вы мне объясните, какой смысл всю жизнь работать на имидж, словно это главное, что в нас есть? Жизнь сама по себе – смысл, и нет ничего более глупого, чем искать в ней что-то еще… Мне вас жаль.

Филин перевел взгляд на Лесю и, вопреки моему ожиданию, задал ей всего один короткий вопрос:

– Пойдешь со мной?

– Нет! – жестко ответила Леся и отвернулась.

По лицу Филина пробежала тень, словно луну на мгновение закрыло облако.

– Прощайте! – сказал он, повесил автомат на шею, повернулся и растаял в темноте.

Минуту никто из нас не шелохнулся и не проронил ни слова. Наконец Влад возвестил:

– Четвертый час! Ну, что? Будем спать, любители жизни?

Он зевнул – так же фальшиво, как и говорил. Я понял, что слова Филина его здорово задели. Значит, я был не одинок в своих чувствах.