Тьма отступила быстро, но размыкать веки мне не хотелось. Уставший от выброса большого объема силы организм отказывался возвращать меня в злой и жестокий мир, настойчиво требовал отдыха и расслабления.
Место укола слегка горело маленькой точкой на затылке, но боли почти не причиняло. Скорее просто раздражало.
И куда сильнее меня злило то, что я так легко подставился под удар. Твою мать, стоило просто на минуту потерять бдительность – и по закону подлости именно в этот момент случилось очередное дерьмо. Может хоть один день в этом клятом Аудиториуме пройти нормально?
Но силы понемногу возвращались. А это означало, что можно было попробовать выбраться из очередной переделки. Осторожно, один за другим, я все же заставил себя открыть глаза.
Надо мной склонилась та самая девушка с глазами лани. Все в том же вымокшем от мокрого снега мундире, и даже свисток не отцепила. Выходит, я пробыл в бессознанке не так уж и долго.
– Что вы со мной сделали? – прохрипел я, почувствовав, что по горлу словно провели наждаком. – И зачем?
Девушка слегка улыбнулась и отступила от меня на шаг. Судя по движению ее руки, она проверяла мое состояние.
– Вы в безопасности, ваше сиятельство, – сказала она. – От лица всего Аудиториума Магико прошу прощения за то, что пришлось временно вывести вас из строя. Клянусь, артефакт был безвреден. Однако следовало доставить вас сюда без лишнего шума и привлечения внимания других абитуриентов.
Она подала мне маленькую пластиковую бутылочку с бесцветной жидкостью, и я с опаской покосился на подношение.
– Это просто вода. Чистая и негазированная минералка. Слово дворянки, – поклялась распорядительница.
Я взял бутылку – в горле ужасно пересохло, но пить я пока не рисковал. А вместо этого внимательно огляделся.
Помещение было очень похоже на класс – с двухместными деревянными партами под наклоном, какие изредка встречались в старых деревенских школах в моем мире. Только эти сияли свежим лаком и выглядели новенькими. Позади учительского стола на стене висела большая темно-зеленая доска и корзинка с мелом и тряпками.
Свободное пространство на стенах занимали плакаты и портреты с какими-то непонятными формулами – таких условных обозначений и единиц измерения я не знал. Возможно, что-то связанное с Благодатью.
У выхода стояли двое охранников с невозмутимыми лицами и нашивками с гербом Аудиториума. У каждого на поясе висело по Оку, а на шевронах красовались обозначения рангов – VII и VIII. Значит, внутренняя служба. И я наверняка все еще был на Полигоне.
Но, что интереснее всего, я оказался здесь не единственным абитуриентом.
Как раз в этот момент начали просыпаться и другие. Всего здесь нас было пятеро. И из всех них я узнал только одного. Точнее, одну. Остальных видел лишь мельком в очереди.
– Ирэн? – я попробовал выбраться из-за парты и подойти к девушке, которая едва начала приходить в чувство. Получилось не сразу – ноги словно одеревенели.
Распорядительница не протестовала. Ирэн сонно застонала, дернула головой, и под высоким хвостом я увидел след от маленького укола на ее затылке. Ага. Значит, тоже угостили иголочкой.
– Зачем мы здесь? – снова спросил я у распорядительницы.
– Боюсь, вы стали участниками внутреннего разбирательства. Это касается нарушений правил вступительных испытаний. Сейчас остальные абитуриенты придут в себя, и я все вам разъясню.
Ирэн тем временем окончательно очухалась и озиралась по сторонам со смесью испуга и непонимания. Распорядительница провела над ее головой рукой, убедилась в том, что состояние Ирэн было в норме, и тоже подала ей бутылку воды. Подруга, как и я, к бутылке не притронулась.
Так один за другим пришли в себя все. В классе тут же поднялся возмущенный галдеж.
– Что происходит? – воскликнула крашеная блондинка и взмахнула руками, отчего множество браслетов на ее руках зазвенели. – Кто вы?
Двое парней молча переглянулись – очевидно, были знакомы друг с другом. Я припомнил, что уже видел одного из них среди зазомбированных абитуриентов. Кажется, один из сыновей графа Корсакова. Хотя мог и напутать.
Блондинка расшумелась. То ли от страха, то ли от нервозности, она продолжала выкрикивать вопросы.
– Я требую объяснений! – визжала она. – По какому праву вы нас удерживаете?
Распорядительница взяла длинную деревянную указку и постучала по учительскому столу, привлекая к себе внимание.
– Прошу тишины, юные господа, – не терпящим возражения тоном приказала она.
Я хмыкнул. Глаза лани, лицо невинное, а вот голос у нее был стальной. И сейчас она показалась мне немного старше, чем подумалось поначалу.
Распорядительница выступила вперед, постукивая указкой по ладони.
– Мое имя – Юлия Ивановна Адлерберг. Я старший куратор по вопросам внутреннего распорядка Аудиториума Магико, – представилась распорядительница. – Еще раз приношу извинения за небольшие неудобства, связанные с доставкой вас на разбирательства, однако вопрос не терпит отлагательства.
– Как вы посмели? – крикнула блондинка. – Вы хоть знаете, кто я? Вам известно, кто мой отец?
– Разумеется, нам это известно, Анна Евдокимовна. И, полагаю, вашему отцу станет крайне неловко, если ваша вина будет доказана.
– Какая еще вина? – с вызовом воскликнула девица.
Кураторша окинула нас внимательным взглядом, и мне показалось, что она нас просвечивала.
– Из надежных источников до нас дошли сведения, что один из вас применил запрещенный правилами стимулятор винамий, дабы увеличить шансы на прохождение Второго испытания. Каждый из вас оказался здесь неспроста: наблюдатели заметили аномальные всплески силы, которые вы проявили во время поединков. Эти всплески не были характерны для вашего обычного фона.
Парни переглянулись.
– Ерунда какая-то, – сказал один из них – очень коротко стриженный юноша, косивший на один глаз. – Мы знаем, какие санкции применяются за винамий. Зачем нам это?
Адлерберг кисло улыбнулась.
– Предлагаю виновнику самому об этом рассказать. Аудиториум может пойти на крайние меры и подвергнуть вас процедуре ментального исследования памяти. С позволения ваших опекунов, разумеется. И все же, поскольку данная процедура является несколько болезненной… нам бы не хотелось жертвовать здоровьем невинных.
Ирэн тихо застонала, приложив ладонь к виску.
«Голова болит?» – спросил ее я ментально.
«Ужасно… Наверное, как с похмелья. Если бы я пила».
Подруга сгорбилась над партой, а затем, не выдержав приступа накатившей мигрени, просто улеглась виском на наклонную поверхность доски. Что-то ей было совсем нехорошо. Редко я видел ее в таком состоянии. Выглядела Ирэн и правда так, словно страдала от жуткого похмелья. Впрочем, кто знает, сколько силы ей пришлось потратить во время поединка.
«Ты справилась с испытанием?»
«Да».
Уже хорошо.
Тем временем Адлерберг продолжила:
– Аудиториум вынужден поставить перед вами ряд условий. Виновный может прямо сейчас сознаться в содеянном, и в таком случае разбирательство продолжится в индивидуальном порядке.
– А если никто не сознается? – простонала Ирэн.
– В случае, если никто из вас не сознается, ваше участие во вступительных испытаниях будет приостановлено до получения согласия ваших родственников на процедуру исследования памяти. Если же ваши родственники не согласятся на оную, Аудиториум будет считать вас виновными и снимет с испытаний без права поступления в дальнейшем.
– Значит, все пострадают из-за одного болвана, решившего перехитрить Аудиториум? – возмутился Корсаков.
Адленберг холодно улыбнулась.
– Таковы правила, и вы согласились с ними, подав документы на поступление. Если же вам что-то известно об абитуриенте, применившем стимулятор, вы можете передать эту информацию мне ментальным способом. В награду за лояльность к Аудиториуму и помощь в расследовании мы освободим вас от прохождения Третьего испытания и автоматически зачислим на первый курс. Этот шаг согласован с администрацией, поскольку все вы успешно прошли Второе испытание. Если вы поможете нам, мы не останемся в долгу.
Я напряженно сопел, соображая, что делать. В себе я был уверен – ни на какие стимуляторы у меня бы попросту не хватило денег. Да, меня могли причислить к подозреваемым из-за того мощного потока родовой силы, что я выдал, вскрывая башку Денисову.
Дурак я. Действовал грубо, но не подумал о том, что это могло вызвать подозрения и вопросы. А мне было совсем нельзя прокалываться на поступлении. Нужно было обязательно пройти в этом году. А отсрочка, связанная с проверкой и прочими ментальными разборками Аудиториума, могла занять длительное время. И сроки для поступления могут уже пройти.
Нет, нельзя пропускать год. Слишком многое от этого зависит.
Парни снова переглянулись.
– Проверяйте нас хоть сейчас, – сказал второй. – Моя семья даст согласие.
– Увы, это не вам решать, Владимир Петрович. Мы не можем подвергнуть вас столь неприятной процедуре без согласия вашего рода.
Ага, а когда вы массово стирали память всем после инцидента, это вас как-то не остановило! Святоши хреновы. Скольких тогда прогнали через ментальную мясорубку только для того, чтобы скрыть косяк с Радамантом? Десятки? Сотню?
Или Аудитриум почуял пристальное внимание ищеек Корфа и теперь не допускает ни единого момента, за который могло бы зацепиться Тайное отделение? Что ж, умно.
Но мне от этого не легче.
– Я тоже готов пройти испытание немедленно, – сказал я, поднявшись из-за парты. – Мне скрывать нечего.
Ну, это я, конечно, перегнул. Но в данной ситуации и правда был чист как стеклышко.
Адлерберг удовлетворенно кивнула.
– Боюсь, Михаил Николаевич, для вас мой ответ будет таким же. Никаких процедур без согласия старших. И уж тем более мне бы не хотелось портить отношения с вашим Родом, – она позволила себе многозначительную улыбку, подчеркнув природу моей силы. – Господа, мы оставим вас на десять минут и дадим время подумать. И мы крайне высоко оценим силу духа виновника, если он сознается, а также здравомыслие тех, кто поделится с нами информацией. Аудиториум умеет благодарить, и вы еще не раз в этом убедитесь.
Договорив, девушка с глазами лани положила указку на стол и, махнув рукой охране, вышла. Вслед за ней класс покинули и двое боевиков, которых сюда приставили явно для острастки. Не станет сейчас Аудиториум совершать глупости. Слишком много внимания приковано к тому, что здесь происходит.
А вот кто оказался идиотом и применил стимулятор, выяснить было бы весьма интересно и полезно. Как минимум потому, что за такой идиотизм нужно расплачиваться.
Парни тут же принялись перешептываться и то и дело косились на меня. Ну конечно, кто ж еще, как не Соколов с перечеркнутым гербом, мог быть кандидатом на применение стимулятора? Беднягам-то было невдомек, что я вообще не использовал Благодать. Хотя, не зная моей особенности, на меня и правда можно было подумать… Наследник опального рода как-никак.
– Соколов, а это точно не ты? – спросила блондинка, обернувшись ко мне. – Слишком уж внезапно ты появился на пороге Аудиториума… О тебе разные слухи ходят.
– Например? – угрюмо отозвался я.
– Все никак не могут взять в толк, откуда у потомка рода без Осколка взялась сила? Может твой отец продал те ваши земли, как раз чтобы обеспечить тебя винамием? Как раз хватило бы на пару доз…
– Я смотрю, вы отлично осведомлены о делах моей семьи, Анна Евдокимовна.
Девушка театрально вздохнула.
– Конечно, голубчик. Ведь мой отец курирует земельные вопросы в губернии.
Ага. Значит, Гордеева. Ее отец и правда ведал земельными реестрами в городской Думе. А род у нее знатный и весьма-весьма обеспеченный.
– Так что? – не отставала от меня Гордеева. – Может сознаешься? Тебе все равно не место среди таких, как мы.
О, идеальная пара для Денисова сыскалась. Эх, натерплюсь я еще горя из-за своего герба…
– Среди столь безвкусно одетых истеричек? – внезапно заступилась за меня Ирэн. – Думаю, Михаил Николаевич мало потеряет от отсутствия твоего общества. Аннушка, говори на два тона тише, пожалуйста. У тебя ужасно визгливый голос.
Гордеева задыхалась от возмущения, а Ирэн как ни в чем не бывало снова приложилась виском к парте.
«Ты бы не портила отношения со сверстниками», - посоветовал я.
«Плевать. Уже – плевать».
«Не понял?»
Ирэн не ответила. Я увидел, как она закрыла глаза, а ее лицо исказилось гримасой боли. Видимо, опять спазм накатил.
«Ты точно в порядке?»
«Нет. Но буду. Тошнит ужасно».
Я снова уставился на троицу ребят, о которых толком ничего не знал. Каждый из них мог оказаться виновником.
Теоретически, я мог попробовать влезть кому-нибудь из них в голову и поискать воспоминания о применении стимуляторов. И наверняка у меня бы это даже получилось довольно мягко благодаря способности сплетать ментальный и целебный потоки силы. Но это было рискованно: все же работа с памятью была запрещена абитуриентам, по крайней мере в стенах Полигона.
Но даже если бы у меня это получилось, передо мной стояла моральная дилемма.
С одной стороны, сдав истинного виновника, я бы избавил от кучи неудобств ребят, которые играли честно, завоевали победу своими силами и не заслужили коллективного наказания.
С другой – все это стало бы стукачеством. Хотя с чего бы мне о них беспокоиться? Если я вытащу нас с Иркой отсюда, какая разница, как?
– Значит, никто не собирается сознаваться? – Корсаков встал, обвел всех нас внимательным взглядом. – Уходим на дальнейшие разбирательства?
– Мне бы этого не хотелось, – честно признался я.
– Мне бы тоже, – согласился приятель Корсакова.
Гордеева продолжала метать на нас с Ирэн полные ненависти взгляды.
– Анна Евдокимовна, вам есть что сказать? – спросил я.
– Лишь то, что я трачу драгоценное время в этом зале! Ничего я не принимала. Узнай об этом мой отец, он бы отсек меня от рода за то, что его опозорила!
Я развалился на парте и ментально дотянулся до Ирэн.
«Ничего не понимаю. Как их расколоть или спровоцировать признаться? Может подашь идею?»
Ирэн вздрогнула.
«Они ничего тебе не скажут. Потому что не смогут признаться».
«В смысле?» – не понял я.
«Это я, Михаил. Это я приняла стимуляторы».
«Да что ты такое говоришь? Ты же ни разу даже не заикалась об этом. Да и зачем тебе?».
«Еще бы я начала о таком болтать!» – воскликнула девушка у меня в голове. – «Конечно, сделала все втайне».
Я пялился на нее, не веря услышанному.
«Ир, ты бы и так выстояла. Зачем?»
«Испугалась. Боялась, что не пройду. Не хотела подвести семью…»
Так вот почему ее так развезло. Стимуляторы, если я правильно понимал их работу, активировали внутренние резервы на краткое время, но расплачиваться за это преимущество приходилось и здоровьем, и отходняками.
Ирэн осторожно повернула голову в мою сторону и уставилась мне в глаза.
«Дура!» – не выдержав, закричал я ей в голову, и она болезненно поморщилась.
«Знаю. Я старалась сделать все незаметно. Думала, смогла перехитрить… Прости. Прости, что разочаровала тебя, да еще и втянула во все это».
Твою же мать! Что мне было теперь делать? Сдать Ирку, чтобы самому зачислиться в Аудитриум без Третьего испытания? Или сейчас промолчать, получить отсрочку и попробовать стереть ей память, чтобы аудиториумцы не смогли ее вычислить?
И смогу ли я стереть ей память так, чтобы не повредить и без того ее многострадальную голову? Все-таки манипуляция была опасная, а превращать ее во вторую Матильду я бы ни за что не хотел. Или дернуть Пистолетыча, чтобы он подсказал решение?
Черт. Черт! Черт!!!
Но если мы уйдем на разбирательства и проверку памяти, наверняка выйдем за все сроки. Группы укомплектуют, и нас скорее отправят доставать вступительные на следующий год. Не знаю, как у них это было заведено. Рискованно… Мне нельзя было пропускать этот год. Все слишком завертелось.
Двери класса отворились, и следом за охранниками вошла Адлерберг.
– Господа, вы готовы поделиться со мной информацией? – спросила она и почему-то задержала взгляд на мне.