Авианосцы

* * *

Смутное время конца десятых годов двадцатого века развалило и обескровило флот рухнувшей Российской Империи. Балтийский флот, оставивший все свои передовые базы, вернулся в своё родовое гнездо в Финском заливе – туда, откуда двести лет назад вылетали на морские просторы белокрылые петровские фрегаты. Численно – на бумаге – в 1919 году флот этот представлял собой внушительную силу: весной 1918 года из Гельсингфорса, ставшего столицей независимой Финляндии, в Кронштадт перешло свыше двухсот тридцати боевых кораблей и судов. Дредноуты, крейсера и эсминцы прошли, обдирая стальную кожу обшивки, сквозь льды Финского залива и замерли, упершись бронированными спинами в кронштадтские пирсы, прикрытые орудиями фортов.

Корабли были, однако флота не было: его сложный механизм не выдержал ударных нагрузок, обрушенных революцией на всю страну. Корабли не могут жить без нефти и угля, без снарядов и продовольствия, без ремонта и организации, превращающей эти железные конструкции, способные держаться на воде и передвигаться, в грозную силу, имя которой – военно-морской флот. В 1919 году в Кронштадте ничего этого не было, точнее, было, но в явно недостаточном количестве.

И главное – люди, тот необходимый компонент, без которого нет (и не может быть) ни армии, ни флота, ни дела, ни государства. Людей не хватало: на кораблях Балтийского флота был большой некомплект личного состава. Часть матросов, воодушевлённая идеями мировой революции и грядущего счастья для всех и каждого, отчаянно дралась на фронтах гражданской войны с белогвардейцами, не менее отчаянно дравшимися за свои идеалы; часть подалась в родные деревни делить землицу или ловить рыбку в мутной водичке; часть, наименее энергичная, отсиживалась на полумёртвых кораблях (подальше от разноцветной всероссийской смуты) в ожидании лучших времён.

Ещё хуже обстояло дело с командным составом. Одни офицеры были перебиты матросами, сводившими старые счёты с ненавистными «золотопогонниками»; другие бежали к белым или за границу. Остались единицы – из числа тех, кто приняли Советскую власть, искренне веря, что она принесёт их стране светлое будущее. Эти люди, для которых слова «флот» и «Россия» не были пустым звуком, продолжали нести службу на своих кораблях. А это было совсем не просто: на «бывших» косились, и малейшая их ошибка расценивалась как предательство (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Понятие «дисциплина» было отменено как «старорежимное», и сплошь и рядом бравые «красные военморы» вместо того, чтобы выполнять боевой приказ, собирали митинг, на котором долго и нудно обсуждалось, а надо ли его выполнять.

И тем не менее, Балтийскому флоту суждено было сыграть важную роль на одном из крутых поворотов, коими всегда изобиловала история государства российского.

На излёте гражданской войны, ранней весной двадцатого года, в Петрограде собрался съезд фракции РСДРП, именовавшей себя «истинными коммунистами» и возглавляемой Урицким и Свердловым. На этом съезде «крайне левые» объявили коалиционный Верховный Народный Совет, находившийся в Москве, «предателями дела революции», а НЭП, который очень многие приняли с облегчением, был назван «установлением власти буржуазии». Съезд бросил вызов законной власти в стране, призывая «широкие массы трудящихся» развязать «беспощадный террор» по отношению ко всем «паразитным» классам и «экспроприировать экспроприаторов» дотла. И эти призывы не оставили безучастными тех, кто уже вошёл во вкус безнаказанного грабежа (а таких было немало). Петроград заявил о своём неподчинении Москве, и дело шло к новому витку гражданской войны, небывало ожесточённому.

Однако восстание «истинных коммунистов» не встретили поддержки в Кронштадте, что немало изумило вождей «крайне левых», помнивших, как матросы штурмовали Зимний дворец во время сентябрьской революции семнадцатого года. А теперь моряки сказали «нет» – от добра добра не ищут. Царских генералов добили – зачем снова лить кровь?

Вождям «третьей революции» нужен был Кронштадт и боевой флот, чтобы говорить с Москвой с позиции силы. Они объявили кронштадцев мятежниками и бросили на крепость войска, перешедшие на сторону «истинных коммунистов» и возглавляемые командармом Тухачевским, тайно грезившим о славе Наполеона.

Адмирал Эссен, командующий Балтфлотом, сохранил верность Верховному Совету. Он встретил атакующих огнём тяжёлых орудий – двенадцатидюймовые фугасные снаряды проделывали во льду громадные полыньи, и ледяная вода быстро охладила пыл сторонников «перманентной революции». Тухачевский погиб, а затем два дредноута под командованием адмирала Щастного – «Севастополь» и Петропавловск», – следуя за ледоколом «Ермак», вошли в устье Невы. В наших стволах, сообщали моряки в своём послании фракционерам, сидят тридцатипудовые поросята, и если мы запустим их по Смольному, то сильно попортим всю его красивую архитектуру, так что кончайте бузить. Ультиматум, обильно насыщенный боцманским лексиконом и напоминавший письмо запорожцев турецкому султану, возымел действие, тем более что с кораблей высадились матросские десантные отряды, взявшие под контроль мосты через Неву.

Вожди «крайне левых» растерялись, а тем временем из Москвы подтянулись воинские части, верные Совету, и бронепоезда, и путч «истинных коммунистов» погас как пожар под струями воды из брандспойтов.

Линейные корабли «Петропавловск» и «Севастополь» в устье Невы, 1920 год

Красин резко осудил выступление «истинных коммунистов», заявив, что «одна партия не имеет права монополизировать волеизъявление всего народа». Крови он не жаждал, но Киров был непреклонен. «Они, – сказал он, имея в виду фракционеров, – тащили страну к братоубийству. Это опасное сумасшествие, которое лечится только свинцовыми пилюлями». И Свердлов, Урицкий, а также ближайшие их сподвижники были расстреляны.[23]

Держава, именуемая Народной Россией, дала опасный крен на левый борт, но сумела выпрямиться, отряхивая с бортов кровавую пену. Время «разрушать до основанья» прошло – наступило время созидать.