Из–за моей великой ревности я не раз забывался но старец у меня был в глубине сердца!

Из–за моей великой ревности я не раз забывался, — рассказывал старец Порфирий. — Ревность приводила меня к крайностям. И подвиги я совершал без благословения. Но это эгоизм. Вот я приведу вам один пример. Послушайте.

Как–то раз, старцы на целый день ушли на работу, а меня оставили на келий одного. Я занимался рукоделием. Нашим рукоделием, как я уже вам говорил, была резьба по дереву. Однако они не открыли мне еще все секреты этой работы до конца. Может быть, боялись, что уйду.

И вот однажды я взял хорошее белое дерево и набросал на него рисунок. Я вырезал черного дрозда, очень красивого, в движении, с отведенными назад крыльями, клюющего гроздь винограда. Гроздь свисала с лозы, на которой было два–три листа. Клюв у дрозда был внизу. Вышло очень красиво. По дереву я прошелся наждачной бумагой. Когда мои старцы вернулись, я положил им поклон. Взял свою деревяшку и говорю отцу Иоанникию:

— Смотри, что я сделал!

Как только он увидел мою работу, выпучил глаза и начал кричать:

— Кто тебе сказал это сделать? Ты спросил кого–нибудь?

Он взял у меня деревяшку, бросил ее на землю и разбил на множество кусочков.

— А ну–ка иди–ка быстро и скажи старцу, — говорит он мне

мне.

Я очень расстроился и попросил прощения. Я не думал, что огорчу их.

— Почему ты что–то делаешь без спроса? Иди быстро к старцу, покажи обломки и исповедуйся.

Я тут же пришел к старцу и показал ему обломки. Он мне говорит:

— Детка, не нужно было этого делать. Без благословения не бывает ничего хорошего. Так ты можешь впасть в прелесть и потерять благодать Божию.

Я сделал поклон, в простоте и бесстрастии попросив прощения. Нарекание меня не только не огорчило. Но про себя я даже говорил: «Мои старцы должны обращаться со мной строже, должны меня наказывать».

Однако в другой раз я сознательно сделал непослушание. Как–то старцы уходили на работу, и «старший» старец мне говорит:

— Видишь там наверху, на полке, книгу? Не трогай ее, не надо, ты еще маленький. Потом, когда станешь лучше, более смиренным, то прочтешь ее.

Это для меня было законом. Я даже не смотрел туда. Но однажды, когда старцы ушли в Керасью, меня разобрало любопытство. Я подошел, встал напротив полки и долго смотрел на нее. Книга была высоко. Я, маленький, не мог до нее достать и размышлял, как

лучше это сделать, все ходил кругом, ходил…

— «Да ладно, — решил я, — хотя бы гляну, о чем она».

Тогда я поставил скамейку, поднялся на нее, достал книгу и спустился вниз. Каково же было мое разочарование! Буквы были все спутаны, как будто она была написана на иностранном языке. Она был написана от руки. Большая книга, очень большая, толстая. Я не мог понять эти старые словечки: «чрез», «бо» и тому подобные, потом уже их выучил. И буквы были особенные… Какая–то «сигма», какая–то…

Как бы вам объяснить, какая она была! Это была рукопись. Книга преподобного Симеона Нового Богослова. Но книга очень большая, с толстыми листами. Она была очень тяжелая, весила много килограммов. Я не смог читать ее и положил снова наверх.

Но после этого на меня напали печаль, смущение, скорбь. Не шла ни работа, ни молитва. Ничего. Раньше, когда старцев не было, я ходил в церковь, приходил в умиление. К тому же у меня был прекрасный голос, поэтому я пел. Пел тропари, как бы причитал. Это было похоже на рыдание. Они были умилительными, нравились мне и глубоко меня затрагивали. Но в этот раз после преслушания я не пошел в церковь.

Вышел наружу, сел на отмостку и с печалью стал смотреть на Эгейское море. Сидел и смотрел на море. Мне даже не хотелось говорить: Господи Иисусе Христе. Ох, вы меня понимаете? Полное уныние. Я даже не пошел в церковь, не произносил: Господи Иисусе Христе. На меня напала тоска, Я верил в Бога, но не хотел преступать заповеди старцев. Бога я ощущал, но не хотел огорчать и человека. Я не хотел быть причиной печали кого–нибудь. Но что делать! Ох…

Итак, вечером пришли старцы. Что мне, бедному, делать? Решил им все рассказать, но не смог. Пошел в церковь лишь потому, что должен был идти со старцами. Прочитали вечерню, прочитали повечерие. Я не сказал им ничего.

Поднялся в комнату, наверх, комнаты мы называли «кавья». Не стал ни поклоны делать, ни правила совершать, ни молиться по четкам.

Я лег на постель и представил, как я буду лежать в гробу, когда умру. И меня охватила еще большая печаль. Утром зазвонил колокольчик. Мы спустились, я читал во время службы, мы закончили утреню, после отпуста вышли наружу. Ушли из церкви, чтобы пойти в трапезную. Больше я не мог терпеть. Я потянул за рукав старца, «старшего», духовника, и говорю ему:

— Геронда, можно тебя на минутку?

Он тут же повернулся, мы снова пошли в церковь, и я сказал ему:

— Я расстроен… Я совершил преслушание. Ты сказал, чтобы я не прикасался к той книге, а я ее посмотрел и с тех пор не могу найти покоя. Не могу ни молиться, ни совершать свое правило, ни делать поклоны.

— Детка мое, разве я не говорил тебе? Почему ты это сделал?

— Геронда, прости меня. Это было искушение, и я в большом унынии. Прости меня, и по твоим молитвам я впредь буду внимателен и не ослушаюсь.

Он прочитал надо мной молитву. И вы представляете?! — Все тут же ушло!

У меня было одно качество: лишь только я исповедался старцу, то, слава Богу, все у меня тотчас проходило. И каждый раз после исповеди меня посещала великая радость и я с особым усердием предавался молитве. Я верил, что сказанное на исповеди сказано Богу, что я снова с Богом. Как явственно я ощущал это внутри себя.

Это трудно представить! А теперь я вижу, как некоторые говорят:

— «Смотри, чтобы об этом не узнал старец!»

Понимаете?.. А у нас старец был в глубине сердца, — вздыхал старец Порфирий.

Я сильно любил своих старцев, хотя в то время все послушники любили своих старцев. После Бога первым был старец. Если ты совершал что–нибудь против его воли, то из–за преслушания не мог ни причащаться, ни делать что–либо иное…

Загрузка...