Автобиография

Старец Димас передал мне дар молитвы и прозорливости

В четыре часа ударили колокола, — вспоминал старец Порфирий. — Старец Димас услышал их звон, сделал еще несколько поклонов и прекратил молиться. Он присел на каменную скамейку — думаю, что она была сделана еще до построения храма. Приходит Макарудас — так мы ласково называли отца Макария. Он был шустрым и сладкоречивым.

Он был ангелочком. Как здорово он зажигал лампады! Как здорово он зажигал паникадило! А как красиво он гасил свечу за свечой! Как красиво он клал поклоны! Он просил прощения справа и слева, чтобы взять книги и канонарить. О–о, как я его любил! И он был достоин любви, потому что имел благодать Божию.

Итак, Макарий, Макарудас, вошел в главный храм. За ним открыл дверь старец Димас и тоже вошел внутрь. Он встал в стасидию, чтобы перед службой привести себя в порядок, полагая, что его никто не видел. А я спрятался в тени лестницы и незаметно, робко зашел в главный храм. Я пошел и приложился к иконе Святой Троицы. Потом повернулся и стал поодаль. При возгласе со страхом Божиим много отцов причастилось. Я тоже положил поклон и причастился. И в тот момент, как я причастился, ко мне пришла чрезвычайная радость, необыкновенное воодушевление.

После службы я уединился в лесу, исполненный радости и веселия. Безумие! Я в уме произносил слова благодарственных молитв, направляясь к каливе. Я с воодушевлением бегал по лесу, скакал от радости, в исступлении раскрывая руки, и громко кричал: «Слава Тебе, Бо–о–о–о–же! Слава Тебе, Бо–о–о–о–же!» Да, руки мои застыли, стали как кость, как дерево и раскрытые образовали вместе с телом крест.

То есть если бы вы посмотрели на меня сзади, то увидели бы крест. Голова была поднята к небу, грудь с помощью рук стремилась ввысь. Место, где находилось сердце, порывалось вылететь. То, о чем я вам рассказываю, я и вправду пережил. Сколько времени я оставался в таком состоянии, не знаю. Когда пришел в себя, опустил руки и в молчании, со слезами на глазах пошел дальше.

Пришел к келии Не стал завтракать, как обычно. И говорить не мог. Пришел в церковь, но петь по своей привычке умилительные тропари не стал. Сел в стасидии и стал молиться: Господи Иисусе Христе, помилуй мя. Я продолжал пребывать в том же состоянии, но более спокойно. Меня душило умиление. Я разразился слезами. Они сами по себе, без всякого принуждения катились из моих глаз. Я этого не хотел, но меня переполняло волнение от посещения Божия. Слезы не прекращались до вечера. Я не мог ни петь, ни думать, ни разговаривать. И если бы кто–нибудь был там, я бы не стал разговаривать, ушел бы, чтобы быть одному.

С уверенностью можно сказать: старец Димас передал мне дар молитвы и прозорливости в тот час, когда молился в притворе соборного храма Кавсокаливии во имя Святой Троицы. О том, что произошло со мной, я никогда не помышлял, никогда не желал, никогда не ожидал. Старцы никогда не говорили со мною о таких дарах. Такой у них был обычай.

Они учили меня не словами, а своим примером, — вспоминал старец Порфирий. — Читая жития святых и преподобных, я видел дары, данные им Богом. Отцы не вымогали, не просили дарований, не стремились к знамениям. Поверьте мне, я никогда не просил у Бога даров. Никогда о том не думал. И то, о чем я никогда не думал, появилось внезапно, а я тому никогда не придавал значения.

Вечером того же дня я вышел из церкви, сел на лавку и стал смотреть в сторону моря. Приближался тот час, когда старцы обычно возвращались домой. Я смотрел в ту сторону, откуда они приходили, в ожидании, что они вот–вот появятся, и увидел их. Я увидел, как они спускаются по мраморным ступенькам. Но место это было далеко, я не должен был его видеть. Увидел я их по благодати Божией. Я воодушевился. Такое случилось со мною впервые. Я срываюсь с места, бегу к ним и встречаю. Беру у них котомки.

— Откуда ты узнал, что мы идем? — спрашивает старец.

Я не ответил. Но когда мы пришли к келий, я подхожу к «старшему» старцу, отцу Пантелеймону, и втайне от отца Иоанникия говорю ему:

— Геронда, не знаю даже, как это объяснить! Хотя вы были за горой, но я видел, как вы шли нагруженные, и побежал. Гора была как стекло, и я видел, что за ней…

— Хорошо, хорошо, — говорит старец, — не придавай этому значения и не рассказывай никому, потому что лукавый ходит по пятам…