Айсолтан из страны белого золота

Девятая глава

лопок раскрывается. Победоносно, весело раскрывается хлопок! Теперь только успевай собирать! Миллионами серебристых звезд вспыхнули лопнувшие коробочки в густой, темной зелени листьев.

Как вокруг хорошо! Как жизнь хороша! Плещет крыльями птица — моя душа! Земля рождает золото-серебро, Благодатным осенним теплом дыша! Радостью, гордостью полна моя грудь. Приходи, Бегенч, на мой хлопок взглянуть!..

Кто поет эту песню? Ну, конечно, Айсолтан. Это она работает здесь со своим звеном и поет-распевает, радуясь ясному, солнечному дню и обилию раскрывшихся коробочек.

— Приходи, Бегенч, на мой хлопок взглянуть! — повторяет Айсолтан.

Она слишком счастлива, чтобы таить свою радость, и громко произносит имя Бегенча. Ей кажется, что коробочки-бубенчики, наклоняясь друг к другу, тоже шепчут это имя.

Не одна Айсолтан поет сегодня, радуясь солнцу и урожаю. Почти каждая из девушек-сборщиц напевает что-то потихоньку; звуки песни и шелест листьев сливаются в один нежный согласный хор.

Посмотрите на Айсолтан, и вы убедитесь, что она заслуживает славы. Когда она собирает хлопок, есть чему поучиться и на что полюбоваться. Ни одного лишнего движения не делают ее легкие, быстрые руки, и все тело подчинено радостному ритму труда. Она нагибается, обирает нижние коробочки, потом ее руки скользят вверх по кусту, и вместе с ними плавно распрямляется тело. Она выбирает хлопок из коробочек сразу обеими руками, а на это нужна большая сноровка. Айсолтан не бросается торопливо от верхних коробочек к нижним и от нижних снова к верхним, как делают это менее опытные сборщицы. Все ее движения рассчитаны: переходя от куста к кусту, она уже заранее видит, откуда лучше начать сбор, и ни на секунду не нарушает ритма работы. Кажется, что она совсем не спешит, но как быстро двигаются ее проворные руки! Ее лицо безмятежно, глаза сияют. Айсолтан любит свой труд, она счастлива.

На фартуке Айсолтан три больших кармана — для разных сортов хлопка. Нужен острый, опытный глаз, чтобы сразу отличить один сорт хлопка от другого. Даже в одной и той же коробочке из пяти долек в четырех может быть первосортный хлопок, а в пятой — с изъяном. Айсолтан знает, что внимание не должно ослабевать ни на минуту. А как легко загрязнить хлопок сухими листьями, веточками или просто уронить белоснежный клубочек на землю! Кажется, что Айсолтан не спешит. Но попробуйте перегоните ее. Это не так-то просто. Мало кто из колхозных сборщиц может потягаться с ней.

На обочине дороги, около участка, на котором работает звено Айсолтан, уже образовалась целая гора мешков с хлопком, и секретарь обкома партии, остановив возле них машину, разговаривает с Аннаком и довольно поглядывает то на мешки, то на Айсолтан. Потом направляется к ней вместе с Аннаком. Увлеченная работой, Айсолтан не замечает их и, лишь услышав оклик, поднимает голову и обрывает песню.

— Айсолтан Рахмановой привет! Как дела, Айсолтан?

— Собираем понемногу, товарищ секретарь.

— А наш председатель говорит: Айсолтан не торопится.

— Товарищ секретарь… — начинает было Аннак.

— Обожди. Ты же мне сейчас сам сказал… Это верно, что говорит председатель, Айсолтан?

Айсолтан вспоминает, как кричал на нее Аннак, и ей становится обидно. Чего ж он теперь, когда дело так славно пошло на лад, старое вспомнил! Но Айсолтан ничем не выдает своих мыслей.

— Товарищ Аннак — уважаемый человек. Если он говорит — значит, верно.

— Что он уважаемый, это я знаю. А вот тебя он за что ругает?

— А по пословице: дочку учу, а сноха понимай, — чтобы другим пример показать.

— Да ты что, Айсолтан? — удивляется Аннак. — Друг секретарь, я ведь не говорил этого… Он шутит, Айсолтан, просто испытывает тебя.

Секретарь обкома, видя искреннее огорчение, написанное на лице Аннака, усмехается:

— Разве не говорил? Значит, я ошибся. Верно, это в колхозе "Ворошилов" такой разговор был. Ну, Айсолтан, сколько хлопка дашь с гектара?

— Сколько хлопчатник даст, товарищ секретарь.

— А сколько, полагаешь, он даст?

— План выполним.

Аннак даже крякает от досады:

— Айсолтан, ты что скромничаешь? Товарищ секретарь, она два плана выполнит. Она с каждого гектара семьдесят пять, а то и восемьдесят центнеров даст.

— Я от Айсолтан другого и не ждал. А как сбор налажен, Айсолтан? Помех никаких нет?

Айсолтан решается высказать свою заветную мечту:

— Помех нет, товарищ секретарь. А вот если бы машину для сбора…

— В этом году — нет, а на будущий год дадим машину. Тут подготовка нужна, людей выучить надо. А ты мне вот еще что скажи, Айсолтан: кажется, на вашего председателя жалоб много? Неприятный человек, говорят. Ты не стесняйся, что он тут, говори прямо.

Аннак думает:

"А ведь, пожалуй, расскажет сейчас, как я на нее кричал".

Но Айсолтан говорит:

— Товарищ секретарь, вы это и в шутку не говорите. Пусть бы во всех колхозах такие председатели были, как наш.

— Да? Может быть, ты и права. Кажется, и в самом деле председатель "Гёрельде" неплохой… Ну, до свидания, Айсолтан. На той позовешь? Приеду, поздравлю.

"Какой же длинный язык у председателя! — думает Айсолтан. — Уж успел про наш с Бегенчем той наболтать!"

— Какой той, товарищ секретарь? — притворно удивляется сна.

— Да ты, я вижу, прижимиста! Тысячи с урожая зарабатываешь, а на той позвать не хочешь.

— Да нет, я не поняла, товарищ секретарь… Той урожаю непременно сделаем и вас пригласим.

"Какое веселое слово "той"! — думает Айсолтан. — Уж мы с Бегенчем такой той устроим! Наславу! На весь колхоз. А когда? Когда план хлопка выполним. Или, может быть, на годовщину Октябрьской революции. Или на юбилей нашей республики. Да как Бегенч захочет. Скорее бы только он приезжал! Как досадно, что его нет сейчас здесь, с нами, на сборе хлопка! Как обидно лишать себя такого счастья!"

Конечно, Айсолтан понимает, что колодец вещь нужная, но ей от души жаль Бегенча, которому не пришлось участвовать в сборе хлопка. Что ни говори, Бегенч молодец. Золотой парень! Не всякий бы согласился расстаться и с хлопком и с любимой девушкой, чтобы в сухих песках, в зной и в непогоду, под открытым небом, работать от зари — рыть для колхозных отар колодец.

Солнце поднялось уже высоко, и над хлопчатником разносятся веселые возгласы буфетчика:

— Товарищи колхозники! Приехал буфет на ишаке. К буфету, к буфету! Кому чурек? Кому чай? Кому кислое молоко? Кому коурму? Цена за все — одно спасибо. И вам от нас с ишаком будет спасибо, только облегчите груз! Облегчите груз!

Через хлопчатник нельзя проехать ни на машине, ни на арбе, вот почему буфетчик развозит завтрак колхозникам на ишаке.

Нязикджемал, пережевывая что-то беззубым ртом, садится рядом с Нурсолтан. Украдкой поглядывая на Айсолтан, которая сидит неподалеку, Нязикджемал, как видно, хочет о чем-то потолковать с Нурсолтан. Уперев острый локоть в колено и держа сухими пальцами за донышко пиалу, она наливает в нее из термоса горячий чай и, придвинувшись поближе к Нурсолтан, уже открывает рот, но, почему-то передумав, только ожесточенно дует на чай. Отхлебнув чаю из пиалы и собравшись немного с духом, Нязикджемал слегка толкает Нурсолтан в колено.

— Нурсолтан, а Нурсолтан, знаешь, как говорится: хорошая цель — половина богатства, верно, а?

Вопрос несколько неожиданный, и Нурсолтан молчит, не зная, что на него ответить.

— Вот как управимся с урожаем, думаю завести себе сноху. Что ты скажешь?

— Что ж, дело хорошее, — одобрительно отзывается Нурсолтан.

— Да. Девушек у нас много. Но вот угодить мне трудно. Ты меня знаешь, я, как чайник с кривым носиком: сижу в золе, а мысли на горе. Такой у меня нрав. На какую девушку ни погляжу — не нравится мне. Одна длинная, как жердь, другая толстая, как бочка. Одна ходит, как курица, ногами семенит, другая смеется так, что слушать противно. У одной мать мне не по нутру, другая всем бы подошла да неказиста. Есть вот только одна девушка во всем селе… А, к слову, что ты скажешь, Нурсолтан, о моем Сазаке?

— Что ж, Сазак — хороший парень.

— Хороший, хороший, всем хорош мой Сазак.

Вот только шапка у него свалилась, одну жену уже схоронил…

— Это, Нязикджемал, голубушка, в старину зазорным считалось. А теперь девушки внимания не обращают, вдовец или холост. С таким сынком, как твой Сазак, ты к любой посвататься можешь.

— Ай спасибо, Нурсолтан! Твое слово для меня большая опора. Давно уж я приглядела для Сазака одну девушку, да все со дня на день откладываю и откладываю…

— Ну и зря! Хорошее дело зачем откладывать?

— Верно, верно, голубушка, золотые твои слова! Нязикджемал пододвигается совсем вплотную к Нурсолтан, снизу вверх заглядывает ей в глаза, говорит льстивым, вкрадчивым голосом:

— Овладела ты моим сердцем, Нурсолтан. Пусть твои руки-ноги, уши-глаза не знают болезни…

— Спасибо на добром слове, Нязикджемал.

Теперь Нязикджемал пододвигается к Айсолтан, которая давно уже с любопытством прислушивается к их разговору:

— Айсолтан-джан, а тебе как нравится мой Сазак?

Айсолтан, приподняв двумя руками пиалу, заслоняет улыбающееся лицо, говорит:

— Я о твоем сыне, Нязикджемал-эдже, очень хорошие слова слышала от Бегенча.

— От Бегенча? — спрашивает Нязикджемал и тревожно моргает красными веками. — А Бегенч тут при чем?

— Бегенч — секретарь комсомольской организации. Кого ж мне еще слушать, как не его! Раз он говорит, что Сазак примерный парень, я ему верю.

— Так, так. — Нязикджемал опять поворачивается к Нурсолтан. — Мы с тобой старые соседки, Нурсолтан. А уж как я тебя почитаю, как люблю, ты сама знаешь. Да что толковать! Кто в селе не почитает Нурсолтан? Ну, и тебе на меня обижаться не приходится…

— Я тебя, Нязикджемал, считаю как за свою родню, — отвечает Нурсолтан.

— Так давай, Нурсолтан, мы с тобой совсем породнимся. Отдай Айсолтан за моего Сазака. Я ей служить-угождать буду, пока не помру.

Такого оборота беседы Нурсолтан в своем простосердечии никак не ожидала. Она говорит неуверенно:

— Нязикджемал, ты же знаешь, голубушка, какая у нас теперь молодежь-то… Они сами решают свою судьбу.

— Да ты согласись, а они друг от дружки не отвернутся, будь покойна. Другой такой пары и не подберешь. Айсолтан и Сазак — как две половинки одного яблочка. Был такой случай: забрела как-то раз Айсолтан невзначай к нам в дом. Я тогда как глянула на нее — сразу смекнула, почему эта птичка залетела не в свое гнездышко. Ну, думаю, значит, тут ей гнездо и вить, раз сердце само сюда потянуло. Ну что, Айсолтан-джан, тут чужих нет, говори, не стесняйся: любишь ты моего Сазака?

Айсолтан совсем загородилась — и руками и пиалой, но в глазах у нее лукавые, шаловливые искорки. Похоже, что она непрочь немного подразнить ретивую сваху.

— Нязикджемал-эдже, ты бы лучше своего сына спросила, кого он любит.

— Любит, любит… Тебя любит, ты не беспокойся. Он тебя, голубка, до самой смерти на руках будет носить… Так я, Айсолтан-джан, буду понемногу к тою готовиться?

— Я думаю, Нязикджемал-эдже, что об этом не мешало сначала с самим Сазаком поговорить, — едва удерживаясь от смеха, отвечает Айсолтан. — Он как будто тоже имеет право голоса, и у него может быть свое мнение на этот счет. А пока что нам надо не к тою готовиться, а хлопок собирать.

— Ничего, ничего, я потерплю, пока не соберем урожая, моя козочка.

Время уже перевалило за полдень, ветер посвежел и гонит с запада седые облака.

Над хлопковым полем разносятся звуки дутаров и гиджаков, и колхозники один за другим выходят из хлопчатника на большой перерыв. Собираются группами, рассаживаются вокруг котлов с горячим пловом.

Айсолтан последний раз окидывает быстрым взглядом куст: хорошо, чисто выбраны все раскрывшиеся коробочки. Но хлопок будет теперь раскрываться еще и еще, быть может, до декабря, и уже завтра, когда Айсолтан опять придет сюда, на этих кустах, так тщательно осмотренных, засмеются, закивают ей новые созревшие коробочки.

Айсолтан выходит из хлопчатника и видит, что по краю поля идет Бегенч. Наконец-то он приехал! Вырыл уж, должно быть, колодец.

Сердце Айсолтан бьется так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Конечно, ей трудно не броситься к Бегенчу, но она сдерживает свой порыв и, наклонившись над мешками, начинает перекладывать в них хлопок из раздувшихся карманов своего фартука. Однако Бегенч не очень торопится! Разве он не видит ее? Мог бы прибавить шагу!

Но Бегенч как будто хочет пройти мимо, словно и впрямь не видит Айсолтан. Тут девушка выпрямляется, смотрит на него, и Бегенч подходит к ней, протягивает руку. Он еще больше загорел там, в степи, и как будто похудел немного. Но почему он такой хмурый? Можно подумать, что он совсем не рад встрече. Как-то нехотя, сквозь зубы, отвечает на быстрые радостные вопросы Айсолтан и даже смотрит куда-то в сторону, словно боится встретиться с ней глазами. Девушка подходит чуть ближе, пытливо вглядывается в его лицо, участливо спрашивает:

— Бегенч, что с тобой?

— Ничего.

— Может быть, с колодцем дело не ладится?

— Как это может не ладиться? Колодец наславу. Такие ответы и особенно то, что Бегенч говорит каким-то чужим, неласковым голосом, обижают Айсолтан, но вид у Бегенча такой потерянный, он так не "вяжется с его резкими, заносчивыми ответами, что Айсолтан спрашивает еще мягче:

— Почему же ты такой невеселый, Бегенч?

— Так. Устал с дороги. Да, вот еще, чуть не забыл… Сазак тебе привет передает.

— Спасибо, что вспомнил.

— Он тебе там удобрение приготовил.

— Вот молодец! Я знала, что на него можно понадеяться. Только зря он до времени болтает.

— И давно вы это с ним задумали?

— Нет, не очень. Ну, да об этом после потолкуем.

— Это уж ты с ним будешь толковать. Он скоро сюда приедет с тобой повидаться.

— Со мной повидаться?

— Ну да, ему там без тебя не спится.

— Кому? Сазаку? Что ты болтаешь, Бегенч?

— Ничего. А только ты, чем зря мучить парня, поторопилась бы лучше со свадьбой!

Айсолтан широко раскрытыми глазами смотрит в упор на Бегенча.

— Бегенч! Ты в своем уме?

— Обо мне не беспокойся. А вот Сазак, гляди, как бы и впрямь не рехнулся, если ты еще долго будешь водить его за нос.

— Да при чем тут Сазак? Что ты выдумал?

— То, что я дурак был, вот что. А теперь поумнел. Твой подарок велишь передать Сазаку?

— Ой, Бегенч! Замолчи лучше!

— А что, Айсолтан? Правда глаза колет?

— Да какая это правда? Очумел ты, что ли?

— Айсолтан, ты девушка умная, прямая будто… Зачем скрытно дело делаешь? Зачем меня огнем жжешь! Я всю правду узнал.

— Какую правду? Сумасшедший ты!

— Такую, что ты с Нязикджемал уже дело сладила. Старуха чуть не пляшет от радости, той готовит…

— Так это тебе Нязикджемал наболтала?

— Нязикджемал.

— А ты и уши развесил?

Айсолтан так рассердилась, что даже уйти собралась, — разве с этим чучелом можно разговаривать! — да вдруг как расхохочется. Повернулась к Бегенчу, схватила его за плечи и давай трясти. Трясет так, что у того только голова болтается.

— Э, друг, да ты ревнивый, ревнивый… — задыхаясь от смеха, говорит она. — Вот я из тебя сейчас дурь-то вытрясу! — И, вглядываясь в растерянное лицо Бегенча, опять хохочет. — Ну, скажи на милость: Нязикджемал поверил! Да ведь я ее просто подразнить хотела, чтобы она дурацкий обычай сватовства бросила.

Отпустив, наконец, Бегенча, Айсолтан переводит дух, говорит полушутя, полусердито:

— Тоже еще, старорежимный выискался! Вот не пойду за тебя после этого! Да как ты мог таким глупым словам поверить? Как у тебя только язык повернулся эти глупые слова повторять? Так-то ты меня любишь, Бегенч?

Бегенч сжимает ее руки в своих, смотрит, не отрываясь, на ее нежное смеющееся лицо, говорит:

— Люблю, Айсолтан! Так люблю, что видишь — голову потерял. Прости.

— Ты же знаешь, Бегенч, что я тебя не только на Сазака, а ни на кого на свете не променяю, — просто говорит Айсолтан.

Ветер развеял облака, прогнал их на восток и стих. Снова весело засияло и начало припекать солнце.

Айсолтан и Бегенч сидят на мешке с хлопком и мирно беседуют. Бегенч с воодушевлением рассказывает девушке о том, как они рыли в песках колодец, как заливали его цементом; о том, как в степи открываются все новые и новые пастбища, над которыми разносятся протяжные песни чабанов и нежные переливы тростниковых дудок; о том, как весело смотреть на баранов, когда они приходят на водопой к новому колодцу и, утолив жажду, тяжело взбираются на барханы и разбредаются по степи, а на смену им приходят новые отары, и о том, как хорошо засыпать в степи, у костра, глядя на звезды.

Потом Бегенч признается Айсолтан, что Нязикджемал давно уже капнула ему в сердце ядом, — потому он и осрамился тогда, на собрании. Да и сама Айсолтан отчасти повинна в их размолвке: она только подливала масло в огонь неумеренными похвалами Сазаку.

Девушка хотя и считает ревность большим пороком, но в этот счастливый, солнечный день ей не хочется бранить Бегенча. Вместо этого она принимается рассказывать ему, как от волнения не спала ночей, когда хлопок не хотел раскрываться, и какой это был праздник, когда хлопок, наконец, раскрылся, и как хорошо идет сегодня сбор.

— Айсолтан, — спрашивает Бегенч, — скоро думаешь выполнить план по звену?

— Думаю, к концу месяца, не позже.

— А по колхозу?

— По колхозу к Октябрьским праздникам должны управиться.

— А тогда сделаем той, Айсолтан?

— Той в честь урожая, Бегенч?

— В честь урожая — это уж само собой. И еще один — наш с тобой, Айсолтан.

— А как же быть с Нязикджемал?

— Опять ты меня дразнишь, Айсолтан?

— Нет, нет, Бегенч. Только, знаешь, я с ней пошутила, а она уж и впрямь готова мне халат на голову накинуть.

— Ничего. Мы ее тоже на той позовем.

— А меня? — раздается сбоку насмешливый голос.

"Потды всегда ухитряется появляться, словно из-под земли", — думает Айсолтан и выдергивает свою руку из руки Бегенча.

— Айсолтан! Никак руку занозила?

— Да, Потды. Ты как верблюжья колючка, которая всегда вырастает там, где ее никто не сажал, — с досадой говорит Бегенч.

— А ты что такой сердитый? Устал, что ли, на мешке сидя?

— Соскучился, давно твоей болтовни не слышал.

— И не услышишь, брат. Я сам по себе соскучился. Ты спроси Айсолтан, как Потды сейчас работает. Один умный человек есть — и с тем теперь поговорить некогда. И в светлый день и в темную ночь на трехтонке хлопок вожу. Такая, брат, горячая пора! Ну, а у вас как план выполняется? Который мешок хлопка прессуете?

Айсолтан вскакивает, смотрит на мешок: хлопок в мешке и вправду изрядно примялся.

— Не твое дело. Ступай куда шел! — сердито восклицает Айсолтан, стараясь скрыть смущение.

— Ну вот, всегда так! Одному — мед, а другому — солому в рот. Вам с Бегенчем — мешок, а мне — вон пошел! Несправедливость! Сердце так болит, так болит… Пожалуй, до вашего тоя не заживет.

— Потды! Ты зачем сюда пришел? — спрашивает Айсолтан.

— За Бегенчем.

— Откуда ты знал, что Бегенч здесь?

— Айсолтан! Меня уже лет тридцать как перестали в пеленки заворачивать. Ты здесь, на хлопке? Здесь! Значит, и Бегенч тоже где-нибудь здесь. Где ж ему еще быть? Поехали, Бегенч, обвезу.

— Ступай, Потды, у меня есть машина.

— Ну, все кончено. Пропал парень. Погиб для общества, оплетенный черными косами Айсолтан. Ой, горе, братцы, горе!

Оставшись вдвоем с Айсолтан, Бегенч говорит:

— Завтра я опять уеду в пески, Айсолтан. На колодце еще много дел.

— Опять уедешь? Что ж, прощай, Бегенч. Желаю успеха. Жаль, что тебя не будет здесь: хлопок раскрывается…

— Да… Хлопок раскрывается…

С минуту они стоят молча, прислушиваясь к веселому шелесту, глядя на безграничное пространство хлопкового поля, на приветливо кивающие из-за листьев, чуть колеблемые ветром белые коробочки.

— Пойду работать, Бегенч.

— Прощай, Айсолтан.

— Прощай, Бегенч.

Но Бегенч не уходит. Он делает шаг вслед за Айсолтан:

— А вечером… Разве мы не увидимся, Айсолтан?

— Вечером?.. Хорошо… После девяти.

— Где? Я приду к тебе домой, Айсолтан. Можно?

— А что скажет Нурсолтан-эдже? — лукаво улыбаясь, спрашивает девушка.