Бабочка

Глава 9

— Где ж тебя носило-то, Семён? На тебе места живого нет, — Борщ, с зажатой в зубах сигаретой, смотрел сквозь окно из толстого стекла на лежащего в операционной медблока полумёртвого сталкера, найденного во время утреннего обхода неподалёку от Базы.

Гвоздь лежал на операционном столе без сознания, находясь под действием снотворного. Борщевский хоть к медицине отношения и не имел, но понимал, что болевой шок сталкеру светит в полном объёме — многочисленные термические и химические ожоги проступали на его коже разноцветными пятнами, порой образуя причудливые узоры, тонкие разрезы, сделанные неизвестно чем, чередовались с рваными ранами, нанесёнными каким-то зверьём. Завершало картину пулевое ранение, к счастью навылет, с которым Гвоздь умудрился, по всей видимости, справиться сам, не допустив большой кровопотери. Борщ прикинул и пришёл к выводу, что попал Сеня в руки местных эскулапов надолго.

— Я, конечно, не могу ничего гарантировать, но по первым результатам анализов у него нет никаких явных признаков заражения и облучения, — Витальич, бывший полевой медик, собирал свой инструмент. — Ободрали и разукрасили его серьёзно, не спорю, но жить будет. Подлатаем, подлечим. Анализы повторю позже, но пока что я бы его поместил в изолятор. Борис, сам всё понимаешь. Да, список нужных артефактов я тебе позже занесу, но пока с уверенностью могу сказать — три Души, Шаль и Ёжик нужны в самое ближайшее время. Одной традиционной медициной тут не обойтись.

Борщ кивнул и двое сталкеров из охраны, бывших по совместительству санитарами, увезли пострадавшего. Делать тут больше было нечего, и Борщевский отправился в свой кабинет, где достал из ящика стола древний гранёный стакан, бутылку водки, поставил их на стол, сел в кресло и задумался.

— Как же тебя так, Сеня, на что ж вы набрели-то? — Борщ налил полстакана и выпил залпом, не закусив, — Ну да ничего, скоро барахло твоё дезинфицироваться закончит, вот и посмотрим, что там с вами произошло.

Борщевский почесал затылок, поставил кипятиться чайник, снял трубку телефона и набрал номер столовой.

— Коль, там Вася далеко? Скажи, чтобы ко мне зашёл. Чего? Дам мне пофиг, кто за стойкой останется. Сам становись, зря он тебя на это дело натаскивал, что ли? Ах откуда я это знаю? Работа у меня такая, всё знать. И что, что ты охранник? Этих охранников стада вокруг шляются, только свистни — в очередь выстроятся. Коля, ты в курсе, что такое карьерный рост? Хватит прикидываться глупее, чем ты есть. Тоже мне, шаровик-затейник нашёлся. Коля, не дури, а то ведь и правда за периметр отправлю, не для того я тебя оттуда сюда приволок. Давай там, повышай квалификацию, осваивай дополнительную профессию и чтоб без шалостей. Мне тут нафиг не нужны специалисты узкого профиля. Всё.

Борщевский с грохотом бросил трубку. Аппарат жалостливо звякнул. Через пару минут в дверь робко постучали.

— Не заперто, — гаркнул Борщ.

— Вызывали? — робко и заискивающе поинтересовался стоящий на пороге Бармен Вася.

— Ты заходи, присаживайся, скоро чай будет. Водочки вот могу налить, если хочешь. Разговор нам долгий предстоит, да и дела ждут нелёгкие.

Вася закрыл дверь, взял стул и направился к столу. Стороннему наблюдателю, окажись такой в помещении, могло показаться, что по мере удаления от двери у Васи выпрямлялась осадка, а из взгляда исчезала придурковатость.

— Вот смотри, Вась. Сколько лет уже аппарату, — Борщевский покосился на телефон, — а до сих пор работает.

— Что вы в нём нашли, Борис Филиппович, не понимаю, — Вася наливал водку, попутно глядя на телефон, — древний он, как помёт птеродактиля, да ещё дисковый, и трубка у него тяжёлая.

— Меня самого он мне напоминает, — Борщевский тем временем заваривал чай в фарфоровом чайнике, который, судя по виду, возрастом от упомянутого телефона ушёл недалеко. — Такая же древность, рухлядь даже, можно сказать, а всё работает и работает. Современный бы здесь уже сгорел бы раз двадцать, а этому хоть бы хны. Из Припяти приволокли, если что. Подарок, своего рода, от близких друзей. Раритет-с. Умели раньше делать вещи. Да не ссы, он не фонит. Вася понимающе кивнул и опрокинул стакан. Борщ тем временем доставал чашки.

— Устал? — поинтересовался он у подчинённого.

— Не то слово, Борис Филиппович. Бармен — водки. Бармен — закуски. Бармен, бармен, бармен… жрут как свиньи, столы проще выкидывать, чем после них потом протирать. Хотя это всё мелочи. Неужели так обязательно мне при этом изображать придурка?

— Вот именно, что необходимо, иначе количество народа, у которого по пьяни развязывается язык, снизится в нашем скромном заведении до нуля. Как тогда прикажешь свежие новости узнавать?

— Да я понимаю, но всё равно. Только у вас могу самим собой побыть, и то не всегда.

— Вот именно поэтому мы с тобой сейчас здесь и сидим, а когда закончим, то ты культурно пойдёшь к себе и ляжешь спать. И я проконтролирую, чтобы ты пошёл именно к себе, а не неизвестно куда для дальнейшего продолжения банкета.

На столе задребезжал телефон. Глаза у Борща загорелись, и он с хищным выражением лица поднял трубку.

— Угу. Продезинфицировалось, говоришь? Делай контрольные замеры и тащи сюда. Всё тащи сюда. Да, ты не ослышался — и железо, и тряпки. Вообще всё, что на нём и у него при себе было. Коменданта не зови — это лишнее. Потому что лишнее, я сказал. Всё.

Борщ довольный развалился в кресле и скрестил руки на животе. Глаза его лучились радостью.

— Закончили, наконец, сейчас принесут. А пока несут, мы с тобой, друг Василий, будем пить чай.

После второй чашки перешли на более горячие напитки. По мнению обоих, перспективы у Первой Базы вырисовывались нерадостные — вчера её покинули последние представители сталкерской группировки Долг, потому вопрос охраны и безопасности вставал ребром. Идея приманить на место Долга Свободу по определению признавалась нереальной — та ушла ещё четыре дня назад. Будущее виделось исключительно в мрачных тонах.

Через двадцать минут в дверь снова постучали. Вася печально вздохнул (он понял, что продолжение попойки с начальником откладывается на неопределённое время, а так хотелось отдохнуть и расслабиться), вновь нацепил на себя лицо человека, с детства небогатого интеллектом, и отправился её открывать, Борщевский же начал перебрасывать всё имевшее отношение к чаепитию со стола на сервировочную тележку. Тем временем Вася перекинулся парой слов со стоящим у двери человеком, принял от него два холщёвых мешка, закрыл за ним дверь и обернулся. Борщ кивнул головой в сторону уже пустого стола.

Вещей было, прямо сказать, не так уж и много — стандартный сталкерский набор, комплекты для оказания медицинской помощи в полевых условиях, сухие пайки и прочее, необходимое для экспедиций, но сейчас абсолютно ненужное ни своему владельцу, ни тем более Борщевскому. Особенно опечалил комп — Гвоздь, по всей видимости, успел заблокировать устройство так, чтобы извлечь информацию из него смогли только его бывшие коллеги или же он сам. Жестом показал Васе, что всему этому мусору на столе не место, убрал гвоздёв комп в ящик стола и задумался.

— Расскажи-ка мне пока, друг Василий, ещё раз про то, о чём вы говорили с Гвоздём во время вашей последней встречи.

Вася снова печально вздохнул и уныло начал рассказ, который, на его памяти, Борщ из него вытягивал уже пятый раз. Что нового мог подчерпнуть начальник из сего повествования — он не представлял, но знал, что причины этого могут быть какие угодно, только не забывчивость руководства. Борщ слушал это повествование с непроницаемым лицом, попутно карябая что-то на замусоленном листке бумаги.

— Значит так, — оборвал он Васю посередине рассказа и протянул ему листок, — дуй к Витальичу с этой вот писаниной. Пусть пишет заявку на нужные артефакты. Как напишет — идёшь в хранилище, забираешь контейнеры и приносишь ему. Кладовщикам я сейчас позвоню, они заранее всё подготовят. Как закончишь — от Гвоздя ни на шаг, он мне сейчас живой нужен. Могу поспорить, что Сеня комп свой заблокировал нарочно, чтобы случись что — получить относительно нормальное лечение. И перестань прикидываться дураком — это тебе теперь долго не понадобится. С этого момента главный по тарелкам и рюмкам теперь Коля, а нас с тобой ждут более серьёзные дела.

Потянулись дни и ночи наблюдения за состоянием пострадавшего. Вася, стремясь выполнить указание начальника буквально, приволок в медблок раскладушку. Витальич поначалу шутил, что кое-кто брезгует его гостеприимством, предлагая в качестве спального места один из операционных столов, завезённых на Базу ещё во времена её основания, однако затем перестал. В первый же день наблюдений Вася не выдержал скуки процесса и затребовал у Борща какой-нибудь литературы, понимая, что о развлечениях речи быть не может. Случайно подслушавший этот телефонный разговор Витальич, про патологанатомичность чувства юмора которого слагали легенды, предложил Васе выбор между любовной мелодрамой, непонятно как попавшей не то что на Базу, но вообще на Аномальные, и документацией по свойствам артефактов. Вася тоже был не лыком шит, потому с глумливой улыбкой, изобразив дрожь в руках, потянулся к изрядно потрёпанной книжке, на обложке которой слащавый зализанный брюнет держал в своих объятьях накрашенную длинноволосую блондинку в красном платье, стремясь, по всей видимости, слиться с ней, для начала, в страстном поцелуе. Витальич, увидев это, выматерился, Вася же записал себе одно очко в актив, гнусно хмыкнул и твёрдым жестом взял папку с документацией.

Вечером врач предложил отметить «новоселье». Пришёл Борщевский, в сопровождении Коли, несшего с собой разную снедь, накрыли стол. Колю Борщ буквально сразу отправил назад, указав, что теперь тому надлежит носить в медблок завтраки, обеды и ужины для нужд местной медицины. Вася смекнул, что поселился он тут, по всей видимости, надолго, но испытал от этого скорее радость — папочка, полученная им от Витальича, оказалась куда более увлекательным чтивом, нежели всё то, что он читал до этого. Опять же кормят, наливают, тепло и есть где поспать. Чего ещё для жизни нужно-то?

На следующий день состояние Гвоздя не изменилось — обёрнутый в Шаль, под которой просвечивали Души, он всё так же лежал на столе, подключенный к аппаратуре жизнеобеспечения. Над всем этим молчаливым великолепием в воздухе парил Ёжик, изредка наводя помехи на дисплей аппаратуры. Вася первым делом прочитал про те артефакты, которые Витальич использовал для лечения пострадавшего, чтобы нагляднее понимать суть происходящего, и начал периодически подкатывать к врачу для уточнения полноты информации. Тому это было приятно — какой-никакой, а собеседник, да и по делу спрашивает. Вечером снова закатили попойку, причём скорее от безделья, нежели по какому либо поводу. Витальич в процессе заявил, что сталкерские байки с историями из местной медицины не идут ни в какое сравнение и решил это подтвердить делом. То есть словом.

— Это ещё до тебя случилось. Был тут у нас некто Лёня Болт, так знал бы ты, как он своё прозвище получил. Вот представь, — изредка икая, попутно дирижируя вилкой с насаженным на неё солёным огурцом, вещал уже малость поддатый Витальич, — притаскивает, значит, этот Лёня как-то с выхода елду. Ну то есть не елду, а артефакт, но выглядит натурально как елда. Мужика, понятное дело, сразу поднимают на смех. Уж на что Филлипыч у нас кремень, а и он не выдержал — тоже заржал, хотя знал, что такого доселе не приносили ещё. Лёня прикинул, какое прозвище за ним теперь, скорее всего, закрепится, на всех заранее обиделся, Борща послал чуть ли не в открытую и толкнул этот артефакт кому-то налево. В те времена проще было — около Аномальных народа много ошивалось разного, клиента при желании найти можно было легко.

— А клиент ему, — врач пытался подцепить в банке очередной огурец, — попался то ли тупой совсем, то ли посредника себе такого тупого нашёл. Как увидал, на что этот артефакт похож, так сдуру решил, что это от женского бесплодия лекарство. Сказок вокруг Аномальных сам знаешь, всегда много гуляло, поначалу сюда чуть ли не с паломничествами катались от неизлечимых болезней лечиться. Мало им экстрасенсов в телевизоре было.

— Я, собственно, откуда эту историю знаю-то, — нечеловеческое упорство эскулапа наконец-то одержало победу над очередной упрямой сельскохозяйственной продукцией. — Пациентку с этой штукой, сам понимаешь в каком месте, тогда к нам и доставили. Я в то время ещё за пределами Аномальных в одной из местных институтских больничек работал, а с чего всё началось — мне уже Филлипыч позже рассказал. Бабе сильно повезло, что штука не фонила и вообще оказалась безобидной, иначе сам понимаешь, какие могли бы быть последствия. Вот не поверишь — справедливо Лёня своё прозвище получил. Народ у нас хоть и суровый, но меру знает. Действительно, основой у артефакта оказался болт, покрывшийся от пребывания в аномалии чем-то вроде накипи. И эта накипь в известном месте у бабы той вступила в реакцию с… не гинеколог я, короче что там у них есть, и отошла. А кому всё это выскребать? Врачам, конечно же. Выскребли, такая наша работа. Бабу потом в Москву отправили, в центральную институтскую, так что чем всё для неё закончилось я не знаю, но некоторое время на Базе ещё бродила хохма про найденную в аномалии гайку соответствующего вида. А вот было ещё такое… Вася слушал и пьяно кивал.

Прошла неделя. Состояние Гвоздя не изменилось. Вася выбил у Борщевского пропуск в лабораторное хранилище с целью посмотреть на артефакты, про которые он читал, вживую и тот неожиданно легко на это согласился. Из хранилища Вася вернулся с круглыми глазами и поинтересовался у Витальича на предмет других папочек, подобных той, с содержимым которой он ознакомился на прошедшей неделе. Тот ехидно ухмыльнулся и желаемое выдал. Рассказы врача, в процессе перекуров, сменились с местного фольклора на повествования об артефактах.

— Вот ты смотри, — по курилке расползался едкий табачный дым от сигарет медика, — у нас же здесь лаборатория по сравнению с центральной институтской как деревенская поликлиника против ЦКБ. Что-то мы делать можем, базовый анализ тот же, но у нас ни возможностей, ни оборудования, ни людей, опять же, для проведения детального исследования попросту нет. Принесут с выхода какую-нибудь хреновину, мы её осмотрим и дальше отправляем. Мой предшественник рассказывал, что раньше оно проще было, пока Институт своими силами справлялся, а как начали со стороны народ привлекать, так началось. Хотя чего я тебе это рассказываю — в столовке ты сталкерских баек на несколько жизней наслушался поди. А проверять это дело как? И на ком, что самое главное? К слову, ту же Шаль вообще к артефактам не относили, думали, что разновидность паутины или аномалия какая, пока в неё собака, которую жаркой зацепило, не влетела. Собачке вслед стрелять не стали, то ли пожалели, а скорее решили, что сама загнётся, не от одной аномалии, так от другой. Хорошо, что народ у нас наблюдательный, собачку запомнил и, что немаловажно, вспомнил, когда её позже подстрелили. Было б где на выходе — ни в жисть не узнали бы, но тут всё у самой Базы происходило. Соответственно разговоры, слухи, а в результате через некоторое время в Шаль завернули одну из крысок, которых огнём из канализации гоняли. Шерсть у крыски так и не отросла, но вот ожоги прошли. И в результате у нас сплошная польза и прогресс. Про Кислые Щи уже читал? Прочитаешь, куда ты денешься, а с ними похожая история была, в том плане, что всё случайно открылось. Образуется, по всей видимости, от холодца, поскольку кроме как от него такому ядрёному химическому коктейлю образоваться больше и не от чего. Сталкеры долго хохмили, что «идёшь и видишь — лежит гавно и светится». Его и не таскали, поскольку он контейнеры гробил — не любит он металлы. Пару раз попробовали, потом плюнули на это дело. Новаторами, традиционно, выступила молодёжь — то ли кто по дурости, а скорее по пьяни, поспорил, что принесёт «кусок светящегося дерьма», но решил спорщик в качестве контейнера использовать керамическую ёмкость. Может и раньше кто до подобного додумался бы, но с такими ёмкостями здесь туго, да и желающих их с собой таскать вряд ли бы нашлось — представь, что будет, если она в контейнере разгерметизируется. Хорошо, если только контейнеру кранты, а ведь и несуна зацепить может так, что мало не покажется. Витальич достал из пачки ещё одну сигарету.

— Спор тот несун выиграл, соответственно встал вопрос — что с артефактом делать-то? Крыски от него шугаются и мрут, пользы — ну явно никакой, только материал переводить. И опять же — случайность. Притащили мужика с гангреной — навернулся в каких-то развалинах, ногу себе капитально разодрал, и несколько дней там провалялся, его и нашли-то случайно, как только до Базы тащить решились. Головой он, видно, тоже ударился прилично, поскольку когда услышал про ампутацию, то не придумал ничего лучше, как всадить себе обезболивающего и вывалить на пострадавшую конечность Кислых Щей, где только раздобыл. Вот тут чудеса и начались — стол, понятное дело, проело насквозь, но вот нога у мужика мало того, что цела, так ещё и гангрены как не бывало. Сбежались все лабораторные, предшественник мой смотрит на всё это и не верит своим глазам — лично же до этого Щам крысу мёртвую скармливал, по всем раскладкам мужик должен без ноги лежать, ан нет — в столе дыра, нога есть, а гангрены нет. Визгу поднялось — прорыв в медицине, доклады, кандидатские, гранты… слухи, само собой, тоже поползли. Все срочно начали керамическими ёмкостями затариваться, контейнеры дорабатывать. Светящееся дерьмо таскать начали чуть ли не вёдрами. Эйфория эта продолжалась до того момента, пока за периметром другому пациенту с той же болячкой Щи ногу не отъели. Снова визг, но уже с другим знаком. Комиссия нагрянула, но предшественник мой тоже не лыком шит был — у него и документация соответствующая имелась, и результаты анализов, которые до того фертеля взять успели, даже видеозапись из медблока со всеми разговорами он скопировал на всякий случай. Врач закашлялся, забычковал сигарету и продолжил.

— Позже, к счастью, до правды докопались, когда тот мужик от лучевой болезни кони двинул. Щи, как выяснилось, меняют свои свойства при контакте с облучённой органикой. Облучённый металл они так же жрут, а вот с органикой начинается другой разговор — не сказать, что оживляют, но некротические фракции убирают. Только необходимая для такого эффекта доза должна быть такой, что потом всё равно одна дорога остаётся — на небо. Мужик же тот чуть ли не под кожу себе загнал коктейль из каких-то артефактов, потому и протянул так долго. Подозреваю, что там помимо чего-то оздоравливающего и выводящего радиацию был ещё какой-то компонент, но вот шут его знает, какой. Ладно, затянулся у нас перекур. Я тебе как-нибудь про совмещение артефактов расскажу, но потом.

Вечером в медблок нагрянул Борщевский, вид имевший весьма задумчивый. Витальич с Васей в тот момент как раз собирались ужинать и привычно накрывали стол на три персоны — начальство последнее время предпочитало трапезничать по вечерам в их обществе. Васе подумалось, что в принципе сложилась неплохая традиция, и недурно бы было её сохранить впредь, но вслух мысль высказывать не стал. Ему, как и Витальичу, было интересно, какие новости принёс Борщ в этот раз. А новости явно были, и при том немаловажные. Врач посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.

— Что-то ты, Филлипыч, какой-то совсем понурый. Не бережёшь себя. Или случилось что?

— Я уже ничего не понимаю, мужики, — наконец заговорил Борщ. — Вот ты, Витальич, меня давно знаешь. И жизнь нашу тут знаешь. Аномальные это конечно аномальные, но основные моменты давно сложились и устаканились. Предсказуемость даже появилась, в каком-то роде…

— Не тяни, а? Говори как есть.

— А, фиг с ним. Сегодня с большой земли скинули сообщение. Движется к нам сюда конвой.

— Нас брать, что ли?

— Да нет. Научники, причём забугорные.

— Эти-то что здесь забыли? — врач жестом показал Васе, что время звона стаканов ещё не пришло. — Или какой-то светлой голове наверху пришла идея сбагрить Аномальные шо ту Аляску?

— Я скорее поверю в то, что там случилась революция или же народились ещё одни Аномальные.

— Такой большой, а в сказки веришь, — поморщился врач.

— Я уже не знаю, во что верить, а во что нет. Завязки мои конечно хорошо пошерстили, да не все, кое-кто ещё остался. По их словам действительно выходит, что там наверху кому-то прилично вломили, причём не только у нас. Огласке это всё не предаётся, но на кордонах теперь новое указание — брать только живыми и обеспечивать максимальный комфорт. Идиотизм, да?

— Я же говорю, сказки и замануха. Билет в один конец. Ночь поспишь на чистом белье, а утром тебя после допроса в этой же простыне и закопают.

— Кстати, поздравляю с новым назначением на должность. И тебя, Вась, тоже.

— Чего? А подробнее?

— Куда уж подробнее, — Борщ призадумался, затем махнул Васе, мол «давай». — Шарагу нашу как будто восстановили и спешно пытаются в неё вернуть всех специалистов. Тех, кого найти удалось, само собой. Насильно, причём, никого не тянут…

— Бред же, Борис, ну полнейший бред, — взвёлся врач. — Мы сидим тут, изолированные от внешнего мира полностью. Вся информация, которую ты получаешь, идёт даже не через спутник, а по проводам, проложенным под землёй чёрти когда и непонятно почему ещё не сгнившим. Нам будут скармливать то, что нужно им, и ты никак это не проверишь. Никак, понимаешь? Элементарно могли отловить часть наших, которые были к тебе близки, и заставить их говорить то, что нужно, а не то, что есть на самом деле. И я вполне допускаю, что завтра действительно придёт научный по виду конвой, более того — они будут вежливые и неагрессивные… ровно до того момента, пока не получат всю необходимую информацию, после чего за жизнь всех присутствующих на базе я не дам крысиного хвоста.

— И что ты предлагаешь? Всем, кто сейчас на Базе, по-быстрому сваливать, пока есть возможность, или же встать в ружьё?

— Хотя бы рассказать людям про то, что здесь может случиться завтра, следовало бы.

Борщевский почесал подбородок и задумчиво посмотрел на Васю. Тому этот взгляд не понравился.

— Мне вот, друг мой Василий, тоже всё это не нравится. Иди к коменданту и передай дежурному, чтобы объявлял по громкой связи общий сбор в столовой. Как закончишь — двигаешься туда же. Витальич, запираешь тут всё и идешь со мной. Пациента придётся оставить без присмотра — за ночь с ним ничего не случится, а если и случится, то видать судьба у него такая. А нам свою судьбу делать надо.

В столовую Вася пришёл одним из последних, но раньше Борщевского. Взял стул, тихонько присел за один из пустых столов… Разошлись спустя два часа.

— Ну мужики, ну молодцы, — Витальич менял капельницу. — Думал, хвосты подожмут и разбегутся по утру кто куда, а оно вон как вышло. Мне вот даже померещилось, что не люди у нас там были, а какие-то порождения Аномальных. Это ж надо такое сказать — наш дом здесь и другого у нас нет. И ведь не могу с ними не согласиться — сам такой же, прикипел к этому месту. Да и ты тоже, иначе уже давно сбежал бы.

— Да куда бежать-то? — Вася доставал из контейнера очередную Душу. — До периметра ещё добраться надо, а что там ждёт? На нас же как на чумных смотрят. Хоть обвешайся справками о состоянии здоровья, а всё равно обходить будут. Даже родные за изгоя держать станут. Все, кто хотели, ушли уже давно. Остались те, кому идти некуда.

— Это ты верно подметил. Кстати, большую часть тех, кто вчера пришли, я помню по Институту. Не отпустила их Зона. А ведь возможно и действительно — наше место здесь.

— Я, кажется, параноиком стал. Два месяца назад на вчерашнее известие мне было бы посрать — мало что ли народа разного к нам каталось? Недели три назад я бы отнёсся к нему с радостью — в верхах одумались и всё будет как прежде. А сейчас я почти на сто процентов уверен, что под обличием научного конвоя окажется какой-нибудь спецназ, который здесь не оставит камня на камне. И объяснить не могу, почему такое чудится.

— А потому, что это всё слишком хорошо, чтобы быть правдой, — врач колдовал над аппаратом жизнеобеспечения. — Ну да ладно, Сеню мы вроде подготовили. Максимум, что бельё изгадит непроизвольно, или отойдёт, но тут уже мы решать не вольны — не до него сейчас. Ох народ и прибарахлится — Филлипыч институтский НЗ раскрыл, а там такое вооружение… закругляйся, нам ещё закладку из артефактов во дворе делать предстоит и гвоздей по земле разбросать нужно. Вот уж не думал, что Борщевский у нас самоубийца, но задёшево мы его не отдадим.

Утро Вася встретил на крыше одного из самых удалённых и заброшенных зданий заводского комплекса. Рядом, в обнимку с гаусс-винтовкой, храпел Витальич. Васе оставалось только радоваться, что нет дождя — промозглый ночной воздух комфорта не доставлял, вынуждая бывшего бармена попеременно открывать термосы с чаем и кофе. Выспаться толком не получилось — полночи База готовилась к встрече гостей. Васю, как «небойца», в компании пары бывших институтских технарей, отправили рассыпать во дворе гвозди. Смысл этого действия раскрылся ему позже, когда в центре двора, под чутким руководством Витальича, было врыто некое подобие мины, к которой вместо взрывчатки была прикреплена спайка из нескольких артефактов. Подразумевалось, что при срабатывании эта штука должна будет создать вихрь, с той лишь разницей, что вместо воздушных течений вихриться начнёт магнитное поле. Технику, понятное дело, — комментировал Витальич, — эта штука не закрутит, а вот гвозди… Вася поежился.

В прожекторах на административном здании меняли лампы, но зажигать их почему-то не спешили. Помощник коменданта определял огневые точки, а сам комендант, на пару с Борщевским, потрошил институтский НЗ, выдавая защитникам амуницию и боеприпасы. Васе вручили странного вида оружие, похожее на гаусс-винтовку Витальича, однако как им пользоваться не объяснили, сославшись на то, что задачей бывшего бармена будет выполнять приказы врача. Так оно, дескать, будет безопаснее для всех.

С другой стороны бордюра крыши, в нескольких метрах от проёма под водосток, сквозь который можно было наблюдать происходящее во дворе Базы и который предполагалось использовать в качестве амбразуры, врач повесил какой-то артефакт. На вопрос Васи о том, как эта штука работает, он объяснил, что буде события пойдут по плохому сценарию, то вражеским снайперам придётся стрелять сквозь свет маленького солнца. Васю перспектива стрельбы, особенно в сторону себя любимого, не вдохновляла совершенно.

Закончив все приготовления, решили поспать, однако к Васе сон не шёл. Он сидел на спальном коврике, укутавшись в спальник, и курил, глядя на играющиеся вдалеке электрические аномалии. Ощущение обречённости накрыло его с головой. Отогнать мрачные мысли по поводу будущего утра не получалось. Чернота ночи постепенно уступала место утренней серости.

Пискнула рация — комендант проверял огневые точки. Витальич заворочался, проснулся и потребовал себе утреннюю чашку кофе. Вася достал пакет с бутербродами.

— До вечера ведь торчать тут можем, — рассуждал врач, отхлебывая из кружки. — По ночи они вряд ли поехали, скорее всего только вышли, а путь до нас неблизкий. Ты, главное, не бойся. Ствол тебе Борщевский знатный выдал, дел им много наворотить можно. Позавтракаем, тогда я тебе и объясню, что к чему.

Сквозь облака постепенно начало проглядывать солнце. Спальные мешки расстелили для просушки тут же на крыше. Витальич в весьма скупых фразах начал рассказывать Васе про то, как пользоваться выданным тому необычным оружием, при этом почему-то не особенно сильно вдаваясь в технические подробности и даже как будто избегая их. Вася в оружии разбирался слабо, но подобную винтовку он видел впервые, даже несмотря на то, что имел доступ в борщёвскую оружейку, потому решил попытать врача на предмет более подобного рассказа, однако неожиданно для себя натолкнулся на почти явный отказ. Причины подобной скрытности, в свете насыщенности полезной информацией недавних лекций об артефактах, были Васе непонятны, а хитрый Витальич угрюмым голосом отмахался аргументами из разряда «..всё потом расскажу..» и нервными «твоё дело будет не думать, а чётко выполнять мои команды».

К полудню не изменилось ничего, только что окурков на крыше приросло количеством. Витальич периодически осматривал окресности в бинокль, порой бурча что-то себе под нос. Вася заскучал и решил докопаться до врача на предмет возможного развития событий. Тот сплюнул и уклончивыми фразами поведал, что не хотел бы оказаться на месте гостей, буде им приспичит выказать агрессивность. Причём, как понял Вася, вихрь из гвоздей был ещё самым мягким «приветствием», а самая красота заключалась в тех необычных лампах, способных создать радиоактивное излучение настолько колоссальной интенсивности, что во двор не сунется потом даже самый безмозглый мутант — Борщевский явно собрался если уж и помирать, то даже не с музыкой, а со светомузыкой. Где он разжился подобной иллюминацией, оставалось только догадываться, поскольку Витальич эту тему развивать дальше не захотел. Спустя пару часов рация ожила.

— Отбой, мужики, — прорвался сквозь помехи голос Борща, — веселье отменяется. Кто-то нашим гостям устроил встречу раньше нас.

— Ох ты ж мама родная, ну и бойня, — не смог сдержать эмоций Борщевский, глядя на дно ложбины, где находилось то, что осталось от конвоя. — Какие будут мнения?

— Я конечно не Шерлок Холмс, но сдаётся мне, что по какой-то причине они положили сами себя, — Витальич также пристально смотрел в бинокль на то, что ещё недавно было конвоем из четырёх бронетранспортёров. — Вот только странно, что мы этого не услыхали. Шум должен был знатный подняться.

— Ну почему не услыхали? — присоединился к обсуждению комендант. — Дозорные услыхали, это главное. А так это всё в низине случилось, холмы те же, не близко, опять же, вот звук до базы и не дошёл.

— Но, по моему мнению, это всё очень сильно похоже на контролёрские шуточки, — продолжил он. — Скорее всего, зацепил мутант экипаж первой брони и заставил его открыть огонь по своим. Во второй и третьей броне понять ничего не успели, первая же им в это время вынесла сначала орудия на башнях, а там и их самих вероятно. Четвёртая оказалась проворнее, рванула с дороги, но кто ж знал, что там воронья плешь. Хмм, странно, а ведь у них на радарах она высветиться должна была. Разберись теперь — может просто запаниковали, с управлением не справились, потому в ней и очутились.

— Вот только Контролёра нам под боком не хватало, — проворчал Борщ.

— А ведь вполне логично, — поддержал коменданта Витальич. — По крайней мере, объясняется, почему первая машина открыла стрельбу по остальным. Внутрь полезем?

— А то ж, — ухмыльнулся комендант. — Не с пустыми же руками они к нам ехали. Первая, тем более, даже целая, наверняка и на ходу. Бэтр нам не помешает уж точно. Можно попробовать их в автопоезд объединить, тогда и две остальных на базу притянем — какие-никакие, а запчасти. И я тебе напомню, Филлипыч, что с какой целью к нам в гости ехали эти супермены — по-прежнему неизвестно. Ну, начали. И да, ты, Филлипыч, с Витальичем остаётесь здесь — мне жертвы на производстве не нужны, особенно в командном составе.

— Ассистента моего возьми, — Борщевский понимал, что при всех своих управленческих качествах боец он никудышный. — Должен же я если не видеть, то хотя бы слышать, что там творится.

— Его взять могу, — с неохотой согласился комендант, — но пусть под ногами не путается.

Группа из нескольких сталкеров, под предводительством коменданта, направилась в низину, а спустя десять минут рация Борщевского заговорила дрожащим васиным голосом о том, что «в Багдаде всё спокойно» и, дескать, можно спускаться. Фоном васиному голосу выступал чей-то обильно сдобренный идиоматическими оборотами монолог на тему кровавой бани, а также звуки рвотных позывов.

От идеи тащить на базу второй транспортёр Борщ отказался сразу же, едва увидел его салон с тем, что осталось от экипажа машины. Всё, что могло внутри машины быть разрушенным — было разрушено. А вот третий транспорт, не говоря уж о выказавшем буйный характер первом, выглядел на удивление целым благодаря тому, что в момент начала обстрела фактически оказался прикрыт вторым, который и принял основной удар на себя. Боковой люк его был открыт, внутри же, как и в первом бронетранспортёре, людей, или того, что от них могло остаться, не обнаружилось. Версия коменданта косвенно подтверждалась и Борща это не радовало. Он осмотрелся, и…

Тем временем Вася, незаметно для себя самого, как будто выпал из реальности. Нет, окружающий его пейзаж не изменился ни на йоту, в отличие от мировосприятия. Ещё минуту назад он был готов от страха наплевать на всё и припустить на Базу, осознавая, что позже Борщевский его, в лучшем случае, выставит за ворота, но сейчас на смену ужасу пришли умиротворённость и равнодушие к окружающим, включая себя самого. Конвой повстречался с Контролёром — бывает. Сами знали, на что идут. Второй и четвёртой машинам не повезло… хотя это ещё вопрос, кому не повезло больше — их экипажи умерли быстро, а вот остальных наверняка увело за собой одно из самых жутких порождений Аномальных Территорий. Но увело-то оно их, а не Васю. А даже если бы Вася оказался на их месте, то какая разница — ему было бы уже всё равно, что там происходит с его телом.

В какой-то момент перед ним возникло лицо Витальича, что-то остервенело кричащего. Васю накрыло непонятное блаженство и единственное, чем он смог ответить, была придурковатая улыбка. Судя по всему, Витальича это не устроило, поскольку в следующий момент Васе пришло в челюсть, а несколькими мгновениями позже реальность стала восприниматься более адекватно.

— Филлипыч, валить отсюда надо, — лицо врача не предвещало ничего хорошего. — Студента твоего видишь как сморило? Сам догадаешься почему?

— Не маленький, вижу, — Борщевский, хоть и старался не подавать виду, но был явно напуган. — К машинам.

Двое сталкеров, с которыми Васю отправили «в разведку», запрыгнули в первый транспортёр, и уже через несколько секунд он взревел могучим рыком, выплюнув облако выхлопа. Борщ с Витальичем не заставили себя ждать и также полезли внутрь бронемашины, потащив туда и Васю. Кто-то побежал к уазикам, на которых отряд приехал в это место. Вася не мог понять, к чему вся эта суета.

— Филлипыч, вот ты честно признайся, — лицо врача не выражало ничего хорошего, — ты знал, что твой ассистент настолько восприимчив к пси-излучениям?

— Да не знал я, — Борщевский был явно удивлён. — Если б знал, так вообще бы не взял. Я его за пределы базы не выпускал-то ни разу.

— Эээээ…. Ыыыыыы, — Вася хотел что-то сказать, но не мог подобрать слов.

— Тихо, студент, тихо. Скажи спасибо, что ещё живой. Хотя это нам тебя нужно благодарить, — смягчился Витальич. — Если бы не ты, повисли бы мы все у Контролёра на поводке. А так не ссы, ничего страшного не случилось. Вроде не случилось.

Непонятная эйфория постепенно отступала, уступая место обыденному серому миру. Знание вселенской истины едва заметно подменялось вопросами, не имеющими ответов, а непонятная радость замещалась унылым восприятием действительности. Незаметно начало клонить в сон.

— Э, студент, не спать. Не спать, — в глазах Витальича отчётливо проступил страх. — Не спать, слышишь?

— Я…. слышу, — Вася не узнал свой голос. — Я… слышу вас. Я… слышу… Свет перед его глазами померк…

…однако через некоторое время появился вновь в виде одного из светильников в медблоке. Вася не знал, сколько он проспал, или если быть особенно точным, провалялся без сознания. Мысль, что его не бросили, а дотащили до Базы и, судя по всему, собираются лечить (правда непонятно от чего) принесла успокоение — не всё так плохо, как могло бы быть.

— И всё же ты думаешь, что Контролёр подцепил его на крючок? — в голосе говорившего Вася узнал Борщевского.

— Я не думаю, а практически уверен, — чуть хриплый голос Витальича не узнать было невозможно. — Все признаки налицо. Зацепил. Хоть и с дальней дистанции, но зацепил. Пусть и не полностью, однако достаточно для необратимых изменений у него в мозгах. Вот увидишь, через некоторое время на этом столе вместо твоего ассистента будет лежать мертвяк. Восприимчивость высокой оказалась, слишком высокой. Жаль парня.

Васю бросило в холодный пот. Витальич за последнее время приобрёл у него авторитет уровня Борщевского и уж если он фактически поставил на нём крест… Вася попробовал пошевелиться, но выяснилось, что кто-то из стариков перестраховался — ассистент Борща был заблаговременно привязан к операционному столу.

— Задёргался, родимый, — в голосе врача Васе послышалось сострадание. — Ну давай, Филлипыч, поздоровайся с подчинённым. Расскажи ему про его невольный геройский поступок и утешь что ли. Ему недолго осталось. Вася попробовал приподнять голову и это, к его удивлению, у него получилось.

— Борис Филлипович, со мной всё нормально, — он постарался произнести эту фразу как можно спокойнее, но вместо неё по помещению разнёсся надсадный, почти звериный вой. Вася ужаснулся — за какую-то пару часов он из нормального человека стал даже не калекой, а чем-то гораздо более ущербным, чужим для своих и чуждым для себя самого. Стань он инвалидом — это было бы куда менее худшим вариантом, поскольку тогда Вася хотя бы остался бы человеком, а так он медленно, но неотвратимо превращался в порождение Зоны. Да, Борщу с Витальичем тяжело смотреть на то, что стало с их учеником, но через некоторое время им придётся принимать не самое лёгкое решение и они его примут, в этом нет никаких сомнений. Тогда Васи не станет. Но скорее всего его не станет гораздо раньше, когда повреждённый разум разрушится окончательно и нынешний Вася исчезнет как личность. Ещё некоторое время его тело будет жить, а точнее сказать — существовать, пока кто-то не поставит на этом точку. Крест, по всей видимости, уже поставили.

— Витальич, — в голосе Борщевского Васе послышалась обречённость, — ты уверен, что вариантов нет?

— Борис, ты же сам знаешь, — врач в задумчивости скрёб трёхдневную щетину на лице. — Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, но…. смирись, мы ничего не можем с этим поделать. Хотя…

— Что хотя? — оживился Борщевский. В его глазах сверкнула надежда.

— Ты погоди радоваться раньше времени — я и сам не знаю, получится это или нет. Классическая медицина в случае с мертвяками спасовала по всем статьям, но мы можем попробовать поиграться с артефактами. Собачий Хребет совместить…

— Ты сдурел. Он же радиоактивен как…

— Дай договорить. Знаю я, что его хоть вместо лампочки вешать можно, но лучшего подавителя пси-фона мне пока ещё не встречалось. Да, пожалуй именно его, — на лице врача появилась уверенность.

— Так, знаю я этот взгляд, — насторожился Борщевский. — Рассказывай, что задумал?

— Только за вивисектора меня не держи, или за очкарика сумасшедшего. Слышал я историю, как один из сталкеров наших умудрился заночевать у костра с мертвяком, причём понял он это только на утро, когда солнце встало. Полночи они задушевные беседы вели, ну а когда рассвело, вся правда и вылезла. Получилось тогда нехорошо — сталкер тот сентиментален был не в меру и уломал мертвяка пойти с ним к лагерю, думая, что того вылечить можно. Вот только в лагере народ в курсе завязавшейся дружбы не был, подумал, что мертвяк просто следом увязался и его грохнули. Мертвяка, как ты понимаешь. Собственно после этого случая Собачьими Хребтами и заинтересовались, поскольку дважды покойник имел с собой в рюкзаке один его экземпляр. До того события данный тип артефактов исследовать и не пытались — фонит по страшному, а кому такую дрянь с собой таскать захочется. Их даже за артефакты-то и не держали — подумаешь, пси-собака в радиоактивном пятне окочурилась, можно подумать великой важности событие. А тогда у мертвяка кроме Хребта и не нашли ничего более, потому и призадумались, а дальше уже… не, не сейчас, времени нет. Так что думай, Борис. Гарантий не дам никаких, но мы можем попробовать.

— Хмм, — Борщевский явно был ошарашен, — про то, как ты последствия облучения снимать собираешься, я не спрашиваю, тут всё понятно. Получится ли их снять — другой вопрос, сейчас лишний даже. Лучше скажи, где ты все эти процедуры собрался проводить, поскольку после Хребта наш медблок можно будет заливать цементом — фон здесь будет не слабее, чем на Чернобыльской.

— А вот это, Борис, самый главный вопрос. Оборудования понадобится минимум, но нужно помещение, которое в состоянии удержать излучение внутри.

— Считай, что оно у тебя уже есть. Сколько у нас есть времени?

— Точно сказать не могу — первый случай в практике, сам понимаешь, но медлить не стоит. И я тебе сразу скажу — не строй иллюзий. Парню уже не быть таким как прежде в любом случае.

Через два часа двор Базы огласил натужный рёв дизеля, а также визг и скрежет металла. Трофейному бронетранспортёру Борщевский нашёл применение достаточно быстро и теперь машина волокла за собой порядком поржавевший от времени и непогод остов древнего грузовика с кунгом. Из под колёсных дисков, давно забывших, что когда-то на них были покрышки, летели снопами искры. Грузовик водило из стороны в сторону, порой от него отлетали какие-то детали.

Грузовик с кунгом, на памяти Борщевского, стоял на обочине южной дороги ещё в те далёкие времена, когда это место было не Базой, а просто заброшенными заводскими корпусами. Борщ, равно как и всё население Базы, был свято уверен, что машину бросили ещё во времена Первого Взрыва, да и в принципе всё говорило в пользу этой версии. Грузовик фонил. Пусть, по меркам Аномальных Территорий и не сильно, но достаточно, чтобы отбить желание его как-либо использовать. Порой в нём селилась разная живность, которую, однако, персонал Базы изводить не спешил — зверьё, в конкурентной борьбе за крышу над головой, само неплохо справлялось с этой задачей.

Сказать, что в кунге воняло, значило не сказать ничего. Постояльцев у него было несчисленное множество, понятие личной гигиены подавляющему их большинству было чуждо, потому степень загаженности его была вне любой системы исчислений. С этим что-то нужно было делать, точнее сказать — как-то это всё вымывать. Борщевскому подумалось про пожарный автомобиль, который обнаружился в местном гараже ещё до основания Базы и стоял там же на вечном приколе — машина имела рабочий брандспойт, однако сама двигаться не могла. Её двигатель был вынут, и было неясно, то ли его решили ремонтировать, но назад поставить не успели, то ли попросту приделали ему ноги.

Спустя некоторое время бронетранспортёр оттащил грузовик на газон, находящийся в стороне от основных построек, и отправился в гараж за пожарной машиной, которую следовало ещё и заправить водой. Борщевскому, как человеку невоенному, было совершенно наплевать на степень подметённости дорожек, но даже по его мнению куча экскрементов посреди Базы была явным перебором. Вопрос экономии воды Борща не волновал — одним из первых дел его рук по назначении администратором Базы было бурение нескольких скважин, подо что ушлый Борис выбил у Института буровую установку. Витальич, куривший с несколькими сталкерами у входа в столовую, отпустил язвительную шуточку про цветочки, которые через некоторое время должны будут вырасти на месте помывки кунга. Общественность тему подхватила с воодушевлением, и к тому моменту, когда бронетранспортёр притащил пожарку с прицепленной к ней до кучи цистерной, заправленной водой до упора, курилки договорились уже до зубастых ягодок с глазками. С шутками и прибаутками помывка кунга началась.

После того, как из будущей персональной поликлиники имени Васи было вымыто всё непотребство, в неё зарядили ещё некоторое количество хлорки. Брандспойт, несмотря на свой возраст, исправно давал напор, от кунга во все стороны летели брызги, Борщ же, Витальич и ещё некоторое количество праздношатающегося народа наблюдали за действом от курилки.

— А всё же согласись, Витальич, — Борщевский выпустил облако табачного дыма, — умели ведь раньше вещи делать. Сколько лет простоял, а качает как новенький. И хлорка…

— Мне вот, Филлипыч, иногда кажется, что не найдётся той вещи, которой не было бы в твоих закромах. Сколько лет уже здесь работаю, а только сегодня узнал, что у тебя на складе ну совершенно случайно завалялся костюм полной радиационной защиты, причём в единственном экземпляре. И много у тебя ещё научного оборудования неучтённого?

— Списанного, попрошу заметить, списанного, — заметил Борщ с плохо скрываемой гордостью за себя самого. Не далее как полчаса назад он лично решил проинспектировать работу столовой, а именно проверить таланты новоиспечённого её заведующего в плане «налить». Результат его скорее порадовал — Коля всячески стремился угодить начальству, хотя по мнению того ему нужно было ещё учиться и учиться. Ваське он явно не годился и в подмётки.

— Главное, что исправного, — Витальич, последнее время по долгу службы вынужденный практически постоянно быть с Борщевским в качестве научного консультанта, тоже принял участие в дегустации, но в отличие от того налитым оказался более чем доволен. — После хлорки я бы ещё парочкой дезинфекторов прошёлся. Василию и так нелегко, не хватало ему ещё грипп какой нибудь подхватить.

Пара стоящих рядом сталкеров молодецки гыгыкнула, оценив «изящество» медицинского юмора, но тут же заткнулась, не получив поддержки от окружающих.

— Чего ржёте, — мрачно покосился на них Витальич, — сами в этой будке оказаться можете ведь. Филлипыч, дело делать надо. Поднимай людей.

Основное действо началось ближе к вечеру. Вокруг кунга воздвигли переносное ограждение, внутрь прокинули ответвление от местной электросети, поставили пару светильников и калорифер. Пожарку отгонять не стали — подразумевалось использовать её в целях дезинфекции и дальше, но на этот раз контрастный душ предполагалось устраивать костюму, в котором врачу предстояло посещать пациента. Стол, с привязанным к нему Васей, вывезли из медблока и аккуратно понесли туда, где бывшему ассистенту Борща предстояло провести неопределённое количество времени. Спустя час комендант выгнал всех со двора, но общественность знала, что самое интересное только начинается, потому таращилась на происходящее в удалении и из окон.

Костюм полной радиационной защиты видом своим походил на костюмы сапёров, с той лишь разницей, что вместо брони в него были вшиты пластины из какого-то хитрого свинцового сплава. Весил он едва ли меньше, и Витальич, как человек уже немолодой, изрядно вспотел, пока дошёл до кунга. К весу костюма добавлялись и артефакты, контейнеры с которыми тоже весили немало, особенно один длинный, в котором лежал Собачий Хребет. Врач с пыхтением поднялся по лестнице внутрь будки. Дверь за ним закрылась.

Следующая неделя оказалась богатой на события. Поначалу Борщевский, в свете случившегося за последние дни, находился в растерянности, не зная, с чего начать. Едва решив заняться осмотром с последующим хоть каким-то применением трофейной бронетехники, он обнаружил, что проворный комендант уже успел приспособить её к делу, поставив оба БТРа на южных и северных воротах Базы. Комендант божился, что никакой «интересной» аппаратуры на бортах не было, а если бы и была, то Борщу об этом сообщили бы сразу же, поскольку-де коменданту учёные штучки хоть и интересны, но только те, которые понятны и имеют боевое назначение. Борщевский бесился, поскольку выходило, что если в конвое и было что-то ценное, то находилось оно либо во второй, либо в четвёртой бронемашине, соответственно, в настоящий момент, разорванное снарядами или сплющенное аномалией. Сомнений в этом почти не было — Контролёрам не интересны бумажки и околонаучные цацки. Им интересен человеческий материал.

С Контролёром тоже нужно было что-то решать, поскольку такое соседство до добра довести не может никак. Вариант облавы отпал сразу — охота на подобных существ требовала специальной подготовки, а таких людей на Базе попросту не было.

Потом на голову Борща свалилось то, чего он ожидал меньше всего, а именно ещё один конвой с Периметра. Причём случилось это под вечер, когда у администратора Базы голова шла кругом — в тот день к коменданту заявился уже третий по счёту сталкер, в состоянии «на бровях», пьяно мыча про якобы шляющуюся возле Базы какую-то бабу. После второго такого визита Борщевский был уже уверен на все сто, что кроме как контролёрьими проделками это быть не может, потому изрядно нервничал, а тут ещё и гости нежданные. С командиром прибывшего конвоя они говорили около трёх часов и результатом разговора остались удовлетворены оба, хотя ближайшие дни вырисовывались в перспективе весьма загруженными в плане житейской суеты и прочих мелочей. Началось размещение нежданного пополнения и прочие административно-хозяйственные мероприятия с этим связанные, которые Борщ хоть и терпеть не мог, однако понимал, что без этого никуда и делать это всё равно нужно — порядок есть порядок.

Когда через неделю к нему в кабинет пришёл Витальич, он не сразу понял причину, однако увидев взгляд того догадался, что радостных новостей ждать не стоит. Врач выглядел измотанным и осунувшимся.

— Как бы тебе сказать, Борис…, — Витальич снял очки и почесал переносицу.

— Говори как есть, — Борщевский был готов уже ко всему. — Не получилось?

— Да вот понять кое-что не могу, потому к тебе и пришёл, — врач без всякого стеснения взял из лежащей на столе пачки сигарету. — Хотел ещё позавчера придти, но не слепой, видел же, что ты с новенькими носился, да и время терпело, в общем-то. А сейчас уже решать что-то надо.

— Не тяни, а? — Борщевский последовал его примеру.

— Да живой он, живой. Точно могу сказать, что не омертвячился, скорее даже наоборот, но в то же время… короче нет у нас уже этого времени. По анализам выходит, что у него органы могут начать отказывать, если он ещё хотя бы пару дней полежит в бункере. И никакие терапии с артефактами не помогут. Вынимать его надо.

— Что мешает тебе вынуть его прямо сейчас, если процесс, по твоим словам, удалось повернуть вспять?

— У него мозги сейчас как у младенца. Но дело даже не в этом — за последние четыре дня не прослеживается никакой динамики. Он может там хоть год лежать, но толку от этого не будет никакого, да ещё анализы эти… короче — что могли, то сделали. Чёрт, и ведь спросить не у кого, что в такой ситуации делать. Решай, что как нам быть с этим дальше.

Спустя примерно час дверь кунга со скрипом, и как будто нехотя, открылась. Сталкеры и недавно прибывшие в составе конвоя смотрели на то, как человек в костюме полной радиационной защиты ведёт под руку худого юношу, некогда бывшего помощником администратора Базы. Прежний Вася в нём почти не прослеживался — передряга с последующим лечением оставили свои следы, и молодой человек походил скорее на мумию, нежели на живого. Цвет лица был землистым, на спине кожа вздулась волдырями — именно туда врач пристраивал Собачий Хребет.

— Всё в порядке, мужики, фон в норме, — хоть эта фраза Витальича и была приглушена стеклом костюма, но в тишине её услышали все. — Поприветствуйте Васька, что ли.

— Здравствуй, — вышел вперёд Борщевский. — С возвращением.

— Агу, — юноша открыл глаза, уставился на Борща взглядом младенца, и сунул палец себе в рот. — Ам ам.

Борщевский отшатнулся — он ожидал увидеть что угодно, но не младенческую незамутнённость во взгляде своего бывшего помощника. Однако дальнейшее развитие событий он не смог бы представить и в самом бредовом сне.

— Филлипыч, тут такое дело, — голос коменданта немного подрагивал, — короче без тебя никак. Это по поводу Васи. На третий этаж двенадцатого корпуса поднимайся, к окнам на юг.

За последние полторы недели как-то даже незаметно База привыкла к Васиному перевоплощению. Юноша с разумом младенца под ногами особо не путался, скандалов не учинял, даже соблюдал некоторую чистоплотность, и охотно игрался с гильзами, а также с какими-то железками, найденными им где-то по углам. Место для ночлега ему оборудовали в вольере, поскольку оставлять его на ночь незапертым Борщ всё же побаивался, и в этом с ним была солидарна вся База. А теперь комендант нервничал и причиной этого являлся «сын полка», как Васю окрестил кто-то из старожилов.

Вася играл в песочнице, если так можно было назвать гору песка, высыпавшуюся ещё в довзрывные времена из перевернувшегося неподалёку от Базы грузовика. В роли совочка выступала сапёрная лопатка со сломанным черенком, а ведёрком являлся шлем с несколькими дырками — эти сокровища молодой человек нашёл в где-то в ближайших кустах. Всё было бы ничего, если бы только это не происходило за пределами Базы и при это неподалёку от юноши не спали, свернувшись клубочками, четыре собаки, в одной из которых даже сталкер-новичок без труда узнал бы пси-собаку.

— Борис, ты только не спрашивай, как он туда попал, — комендант и Борщевский смотрели на эту идиллию в бинокли. — Нет на камерах ничего, понимаешь? Не проходил он через ворота. И периметр цел, нет у нас дыр нигде.

— Значит есть, — Борщевского охватило то самое почти забытое им чувство, когда сталкиваешься с чем-то таким, чего быть по определению не может. — Почему собак не отстреляли, тоже понимаю — Ваську зацепить боялись. Но вот что мне интересно — почему они его не трогают?

— Борь, ты знаешь, я тебе более даже скажу, — голос коменданта всё же предательски подрагивал. — Они его охраняют как будто. Вот ведь дела. Дай сигарету, а? Оба положили бинокли. Борщевский достал сигареты, комендант же — зажигалку.

— Борис Филлипович, — зашипела рация, — это Коля. Тут Васька пришёл. Ему что на обед давать?

— Твою мать, — Борщевский и комендант обернулись к куче песка, но ни собак, ни Васи там уже не было.

— Ой, я не вовремя? — в голосе Коли звучал неприкрытый подхалимаж. — Я тогда как обычно…

— Молока ему дай, с картошкой. И глаз с него не спускай. Отбой. — Борщевский выключил микрофон. — Ну и как же, вашу мать, это надо понимать? Кто ж у нас тут живёт-то такой?

Когда Борщевский с комендантом пришли в столовую, Вася уже доедал тарелку той самой варёной картошки, которой Коля положил с избытком. Администратор сел напротив своего бывшего помощника.

— Что ж ты у нас такое-то? — Борщевский чувствовал, что Вася не является угрозой, хотя объяснить этого и не мог. — Что ж нам с тобой теперь делать-то, а, Маугли хренов?

Васе это было по барабану — с детской непосредственностью он ел, а впереди его ждал тихий час.

На следующий день они с комендантом вновь смотрели на игры своего воспитанника в песочнице. И через день тоже. После уже перестали обращать внимание — необычно, да, так что теперь? Васька собак на Базу не таскал, сам ни на кого не бросался, всё шло чинно и размеренно, пока в один момент у него не завелась…. подружка.

— Не, это всё пора заканчивать. — Борщевский, снаряжённый в боевую броню, держа в руках тяжёлый многозарядный помповый дробовик, подаренный ему ни много ни мало, а самим свободовским лидером, направлялся в компании коменданта и Витальича к песочнице, где, по словам дозорных, в компании Васьки с его собаками заметили непонятно откуда взявшуюся блондинку, ряженую в серый комбинезон. Дробовик был предусмотрительно заряжен картечью, поскольку, по разумению Борщевского, если и придётся стрелять, то не иначе как квадратно-гнездовым методом. — Если сам не уйдёт, то с первым же конвоем отправляю его на большую землю. В закрытом контейнере. Витальич, ни слова. Сам всё знаю, но эти непонятки мне уже поперёк горла стоят. Доэкспериментировались нах. Ладно собаки — вроде привыкли даже, но с кем он на этот-то раз подружился?

— А шут его знает, — буркнул комендант. — Кто у нас тут гробился последнее время? Только что тот непонятный конвой, который якобы научный. Наверняка оттуда. Неудобно получилось — придётся перед мужиками извиняться из-за этой бабы.

— Извинишься, никуда не денешься, — резюмировал Борщевский. — Ещё и проставишься им, для вящей весомости извинений. Они конечно не маленькие, всё и так поняли, но такие неловкости в коллективе на самотёк пускать нельзя.

— Витальич, ты из себя обиженного правдолюба и гринписовца тоже не строй, — обернулся он в сторону врача. — Вместе эту кашу заварили, вместе и расхлёбывать будем. Рефлексии свои себе поглубже засунь, а то прям как студент какой-то после первой попойки с блядками. Ты сделал всё, что смог, даже больше. Парень тебе наоборот благодарен должен быть, вот только если бы у меня была уверенность, что по его милости нам спящим не перегрызут глотки…

— Да всё я понимаю. Не трави. Я просто поверить не могу, что у тебя хватит духу выстрелить в ребёнка. Ты же видел его глаза.

— Все видели. И собачек его тоже видели. Да что с тобой такое-то, а? Тебе как будто мозги промыли. Про Детский Сад забыл? Там ведь тоже детишки были, а кое-кто считает, что и до сих пор есть.

— Веришь, Борис — знаю, что это всё может быть маской, но… не может же это место настолько всё искажать. Хотя о чём я — ещё как может.

— Витальич, — Борщ остановился. — Я тебя сейчас отправлю назад. Не нравится мне твой мандраж, честное слово не нравится.

— Да в порядке я, — встряхнулся врач, — по своим стрелять не буду. Мои мысли это лишь мои мысли, а дело у нас общее.

— Хотел бы я тебе верить, — Борщевский двинулся дальше, — а ладно, будь что будет.

— Тиран ты стал, Борщ. — Коменданта сложившаяся ситуация с непонятной блондинкой весьма удручала. За годы работы на Аномальных он усвоил железное правило, что для слаженной работы в коллективе необходимо полное взаимопонимание. Разумеется касательно рабочих моментов. Ныне же по всем рассуждениям выходило, что пусть даже это и не его косяк, но извиняться перед сталкерами придётся всё же ему, а не тому гаду-псионику, который гонял свою куклу по окрестным кустам.

— Теперь ещё и у Витальича вот проснулась сентиментальность, — ворчал про себя комендант. — Сколько лет держался кремнем, а поди ж ты — сломался. Может и его зацепило тогда? А может нас всех зацепило — кольнула коменданта страшная догадка. — Не, так не пойдёт. Сначала дело, а все мудрствования потом.

Незаметно, в молчании и каждый со своими мыслями, подошли к воротам. Старший дозора в нескольких словах описал ситуацию, которую, впрочем, до этого докладывал некоторое время назад по рации. Дополнил, что никаких изменений с того момента не случилось, что пришелицу держат на прицеле и если что, то… Борщевский, нахмурился, кивнул, опустил забрало, кивнул коменданту и Витальичу — мол, следуйте за мной. Дважды повторять приглашение не пришлось, хоть на лице врача читалось явное нежелание принимать во всём этом участие.

Всё было именно так, как описал дозорный. Васька в своей песочнице лепил куличи (Борщ отметил, что вместо шлема на этот раз в качестве ведёрка он использовал жестяную банку, по всей видимости из под краски.), пришелица же пыталась за ним повторять, насыпая песок в консервную банку. Собаки спали, но когда Борщевский сотоварищи приблизились шагов на двадцать, все они как по команде подняли головы, однако ни Васька, ни его подруга не сочли нужным прервать своё занятие.

Тощая. Может исхудала после случившегося, может по жизни такая была, — Борщевский рассматривал новую знакомую своего бывшего ассистента, — хотя сколько с того момента прошло-то, недели две точно. Комбинезон и правда не наш, забугорный скорее. Точно забугорный — на нашивках на английском вроде написано. Почти не драный, вот ведь удивление. А ведь прав комендант — из того конвоя она: костюмчик-то цветом такой же, как те обрывки, что во втором бронетранспортёре валялись. На мертвячку-то и не особенно похожа. И не подступиться — собачки-то эту пару явно охраняют. По идее её бы живой взять, да не получится — от неё мёртвой толку немного будет, она уже что мёртвая, да ещё и друг друга перестрелять можем.

Вот только поводыря её не наблюдается поблизости, что тоже странно, — абсурдность происходящего Борщевского в какой-то мере даже восхищала. Странностей он на своём веку поведал прилично, но настолько сюрреалистичную песочницу, в которой играются два существа, ещё недавно бывшие взрослыми людьми, и вообразить бы себе не смог. — Может он её погулять отпустил, а может…

Борщевского кольнула жуткая мысль — что если эта девушка и есть тот самый контролёр, держащий в напряжении уже две недели всю Базу?

Как будто прочитав эти мысли та оторвалась от игры и обернулась в его сторону. На администратора базы уставились два бельма в которых не просматривалось ни малейших признаков разумности. У Борща отлегло от сердца — точно не контролёр. Но если она не контролёр, то получается…

Вася положил игрушки, поднялся и повернулся лицом к своему бывшему начальнику. За спиной Борща клацнули взятые наизготовку автоматы коменданта и Витальича, а в отдалении, у поста, раздалась пара коротких команд — Васю, судя по всему, там тоже взяли на прицел и случись что, то вряд ли ему дадут наворотить больших дел. По-крайней мере на базу прорваться ему не позволят. Или попытаются не позволить — Борщевский смотрел на молодого человека и понимал, что в стоящем перед ним существе мало что осталось не то, что от его ассистента, но и от человека.

— Не ребёнка это взгляд. И не человеческий тоже. Хорошо хоть не злой, хотя поди разберись, что за этим взглядом скрывается на самом деле, — лихорадочно прыгали мысли, но Борщ уже знал, что кем бы ни стал его бывший ассистент — на Базу он его не пустит. — Что ж мы с тобой сделали-то такое? Кем мы тебя сделали? — произнёс он уже вслух. — Почему вместо того, чтобы избавить тебя от мучений, мы из-за своей жалости подвергли тебя ещё большим страданиям? Хотя кто знает — на несчастного ты не особенно похож, но вот рад ли ты такой новой жизни? Всего-то хотели сохранить тебя среди своих, а получилось, что сделали чужим и вместо радушного приёма я вынужден теперь тебя прогонять, чтобы не подвергнуть угрозе существование всех, кто живёт Базе. Вот ведь долбаная неизвестность — может ты наоборот, не угроза нам, а защитник, но не могу я так рисковать. Рад бы, но не могу.

Глаза существа глядели на него не мигая. Борщевский во время своей речи силился высмотреть хоть малейший признак того, что был понят, но на лице его бывшего ассистента не дрогнул ни один мускул. Борщу не хотелось думать о том, каким образом ему придётся поступить, если Вася не захочет уходить. Повисла тягучая пауза, лишь ветер гонял песок по потрескавшемуся асфальту.

— Уходи, — еле слышно прошептал Борщевский. — Кто бы ты ни был, уходи. Может тут и был когда-то твой дом, но теперь ты здесь чужой. Да. В том, что ты стал таким виноваты именно мы, но верю, что ты поймёшь, почему тогда мы поступили именно так и почему сейчас по-другому поступить не можем. Поймёшь и простишь. Мы были друзьями ранее и я не хочу, чтобы мы становились врагами сейчас. Иди же, мы не будем стрелять, я обещаю. Я не хочу стрелять. Я не дам в тебя стрелять, если ты просто уйдёшь.

— Паскудно-то как, — Борщевский чувствовал, что совершаемое им является чем-то куда более мерзким, нежели просто предательством, хотя и понимал, что поступить иначе он не имеет права. — Подкидышей и тех подбрасывают к порогам жилых домов, а я оставляю его в лесу с диким зверьём. Даже хуже — в канализации с крысами. Он-то тебя может и простит, а вот простишь ли себя ты сам?

— Иди, — снова прошептал Борщ, — ну иди же. Не доводи до греха, прошу тебя. Хотя кому говорить о грехе-то.

По лицу существа еле заметно пробежала улыбка. Возможно, это была игра теней, но Борщевскому хотелось верить, что его бывший ассистент именно улыбнулся. Пусть не так, как это делают люди, но улыбнулся. Вася повернулся и направился по дороге прочь от места, которое ещё недавно было его домом. Его примеру последовала и девушка, ещё недавно бывшая, по всей видимости, научным работником и гражданином какой-то другой страны, а ныне являвшаяся непонятно кем. Собаки поначалу уходить не спешили, но когда Вася с подружкой отошли на достаточное расстояние, все четыре разом повернулись и побежали за ними следом. Борщевский смотрел вслед этой странной процессии и пытался себя убедить, что поступил правильно, что разум должен контролировать чувства. Кто-то положил руку ему на плечо.

— Пойдём, Филлипыч, — раздался над ухом голос врача. — Нам здесь больше делать нечего.

Борщевский вздохнул и собрался было повернуться, но неожиданно для себя вдруг направился к песочнице, где сиротливо лежали оставленные «игрушки». С какой-то нежностью он поднял лопатку и банку, ещё раз посмотрел вслед своему бывшему ассистенту, вздохнул и направился в сторону Базы.