На двадцатый день после выезда из Балха мы ехали среди сплошных виноградных кустарников. Они перемежались с оливковыми деревьями. Мы находились в ущелье, расположенном на уступах гор и открывавшем вход в долину.
Ущелье все суживалось и замыкалось естественной аркой. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что в арку вделаны громадные чугунные ворота. На их полированной поверхности играли солнечные блики. К воротам был прибит круглый блестящий диск из белого металла и молоток на цепочке.
Старший из моих спутников подъехал и три раза ударил молотком о диск. Раздался звук, похожий на удар гонга, и в то же мгновение середина диска отъехала в сторону. Это был глазок. Правая половина ворот медленно стала открываться, обнажая абсолютно темное пространство входа. Меня подтолкнули вперед и я въехал в темный туннель. За мной цокали копыта лошадей. Оглянувшись, я увидел, что спутники мои остались за воротами. Когда последняя принадлежащая мне лошадь, звеня цепями яхтанов, въехала внутрь, ворота закрылись.
Кто-то вел под узду моего коня, но в темноте не было ничего видно. Неожиданно раздвинулись вторые ворота, открывая вход в новый невиданный мир. Перед моими глазами стелилось, как дорожка на скатерти, ровное прекрасное шоссе, обсаженное с боков стройными остроголовыми кипарисами. По обоим сторонам дороги золотились квадраты полей. Как море, колыхались тяжелые колосья пшеницы. Как кровь переливается в артериях по телу, так вода по каналам прорезала эти поля, журча и отражаясь на солнце. Васильки, незабудки, колокольчики разноцветными пятнами покрывали все пространство. По ним ползали жуки, над ними порхали большие яркие бабочки.
Я стянул поводья коня, вдыхая запах полей, охваченный таким полным чувством ощущения природы, какого никогда не испытывал.
Чья-то тяжелая рука легла на мое плечо. Рядом со мной я увидел всадника. Это был гигант даже по сравнению с чернокафтанниками, а те были не менее шести с половиной футов ростом. У него было бритое лицо с крупными, правильными чертами. Светлые глаза смотрели приветливо. Он улыбался немного иронически. На голове блестел шлем с хоботом, выдававшимся вперед. Он был одет в тунику, накинутую на плечи в виде плаща, а на бедрах имел нечто вроде шелкового пояса. Он носил на ногах сандалии из кожи красного цвета. Туника и пояс были тоже красные. Его голое, бронзовое от загара тело переливалось мускулами под золотистой кожей.
Два всадника, стоявшие за ним, были одеты так же, но во все серое, и имели при себе короткие карабины.
Красный всадник, не снимая руки с моего плеча, заговорил по-персидски, но очень неправильно и употребляя большое количество чистейших санскритских слов.
— Я вас прошу следовать за иной. Нам придется проехать еще около двадцати верст до ближайшей станции.
— Я хотел бы сначала узнать, кто вы такой?
— Я состою при втором управлении.
— Что это значит?
— Вся страна управляется Советом Тринадцати. Каждый из членов Совета ведает какой-нибудь одной областью управления: военной, пограничных и внешних сношений, налоговой и так далее. Я состою во втором управлении внешних и пограничных сношений и занимаюсь делами северной границы и примыкающих к ней стран.
— Но разве вы имели сведения о моем прибытии?
— Мы получили письмо Мухаммуль Мулька.
— Какое отношение может иметь Бужнурский хан к Кафиристану, отделенному от него целой страной?
— Мухаммуль Мульк связан с отделом военного снабжения, так же как и с отделом внешних сношений.
Разговаривая таким образом, мы скакали по гладкому шоссе между двумя радами кипарисов.
Через час мы подъехали к одноэтажному четырехугольному домику, на крыше которого был разбит сад. Из него вышел бритый человек в серой тунике и заговорил с красным всадником. Я не мог понять ни одного слова из их речи. Это были странные мяукающие звуки, совершенно неуловимые для европейца.
После короткого разговора красный всадник предложил мне войти в дом и, пройдя через первую комнату-залу, выложенную белым камнем, с бассейном в середине, мы поднялись наверх — в сад на крыше.
Среди цветов расхаживали павлины, подметая своими чудесными хвостами усыпанные мелким красным гравием дорожки. Низкий каменный стол, такой знакомый по рисункам триклиний[45], был заставлен блюдами. Посуда из металла, похожего на серебро, по-видимому, ручной работы, была украшена изображениями охоты и спортивных игр. Казалось, что ее только что взяли из какого-нибудь европейского музея, где она лежала в отделе Древней Греции. Кувшины, наполненные вином, поражали строгой античностью[46]форм. Фрукты — гранаты, дыни, бананы — своими необычайными размерами говорили об изобилии страны.
Не успели мы сесть за стол, как человек в серой тунике принес красному всаднику пергаментный[47] свиток, запечатанный шнуром с восковой печатью.
Я ясно различил, что вошедший, обращаясь к всаднику, часто повторял слово: «Джаст».
Развернув свиток и прочитав его, он повернулся ко мне:
— Мы поедем дальше, не останавливаясь.
— Куда?
— В Дир — столицу страны.
Я спросил, что такое «Джаст», и узнал, что это не имя, а звание, связанное с должностью.
Дорога, по которой мы ехали, была та же, что и раньше. Она была безлюдна и, по-видимому, предназначалась только для служебных целей и чиновников.