Бактриана

Глава IX ПОСЛАНИЕ СОВЕТА ТРИНАДЦАТИ

Прошел месяц с того дня, когда впервые я увидел женщину из Балха — танцовщицу из гарема Бужнурского хана.

Когда она кончила танцевать и замерла в середине круга в гордой позе статуи, женщины набросили на нее покрывало-фереджу. Тотчас же Мухаммуль Мульк поднял руку, и старший слуга вышел вперед, ожидая приказаний.

— Наш гость устал, — сказал хан, — проведите его к себе. Я надеюсь, — прибавил он, поворачиваясь ко мне с легким поклоном, — что вы не в претензии на меня за скромные развлечения, которыми я старался рассеять вас в вашем невольном уединении. Разве можно сравнить забавы Парижа и Лондона — великих очагов европейского искусства, — со скромными талантами танцовщиц в деревенском доме бедного перса?

Я вспомнил, как тысячи людей упиваются кривлянием Чарли Чаплина, как они целыми днями вертятся в фокстроте под звуки негритянской музыки, как голые и пьяные проститутки танцуют на столах в кабачках Монмартра[26] — и покраснел. В его словах была ирония более страшная, чем удар по лицу.

Факел в руке слуги освещал мне путь до залы.

Когда за моей спиной послышался шум задвигающегося экрана, я стал бродить по залам, покрытым коврами, между белеющих колонн, всматриваясь в сумрак ночи.

Этот дворец когда-то был летней резиденцией Абу-Саида Хератского[27]. Здесь пел свои стихи Джами, окруженный плеядой блистательных поэтов, восхищая ехавшего в Тебриз к персидскому государю Узун Гасану[28] посла светлейшей Венецианской республики Амвросия Кантарини[29].

Я подошел к открытому окну. Луна обильно поливала сад. За глиняной высокой стеной виднелось затопленное рисовое поле. Из воды две змеиных головы возвышались и покачивались, как стебли лилий. В саду слышно было падение созревших плодов. Цветочные поля, бассейны, темнеющие пятна деревьев, дом и весь мир покрывал звездный колпак неба…

На другой день меня вызвали к хану. Он сидел на возвышении в большом зале. За ним стояли старший назир[30], начальник конвоя и секретарь — хитренький мулла с седеющей бородкой, говоривший нараспев, пересыпая фразы арабскими словами, цитатами из персидских поэтов и Корана. Слуги, одетые во все белое, дергали за шелковые шнуры, приводя в движение большие опахала.

Три человека стояли лицом к хану. Средний выдвинулся на два шага вперед. Это были горцы в платах из верблюжьей шерсти, с винтовками в руках, в походных чалмах, концы которых спускались на подбородок, закрывая нижнюю часть лица. Их ноги были обуты в сандалии. Кожаные бинты обтягивали икры до колена.

Мухаммуль Мульк протянул секретарю письмо — узкую и длинную полоску желтого пергамента:

— Читай.

Секретарь поднял бородку кверху, сожмурил хитрые глаза и начал читать нараспев, делая паузы между фразами, раскачиваясь и приподнимаясь на носках:

— «Нежному, изящному, грандиозному, величественному Мухаммуль Мульку.

Да будет вечным его высокое счастье.

В бесконечной пустыне потерянных слов письмо друга — радость.

Несчастия надвигаются со всех сторон и доходят до гор, за которыми скрывается наша страна.

Святая Бухара (Бухара-и-Шериф) в огне. Дикие локайцы[31]спустились с высоких яйл[32] и воюют со всеми и грабят всех. Джемшидские[33] ханы бродят, как шакалы в поисках добычи. Целые племена заполняют все дороги, отыскивая для себя новые места.

Поэтому Совет бактриан и кафиров[34], опираясь на богов и свою волю, выбрал наиболее славных бойцов и закрыл все горные проходы из Бактрии и Балка в Кафиристан[35]. Мы слышали, что человек, о котором ты говоришь, по имени Энвер, считает себя великим и воюет с русскими, но никто не знает, откуда он и чем велик, мусульманин или кафир.

Ни один кафир не покинет сейчас своей земли, но если твоему другу нужны воины, пусть приедет сюда. Здесь много джемшидских племен. Пусть выберет одно из них.

Поручаю тебя Имре.

Старший из Тринадцати».

Секретарь окончил чтение и, свернув пергамент, передал его с поклоном Мухаммуль Мульку.

Хан повернулся к гонцам:

— Откуда вы?

— Мы живем между Бактрией и Кафиристаном и подчинены племени сия-пуш, то есть чернокафтанников. Мы мусульмане так же, как и ты, и поэтому никогда не имели доступа в их страну. Письмо было доставлено нашему хану, и тот послал нас к тебе. Два месяца длился путь. Четыре раза умирали кони. Нас было десять — осталось трое. На нас нападали джемшиды, локайцы и афганские солдаты. Мы попадали под снежные обвалы и умирали от жажды в пустыне. Кто знает, дойдем ли мы назад?

— Дайте им зеленого чая, — сказал Мухаммуль Мульк и медленно пошел к выходу мимо склонившихся горцев.

Этот день и следующие за ним прошли в совещаниях с Мухаммуль Мульком.

По его сведениям, по целому ряду причин восстание Энвер-паши будет подавлено очень скоро, если не будет помощи. Эта помощь может быть оказана кафирами — племенем малоизвестным и совершенно самостоятельным. Их Совет Тринадцати часто оказывал хану услуги в различных делах в восточном Афганистане и Бухаре.

Ни один европеец, кроме Робертсона, побывавшего несколько дней в Кафиристане, ничего не знает о кафирах и никогда туда не проникал.

Предполагают, что к кафирам ушли греки, когда Балх и Бактрия были завоеваны сначала саками[36], а потом монголами. Неизвестен также и их язык, но, по-видимому, правящие лица знают несколько языков и, судя по их переписке с ханом — персидский.

Наконец, мы решили. Я отправляюсь через Балх и Бактрию в Кафиристан и туда же будет вызван Энвер-паша. Кроме этого, я посылаю извещение о своем выезде в английское посольство в Багдад. Находящаяся при мне походная радиостанция позволит мне иметь связь с Индией: Кафиристан в восточной своей части примыкает к Читралу[37].

Мое почерневшее от солнца лицо и прекрасное знание фарси[38] вполне подтверждают находящийся при мне паспорт персидского купца Абдул Гасим-хана.