Баламут 2

Глава 9

…Просыпаться по звонку будильника всего через пятьдесят минут после завершения самой безумной ночи любви в моей жизни не хотелось от слова «совсем», но я вовремя вспомнил обещание, данное Долгорукой еще в ночном клубе, и взбодрил себя восстановлением. Потом посмотрел на умиротворенное лицо женщины, в наш второй раз показавшей мне небо в алмазах, полюбовался восхитительно красивыми и чуть припухшими губами, вкус которых все еще чувствовал на своих, перевел взгляд на ресницы, только начавшие отрастать, и накрыл ладонью пальчики, пригревшиеся на моей груди:

— Даш, солнце, ты хотела пробежаться вдоль моря…

— Ага… — не открывая глаз, ответила она, потом вспомнила, что было ночью, и… вспыхнула желанием, ударившим через щуп по моему сознанию:

— Рат, милый… можешь меня поцеловать?

Не знаю, почему, но в этот момент внутренняя готовность остановиться в любой момент, всегда ощущавшаяся в ее эмоциях, неприятно уколола. Но я вовремя вспомнил формулировку клятвы, полученной от этой женщины, и выключил голову. Минут на пять-семь. И не ухнул в очередное чувственное безумие только из-за того, что ожил комм на запястье Даши.

— Язва… — расстроено выдохнула она, когда я оторвался от ее сосочка, посмотрела на меня взглядом, затянутым поволокой желания, и… заставила себя успокоиться: — Пишет, что я от тебя никуда не убегу, а мы улетим из Дагомыса уже завтра утром.

— Теперь точно не убегу… — пообещал я, почувствовав в первой половине фразы толику неуверенности и постаравшись дать понять, что эта ночь изменила… если не все, то очень многое.

Женщина засияла, подтянула меня к себе и благодарно чмокнула в губы. Потом встала с кровати и, даже не подумав взять с кресла халат, пошла к двери, эротично покачивая крутыми бедрами и привлекая внимание к идеальным ягодицам. А я немного задержался — натянул шорты на голое тело, накинул покрывало на разоренную кровать и лишь потом вышел в коридор. Пока плелся к ванной, вглядывался в женские силуэты, видимые под чувством леса, и готовился отвечать на подначки. Ан нет — когда я появился на пороге и пошел к «наполовину занятой» душевой кабинке, Язва метнулась ко мне, порывисто обняла, встала на цыпочки и еле слышно прошептала на ухо:

— Спасибо: она такая счастливая…

Я невесть в который раз за последний месяц подумал, что ничего не понимаю в логике этой конкретной женщины, чмокнул ее в щечку, шепнул «Ты у меня чудо…», разделся и составил компанию Долгорукой. А уже через четверть часа вышел из дому следом за старшими подругами и припустил по слишком хорошо знакомому маршруту.

Как ни странно, но настроение не испортилось ни в начале движения, ни потом — да, на самом краю сознания то и дело мелькали воспоминания из «прошлой жизни», напоминавшие о Ярине, но приступы грусти получались какими-то очень светлыми. Скажу больше: пробежав половину обычной дистанции, дав команду разворачиваться и увидев глаза Дарьи, я вдруг понял, что она наслаждается бегом и за себя, и за дочь, решил, что это правильно, и всю обратную дорогу представлял, как сияла бы Бестия-младшая, окажись в этот момент с нами.

Приблизительно в том же ключе прошел и заплыв к горизонту: по пути «туда» мы выкладывались, как могли, и работали не только на технику, но и на скорость, зато обратно скользили, получая удовольствие от возможности бездумно плыть «в никуда», уютно молчать и чувствовать, что живем одним и тем же мгновением.

К сожалению, в десятке метров от берега ожил комм Язвы, и она, посмотрев на экран, сообщила, что звонят по делу. Я повел рукой, предлагая пообщаться, потянулся ногой ко дну, нащупал мелкие камешки и встал. Долгорукая, продолжавшая наслаждаться морем, абсолютной свободой и нашей компанией «за двоих», заплыла ко мне на руки, устроилась поудобнее, прислушалась к репликам подруги и отпальцевала свое мнение.

Я тоже считал, что приглашать к нам домой абы кого нежелательно, поэтому согласно кивнул. А через пару-тройку минут вынес Бестию из воды, дождался, пока Шахова расстелет покрывало, и опустил на нее разомлевшую женщину.

— Глеб Павлович будет через двенадцать минут… — сообщила Лариса Яковлевна, легла так, чтобы между нею и Дашей осталось место для меня, и спросила, в каком ключе мы будем с ним общаться.

— Во вчерашнем… — не задумавшись ни на мгновение, ответил я. — Мы прилетели сюда ОТДЫХАТЬ, а он — работать. Вот пусть и работает. Благо, вся необходимая информация у него уже есть.

— Он едет доложить о результатах своих ночных трудов! — уточнила она. — Насколько я поняла, задержано три с лишним десятка человек, большая часть из которых уже дает признательные показания; пресечено аж семь попыток замять дело, а все те, кто пробовал давить авторитетом, сидят и поют…

— Вот и хорошо! — равнодушно заявил я, лег на спину, раскинул руки, зная, что дамы все равно попросят это сделать, и продолжил излагать свои мысли: — В смысле, пусть поют и дальше. А мы продолжим отдыхать в свое удовольствие. Ибо завтра улетать, а тратить время на всякую ерунду как-то не хочется.

— Согласна… — мурлыкнула Бестия, пристроила голову на мое плечо и закрыла глаза…

…Заместитель главы Второго Департамента Министерства Юстиции, действительный статский советник Кондаков, прилетевший в Дагомыс через три с половиной часа после нашего «боестолкновения» с излишне наглыми ухажерами и взявший в свои руки контроль над телодвижениями местных силовиков, не заставил себя ждать. В смысле, появился на пляже вовремя, без труда идентифицировал нашу компанию, подошел и вежливо поздоровался. Что интересно, в этот раз обратившись ко мне с подчеркнутым почтением.

Я мысленно усмехнулся, вспомнив его реакцию на вкладку «Награды» моего идентификатора, но напоминать о том конфузе, естественно, не стал — встал, поприветствовал, пожал протянутую руку и объяснил причину выбора столь своеобразного места для беседы:

— Не знаю, в курсе вы или нет, но мы буквально несколько дней тому назад вернулись из рейда к Червоточине. День на четвертый пребывания в Багряной Зоне мои напарницы размечтались о море, солнце и отдыхе на пляже, а я дал слово воплотить эти мечты в жизнь. Нарушать свои обещания я не умею, так что прошу прощения за доставленное вам неудобство.

— Ничего страшного! — натянуто улыбнулся действительный статский советник, усиленно старавшийся не косить глазом на умопомрачительные формы Язвы и Бестии, подчеркнутые довольно откровенными купальниками. — Я прекрасно понимаю и вас, и ваших подруг, ибо, вроде бы, тоже вырвался на море, но окунуться в него, вероятнее всего, не смогу.

— Заранее сочувствую… — понимающе выдохнул я и перешел к делу: — Глеб Павлович, давайте я упрощу вам задачу и опишу мою позицию в вопросе, из-за которого вы попросили о встрече.

— Буду премного благодарен…

— Как я только что сказал, мы приехали в Дагомыс отдыхать и будем отдыхать до завтрашнего утра, не вмешиваясь в расследование и во все, что с ним связано. Причин для бездействия сразу несколько. Во-первых, мы не сомневаемся в вашей порядочности, профессионализме и деловой хватке, соответственно, не видим смысла контролировать процесс. Во-вторых, это не наша специализация, а значит, толку от нашей помощи будет немного. И, в-третьих, считаем, что показания Константина Денисовича Ларионова дали достаточный импульс для того, чтобы дело не заглохло. Да, через недельку-полторы поинтересуемся результатами ваших трудов у… лиц, облеченных неизмеримо большей властью, но лишь для того, чтобы удовлетвориться торжеством справедливости и со спокойной душой закрыть эту страницу своего прошлого. В принципе, тут я мог бы предложить помощь в случае каких-либо непоняток, но знаю, насколько серьезными полномочиями вас наделили, поэтому не вижу смысла сотрясать воздух просто так.

Пока я говорил, Кондаков то едва заметно щурился, то кривил губы в саркастической улыбке. А когда получил возможность высказаться, склонил голову в знак уважения:

— Для начала хочу поблагодарить вас за то, что работаю в настолько комфортных условиях — мало того, что нынешние полномочия перекрывают любые гипотетически возможные потребности, так еще и расследование дела вашими стараниями, по сути, практически завершено: клинические смерти, пережитые Мавриным и Новицким, отбили у этой парочки всякое желание запираться, и они во всем признались, а Островский, судя по всему, сломался еще в момент травматической ампутации руки, поэтому добровольно разблокировал доступ к архиву записей изнасилований. В результате мы идентифицировали девятнадцать жертв и в течение двух-трех суток опросим всех девушек до единой. Далее, я в любом случае приложил бы все силы для того, чтобы закон как можно быстрее восторжествовал, и заслуженное возмездие настигло не только насильников, но и тех, кто их покрывал. Но ваше доверие приятно. А теперь озвучу настоящую причину, заставившую просить о встрече: вчера вечером до меня дошли слухи, что сотрудники службы безопасности как минимум двух «пострадавших» родов начали собирать информацию о вас и ваших слабостях. Я взял на себя смелость наведаться в гости во все четыре поместья и объяснил главам родов, чем им грозит любое противоправное действие в ваш адрес. К сожалению, меня не услышали…

— Спасибо за предупреждение. Мы примем меры… — ответил я, повторив пальцовку Язвы.

Глеб Павлович посветлел взглядом и поклонился:

— Что ж, тогда я спокоен. Имею честь откланяться. Хорошего отдыха…

После его ухода я снова улегся на покрывало, полежал в молчании минут пять-семь, а затем дал команду собираться. Оделись за считанные мгновения, шагом дошли до центральных ворот пляжа, а там сорвались на бег и через четверть часа вернулись домой. Оказавшись в прихожей, я по привычке огляделся взором, не нашел «лишней» электроники и спросил у Шаховой, как она собирается решать новую проблему.

— А я ее решать и не собираюсь… — без тени улыбки заявила она. — Эти твари собираются отомстить ГОСУДАРЫНЕ! Думаю, что ее сын…

— …будет вне себя от ярости! — холодно усмехнулась Долгорукая. — Он не особо часто испытывает по-настоящему сильные чувства, но в этот раз наверняка выйдет из себя. Сестра погибла от руки отца, отец — от моей, а на мою жизнь решили посягнуть дворяне, не только воспитавшие конченных подонков, но и покрывающие их преступления. Знаешь, я этим уродам даже сочувствую. Но все равно позвоню сыну и спрошу, что за хрень творится в ЕГО Империи…

…Даша позвонила сыну перед завтраком, спокойно и очень подробно объяснила суть возникшей проблемы, отправила записи, сделанные камерами наших коммов во время инцидента и беседы с Кондаковым, заявила, что будет ждать звонка, отключилась и… умяла две порции блинов с вареньем. Причем пребывала в прекраснейшем настроении, то есть, много и с удовольствием шутила, стырила два сырника с тарелки подруги и втихаря подсыпала мне в чай черного перца.

Чуть-чуть посерьезнела только в тот момент, когда я сказал, что пора собираться на выезд — объяснила, что до радикального решения проблемы с «охамевшими аборигенами» носиться по гоночной трассе, мягко выражаясь, небезопасно, и предложила вернуться на пляж. Язва, судя по выражению лица, собиравшаяся предложить то же самое, подтверждающие кивнула, я, конечно же, сдался, и женщины снова отпустили тормоза — натянули «еще не выгулянные» купальники и сарафанчики, проверили, как держатся парики, влезли в Сеть, изучили сетевую страничку какой-то компании и заявили, что нам срочно нужны мощный гидроцикл и одна водная лыжа.

Я, естественно, поддержал это начинание, подождал, пока они закажут доставку, и дал команду выдвигаться. Спустил дам в гараж, помог забраться в салон «Святогора», сел за руль и покатил к эстакаде.

Шахова, по своему обыкновению обосновавшаяся на правом переднем пассажирском сидении, взяла на себя обязанности штурмана и в удаленном режиме распахнула ворота. А через считанные секунды, увидев подлетающие «Онеги», вышла из себя и злобно процедила:

— Что, опять?!

Я отреагировал на возникновение угрозы заметно быстрее и жестче. Ибо видел взором и чувством леса пистолеты, «зависшие» перед каждым из восьми силуэтов, пелены, наполненные Силой, и формирующиеся плетения. Поэтому надавил на акселератор, довернул руль влево и протаранил первый внедорожник защитным бугелем. И опрокинул к чертовой матери, благо, наш «танк» был бронированным и весил не в пример больше. Потом затормозил, кинул на напарниц по бодрячку, вылетел наружу, вложился ударной волной во вторую машину, только-только начавшую замедляться, заметил такое же плетение, рванувшее от силуэта Даши к автомобилю, поднимающемуся на дыбы, и увидел результаты удара Язвы, ускорившей кувырки уже изрядно помятой первой «Онеги». Этим, само собой, ограничиваться и не подумал — на бегу раздал пальцовкой приказы, отсек обезглавливанием чью-то кисть, появившуюся в оконном проеме «своего» внедорожника, отправил в салон ослепление и, на всякий случай активировав вампиризм, выхватил костяные ножи.

Мужики в черных костюмах, еще не оклемавшиеся от веселых полетов по машине, были не в состоянии сопротивляться, и я за считанные мгновения нейтрализовал водителя, продавив пелену и без затей пробив острием клинка оба глаза. А когда метнулся к левой задней двери, услышал крик Шаховой и вышел из боевого режима:

— Рат, это твои родственники. Тут у меня Сеня и Слон! Помнишь таких?

Я приказал их глушить, вязать и складировать, выдал примчавшейся Даше восемь пластиковых стяжек и занялся своими «клиентами». Начал с безрукого и слепого: первому наложил импровизированный «жгут» из все той же стяжки, а на второго кинул обезболивание. Затем «упаковал» эту парочку и переключился на условно боеспособных «родичей», начавших отходить от ослепления. А когда закончил и с ними, выложил свою четверку на асфальт аккуратным рядком и отправился к первой машине, в которой, судя по всему, к нам в гости приехало мелкое, но гонористое начальство.

Увидев результаты «трудов» напарниц, мысленно схватился за голову, ибо весь «экипаж» этого внедорожника лишился как минимум одной руки. Да, появился избыток серьезных ожогов, переломов и ссадин, но я не думал, что этот факт сильно радовал вконец охамевших недоумков. Строить из себя виноватого даже не подумал — подошел к знакомой тушке, пнул в здоровое подреберье и поймал взгляд, наполненный болью:

— Помнится, я советовал вам, имбецилам, не попадаться мне на пути. Решили, что я пошутил? Обзавелись старческим склерозом и забыли? Или освоили арифметику и поняли, что восемь грозных дурней — это в два раза больше, чем четыре?

— Рат, в этот раз ими командует тело с модным прусским коммом на запястье! — сообщила Язва.

Я оглядел родственничка, выделявшегося на общем фоне заметно более дорогим прикидом, «сильно расстроился» из-за лютой ненависти, горящей во взгляде, и наступил на обрубок правой руки:

— А чего это вы так скромно молчите? Скажите, пожалуйста, с каких это пор Елисеевы настолько обнаглели, что позволяют себе навязывать свое общество, используя пистолеты и боевые плетения?

Он взвыл о боли, но на вопрос ответил. Судя по тому, что ощущалось через щуп, честно:

— Мы хотели просто попугать…

— Что ж, тогда можете считать, что мы испугались… — усмехнулся я.

— И очень сильно, поэтому ответили панической атакой… — поддакнула Язва.

Мужик скрипнул зубами и попробовал, было, выкатить претензии за… хм… неадекватность реакции, но взвыл еще раз. А я, убрав ногу с обрубка, объяснил свою позицию намного доходчивее:

— Мне кажется, вы до сих пор живете в плену иллюзий о значимости вашей ветви рода. Поэтому считаю необходимым их развеять: я не собираюсь прогибаться ни под вас, ни под кого-либо еще. Мало того, третья попытка навязать ваше общество закончится уничтожением всех «парламентеров». И еще: вы испортили нам настроение, а значит, заплатите за моральный ущерб. Лар, будь добра, свяжись, пожалуйста, с Глебом Павловичем и объясни, что эти клоуны, кроме всего прочего, нам крупно задолжали…

…Оставшаяся часть воскресенья прошла без неприятных сюрпризов. Первую половину дня мы гоняли на гидроцикле и по очереди учились стоять на водной лыже. Потом вкусно пообедали в ресторане «Северный Кавказ». Объевшись до умопомрачения, отправились по магазинам и на протяжении пары часов закупали подарки для моих родичей и тех засечников, которых я уважал. Спустив на это дело кучу денег, вернулись на пляж и до заката не вылезали из воды. Да, в двадцать ноль-ноль пришлось еще раз пообщаться с Кондаковым, но в этот раз беседа повеселила: заместитель главы Второго Департамента Министерства Юстиции явился на «аудиенцию» в плавках, в резиновых шлепках и с полотенцем на плече, поинтересовался, не будем ли мы возражать против беседы во время небольшого заплыва, и рассказывал последние новости, неспешно скользя по водной глади!

Первая «новость» новостью не стала — о том, что отдельная группа специального назначения «Аз», состоящая из боевиков-Грандов, наведалась в поместья Ларионовых, Мавриных, Новицких и Островских, нам уже сообщил Владислав Мстиславович. И даже скинул нарезку из записей «вразумления неразумных». Но мы все равно выслушали весьма эмоциональный рассказ действительного статского советника, ибо он описал не только разрушения, но и реакцию высшего света Дагомыса на гнев будущего Императора. Зато вторая новость заставила меня влезть в программу «банк-клиент», убедиться в получении миллиона рублей и задать собеседнику односложный, но емкий вопрос:

— Как?!

Мужчина пожал плечами:

— Связался с главой тюменской ветви рода Елисеевых, зачитал текст императорского указа о введении почетного титула «Опора Долгоруких», назвал фамилию, имя и отчество единственного награжденного и рассказал, чем для четырех самых влиятельных родов Дагомыса закончился конфликт с вашей командой.

Я сказал ему спасибо и спросил, как продвигается расследование.

— Все, что требовалось сделать здесь, в Дагомысе, уже сделано, так что через полтора часа я улечу в Великий Новгород. Опрашивать жертв насилия буду уже там. А окончательно завершу работу над делом к концу месяца… — сообщил Кондаков и устало улыбнулся: — Но в столице моря нет, вот я и счел возможным объединить приятное с полезным.

Навязывать свое общество он не стал — закончив отвечать на вопросы, признался, что весь день мечтал заплыть подальше, пожелал нам хорошего завершения отдыха, попрощался и уплыл в темноту. Мы развернулись на месте, вернулись к берегу, собрались, дошли до стоянки и поехали домой.

По дороге обсудили планы на оставшиеся часы пребывания на югах, пришли к выводу, что выбираться в город неохота, и решили продолжить отдых, проведя первые натурные испытания нашего хамама.

Пока он разогревался, наведались на кухню, забили поднос фруктами, соками, бокалами и столовыми приборами, спустили в комнату отдыха, которая, оказывается, называлась забавным словом «кейф», и пошли смывать морскую соль в душевую — пештемаль. Ополоснувшись и согревшись в этом помещении, перебрались в парную — харарет. Там застелили полотенцами огромную мраморную площадку, и женщины, уложив меня в самый центр, куда-то унеслись.

Вернулись довольно быстро, сложили на ажурный каменный столик возле небольшого бассейна какие-то рукавицы, мыло и десяток стеклянных флаконов с разноцветным содержимым, скинули саронги, попадали возле меня и прочли целую лекцию о том, как правильно париться в турецкой бане.

Услышав из их уст слово «массаж», я обрадовался. И не зря: как только на моей коже выступили капельки пота, дамы нацепили рукавицы и в четыре руки принялись превращать меня в счастливую медузу. Мяли медленно, не пропуская ни сантиметра тела и, если верить щупу, получали от процесса как бы не больше удовольствия, чем я. Кстати, это удовольствие было настолько спокойным и светлым, что «убивало» искорки желания, изредка возникавшие в моем сознании при виде восхитительно сексуальных обнаженных тел, из-за касаний упругих прелестей или воспоминаний о близости с каждой из этих женщин. А последовавшее за массажем очищение кожи ароматным мылом и маслами окончательно умиротворило. Поэтому во время второго захода в эту парилку я помог Даше расслабить Лару, во время третьего вместе с Шаховой размял Долгорукую и ни разу не потерял головы.

Это состояние души не покинуло меня и в кейфе. Поэтому ближе к полуночи, поднявшись вместе с дамами на хозяйский этаж и почувствовав через щуп, насколько Язве не хочется уходить в отдельную спальню, я молча повел женщину в нашу. А когда она вопросительно уставилась мне в глаза, мягко улыбнулся:

— Тебе будет жутко не хватать нас, а нам — тебя.

Она благодарно потерлась щекой о мое плечо и чуть-чуть ускорила шаг. А через несколько минут, забравшись к нам под одеяло, вжалась в мой левый бок, привычно задвинула колено на бедро и расфокусировала взгляд:

— Вы, наверное, не поверите, но меня страшно тянет за Стену. Причем не на Базу, а в саму Багряную Зону. Да, в ней нет моря, хамама, спортивных автомобилей и горячей воды, зато…

— …каждый раз, устраиваясь на дневку или ночлег, ты укладываешься рядом с Баламутом, верно? — беззлобно подколола ее Долгорукая.

— Я действительно настолько привыкла спать рядом с Ратом, что этой ночью не сомкнула глаз… — призналась Шахова и потерлась щекой о мою грудную мышцу. — Но мне не хватает не только этого: там, за Стеной, мы вместе круглые сутки; там абсолютное большинство проблем решаются ударом заклинания или ножа; там нет необходимости встречаться с людьми, от которых воротит; там…

— Прости… — расстроено выдохнула Долгорукая, шарахнув через щуп чувством вины.

Лариса Яковлевна накрыла ее ладошку своей и переплела пальцы:

— Даш, это не укор, а констатация факта: тут, в Большом Мире, каждый из нас делает то, что должно, так как диктует ЭТА жизнь. А там все проще и намного честнее.

— Язва тебя любит, Даш… — негромко сказал я, почувствовав, что этот монолог Долгорукую не успокоил. — В ее эмоциях столько тепла и нежности, что не передать словами. Кстати, дамы, как насчет того…

— Ра-а-ат… — перебила меня Бестия, приподнялась на локте и умоляюще посмотрела в глаза: — Не называй нас, пожалуйста, дамами, а то я чувствую себя старухой, прибившейся к мальчишке, хотя считаю тебя состоявшимся взрослым мужчиной и понимаю, что ты, вероятнее всего, все никак не подберешь этому обращению подходящую альтернативу.

Я невольно усмехнулся:

— Так и есть. Называть вас красавицами не могу, так как преклоняюсь перед вами, как перед Личностями, а это обращение задвигает человеческие качества на второй план. Нравится слово «девчата», но я не уверен, что оно… ляжет вам на душу. То же самое и со словом «ми»…

— Совет примешь? — спросила Язва, не став дослушивать этот монолог.

— Конечно!

— Забудь о нашем возрасте и обо всем, что с ним связано: в твоих глазах мы жаждем видеть себя юными, обворожительно красивыми, беззаботными и шаловливыми девицами!

Я чувствовал в ее эмоциях чуть больше того, что прозвучало, задавил неуместное желание извиниться за тупость и прижал к себе обеих женщин:

— Вы обворожительно красивы, беззаботны, невероятно шаловливы и… в моих представлениях молодеете каждый божий день! Кстати, Даш, в тот момент, когда ты меня перебила, я хотел поделиться идеей, которая не дает мне покоя с самого рассвета.

— Мы все внимание! — воскликнула Шахова, а Долгорукая, явно обратив внимание на словосочетание «с самого рассвета», нервно облизала губки.

Я мысленно усмехнулся, потянул, было, паузу, но счел, что это будет слишком жестоко, и выдал свою идею:

— Я тоже хочу побыстрее оказаться как можно ближе к Червоточине и «вытянуть» вам сродство с Разумом. Чтобы вы чувствовали мои эмоции так же хорошо, как я чувствую ваши. Да, «лишнее» сродство немного замедлит развитие всех оста-…

Договорить эту фразу мне не дали — Даша впилась в губы совершенно сумасшедшим поцелуем, а когда оторвалась, ее примеру последовала Лара! И пусть в последнем ощущалось не безумное желание, а такая же безумная благодарность и, почему-то, сосредоточенность, мне пришлось себя сначала «остужать», а потом отшучиваться:

— Я сам себе завидую: если это аванс, то что меня ждет после того, как вы обретете эти сродства?

— Правильно завидуешь — мало не покажется! — хохотнула Шахова, а Долгорукая подарила взгляд, полный Обещания…

…Даша отключилась буквально через полчаса, сначала пригревшись под моей мышкой, а затем перевернувшись на другой бок, обняв подушку и сладко засопев. К этому моменту я тоже бодрствовал чисто условно, поэтому не сообразил, за каким-таким лядом Лара забирается на меня, и потянулся к ее эмоциям через щуп. Пока искал в них хоть какие-то признаки желания, она дотянулась до задницы Долгорукой и приложила ее каким-то целительским заклинанием. Затем сползла на «свою сторону» моей тушки, вернула колено на бедро и легонько царапнула ноготками:

— Рат, Бестия спит и точно не проснется, коммы в режиме инкогнито еще с момента расставания с Кондаковым, а мне надо с тобой поговорить. Можешь на какое-то время полностью выключить стеснение?

— Могу, конечно! — кивнул я. — Стесняться вы меня почти отучили, а подруги ближе, чем ты, у меня нет.

— Спасибо… — слишком серьезно сказала она, сделала небольшую паузу и удивила неожиданным вопросом: — Сегодня после обеда неподалеку от нас почти четыре часа загорали студентки ярославского университета. Сколько их было, помнишь?

— Неа.

— А описать лица или фигуры хотя бы самых симпатичных в состоянии?

Я покопался в памяти и отрицательно помотал головой:

— Честно говоря, оценив пластику их движений и объем Силы в каждой пелене, я счел эту компанию неопасной и стал контролировать перемещение силуэтов чувством леса…

— …хотя шесть девиц поглядывали на тебя с большим интересом, с лиц трех можно было писать иконы, формы самой высокой брюнетки и шатенки с ярко-зелеными глазами могли посоперничать с Дашиными и так далее.

— И что странного в моем поведении? — недоуменно спросил я. — Я был с вами. Вот вами и любовался.

— Странного — ничего… — заявила Шахова и усмехнулась: — Более того, твоя сосредоточенность на нас очень здорово подняла самооценку и помогла поверить в то, что мы еще в состоянии соперничать с очарованием юности, свежести и наивности…

— Но…?

— Но это радует здесь и сейчас. А в перспективе твоя сосредоточенность на нас выйдет боком… Даше.

Я прислушивался не только к словам, но и к эмоциям, так что напрягся:

— Почему?

Тут она облизала пересохшие губки и начала издалека:

— Когда твоя матушка «пропала без вести», я сосредоточилась на работе и несколько лет чувствовала себя эмоционально мертвой. Потом стала заново собирать свою душу из осколков, но полностью ожила только после твоего появления в моей жизни и встречи с Оторвой. Тем не менее, я-сегодняшняя на порядок холоднее, расчетливее и циничнее, чем та девчонка, которая в один ни разу не прекрасный день потеряла половину сердца. Этот цинизм и все остальное появились из-за характера службы — увы, за долгие годы жизни во дворце я навидалась такой грязи, что большая часть светлых чувств тупо атрофировалась. И теперь в моем отношении к тебе намного больше разума, чем хотелось бы, а он не дает терять голову даже тогда, когда этого хочется больше всего на свете. Пока все понятно, верно?

Я утвердительно кивнул, хотя предпоследняя фраза вызвала кое-какие вопросы. И женщина, перебравшись чуть повыше, продолжила излагать свои мысли:

— А теперь обратим внимание на Дашу. Она потеряла Рину совсем недавно и сразу же начала прирастать все еще кровоточащей раной… к тебе, ибо в тот момент все еще ощущала меня больше телохранительницей, чем подругой, а другого способа не утонуть в горечи утраты, находясь за Стеной, у нее не было. Более того, практически каждое событие в этой новой жизни Долгорукой так или иначе усиливало зарождающуюся связь: ты, а не кто-нибудь другой, поддерживал ее каждый раз, когда становилось тошно; ты помог пережить мутацию и финальную адаптацию энергетики; ты поделился Сутью, «вытянул» сродство с Воздухом и спасал во время боестолкновений со зверьем с Той Стороны, «Ястребами» и корхами; ты наплевал на традиции и разрешил использовать прозвище дочки; ты задавил Совет общины, ты дал возможность оклематься после кошмарной казни и вернул вкус к жизни, сначала разбудив, а затем и усилив давно уснувшую чувственность. Поэтому здоровый цинизм, появившийся в характере этой женщины в бытность пребывания вторым человеком в Империи, с тобой не работает, ведь девять десятых отношения Даши к тебе приходится на чувства! Этими выводы оспаривать будешь, или как?

— Не буду… — вздохнул я, так как был согласен с каждым словом и… понимал, что все это — всего лишь цветочки, а ягодки будут куда жестче. И не ошибся:

— А теперь добавим к уже описанной картине обещание Бестии быть твоей в одностороннем порядке и перестать претендовать на твою любовь в тот момент, когда ты решишь завести серьезные отношения с какой-нибудь ровесницей. В данный момент Долгорукая искренне верит, что это будет не так уж и сложно. Ведь цинизм никуда не делся, силы воли предостаточно и все такое. Но уже через пару-тройку месяцев твоего полного сосредоточения на нас одна мысль о том, что ты можешь посмотреть на кого-либо еще, будет рвать душу в клочья. А что будет через год-два-пять, представляешь?

Я ужаснулся, и Лара, увидев ответ в моих глазах, грустно улыбнулась:

— Вот-вот. Поэтому-то имеет смысл немного «размазать» твой интерес.

— Так, стоп! — вполголоса воскликнул я, когда в моей голове, наконец, сложилась законченная картинка: — Твой сегодняшний поцелуй в губы с сосредоточением вместо желания; фраза «Захочешь именно меня — бери, не задумываясь…»; шутки за гранью фола…

— Угадал… — подтвердила Язва. — Я пытаюсь поддерживать иллюзию легкости твоего отношения к нам и нашего к тебе, чтобы не дать Бестии забыть о том, что ты рано или поздно задумаешься о создании семьи. Ибо помню, насколько тяжело Даша пережила первые загулы Мстислава, и знаю, что если она потеряет голову от любви, то рано или поздно сломается.

Перед глазами замелькали фрагменты воспоминаний о прошлой ночи, в ушах зазвучал горячечный шепот счастливой женщины, а настроение ухнуло в пропасть. И Язва, заметив это, успокаивающе погладила меня по грудной мышце:

— Пока расстраиваться не с чего: сегодня днем Бестия страдала из-за того, что Катя с Женей уже сосватаны, а значит, мы не успели наложить лапы ни на одну из двух девчонок, способных отказаться от комфортной жизни в Большом Мире и уйти с тобой на Базу.

Это утверждение испортило настроение еще сильнее и вынудило криво усмехнуться:

— Лар, я не потащу на Базу своих ровесниц. И вряд ли позову кого-либо замуж. Ибо, по терминологии «внешников», являюсь выродком в последнем поколении, то есть, мутантом, дети которого гарантированно изменятся еще сильнее! Ну, и зачем ломать будущее ни в чем не повинным девчонкам или дарить жизнь следующему поколению засечников, которых гарантированно отторгнет Большой Мир?

— Не поняла? — нахмурилась женщина и приподнялась на локте.

— Что тут непонятного? Мы, засечники — тупиковая ветвь эволюции. Да, живем, пока живется и воюем, пока воюется. Но обрекать потомство на жизнь в богом забытом подземелье не собираемся.

— Но ведь проблема с внутриутробными мутациями может быть решена в любой момент, а у тебя, совсем молодого парня, в разы больше шансов этого дождаться, чем у старших!

— Теоретически может, а на практике над этой проблемой бьются не первый десяток лет, поэтому года три-четыре тому назад в положении Права, касающегося поиска второй половины среди «внешников», появилась фраза «…взрослых, трезво мыслящих и четко осознающих риски постоянного пребывания в области с максимальной плотностью магофона Той Стороны». Говоря иными словами, приведи я на Базу ту же Ярину, меня бы пинками отправили обратно за Стену. Кстати, знаешь, какое количество «внешниц» согласилось переселиться на Базу с момента первого Вторжения?

— Сколько?

— Одна-единственная! А остальные счастливчики, как-то влюбившие в себя «внешниц», живут… вернее, жили в прифортовых городках. Причем общих детей у них не было и не будет. Впрочем, даже такие семьи можно пересчитать по пальцам одной руки — как правило, союзы «внешниц» с нами, выродками, длятся считанные месяцы. До тех пор, пока им не надоедает экзотика. Поэтому тем немногим представителям последнего поколения засечников, которым повезло родиться условно здоровыми, с раннего детства отбивают всякое желание влюбляться.

Лариса Яковлевна прищурилась, некоторое время невидящим взглядом смотрела сквозь меня, а затем задала правильный вопрос:

— Получается, что ты повелся на Елизавету Перову из-за того, что она была взрослой, трезво мыслящей и, по определению, осознавала риск встреч с засечником, а Ярину и сестер Нелюбиных держал на расстоянии, чтобы не влюбить в себя девчонок и не сломать им жизнь?

Я почувствовал в ее эмоциях еще один уровень этого вопроса и ответил сразу на оба:

— Ну да. И со Свайкой изначально сошелся по той же самой причине.

Шахова обожгла меня через щуп неподдельным сочувствием, обняла и прижалась щекой к груди. А где-то через полминуты выдала неожиданный вердикт:

— Что ж, суть этой проблемы засечников поняла, но считаю, что нас троих она не касается: мы с Дашей уже обрели статус твоих женщин, никуда от тебя не сбежим и уже оценили уют твоей спальни на Базе. А девчонок, на которых я прошу хоть иногда обращать внимание, тащить в Багряную Зону совсем не обязательно. Любуйся, знакомься, флиртуй, соблазняй…

— Где? За Стеной, за которую мы уйдем в ближайшие дни?! — в сердцах воскликнул я.

— Нет, здесь! — совершенно спокойно ответила Язва. — Ведь ты, вроде как, собираешься жить на два мира, а для Багряной Зоны у тебя есть я, уже соблазненная и, надеюсь, все еще волнующая.

Справившись с очередным эмоциональным шоком, я покрутил в голове это предложение, нашел в нем серьезный изъян и задвинул куда подальше желание обойти острые углы:

— Лар, ты меня действительно волнуешь, и если я дам себе волю, то Даша почувствует это желание, как только вы обретете сродство к Разуму. А твоего ко мне не обнаружит…

Шахова подняла голову и насмешливо фыркнула:

— Рат, я тоже могу дать себе волю, и тогда от моего желания поплохеет вам обоим!

— То есть, все это вре-…

— Да, давила в себе желание и врала вам в глаза! — твердо сказала она. — Более того, продолжу в том же духе, если ты сочтешь, что «размазывать» твой интерес к Долгорукой не обязательно…