Джон наблюдал за грациозными движениями молодой женщины. В ушах у нее подрагивали изумруды, черные глаза сверкали… и даже слишком… каким-то неестественным огнем.
— Можно мне сесть?
Мэннеринг мгновенно вскочил и предложил ей кресло.
— Прошу вас!
— Мне будет удобнее в вашей постели, — с наивным бесстыдством улыбнулась Минкс.
Когда молодая женщина улыбалась, уголки ее губ поднимались на равную высоту, шрам исчезал, и она становилась невероятно красивой. Минкс улеглась на кушетку — красный бархатный пеньюар как по волшебству чуть-чуть распахнулся, и Джон мог любоваться длинными стройными ногами. Однако зрелище это его не особенно взволновало. Джон закурил.
— Я полагаю, вы — секретное оружие милейшего Грюнфельда? — насмешливо поинтересовался он. — И сейчас вы станете доказывать, что я буду последним идиотом, если не соглашусь вступить в вашу веселую труппу акробатов? Кстати, вы-то тут что делаете? Грюнфельд — лицо вполне классическое, главарь международной банды.
Он, кажется, немец… Лаба — обыкновенный наемный убийца… Новы…
— О, у меня нет выбора, — ответила, пожимая плечами, Минкс. Красный пеньюар слегка распахнулся.
— Нет выбора? Разве вы не свободны и не достигли совершеннолетия?
— Да, я, конечно, совершеннолетняя. А вот насчет свободы…
Тут ее слишком бледные ноздри невольно сжались, и Джон понял: ну конечно же, Грюнфельд снабжает ее наркотиками!
— Вы ошибаетесь, Мэннеринг: вовсе не Лью послал меня сюда. Более того, он бы пришел в дикое исступление, увидев меня сейчас. Лью ужасающе ревнив! К счастью, и он, и Лаба уехали на всю ночь.
— И вы надеетесь, что я вам поверю? А вооруженный до зубов страж у двери? Он что, тоже вышел на минутку?
— Арамбур? О нет! Но этот человек меня обожает и ничего никому не скажет. Так что же вы решили делать, Джон? Ведь я могу называть вас по имени, не правда ли?
— О, пожалуйста! Но я ничего не решал, я спал.
Прекрасные черные глаза сверкнули.
— Вы согласитесь?
— А вам-то какая разница?
— Если вы будете работать с нами, я смогу часто вас видеть, — без всякого жеманства ответила Минкс. — И потом, по-моему, на этой земле не так уж много привлекательных мужчин, чтобы позволить себе роскошь отправлять их на дно Темзы. А именно такая судьба вас и ожидает, можете мне поверить. Этому мерзавцу Лью все едино — покойником больше, покойником меньше!
Джон, которого эта тирада очень позабавила, улыбнулся.
— Весьма польщен таким интересом к моей особе, дорогой друг. Но если вы действительно хотите сделать мне приятное, позвольте вернуться к прерванным сновидениям. Уже половина десятого — все послушные дети давно спят.
И Мэннеринг вежливо указал ей на дверь. Минкс не рассердилась, а только вздохнула.
— И вы можете спать, зная, что вас ожидает?
— Да то-то и оно, что ничего я не знаю! И мне необходимо с утра иметь свежую голову. Уж я найду какой-нибудь выход. Всегда находил и теперь найду!
— Это потому, что вы еще никогда не имели дела с Лью, — Минкс вдруг страшно рассердилась. — И не надейтесь, что сможете обвести его вокруг пальца, — он слишком хитер. Да и Лаба тоже опасный тип. А кроме того, перестаньте стоять столбом! Ложитесь рядом со мной, так будет намного лучше, даже если мы просто поговорим, — последние слова она проговорила с обезоруживающе невинной улыбкой.
Джон вздохнул.
— Право же, вам следовало бы быть серьезнее, дитя мое.
— Неужели я вам нисколечко не нравлюсь? — с очаровательной гримаской прошептала Минкс.
— Вы очень красивы, и знаете об этом. Но в данный момент мне могло бы понравиться только одно: ключи!
Джон подошел к ней, наклонился и положил руки на обнаженные плечи молодой женщины.
— Минкс, вы и в самом деле пришли помочь мне?
— Да… хотя бы попытаться…
— Так скажите же, как отсюда выбраться! Я очень богат и дам вам все, что захотите. Я спрячу вас от Грюнфельда, и он никогда вас не найдет. К тому же я очень скоро отправлю его за решетку. И не рассказывайте, будто вам доставляет удовольствие быть с ним в союзе: дураку ясно, что вы его терпеть не можете! Но если вы захотите, я готов ничего не сообщать полиции в течение суток. Таким образом, у ваших приятелей будет достаточно времени, чтобы скрыться. Но только помогите мне выбраться отсюда!
Джон почувствовал, как вздрогнули золотистые плечи под его руками.
— Я не могу! При всем желании не могу! Я не знаю, как отсюда выйти, и никто не знает, кроме Лью и Лаба. Внешние двери закрываются и открываются автоматически, и никто из нас ни разу не видел кнопок. Если кому-то нужно выйти или войти, нас всегда провожает либо Лаба, либо сам Грюнфельд.
Джон понял, что она говорит правду, и выпрямился.
— Ясно, — огорченно вздохнул он.
— Вы хоть верите мне? Я бы так хотела сделать что-нибудь…
Минкс не договорила. Слова застыли у нее на губах, а глаза с ужасом смотрели на дверь. В один миг страх так исказил ее лицо, что, казалось, несчастная женщина постарела сразу лет на двадцать. Джон, даже не оборачиваясь, понял, что вошел Грюнфельд. Он повернулся на каблуках и убедился, что не ошибся: в дверях стоял не только Грюнфельд, но и Лаба и еще один бандит, такой же смуглый, как и француз.
Они не стали терять времени даром. Одним прыжком Лаба подскочил к Джону и грубо оттолкнул его. Грюнфельд подошел к молодой женщине. Она все еще лежала на кушетке, и рот ее скривился в беззвучном крике ужаса. Бандит наотмашь ударил Минкс по лицу.
Один раз, два, три… Удары сыпались с жутким глухим плеском.
— Грязная шлюха!
Жирная рука снова поднялась, но Джон, задыхаясь от бешенства, приказал:
— Я думаю, хватит, Грюнфельд!
Казалось, этот спокойный голос отрезвил бандита, как холодный душ. Он обернулся:
— Избавь нас от этого сердцееда, Лаба! Хочешь — кинь его в реку. Большего он не заслуживает. А что касается молодой особы, то раз ей так нравится эта комната, она проведет здесь восемь дней. Ей будут приносить еду, но больше ничего. Понятно, Минкс? Это научит тебя, как ворковать с первым попавшимся мерзавцем!
К огромному удивлению Джона, за Минкс вступился Лаба.
— Восемь дней без коки, патрон, она не выдержит!
— Тебя никто не спрашивает! Восемь, и ни днем меньше!
Минкс поднялась. С безумным взглядом, в дикой панике она кинулась к Грюнфельду.
— Нет! Нет! — закричала она. — Прости меня, Лью! Ты же знаешь, что я и два дня не могу протянуть без этого! Нет!
Содрогаясь от рыданий, она колотила кулаками по мощным плечам Грюнфельда. Тот был как камень невозмутим. Лаба и его приятель как завороженные наблюдали эту сцену, не отводя глаз. Джон почувствовал, что давление револьвера слегка ослабло…
Надо было действовать. Теперь или никогда!