Барсук сильно подволакивал задние лапы — похоже, у него был повреждён позвоночник.
То ли Джезбо сломал ему спину лопатой, то ли это была старая травма. Возможно, из-за этого-то он и не попытался убежать.
Но сейчас это было не важно. Главное, он плохо двигался. И на него одновременно кидались две здоровенные злобные собаки.
Едва барсук, заваливаясь на непослушные задние лапы, начинал отбиваться от Сатаны, как на него наскакивала Шалава. Как только барсук отвлекался на Шалаву, в атаку бросался Сатана.
Смотреть на это было отвратно, и тут бы мне и уйти.
Но, как ни совестно мне за это было, я знал, что останусь до конца.
Барсука здорово выручало то, что у собак никак не получалось ухватиться зубами за его толстую, грубую шкуру. Когда Шалаве наконец удалось как следует в неё вцепиться, ничем хорошим это не кончилось. В смысле не кончилось ничем хорошим для собаки. Шкура сидела на барсуке свободно, примерно как носок, который тебе велик. Даже когда собака держала его мёртвой хваткой за загривок, он мог вроде как перемещаться внутри собственной шкуры и вертеть головой.
Казалось, барсук только и ждал, чтобы Шалава повисла у него на загривке. Пусть он был старым и медлительным, его челюсти сохранили былую мощь. Он раскрыл пасть — намного шире, чем можно было от него ожидать. На мгновение я увидел его зубы — сточенные, сломанные и почерневшие. Но среди них уцелели два длинных острых клыка, которые он и вонзил Шалаве в горло.
По-моему, я в тот же момент понял, что псине пришёл конец. Было в облике барсука что-то такое, от чего сразу стало ясно: свою жертву он не выпустит ни за что на свете.
Оставался ещё Сатана, но барсук как бы его и не замечал — даже такого закалённого бойца всё равно бы не хватило на двух собак одновременно. В конце концов Сатане удалось прокусить толстую шкуру и пустить противнику кровь. Но как бы свирепо пёс ни терзал барсука, сколько бы ни таскал его из стороны в сторону, барсук не обращал на него внимания.
Он должен был довести до конца одно дело.
Очень трудное.
Мучительно болезненное.
Дело, которое его убьёт.
Но которое ни за что нельзя бросать.
Нельзя ослаблять хватку.
До сих пор Джезбо, Рич и Роб шумно веселились, смеялись и подбадривали собак, как игроков на футболе, типа: «Кончай, его Шалава! Вперёд, сделай его, Сатана!»
Но тут они разом смолкли. Джезбо решил лопатой разжать барсуку челюсти и освободить Шалаву, но это было практически невозможно — три зверя катались по земле, сцепившись в плотный клубок. Он несколько раз тыкал в этот клубок штыком лопаты, но без всякого толка, а один раз сильно заехал в голову Сатане.
Раненая собака выкатилась из схватки.
— Держите его! — велел Джезбо, и Рич с Робом вдвоём вцепились в ошалевшего от боли Сатану.
Барсук тем временем мёртвой хваткой сжимал горло Шалавы; она дико вращала глазами, полными ужаса и боли.
Но я заметил в них и кое-что ещё: они угасали, с каждой секундой становились всё мутнее.
Теперь, когда звери больше уже не катались обезумевшим клубком, у Джезбо появилась возможность получше прицелиться. Он широко замахнулся лопатой и со всей силы ударил.
Не в силах на это смотреть, я отвернулся и поискал взглядом Кенни. Его нигде не было.
Мгновение спустя я услышал дикий вопль. Кричал, по-моему, Рич:
— Ты чё наделал?
Я повернулся и увидел, что произошло.
Джезбо промахнулся и вместо барсука рубанул лопатой по своей собственной собаке. Она и до того была чуть жива, а теперь ей точно пришёл конец.
Джезбо стоял с окровавленной лопатой в руке и смотрел на распростёртое тело Шалавы. Лицо его было бледным и пустым, как раскатанное тесто для пиццы, на которое ещё не положили начинки.
Барсук выпустил из пасти собаку и неподвижно лежал на боку. Похоже, он тоже был при последнем издыхании. Внезапно Джезбо испустил отчаянный крик и принялся кромсать его лопатой.
Тут-то я и пошёл домой. Вернее, побежал, сквозь слёзы едва разбирая дорогу.