Басмачество: правда истории и вымысел фальсификаторов

1. Несостоятельность мифа об «общенациональном», «общенародном» характере басмачества

При изучении социальной базы басмачества советское обществознание ставит и решает коренные социально-экономические и политические вопросы: какие классы заинтересованы в тех или иных исторических событиях, интересам каких классов соответствует та или иная форма общественной деятельности людей и т. д. В. И. Ленин указывал: «…в политике не так важно, кто отстаивает непосредственно известные взгляды. Важно то, кому выгодны эти взгляды, эти предложения, эти меры»[349]. Он считал, что Октябрьская социалистическая революция, свергнувшая власть помещиков и капиталистов, сделала лишь часть дела, и не самую главную. Самое сложное и самое трудное для рабочего класса — закрепление завоеваний революции и организация социалистического строительства — было впереди. В. И. Ленин подчеркивал, что без длительной и упорной борьбы эта часть дела невыполнима.

Раскрывая многообразие форм классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму, Ленин писал: «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества»[350].

Наряду с установлением форм классовой борьбы в тот период он отмечал также усиление и ожесточение ее после рождения нового общества: «Уничтожение классов — дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее»[351].

Басмачество явилось выражением классовой борьбы байства, местной буржуазии и реакционного мусульманского духовенства против диктатуры пролетариата.

М. В. Фрунзе в своей докладной записке В. И. Ленину правильно подметил, что басмачество было «вооруженным протестом против новых начал, на которых должна строиться новая жизнь»[352].

Социальной базой басмачества в Средней Азии были следующие свергнутые революцией эксплуататорские классы:

феодалы, бывшая родовая знать и прежние владельцы крупных земельных угодий. Лишенные революцией своих богатств и привилегий, они были в Туркестане наиболее заклятыми врагами революции. Из этой среды вышли руководители басмаческих шаек, самые упорные и жестокие басмачи; нарождавшаяся местная национальная буржуазия. Ее участие в басмачестве определялось борьбой против социалистического пути развития Туркестана, борьбой за капиталистический путь. Она снабжала басмаческие шайки деньгами и очень часто — вооружением; байство. Являясь наиболее многочисленным эксплуататорским классом, байство давало басмачам свои основные кадры. Они также снабжали банды продовольствием, фуражом и т. п.; бывшие уголовные преступники, вернувшиеся из ссылки и каторги в Туркестан после февраля 1917 г., и всякого рода авантюристы.

VI съезд КПТ (август 1921 г.), определяя социальное лицо басмачества, констатировал, что «в качестве руководителей и организующей силы (басмачества. — Авт.) выступают байство и деклассированные элементы профессионального бандитизма»[353].

В отчете ЦК КПТ VII съезду КПТ (март 1923 г.) также подчеркивалось, что «все отдельные курбаши являются крупными феодалами, крупными поработителями широких дехканских масс»[354].

Анализ социального состава басмачества будет неполным, если не указать на то, что в его рядах находились и представители свергнутых русских эксплуататорских классов. Первоначально это были единицы, и они в большинстве случаев выполняли функции военных инструкторов, но с начала и особенно с середины 1919 г.[355] их стало гораздо больше, и они во много раз увеличили численность басмаческих шаек. Представители русской контрреволюции не только непосредственно участвовали в боевых действиях, но и снабжали басмачей оружием, боеприпасами, деньгами и обмундированием.

Большую роль в организации басмачества сыграло реакционное мусульманское духовенство. С конца 1917 г. оно провозгласило басмачей «воинами Магомета» и «борцами за веру». Духовники объявили «газават» и назвали «гяурами» и «кяфырами» тех, кто не вошел в басмаческие шайки. Не без помощи мусульманского духовенства велась широкая панисламистская и пантюркистская пропаганда и агитация[356].

Характеризуя основное ядро басмачества, М. В. Фрунзе в мае 1920 г. писал, что в их рядах находятся те, кто привык к грабежам и насилиям, привык за счет беспощадно обираемого населения строить себе праздную и привольную жизнь, кто, опираясь на собравшиеся под их знаменем шайки, мечтали стать властителями края, новыми ханами[357].

Идейными вожаками басмачей были буржуазные националисты. Выдавая себя за защитников «общенациональных» интересов, а на деле являясь выразителями чаяний местных эксплуататорских классов, они разжигали межнациональную вражду, пытались использовать басмачество для восстановления в Туркестане господства феодалов и баев и отрыва Туркестана от Советской России. Некоторые буржуазные националисты, находясь в руководящих органах республики, тайно поддерживали басмачей, организовывали снабжение их оружием и боеприпасами.

Но не только представители свергнутых эксплуататорских классов находились в басмаческих шайках. В них была и определенная часть трудового дехканства.

Почему же часть трудового дехканства поддерживала басмачество? Это объяснялось рядом причин, и прежде всего положением в туркестанском кишлаке. Известно, что до социалистической революции Туркестан являлся аграрной колонией царской России. После победы Великого Октября в Туркестане, как и во всей стране, был принят ряд мер по осуществлению ленинского Декрета о земле. Однако, несмотря на принятые меры, осуществить его и закон о социализации так, как в русской деревне, в Туркестане не удалось[358]. Основная часть земли находилась в руках эксплуататоров. Вопреки закону о земле в крае продолжалась ее продажа и купля.

Решение земельного вопроса в Туркестане было связано во многом не только с ликвидацией помещичьего землевладения, но и в значительной степени с необходимостью ликвидации землевладения русского переселенческого кулачества, распространенного наряду с другими областями и в Ферганской области.

Вопрос о земле в условиях Средней Азии тесно переплетался с вопросом о воде, поэтому земельный вопрос необходимо было решить в тесной связи с водным. Ирригационная система Туркестана была слабо развита, и это замедляло решение аграрного вопроса.

Проведение в жизнь ленинского Декрета о земле тормозилось и срывалось в Туркестане агентурой эксплуататорских классов — буржуазными националистами и «левыми» эсерами, находившимися в органах Советской власти. Представители старой царской администрации — чиновники и мирабы, пролезшие в земельные комитеты, также срывали осуществление декрета.

В туркестанском кишлаке, особенно в районах современного юга Киргизии, были сильны феодально-патриархальные пережитки. В киргизскую общину входило несколько родов, во главе ее стоял наследственный манап, считавшийся полновластным хозяином. Его решения являлись законом для всех жителей общины. После победы Октября манапы, баи и другие представители эксплуататорских классов стремились сохранить свое господство и настраивали членов общины против Советской власти. Развернувшаяся гражданская война в свою очередь помешала осуществлению аграрных мероприятий Коммунистической партии.

Нерешенность земельного вопроса в Туркестане вплоть до 1924 г. констатировал в своих решениях II съезд КП (б) Узбекистана (1925 г.). В резолюции съезда было сказано: «Не изжиты до настоящего времени остатки феодальных отношений в кишлаке, выражающиеся в наличии частной собственности на землю, приводящие к сосредоточению у небольшой группы помещиков и байско-кулацких элементов города и деревни более ⅓ всех культурных земель и закабалению бедняцко-середняцких слоев кишлака»[359].

Таким образом видно, что в Туркестане в первые годы Советской власти старые, дореволюционные аграрные отношения не были полностью приведены в соответствие с требованиями ленинского Декрета о земле.

Аграрный вопрос в условиях Туркестана играл огромную роль, и его решение в значительной степени зависело от поведения дехканства. Не почувствовав на собственном опыте больших изменений во владении землей, дехканство оставалось во многом в зависимости и под влиянием своих старых эксплуататоров и духовенства, звавших их на борьбу с Советской властью.

Вместе с тем были и некоторые субъективные факторы, способствовавшие вовлечению трудовых масс дехканства в басмаческие шайки. К ним в первую очередь относятся искривления национальной политики партии, допускавшиеся шовинистическими, националистическими и эсеровскими элементами, находившимися в советских органах Туркестана, особенно Ферганской области, и ничего общего не имевшими с интересами пролетарского государства. Извращая ленинскую национальную политику, они возбуждали недоверие к Советской власти у отсталой части дехканства, чем широко пользовались организаторы басмачества.

Было бы неправильным утверждать, что национальную политику Советской власти искривляли только эсеровские и шовинистические элементы. Крупные ошибки в этой области допускали и некоторые большевистские партийные организации Туркестанской республики, засоренные в первый период гражданской войны чуждыми элементами.

Достаточно указать, что в декларации III съезда Советов Туркестанского края (15–22 ноября 1917 г.) об организации краевой власти указывалось на «неприемлемость» вовлечения в органы краевой власти представителей коренного населения Туркестана из-за незавершенности среди них процесса классовой дифференциации и отсутствия своих пролетарских организаций. В таком же духе выступали некоторые руководящие работники Туркестана и на IV съезде Советов (январь 1918 г.). В соответствии с этой линией представители трудящихся коренных национальностей в первый период существования Советской власти в Туркестане, до вмешательства ЦК РКП (б), слабо привлекались к управлению своим собственным государством.

Сыграли свою отрицательную роль и случаи грабежей мирного населения классово чуждыми элементами, затесавшимися в ряды Красной Армии, а под их влиянием и морально неустойчивыми красноармейцами.

Однако ошибки и искривления политики партии не могли породить басмачество. Они могли лишь усилить его, особенно на первых этапах, и усугубить общее положение. Но сводить причины возникновения басмачества только к ошибкам партийно-советских органов Туркестана или Ферганской области было бы грубейшим противоречием марксистско-ленинскому учению о классах и классовой борьбе в период диктатуры пролетариата. Подобная трактовка басмачества означает забвение одного из коренных положений ленинизма о неизбежности и закономерности яростного сопротивления свергнутых эксплуататорских классов после победы социалистической революции.

О том, что ошибки и искривления линии Коммунистической партии партийно-советскими органами Туркестана породили басмачество, кричали классовые враги и их подголоски, чтобы замаскировать истинную сущность этого классового явления. Такую позицию занимали буржуазные националисты, которые в целях оправдания басмачества утверждали, что если бы не было ошибок в национальном вопросе, то не было бы и его, что оно явилось якобы только ответом на «великодержавно-колониальную» политику партийно-советских органов Туркестана.

Подобные утверждения буржуазных националистов были по сути дела попыткой обвинить Советскую власть и Коммунистическую партию в том, что они своей деятельностью породили контрреволюционное басмачество, принесшее огромное горе народам Средней Азии.

Чтобы расширить басмачество, его главари и реакционное духовенство использовали также религиознонационалистические предрассудки дехканства, недостаточную политическую работу, проводившуюся среди трудящихся масс в первый год существования Советской власти. При этом зачастую курбаши заставляли дехкан идти в свои шайки, применяя террор, насилие и запугивание[360]. Для вербовки дехкан в отряды басмачей применялся и метод заложничества (людей, скота, имущества)[361].

Главарям и организаторам басмачества было на руку тяжелое экономическое положение, которое сложилось в Туркестане в канун Октябрьской социалистической революции. Упадок хлопководческого хозяйства привел к разорению сотен тысяч дехканских хозяйств. Курбаши и их вдохновители всеми силами стремились завербовать в свои ряды разорившихся дехкан, не находивших применения своим силам в сельском хозяйстве.

Участие части дехкан в бандах не придало басмачеству народности. Утверждение о том, что басмачество пользовалось поддержкой большинства трудящихся из коренного населения Туркестана на всем протяжении гражданской войны, является злостной клеветой.

И. Ленин еще накануне Октябрьской социалистической революции, разоблачая тех, кто пытался запугать большевиков и заставить их отказаться от взятия государственной власти в свои руки, в статье

«Удержат ли большевики государственную власть?» писал: «Широкая масса населения угнетенных наций… доверяет пролетариату России больше, чем буржуазии… Буржуазия подло предала дело свободы угнетенных наций, пролетариат верен делу свободы»[362].

В действительности большинство трудящихся масс Туркестана не могло поддерживать басмачей, которые были их злостными классовыми врагами. В подтверждение вышесказанного достаточно привести некоторые данные о классовом составе населения Ферганской области, о создании Советов мусульманских депутатов, вспомнить несколько характерных резолюций и постановлений, принятых на общих собраниях трудящихся мусульман.

По данным сельскохозяйственной переписи 1917 г., на долю батраков и малоземельных крестьян из 2 211 864 человек, проживавших в Ферганской области, приходилось 163 706 крестьянских дворов. 45 272 двора имели приусадебные земли в размере ⅙ десятины. Значит, всего в Фергане на долю батраков и малоземельных крестьян приходилось 208 978 дворов. Если предположить, что в каждом дворе в среднем было по три трудоспособных человека, выйдет, что в Фергане проживало более 600 тыс. батраков и малоземельных дехкан. Известно, что басмаческие шайки в периоды своей активности насчитывали не более 40–50 тыс. человек. Следовательно, большинство трудящихся находилось вне их.

В первой половине 1918 г. по всей Фергане развернулась кампания по выборам кишлачных и волостных Советов, в которой активное участие приняла основная масса трудового населения области. В избранные Советы в большинстве случаев, как докладывал исполком Кокандского Совета, вошли «представители мусульманского пролетариата»[363]. Появление таких Советов свидетельствовало о том, что трудящиеся местных национальностей твердо стоят за Советскую власть. Наряду с Советами с осени 1918 г. по всей Ферганской области начинают создаваться комитеты и союзы бедноты. К концу года их насчитывалось свыше 60[364]. Они, а в дальнейшем союзы «Кошчи» были прочной опорой Советской власти в кишлаке и ауле.

Обратимся теперь к резолюциям и постановлениям, принятым на общих собраниях трудящихся мусульман при обсуждении вопросов об отношении к Советской власти и к басмачам.

Рабочие хлопкоочистительного завода на станции Горчаково в своей резолюции, принятой в декабре 1917 г., писали: «Мы, рабочие-мусульмане завода Ходжаева, единогласно решили поддерживать всеми имеющимися у нас средствами рабочее правительство — Совет рабочих и солдатских депутатов — и протягиваем ему братскую мозолистую руку. Мы протягиваем руку русскому пролетариату, в котором мы, темные мусульмане, видим истинного защитника рабочего и трудящегося класса, освободившего нас от нагайки чиновника и кулака бая… Мы идем рука об руку с русским пролетариатом и протестуем против попыток буржуазии разъединить нас… Мы хорошо поняли, кто нам друг и кто враг, и не пойдем на удочку прислужников старого режима»[365].

Приведенная резолюция характерна не только с точки зрения поддержки рабочими из местных трудовых национальностей Советской власти и их готовности бороться с классовыми врагами, она проникнута идеей пролетарского интернационализма и благодарностью великому русскому народу, и в первую очередь русскому пролетариату. При этом надо иметь в виду, что указанная резолюция принималась в условиях, когда колониальный гнет Туркестана был только что ликвидирован и еще многое предстояло сделать для преодоления его последствий. Ясно, что рабочие местных национальностей, принимавшие такие решения, не могли поддерживать басмачей.

Дехкане Учменского, Сарымсакского, Нумского, Сафир-Атинского и Фаришского сельских обществ Фаришской волости Джизакского уезда Самаркандской области в январе 1918 г., обращаясь к СНК Туркреспублики, писали: «Стройте великое дело на благо народа, а мы Вам — фундамент, на который Вы можете надеяться так же, как мы надеемся на Вас»[366].

И это обращение свидетельствовало о том, что Советская власть становилась понятной и родной для трудового народа Туркестана.

Съезд народных судей, волостных управителей, сельских старшин и городских аксакалов Коканда и Кокандского уезда в начале апреля 1918 г. принял резолюцию, в которой выражал свое отношение к Советской власти, заявив: «…всеми имеющимися у нас средствами, вместе с русским населением рука об руку будем поддерживать ее и защищать»[367].

Рабочие и дехкане Кувинской волости Скобелевского (Ферганского) уезда 8 ноября 1919 г. на общем собрании, где присутствовало более 750 человек, приняли резолюцию, в которой говорилось: «Общее собрание мусульман стоит твердо в защиту Советской власти, так как все собравшиеся прекрасно знают, что только Советская власть есть действительно защитница беднейшего рабочего класса — пролетариата, и для произведения (так написано в резолюции. — Авт.) всех принципов Советской власти на местах, в кишлаках и аулах просит Облмусбюро, а также крайком партии выслать агитаторов Советской власти, а штаб фронта и Центральный Реввоенсовет просят принять самые энергичные меры к уничтожению господствующего в Фергане басмачества»[368].

В этой резолюции трудящиеся Кувинской волости уже вполне определенно заявляют о своей решимости бороться против басмачества.

Трудящиеся мусульмане старой части Андижана, собравшись на митинг 17 ноября 1919 г. и заслушав доклад «О текущем моменте», говорили в своих выступлениях о готовности оказать поддержку Советской власти, просили у военных представителей принять меры к ликвидации свирепствовавших в старом городе мелких басмаческих шаек, нарушавших мирный труд населения[369].

Еще до этого митинга, 8 апреля 1919 г., общее собрание фракции коммунистов-мусульман старой части Андижана отметило, что трудовой народ старого города «день и ночь шел… во фракцию, заявляя о своем полном доверии к Советской власти, требуя принять меры к парализации разбойников»[370].

Аналогичные резолюции, письма и постановления принимались во многих местах Ферганы, они отражали настроение трудового народа всего Туркестана.

Приведем еще два характерных документа, относящихся к лету 1919 г. В докладной записке Главкому Туркреспублики из Ферганы, посланной в июне 1919 г., указывалось, что жители Наманганского уезда, где ранее действовали басмаческие банды, «с радостью встретили Аулеатинский отряд (отряд Красной Армии в 100 человек. — Авт.) и до сего времени дружески относятся к отряду, считая его как своего спасителя»[371].

Общее собрание представителей кишлаков Урмитан и Реват Фальгарской волости Самаркандской области в июне 1919 г. в резолюции о борьбе с басмачеством за писало: «Выражая полную готовность и желание содействовать в борьбе с разбойниками не только доставкой продуктов, но и с оружием в руках, убедительно просим (органы Советской власти области. — Авт.) выдать какое можно оружие, огнестрельное и холодное Если не будет хватать оружия, мы пойдем с отрядом с камнями в руках, дабы чем-нибудь помочь разбить разбойничьи банды»[372].

В пролетарских отрядах, выделенных на борьбу с басмачеством, было значительное количество рабочих узбеков, киргизов, таджиков[373]. Особенно много их имелось в кизылкийских, чимионских и сулюктинских отрядах. Так, в чимионском отряде насчитывалось 40 узбеков. Количество рабочих-узбеков и других местных национальностей возрастает в ходе борьбы с шайками басмачей. Об этом говорит пример отряда И. М. Парамонова[374]. Вначале в нем было всего 4 узбека, а впоследствии число их достигло 50 % численности отряда[375].

В рабочих отрядах, особенно сформированных из шахтеров и нефтяников, царил дух пролетарского интернационализма. Пример интернациональных отношений между рабочими показывали коммунисты парторганизаций шахтеров и нефтяников, в которых между коммунистами — «русскими и мусульманами царит полное доверие с обеих сторон»[376].

Горнорабочие Ферганы, по-братски относившиеся к жителям близлежащих кишлаков, были их защитниками, бескорыстными друзьями и учителями в борьбе против басмачества.

Участие рабочих местных национальностей в пролетарских отрядах имело исключительно большое значение для мобилизации трудящихся коренных национальностей на борьбу с басмачеством.

Роль пролетариата местных национальностей в борьбе против контрреволюции особо подчеркнул председатель Совнаркома Туркестанской республики В. Фигельский после своей поездки в Фергану в декабре 1918 г. В «Нашей газете» он писал: «…что касается рабочих (коренных национальностей. — Авт.), то о них приходится говорить как о классе, понявшем свою миссию и сознающем, что только борьбой с буржуазией, борьбой за дисциплину… они создают себе и братьям своим благополучие»[377].

Участие трудящихся коренных национальностей в отрядах рабочих, ведущих борьбу с басмачеством, имело огромное значение и для укрепления дружбы народов. От русских шахтеров трудящиеся коренных национальностей воспринимали революционные идеи, дух коллективизма и пролетарский интернационализм. Все это оказало решающее влияние не только на разгром басмачества, но и на упрочение Советской власти в Средней Азии.

В пролетарских отрядах Ферганы вместе с русскими, узбеками, таджиками, киргизами и казахами сражались и рабочие из бывших военнопленных. Одним из их организаторов на нефтепромысле «Чимион» был рабочий-венгр Эмиль Баку, вступивший здесь в ряды Коммунистической партии и избранный депутатом рабочего Совета[378].

Таким образом, становится несомненным, что большинство трудящихся коренных национальностей на всем протяжении гражданской войны не шли за басмачами, а, наоборот, активно боролись с ними. В этом была главная причина поражения басмачества и его разгрома, а также одно из основных условий победы Советской власти над объединенными силами интервентов и внутренней контрреволюции в Средней Азии.

Но вывод о том, что большинство трудящихся коренных национальностей не поддерживали басмачество, не противоречит тому, что на определенных этапах борьбы к нему примыкала часть этих масс.

В последующие годы, в период мирного социалистического строительства, трудящиеся среднеазиатских республик активно поддерживали части Красной Армии в вооруженной борьбе против басмачей. Это особенно наглядно проявилось при ликвидации банды Ибрагим-бека, вторгшейся на территорию Советского Таджикистана 30 марта 1931 г. Расчет басмачей на поддержку населения не оправдался. Претворение в жизнь национальной политики партии дало свои плоды. Социалистические преобразования укрепили авторитет Советской власти, позволили воспитать многочисленный и преданный актив. Они выбили почву из-под ног у эксплуататорских групп, укрепили социальную основу советского строя.

Население республики активно участвовало в борьбе против басмачей. Оно информировало органы Советской власти, командование Красной Армии и пограничных войск о появлении банд. Дехкане активно помогали преследованию и поимке басмачей. В некоторых местах они организовали самоохрану, отряды самообороны, «краснопалочников» и пресекли неоднократные попытки ограбления кишлаков басмачами. На массовых митингах колхозники давали клятву: «Или мы басмачей убьем, или умрем сами, но не дадим грабить колхоз».

С помощью колхозников был захвачен главарь шайки Ибрагим-бек. Впоследствии на судебном процессе он говорил: «Я походом на Рентгантау пытался вовлечь в борьбу с Советской властью всех локайцев, однако население не пошло. Я убедился, что локайцы стали безбожниками»[379].

О высокой классовой сознательности трудящихся Таджикистана, их сплоченности вокруг Коммунистической партии свидетельствовала их организованность и активность в борьбе с басмачеством. Только в течение весны 1931 г. в добровольческие отряды и отряды «краснопалочников» вступило более 50 тыс. дехкан. Десятки тысяч участвовали и в разгроме банд Джунаид— хана на территории Туркмении.

Изменения социально-классовой структуры Средней Азии: ликвидация эксплуататорских элементов в городе и деревне, экономические и культурные успехи в строительстве новой жизни в начале 30-х гг. — обусловили окончательный крах басмачества во всех среднеазиатских республиках.

С момента возникновения и по настоящее время реакционная буржуазная историография грубо искажает и фальсифицирует причины возникновения басмачества в послеоктябрьский период, его цели, социальную базу. Как уже отмечалось, для подавляющего большинства буржуазных авторов характерно наделение контрреволюционного, антисоветского выступления в Средней Азии чертами «общенационального восстания», возникшего якобы вследствие «колониалистской политики» Советской власти. Арнольд, Беннигсен, Зеньковский, Кастанье, Олкот, Парк, Пайпс, Чокаев и др. трактуют басмачество как «партизанское», «народное», «национально-освободительное движение».

Отметим, что «классическое» определение басмачества, своего рода обобщенное выражение мнения большинства буржуазных авторов, пишущих на эту тему, дают А. Беннигсен и С. Уимбуш. Басмачество, указывают они, — это «массовое, народное, антисоветское, контрреволюционное восстание мусульманского населения Средней Азии, как оседлого, так и кочевого»[380]. Понятия «контрреволюционное восстание», «антисоветское» вполне правильны. Что же касается других дефиниций вроде «народное», «массовое», то с этим, как уже отмечалось, согласиться нельзя.

Пытаясь обосновать истоки и закономерности басмачества в советское время, «советологи» 20-х гг. обращались к истории дореволюционной России, в частности к восстанию народов Средней Азии в 1916 г. Кастанье, например, считал главной причиной этого восстания прибытие в Туркестан большой массы немецких и австрийских военнопленных, контакт которых «с туземным населением означал интенсификацию антирусской пропаганды. Эта пропаганда и мобилизация туземцев на тыловые работы европейского фронта привели к Джизакскому восстанию 14/VII — 1916 г.»[381]. При этом совершенно игнорировались его классовые, социальные, национальные корни.

Что же в действительности произошло в 1916 г. в Средней Азии?

Известно, что непосредственным поводом выступления народных масс явился царский указ от 25 июня 1916 г. о наборе на работу в тылу действующей армии 400 тыс. человек из коренного населения Туркестана, Казахстана, Сибири и Кавказа, представителям которого царизм не доверял оружия, и поэтому они не служили в действующей армии. В их числе из Туркестана должно было быть направлено на тыловые работы до 200 тыс. узбеков, таджиков, туркмен, киргизов, казахов, каракалпаков и др.[382]

Царский указ, изданный в условиях роста забастовочной борьбы 1915–1916 гг. в городах Центральной России, волнений в армии, преимущественно среди солдат запасных частей, а также в обстановке бедственного положения дехкан и ремесленников, усугубившегося войной и угнетением, вызвал повсеместное возмущение. Негодование возросло и в связи с тем, что феодально-байская верхушка и купцы получили возможность откупиться от набора, а духовенство и их дети были вовсе освобождены от призыва.

Во многих городах и селах Туркестана проходили митинги и собрания, где звучал протест против указа, а в ряде населённых пунктов Ферганской, Семиреченской и Сырдарышской областей вспыхнули народные волнения и восстания, в которых участвовали десятки тысяч дехкан и ремесленников. Основу участников восстания составляли дехкане, городская беднота, выступавшие не только против национально-колониального гнета, но и против полуфеодальной, хищнической эксплуатации со стороны местных баев, манапов и ростовщиков.

Выступления народных масс были направлены против царского самодержавия и отчасти против местных феодалов и эксплуататоров. В силу этого восстание 1916 г. по своему политическому содержанию и движущим силам было антивоенным, антиимпериалистическим, а в некоторых районах и антифеодальным[383].

Вместе с тем в наиболее отсталых районах Средней Азии, где жили преимущественно скотоводы-кочевники, а также в ряде населенных пунктов с особенно отсталым населением феодалам и духовенству удалось разжечь национальную вражду, религиозный фанатизм и подвернуть выступления на реакционный путь. Именно здесь выдвигались лозунги, призывавшие к истреблению всего русского населения края, отделению Туркестана от России и восстановлению ханской и эмирской власти. Но это направление не приобрело массового характера, и восстание 1916 г. осталось по своему содержанию народным и справедливым.

Хотя восстание было жестоко подавлено царским правительством, оно в конечном итоге способствовало свержению царизма, укрепило в совместной борьбе с самодержавием союз трудящихся Средней Азии с русским народом.

Антикоммунистические версии Чокаева и других авторов 20–30-х гг. о восстании 1916 г. были подхвачены в 50-е гг. Р. Пайпсом, А. Парком, Б. Хаитом, в 60-е — С. Зеньковским, А. Беннигсеном, Э. Беккером, Э. Каррер д’Анкосс, а в 70–80-е гг. — С. Уимбушем, Э. Арнольдом, М. Олкот и другими «советологами».

Б. Хаит видел в басмачестве «продолжение освободительной борьбы» 1916 г. Он писал, что басмачество является «борьбой против русского господства и коммунизма»[384].

Хаит также заявлял, что, «так как Советы не проявили симпатии к борцам за свободу Туркестана при царском режиме, нельзя было ожидать, что они смогут оценить природу национального движения при советском правлении»[385]. В связи с этим он отмечал, что «неверно рассматривать басмаческое движение как гражданскую войну», ибо последнее понятие характерно для войны внутри одной нации, а «туркестанцы сражались с русскими войсками»[386]. В этом положении четко прослеживается методологическая несостоятельность буржуазной историографии — отождествление форм классовой борьбы (а гражданская война — одна из ее наиболее высших и острых форм[387]) с существованием одной определенной нации. Более того, Б. Хаит даже провел аналогию между басмачеством и борьбой алжирских патриотов с колониальной Францией в начале 60-х гг. XX в.[388]

Немаловажна и еще одна черта «советологии»: басмачество отрывается от хода всей гражданской войны в Средней Азии и изображается как самостоятельное национально-освободительное движение. Наделяя реакционное, антисоветское, антисоциалистическое басмачество в Средней Азии «народным характером», буржуазная историография исходит из клеветнической концепции «колониалистской политики», проводимой якобы Советской властью по отношению к народам Туркестана. Это утверждение подкрепляется версией буржуазных историков о «безучастном» и даже «враждебном» отношении коренного населения региона к Октябрьской революции.

В 20-е гг. Валиди, Кастанье, Чокаев, а в последующие десятилетия Зеньковский, Каррер д’Анкосс, Монтей, Пайпс, Парк, Паулейдс, Рислер, Хаит и ряд других западных авторов стремились и стремятся доказать, будто бы установление Советской власти в Туркестане явилось простой «заменой» старого колониального режима новым, сменой «вывесок». Отсюда логически вытекает мысль: «оккупация Средней Азии регулярными советскими войсками» привела к возникновению басмачества[389]. Упрочение Советской власти в среднеазиатских республиках, разгром основных сил басмачей буржуазная историография трактует как «второе завоевание Средней Азии русскими войсками»[390].

Однако известно, что никакой «оккупации» не было и в помине. В 1917 г. в Средней Азии победил Великий Октябрь, а в 1919 г. произошло соединение войск Туркреспублики с войсками центра страны во главе с М. В. Фрунзе. Только упоминание этих дат показывает несостоятельность указанных версий. Что же касается «второго завоевания», то об этом скажем ниже.

Подавляющее большинство буржуазных авторов, и среди них Чокаев, Кэроу, Парк, Уилер, Зеньковский, Пайпс, Олкот, Хаит, обусловливали «национальный характер» басмачества тем, что оно возникло «под знаменем защиты «Кокандской автономии»», которая «представляла интересы мусульман» и сплотила массы местных национальностей Туркестана[391]. Но эти выводы опровергаются (правда, со значительными оговорками) даже некоторыми буржуазными авторами.

Стоило С. Зеньковскому обратить внимание на диспропорцию в представительстве делегатов из различных областей на IV Чрезвычайном краевом мусульманском съезде в Коканде[392], принявшем решение о создании автономии[393], как он пришел к выводу, что это лишает «заправил автономии права говорить от имени народов Туркестана» и что «сфера влияния Кокандского правительства была мала, так как местное мусульманское население оставалось равнодушным к конфликту». Еще более определенен вывод Р. Пайпса, сделанный им в начале 50-х гг.: «Кокандская автономия никогда не имела опоры в народных массах, и она поддерживалась лишь сознательными слоями местного населения»[394]. Характерно, что А. Парк и другие буржуазные историки не писали о внутренней политике «Кокандской автономии», так как здесь они неминуемо должны были бы сказать о ее антинародной сущности. Именно это обстоятельство вынуждает Парка заявлять, что на защиту антисоветских автономистов «народ но выступал решительно»[395].

Однако большинство реакционных буржуазных историков, представляя «Кокандскую автономию» как наивысший политический институт туркестанского общества, заявляют о ее «всенародной поддержке», реализованной в форме басмачества. Эти идеи полностью опровергнуты советской историографией[396].

Чем же еще «советологи» обусловливают «национальный» характер басмачества? Тем, что, фальсифицируя и искажая социальную базу этого контрреволюционного, антисоветского выступления, утверждают, будто в басмачестве были «представлены все классы» и подавляющее большинство составляли «безработные аграрные рабочие и те горожане, которые были лишены средств к существованию благодаря запрету частной торговли», в нем «а/ктивно участвовали торговая буржуазия и мусульманские священники», существовал широкий «национальный фронт» борьбы с Советской властью[397].

Парк, Каррер д’Анкосс, Раковска-Хармстоун, Масселл социальной базой басмачества объявляли дехканство[398].

Для того чтобы доказать «национальный характер басмачества», Валидов, а вслед за ним и Масселл подчеркивали, что в нем участвовали «исключительно туземцы, крестьяне и рабочие, узбеки, таджики, туркмены, киргизы, а представители фанатических мусульманских сект, особенно из Коканда, «были полны страстного желания вдохнуть в движение миссионерский призыв к священной войне»[399]. Эти авторы не дают себе труда проанализировать социальный состав населения Средней Азии, выявить процесс классового расслоения. Это им явно невыгодно. Более того, они повсеместно обходят молчанием известный факт объединения в единую силу басмачей и кулацкой, так называемой «Крестьянской армии» Ферганы, хотя даже Кастанье указывал на то, что основу басмачества помимо коренного населения составляли русские крестьяне— кулаки и «крестьянская армия» Монстрова, отстаивавшая интересы русского кулачества и действовавшая совместно с бандами Мадамин-бека[400].

Утверждения о «народной» основе басмачества опровергла М. Олкот, которая отметила, что основными социальными силами басмачей были «феодальная аристократия, племенные вожди, священники, крупные и средние землевладельцы, купеческий класс»[401]. Она выделяла и поддержку басмачества буржуазно-националистическими группировками — джадидами («мусульманскими реформаторами», по оценке буржуазной историографии), пантюркистами и другими националистическими группировками.

В отличие от Валидова, Чокаева и подавляющего большинства современных «советологов» Кастанье указывал (правда, с оговорками), что первоначально басмаческие банды «представляли собою сброд уголовников, которых освободило Временное правительство… из тюрем»[402]. Но после того как отряды басмачей составили «ядро национальной армии» временного Кокандского правительства, они, по мнению Кастанье, Чокаева и других буржуазных авторов, стали «муджахидами», ибо «главари прежних разбойников теперь уже действуют от имени населения, сражаясь за национальную идею»[403].

Этими туманными фразами националистического, исламского толка оправдывался разбой и насилие басмачей над мирным населением Средней Азии.

Размах басмачества, участие в нем масс мусульманского населения Чокаев объясняет «относительным ростом национального самосознания со времени независимых ханств», «усилением всех самопредохранительных инстинктов» в связи с якобы проводимой Советским государством «колонизаторской политикой» в Туркестане[404].

Реакционная буржуазная историография сознательно затушевывает классовый состав басмачей, старается представить басмачество как «всенародное восстание». Но даже сами «советологи», и в частности Пайпс, считаясь с конкретными фактами, вынуждены констатировать факт участия местных трудящихся масс в борьбе с контрреволюционными силами[405].

Отметим также, что рядовые басмачи, обманом или иным путем вовлеченные в банды, убедившись, что Советская власть действительно представляет интересы и чаяния простых людей, становились впоследствии ее защитниками. Так, бывший в течение шести лет (1919–1924 гг.) басмачом Кутан Торгоев, в середине 20-х гг. стал командиром добровольческого отряда, помогал пограничникам в ликвидации банды Абдулы Джамбаева и Джаксамына Оманова в Киргизии. Этот пример не единственный. История гражданской войны в Туркестане полна такими эпизодами[406].

Анонимные авторы редакционной статьи журнала «Среднеазиатское обозрение», прикрываясь, как и другие буржуазные фальсификаторы истории, личиной объективности, привели выписки из многочисленных препарированных документов, чтобы доказать «народный и общенациональный характер» басмачества, объединявшего якобы все слои мусульманских народов в борьбе против Советской власти[407]. Журнал, однако, в конце концов вынужден был признать, что большинство трудящихся было с Советской властью, а не с басмачами, и сделать вывод: «Советы нашли поддержку крестьян»[408].

Обосновывая «всенародный» характер басмачества, некоторые из буржуазных авторов, в частности Рывкин, клеветнически заявляли, будто «многие официальные представители Советской власти поддерживали басма чей, переходили на их сторону»[409]. Известно, что бывший начальник милиции Мадамин-бек стал курбаши, а некоторые руководители Бухарской народной республики присоединились к Энвер-паше и действительно стали врагами Советской власти. Но такие факты были единичны и характерны прежде всего для феодальных и националистических элементов. И немаловажная роль в организации всенародной борьбы против басмачества, приведшей к его окончательному краху, принадлежит руководителям советских среднеазиатских республик Т. Рыскулову, Ф. Ходжаеву, А. Икрамову, Ю. Ахунбабаеву, К. Атабаеву, Н. Айтакову, М. Миршарапову и многим другим.

Участие в басмаческих шайках не только представителей эксплуататорских классов Туркестана, но и части трудового дехканства не отрицается советской историографией. Существенная разница, однако, состоит в том, что советские историки, говоря о вовлечении в басмачество некоторой отсталой части дехканства, выясняют причины, породившие это явление, определяют, к каким этапам движения оно относится, и показывают на основе многочисленных фактов, что основная часть дехканства шла в годы гражданской войны вместе с Советской властью, активно участвовала в разгроме басмачества[410].

Исследования советских ученых убедительно опровергают главный тезис западной реакционной историографии о том, что в басмачестве участвовали широкие массы дехкан.

Отметим еще одну характерную черту концепции «национального» характера басмачества: отрицание многими «советологами» связи этого выступления с общероссийской контрреволюцией.

Лидеры туркестанских буржуазных националистов, всячески подчеркивая «национальный» характер басмачества, старались умолчать о своих связях с русской контрреволюцией. Известно, что М. Чокаев, будучи министром внутренних дел правительства «Кокандской автономии», вместе с министром народной обороны этого правительства Ходжаевым прибыл в Чарджуй в конце 1917 г. к командиру белогвардейской казачьей части полковнику Зайцеву с просьбой «выгнать большевиков, захвативших в крае власть», «восстановить в правах законное правительство» и принять «общее руководство движением»[411].

В 1928 г. М. Чокаев в статье «Басмаческое движение в Туркестане» ни одним словом не обмолвился о своей поездке к полковнику Зайцеву и о том, что основной военной силой «Кокандской автономии» были казачьи части. Он демагогически заявил: «…единственной вооруженной силой «Кокандской автономии» были отряды, которые возглавлял Иргаш, бывший ссыльный»[412].

Одной из особенностей буржуазной литературы 20-х гг. было отсутствие единого мнения по рассматриваемому вопросу. В то время как националистические авторы (Валидов, Чокаев) не вскрывали, но, более того, затушевывали связи басмачей с русской контрреволюцией, материалы некоторых западных авторов, в частности Кастанье, их по существу опровергали. Упоминая о совместных действиях басмаческих банд с контрреволюционными организациями русских белогвардейцев, Кастанье при этом делал упор на то, что у них якобы различные цели, игнорируя этим классовый характер контрреволюционных сил, совместно боровшихся с Советской властью за реставрацию феодально-буржуазных порядков[413].

В первой половине 60-х гг. в «советологии» усиливается тенденция подчеркивать антирусский характер басмачества. Так, М. Рывкин писал: «Борьба между басмачами и советскими войсками была борьбой не между коммунистами и антикоммунистами, а между русскими и мусульманами. Басмачи, несмотря на то что сначала на короткий период были связаны с антикоммунистическими русскими группами, составляли национальное, мусульманское, туркестанское движение»[414]. Другой американский «советолог», Э. Бэкон, считал, что басмачество появилось в результате «глубокого чувства ненависти против всего русского», которое якобы глубоко укоренилось в народах Средней Азии и которое усилилось после победы Октябрьской революции[415].

М. Олкот, напротив, расценивала союз басмаческих и русских контрреволюционных сил (объединение басмаческих банд Мадамин-бека и «крестьянской армии» Монстрова) как «наиболее успешное и наиболее длительное басмаческо-русское сотрудничество», позволившее сформировать Ферганское временное правительство. Это буржуазно-националистическое правительство Олкот считала «демократическим, либеральным, выразителем интересов народа»[416].

То, что басмачество смогло активно действовать в Ферганской долине в конце 1917 и в 1918 г., обусловливалось также (как верно, кстати, отмечает Олкот) и блокадой Туркестана, его оторванностью от Советской России, наличием многочисленных антисоветских фронтов[417].

Пайпс, Парк, Беккер, Олкот и ряд других авторов считают, что создание народных республик в Бухаре и Хорезме дало новый импульс басмачеству. На самом деле не образование этих республик, а борьба антинародных сил против нового строя, установленного в Бухаре и Хорезме, вызвала оживление басмачества.

В реакционной буржуазной историографии на протяжении многих лет умышленно не анализируются причины возникновения различных басмаческих фронтов в 1918 –20-х гг. То, что басмачество в конце 1917 — в 1920-м г., а затем и в отдельные периоды 1920 и 1921 гг. в основном было сосредоточено в Ферганской области, объясняется рядом социально-экономических, политических и географических условий[418].

Область еще до революции была центром хлопкоочистительной, угольной и нефтяной промышленности всей Средней Азии. Здесь сложилась довольно большая для этого региона группа промышленной и финансовой буржуазии. Сильной и влиятельной была в Ферганской области прослойка мусульманского духовенства: на каждые 325 человек приходилась мечеть, в то время как по всей Средней Азии каждая мечеть обслуживала 700–1000 человек, а в дореволюционной России церковный приход обслуживал 10–12 тыс. населения. В одном лишь Коканде насчитывалось до 300 мечетей. В области было 15 тыс. служителей религиозного культа. Реакционное мусульманское духовенство, широко используя ислам, стремилось разжечь басмачество. Наличие здесь накануне победы Октября сильной прослойки эксплуататорских классов предопределило организацию басмачества самыми богатыми ее представителями (среди них Миркамиль Муминбаев, Темирбеков, Абдумансур Мингабаши, Усман Кари Умаров, Кудрат Хозрат и др.), оказание ими материальной и другой помощи басмаческим бандам. По некоторым данным, в Ферганской долине было 13–15 тыс. промышленных рабочих: русских — 3517 человек, узбеков — 9247, киргизов — 519, таджиков — 845 и других национальностей — 1252 человека. В промышленноторговых заведениях, в кустарном производстве и складском хозяйстве насчитывалось 35 тыс. рабочих[419].

Организаторы басмачества использовали в Фергане, где проживало до 20 национальностей, сложную межнациональную обстановку, вызванную последствиями колониальной политики царизма и усугублявшуюся тем, что проживавшие здесь народы, как и во всем Туркестане, либо не вышли из средневековья, либо недавно вступили на путь капиталистического развития. К тому же в этой области затянулся процесс становления Советской власти: она была установлена только 6 декабря 1917 г., между тем как в Ташкенте и других местах Туркестана победила в ноябре 1917 г. (III краевой съезд Советов, проходивший 15–22 ноября 1917 г., провозгласил переход власти во всем крае)[420].

Установлению Советской власти в Фергане всячески препятствовали эсеры и меньшевики. В городах области вся власть перешла к Советам только к концу декабря 1917 — началу 1918 г. Избранный же в Фергане в декабре 1917 г. новый областной Совет депутатов в результате засилья в нем меньшевиков и эсеров оказался неработоспособным. Кроме того, на ответственные посты в советские организации области пробрались дашнаки, белогвардейцы, буржуазные националисты[421].

Хотя коммунисты Ферганы в большинстве своем были стойкими членами Коммунистической партии Туркестана, опирались в своей деятельности на один из наиболее сильных отрядов рабочего класса, а также на передовые элементы городских ремесленников и кишлакской бедноты, но неопытность большевистской партийной организации Ферганской области, в целом созданной только к концу декабря 1917 г., отсутствие достаточной закалки, конечно, использовались в своих целях врагами Советской власти. Возникновению басмачества в Фергане способствовало и то, что сюда после победы Октября бежали из Ташкента многие представители контрреволюционных организаций: Краевого эсеро-меньшевистского совета (КРАСа), Краевого совета партии «Шура-и-ислам» и др. Именно на территории Ферганы в старой части Коканда в конце ноября 1917 г. была создана «Кокандская автономия», из недр которой вышли первые басмаческие банды.

Выясняя, почему именно Ферганская область стала в тот период центром басмачества, нельзя упускать из виду и ее географическое положение. В 1918 г. Ферганская область граничила на юго-западе с Бухарой, а на востоке — с Китаем. Бухара была центром мракобесия и реакции всей Средней Азии. С началом империалистической интервенции и гражданской войны в нашей стране территория Бухарского эмирата превратилась в плацдарм английской интервенции в Среднюю Азию, а правящие круги эмирата стали послушным орудием в руках англо-американского империализма. Умело используя контрреволюционные настроения эксплуататорских слоев Бухары и особенно духовенства, имевшего влияние на все духовенство Средней Азии, англо-американские империалисты стремились через них раздувать пожар басмачества. Территориальная близость Ферганы с Бухарой позволяла снабжать басмаческие банды через Бухару вооружением и уводить их туда на переформирование в случае поражения.

Общая граница с Китаем также использовалась империалистами для обеспечения басмаческих шаек оружием и для отвода их в случаях поражения и преследования частями Красной Армии.

Географическое положение Ферганской долины имело известное преимущество и для Советской власти: через границы Туркестана, в том числе Ферганы, не могли быть переброшены крупные силы интервентов. Поэтому империалисты оказывали помощь басмачам главным образом путем посылки им оружия, денег, инструкторов и агентов.

Таковы некоторые социально-экономические, политические и географические причины того, что Фергана стала центром басмачества в Туркестане в 1918–1920 гг. Пайпс же видел причину возникновения здесь басмачества исключительно в «колонизаторской» политике Советского правительства, санкционировавшего якобы погромы и разбои в Коканде, других городах и кишлаках Ферганы. Он также утверждал, будто басмачество в Бухаре и Хиве возникло вследствие «оккупации» этих ханств советскими войсками[422], вновь игнорируя классовый смысл этой формы сопротивления сил контрреволюции новому, социалистическому строю.

Сущностью басмачества Пайпс объявил не его классовую природу, а то, что оно состояло из различных отрядов, «действовавших независимо друг от друга под командованием честолюбивых и завистливых главарей, которые отказывались координировать свои действия и временами вовлекались в междоусобные войны». В критические моменты, с сожалением писал он, «басмаческие отряды переходили на сторону красных». «По существу, — заявил Пайпс, — басмачество представляло ряд отдельных племенных восстаний, которые показали весь недостаток такой формы сопротивления»[423].

Хотя Пайпс и вынужден был признать, что басмачество никогда не смогло бы свергнуть Советскую власть в Туркестане, он оговаривал это тем, что «русские были несравненно лучше организованы», имели в своем распоряжении более многочисленные и более обученные вооруженные силы[424].

Зеньковский, Олкот, некоторые другие западные авторы представляют басмачество и как мусульманское движение, возникшее в ответ на «антирелигиозную политику Советской власти»[425]. Такая трактовка зародилась еще в 20-е гг., и Чокаев был ее главным творцом. Однако известно, и многие буржуазные авторы не отрицают этого факта, что именно в 20-е гг. партийными и советскими органами края был предпринят ряд мер по исправлению линии в отношении ислама и религиозных организаций (возвращение некоторых вакуфных земель религиозным организациям, восстановление судов, назиев и биев, легализация конфессиональных школ)[426].

Противоречивы рассуждения С. Зеньковского и о роли исламских лозунгов в басмаческом движении[427]. Он считал, что ислам был единственной силой, сплачивающей местное население, но тут же заключал, что «басмаческое движение» почти ничего не имело общего с «тюркскими националистическими целями», ибо басмачи были «скорее борцами за образ жизни предков, за племенной социальный порядок»[428].

Буржуазные авторы последних лет, и в их числе Олкот, большое значение придают идеологическому обоснованию якобы имеющихся закономерностей басмачества. Ислам, подчеркивает Олкот, объединил в басмачестве все контрреволюционные силы: консервативных мусульман, умеренных реформистов и туркестанских социалистов[429]. Именно он, по мнению Олкот, сыграл значительную роль «в генезисе и сохранении сопротивления басмачей». Олкот мотивирует значение ислама и тем, что курбаши начиная с Иргаша — «эмира мусульман», «вождя истинно верующих» — под религиозными лозунгами призывали бороться за «защиту шариата», «торжество ислама» и т. д.[430]

В басмачестве, как считает Олкот, у туркестанцев впервые осознанно «возникло чувство национальной идентичности», которое якобы сегодня сохраняется в настроении интеллигенции Средней Азии, помнящей о достоинствах «традиционалистского общества и его исламском наследии», в котором басмачам предоставлен статут «национальных героев»[431]. Впрочем, эту мысль еще в 20-е гг. высказал Чокаев и другие буржуазные националисты.

Известно, что главари басмачества использовали и пантюркистские лозунги. Отмечая, что пантюркистское движение в Советской России с самого начала было обречено, И. Ландау объяснял это исключительно субъективными условиями: организационной слабостью пантюркистских группировок, отсутствием в их рядах кадров, подобных «ленинским революционерам», политического единства и т. д.[432] Краху пантюркизма способствовало создание республик Средней Азии, которое, как мы уже указывали, всячески фальсифицируется буржуазными авторами, в том числе и Ландау.

Тенденция современной буржуазной историографии изображать басмачество как чисто «религиозное движение», объединенное исключительно исламом, направлена, в частности, на оправдание кровавых злодеяний душманов в Афганистане.

Объявляя о «народном», «общенациональном» характере басмачества, буржуазные авторы извращают как ленинскую национальную политику, так и практические социально-экономические, политические мероприятия Коммунистической партии в годы гражданской войны, в начале мирного социалистического строительства. Но именно благодаря такой политике Коммунистической партии и Советскому правительству удалось привлечь на свою сторону большинство трудящихся края, мобилизовать их на решительную борьбу с басмачеством и в начале 30-х гг. ликвидировать его.

При «исследовании» различных проблем басмачества буржуазные авторы наибольшее внимание уделяют фальсификации деятельности Турккомиссии, Компартии Туркестана и борьбе Красной Армии. Для верного понимания этих проблем обратном внимание на следующие факты.

В радиограмме ЦК РКП (б) от 10 июля 1919 г. на имя Туркестанского правительства и Компартии Туркестана, известной под названием «О пропорциональном представительстве», указывалось: «ЦК коммунистов сообщает ЦИК Туркестанской республики и Краевому комитету коммунистов, что на основании принятой VIII съездом программы Коммунистической партии, в интересах политики рабоче-крестьянской власти на Востоке, необходимо широкое пропорциональное привлечение туркестанского туземного населения к государственной деятельности, без обязательной принадлежности к партии, удовлетворяясь тем, чтобы кандидатуры выдвигались мусульманскими рабочими организациями.

Прекратить реквизицию мусульманского имущества без согласия краевых мусульманских организаций, избегать всяких трений, создающих антагонизм»[433].

В заключение радиограммы было сказано: «Надеемся, что передовой революционный кадр Туркестана, русский пролетариат, исполнит свой революционный долг, примет все меры к осуществлению намеченной центральной властью цели и устранит затруднения к ее проведению»[434].

Сущность директивы ЦК партии состояла в том, чтобы во все органы Советской власти были привлечены самые широкие массы трудящихся местных национальностей. Центральный Комитет партии, давая установку на широкое пропорциональное представительство, предлагал добиваться не пассивного участия местных трудящихся масс в Советах, а их активной деятельности в государственной жизни. Так Центральный Комитет партии нацелил большевиков Туркестана на крутой поворот в осуществлении национальной политики и исправлении допущенных грубых ошибок. Его указания явились главным звеном борьбы за дальнейшее упрочение Советской власти в Средней Азии.

ЦК партии понимал и учитывал трудности, обусловленные спецификой узбекского кишлака, киргизского аила, туркменского аула, отсутствием в них сил пролетариата и закаленных классовых организаций местного трудового народа[435]. Принималась во внимание и опасность проникновения в органы Советской власти классово чуждых элементов. Однако ЦК считал, что эти трудности — явление временное и что в процессе осуществления его директивы вырастут новые кадры из низов народа.

ЦК партии, отдавая должное революционным заслугам пролетариата Туркестана, призывал именно его на деле показать пример интернационального отношения к бывшим угнетенным народам Средней Азии.

Радиограмма Центрального Комитета имела большое международное значение. Народы Востока еще раз могли убедиться в верности Коммунистической партии курсу на самоопределение наций.

Обнародование радиограммы ЦК РКП (б) вызвало подъем политической активности трудящихся местных национальностей и сыграло свою роль в дальнейшем объединении их вокруг Советской власти.

Крайком КПТ постановил провести в жизнь указания ЦК РКП (б) и поручил Мусбюро разработать конкретные мероприятия. Мусбюро, выполняя это решение, обратилось с циркулярным письмом ко всем парторганизациям края. «Чтобы оправдать высокое доверие, оказанное центральной властью по отношению к трудовому народу Туркестана, — говорилось в нем, — Краймусбюро со своей стороны призывает все мусульманские коммунистические организации к творческой государственной деятельности и всемерной защите принципов, провозглашенных Великой Российской социалистическои революцией»[436].

Директиву ЦК РКП (б) горячо одобрили широкие массы трудящихся всех национальностей Туркестана. Председатель ТуркЦИКа Апин в своей телеграмме в СНК РСФСР в октябре 1919 г. так охарактеризовал настроение трудящихся мусульман в эти дни: «Бывшие на III съезде Советов и на IV съезде партии товарищи мусульмане и вся мусульманская беднота… все свое благополучие связывают исключительно с Советской властью и Коммунистической партией и видят в них и только в них свое освобождение от империалистического гнета. Нет той воли, той силы, которая могла бы их оторвать от Советской власти и Коммунистической партии»[437].

В этих условиях назрел вопрос о посылке в Туркестан специальной комиссии ВЦИК и СНК РСФСР. В постановлении ВЦИК и Совнаркома от 8 октября 1919 г. за подписью Ленина о создании Турккомиссии подчеркивалось, что ее главными задачами являлись: укрепление союза трудящихся масс России с народами Туркестана, оказание помощи советским и партийным организациям Туркестана в дальнейшем упрочении Советской власти, в уничтожении всякого национального неравенства, национальных привилегий, в ликвидации ошибок в национальной политике[438]. В инструкции, разработанной комиссией СНК РСФСР, указывалось, что первоочередной и ближайшей задачей Турккомиссии должна быть реорганизация советских учреждений Туркестана на основе привлечения широких трудящихся масс местных национальностей к управлению государством. В задачи Турккомиссии также входило способствовать проведению в Туркестане директив и указаний центральных органов власти РСФСР.

Огромное значение для коммунистов Туркестана и для деятельности Турккомиссии имело письмо В. И. Ленина «Товарищам коммунистам Туркестана»[439].

Буржуазная историография специально не освещает деятельность Турккомиссии в Средней Азии, ибо объективный анализ этой проблемы во многом проясняет понимание причин поражения басмачества. Однако отдельные аспекты ее все же затронули в своих трудах Зеньковский, Пайпс, Парк, Шукман, Олкот[440]. Они объясняют создание Турккомиссии якобы небывалым ростом антирусских и антибольшевистских настроений в Туркестане, враждебным отношением к Советской власти коренного населения. В буржуазной историографии превалирует ничем не доказанный тезис о том, что Турккомиссия должна была стать «высшей правительственной и партийной властью в Туркестане»[441].

Зеньковский, А. Парк необоснованно обвиняют Турккомиссию в «гонениях» на коммунистов местных национальностей, а также джадидов[442]. Решительные же меры Турккомиссии, направленные на искоренение национализма в партийных рядах, советских органах А. Шукман рассматривает как «диктат»[443].

Буржуазными авторами фальсифицируются задач! Турккомиссии, которые сводятся, по их мнению, к одной цели: выяснить «причины восстания басмачей и народной поддержки этого движения», «распространить революцию на Бухару и Хиву»[444]. На самом деле задачами комиссии как раз и были изучение проблем, возникших в ходе гражданской войны и интервенции в Туркестане, выработка программы по претворению в жизнь ленинской национальной политики в период развития социалистической революции в крае.

Успешное решение народами региона социальных, политических и экономических проблем доказало историческую правоту ленинской политики Коммунистической партии Советского Союза. Важный вклад в осуществление этой политики внесла в 20-е гг. и Турккомиссия.

Пайпс и другие авторы акцентируют свое внимание на ошибках руководства ТАССР в области национальной и экономической политики, считая их определяющими причинами возникновения басмачества[445], но басмачество существовало как явление классовой борьбы, борьбы, объединяющей все эксплуататорские классы, группировки, чуждые социалистическому строю.

В буржуазной историографии конца 50-х гг. с оговорками указывалось, что Советская власть в Туркестане после воссоединения республики с Советской Россией не только принимала военные меры против контрреволюции, но и осуществляла экономические мероприятия (разрешение частной торговли, справедливое распределение продовольствия между коренным населением и европейцами и т. д.), проводила политическую работу среди населения (отмечалось, что Татарская бригада Красной Армии, посланная в Туркестан в конце 1919 г., не только осуществляла военные операции, но и была пропагандистом среди «исповедующих ту же веру басмачей»). Победы над басмачами были одержаны во многом «благодаря новой экономической политике», отмечали некоторые авторы конца 50-х гг. К концу 1921 г., писал анонимный автор из «Среднеазиатского обозрения», стал «ощущаться эффект» этой политики[446].

Каррер д’Анкосс также признала, что помимо военных мер в крахе басмачества большую роль сыграли и некоторые политические и экономические меры Советской власти: введение новой экономической политики, возвращение вакуфных земель. При этом она делала оговорку, опять-таки подчеркивавшую «всенародный характер басмачества», вслед за Пайпсом утверждая, будто социально-политические мероприятия Советской власти «подорвали народную основу басмачества»[447].

Большинство буржуазных авторов замалчивают позитивную политическую, экономическую деятельность Турккомиссии, позволившую на практике осуществить ленинские указания о социалистическом строительстве в Туркестанской советской республике.

Реакционная буржуазная историография подробнейшим образом описывает «героическую жизнь» басмаческих главарей и старается не затрагивать вообще или исказить деятельность в Туркестане выдающихся организаторов борьбы с басмачеством — М. В. Фрунзе, В. В. Куйбышева, Я. Э. Рудзутака, Ш. 3. Элиавы, Г. К. Орджоникидзе и др.

Так, полковник запаса американской армии, профессор Мерилендского университета У. Джекобс в своей книге «Фрунзе: советский Клаузевиц, 1885–1925», высоко ставя военную деятельность Фрунзе на Восточном и других фронтах, негативно оценивал его роль в разгроме басмачей в Туркестане, заявляя, что «операции, которыми Фрунзе руководил с февраля по сентябрь (1920 г. — Авт.), мало добавили к его военной репутации и славе»[448]. У. Джекобс во всем, что касается басмачей, повторял выводы Парка, также утверждая, что войска М. В. Фрунзе «помогли присоединить Среднюю Азию к советской империи». На самом же деле полководческий талант М. В. Фрунзе засверкал в Средней Азии новыми гранями, пополнился новым и огромным опытом. Об этом много и убедительно пишется в советской историографии[449].

Масселл характеризовал членов Турккомиссии как «проконсулов, посланных из Центра», чтобы упрочить «советскую колонизацию»[450].

Как и другие реакционные буржуазные авторы, ставившие под сомнение государственные способности большевиков, А. Шукман указывал лишь на то, что «члены комиссии имели богатый революционный опыт»[451].

И это — все, что могли сказать «советологи» о «рыцарях революции», интернационалистах, на деле воплощавших ленинскую национальную политику, сыгравших значительную роль в упрочении Советской власти в Туркестане, создании Союза Советских Социалистических Республик.

«Советология», пытаясь доказать, что коренное население Средней Азии пассивно отнеслось к Октябрьской революции, приписывает насильственный характер установлению Советской власти в регионе, искажая при этом роль Красной Армии в борьбе против русских белогвардейцев, националистов, басмачества[452].

В анонимной работе «Красная Армия в Туркестане, 1917–1920», изданной во второй половине 60-х гг., повторялись утверждения западных авторов 40–50-х гг. о преобладании в красноармейских частях иностранных бойцов из числа бывших военнопленных австрийцев, венгров, немцев, их решающей роли в военных операциях против Дутова, «Кокандского автономного правительства» и др.[453] Искажалась и политика советских властей в отношении привлечения коренного населения на службу в Красную Армию[454]. Все это делалось для того, чтобы представить победы Красной Армии на фронтах гражданской войны в Туркестане случайными, достигнутыми в результате «коварных мер», якобы предпринятых Турккомиссией для привлечения на сторону Советской власти коренного населения края. Как всегда, при упоминании о многократном численном превосходстве Красной Армии над басмаческими силами в Фергане и Восточной Бухаре не приводятся данные о количественном составе тех и других сил. И это понятно, ибо Красная Армия была особенно сильна тем, что ее в борьбе против басмачей поддерживали массы трудящихся коренных национальностей Туркестана, а этого не хотят признавать буржуазные авторы.

Буржуазная реакционная историография всячески принижает роль Коммунистической партии в привлечении широких масс коренного населения Средней Азии на сторону Советской власти. Утверждается даже, будто решающую роль в привлечении дехкан, других слоев трудящихся к борьбе против басмачей сыграло… «мусульманское духовенство»[455]. Принтом совершенно игнорируется тот факт, что в ходе социалистической революции в регионе произошла дифференциация и среди духовенства, в среде которого возникли разногласия, в особенности по вопросу об отношении к Советской власти. С самого начала революции реакционное высшее духовенство, тесно связанное с буржуазией, крупными феодалами, заняло твердую антисоветскую позицию, а среди рядового духовенства в начале 20-х гг. появились люди, согласные принять Советскую власть, сотрудничать с ней. V съезд Коммунистической партии Туркестана (сентябрь 1920 г.) отметил, в частности, что «в среде улемов имеется прогрессивная часть», и признал возможным «использование ее в советских учреждениях»[456].

Съезд мулл Бухарской народной республики в 1924 г. принял резолюцию, в которой, опираясь на Коран, заявлял о поддержке народной власти, осуждал басмачество. Муллы писали, что если басмачи не прекратят кровопролития, то «означенных непокорных ослушников воли бога и совправительства надлежит вооруженной силой совершенно уничтожить, и убийство таковых шариат признает законным и безгрешным»[457].

Но, повторяем, на то, что часть мусульманского духовенства признала Советскую власть и стала сотрудничать с нею, повлияли: упрочение социалистического строя в крае, политические, экономические, культурные мероприятия народной власти, приведшие к тому, что массы трудящихся на собственном опыте убедились, кто несет им добро, а кто — зло.

Неспособность реакционных буржуазных авторов дать верную, правдивую оценку происхождения, классовой сущности басмачества доказывает несостоятельность их методологических концепций истории Великой Октябрьской социалистической революции, гражданской войны, строительства социализма в СССР.

2. Роль международного империализма в организации и руководстве басмачеством

На протяжении многих десятилетий международный империализм не оставлял своим «вниманием» Советский Восток. Политика западных держав определялась их ненавистью к Великой Октябрьской социалистической революции, оказавшей огромное воздействие на весь мир, включая народы зарубежного Востока. В империалистических планах свержения диктатуры пролетариата и отрыва Средней Азии от Советского государства большое место отводилось басмаческим бандам. Международный империализм играл вдохновляющую, организующую и направляющую роль в создании и поддержке басмачества как формы антисоветской борьбы местной буржуазии, феодалов, баев, мулл и кулаков. Его идеологическая основа — реакционно-религиозная (панисламизм), шовинистическая (пантюркизм) и националистическая. Непосредственными организаторами басмачества внутри региона являлись контрреволюционные организации «Шура-и-ислам» и «Шура-и-улема» в Туркестане, а прямыми союзниками — белогвардейщина, турецкая, афганская и китайская реакция.

Интерес правящих кругов Англии и США к среднеазиатскому региону проявился еще в прошлом веке, но особенно пристальное внимание американских колонизаторов привлекла Средняя Азия начала нынешнего столетия[458]. Этот район притягивал их богатством полезных ископаемых, хлопком, дешевой рабочей силой и стратегически важным географическим положением.

Проникновение американцев в Туркестан происходило по классической схеме действий колонизаторов. Вначале там появлялись «специалисты» по изучению культуры, быта и нравов «туземцев», инструкторы по обработке хлопка и развитию животноводства, руководители геологических и железнодорожных изысканий, археологи, журналисты и туристы. Ими проводились сбор и обработка данных экономического, политического и военного характера, а их «культурно-просветительные» и «филантропические» мероприятия прикрывающего характера щедро финансировались правительством США. По неполным данным, в Туркестане за 1903–1913 гг. побывало 25 американских представителей различного рода[459]. Вместе с «культуртрегерами» там появились также дипломатические и военные чиновники, стремившиеся установить контакты с местными органами власти, владельцами хлопковых плантаций и хлопкоочистительных заводов, хозяевами угольных шахт и нефтяных скважин. Они. активно зондировали почву на предмет получения концессий, открытия отделений своих банков и торговых палат, заключения контрактов по строительству железных дорог и проведению оросительных работ.

В Средней Азии возникли первые американские конторы, склады, торговые и промышленные фирмы. Так, в Ташкенте открылись завод хлопкоочистительного и маслобойного оборудования компании Броун, торговый дом «Стукен и К°», снабжавший Среднюю Азию и Кавказ машинами американского завода «Лиммус», англо-американское товарищество «Ж. Блок», представлявшее заводы подъемных машин, велосипедов, пишущих машинок, и т. д.[460] В 1909 г. представитель американских банковских кругов Джексон образовал компанию по строительству железной дороги от Сибирской магистрали к Ташкенту. Особую активность при «освоении» среднеазиатского региона проявлял Г. Гувер, за спиной которого стояла финансовая группа Моргана. В те же годы создается Русско-Азиатское общество, владевшее 2,5 млн. акров земли, в том числе лесными массивами и источниками водной энергии. На землях общества имелись залежи золота, меди, серебра и цинка, действовали 12 рудников, 2 медеплавильных завода, 20 лесопилок, 250 миль железных дорог. Ему принадлежали пароходы, баржи, домны, прокатные станы, химические заводы, драги[461]. Общая стоимость имущества Русско-Азиатского общества составляла более 1 млрд, долларов. Группа Моргана направила в Туркестан также миссию Гаммонда, чтобы прибрать к своим рукам разработку проектов ирригационных работ в Каракумах.

Американский капитал вместе с британским упорно стремился обосноваться в Ферганской долине, ставшей позднее центром басмачества. Акции многих компаний, эксплуатировавших богатства Ферганы, находились у американо-английских владельцев. Так, в 1909 г. нефтяные компании Г. Гувера и Л. Уркварта, выкупив у русских предпринимателей Майлисайское месторождение нефти, создали Ферганское нефтепромышленное общество. В его состав вошло также Памирское золотопромышленное общество ферганского предпринимателя Назарова — агента американского капитала, одного из будущих руководителей контрреволюционной Туркестанской военной организации[462].

В 1912 г. в Андижане поселился американец У. Мей, ставший членом Туркестанского торгово-промышленного общества. По его инициативе последнее установило контакты с промышленниками США[463], а в Коканде открылся склад американской нефтекомпании «Вакуум ойл компани».

Среднеазиатское нефтепромышленное и торговое общество «Санто», созданное в Ферганской области в 1898 г., финансировалось учрежденной в Лондоне и функционировавшей на основе британских законов Русской генеральной нефтяной корпорацией[464]. Основанное в 1905 г. нефте— и горнопромышленное общество «Чимион» тоже было связано с английским капиталом. Две трети основного капитала Среднеазиатского каменноугольного общества Кызыл-Кия принадлежали Петербургскому международному коммерческому банку, связанному с английским, французским и немецким капиталом[465].

Незадолго до первой мировой войны в России было открыто отделение американского акционерного общества «Компания Зингер» с акционерным капиталом в 50 млн. руб. Оно имело представителей, склады и магазины почти во всех городах и крупных населенных пунктах Туркестанского края. Есть данные, что «вся обширная агентурная сеть «Компании Зингер» в Туркестане не столько занималась торговлей швейными машинами, сколько шпионской деятельностью: агенты фирмы собирали сведения о роде занятий населения, о состоянии дорог, о размерах посевов и поголовья скота, о промышленности и торговле»[466].

Особое место в экономической экспансии США занимал банковский капитал. Один из самых крупных в Средней Азии Русско-Азиатский банк (создан в 1910 г. на базе бывшего Русско-Китайского банка, возникшего в 1896 г.) был тесно связан с американским финансовым капиталом и его представителями, особенно с В. Вандерлипом и Г. Гувером. В Ташкенте, Самарканде, Коканде, Андижане, Маргелане, Намангане, Бухаре, Новом Ургенче, Асхабаде, Мерве и Керках этот банк имел отделения, контролировавшие деятельность почти всех местных хлопкопромышленников, приобрел большинство акций Кокандо-Наманганской и Токмакской железных дорог, Русского товарищества «Нефть», Кокандского электрического общества, Среднеазиатского нефтепромышленного товарищества, предоставлял кредиты местным предпринимателям и скупщикам хлопка, владел акциями строительства железнодорожной линии Андижан — Ош[467]. Строительство Ферганской железной дороги также в значительной степени субсидировалось американским капиталом.

Империализм США заметно усилил свои позиции в Средней Азии в годы первой мировой войны. Он частично финансировал сооружение железной дороги Бухара — Термез, ведал ирригационными работами в Голодной степи и на реке Чу, добычей нефти на полуострове Челекен. Кроме того, в Ташкенте открылось отделение Русско-Американской торговой палаты, которая способствовала проникновению американского капитала в Среднюю Азию. Компания «Нейшнл продюс компани» прибрала к рукам предприятия германской фирмы «Дюршмидт», занимавшей монопольное положение в пищевой промышленности Туркестанского края[468].

Одновременно в Среднюю Азию усиленно проникал британский капитал. Одной из лондонских организаций в начале XX в., занимавшейся там разрешением «географических проблем», была «миссия» Г. Мак-Магона, возглавлявшая британскую разведывательную работу в Юго-Западном Афганистане и смежных областях Ирана[469].

В результате Великой Октябрьской социалистической революции надежды англо-американских империалистов быстро и без особых затрат превратить Среднюю Азию в свою колонию рухнули. Но они не отказались от прежних планов. В «14 пунктах» и комментариях к ним президента США В. Вильсона о Средней Азии говорилось как о будущем владении США. Так, в пункте VI читаем: «Нет никакой информации, которая позволила бы составить мнение о правильной политике по отношению к мусульманской России, т. е., короче говоря, к Средней Азии. Весьма возможно, что придется предоставить какой-нибудь державе ограниченный мандат для управления на основе протектората»[470]. Данный пункт имелся и в расширенном варианте документа, утвержденного Вильсоном в качестве официальной американской программы для мирной конференции в Париже[471]. Выступая на ней, он упомянул, что система мандатов простирается на «германские колонии, территории Турецкой империи и другие территории». На вопрос, что имеется в виду под «другими территориями», американский президент ответил: «Бывшая Российская империя» (т. е. Кавказ, Средняя Азия и другие области)[472]. На карте, составленной госдепартаментом США для своей делегации, среди районов, которые предполагалось отторгнуть от России, Средняя Азия указана как американская зона влияния[473].

Буржуазно-байские элементы и националисты не замедлили обратиться к Вильсону с просьбой о помощи в «борьбе с большевиками в Туркестане»[474]. Одна из закаспийских белогвардейских газет писала тогда о планах интервенции через железнодорожные линии Красноводск — Самара и Самара — Владивосток: «Этим двум великим путям суждена великая историческая роль. Они свяжут американцев с наиважнейшими теперь новыми фронтами… В ближайшем будущем мы увидим проходящие через наш край отряды американцев»[475].

Прямое желание присоединить Туркестан к своим колониям высказывали в свою очередь и представители британских правящих кругов[476]. 4 марта 1918 г. министр иностранных дел Англии Дж. Бальфур, выступая в палате общин, заявил, что правительство уделяет Азиатской России большое внимание[477]. Британская агентура в Туркестане деятельно пыталась сколотить из буржуазно-националистических элементов и реакционной части мусульманского духовенства делегацию для поездки в Париж, чтобы выдвинуть на мирной конференции требование «об освобождении Туркестана от большевистского ига». В Лондоне в это время уже разрабатывалась программа этого выступления[478]. В случае неудачи данного проекта британские империалисты планировали создание в Средней Азии королевства, о чем заранее вели переговоры с эмиром Бухары Сейид Алим-ханом. Готовилась также открытая интервенция. «Английским солдатам, — говорил британский генерал, — придется нести сторожевую службу в оазисах Мерва и Самарканда»[479].

Вашингтон со своей стороны поручил выполнение намеченного плана генеральному консулу США в Ташкенте Р. Тредуэллу. При предъявлении полномочий правительству Туркестанской республики в мае 1918 г. он потребовал для себя права беспрепятственного передвижения по всему Туркестану[480]. Пользуясь дипломатической неприкосновенностью, этот «дипломат» объединил «работу» находившихся в Ташкенте и других городах миссий и представительств, которые вели шпионско-подрывную деятельность[481]. Председатель Совнаркома Туркреспублики Ф. И. Колесов в телеграмме СНК РСФСР летом 1918 г. отмечал: «Послы и консулы различных держав наводняют Туркестан»[482]. Осенью того же года председатель ЦИК Туркреспублики А. Ф. Солькин, отмечая наличие англо-американской конкуренции в Средней Азии, говорил, что для США Туркестан — «особо лакомый кусок»[483].

Лондон направил в Ташкент военно-дипломатическую миссию в составе майора (впоследствии — полковника) Ф. Бейли[484] и капитана (по другим данным — майора) Л. Блэккера. Затем к ним присоединился бывший английский консул в Кашгаре Д. Маккартней. О их целях Ж. Кастанье писал: «Им была поручена специальная миссия в отношении местных властей»[485]. Более откровенно высказался связанный с британскими эмиссарами белогвардеец И. М. Зайцев: «Целью и намерениями миссии были: подготовить и организовать вооруженное восстание в Туркестане против Советской власти, снабжать повстанческие отряды деньгами и оружием из ближайших к Туркестану английских баз (Мешхед, Кашгар, Афганистан). Миссия имела широкие права и полномочия для осуществления этих задач»[486]. А вот признания самого Бейли: «Вскоре после моего прибытия я вступил в контакт с тем, кто, я думал, был главой нескольких антибольшевистских организаций»[487].

Деятельность миссии сразу же привлекла к себе внимание органов Советской власти. Ф. И. Колесов сообщал в Москву: «Миссия… ведет себя очень подозрительно»[488]. Она установила связь с Тредуэллом и под его руководством повела подрывную работу. Выступая в 1928 г. с лекцией в Гонконге, Тредуэлл признал, что «был в 1918 г. в контакте с английским полковником Бейли, присланным из Индии через Кашгар в Ташкент для глубокой разведки»[489]. В своей книге «Миссия в Ташкент» Бейли писал об участии Тредуэлла в антисоветской деятельности: «Я тесно сотрудничал с генеральным консулом Соединенных Штатов… Тредуэлл поддерживал со мной постоянную связь, поддержка и одобрение его были для меня очень ценны и дороги»[490]. Тредуэлл и Бейли, используя идеи панисламизма и пантюркизма, развернули пропаганду за создание «самостоятельного Туркестанского государства», не связанного с Советской Россией. Уполномоченный Наркоминдела в Туркестане отмечал, что это «совместный англо-американский проект»[491].

Англия создала в Иране, Афганистане и Северо-Западном Китае несколько опорных пунктов, откуда направлялась контрреволюционная деятельность в Туркестане. Особенно активными были пункты в Мешхеде и Кашгаре. Главную ставку в Туркестане империалисты сделали на басмачество, выражавшее классовые интересы феодалов, баев, нарождавшейся местной буржуазии и реакционной части мусульманского духовенства. Все видные главари басмачей были наемными агентами американской и английской разведок[492].

Образование в ноябре 1917 г. «Кокандской автономии» явилось началом скрытой английской интервенции в Среднюю Азию[493]. Черчилль впоследствии отмечал, что возникшие на окраинах Советской России антибольшевистские правительства охранялись и поддерживались войсками Антанты[494]. 15(28) апреля 1918 г. английское правительство направило в Вашингтон меморандум о необходимости интервенции в Советскую Россию и поддержке белогвардейских организаций и «правительств на юге и юго-востоке России»[495]. Советник президента Вильсона полковник Э. Хауз писал, что оккупация Сибирской железной дороги была в ту пору осуществлена с целью поддержки «автономных образований в юго-восточной России»[496].

Когда в феврале 1918 г. красногвардейские отряды Туркестана разгромили «Кокандскую автономию», ее защитники, и среди них бывший уголовник Иргаш, стали первыми курбаши (главарями шаек) басмачей. Как уже говорилось, курбаши стал также бывший грабитель, пробравшийся на должность начальника местного отделения милиции, Мадамин-бек. За ним, как отмечало командование Ферганского фронта, стоял «весь организованный международный империализм»[497]. К лету 1918 г. в Ферганской долине образовалась сеть басмаческих шаек. Они совершали налеты на кишлаки, грабили и убивали жителей, в первую очередь коммунистов, рабочих и сельских активистов, брали заложников, уничтожали посевы и скот, разрушали оросительные системы, жгли хлопок. Нередко они накладывали на мирное население налоги хлебом, рисом, лошадьми, в 25 раз превосходившие дореволюционные подати, брали женщин для своих гаремов, блокировали промышленные центры и города, затрудняя снабжение продовольствием и водой[498]. С особенной яростью басмачи стремились расстроить работу железнодорожного транспорта. В плодородной Фергане свирепствовали голод и нищета, население жило в постоянном страхе.

Фергана, как мы уже указывали, стала основным центром басмачества не случайно. Она граничила с Китаем и с Бухарой, откуда империалисты снабжали басмачей оружием и где укрывали их в случае надобности. Империалисты использовали в своих целях также эксплуататорские слои Бухары, особенно реакционную часть духовенства. Фронт борьбы Советской власти с басмачами получил наименование Ферганского. Сплошной линии он не имел. Бои вспыхивали неожиданно в разных местах и не были продолжительными. Густая населенность Ферганской долины и чрезвычайная пересеченность местности облегчали басмачам ведение войны разбойничьими методами, затрудняя одновременно действия регулярных частей Красной Армии.

К лету 1918 г. Туркестан оказался как бы крепостью в осаде. В. И. Ленин, анализируя сложившуюся к середине 1918 г. обстановку в стране, писал: «Вчера получено сообщение, что часть городов Средней Азии охвачена контрреволюционным восстанием при явном участии англичан, укрепившихся в Индии, которые, захватив в свое полное подчинение Афганистан, давно создали себе опорный пункт как для расширения своих колониальных владений, для удушения наций, так и для нападений на Советскую Россию»[499]. Первые же бои Красной Армии с басмачами показали, что речь идет не о спорадических или разрозненных выступлениях отдельных банд. Все яснее обнаруживалось, что действия среднеазиатской контрреволюции координируются опытной и умелой рукой.

Особенно усилилось басмачество к концу 1918 г. в связи с попытками врагов Советской власти объединить все контрреволюционные силы Туркестана. В сентябре или в начале октября в Фергану тайно прибыл полковник П. Г. Корнилов (брат генерала Л. Г. Корнилова), который от имени англичан повел переговоры с курбаши и заверил их в полной поддержке Лондона. Миссия Бейли, которая открыто разъезжала пр Туркестану, от имени своего правительства обязалась снабжать басмачей вооружением «а) из Читлара — Гильгита через перевал Сустаг в Кашгар, отсюда через Иркештем и Ош; б) из Пешевара через Хайберский перевал, далее через Афганистан и Бухару». Все виды снабжения и денежные средства не были ограничены какой-либо нормой: английские представители обещали предоставлять необходимое «по мере надобности в достаточном количестве»[500].

В Фергану отправился и полковник Зайцев. Перед ним и Корниловым была поставлена задача, переформировав басмаческие шайки, свести их в конный корпус в составе двух дивизий или восьми полков с двумя конно-горными батареями общей численностью около 10 тыс. человек. Предполагалось также сформировать пехотные стрелковые части. Вся эта армия должна была состоять примерно из 25 тыс. человек, ее организацию и обучение намечалось проводить по образцу казачьих частей[501]. Они должны были участвовать в осуществлении плана свержения Советской власти, пробравшись к Ташкенту через Кендер-Даванский перевал Туркестанского хребта, через Мурза-Рабатскую степь в обход хребта на Чиназ, форсировав Сырдарью[502].

12 августа 1918 г. началась открытая английская интервенция в Туркестан. Британские войска должны были стать своеобразным ядром, вокруг которого сплотились бы местные контрреволюционные силы. Эту мысль высказывал Д. Ллойд Джордж на межсоюзнической конференции стран Антанты в Лондоне еще в марте 1918 г.[503]

Подготовка к вторжению велась в течение многих месяцев. Как плацдарм использовалась территория Ирана, куда из Индии и Месопотамии прибыли английские войска. Уже в марте они дошли до границы с Закаспийской областью[504]. В Мешхеде под руководством британского генконсула в Хорасане Грея началось формирование военной миссии, которую летом 1918 г. возглавил генерал Маллесон[505]. Одновременно в Хамадане (Западный Иран) создавалась подобная же миссия генерала Денстервиля. Усиленно прокладывались коммуникации к границам Туркестана и Закавказья.

После падения в конце июля 1918 г. Бакинской коммуны кольцо интервентов, окружавшее на юге Советскую республику, оставалось разомкнутым только в Туркестане. С проникновением англичан в Закаспий оно соединилось и здесь. На совещании членов лондонского кабинета 13 ноября 1918 г. лорд Милнер, представлявший военное министерство, заявил, что нужно устранить большевизм «в районах к востоку от Черного моря», и уточнил, что подразумевает «Кавказ, Дон и Туркестан»[506].

Белогвардейская газета «Голос Средней Азии» отмечала, что у «союзников» имеются, «безусловно, более широкие задания. Наша общая задача — это уничтожение ташкентского гнезда и освобождение дороги Самара — Красноводск от всяческих пробок. Стратегическое значение этой колоссальной магистрали огромно. Ею замыкается багдадский английский фронт с волжским, чехословацким и уральским»[507].

В первых же боях с Красной Армией у Байрам-Али 13 августа и у Мерва 16 августа интервенты и белогвардейцы потерпели серьезное поражение. 19 августа генерал Маллесон подписал с эсеро-меньшевистским правительством Закаспия договор, по которому Англия получала «право» на захват Советского Туркестана и превращение его в свою колонию. В протоколе предусматривалась британская помощь белогвардейцам и басмачам войсками, военными инструкторами, ору днями, пулеметами, аэропланами, винтовками, патронами и взрывчатыми веществами[508]. В зарубежной историографии этот договор характеризуется как направленный на «подавление большевизма в Туркестане»[509].

План борьбы с Советской властью предусматривал нанесение ряда последовательных ударов извне и организацию восстаний местных националистов и белогвардейцев в важнейших пунктах Туркреспублики. Намечалось поднять мятежи в Ташкенте, Самарканде, городах Ферганской долины. Басмачам поручалось захватить Ташкент, эмирская Бухара должна была поддержать наступление сил контрреволюции[510]. Американо-английские резиденты во главе с Тредуэллом в то же время дополнительно готовили контрреволюционный отряд из австрийских и немецких военнопленных для антисоветского выступления в Туркестане.

Позднее Маллесон вспоминал, что британское главнокомандование во что бы то ни стало должно было обеспечить за собой Среднеазиатскую железную дорогу и, если возможно, все судоходство на Каспийском море[511].

Широко осуществлялось финансирование басмачей. В феврале 1919 г. английский консул в Кашгаре вручил бывшему царскому консулу 100 тыс. руб. для передачи курбаши, 155 тыс. руб. ассигновали проживавшие в Кашгаре русские купцы и бежавшие сюда из Туркестана белогвардейцы[512].

Среди басмачей велась усиленная пропаганда[513]. Ее проводила организованная в январе 1919 г. «индийско-турецкая миссия». К началу этого же года басмаческие шайки открыто совершали нападения на Фергану, Наманган и другие города. Положение, создавшееся в Ферганской области, характеризовалось уполномоченным Туркестанского ЦИКа так: «Многочисленные и легко подвижные разбойники владели фактически всей областью, кроме отдельных укрепленных пунктов и русских частей городов»[514]. Басмаческие очаги существовали и в ряде других мест: Матчинском бекстве, неподалеку от Ташкента (в Аблыке), а позднее — в Бухарской и Хорезмской республиках. И там их шайки организовывались под руководством иностранцев.

Англия, заинтересовавшись созданным в верховьях реки Зеравшан, за перевалом Обурдон, Матчинским бекством, инсценировала избрание от него делегации для поездки в Лондон за «советом» и «помощью». Летом 1919 г. делегация вернулась в Матчу, заручившись обещанием всяческой поддержки[515].

Советская власть приняла действенные меры по организации борьбы с басмачами и их вдохновителями[516]. Когда Туркестанская ЧК получила обоснованные данные о руководителях антисоветских выступлений и басмаческих шаек, Тредуэлл с разрешения Наркоминдела РСФСР был подвергнут домашнему аресту, а в марте 1919 г. правительство США отозвало его[517]. Бейли вынужден был перейти на нелегальное положение[518] Этот свой шаг он обсудил с Тредуэллом, уделив особое внимание налаживанию непосредственных контактов с басмачами[519].

Не удался и антисоветский мятеж в январе 1919 г. в Ташкенте. Приезд в оккупированный Ашхабад в марте того же года начальника штаба и главнокомандующего войсками Антанты на Балканах и Кавказе генерала Кории с целью активизировать белогвардейцев и басмачей не дал результатов. Попытка Маллесона пустить среди туркмен подписной лист с «просьбой» к англичанам остаться на длительное время в Туркестане тоже провалилась.

Свою роль в провале английской интервенции сыграла также обстановка, сложившаяся к началу 1919 г. в Афганистане. 20 февраля там был убит английский ставленник эмир Хабибулла-хан. Новый эмир, Аманулла-хан, объявил Афганистан независимым государством и отправил в апреле 1919 г. посольство в Советскую Россию[520]. С этого времени британские империалисты, выведя свои войска из Туркестана, уделяли особое внимание оказанию поддержки басмачам извне. В Кашгаре, близ Ташкургана, появились новые подразделения английских войск. У Янги Шарка и Карамгалыка они начали строить крепостные сооружения[521].

Колчак послал в Фергану специальную миссию в составе двух своих генералов и двух английских офицеров[522], присвоил Мадамин-беку чин полковника[523]. Задачи миссии раскрывались в письме начальника колчаковского генштаба бывшим царским консулам в Кульдже и Чугучаке от 8 октября 1919 г.: «На военную миссию возложена задача завязать сношения и установить тесную связь с представителями дружественных нам держав, чтобы при материальной поддержке с их стороны… организовать партизанские отряды из жителей некоторых областей Туркестана для борьбы с местными большевиками»[524]. В дальнейшем миссия выполняла функции связующего звена между басмачами и англо-американской агентурой, а также способствовала единению басмачей с отрядами местного русского кулачества. Мадамин-беку тогда уже была обещана постоянная помощь оружием и золотом[525].

В конце августа 1919 г. судьба Туркреспублики решалась на Оренбургско-Актюбинском фронте. Именно к нему было приковано главное внимание Советской власти. В те же недели объединенные силы басмачей, кулачества, белогвардейцев и местных баев договорились об изоляции Ферганы от остального Туркестана путем разрушения железнодорожных путей, телефонной и телеграфной линий, приняли план комбинированного наступления на города[526]. Началось усиленное распространение антисоветских листовок, прокламаций и воззваний. В одной из них содержался призыв к созыву Учредительного собрания, в котором половина мест будет предоставлена мусульманам[527].

В сентябре вокруг Андижана развернулись бои против басмачей. Бандиты были рассеяны, и от них освободили Ош и Джелалабад. Большую роль в разгроме басмачества сыграл прорыв Красной Армии в Туркестан и соединение центра страны с Туркреспубликой.

Турккомиссия и Туркфронт выработали более четкую линию борьбы с басмачеством[528]. «Трудность не в военном преодолении врага… — писал М. В. Фрунзе, — трудность в том, чтобы все многомиллионное трудовое мусульманство поняло, что басмачество есть враг его, что борьба с ним — священная задача трудового народа»[529]. Акцент делался на политработе среди трудового населения местных национальностей, правильном осуществлении продовольственной линии и оказании материальной помощи дехканству. В кишлаках дополнительно формировались добровольческие отряды из коммунистов и комсомольцев.

Комплексное осуществление политических, экономических и военных мер создало благоприятные условия для резкого ослабления басмачества. Чтобы оживить его, империалисты 22 октября 1919 г. на советско-китайской границе, в Иркештеме, созвали совещание главарей бандитов с участием представителей реакционной части мусульманского духовенства и местной буржуазии. Руководил им английский агент и бывший царский консул в Кашгаре Успенский. Было решено организовать «Временное Ферганское правительство» во главе с Мадамин-беком. Успенский обещал усилить помощь басмачам и в качестве задатка вручил им ящики с оружием и патронами. После образования марионеточного «правительства» связи империализма с басмачеством еще более укрепились. В ставке Мадамин-бека находился английский консул, который фактически руководил его действиями[530]. «Временное Ферганское правительство» предприняло попытку подчинить себе всех курбаши, ликвидировав разногласия между ними и выработав общий план действий. 150 ферганских шаек были сведены в четыре крупных отряда.

Весной 1921 г. в Фергане, Хиве и Бухаре насчитывалось несколько тысяч басмачей, выступления которых участились, когда в Среднюю Азию (октябрь 1921 г.) перебрался Энвер-Паша. Его платформа, как отмечал английский генерал Дж. Макмун, состояла в том, чтобы создать «империю» в составе Персии, Бухары, Хивы, Афганистана и Турции[531].

Усилилась антисоветская пропаганда под лозунгом газавата — «священной войны» против иноверцев. Басмачей изображали «истинными защитниками ислама».

В этой обстановке огромное значение приобрело осуществление указаний Ленина: «…завоевать доверие туземцев; трижды и четырежды завоевать; доказать, что мы не империалисты, что мы уклона в эту сторону не потерпим. Это мировой вопрос, без преувеличения мировой. Тут надо быть архистрогим»[532].

Ни иноземные караваны с оружием и боеприпасами, ни вопли империалистической печати о «неминуемой гибели» Советской власти в Средней Азии не спасли «главнокомандующего армиями Хивы, Бухары и Туркестана», как именовал себя Энвер, от поражения.

Дольше всего сохранялись басмаческие гнезда в Таджикистане и Туркменистане. Банду Ибрагим-бека уничтожили в 1931 г. Действия Джунаид-хана направлял английский агент Шукимбаев. О том же говорил впоследствии на суде Ибрагим-бек[533].

Затухание басмачества явилось одним из показателей успешного преобразования Бухарской и Хорезмской народных республик в социалистические, проведения в Средней Азии национального размежевания и образования Узбекской и Туркменской ССР, Таджикской АССР, Каракиргизской и Каракалпакской АО. Мирное строительство, восстановление народного хозяйства, особенно проведение земельно-водной и иных социалистических реформ, вернули из стана басмачей многих из тех, кто по разным причинам был связан с их главарями или просто заблуждался. Курбаши не сразу сложили оружие. Пока в Средней Азии сохранялись эксплуататорские слои, оставалась и классовая база для басмачества. Время от времени появлялись новые «эмирляш курбаши» («верховные главнокомандующие») — турецкий офицер Селим-паша, Фузайл-Максум и др.

Центр руководства басмачеством окончательно переместился за рубеж. Оттуда же прибывали подкрепления, причем иногда — напрямую из Англии[534]. К периоду 20–30-х гг. относится последняя волна басмачества, вызванная общей активизацией антисоветской деятельности международного империализма в то время и разработкой им новых интервенционистских планов против СССР. На этот раз басмачи безуспешно попытались сорвать массовую коллективизацию сельского хозяйства.

Главную роль в разгроме басмачества сыграли последовательное осуществление в Средней Азии Советской властью ленинских принципов национальной политики, мероприятия Коммунистической партии по подъему трудового дехканского хозяйства, открывшиеся перед подавляющей массой местного населения перспективы новой жизни. Большое значение имело укрепление международного положения Советского государства. Крах басмачества означал полный провал планов империализма оторвать Среднюю Азию от СССР и закабалить ее население.

Проблема басмачества многопланова. Одним из ее важных вопросов является выяснение роли империалистических кругов Запада, некоторых мусульманских стран в помощи контрреволюционным силам в Средней Азии в борьбе с Советской властью, в организации и развертывании басмачества в регионе в годы гражданской войны, мирного социалистического строительства.

Характерной чертой реакционной буржуазной историографии по вопросу о роли англо-американского империализма в организации басмачества является то, что она с двадцатых годов и по настоящее время обеляет действия ведущих империалистических держав, участвовавших в антисоветской интервенции в Среднюю Азию, замалчивает их роль в оказании помощи басмачам. Хотя нужно отметить, что в буржуазной литературе 20-х гг., написанной в основном непосредственными участниками антисоветской интервенции и контрреволюционного подполья, приводились многочисленные факты о действительных замыслах английских, французских империалистов, реакционных кругов Афганистана, Ирана в отношении Туркестана, о разжигании этими силами басмачества.

Следует указать, что в разделе Средней Азии были заинтересованы также империалистические и реакционные круги Германии и Турции[535]. Об империалистических устремлениях германского милитаризма пишет Б. Хаит. Он, в частности, заявляет, что «Германия стремилась занятием Батума и Тифлиса найти путь на Бухару и Афганистан»[536]. В Ташкент по приказу Энвер-Паши в 1918 г. прибыл один из видных пантюркистов, Юсуфзия-бек, с предложением к туркестанским пантюркистам создать в Средней Азии «Великий Туркестанский султанат из пяти ханств: Ташкентского, Кокандского, Бухарского, Хивинского, Туркменского»[537]. Германский империализм намеревался создать в Туркестане «армию ислама» из турецко-немецких войск[538]. В результате поражения Германии и Турции в первой мировой войне, революций в Германии и Австро-Венгрии, развертывания национально-освободительного движения под руководством Мустафы Кемаля Ататюрка в Турции захватнические планы Энвер-Паши, правящих кругов Германии потерпели в конце 1918 г. крах.

Из высказываний Маллесона видно, что Великобритания всячески подталкивала правительственные круги Афганистана на захват пограничных советских территорий[539], засылку в Советский Туркестан афганских эмиссаров, входивших в контакт с буржуазными националистами и басмачами, снабжая последних при посредничестве британской агентуры деньгами, оружием, воинскими подразделениями афганской армии.

Известно, что реакционные круги Афганистана, находившиеся под влиянием Великобритании, оказывали давление на внутреннюю и внешнюю политику правительства Амануллы-хана, пытавшегося провести сверху некоторые реформы по улучшению экономического и социального развития страны, а во внешней политике — выступавшего с антиимпериалистических позиций в борьбе против Англии, за независимость Афганистана[540]. Но в 1919 г. во внешней политике Афганистана существовала и другая «реакционная тенденция, направленная к союзу с бухарским эмиром, басмачами, боровшимися против Советской власти», с целью отторгнуть «Бухару, Хиву и Туркестан и включить их в состав так называемого «Великого Афганистана»[541].

Реакционные иранские круги в эти годы также стремились распространить в Средней Азии идеологию паниранизма, создать «Великий Иран», включив в него Кавказ, Туркестан, Афганистан. Правительство Ирана в меморандуме Парижской мирной конференции в марте 1919 г. потребовало передать Ирану части советской территории, включая «Закаспийскую область, с городами Красноводск, Ашхабад, Мерв, а также Хиву (Хорезм)»[542].

Эти и другие пантюркистские, панисламистские лозунги реакционных правительств и кругов стран Среднего Востока, использовавшиеся среднеазиатской контрреволюцией в борьбе с Советской властью, потерпели провал. После успешного разгрома интервентов и белогвардейцев на всех фронтах гражданской войны, основных сил басмачества в Туркестане в начале 20-х гг., Коммунистическая партия перешла к последовательному осуществлению ленинской национальной политики. В результате экономических, политических мер стали возможными справедливое решение национального вопроса в регионе, начало государственного строительства на основе интернационального сплочения трудящихся Средней Азии и Казахстана[543].

В работах 20–30-х гг., вышедших из-под пера участников антисоветской интервенции в Советскую Россию, членов английских шпионских миссий, прямо или косвенно вскрываются империалистические планы Великобритании в отношении Туркестана. В них мы находим свидетельства о помощи Великобритании туркестанским буржуазным националистам, русским белогвардейским силам в организации борьбы с Советской властью в Туркестане. Так, Эссертон в своей книге «В сердце Азии» указал на связи англичан с «Кокандской автономией», отметил, что для тесного контакта с туркестанскими буржуазными националистами из Великобритании было решено выслать небольшую военную миссию, «от которой могли бы исходить щупальца с целью получения информации и использования всего, что показалось бы благоприятным»[544].

О том, что интервенционистские силы Великобритании в Закаспии были прямо причастны к свержению Советской власти в Ашхабаде, свидетельствует стенограмма беседы генерала Маллесона с делегацией Кизыл-арватских эсеров и меньшевиков 7 февраля 1919 г. В ответ на просьбу одного из делегатов оставить английские войска в Закаспии до ликвидации фронта Маллесон прямо заявил: «Я начал и постараюсь закончить», т. е. он создал этот фронт и он же постарается осуществить здесь операции в пользу английских и белогвардеиских сил[545].

Бейли в книге «Миссия в Ташкент»[546] вынужден был сказать и о враждебной антисоветской деятельности американского консула Р. Тредуэлла, который во время пребывания в Туркестане руководил здесь всей контрреволюционной деятельностью. Так, Бейли заявил, что «у Тредуэлла имелось много полезных сведений о положении в Туркестане, и он ухитрился отправить их (в США. — Авт.) через Сибирь»[547]. Насколько важными были эти «полезные сведения», собранные путем шпионажа, видно из другого замечания автора. «Если бы в России, — восклицал он, — дела пошли иначе, его (Тредуэлла. — Авт.) сведения и донесения принесли бы исключительную пользу для огромной страны (США. — Авт.)»[548].

Материалы, содержащиеся в книге Бейли, дополненные данными белогвардейца Зайцева, «докладом» белогвардейца Джунковского[549], некоторыми сообщениями газеты «Таймс» и другими источниками, помогают полнее и точнее воссоздать общую картину захватнических планов Великобритании и США в Средней Азии.

Уже после вступления интервенционистских войск Великобритании в Ашхабад, Красноводск, другие населенные пункты Закаспия английское командование совместно с белогвардейским и националистическим подпольем в Туркестане выработало новый план по захвату всего края. Этот план предусматривал последовательные удары всех антисоветских сил, окружавших Туркестан, одновременные восстания в его важнейших городах. Большая роль в осуществлении плана отводилась ферганским, а также хивинским басмачам во главе с Джунаид-ханом, войском эмирской Бухары[550].

Б. Хаит привел любопытные данные, помогающие восстановить более полную картину деятельности английских представителей в Туркестане, свидетельствующие о том, что «Англия очень следила за событиями в Туркестане во время Октябрьской революции»[551]. Он описал интервенцию англичан в Закаспии и привел английскую версию ее поражения, не забывая при этом назвать английских интервентов «друзьями» народов Туркестана.

Антисоветская интервенция в Закаспии принесла трудящимся массам неизмеримые тяготы, лишения, бедствия. Интервенты повинны в кровавых расправах над большевиками края. Именно они, а не эсеро-меньшевистское правительство Ашхабада, были полновластными хозяевами Закаспия. В 1933 г. Маллесон откровенно заявил, что «несколько британских офицеров фактически управляли в течение восьми месяцев (август 1918 — март 1919 г. — Авт.) районом величиной в половину Европы, находящимся к востоку от Каспийского моря»[552]. Тогда же этот бравый генерал цинично объяснил убийство интервентами и белогвардейцами двадцати шести бакинских комиссаров тем, что комиссары были прекрасными большевистскими пропагандистами, могли поднять население Туркестана на борьбу с контрреволюцией, поэтому «было ясно, что прибытию такой группы в Ашхабад нужно было помешать любой ценой… Большевики могут быть безопасны, если они мертвы»[553].

Из высказываний полковника Тода можно судить о далеко шедших замыслах правящих кругов Великобритании по захвату всего Туркестана. Он указывал, что для выполнения этой задачи английское правительство предполагало весной 1919 г. довести британские войска в Средней Азии «до бригады пехоты, одного кавалерийского полка, батареи артиллерии, пулеметного эскадрона, конносаперного взвода и эскадрона связи»[554]. Об этих планах свидетельствует и приезд из Константинополя в Закаспий генерала сэра Джорджа Мильна, главнокомандующего британскими войсками на Черном море[555].

Империалистическим планам Англии в отношении Советского Туркестана не суждено было сбыться. Под влиянием побед Красной Армии над Дутовым, разгрома контрреволюционных сил в Ташкенте, успеха частей туркестанской Красной Армии над русскими белогвардейцами, басмачами, интервентами в крае правительство Великобритании было вынуждено эвакуировать свои войска из Закаспия в начале апреля 1919 г., хотя в других местах Советской России интервенция продолжалась еще несколько месяцев.

В зарубежной реакционной литературе прочно утвердилась версия о том, что интервенция Великобритании в Среднюю Азию и Закавказье была обусловлена «внезапным крушением русского фронта», возникшей немецкой и турецкой угрозой Индии, Афганистану, Средней Азии[556]. Вот уже несколько десятилетий проводится мысль о том, что антисоветская интервенция в Туркестане — рядовой эпизод первой мировой войны. Один из ведущих американских «советологов», А. Парк, вслед за участником английской интервенции в крае Эллисом определяет интервенцию как «Закаспийский эпизод»[557].

Интервенция оправдывается малым числом британских войск в Закаспии и на Кавказе. Так, Р. Пайпс заявляет, что у Британии в этом регионе «было совершенно недостаточно сил» для выполнения задач, поставленных перед войсками: 900 человек у Денстервиля, 2100 — у Маллесона[558].

Об английской интервенции кроме авторов, о которых уже шла речь, пишут Кэроу, Эллис и др. Здесь у буржуазных историков полное единодушие. Все они берут в качестве основной старую английскую версию, выдвинутую еще в ходе самой гражданской войны[559], что английские войска появились в Туркестане с целью защиты Индии от немецкой и турецкой агрессии, что вторжение английских войск, говоря словами Эллиса, «не планировалось как антибольшевистское выступление»[560].

Советские историки в связи с этим спрашивают: почему же британские войска не ушли из пределов Туркестана после капитуляции кайзеровской Германии? Почему и после этого они продолжали увеличивать численность своих войск и разрабатывали новые планы захвата Туркестана? Ответов на эти вопросы в книгах буржуазных историков мы не находим. И ясно почему. Ответить на них — значит сказать правду о планах английской интервенции в Туркестане. Заметим, однако, что если английские историки, и в частности Эллис, английскую интервенцию трактуют всего лишь как «Закаспийский эпизод» первой мировой войны, то в США книга этого же автора выходит под названием «Британская «интервенция» в Закаспии»[561]. Стыдливые кавычки в слове интервенция, естественно, не спасают дело. Так заокеанские издатели подвели своего собрата, дав точную характеристику английской политике в Туркестане.

Основываясь на версии о необходимости защищать Индию на территории Туркестана, буржуазная историография выдвинула тезис о том, что английские представители и войска не вмешивались во внутренние дела Туркестана, т. е. не участвовали в борьбе сил внутренней контрреволюции (в частности, закаспийских белогвардейцев) против Советской власти. Указанная версия нужна для того, чтобы скрыть или замаскировать захватнические планы и агрессивные действия иностранного империализма по отношению к Советскому Туркестану[562]. В связи с этим буржуазные историки отрицают или замалчивают такие общеизвестные и бесспорные факты, как договор Бейли с туркестанскими белогвардейцами о колониальном порабощении Туркестана, участие английской агентуры в антисоветском восстании в Закаспии летом 1918 г. и т. д. Но Эллис, которому как члену «миссии» Маллесона было это хорошо известно, вынужден все-таки заявить: «…были установлены (оккупационными войсками. — Авт.) контакты с антибольшевистскими повстанцами… Эти связи с ними возросли до непосредственного участия британских и индийских войск в военных операциях против большевистских войск по Среднеазиатской железной дороге». Значит, воевали английские войска не с немецкими и турецкими, а с Красной Армией.

Иногда выдвигается дополнительная версия для оправдания английской интервенции — надо было «защитить от немцев» запасы хлопка, имевшиеся в Туркестане. Но этот хлопок был народным достоянием Туркестана, а не Англии. Концы с концами и здесь не сходятся.

На основе тезиса о невмешательстве во внутренние дела Советского Туркестана предпринималась также попытка опровергнуть имеющиеся на этот счет в советской историографии данные и факты[563][564]. В книгах некоторых буржуазных историков приводятся любопытные материалы о контрреволюционной деятельности в Туркестане английских агентов, об их подготовительной работе по развязыванию открытой интервенции[565].

В соответствии со своим главным тезисом об угрозе Индии со стороны Германии буржуазная историография трактовала причины провала английской интервенции в Туркестане[566]. И здесь им на помощь пришел сам руководитель английской военной миссии в Закаспии генерал Маллесон. Именно он еще в 1922 г. объяснил уход английских войск из Туркестана тем, что. «большевизм не представляет более прямой опасности для Индии». Правда, через некоторое время его опроверг другой участник интервенции, Тод[567], однако этого «не заметили» «историки» из «Среднеазиатского обозрения» и другие фальсификаторы.

Так преподносятся основные утверждения буржуазной историографии об английской интервенции в Туркестане. Но у зарубежных фальсификаторов они по-прежнему в ходу. В 60-е гг. С. Беккер также оправдывал интервенцию Великобритании в Туркестан необходимостью защиты Индии от турецко-германской опасности[568]

И в наши дни продолжается фальсификация антисоветской интервенции в Туркестан. Так, небезызвестный английский «советолог» Дж. Уилер во второй половине 70-х Гг. писал: русские «преувеличивают намерения Британии в Средней Азии и британскую способность вытеснить их»[569].

Для новейшей «советологии» в целом, а для английской в особенности характерно полнейшее замалчивание британской интервенции в Советский Туркестан. Даже одна из ведущих английских исследователей проблем Ближнего Востока — Елизавета Монро, работавшая с 1958 по 1972 г. в одном из крупнейших «советологических центров» Великобритании, в колледже Святого Антония в Оксфорде, в своей книге, посвященной британской политике на Среднем Востоке в 1914–1971 гг., этот вопрос не освещает. Присутствие же интервенционистских сил Денстервиля, других английских «миссий» в Закавказье, Туркестане представляется ни менее ни более как «приключение в киплинговском духе»[570].

Американский историк, профессор современной истории Бирмингемского университета Д. Гренвил также утверждает, будто «британская интервенция была мала и — ограниченна», а «союзная интервенция была незначительна для того, чтобы оказать решающее влияние на исход гражданской войны в Советской России»[571].

Следует отметить, что даже в реакционной буржуазной историографии 40–70-х гг. довольно редко, но появлялись книги, содержавшие разоблачительный материал о замыслах империалистических государств расчленить Советскую Среднюю Азию. Такой материал мы находим на страницах документальных сборников по внешней политике Великобритании, изданных в конце 40-х гг. В них вошли документы Министерства иностранных дел (различные послания лорда Керзона в Париж Бальфуру по русским делам, телеграммы Бальфура Керзону, телеграммы из Баку, Тифлиса в Лондон о положении в Закавказье, Закаспии, Туркестане в 1918–1920 гг.), свидетельствующие об империалистических планах Великобритании в отношении Советского Туркестана. Так, Керзон в телеграмме Бальфуру от 30 июля 1919 г. в Париж указывал, что необходимо отрицать якобы ложные слухи о намерении Великобритании установить на 25 лет протекторат над русским Туркестаном, ибо «большевистское правительство может использовать это в антибританской пропаганде»[572].

В Советском Союзе еще в двадцатые годы были опубликованы документальные материалы о намерении Великобритании установить в Туркестане угодное ей правительство[573]. А в середине 70-х гг. в США вышел четвертый том многотомного издания документальных материалов одного из вдохновителей и организаторов антисоветской интервенции, У. Черчилля, изобличающих империалистические планы Великобритании в отношении Советской России, и в частности Туркестана[574].

В отдельных работах 60-х гг., посвященных в основном истории дипломатических отношений между Великобританией и СССР в двадцатые годы, даются документы, раскрывающие истинную роль британской интервенции. Разоблачающие материалы об империалистических планах Великобритании в отношении Советской Средней Азии привел в своем трехтомнике адъюнкт-профессор Принстонского университета Р. Улман[575].

Приводя тексты стенографических отчетов, протоколов «узких» совещаний в Министерстве иностранных дел с участием представителей Военного министерства, Военного комитета, других комитетов и кабинетов британского правительства, Р. Улман раскрыл механику антисоветской интервенции, захватнические планы правящих кругов Великобритании относительно и Советской Средней Азии[576].

Монография буржуазного индийского ученого 3. Имама «Колониализм в восточно-западных отношениях: Исследование советской политики в отношении Индии и англо-советских отношений» в противовес многим другим работам по этой проблеме содержит разоблачительные материалы о деятельности британских разведывательных миссий (Маллесона, Бейли и др.) в Туркестане в 1918–1919 гг., об оказании не только военной, но и финансовой помощи эсеровскому Асхабадскому правительству правящими кругами Великобритании, о британских планах расчленения территории Туркестана на ряд «независимых» государств[577].

В книге преподавателя университета в Глазго С. Уайта «Британия и большевистская революция. Исследование политики дипломатии, 1920–1924», вышедшей в Лондоне в конце 70-х гг., на основе документов из архивов Великобритании приводятся многочисленные факты, подтверждающие заинтересованность британских правящих кругов в расчленении Советской Средней Азии, с тем чтобы отвести «угрозу большевизма» от Ирана, Афганистана, Индии[578].

Несмотря на вынужденные признания истинных целей антисоветской интервенции в Туркестан, в целом буржуазная историография затушевывает и замалчивает их.

Фальсифицируется буржуазными авторами и организующая роль международного империализма в развертывании басмачества в годы гражданской войны и мирного социалистического строительства. Парк, например, заявляет, что «во всяком случае контрреволюционная поддержка извне не была решающим фактором в жизнеспособности басмаческого движения»[579].

Это особенно характерно для современной западной историографии, ибо, как мы уже отмечали, буржуазные авторы 20–30-х гг. приводили факты о помощи империалистических кругов Великобритании, США контрреволюционным силам Туркестана в их борьбе с Советской властью. Такие данные в свое время приводили Кастанье, Чокаев, Эссертон.

Организаторами контрреволюционного подполья в Ташкенте, других городах края были члены военношпионской «миссии» Великобритании. Глава «миссии» — Бейли, один из организаторов убийства в январе 1919 г. туркестанских народных комиссаров и руководящей части Ташкентского Совета, имевший связи с ферганским басмачеством, контрреволюционным семиреченским казачеством[580].

В воспоминаниях бывшего генерального консула Великобритании в Кашгаре подполковника Эссертона, в работах Кастанье, Чокаева приводятся сведения об истинной деятельности английских миссий в Туркестане[581].

Кастанье особенно подробно дает сведения о контрреволюционной работе английских и французских агентов в Туркестане в 1918–1920 гг., о роли английского империализма в затягивании и усугублении гражданской войны в крае. Он указывает, что генерал Джунковский, возглавивший в начале 1918 г. подпольное антисоветское движение в Средней Азии, обсуждал с английскими агентами договор, по которому Англия обязывалась «предоставить свою помощь в борьбе против большевиков оружием, деньгами, техническими средствами, а в случае нужды людьми. После свержения Советской власти в Туркестане будет образована автономная республика под исключительным английским влиянием». Джунковский также устно пообещал «передать Туркестан под английский протекторат сроком на 55 лет»[582].

Уже в ходе предварительных переговоров с Джунковским англичане пообещали предоставить белогвардейским организациям «100 миллионов рублей, 16 горных орудий, 40 пулеметов и достаточное количество винтовок для вооружения повстанцев (т. е. басмачей. — Авт.)»[583].

В работах 20-х гг., как западных авторов, так и бывших русских белогвардейцев, сообщалось о планах российской и международной контрреволюции создать Восточную конфедерацию (или Юго-Восточный Российский Союз), куда должны были войти области казачьих войск: Оренбургская, Уральская, Сибирская, Семиреченская, Астраханская, Амударьинская, территория Башкирии, Киргизии, Туркестана, автономные ханства Бухары и Хивы, Кубань, Терек[584]. Таким образом предполагалось расчленить Советскую Россию, поставить во главе созданного на ее территории гигантского «буфера» белогвардейское правительство и не допустить распространения революционизирующего влияния идей Октябрьской революции на колониальные и полузависимые народы Афганистана, Индии, Персии.

Эти и другие империалистические планы создания особых, «небольшевистских» государств в Средней Азии провалились благодаря успехам Красной Армии на всех фронтах гражданской войны, активной поддержке Советской власти рабочими, трудящимися крестьянами национальных окраин.

В реакционной буржуазной историографии 20-х гг. неоднократно указывалось на помощь Афганистана басмачам. Кастанье также отмечает, что на территории этого государства проходили совещания басмачей, принимались планы борьбы с Советской властью. Так, в августе 1922 г. в Кабуле состоялась басмаческая конференция с участием турецких офицеров, бывших соратников Энвера[585]. Конференция выработала организационный план операции басмачей против Красной Армии на весну 1923 г. По этому плану в Туркестан был направлен турецкий офицер Селим-паша, который в своей «прокламации» призывал всех российских мусульман приступить к борьбе под знаменем ислама с целью освободить Туркестан, Хиву, Бухару и Закавказье «от ига коммунистов»[586].

Чокаев привел факты помощи империалистических кругов Великобритании басмачам. Так, в 1921 г. представители подпольного объединенного комитета национального освобождения Средней Азии Садреддин Ходжа Каримов и другие обратились к британскому консулу в Кульдже, «прося поддержки Британского правительства»[587]. Автором давалась в общем довольно цельная картина контрреволюционной деятельности националистических организаций в Средней Азии в 1918–1922 гг., в частности Объединенного комитета национального освобождения Средней Азии, совместно с представителями басмаческих сил Ферганы, Самарканда и Бухары провозгласившего в 1921 г. Туркестан «независимой демократической республикой». Чокаев показал связи националистов с белоэмигрантскими кругами[588].

В мемуарах бывших английских консулов и шпионов вскрывалась суть их отношений с бухарским эмиром, который предлагал правительству Великобритании после своего бегства из восставшей Бухары в сентябре 1920 г. «включить в состав Британской империи свое государство», которое он отдавал безоговорочно «в ее 218 распоряжение»[589].

Заключение 13 сентября 1920 г. предварительного советско-афганского договора о дружбе, ратифицированного в Москве 28 февраля 1921 г., установление 17 декабря 1920 г. дипломатических отношений Афганистана с Бухарской народной советской республикой создали основу для прочных экономических, политических связей между Афганистаном и Советской Россией[590], для постепенной ликвидации баз басмачей на афганской территории.

В 50-х — начале 60-х гг. «советологами» старательно замалчивалась помощь Великобритании басмачам, утверждалось, что существовало соглашение только между басмачами и русскими белогвардейцами, а «Британская помощь в это время (середина 1918 г. — Авт.) почти несомненный миф»[591]. Буржуазная историография довольно подробно останавливалась на связях Мадамин-бека с колчаковцами, его совместных действиях с «крестьянской армией» Монстрова, на помощи ему афганскими реакционными кругами[592].

Для «советологии» 70-х — начала 80-х гг. характерно полнейшее искажение истинной роли международного империализма в сплочении всех антисоветских сил в Сродней Азии. В основном выпячивается якобы организующая и направляющая деятельность в разжигании басмачества правящими кругами Афганистана, при этом «забывается», что за их спиной стояли опять-таки империалистические круги Великобритании, других стран. В новейшей буржуазной историографии встречаются лишь единичные признания. Так, Ландау в начале 80-х гг. впервые ввел в научный оборот документы разведывательного центра в Мешхеде, взятые из архивов Великобритании. Эти документы проливают свет на некоторые аспекты истории басмачества. Сам Ландау указывает, что «Тоган и его ближайшие соратники стремились создать несколько независимых государств в районе Каспийского моря — Бухару, Хиву, Фергану и Семиречье, с конечной целью объединить их по великому пантюркскому плану»[593].

Английский историк-марксист Э. Ротштейн в процессе работы над книгой об антисоветской интервенции, деятельности британского консула в Архангельске Дугласа Янга ознакомился и с материалами Государственного архива Великобритании. Он указывает, что архивные материалы за 1918–1920 гг. свидетельствуют о помощи правящих кругов страны фунтами стерлингов и оружием «антисоветским силам во всех пограничных районах (в Семиречье, Фергане. — Авт.)»[594]. Среди этих сил не последнее место занимали басмачи.

Большинство буржуазных авторов сегодня обеляют руководящую и направляющую роль империализма Великобритании и США в организации и деятельности басмачества. В частности, Э. Арнольд необоснованно заявляет, будто «советские источники обвиняют мировой империализм в осуществлении значительной поддержки басмачам, но доказательство, предъявляемое ими для подтверждения этого обвинения, указывает на незначительный уровень количества и качества иностранной помощи (например, случайный перехват канала обозов с винтовками и боеприпасами)»[595].

Однако об оказании международным империализмом в 20–30-е гг. помощи закордонным басмаческим бандам, о существовании связей басмачей с националистической эмиграцией свидетельствуют документы.

Так, в конце 20-х гг., непосредственно перед последним набегом банды Ибрагим-бека (1931 г.) на советскую территорию, активизировал свою деятельность посол Великобритании в Афганистане. Он поощрял планы Ибрагим-бека создать на севере Афганистана «независимый Узбекистан», оказывал бандам его и Джунаид-хана материальную и военную помощь[596]. В это же время резиденты английской разведки прилагали все усилия, чтобы объединить действия басмаческих банд указанных главарей в борьбе против Советской власти. С этой целью английский военный атташе в Мешхеде майор Ствин в январе 1930 г. командировал английского агента Мирбадалева, бывшего министра бухарского эмира, «в Герат к Джунаид-хану, в Мазар — к Ибрагим-беку и к бывшему бухарскому эмиру для соответствующих с ними переговоров»[597].

На следствии Ибрагим-бек показал, что англичане, чтобы скрыть свои связи с басмачами, действовали непосредственно через бывшего бухарского эмира Алим-хана[598]. Кроме того, закордонным басмаческим бандам, проникавшим на территорию Киргизии и Казахстана, оказывали помощь китайские власти Синьцзянской провинции[599].

А. Беннигсен, С. Уимбуш, М. Олкот, ряд других авторов в своих «исследованиях», вышедших в конце 70-х — начале 80-х гг., ни словом не упоминают о связях басмачей с империалистическими кругами Запада. Новейшая буржуазная историография сознательно игнорирует даже те факты, которые ранее приводили ее авторы. Современная «советология» обеляет роль международного империализма в организации и развертывании басмачества в Средней Азии в 1918–1931 гг., фальсифицирует национальную политику РКП (б), ее мероприятия по укреплению Советской власти в регионе.

3. Закономерный крах басмачества

Извращая истоки и сущность басмачества, буржуазные авторы в ложном свете представляют причины его краха. При этом характерно, что упор делается на фальсификацию как в Целом политики Коммунистической партии, Советского правительства, так и их деятельности в среднеазиатских республиках.

Уже в 20-х гг. Чокаев одним из первых выдвинул версию о том, что басмачи потерпели крах в результате подавляющего превосходства Красной Армии[600]. Но этим он не ограничился. Не приводя убедительных фактов о многократном численном превосходстве Красной Армии, он выдвинул ряд тезисов, которые подтачивают его главную позицию. Так, он писал о «недостаточном национальном самосознании» басмачей и их руководителей[601]. В действительности же «единого национального самосознания» не могло быть у главарей басмачей, выражавших интересы эксплуататорских классов, и у рядовых басмачей, временно примкнувших к контрреволюционному выступлению, или у насильно завербованных дехкан. Так что «плач» бывшего руководителя «Кокандской автономии» не имеет под собой никакой основы.

Тезис о превосходстве Красной Армии как о решающей причине поражения басмачества был взят на вооружение современными западными историками. Вместе с тем Арнольд, Бейли, Масселл, Олкот, ведущие французские «советологи» Э. Каррер д’Апкосс, Монтей, другие буржуазные авторы к этому добавляют еще отсутствие единства, постоянную вражду руководителей, «плохое вооружение басмаческих отрядов», этническую и религиозную разобщенность и т. д.[602]

Действительно, между отдельными басмаческими главарями существовала постоянная или временная вражда, связанная со многими причинами, среди которых немаловажное место занимали соображения «престижного порядка», желание подчинить себе другие шайки и т. п. Играла свою роль и межплеменная рознь. Однако, как уже отмечалось, не это определило крах басмачества.

Парк, Масселл уделяют особое внимание идеологическим причинам поражения басмачества. Они выдвигают тезис о том, что «усиление консервативного течения в басмачестве», преобладание исламских лозунгов вместо национального — «Туркестан для туземцев», отказ от призыва джадидов видоизменить их «разбойничью тактику» и перейти к более «демократическим методам ведения борьбы с Советской властью» и привели басмачество к краху[603].

Прежде всего отметим, что высказывания отдельных джадидов о придании басмачеству более «респектабельного» характера не имели никакого влияния на его цели и задачи. И никогда басмачи не восприняли бы идею борьбы с Советской властью «демократическим методом». Для них всегда были характерны только разбой, убийства, грабеж. Да и по-другому быть не могло! У буржуазной историографии нет доказательств каких-то «демократических методов» ведения басмачами борьбы против Советской власти. Что же касается идеи об усилении «консервативного течения в басмачестве», то общеизвестно, что с самого начала и до конца басмачество имело одну главную цель — свергнуть народную власть, восстановить старые эксплуататорские порядки. Именно поэтому ни Парк, ни другие буржуазные авторы не приводят ни одного сколько-нибудь веского доказательства для подтверждения своих утверждений.

Некоторые из буржуазных авторов несколько отходят от общепринятой в западной историографии еще с 20-х гг. трактовки причин поражения басмачества. Так, Пайпс полагает, что крах басмачества был обусловлен тем, что оно лишилось поддержки народа: «Лишившись поддержки населения, басмачи снова обратились к разбоям, совершенно утратив социально-экономическую и политическую характеристику, которую они на время приобрели в ходе гражданской войны»[604]. Тем самым он невольно приближается к главной сути басмачества. Приближается, но не может остановиться на действительном положении.

Где доказательства, что басмачи имели когда-либо поддержку населения? Их нет ни у кого, в том числе и у Р. Пайпса. Временное участие в басмачестве отдельных групп дехкан, как уже было доказано, не придало ему ни «народности», ни «массовости». Об этом убедительно говорится в советской историографии[605].

Пайпс по-своему истолковывает причины разгрома басмачества: раз оно было порождено только «злоупотреблениями» Советской власти, то «оно и рухнуло, как только они были ликвидированы»[606]. Тот факт, что в результате принятых политических, экономических и других мер в начале 20-х гг. начался массовый отход от басмачества его рядовой части, Пайпс объясняет чисто военными мерами и тем, что М. В. Фрунзе якобы организовал «советские басмаческие отряды и попытался ликвидировать восстание, вызвав массовое дезертирство»[607].

Некоторые буржуазные историки вопреки своим концепциям отмечают значение политических, социально-экономических мероприятий Коммунистической партии, Советского правительства, способствовавших вовлечению широких трудящихся масс в социалистическое переустройство общества. Анонимные авторы из «Среднеазиатского обозрения», а также Масселл, Парк вынуждены признать не только военные успехи Красной Армии в борьбе с басмачеством, но и действенность политических и экономических мер, предпринятых Советской властью в 1920–1924 гг. для его ликвидации[608]. Эти меры Масселл считает «важным фактором» в поражении басмачества[609].

Отдельные «советологи» не могут замолчать того факта, что благодаря военным, политическим мерам, новой экономической политике удалось нормализовать положение в Туркестане, одержать победу над басмачами во главе с Энвер-пашой[610]. Признавая это, они все же не могут не акцентировать внимание на якобы плохом вооружении басмачей, не имевших артиллерии, и на «специально подготовленной», оснащенной «современным» оружием Красной Армии, что будто бы обусловило поражение басмачества[611].

Парк, Пайпс, Масселл и др. полагают, что возврат к некоторым порядкам, свойственным дореволюционному укладу народов Средней Азии (восстановление вакуфных земель, судов шариата и т. д.), — одна из основных причин, заставивших басмачей прекратить свое сопротивление. Вновь игнорируется классовая природа этих мероприятий, не менявших сущности становления нового строя в Средней Азии. В ходе социалистического строительства коренное население Средней Азии убедилось в преимуществе народных судов перед судами казиев, светских школ перед религиозными. Так, если в 1922 г. в Ферганской, Зеравшанской, Самаркандской, Амударьинской областях было 343 казийских суда, то в 1924 г. — уже около 71. К середине 1925 г. в Киргизской автономной области из 9 судов казиев было распущено 6[612]. В 20-х гг. в Средней Азии, на Северном Кавказе и в Закавказье был осуществлен переход системы народного образования на светский путь, произошла ликвидация конфессиональных школ, что в значительной степени подорвало монополию ислама в культурной жизни общества и базу для «воспроизводства» религиозных элементов в последующих поколениях[613].

Пайпс же вкупе с другими считал, что «экономические и религиозные уступки коммунистов лишили басмаческое движение народной поддержки и позволили властям вначале локализовать, а затем полностью его подавить»[614].

«Советологами» совершенно игнорируется или преуменьшается значение политических мер, предпринятых Коммунистической партией и Советским правительством по привлечению трудящихся масс к борьбе с басмачеством. Известно, что В. И. Ленин уделял этим мероприятиям особое внимание. Он не случайно выделил то место в резолюции VI съезда Компартии Туркестана, где констатировалось, что «там, где басмаческий террор был ослаблен и организована туземная беднота и где Советская власть приняла целый ряд мер политического и экономического порядка (ликвидация кулацко-байского засилья, земельная реформа, формирование местной милиции и красноармейских частей и т. д.), заинтересовав этим бедноту, там басмачество утратило свою силу и влияние, а население, наоборот, рука об руку с Красной Армией начало активную борьбу с ним»[615].

Успехи Красной Армии, указывается в советской историографии, объяснялись не только ее боевыми действиями, но и активной поддержкой трудового народа. Дехкане видели в Красной Армии своего спасителя от террора и грабежа басмачей и поэтому охотно помогали ей продовольствием, участвовали в вооруженной борьбе с бандами[616].

Клеветнически утверждая, будто басмачество было подавлено «исключительно русскими войсками», реакционная буржуазная историография игнорирует многонациональный состав частей Красной Армии, в рядах которой служили и активно боролись с контрреволюцией узбеки, туркмены, казахи, киргизы, представители других народов Средней Азии.

Уже отмечались особенности строительства Красной Армии в Туркестане. Подчеркнем еще раз, что бойцы и командиры всех национальностей показали примеры героизма и самоотверженности в боях с басмаческими бандами.

Не просто военное превосходство, а социально-политические факторы: верность революционным идеалам, действительно всенародная поддержка трудящихся масс в борьбе с контрреволюционными, антисоветскими силами, организованность, моральный дух красноармейцев — обусловили разгром басмачества.

Таким образом, «советология» искажает истинные причины краха басмачества. И по-другому быть не может. Все трактовки ликвидации басмачества сводятся к одному: умалить, принизить такие решающие факторы, как значение ленинской национальной политики, успешное строительство социализма народами СССР.

Нельзя не отметить и того, что причина краха басмачества в буржуазной историографии рассматривается сквозь призму истории «деятельности» отдельных его главарей. Реакционные авторы возвеличивают Энвер— пашу, других главарей ферганского, хивинского и бухарского басмачества, всячески восхваляют их успехи в период, когда Энвер-паше на время удалось объединить басмаческие банды.

Начиная с 20-х гг. и по настоящее время реакционная буржуазная историография изображает палача армянского народа авантюриста, агента международного империализма Энвер-пашу «романтиком», восхваляя его мнимые добродетели только для того, чтобы утвердить его как «героя борьбы с большевиками», отстаивавшего право туркестанцев на самоопределение.

Кастанье, Хостлер, Пайпс, некоторые другие буржуазные авторы рассматривали Энвер-пашу как «национального героя мусульман»[617]. Причем американский «советолог», бывший полковник Ч. Хостлер упрекал западных авторов в том, что они недостаточно оценили «подвиг Энвера», обусловливая это тем, что в период первой мировой воины он был врагом союзников[618].

Современная «советология» сознательно умалчивает о высказываниях Эссертона и Макмуна по поводу «наполеоновских» планов Энвера создать «мусульманскую империю», которые показывают истинное лицо «национального героя» (Эссертон дошел до того, что назвал Энвер-пашу «Наполеоном Средней Азии»)[619].

Олкот же представляла Энвер-пашу «романтическим искателем приключений, прибывшим в Россию» якобы для того, «чтобы увидеть философию Ленина в действии». Автор, конечно, замалчивала, почему этот «романтик» вдруг решил с помощью басмачей «нанести поражение большевикам» и создать «пантуркестанскую (читай: пантурецкую. — Авт,) конфедерацию, в которую также включались китайский Туркестан, Афганистан и Турция»[620].

Другой буржуазный автор, Ландау, указывал, что Энвер-паша в идеологических целях использовал как пантюркистские, так и панисламистские лозунги и только его гибель помешала воплотить замысел «организации антибольшевистского восстания повсюду, где только возможно было»[621]. Этим невольно вскрывалась сущность басмачества как контрреволюционного и антисоветского выступления.

Многие факты из биографии Энвера открыто фальсифицируются. Так, пишется о якобы восторженном приеме Энвер-паши делегатами Первого съезда народов Востока, состоявшегося в сентябре 1920 г. в Баку[622]. Однако известно, что делегаты дали в целом объективную оценку заявлениям авантюриста. В связи с декларацией, предложенной Энвером, съезд народов Востока указал на то, что необходимо проявлять «особую осторожность по отношению к тем вождям движения, которые в прошлом вели на бойню турецких крестьян и рабочих в интересах одной империалистической группы и, таким образом, привели трудящиеся массы Турции к двойной гибели за интересы маленькой группы богачей и высшего офицерства»[623].

Всячески возвеличивая мнимые военные, политические и организаторские таланты Энвера, реакционные буржуазные авторы умалчивают о терроре и насилии, чинимых басмачами под его руководством. К моменту образования Таджикской АССР население Восточной Бухары заметно сократилось. В семи тюменах Кулябского и Гармского вилоятов басмачи, по далеко не полным данным, за период с 1922 по июль 1924 г. убили 5528 жителей, ранили и искалечили 2912.

За непродолжительный период военных действий, начатых Энвер-пашой, посевная площадь в Бухарской республике сократилась на 72 %, поголовье скота уменьшилось на две трети[624].

Исходя из трактовок «народного», «национального» характера басмачества, реакционная буржуазная историография объясняет причины поражения Энвера, бесславный крах его авантюрных планов «непоправимыми ошибками», которые он совершил в результате «полного игнорирования условий Средней Азии»: тем, что он принял титул «великого везира» от бывшего бухарского эмира Сейид Алим-хана, «исключительно непопулярного в своей стране»; соперничеством между ним и другим главарем басмачества — Ибрагим-беком; тем, что в конце концов он «стал невольной жертвой» борьбы «между консерваторами, в лице эмира, и прогрессивными джадидами»[625].

Француз Дюмон к этому присовокупляет «давление обстоятельств»: предательство «ряда племен, оставшихся преданными прежнему эмиру бухарскому», то, что «Красной Армии, со своей стороны, удалось восстановить население против басмачей и т. д.». Из всех этих причин, отыскиваемых апологетами Энвера, с известной оговоркой можно учесть мнение Дюмона. Красная Армия сражалась с бандами рука об руку с местным населением[626].

Сознательно не указывается «советологами» самая решающая причина краха басмаческого выступления, возглавляемого Энвер-пашой, — активная поддержка трудовым дехканством борьбы Советской власти с одним из опаснейших заговоров международной реакции против социалистических республик Средней Азии. Народы Советского Востока с ненавистью и отвращением вспоминают имя Энвер-паши. В многовековую историю Средней Азии он вписал кровавую, мрачную страницу.

Пытаясь дать политическую характеристику басмаческим главарям, реакционная буржуазная историография не жалеет красок и эпитетов. Так, об Иргаше и Мадамин-беке говорится как о людях «противоположных темпераментов и политических взглядов»[627]. Причем дореволюционный бандитизм Иргаша объявляют «доблестью», а его самого характеризуют как «консервативного и фанатичного мусульманина»[628]. Мадамин-бек, тоже бывший уголовник, сосланный на каторгу за убийство и насилие, по мнению некоторых буржуазных авторов, по сравнению с Иргашем был человеком «более широких и более либеральных политических взглядов»[629]. Естественно, что в изображении буржуазной историографии они оба выступают не как уголовники, бандиты с дореволюционным стажем, а как «жертвы царизма», «борцы за свободу» в послеоктябрьский период.

Расписывая на все лады их «добродетели», реакционные буржуазные историки игнорируют факты о разбое и насилии, о кровавом и жестоком терроре басмачей. А такие «советологи», как Беннигсен, Каррер д’Анкосс, анонимные авторы из «Среднеазиатского обозрения», Олкот, дошли даже до того, что изобразили главарей басмачества, бывших уголовников с дореволюционным стажем Иргаша, Мадамин-бека, бывшего кровавого диктатора Хивы Джунаид-хана и других политических бандитов «национальными героями», «защитниками веры»[630].

Отдельно следует сказать о фальсификации роли Джунаид-хана[631]. В середине 60-х гг. появилась посвященная ему статья. Анонимный автор из журнала «Среднеазиатское обозрение» дал ей претенциозное название «Джунаид-хан — «король» Каракумской пустыни»[632]. Автор попытался, по его словам, «соединить воедино» во многом «противоречивые советские источники о подвигах одного из наиболее грозных противников создания советского режима в Средней Азии»[633] Библиография, как обычно, пестрит названиями советских работ конца 50-х — начала 60-х гг., однако из содержания статьи видно, что «геройские подвиги» Джунаид-хана интерпретировались автором в тогановском духе. Описывая «героическую биографию» курбаши, автор статьи демагогически восклицал: «Национальный герой или бандит, феодальный эксплуататор или платный агент англо-турецкого империализма?» — и сам же отвечал, что оценка советскими историками деятельности Джунаид-хана необъективна, а верным является мнение буржуазных авторов[634]. Бандитские действия главаря хивинских басмачей оправдывались голословным клеветническим утверждением, будто… всем туркменам был присущ «разбой и бандитизм». Так может написать только человек, стоящий на позициях расизма и неспособный объективно оценить многовековую историю народа — труженика и созидателя, народа, давшего поэта и мыслителя Махтумкули, поэта и музыканта Молланепеса и других выдающихся деятелей. В зарубежной литературе отрицается помощь Джунаид-хану империалистическими кругами Запада, не оспаривается только его связь с бухарским эмиром и Энвер-пашой. При этом всячески подчеркивалось, что у басмачей не было согласованного плана и посему их предводитель действовал на «свой страх и риск»[635]^.

Правда, отдельные буржуазные историки (например, Монтей) в отличие от других авторов 50–80-х гг. указывают, что басмачи вначале представляли собой обычных уголовников и «национальными героями они стали в ходе борьбы с большевиками»[636]. В целом же современные французские (как и английские, американские, западногерманские) «советологи» предпочитают умалчивать о социальном облике басмачей, их бандитской сущности[637].

Обвиняя советских историков в «огульном изображении басмачей как бандитов», Олкот подчеркивает их «религиозную образованность», то, что они были членами «Кокандского автономного правительства», выходцами «из семей средних землевладельцев, а некоторые были представителями местной аристократии»[638]. Даже племенные вожди, подобно Ибрагим-беку и Джунаид-хану, лицемерно заявляет Олкот, «были грамотными и уважаемыми людьми»[639].

Современные «советологи», в особенности Олкот, превозносят образованность басмаческих главарей, что не выдерживает никакой критики. Достаточно сослаться на уровень грамотности басмачей, действовавших под предводительством Ибрагим-бека. Сам он был малограмотным, а его ближайшие помощники — К. Амиров, А. Мухамедов, А. Улаев — и вовсе неграмотными[640]. То же самое касается Мадамин-бека, Иргаша и многих, многих других. Большинство из них расписывалось на документах простым приложением указательного пальца правой руки.

Относительно грамотными участниками басмачества были муллы и другие представители духовенства, а также белогвардейцы, примкнувшие к басмачам (генерал Муханов и др.). Но это были единицы среди тысяч и тысяч басмачей.

Обращает на себя внимание и то, что басмаческий разбой и террор Олкот выдает за «эффективную систему обложения налогом и реквизиции», якобы с полным пониманием и одобрением встреченную населением Средней Азии[641].

Полностью замалчиваются реакционными буржуазными авторами массовые убийства представителей местных национальностей — рабочих и коммунистов, дехкан, выступавших против басмачей.

За короткий срок в первой половине 1919 г. басмачи убили 100 коммунистов-узбеков из Андижанской старогородской партийной организации. Была уничтожена половина Кувинской партийной организации. Курбаши Хал-Ходжа вырезал почти всех членов профессионального союза, созданного в 1918 г. в городе Оше. Иргаш в конце 1919 г. убил в Чуете 200 дехкан-бедняков и рабочих, активно поддерживавших мероприятия Советской власти[642]. По приказу «правоверного» курбаши Муэтдина басмачи «беременным женщинам вспарывали животы, выбрасывали плод и набивали животы соломой. Детям разбивали головы о колеса арб или устраивали из них козлодранье, и они разрывались на части. Красноармейцев сжигали на костре»[643].

Таковы истинные «подвиги» басмачей и их главарей.

Цель же всех заявлений «советологов» одна — обелить бандитские действия басмачей, скрыть их «звериную» сущность, заставить народы забыть об их кровавых злодеяниях над мирным населением Средней Азии, над стариками, женщинами, детьми, представить крах басмачества «национальной трагедией».

Рассмотрение причин краха басмачества в реакционной буржуазной историографии перекликается с освещением хронологических рамок его возникновения и развития. И в этом вопросе искажаются причины и время возникновения басмачества, оно считается прежде всего «ответной реакцией» на установление Советской власти в Туркестане[644]. Советские историки начальный момент в организованной борьбе басмачества с Советской властью относят к периоду возникновения буржуазной «Кокандской автономии», правительство которой для формирования своих вооруженных сил использовало басмаческие отряды Иргаша[645].

При общих исходных методологических установках в определении хронологических рамок басмачества у отдельных буржуазных авторов есть и некоторые расхождения: если большинство считает, что наиболее интенсивно оно проявлялось в 1918–1924 гг. и спорадически существовало до начала 30-х гг. (1933 г.)[646], то Хостлер полагает, что «в виде изолированных восстаний» басмачество существовало с «1931 по 1939 год и позднее»[647], а Беннигсен и Уимбуш утверждают, будто басмачество продолжало существовать в отдельных районах до 1936 г.[648] Но доказательств этому у них нет и быть не может.

Известно, что бандитский набег Ибрагим-бека в 1931 г., который Хостлер причисляет к «восстанию», был последней попыткой «возродить» в широком масштабе басмачество.

Отдельные шайки басмачей до начала 30-х гг. скрывались в песках Каракумской пустыни. В 1933 г. были разгромлены их последние остатки на территории Таджикской и Туркменской республик.

Активизация басмаческих шаек в конце 20-х — начале 30-х гг., как известно, была вызвана обострением классовой борьбы в связи с осуществлением коллективизации, призванной ликвидировать эксплуататорские элементы в деревне. Олкот прямо указывает, что цель этих выступлений — сохранить «традиционную экономическую и социальную структуру»[649]. Под этим надо понимать: сохранить старые эксплуататорские порядки. Тем самым Олкот вопреки своей концепции вскрывает классовую сущность басмачества.

Басмаческие банды, действовавшие в Туркмении в конце 20-х — начале 30-х гг., нанесли огромный ущерб республике. Старая истина, гласящая, что гибнущий хищник опасен, получила убедительное подтверждение. Басмачи — «хищники каракумских песков» — оставили после себя долго не заживавшие раны. Сколько мужественных борцов за социализм пало от рук басмачей, сколько детей осталось сиротами!

Среди павших героев — районные руководители из Куня-Ургенча Бердыев и Садыков, активисты из аула Мулик-Язы Векил-Базарского района братья Аннамурадовы, секретарь комсомольской ячейки аула Ходжам-Кала–2 Кара-Калинского района Бекмурад Довлетов, активист из Порсинского района Аманнепес Овезов, активистка из Карабекаульского района Кейик Саметова, бедняк из Чарджоуского района Нобат Овезмурадов, батрак, колхозный активист из Байрам-Алийского района Рахман Ниязов и многие другие.

Большой ущерб басмачество нанесло народному хозяйству. Длинен перечень сожженных складов, разграбленных магазинов, разрушенных предприятий, совхозных помещений, жилых домов. А вытоптанные посевы, уничтоженный сельхозинвентарь!

Огромный урон понесло скотоводство. Только за зиму 1930 г. поголовье скота сократилось на 19 %. Погибло, было разграблено или угнано за границу 375 тыс. каракульских овец. В 1931 г., когда басмачество в Туркмении достигло апогея, поголовье каракульских овец снизилось на 41 %, грубошерстных — на 62, крупного рогатого скота — на 52 %.

Понадобились долгие годы, упорнейший труд рабочих и колхозников Туркмении, чтобы залечить раны, нанесенные «хищниками пустыни»[650].