Батюшка Ипполит

Как старец Ипполит вернул целый народ к Богу

Старца Ипполита считают апостолом Осетии. Он — мостик для Алании к Богу. Тысячи людей с Кавказа приезжали к батюшке с вопросами, со слезами, болезнями. Через старца осетины вспоминали свои духовные корни. Он пробудил в них историческую память о христианстве. Отец Ипполит всегда молился за Кавказ. Говорят, окормлять осетинский народ стало для батюшки послушанием, которое дала ему Сама Богородица. Он никогда не был в Осетии. И на расстоянии основал тут два монастыря. Один в горах, в глубине Куртатинского ущелья — мужской Аланский Свято-Успенский, второй — Аланский Богоявленский женский при въезде в Алагирское ущелье, соединяющее север и юг Осетии.

Место для женской обители Старец определил вплоть до километра. Где строить монастырь, объяснил Наташе-режиссеру — теперь игуменье Нонне. На месте разрушенного дома отдыха до 1961 года находилась тюрьма строгого режима, после ее закрытия разместился военно-патриотический лагерь, позже дом отдыха мебельной фабрики. Однако за годы перестройки и развала Советского Союза место это пришло в полное запустение. Так что сестрам, пришедшим на это в лето 2004 года, досталась разруха и неустроенность в полном ее объеме. Вслед за монахами сюда потянулись люди, желающие помочь. И сестры своими силами начали строительство. Никаких заборов и калиток, кругом дикий лес, жили без газа, воду возили, пищу готовили на дровах, в разрушенных корпусах бывшего лагеря не было ни окон, ни дверей, ни крыш. По коридорам бегали собаки. Начинать было непросто. Но помощь и забота Господа чувствовалась во всем.

На территории обители есть три озера. Старец говорил: «Будете рыбку ловить». Тогда никто не понял, что это отсылка к евангельским рыбакам. На этих озерах начались массовые крещения. Целыми семьями осетины принимали Православие. Дух захватывает при просмотре фотографий этих событий. Больше тысячи людей разом принимают таинство Крещения, окунаясь в озеро. На наших глазах словно повторяются события апостольской проповеди. За несколько лет здесь покрестились больше восьми тысяч человек. Именно тут мне открылась святость отца Ипполита. Словно свеча, несущая пламя Благодатного огня, обитель Аланская хранит духовные дары старчества отца Ипполита: дух кротости, смирения, милосердия ко всем приходящим, дух истинной любви Христовой. Здесь собраны истории из Алании, которую так любил старец.

Старец в моей жизни

Игуменья Нонна

В 2000 году я работала в региональной телерадиокомпании «Алания» режиссером, у меня был свой авторский проект, назывался он «Портрет на фоне гор», мы снимали людей, которые определенным образом повлияли на судьбу Осетии. Мои друзья к тому времени уже были в Рыльске, и мы решили поехать, снять передачу о человеке, к которому в огромном количестве на тот момент ехали осетины — просто автобусами, поездами, вообще как угодно. И это было очень интересно, потому что все они оттуда возвращались с очень странными улыбками. Мой знакомый уже был к тому времени казначеем монастыря, келейником старца. И мы со съемочной группой и с другими ребятами — нас было тринадцать человек — поехали в Рыльск. Когда мы подъезжали к воротам монастыря, то те ребята, которые уже бывали в Рыльске, как-то странно начали ликовать, как маленькие дети, прыгать в автобусе, кричать: «Рыльск, Рыльск!» Ну, они мне какими-то странными показались, на сектантов похожими.

В моей жизни это был первый монастырь, который я увидела. Он в тот момент еще был совсем не отреставрирован, но старина и намоленность, особенность этого места мной прочувствована была сразу. Можно сказать, переступила порог монастыря и поняла, что есть другая жизнь, о которой я ничего не знаю.

Старец был абсолютно доступен для простого человека, его подвиг по приему людей был невероятен. Сейчас, будучи игуменьей, я, приняв несколько человек, мечтаю о диванчике. А он принимал с семи и до одиннадцати ночи, это было несколько автобусов. Люди же с горем едут в основном. Когда я впервые увидела Старца — это было мое первое потрясение, — полная идентичность тому, как я представляла себе в жизни Деда Мороза. Он так вот, как курочка своих цыплят собирает: «В храм, в храм, идите все в храм!» И вот все набились в храм, а мы остались позади, вдруг вышел монах и громко сказал:

«Где вчерашняя группа, кто приехал из Осетии?» — «Мы!» — «Ну, пойдемте со мной». Вот мы идем, и расступаются куряне, москвичи, белгородцы, и так неловко, что он нас ведет вперед. Кто-то возроптал: «Кто они такие, почему без очереди!» А в ответ: «Это осетины». Я до сих пор не знаю: это диагноз был или привилегия (улыбается). Старец благословил нас остаться, побыть. Я подошла и сказала, что приехала снимать кино про него, и что мне нужно интервью. Батюшка на меня посмотрел и говорит: «А что такое интервью?» Ну и вы можете представить: у меня в голове тысяча мыслей — тоже мне прозорливец, говорили, все знает, а он даже не знает, что такое интервью… Я была нецерковным человеком. Крещеной, но далекой от Церкви. Я ему стала объяснять, что интервью — это когда я буду Вам вопросы задавать, а Вы мне будете отвечать, батюшка. На что он разулыбался и говорит: «А я не умею разговаривать!..» — и все. Собственно, можно собирать съемочную группу и ехать домой. Я разочаровалась, потому что думала, люди всегда готовы бывают отвечать на вопросы телевизионщиков. И когда собралась уйти, он меня остановил за руку, смотрит своими синими бездонными глазами на меня и говорит: «Матушка, а ты знаешь, что ты монахиня?» Я аж закипела внутри, говорю:

«Откуда Вы можете знать кто я, Вы меня первый раз в жизни видите, что Вы сразу ярлыки раздаете, что у Вас манера такая, я вообще не по этому вопросу!» А он мне говорит:

«А у монахов вот здесь крестики светятся» — показывает на лоб и смеется. Может быть, это шутка, но она меня потрясла, как контузия.

Я ушла в келью, и следом, буквально минут через пятнадцать, в наш домик пришла женщина, которую я не знала тогда. Это Наталья Федоровна Носова, которая уже была на тот момент духовным чадом старца Ипполита, и уже послушалась, выполняла благословения именно в отношении создания монастырей в Осетии. И она говорит: «Кто здесь Наташа-режиссер? Я только что от старца, ты же моя дорогая, я была у Батюшки, он сказал: ты знаешь, Наталья к нам приехала, Наташа-режиссер, Аланская игуменья!» — «Какая Аланская игуменья?» — «Ну, Наташа-режиссер — это Аланская игуменья!» Слова «игуменья» в моем лексиконе не было, я о монашестве вообще ничего не знала. В этот первый приезд я отпустила съемочную группу, так ничего и не сняв, а сама осталась на месяц в Рыльске. Но сначала я хотела бежать, просто было такое желание, думала, секта какая-то. И тут у меня температура под сорок. На второй день мне девочки говорят: «Ты все равно подойди к Батюшке, так чтобы он за тебя помолился». Я пошла, говорю: «Батюшка, что-то плохо мне». А он мне так говорит: «Матушка, ну ты же перетрудилась, ты же на лугу перетрудилась!»

Луг в Рыльске — это как бы особое место, такое мистическое. Ничего я, конечно, не перетрудилась, я до него просто дошла и обратно вернулась. Ну вот, видимо, болезнь была попущена, чтобы какие-то мои такие страсти перегорели. И я так проболев неделю, наконец вновь пошла к нему, в надежде, что на этот раз он отпустит меня домой. На луг мне после болезни не хотелось, но я смирилась с тем, что пожить в монастыре нужно.

Говорю Старцу: «Батюшка, болею я все еще, вроде мне лучше, но я еще болею». А он говорит: «А справка у тебя есть?» — «Какая справка?» — «От врача, а то может, ты сачкуешь?» Я думаю: «Бюрократ какой-то этот старец, что это вообще непонятное!..» Но когда вышла от него, у меня была такая легкость, никакого следа ни от температуры, ни от болезни, ничего. Было чувство, что можно разбежаться и полететь над Сеймом.

Знаете, что происходило с большинством из нас, кто туда приезжал: мы расставались с духовным сиротством. Мы, даже сами того не понимая, что-то искали, приезжали туда и понимали, что обретали отца — Отца Небесного, Господа, но через нашего старца земного. И это трудно переоценить, потому что ты расстаешься с чувством незащищенности, расстаешься с чувством неправильности или бессмысленности твоей жизни, неопределенностью какой-то. Ты определяешься настолько, насколько это вообще возможно человеку. И дальше скорбь, болезнь, война, труд, боль воспринимаются не как безысходность, а как единственная возможность прийти ко спасению. А радость, любовь, добро, дружба приобретают совершенно иной, наполненный благодатью смысл. И все это через пример Батюшки, через ощущения, что переживали мы, соприкоснувшись с человеком святой жизни. Вы знаете, он не проповедовал словом, он просто любил Бога и людей, и дела его были движимы этим чувством. И поэтому уезжать от Батюшки было всегда очень трудно.

Я уезжала вся зареванная, было чувство, как будто меня снова вынимают из утробы матери. И стали бросаться в глаза некоторые вещи в миру: громкая музыка, накрашенные женщины. Наверное, в монастыре привыкаешь к естественной красоте людей. Душа моя стала томиться, тяжело стало и на работу ходить. Больше хотелось дарить ласку и любовь родным близким людям. Что-то начало меняться в душе. Летом я приехала в Рыльск и прожила три месяца на послушании у батюшки, мы общались с ним на какие-то там темы разные, не так много, как хотелось бы, но это самые драгоценные жемчужины моих воспоминаний о нем. Батюшка всегда шутил надо мной: «Наша актриса приехала!» И я так показательно «обижалась», говорила: «Батюшка, я режиссер, я не актриса!» А он отвечает: «Актриса» — и сейчас, когда мы ставим с нашими детьми спектакли, я понимаю, что я актриса, конечно. Лето заканчивалось, и меня стали искать там прихожанки:

«Беги скорее, старец тебя ищет!» И когда я зашла к Батюшке, он вынес мне что-то из алтаря. «Ну, ты приняла решение?» Я говорю:

«О монашестве что ли, батюшка?» Он говорит: «Да». — «Да, конечно, да какие проблемы, батюшка!» — Я же думала, лет в шестьдесят когда-нибудь это со мной все-таки случится.

Он мне подарил тогда икону Воскресения Господня, на обороте была Голгофа, и сказал, что это его благословение мне на монашеский путь. Я уехала домой, и буквально через два месяца мне позвонил келейник старца, отец Иоаким, и сказал, что Батюшка меня вызывает, нужно срочно ехать в Рыльск.

Вначале меня это напугало, потому что мне казалось, что это может быть связано как-то с моими родными, что может быть, что-то произойдет. Больше 1600 километров до Рыльска, и я никак не могла выехать. Вдруг стало плохо моему отцу. Он был очень крепким мужчиной, летчик военный. Ночью случился приступ сердечный. Я каким-то образом его дотащила до кровати и побежала мерить давление: 220 и выше, я уже даже не смотрела, сколько. Пытаюсь вызвать «скорую», «скорая» обещает приехать только через полтора часа.

Звоню сестре, сестра говорит: я выеду, как только смогу, такси тогда не было. И я, сделав ему укол, дав таблетку и опустив его ноги в горячую воду (это все, что я умела на тот момент), побежала к святому углу.

У меня была икона Феодоровской Божией Матери, приложенная к чудотворной, я перед ней упала на колени. Отец был некрещеным, и я взмолилась о том, чтобы мой папа не умер некрещеным. И, хотя я ни разу не мистик, но до сегодняшнего дня убеждена, что Матерь Божия с иконы мне улыбнулась, и я внутри своего сердца почувствовала, что все будет хорошо. «Скорая» приехала через десять минут, у папы ничего серьезного не нашли. И я как-то сразу собралась и уехала в Рыльск. Больше я домой не вернулась. А незадолго до этого мне снился сон, словно приезжаю в Рыльск, ко мне навстречу выходит старец, я делаю ему земной поклон, он целует меня в лоб, берет за руку, ведет в какую-то комнату и дарит мне белую рубаху с крестом. Я спрашиваю: «Что это, Батюшка?» Он отвечает: «Это принадлежало мне, теперь это будет твоим». Только спустя время я узнала, что это срачица — рубаха, в которой постригают монахов.

Интересно, что когда я приехала в Рыльск, то все повторилось в реальности, кроме рубахи. Рубаха тоже стала реальным постригом. То есть он меня встретил, я сделала земной поклон, он поцеловал меня в лоб, мы пошли в нижний храм, где он мне торжественно объявил, что мне надо ехать в женский монастырь в Гнеушево. Мне не хотелось, и лицо это выдало. И ведь главное уговаривала себя все выполнить, потому что я Матери Божией обещала, лишь бы папа не умер некрещеным. А Старец спрашивает: «А что такое?» Я говорю: «Батюшка, хоть туалеты мыть, но только возле Вас!» И он как-то расстроился: «А что, опять на лужок?». Я ушла в полной растерянности. Позже приехал казначей монастыря, отец Иоаким, и хорошенько отругал меня. Сказал: «Что вы, осетины, сюда ездите, батюшку доводите, что вы свою волю творите! Вот вы приезжаете, он вам говорит волю Божию, а вы свою творите, что вы его мучаете!» Правильно все сказал. Ночью я себя мысленно отругала, покаялась, одумалась, еле утра дождалась, пошла и сказала:

«Батюшка, в морг — значит в морг. Куда надо ехать? В Гнеушево — значит в Гнеушево». Он разулыбался, говорит: «Матушка, ну ничего, Вы же пока не знаете, как, что, куда. Не знаете расстановку сил, где ангелы, где бесы. Вы собирайтесь, поедете на сборы, в Москву». Еще лучше! Это знаете, как уровень: или откатываешься, или перепрыгиваешь, или проходишь. Но перечить я уже не стала. Одной ночи с муками совести вполне хватило. Так я оказалась в Москве.

Здесь я каждый день боролась со своей гордыней. У меня два высших образования, я заканчивала аспирантуру, что я здесь делаю — вообще какие сборы, какая кружка! Ну, потом помолишься, на других сестер посмотришь. Хорошая была проверка на честность, на выносливость, на послушание. Один раз нас забрали в милицию. Нам навстречу выходит такой развязный капитан, знаете, жует жвачку, и я думаю: этот точно не пожалеет. А он так смотрел, смотрел на нас, потом повернулся и говорит дежурному: «Я не буду их оформлять!» А ему из окошка удивленно отвечают: «Почему?» Он говорит: «А я верующий». Повернулся и ушел. Я тогда подумала, что правда, как мы часто ошибаемся, когда по внешнему виду судим о людях.

Нас было девять женщин, мы жили на монастырской квартире, это была полуторка.

И в основном мы там молились, ночевали, а так мы ходили на послушание. Это хорошая школа для тех, кто хочет идти в монастырь.

Шесть месяцев мы несли там послушание. А на Пасху рванули в Рыльск без разрешения. Так захотелось в родной монастырь. И когда приехали, батюшка меня вызвал и стал говорить, что мы с сестрами не посрамили Рыльский монастырь в Москве, но пришло время и нужно ехать основывать женский монастырь в Осетии.

Это уже 2002 год, май. Московские друзья дали мне фотокамеру цифровую, тогда большая редкость была, и я во время службы щелкала отца Ипполита, батюшка в какой-то момент недовольно говорит: «Кто меня все время (вспышка ему мешала) фотографирует?» Я говорю: «Батюшка, это я, я!» Ну я в мирской одежде, еще не монахиня. А он заулыбался и говорит: «Аааа, игуменья Аланская, как будет по-осетински «Христос Воскресе?» Я растерялась. И вдруг он на весь храм произнес по-осетински «Чырысти райгас!» На фотографии видно, что у него слезы в глазах стоят. И потом уже мы так вот с духовными чадами старца говорили и думали, что он прощался с нами — это была последняя Пасха, а мы, конечно, ничего не поняли.

Сначала мы как сестричество расположились в городе Алагир, где духовные чада батюшки купили довольно недостроенный дом, этим занималась Наталья Федорона Носова и ее фонд «Успение». Тогда еще жив был батюшка, и в сентябре 2002 года, после монашеского пострига, я в последний раз виделась с ним, просила благословения на переезд из Алагира в станицу Архонскую — родину архимандрита Матфея (Мормыля). Батюшка так кулаком по столу ударил, говорит: «Аладжир». «Аладжир» — это по-осетински произношение Алагир. Потом сразу смягчился и говорит: «Ну ищи, где-то там от вас в семи километрах заброшенный дом отдыха, там будет монастырь, у вас будут домики, церквушечка, рыбка будет…». А я на него смотрю в недоумении: какая рыбка?.. Я ему: «Батюшка, куда идти? Север, юг, запад, восток, кто мне его отдаст?»

И когда уже батюшка наш почил, на Владикавказскую кафедру пришел владыка Феофан, именно он стал проводником воли Божией, и все это через него осуществилось. Именно он попросил у местных властей участок. Оказалось около семи километров от того дома, где мы жили. И действительно, у нас есть пруды, в которых водится рыбка, и в которых мы крестим людей.

Уже двадцать лет прошло со дня кончины Батюшки, но мы ни одной секунды никогда не расставались с тем, что он рядом присутствует, заботится. Например, раньше, в Алагире если не купишь хлеба до двух часов — то все, остаешься без хлеба. Заходит как-то мать Феодосия и говорит, что забыла заказать хлеб для рабочих. У нас только суп, только каша, а хлеба нет. И она говорит:

«Что делать?» — «Не знаю, молись, Батюшку Ипполита проси — что делать!» Она выходит, через десять минут заходит, говорит: «Я тебя очень прошу: не поленись, мать, выйди вот сюда на крылечко». «Не пойду, — говорю, — не пойду, хлеба нет, все, чем кормить?» — «Ну выйди».

Я выхожу, стоит у порога нашего корпуса «шестерка», открыт багажник, устлан белой бумагой и до верха наполнен только что испеченным лавашем, и этот аромат на весь монастырь. Я на этого мужчину смотрю восторженно, говорю: «Брат мой, кто ты, кто ты, святой человек?» Он мне говорит: «Я таксист. Меня вызвали, наполнили машину, сказали: вези в монастырь. Там на заднем сиденье мешок муки лежит». В такие моменты мы каждую секунду ощущали любовь Бога и Его заботу через молитвенное заступничество Батюшки Ипполита. Нам стыдно на что-то жаловаться. Мы баловни, по большому счету, баловни настоящие.

Сейчас у нас стоит памятник отцу Ипполиту в полный рост. Идея его создания принадлежит нашему брату и большому помощнику Георгию Дзгоеву. Он с братьями сейчас строит храм Первоверховных Апостолов Петра и Павла в селении Эльхотово. Мы как-то сидели с ним в монастыре на лавочке, он вдруг говорит: «Слушай, а давай Соскиеву Владимиру закажем памятник отца Ипполита!» Он знает, что я очень люблю скульптора Владимира Соскиева, и его талант давно меня покорил. И услышав два этих имени рядом: Соскиев Владимир и батюшка Ипполит, я тут же на это согласилась. И Владимир Борисович согласился, что самое главное. Он к нам приехал, я собрала весь материал по Старцу, все, что у меня было — видео, фотографии, воспоминания, все. Он побывал в Рыльске. Владимир Борисович был другом скульптора Клыкова, который первый памятник батюшке создал, в Марьино стоит. И Владимир Борисович был свидетелем процесса его создания.

У Владимира Борисовича своя такая манера лепить, очень интересная. Я весь год жутко переживала, каким же будет памятник. Но, нужно отдать ему должное, он регулярно мне присылал какие-то эскизы, мы очень много общались и крепко подружились. Благодарю Бога за эту встречу. В итоге он сделал памятник Батюшки, и, когда он его привез, я очень разволновалась. Мне казалось, что если памятник будет непохожим на родного Батюшку, я тут просто лягу и умру от ужаса. Но, когда я подняла глаза, то оторопела, не могла подойти. Мы просто с сестрами стояли и плакали, потому что каким-то невероятным образом скульптору удалось передать духовную составляющую, некий внутренний мир, силу и любовь Батюшки. И сегодня люди идут и идут к этому памятнику.

У нас есть прихожанка, которая старца никогда не знала и не видела. Собственно, она не знала, что у нас установили памятник. Ее долго не было, и вдруг она приезжает и бурно рассказывает: «Сегодня приснился мне старец ваш и сказал: а где мои четки, почему у меня нет четок?» И тут мы друг на друга смотрим и понимаем, что в памятнике нет четок. Тогда я шерстяные толстые четки ему на руку накрутила и говорю: «Батюшка, прости!» Через два дня мы обнаружили, что моих четок нет, висят другие. Еще через два дня тех нет, висят третьи. И в общем, мы поняли, что происходит. Он и в жизни так делал: многие плели четки и дарили ему, он на них помолится, помолится и приходящему к нему за утешением дарит — это была его традиция. И вот в памятнике он как бы вот таким же образом поступает.

Покрестился из мусульман

Сослан (Сергий) Макоев

Прихожанин и благотворитель Аланского Богоявленского женского монастыря

О батюшке я узнал в СИЗО. В камере сначала было много мусульман, но постепенно получилось так, что стало больше православных. Мне друзья прислали книжку об отце Ипполите «Самый добрый батюшка на земле». Оказалось, что один из сидевших со мной был в Рыльске долгое время. И он мне стал рассказывать. Я влюбился в этого старца. А потом уже я узнал, что он был духовным отцом Осетии. Воспитал много духовных чад. Когда я вышел, то в ютубе посмотрел передачи про него. А потом еще в фильме про Фигдонский монастырь я увидел иеромонаха Андрея (Амбалова). Этого человека я знал с детства, но он был абсолютно другим теперь. В фильме он рассказал, что познакомился с отцом Ипполитом, и тот посмотрел ему в глаза, взял за руку и сказал: «Отец, а ты молись, и все будет хорошо». И у меня какой-то такой произошел в олове щелчок.

Я не спал часов, наверное, до 8 утра. Тогда я понял, как с этим человеком произошли такие изменения. Произошли по вере в Бога, но и посредством старца все равно. Потому что сами мы немощные. Мы таких вещей не можем понять. Это по молитвам старца, который для меня живой. Я совершенно не считаю, что его нет. Знаю точно, что он живой, он всей моей семье помогает. Помогает мне очень.

Каждый раз я подхожу к его… памятнику не скажешь, к его скульптуре. Вот целую руку, беру благословение и понимаю, что человек рядом со мной и никуда не отступает. Навряд ли я дойду когда-нибудь до такого уровня любви, которая, как я понял, была у старца.

Но точно знаю, что вот такая любовь способна исправить все.

В нашем Аланском монастыре я чувствую присутствие старца. Особенно как-то это было явственно на Пасху, ночью, когда я записывал пение птиц. Казалось, что рядом рай, Господь, святые. Но стоит покинуть обитель — и мир снова тебя затягивает.

Мусульманином, в полном смысле этого слова, я был недолгое время. У меня была верующая бабушка Дада, я ее очень любил и уважал, благодаря ей стал ходить в мечеть. Как, наверное, у всех это бывает, я пытался понять себя, найти.

Однажды я увидел сюжет, где боевик по кличке «Тракторист» заставлял в Чечне трех парней снять с себя крест, иначе он их зарежет. И первый не снял — его зарезал Тракторист. Второй тоже не снял, хотя видел, что стало с первым. А третий убежал.

Я так был этим потрясен, что вскочил и пошел в храм на Рижской, там был иерей отец Павел. Проговорили, наверное, часа четыре мы с ним. Вот это был мой первой шаг к Православию. Многое я осознал благодаря отцу Павлу, но осознание, почему нельзя снимать крест, пришло гораздо позже.

Я понял тогда, что вот оно, мое место, в храме. Я учу детей, жену, маму благодарить

Бога. Я просто Ему говорю: «Господи, помоги, помилуй», и все свои проблемы перекладываю на Его плечи. Я за все проблемы благодарен Богу. И каждая проблема как кирпичик, они укрепили этот фундамент веры. И итог моей жизни — слава Богу за все.

Воспоминания сестер

Монахиня Феодосия (Кузнецова): Я никогда не бывала в Рыльске, но просила через знакомых, которые туда ездили, у старца молитв. И они мне привозили от него иконочки преподобномученицы княгини Елизаветы, в честь которой спустя годы был освящен наш монастырский храм. Так у меня собралось пять иконочек. Я тогда про святую Елисавету почти ничего не знала и про себя думала, почему мне привозят все время эту икону? Потом открылось. Многое в нашей жизни по молитвам старца управлялось и управляется. Еще был такой интересный случай. Приехав в Алагир, матушка Нонна, тогда Наташа Багаева, рассказывала об отце Ипполите и советовала мне поехать к нему за благословением на монашество. Мы даже маршрут обсудили. Я тогда про себя подумала: ну, доеду я до Москвы, у меня там много знакомых, повидаю их, а там видно будет, поеду я в Рыльск или не поеду. Вечером того же дня как я для себя такое решила, матушка позвонила в Рыльск, и старец сказал ей про меня: «Ее никуда не отпускайте, сразу постригайте». Я, конечно, была потрясена таким его ответом, было абсолютное чувство, что через тысячи километров он прочел мой помысел.

Монахиня Вероника (Миценко): Довелось бывать в Рыльске и много раз общаться с Батюшкой, за что благодарна Богу. Он очень мне помог во многих вопросах, касающихся духовной жизни, и главное — благословил идти в монастырь.

Монахиня София (Плиева): Очень я хотела увидеть старца при жизни, целых два года собиралась к нему съездить, но все время что-то не отпускало. А когда мы, наконец, собрались, старец был уже тяжело болен. Я скорбела, что так и не познакомилась с ним. В монастырь я пришла через три года после кончины Батюшки. В первые годы нашей жизни матушка часто рассказывала нам про старца и Рыльский монастырь, и со временем у меня появилось такое чувство, что я видела его, и это очень близкий и родной мне человек. Старец Ипполит для меня человек высокого духа. И самое дорогое в нем — его простота и любовь ко всем. Он ведь был святой жизни, а как просто с людьми общался, не жалел себя, отдавал себя всем.

Монахиня Сарматия (Икаева): Еще при жизни батюшки мне кто-то рассказал, что есть такой старец Ипполит в Рыльске, но мне не понравилось имя — до того я встречала его лишь в фильме «Ирония судьбы»… «Это как-то несерьезно», — подумала я, да и боялась ездить в незнакомые края. Когда я ушла в монастырь, это уже было после смерти отца Ипполита, моя мать очень противилась этому и всеми правдами и неправдами пыталась меня отсюда или выманить, или даже выкрасть. Помимо собственных усилий, она каждый день звонила тете, с которой я была близка, и требовала, чтобы она приехала. Ты, мол, для нее авторитет, вот и вытащи ее из «беды». Но тетя не хотела ввязываться. И вот ей снится сон, будто ее будит святая Матронушка и говорит: «Что спишь, езжай!» А чуть подальше от Матронушки стоял незнакомый тете пожилой святой или священник. В итоге тетя поехала в монастырь вместе с моей матерью. Мама, как всегда, эмоционально требовала, чтобы я вернулась домой. Когда ее порыв утих, я пошла в храм, и тетя пошла следом за мной. На прилавке свечной лавки увидела фотографию отца Ипполита и спрашивает меня: «Это кто? Я видела его во сне». Я рассказала, что это человек, благословивший создание монастырей в Осетии. Тетя очень удивилась такому непосредственному, через сон, участию старца в нашей жизни и уехала утешенная.

Монахиня Анна (Дзицоева): Сказать трудно, чувства словами не передать. Благодарю Господа, что все мы на нашем духовном пути встретились со старцем Ипполитом — кто лицом к лицу, кто уже после его кончины. В любом случае, знакомство тех, кто не видел старца при жизни, нельзя назвать заочным. Это глубоко личная встреча и глубоко близкие отношения. И есть горячее желание, чтобы в каждом доме Северной и Южной Осетии была эта радость знакомства с батюшкой.

Монахиня Георгия (Бестауты): Как и большинство наших сестер, я не видела отца Ипполита при жизни. И даже почти ничего о старце не знала. Впервые мне о нем рассказал рыльский послушник Иоаким Биазарти в 2003 году, показал фото батюшки в альбоме, но тогда я как-то не «увидела» старца. Открылся мне батюшка после войны августа 2008 года. Жила я тогда в Москве, и во время войны мы с группой молодых добровольцев лихорадочно пытались наладить распространение информации о происходящем в Южной Осетии. От напряжения, душевного и физического, все были на грани истощения.

В один из дней кто-то принес фильм, снятый о старце Ипполите курским телевидением. Старый фильм, снятый еще на пленку, хранил в себе сокровище: полминуты интервью со старцем. Батюшка говорит о любви, о Царствии Небесном. Знакомые Евангельские слова — как часто мы слушаем их машинально. Но слова старца были не просто словами, это была сама любовь. Голос, глаза, улыбка батюшки были из другого мира — небесного. На мгновение и мы оказались там, в Царстве любви. Это было такое утешение!

Помню, показывали всем эту запись, делились радостью. 20 августа мы небольшой группой поехали в Рыльский монастырь, к старцу Ипполиту. Вечером перед отъездом не могли уйти с могилы батюшки, не могли расстаться. Молились о нашей разрушенной, но не побежденной Родине, и каждый еще молился о своем. Парень из нашей группы лег на землю возле могилы и лежал, глядя в ночное небо. Спустя несколько лет он поделился, что просил у старца благословения на монашество. Моя просьба была о том же. И через несколько месяцев я пришла в Аланский Богоявленский монастырь, основанный по благословению отца Ипполита его духовной дочерью, игуменьей Нонной.

Монахиня Нина (Кулумбегова): О батюшке Ипполите я узнала, прочитав, еще будучи в миру, книгу «Самый добрый батюшка на земле». Книга очень тронула мое сердце, потому что я всегда хотела встретить такого батюшку, который может заглянуть прямо в душу и как любящий отец уврачевать твое больное сердце. Таким был батюшка Ипполит. Мне достаточно посмотреть на его фотографию, и на душе становится тепло и спокойно. О таких людях можно много писать и говорить, но разве можно передать словами то, что чувствуешь, находясь рядом с ними? Помню, я тогда уснула с книгой, и приснился мне батюшка. Благословил. А через несколько месяцев у меня наконец-то получилось уйти в монастырь. Дорогой батюшка, Вы и сейчас молитесь за нас. Как же я Вам благодарна, что в моей Осетии выросли два монастыря. И я могу монашествовать на родине.

Монахиня Елизавета (Цорионова): Впервые о батюшке Ипполите мне посчастливилось услышать от крестного, в день летнего престольного праздника. Он тогда рассказал, что старец благословил матушку Нонну на монашество, и по его святому благословению был основан монастырь. После первого паломничества в монастырь я еще долгое время жила мыслями о старце и его духовных чадах, монахинях Алании. Потом я стала приезжать в монастырь трудницей, познакомилась с сестрами и другими трудниками. Как, наверное, все новоначальные, любила слушать околомонастырские рассказы о пророчествах и духовных прозрениях. Как-то услышала, что старец сказал кому-то про аланских монахинь: «И будут они жить долго и счастливо и умрут в один день». Известная шутливая присказка, но мое тогда еще неофитское воображение рисовало некое событие в жизни обители… Я думала о великом подвиге, которого сподобит Господь насельниц монастыря… Теперь я с долей юмора вспоминаю те свои мысли, но, думаю, они во многом определили выбор мною жизненного пути. Я не удостоилась личной встречи со старцем, знакомство с батюшкой Ипполитом произошло спустя годы после его смерти благодаря рассказам свидетелей его подвига, духовных чад, людей, знавших и любящих старца. Слава Богу, у нас есть книги и фильм про батюшку, которые привели к вере огромное количество людей уже после его кончины. В дни памяти отца Ипполита мы служим панихиды, просим Господа о упокоение души нашего батюшки, а в сердце всегда хочется взывать: «Святыми молитвами старца Ипполита, Господи, помилуй нас».

Монахиня Лидия (Мамиева): В декабре 2002 года я приехала в Беслан в Свято-Успенский мужской монастырь на престольный праздник великомученицы Варвары. Когда покупала свечи, раздался телефонный звонок, монах, послушавшийся в лавке, молча выслушал и вдруг из глаз у него полились слезы:

«Батюшка умер!» Весь храм плакал. А я смотрела на всех в недоумении. «Кто умер? Какой батюшка умер?» Мне рассказали об отце Ипполите, про то, что любил и принимал осетин, даже неверующих. Так в этот скорбный день я познакомилась со старцем. Вечером, вернувшись в свой Ильинский храм, узнала, что люди целыми автобусами собираются ехать в Рыльск на похороны. Тогда я очень удивлялась себе: «Вся Осетия его любит, знает, а я? Почему я его не знала?» Вскоре моя старшая сестра ушла в Алагирский монастырь, основанный по благословению батюшки Ипполита, а несколько лет назад и я пришла сюда. Вот так, наверное, старец ответил на мой вопрос: «А я?»

Монахиня Ксения (Коцкиева): Впервые об отце Ипполите я услышала в 2006 году. Мне было девятнадцать лет, и мы с семьей отдыхали в Фиагдоне. Там мы познакомились с супругами, которые неоднократно бывали у старца. Как и многие, они попали в Рыльск со своей скорбью — долгое время Господь не давал им детей. Некоторое время по благословению старца они жили при монастыре, учились трудиться и молиться… В то время я еще не была крещена, но жадно слушала все, что касается духовной жизни. От этих супругов я впервые услышала и о нашем монастыре, и о матушке Нонне. Девушка рассказала про встречу матушки со старцем, про то, что он благословил строить монастырь в Алагире. Было странное чувство, что я знаю, что такое монастырь. Я живо представила себе монашескую келью, почему-то с голыми стенами и одностворчатым узким окном. Помню свой внутренний диалог: «Как хорошо бы было так жить». –

«А тебе не будет скучно?» — «Нет, ты же с Богом будешь». С тех пор я часто думала о батюшке, матушке и о монастыре, который в глаза никогда не видела. Я нашла короткое видео со старцем, где он говорит, что Бог — это любовь.

Именно таким его описывала та случайная знакомая из Фиагдона. Добрый-добрый, простой, с душой как у ребенка. А когда я спустя три года посетила монастырь, узнала всю историю. Приобрела в лавке первую часть книги «Послушник в стране святителя Николая» и прочла ее на одном дыхании. Многое узнала не только про батюшку, но и вообще про жизнь с Богом… Хоть я и не была лично знакома с отцом Ипполитом, но мой путь к монашеству начался именно с него. Узнав про старца, я заочно уже любила монастырь, монахов, матушку и очень хотела их увидеть. Часто говорят, что без молитв батюшки в Аланский женский монастырь никто не приходит. Он нас тут всех собрал, чему я очень рада!

«Ехал, как к гадалке. Не понимал, что попал в монастырь»

Иеромонах Савватий (Томаев)

духовник Аланского женского монастыря

Про отца Ипполита я узнал от своего соседа, мне было 29 лет, и для меня он был что-то типа гадалки: «Видит человека, отвечает на вопросы».

Я был крещеный, в храм не ходил, крест не носил. А крестился я когда-то, чтобы в спорте мне везло.

Приехали мы в Рыльск, сразу к отцу Ипполиту. Я ждал, что увидит мою проблему с личной жизнью, а он вместо этого несколько раз произнес, что «есть у нас матушки из Алании». «Вот и прозорливый», — думал я. Но мне было необыкновенно хорошо, когда вышли от старца. Весело, легко. Почему? Я не понимал.

Отец Ипполит иногда шутил, что у монахов на лбу крестики светятся. Люди, наверное, слушают и думают: «Ну это вот такое какое-то иносказание. Да? Ну что-нибудь другое имел в виду».

У нас есть русско-осетинский словарь Васобаева. И в словаре слово «счастливый» поосетински «амончин». В словаре Васобаева, там еще второе слов есть «ныхыдзуарджын».

По-осетински слово «крест» — дзуар. Слово «лоб» — это ных, ных. Ныхыдзуарджын, то есть на лбу крест. Вот так.

Я начал приходить к вере, когда жил в Рыльске, и не мог не замечать ряда совпадений. Вроде бы это были бытовые ситуации, но они были каждый день. И однажды на меня напал страх, когда мы шли с луга и читали вечернее правило. Я стал молиться, чтобы кто-то сзади шел замыкающим, не я. И вдруг отец Досифей перешел на это место, сзади меня.

Представьте, сколько людей было у старца Ипполита, сколько я там встретил знакомых. Я поехал всего на две недели, а вернулся другим, уже верующим человеком, привез две иконы, и до сих пор, служа теперь духовником в Аланском монастыре, вспоминаю, как батюшка мне повторял: «А есть у нас матушки из Алании».

Благодаря батюшке отцу Ипполиту я полюбил аланский народ

Воспоминания схиархимандрита Власия (Перегонцева)

Православие — это объединяющий фактор. И отец Ипполит сумел объединить этот народ. Он из четырех церквей в Алании сорок четыре сделал. Многие приезжали с проблемами наркомании, алкоголизма, и он всех принимал — смотрел на сердце, лишь бы человек потянулся ко Христу.

Отец Ипполит на Афоне трудился без устали на послушаниях. В то время сгорели два здания в Пантелеимоновом монастыре, и греки хотели его забрать себе, как ранее забрали Андреевский скит. Но Патриарх Пимен добился диамонитириона — разрешения на въезд, и вот отец Ипполит попал так на Афон, с первой группой монахов. И мне в 90-е годы посчастливилось жить на Святой Горе. Сначала мне очень было там тяжело. Молитва поддерживала. Даже другой раз думаешь, что не выстоишь ничего. Там в храме стасидии — вот за нее уцепишься. На богослужении хорос как начнет раскачиваться, так голова с непривычки кругом.

И вот на два клироса — это пение русское. У греков тоже антифонное пение, но у них рулады такие, а у нас совсем иначе.

А я стоял в стасидии. Всегда мое место было там, где мощи. Глава преподобного Силуана уже была обретенная, икона Пантелеимона, Казанская чудотворная икона с камнями — императорская, Александр Невский. Вот там в Покровском храме Пантелеимонова монастыря было мое место.

И вот эта качка, голова кружилась, казалось упадешь. Но стасидии удобные — стоишь, удобно, немножко как бы прислонился. Ведь выстоять четырнадцать часов — это же немыслимо, казалось бы. А потом так привык, так втянулся, и уже так легко.

Почему? Потому что как солдат приходит, сперва на турнике не может подтянуться, а потом его натренируют, и он все высоты берет. Так и мы вместе. Посмотришь, стоит кто-то, немножко дремать начал — благочинный идет, тихонечко коснулся — все тихо, спокойно. Следили за этим, чтобы не дремали на молитве. Особенно когда чтения там много и все такое, и вот так поддерживали друг друга. Наместник по праздникам всегда служил, и ему два-три всегда сослужили обязательно, чтобы торжественно было.

Но мало было братии, и петь надо было. У отца Ипполита послушание было и клиросное, и просфоры пек, и хлеб пек, и был трапезником, и алтарником был, все делал. Я желаю всем, и осетинскому народу, благодать Духа Святаго снискать здесь. А если это найдут, все будем у Господа вместе — и отец Ипполит, и все будем вместе там. Потому что соединил Бог на земле — не разлучит и там, в небесах. Вот это надо просить — чтобы мы были все вместе, вот это самое главное.

Воспоминания митрополита Белгородского и Старооскольского Иоанна (Попова)

Я увидел отца Ипполита, когда служил иподиаконом у архиепископа Курского и Белгородского Ювеналия, и мы приехали на приход, в котором батюшка был настоятелем. Он встретил нас с улыбкой. В ней чувствовалась и открытость перед Богом, и его способность вместить Бога. После этого после этого никаких сомнений не стало, я попросил его быть моим духовником. И он затем меня воспринимал в монашестве, когда архиепископ Курский и Белгородский Ювеналий постригал меня в тогда не открывшейся еще Курской Коренной пустыни.

И восприятие отца Ипполита было просто радостным, потому что он действительно взят был в удел Божий. Ведь святой — это тот, кто взят в удел Божий, и через него слышатся и слова Божии, и его взгляд отражается с небес, он не упирается в наше земное. Поэтому отец Ипполит был с нами, но в то же время он уже принадлежал Небу.

Я приезжал к батюшке в Рыльск, когда уже был секретарем у владыки Ювеналия. У них было «соревнование» с владыкой Ювеналием такое, скажем, не публичное, но владыка Ювеналий любил коров разводить в Курской Коренной пустыни, а батюшка у себя, в Рыльском монастыре. И вот как только что-то превышало, то владыка Ювеналий часть коров перевозил в Курскую Коренную. Поэтому отец Ипполит накануне визита владыки прятал своих коров, так сказать, готовился к встрече, и вот эта деталь, может быть, которая не видна для всех, но она говорит о такой открытости, детскости, можно сказать, и необыкновенной любви.

Во-первых, там всегда были очереди для того, чтобы увидеть отца Ипполита. Он жил в скромной келье. Эта келья была наполнена разными конфетами, которые люди приносили. Времена были не очень щедрыми, скажем так, а люди приходили с любовью и искали утешения. И вот это утешение они находили и во взгляде, и в молитве, и в том, что отец Ипполит никогда никому не отказал в его просьбе.

Единственно он о чем просил: чтобы мы по заповеди Христа соединились и вместе молились, по слову Евангельскому: где двое или трое собраны во имя Мое, — говорит Христос, — там и Я посреди них, и что попросите у Отца Небесного, то исполнится (Мф.18:19–20). И это единение, соработничество в молитве тоже было наставничеством людей и передачей опыта богообщения.

Нам сейчас всем не хватает устремленности к богообщению, и вот отец Ипполит как раз был воплощением такого опыта. Старцем, который впитал в себя и афонский опыт, и лучшие, наверное, образцы такой монашеской опытности нашей Русской Православной. Если говорить об отце Ипполите как о миссионере… Иногда приезжают ко мне прихожане и говорят: «Владыка, Вы можете к нам верующего батюшку прислать?» — «Подождите, а кто у вас служит: и академист, и кандидат наук!» И вдруг слышу: «Владыка, да мы бы хотели верующего, чтобы он верил, что мы тоже хорошие, и мы Бога примем, но важно, чтобы кто-то нам указал путь, ведущий к Нему, и в простоте сердца рассказал об этом».

И вот дело же ведь не в том, красиво или некрасиво человек говорит — это больше для зрелищности нужно, а важно, что за его словами стоит. И та сила божественной любви, которая совершалась в отце Ипполите, она была видна — просто даже он улыбнулся, и за этим лучезарным светом открывается Фаворский свет. Я могу об этом свидетельствовать, я до конца его жизни был его духовным чадом и грелся в этом Фаворском свете, пытаясь исправить свое сердце.

Он был моим духовником. Когда готовишься к исповеди, то ты вспоминаешь, что хотел сказать, и соответственно приводишь в какую-то систему, то есть включаешь рациональное понятие и так далее, и так далее. Но вот с отцом Ипполитом это никогда не нужно было. Потому что он мог с порога задать тебе вопрос, и начиналась какая-то тема, которая далека совершенно от моих проблем. Но затем он вдруг начинал разговор: «А вот знаешь, вот там у нас на хоздворе, вот такая вот история произошла», или же «вот такой вот пономарь вот так, так и так», — и так постепенно переносил эти истории на себя, и я понимал, что речь идет обо мне на самом деле. Пускай иносказательно, но это было откровение о том, как я в общем-то, в жизни в этой поступаю.

И еще хотел рассказать: у него был поразительный взгляд, который словно отражался от неба. Так как для неба нет вчерашнего дня, сегодняшнего, будущего — там вечность, то он, естественно, мог, посмотрев на человека, увидеть как бы предполагаемые действия. И вот в этом видна его прозорливость.

Ну и конечно же, дух умной молитвы, который восстанавливал в человеке способность, ну скажем так, регенерации. Ведь мы обладаем способностью, вы знаете, что у нас восстанавливаются волосы даже после химиотерапии, и так далее, так далее, но вот чтобы запустить еще более сложные глубинные процессы — у человека всегда не хватает внутреннего глубинного взгляда в себя. И вдруг этот взгляд отражается в глазах отца Ипполита, и он смотрит в тебя, в то, что ты носишь в себе, и ты сам начинаешь через его глаза, как через зеркало, познавать самого себя. Познай себя, и ты познаешь Бога.

Я ездил туда не за чудом, прямо скажем. Потому что знамения искать и чудеса — это, наверное, важно на каком-то этапе. Я ездил для того, чтобы освободиться от тяжести греховной, увидеть путь, ведущий ко спасению. И я знал, что об этом пути ведает отец Ипполит. И вот это ведение, знаете, как Адам и Ева — они обладали созерцательностью Бога, и до грехопадения не нужно было включать какие-то рациональные понятия и так далее. Так вот видеть Бога как Он есть — это удел немногих. И я уверен в том, что отец Ипполит видел Бога как Он есть.

Когда приезжаешь к нему, во всяком случае, в то время, то там (в его келье) было не очень тепло, особенно в зимний период, но его теплота согревала. И это, наверное, тоже было таким внутренним сопереживанием, которое он совершал во время беседы с человеком. Разделенность, которая есть среди людей, отделенность от Бога нашими грехами, она врачуется теми мостами, которые священник возводит через эти пропасти. Недаром священнослужитель на латинском «понтифик» — строитель мостов. Так вот он как раз строил эти мосты, и эти мосты были очень прочными — во всяком случае, для меня. И очень важно: он никогда не становился между человеком и Богом, он не затмевал образ Бога. Поэтому немножко подвиг юродства у него тоже присутствовал. После смерти отца Ипполита многие захотели увековечить память старца. И вот тогда возникла идея памятника.

Я слышал, что люди молятся у памятника и получают помощь. Отец Ипполит — это тот, кто строит эти мосты до сих пор между нами и Богом, потому что нам трудно пройти через какие-то пропасти нашего эгоизма, нашего постоянного себялюбия и так далее. Вот мы попадаем в его духовный опыт богообщения. И то, что к нему относятся — а я считаю его святым человеком, потому что у меня есть этот опыт личного исцеления и по его молитвам внутреннего преображения — так вот я считаю, что когда человек готов принять благодать Божию, Господь-то рядом всегда. Только нам не хватает некоего толчка для того, чтобы принять Его благодать. Вот таким толчком может быть этот замечательный памятник и вообще все то, что связано с отцом Ипполитом. Поэтому будем просто более открыты для Бога, чтобы Бог действовал в нас.

Я знаю, что мироточит крест на его могилке. И здесь, знаете: мы все земля, из земли вышли и в землю отойдем. И вот место, когда тело наше распадается, но есть телеса, которые небесным Фаворским светом освящены. Так вот я думаю, что как раз отец Ипполит относился к тем, кто этот свет носил в себе, поэтому и происходят такие чудесные явления. И слава Богу, что наши люди предпринимают труд для того, чтобы приехать в Рыльский монастырь, для того, чтобы узнать побольше о батюшке Ипполите. Потому что очень часто люди забывают о том, что Царство Небесное нудится, как сказано в Евангелии. То есть постоянно ты должен стремиться к нему и делать что-то для этого. Не просто ждать, что вот сейчас пойду и, ничего не делая, без веры, прикоснусь и исцелюсь, на всякий случай. По вере вашей да будет вам (Мф. 9:29) — и это очень важно, потому что вера — это то, что принадлежит нашей душе, а душа по природе своей христианка.

Я думаю, что придет время, когда мы оценим то, что сделал отец Ипполит — даже не для отдельных людей, а в целом для возрождения России. Понимаете, мы учитываем многие внешние факторы: количество крещений, количество отреставрированных храмов, все количественно, количественно, количественно. Но сколько было духовных знамений, когда отец Ипполит действительно менял вокруг себя всю окружающую среду! Он установил мир между монастырем и местными жителями. В начале это в общем-то было сложно.

Совершенно были невыносимые условия. И надо сказать, что все то, что связано со святынями, когда они заняты, приспособлены под туалет, извиняюсь, под какое-то жилье или склады, потом это трудно возвращалось. Это был конфликт между людьми и монастырем. Мы забываем об этом, и можно было по-разному, но отец Ипполит — он своей любовью уврачевал вот это противостояние.

Мы должны его опыту поучиться, потому что сейчас очень часто люди поступают не как миротворцы. Они говорят: «Вот мое все, отдай!» — а как там дальше? Тут совершенно был другой подход. Даже тех же самых пьяниц, которые шли с топором на него, он потом приглашал на молитву. Помолится над ними — смотришь, другой совершенно человек.

И вот это умиротворение — а это миссия, которую священник должен нести, миссия примирения человека с Богом, человека с человеком — вот это главное, что было в нем. И когда человек примирялся с Богом, то он исцелялся, возвращал себе здоровую природу, поврежденную грехом. И отсюда чудеса такие. И когда отец Ипполит примирял враждебных людей по отношению к Церкви, которые, казалось, обижены на то, что Церковь у них что-то забрала, хотя и развалины — но отец Ипполит с любовью относился и к этим людям. И это для меня стало уроком на всю мою жизнь.

Когда бушуют различные страсти, человеку некогда заглянуть внутрь себя. И если наша книга поможет многим людям заглянуть внутрь себя, улыбнуться, когда взираешь на фото, где отец Ипполит улыбается такой небесной улыбкой, то значит, мы многих людей спасем от страха. А боящийся в любви не совершенен, а любовь изгоняет страх (см. 1Ин.4:18).

Митрополит Курский и Рыльский Герман (Моралин)

В Священном Писании есть такие важные слова: В память вечную будет праведник (Пс.111:6).

Земные правители, какими бы они ни были знатными, известными, уходят из памяти людской, память о них стирается. А с божиими людьми совсем не так происходит. С течением времени их образ все более и более проясняется: их деяния, их молитвенный подвиг, их добродетели. Так и с отцом Ипполитом: его любовь к Богу, его любовь к Церкви, его любовь к людям. Отец Ипполит был монах от юности. Он прожил сложную жизнь, начинал с послушания в Глинской пустыни, потом в Псково-Печерском монастыре — еще в трудные советские годы, когда было настоящее гонение на веру, когда над верующими издевались, когда было опасно молодым людям приходить в Церковь.

Многие годы отец Ипполит трудился на Святой Горе Афон. Это был полуразрушенный монастырь, и всего несколько человек насельников, нужно было и служить, и выполнять все монастырские работы.

И в Рыльском монастыре были одни руины в начале. Батюшка жалел людей: наверное, в этом секрет его популярности. Молитва его имела силу. Он имел дар видеть человеческую душу. Его советы и слова сбывались, были глубоко духовны. Он приводил людей к покаянию, вере.

90-е годы были очень трудными, государство находилось на грани краха. Месяцами не выплачивали зарплаты, общество было дезориентировано. У людей не было ни денег, ни средств к существованию, многие голодали, приходили в отчаяние. Отец Ипполит старался помочь каждому человеку. Дать хоть хлеба, хоть сто рублей, хоть банку молока. Всех выслушивал, всех утешал, всем помогал, всех любил и жалел. Поэтому его очень любили, и многие измученные души около него отогревались. Он действительно был светильник, который здесь в Рыльске был зажжен и ярко светил ровным теплым светом тысячам людей.

Мы видим в нем качества, которых нам не достает: вера, терпение к людям, любовь, смирение, снисхождение. Он терпеливо нес на себе немощи и грехи людей и старался всем быть и отцом, и матерью. Поэтому о нем сохраняется благодарная память, и с каждым годом все больше и больше людей приезжают к нему на могилку.