Батюшка Ипполит

Настоятель и строитель

В октябре 1991 года архимандрит Ипполит вступил в должность настоятеля и начал свое новое послушание по руководству братией и возрождению Рыльского монастыря. На Святой Горе Афонской ему тоже приходилось заботиться о нуждах Пантелеимоновой Русской обители, но там были его сподвижники, его друзья, были духовные наставники, там был веками сложившийся уклад, по которому жила братия, и совершались каждодневные богослужения.

Рыльский же монастырь находился не только физически в полном запустении, но и духовно был оголен. Перед батюшкой стояла тяжелейшая задача, ставшая его подвигом крестоношения до последнего дня жизни. И крест этот он нес с огромной любовью ко Господу и к людям, которые к нему приходили, по слову Божию: грядущего ко мне не изгоню вон.

Игумен Роман (Архипов) в своих воспоминаниях отмечает, что особенно глубоко отец Ипполит чтил святого преподобного Симеона Нового Богослова. «Дело в том, что преподобному Симеону Новому Богослову удавалось сочетать созерцательное Богопознание и деятельную жизнь. Он выступал против утверждений, что уже невозможно достичь высот святости, как в первые времена христианства. Преподобный Симеон описал свой опыт и показал возможные вершины духовного совершенствования.

Вот и отец Ипполит, будучи исихастом, по возвращении с Афона был поставлен в условия деятельной жизни. Он не мог в России вести отшельническую и безмолвную жизнь, как его старцы-исихасты, валаамские и греческие. Для отца Ипполита преподобный Симеон был примером сочетания деятельной любви и мистического опыта. У нас есть основания полагать, что отец Ипполит прошел путь, подобный описанному преподобным Симеоном.

В Рыльском монастыре батюшка жил по своему афонскому уставу. Келейно он молился в основном ночью, днем после службы — монастырские дела и посетители. Ночью спал очень мало, не более 3-х часов. Когда мы жили рядом, то слышали, как он несколько раз за ночь вставал на молитву. В 3.30–4.00 начинался его день. Молился в полной темноте, лампадку не зажигал. Спать ложился всегда в одежде, внутренне собранным, ручки и ножки складывал благоговейно. Всегда келейно прочитывал очень много записок. Сейчас мы понимаем, что отец Ипполит вместил в себя мощь православия и дух первых веков христианства. От этого немыслимого, неведомого в наши дни сочетания мощи и мягкости любви всякий человек рядом с ним чувствовал себя как ребенок».

Начал духовное восстановление обители отец Ипполит с возобновления богослужебного круга. Уже с 16 октября 1991 года в Георгиевском приделе Никольского храма началось служение литургии. Впоследствии этот храм освятили в честь иконы Божией Матери «Знамение» Курской Коренной.

В 1998 году началось восстановление Николаевского храма, большую помощь в котором оказали работники Курской АЭС. На второй этаж поднялась лестница, новую крышу и купола покрыли медью. Помещение было оштукатурено внутри, а 12 ноября 1998 года на куполе был установлен новый крест. С декабря 1999 года здесь стали совершать богослужения.

В этом же году началось восстановление монастырской ограды, установлены арочные въездные врата в западной ее части, произведен капитальный ремонт братского и игуменского корпусов. В течение последующих лет на территории монастыря построены трапезная с кухней, новая баня, пекарня, гаражи, погреба, сельскохозяйственные помещения. Монастырь создал подсобное хозяйство. На подворье появились козы, коровы и лошади, пчелы. При Свято-Николаевском мужском монастыре на территории Рыльского района были организованы пять скитов. В 2000 году началось возведение нового гостиничного корпуса.

Таковыми были плоды внешнего служения старца как строителя. Но гораздо более тяжелую работу совершал он как духовный пастырь, как наставник монашествующих.

Наставник монашествующих

Отец Ипполит, как отмечают многие, был могучим человеком, исполином духа. Казалось бы, что ему, постигшему тайну умного делания, возлетевшему на духовные высоты, — ему, от юности очистившему сердце свое, нет уже дела до мизерных духовных потуг современного слабого человека. Но утверждать это было бы фатальной ошибкой. Кроме любимого им прп. Симеона, еще одним святым, которого как близкого по духу выделял батюшка, был преподобный Силуан Афонский.

Игумен Роман (Архипов) рассказывает:

«В нашем разговоре о старце Силуане батюшка высказал мысль, что святость вырастает из немощи человеческой. Порой по чтению духовной литературы складывается впечатление, что святые уже рождаются таковыми, свято проводят свою жизнь и умирают святыми. Но батюшка говорил о пути духовного восхождения обычного человека, с его немощами и слабостями, о возможном преображении человеческой природы. Путь духовного совершенствования предложен всем. Батюшка подчеркивал, что путь старца Силуана — это не путь от святости через святость к большей святости. Это опыт преображения обычного человека, но сердце которого жаждет чистоты. Преподобный Силуан был батюшке ближе всех афонских подвижников того периода, и они были похожи.

Преподобный Силуан подчеркивал, что Бог призывает всякого человека ко спасению. После опыта адских страданий старец стал особо молиться за умерших, томящихся во аде. В книге «Старец Силуан» приводится разговор старца с неким монахом-пустынником: «Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя: если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его? Или у тебя сердце железное?» Отец Силуан рассуждал так: «Любовь не может этого понести. Любовь не терпит, чтобы погибла хотя бы одна душа. Брат наш — есть наша жизнь. Нужно молиться за всех. Желает душа моя, чтобы вся вселенная спаслась». Эти рассуждения основываются на Священном Писании: Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1Тим.2:4). Такое же понимание Божественной любви было у отца Ипполита: он всех любил, всем желал спасения и за всех без исключения молился. Преподобного Силуана и отца Ипполита роднит усвоение необходимости именно такой всеобъемлющей любви и молитвы. Старец Силуан писал, что нет большего чуда, чем любить грешника в его падении. Любить грешника в его падении — это значит подражать Богу. Именно падший народ был особой заботой отца Ипполита».

И на призыв любви старца Ипполита потянулись люди. Обычные, немощные люди, со своими проблемами, болячками, нищетой, семейными проблемами. Всех он принимал, всех призывал пожить в обители. Некоторым предлагал вступить на путь монашества и присоединиться к братии.

Конечно, не только добрым словом, но паче своим примером, молчаливым примером исполнения святоотеческих наставлений, отец Ипполит учил братию. Это и был дух афонского старчества: в молчании, в абсолютной покорности воле Божией ревностно, твердо и свято выполнять то, что было написано преподобными наставниками монашествующих. Он советовал читать книг, необходимые новоначальным: Авву Дорофея, преп. Иоанна Лествичника, преп. Исаака Сирина, древние патерики. Сам он был большим знатоком святоотеческой литературы. В Пантелеимоновом монастыре была прекрасная библиотека. Игумен Роман вспоминает, что «современные рассуждения на духовные темы, когда начиналось умничание — размышления, не основанные на подвижническом опыте, он не любил. Такую литературу он сам не читал и нам не советовал. Однажды один послушник стал рассуждать в присутствии отца Ипполита об исихастах. Старец спросил его: “Отец, а кто такие исихасты?” Послушник понял абсурдность ситуации: он говорил старцу о вещах, о которых имел представление лишь из книжек…

Батюшка ревновал о чистоте православия, он хотел, чтобы мы усердно вели монашескую жизнь не только по форме — «букве законной», но и по содержанию. Но особенность батюшкиного воспитания монахов заключалась в том, что он не придавал большого значения слову назидания. Он учил примером своей жизни. Он говорил о глубинах монашества только с теми, кто готов был воспринять, понести, исполнить монашеский подвиг в его полноте. Батюшка видел наше устроение: поскольку мера наша была мелкая, мы вообще редко слышали «задания». Для тех, кто при нем созревал, он был просто утешитель. Он покрывал наши состояния и ситуации своей любовью, старался их исправить молитвой. Многие наши немощи брал на себя, подставлял плечо и нес сам. Для нас он был отцом-утешителем.

Прежде всего, особенности отца Ипполита — простота и деятельное смирение. Это была «святая простота», в нем отсутствовало всякое выдвижение своего «я». Нас поражало то, что батюшка отличался прозорливостью, он знал даже моменты зарождения какой-то мысли. Прозорливость сквозила во всем, но явно он ее не показывал. Особенно он таился от тех, кто мог неправильно понять. При мне был такой случай. Батюшка принимал народ. Приехал из Курска молодой человек, привез письмо от своего друга и в течение их разговора несколько раз просил его прочитать и ответить на вопросы. Наконец, батюшка развернул письмо и сразу стал отвечать. Я сидел рядом и видел, что письмо в его руках перевернуто. Он отвечал на вопросы, не читая их.

Батюшка тихо произносил слова, которые выражали волю Божию и были ответом вопрошавшему — когда это касалось духовных вопросов. И если человек не слышал эти слова, значит, он духовно не был готов их воспринять, и батюшка их не повторял. Вот так батюшка говорил — «тихим словом». Конечно, если его спрашивали о том, делать операцию или нет, он отвечал ясно и четко.

Когда его просили объяснить ответ, батюшка как учитель раскладывал все по пунктам, все что необходимо знать, и в нужное время. Были случаи, когда человек приходил к нему с одним вопросом, а батюшка откликался на другой, который стоял более остро, и человеку нужно было услышать ответ на него. Через отца Ипполита мы понимали отношение Бога к человеку. Он помогал всем, кто в чем-то нуждался: кому — советом, кому — материальной помощью, кому — участливым словом. Рядом с батюшкой все проблемы, с которыми приезжали к нему люди, теряли свою остроту, по-другому воспринимались. Кто соприкасался со старцем в общении, испытывал благостное, мирное состояние, радость, а порой и ликование. И кто пережил все это, хотел вновь вернуться к нему. Ревность монашеского подвига и строгость к себе, все это было скрыто в нем. А любовь была явной и воспринималась как доброта. Это общее описание облика старца Ипполита».

Иеромонах Игнатий (Матюхин), насельник Рыльского монастыря, тоже проводит аналогию между афонским старчеством и духом наставничества батюшки Ипполита.

«На Афоне у меня была встреча с архимандритом Ефремом, игуменом Ватопедского монастыря. Он поговорил со мной ласково, вразумил, но потом я вновь подошел что-то спросить. А он мне уже жестко указал: “Я тебе все сказал, иди исполняй”. Отец Ипполит был помягче, но принцип тот же, схожая «педагогика»: я вам сказал и показал все необходимое на это время, теперь исполняйте, если хотите… Отец Ипполит принес опыт афонского старчества в Россию. Афониты все похожи друг на друга. И наши подвижники одной школы тоже сходны, с них канон можно писать: глинское, псковопечерское старчество. Батюшка прошел русские школы старчества, но все же главное в его облике и служении то, что он — святогорец, освоивший исихастскую традицию молитвы. Он явил афонский дух и нес афонское послушание в России. И это бесценное богатство стало достоянием Рыльского монастыря. После месяца, проведенного на Афоне, я понял батюшку больше, чем за все предшествующее время. Более ясным стал его путь к такому совершенству».

Отец Игнатий делится также опытом своего исповедания грехов старцу Ипполиту:

«Помню одну исповедь у батюшки. Он был в своей деревянной «каливе», я встал на колени. И вдруг ощутил, что меня чем-то накрыло, как колпаком, что-то со мной происходит. Возникла особая духовная близость со старцем. Смотрю на него и чувствую, что он меня любит и все видит. Обычно мы исповедуемся, и в душе ничего не происходит. А здесь, в этой благодати любви, возникли стыд, пронизывающая боль за грехи и понимание их недопустимости. Это было очень остро, как не бывает в обычной жизни. Старец показал, как надо исповедоваться: грех должен не просто называться, а в переживании боли и стыда отторгаться. Это яркий пример силы молитвы отца Ипполита. Батюшкина благодать — небесного свойства, она передавалась нам, утешала, а порой вот таким образом просвещала, обучала…

Святость бывает каноническая, когда церковная власть подтверждает народное почитание подвижника, торжественно провозглашает его святым. А есть признание и почитание этого подвижника народом Божьим, который чувствует святость праведника и имеет свидетельства о ней. Так на Афоне почитают многих подвижников и обращаются к ним в молитве как к святым. Для меня и многих чад и почитателей отца Ипполита его святость — несомненна. Отец Ипполит достиг состояния обожения и совершенства, доступного человеку. Святость берет начало на небесах, когда на подвижника нисходит благодать Божия и преображает его. Отец Ипполит показал, как возможна святость в наше время. Он внес в нашу жизнь главное и ценное: благодатное слово, явил идеал монаха и воплотил Христов дух. Думаю, что придет время, и мы осознаем значение особого подвига отца Ипполита для современного монашества и поймем его святость».

Старцами не назначают

Сохранилось огромное количество благодарных свидетельств, в которых люди рассказывают, как изменилась их жизнь от соприкосновения с отцом Ипполитом.

Митрополит Тихон (Шевкунов) называет старцев духовными гениями и размышляет об этом даре так: «Старчество — это особый дар Божий, который дается за великий подвиг веры и за глубокое личное смирение, веру во Христа и преданность Христу. За глубокое личное смирение дается величайший дар рассуждения. Старцы имели, кроме всего прочего, в первую очередь именно этот великий дар. Да, они могли быть и прозорливыми, они могли быть и действительно чудотворцами. Но не это было главное. Главное, все-таки, дар рассуждения.

Он совершенно иной, чем наши самые правильные размышления даже самых опытных людей. Это особое благодатное качество, которое соединяет любовь к Богу и к ближнему, соединяет глубочайшую церковность и некий пророческий дар. Это одна из самых великих драгоценностей не только Русской Церкви, но и Вселенской Церкви.

Старцами ведь не назначают, их не избирают. Люди сами чувствуют, что вот этот священник — он действительно несет это великое пророческое служение. Он больше, чем просто человек. Это человек, который знает волю Божию. Это человек, который несет в себе особую благодать Христову. И к такому человеку люди тянутся. Вот, наверное, что можно сказать из какого-то личного опыта общения, поиска.

Знаете, один человек хорошо сказал: «старцем» очень легко стать, стоит только захотеть. Настоящего старца, наверное, так вот, в сию секунду, не отличишь. Иногда это происходит быстро, а иногда нужен длительный опыт общения для того, чтобы понять, что да, этот человек знает волю Божию, с этим человеком мы можем волю Божию познать о нас самих, об обстоятельствах нашей жизни, об обстоятельствах жизни наших близких, об обстоятельствах церковных событий. И еще что делает старец: он дает силы эту волю Божию исполнить, что тоже очень важно. Потому что мы можем знать иногда волю Божию, а где взять силы, чтобы ее исполнить? Где взять силы, чтобы преодолеть грех, свою немощь, слабость и так далее? Старец дает эту силу. Это тоже особое, конечно, ни с чем не сравнимое абсолютно уникальное служение. Таких людей немного. И милость Божия, когда удается с ними встретиться».

Следующие главы нашей книги — воспоминания людей, которым посчастливилось встретиться или даже жить подле старца Ипполита. Но мы знаем, что и сейчас любой, кто молитвенно обратится к нему за помощью, может познать его духовно, почувствовать его благодатную поддержку.

Путь в монашество

Воспоминания игумена Романа (Архипова)

Впервые я приехал к отцу Ипполиту в Рыльский монастырь в 1991 году. Я жил тогда в Москве с матерью, семья моя распалась, работал стоматологом. Был прихожанином Донского монастыря, но обычная приходская жизнь уже не удовлетворяла сердце. Чувствовал, что надо определяться с выбором дальнейшего жизненного пути. Был уверен — нужно что-то менять, но как это сделать правильно, по Божьей воле, не представлял.

Я стал искать старца, которому можно было бы доверить мою жизнь и узнать волю Божию. Несколько раз пытался поехать в паломничество к старцам Псково-Печерского монастыря, но не получалось. Как я сейчас понимаю, промыслительно. В это время я прочитал книгу о старце Силуане Афонском. Она произвела на меня глубочайшее впечатление, и я стал размышлять, а есть ли сейчас подобные подвижники или это уже прошлое нашей духовной жизни. И вот случайно от прихожан Донского монастыря узнал, что есть такой старец. Он вернулся с Афона, и теперь — в Рыльске. Я поехал в Свято-Николаевский монастырь.

Монастырь произвел на меня странное впечатление, все здания были ветхие настолько, что не понятно, где и как здесь могут жить люди. Сломанные крыши, разбитые окна, выщербленный кирпич. Батюшка жил в таком же обветшалом корпусе. Он с радостью встретил меня, повел сначала в трапезную, накормил и затем стал спрашивать, с чем я приехал. Первое впечатление — умиротворяющее. Отец Ипполит не соответствовал общему представлению о старцах, которое складывается по книгам. Не было «иссушенности», «прозрачности телес», а было солнышко, которое всех приходящих согревает духовной теплотой, освещает улыбкой. Мы поговорили, я испытал радость общения, но не решился задать главный вопрос моей жизни.

Батюшка оставил меня пожить в монастыре, благословил послушание на огороде. И в конце моего пребывания задал вопрос:

«Так с каким же главным вопросом вы приехали?» И тогда я сказал, что хотел бы связать свою жизнь с монашеством, но не знаю, угодно ли это Богу, смогу ли я послужить Матери-Церкви и спастись на этом пути. Тут батюшка решил меня испытать и сказал:

«А знаешь что, отец, сходись-ка ты с женой». Я был ошеломлен таким ответом. Я знал, что никогда это благословение не вызовет во мне сочувствие. У меня уже был настрой на монашескую жизнь. И в то же время за это краткое пребывание в монастыре возникло полное доверие старцу. Поэтому, несмотря на мое сердечное сопротивление, я готов был исполнить это благословение «за послушание» и сказал: «Как благословите». Батюшка видел состояние моей души, улыбнулся и сказал:

«В монахи, конечно, в монахи». Благословил, и сразу стало удивительно легко и весело — духовный праздник. У меня не было сомнений в выборе, в какой монастырь идти. Вскоре я поступил послушником в Рыльский Свято-Николаевский монастырь.

Да, одно дело — приезжать к батюшке, разрешать свои вопросы и в радостном состоянии возвращаться в мир. А жить рядом — это совсем другое. На расстоянии старец ведет молитвой, а живущего рядом — он брал за руку и вел ко Христу, через трудности и испытания. После благословения на монашество еще полгода я продолжал работать. Иногда батюшка приезжал в Москву по монастырским делам и останавливался в нашей квартире. Однажды пришлось помочь батюшке по моей специальности. Ему нужно было стоматологическое лечение и протезирование. Чтобы не доставлять батюшке лишних хлопот, мы с коллегами сделали в моей квартире одноразовый стоматологический кабинет и полечили его. Для нас это была большая радость: удалось хоть чем-то послужить батюшке, пока был рядом с нами в Москве.

Когда пришел в монастырь, батюшка поселил меня в келью напротив своей. И вот, подходит к концу год моего послушания в монастыре. Пришло время брать благословение у Курского архиепископа Ювеналия для официального оформления в монастыре. В это время в Курске открывался Знаменский монастырь и пошел слух, что кого-то из нас туда переведут. Приехал я к владыке, а он благословил именно мой перевод в Знаменский монастырь. Я просил владыку оставить меня еще на годик окрепнуть около отца Ипполита — сказать так меня научил батюшка. А владыка ответил: «Вот тут и будешь крепнуть, под моим надзором». Такой поворот был для меня огромным горем и трагедией. Я вернулся к батюшке просто убитым. А он утешал: «Ничего-ничего, отец, там тоже монастырская жизнь, будешь приезжать сюда». Через пять лет владыка перевел меня в Курскую Коренную пустынь. Навещать старца приходилось редко. Главное тогда было: батюшку увидеть и получить благословение по возникающим вопросам. Сердце успокаивалось, и можно было жить дальше.

Самое трудное — потерпеть немощь ближнего: осуждение, клевету, гнев, раздражение и прочее. Святыми в монастырь никто не приходит. Монастырь — это лечебница, все пришли измученные, избитые и израненные страстями, а скорее, приползли. Внешне, быть может, мы и выглядели неплохо, бодро. Но без духовного руководства мы проигрываем на поле брани.

Батюшка явил нам пример любви к ближнему, а это показатель искренних и глубоких отношений с Богом. Мы видели образец того, как поступать по-христиански.

Вот, например, были такие ситуации. Когда батюшка сидел в своей стасидии в храме, люди часто подходили к нему во время Литургии, даже Евхаристического канона, и задавали свои вопросы. Батюшка трепетно относился к церковной службе, но он без тени недовольства и раздражения, спокойно отвлекался от службы, отвечал, и снова возвращался в молитву. Он показывал примеры достойного перенесения всякого рода испытаний. И у святых бывают те же немощи, что и у нас, но они их преодолели в подвиге. Страсть сама не уйдет. Необходимо обострение ситуации, чтобы подвизающийся мог увидеть свою подверженность страсти, проявить усердие и со временем побороть ее. Вот в этом обострении страстей и ситуаций мы и жили в монастыре, и приходилось все терпеть. Сам батюшка всех и все терпел, и главное его благословение всем нам: «Надо потерпеть». Выдерживать житейские неудобства сельской монастырской разрухи было не очень трудно, а вот терпеть обострение страстей сложнее.

Влияние отца Ипполита описано в словах святого апостола Павла: И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией (1Кор. 2:4–5). Старец говорил самое необходимое, видя потребности каждого. Однако есть общие истины, которые он хотел заложить во всех нас. Это — любовь, терпение, забота о чистоте и выполнении монашеских обетов.

О ком плачет старец

Воспоминания келейника Александра Львова

В нижнем храме отец Ипполит принимал людей и я увидел, что он зашел в алтарь. Я пошел за ним: может быть, ему нужна помощь. Захожу в алтарь, а он плачет. Рыдает навзрыд. Старец. Я подошел к батюшке и спрашиваю: «Батюшка, а что случилось?» Он говорит: «Ну почему? Почему? Как он посмел бросить? Они двадцать пять лет прожили вместе». Он плакал из-за того, что муж оставил жену и ушел из семьи.

Моя келья находилась прямо под кельей отца Ипполита. Ходил он очень нежно, аккуратно. Глядя на него, можно было сказать, что это просто добрый-добрый дедушка. Внешне он не проявлял себя. Если люди что-то просили от него каких-то чудес, он никогда не показывал своей духовной силы, не говорил о том, что помог тем-то и тем-то. Вел себя просто как добрый старчик. Очень нежный, ласковый. С людьми всегда был очень сдержан, спокоен. Если и говорил, то только по самой необходимости. Не было такого, чтобы он специально кому-то что-то сказал. Или кто-то попросил, и он ему ответил. Это был очень добрый, веселый, жизнерадостный человек. Фотография на его могиле выражает всю сущность — таким он и был.

В монастыре жили наркоманы, алкоголики. И он говорил о том, что «пусть лучше они живут с нами и делают нам вред, чем они сейчас пойдут в мир и причинят зло людям». Бывало такое, что они воровали коров, пропивали их, а на утро приходили и просили прощения у отца Ипполита. Он их, конечно же, прощал и снова впускал.

Батюшку пытались заставить выгнать этих наркоманов, но отец Ипполит не соглашался. Отец Ипполит очень сильно любил шутки.

Он очень часто использовал какие-то поговорки, пословицы: «и хочется, и колется, и мамка не пускает». И это было всегда очень весело, задорно. Но это всегда вразумляло человека — «не в бровь, а в глаз».

После встречи с отцом Ипполитом моя жизнь незаметно, каким-то образом наполнилась чем-то великим, высоким. Я стал совершенно другим человеком. Объяснить это невозможно. Но я знаю точно, что сейчас я другой. В моей жизни постоянно происходят чудеса. Я постоянно чувствую помощь свыше… тяжело объяснить. Но когда ты живешь и знаешь, что ты под покровом святого человека — это очень приятно.

Была такая история. Ехали мы в лес, отец Ипполит попросил купить арбуз. После молебнов о недужных, после приема людей он любил отдохнуть. Приехали мы в лес, разрезали арбуз, стали кушать, вели спокойный разговор. И я обратил внимание на то, что на отце Ипполите было очень много комаров, которые все его жалили. Он ни одного комара не отпугнул, ни разу не отмахнулся. Он их просто не трогал.

Однажды мы поехали с батюшкой проверять, как работают трудники в поле, как они косят траву. Едем, речка перед нами. Он говорит: «Езжай вот здесь». Едем, застреваем. Я зову людей. Нам помогают, выталкивают. Мы поехали дальше. Посмотрели. Там была другая дорога, по которой можно было проехать. Он говорит: «Нет, опять езжай здесь». Мы опять застряли, нас опять вытащили.

Приехали домой, в монастырь вернулись. Отец Ипполит выходит из машины и говорит: «Посмотри, у тебя что-то с машиной, с колесом». Я смотрю: колесо держится на последнем болте. Я этого не знал. Если бы не отец Ипполит, не знаю чем кончилось, колесо могло было выйти из строя при езде на скорости.

Еще был случай, что по благословению отца Ипполита мне пришлось ехать в село Большегневушево за хлебом. В то время там находился скит. Это было уже вечером и закончилось тем, что я проснулся за рулем.

Я спал, и в это время входил в поворот. Вот такое чудо.

Отец Ипполит давал людям ощущение присутствия Духа Божия. А Дух Божий уже каждого вразумлял сам. Поучений, нравоучений он никогда не делал. Он своим примером всех учил. Своей добротой, незлобием. Самое главное для человека было научиться любить.

Спасение от уныния

Воспоминания Григория Пенкновича

Маленький коридорчик перед кельей батюшки помнит тысячи и тысячи людей, которые приходили к нему. Огромное количество людей из разных городов и весей. А в келью фактически никто не попадал, да и я сам один раз по-моему был у него вот здесь вот в этой келье. А сюда приходили к старцу.

Стучишься иногда: «…молитвами святых отец наших Господе Иисусе Христе, Боже наш, помилуй, Господи нас…» И батюшка тихим таким тенорком таким говорит: «Это кто? А вы откуда приехали?» Хотя прекрасно понимал, кто и откуда приехал. Это вот такой юмор. Простой юмор старца.

Однажды вспоминаю, как я пришел сюда в состоянии тяжелого уныния. А батюшка говорит: «Я сам хотел тебя позвать». Я сел напротив него, а он в кресле-качалке. Впервые в жизни за многие годы общения с ним я не стал засыпать его многочисленными вопросами. Своими, чужими… Мы молчали. И вот эта безмолвная беседа длилась не меньше сорока минут. Батюшка как исихаст настоящий, безмолвник, корпусом чуть наклонился вперед и опустил глаза, пребывая в молитве. А я просто в тишине, в молчании. Я сам себя заставил, стиснув зубы, ничего не спрашивать у старца, не говорить лишнего. Я понимал, что это важно.

И вот во время этой беседы ничего не происходило, никаких явлений небесных я не видел, но дело не в этом. А в том, что вот это тяжелое состояние, оно вот так вот как камень с души или как чешуя просто слетело с меня, и появилась легкость… Довольно долго, возможно, около часа длилась эта безмолвная беседа. Я тогда вспомнил беседу Христа с Никодимом ночью в Иерусалиме. Это было незабываемо… Уныния как не бывало.

Для меня очень волнительно в келье старца находиться, потому что я и после кончины батюшки Ипполита считаные какие-то разы здесь бывал. Это место молитв. Это место подвига старца Ипполита. Основную часть своей земной жизни в Рыльском монастыре он провел в этой келье. Ночью он молился. Молился за весь мир, за хороших и плохих. За мусульман, за буддистов, за крещеных и некрещеных. За всех нас. Огромное количество поклонов. Это все было слышно тем, кто жил под его кельей, на первом этаже.

По просьбе батюшки мы делали ему из жердей деревянные посохи. Иногда он сам ветку ломал и вот из нее сооружал себе такой посох. Это афонская традиция. Учитывая рельеф местности, на Афоне все ходят с посохами. Он сохранил это здесь в Рыльске и ходил ночью вокруг монастыря и за монастырь, на так называемый Ангельский луг, куда он отправлял большинство паломников Рыльских.

Ночью он ходил, молился у святых источников. Молился обо всех нас.

Мой друг из Иерусалима, врач-невролог, человек совершенно не экзальтированный, православный, когда зашел в батюшкину келью, сказал: «Я здесь ощущаю присутствие Божьей Матери». Вот эти слова меня поразили своей точностью. Потому что действительно, батюшку Ипполита можно назвать Богородичным подвижником. Это человек, который находился в особой духовной молитвенной связи с Пречистой Девой, с Угодником Николаем. Я помню, что очень многим паломникам монастыря он советовал в самых тяжелых жизненных обстоятельствах молиться Божией Матери и Николаю Угоднику.

Тот факт, что старец Ипполит находился в особых молитвенных, духовных взаимоотношениях с жителями горнего мира, Небесного Царства, со святыми угодниками и даже с Пречистой Девой, подтверждается свидетельством духовных лиц, подвижников благочестия XX века, таких как Любушка Сусанинская (Любовь Ивановна Лазарева; † 1997). Она отправляла людей, обращавшихся к ней, сюда в Рыльский монастырь к батюшке. И, конечно, Алешенька (Алексей Федорович Астанин; † 2012) — это парализованный и немой подвижник, который в Старом Осколе, лежа на кровати (он весил сорок с лишним килограмм), принимал паломников. Вот однажды, при жизни старца Ипполита, две послушницы из Рыльского монастыря, позже принявшие постриг, — бухгалтер монастыря Мария Беляева (схимонахиня Матрона), монахиня Антония (Зенкина) — пришли к нему. И как только он их увидел, через переводчика (указывая пальчиком на буквы алфавита) говорит: «От Ипполита ко мне пришли. Да кто я такой? Он по ночам с Матерью Божьей разговаривает. Убирайтесь и больше не приходите сюда». Ну и они мне потом рассказывали: «Мы бежали из Старого Оскола, только пятки сверкали». Тогда осознали, рядом с каким человеком им приходилось жить долгие годы.

Келья батюшки, действительно — это место присутствия Пречистой Девы, без преувеличения. Это место, где воссиял свет, который 2000 лет назад впервые увидели ученики Христовы на горе Фавор от своего Учителя Господа Иисуса.

И вот так же подвижники, подобно отцу Ипполиту — богоносцы, сподобившиеся боговселения, сотворившие из своей души обитель Святой Троицы. Они не только внутренне преображаются, но они сподобляются и внешнего преображения. Вот так однажды к батюшке Ипполиту в маленький коридорчик перед дверью его кельи пришли родители с маленьким мальчиком. И когда они после беседы покинули этот предбанник, спрашивают у своего сына: «Тебе понравился батюшка?» На что мальчик ответил: «Я батюшку не видел, я видел только свет».

«Будем борщ из яблок варить»

Воспоминания трудницы Елены

Батюшка всегда меня смирял. Я жила в монастыре, каждый день он приходил в трапезную, меня видел, но все время спрашивал: «Матушка, а откуда Вы к нам приехали? Вы из Москвы, матушка?» Я говорю: «Да нет, батюшка, я оттуда-то оттуда-то».

А он снова: «Матушка, а откуда Вы у нас приехали?» Однажды я вышла из себя: «Отец Ипполит! Это же я! Елена». Он: «Ой матушка, это Вы? Ну садитесь-садитесь. Как Вы поживаете, все ли в порядке у Вас?»

Я говорю: «Батюшка, да у нас то-то и то-то случилось». Он: «А что ж у Вас случилось?» Я рассказала ему, что где девятый домик, там участок земли. Мы ее обработали, посадили лук, капусту для трапезной. И вот когда поспел урожай, к нам пришли «в гости» и собрали наш урожай.

Сосед увидел, постучал в окно и говорит:

«Матушки, у вас там воруют овощи». Мы вышли, увидели мужчину с велосипедом, а на велосипеде два мешка с нашими капустой и луком. Мы за ним. А он не смог в гору подняться, велосипед бросил, все оставил и убежал.

Батюшка спрашивает: «Ну, а вы что?» –

«Мы продукты взяли и домой. Батюшка, а что делать с урожаем?» Он:

«Ну как что? На трапезную». Я говорю: «А с велосипедом что?» Он говорит: «Ну как что? Возьмите по слободке дайте клич, что пусть приходит забирает».

В результате мужчина пришел, забрал велосипед и рассказал историю, как он потерял работу, что у него большая семья и кормить ее нечем. Я пришла, отцу Ипполиту это рассказала. Он говорит: «Матушка, если встретите, позовите его, и пусть он придет на трапезную и возьмет продукты». И мужчина стал ходить за продуктами. Так по молитвам отца Ипполита была оказана помощь этому человеку. А мы не задумывались. Да, пришел, обворовал и ушел. Но промысел Божий другой был. Батюшка молился и все разрешалось как-то своим путем. Мы не задумывались o том, что происходит.

Люди, которые приезжали на автобусах, часто говорили, что приезжают сюда с грузом проблем, а уезжают как на крыльях. Приходим на прием — и забываем, о чем хотели спросить. Все само собой разрешалось по молитвам старца.

После смерти отца Ипполита появились группы его памяти, которые ведут наши знакомые. И в этих группах тоже совершаются чудеса по молитвам старца.

Пишут со всего мира: из Италии, из Риги, и католики пишут, обращаются. И когда едет кто-то из этой группы, всегда объявление пишут: «Мы едем на могилку к батюшке Ипполиту». И присылают все свои просьбы. Все эти просьбы мы батюшке оставляем. Переписываем, оставляем в ящичек.

И недавно зимой произошло чудо. Одна женщина не могла забеременеть, и она просила, чтобы случилось такое чудо, чтобы батюшка помолился. А мы забыли об этом. И эта женщина из-за границы нам написала, что она на третьем месяце беременности.

Так же писали о детях, больных аутизмом, чтобы батюшка помог. Было нам однажды из Италии послание. Такое вот маленькое, казалось бы, дело. Ты едешь в Рыльск, везешь какие-то записочки, на самом деле они не «какие-то»: люди свою просьбу пишут, и батюшка исполняет эту просьбу, как и Матронушка, как все святые.

Я послушание несла на трапезной. И батюшка каждый день приходил и благодарил. Всегда благодарил. За то, что мы послушаемся, за то, что мы работаем. И он всегда шутил. Он приходил, улыбался, улыбался очень открыто. У него были такие глаза, что ты в них просто погружаешься и можно утонуть. И тебе уже ничего не нужно. Ты счастлив.

Батюшка любил песни петь. Очень много пел песен. Стихи читал.

Незадолго до смерти батюшка сказал:

«Матушки, кабачки пропадают. Давайте мы консервировать кабачки будем?»

Кабачки когда консервируешь, они сок выделяют и иногда могут испортиться, взрываются часто банки. Кропотливый это труд — закрыть кабачки. И мы до часу ночи мы закрывали огурцы, кабачки, а батюшка молился. Он сидел под каштаном и молился.

И когда он сидел там, все, кто его видел, подходили и спрашивали. Общались с ним. Он сидел до последней банки. Вот мы последнюю банку закрутили, гасим свет, уходим. И тоже решили к отцу Ипполиту подойти, но он уже ушел. По его молитвам ни одна банка не взорвалась.

Однажды он сказал, что зимой очень много будет у нас людей. Говорит, закрывайте сок. Говорю: «Батюшка, а какой сок? У нас нет из фруктов ничего». Он говорит: «Ну вот там возьмите шиповник соберите, боярышник, бузину. Рябину соберите». И мы сделали компот, закрыли. Действительно, был очень вкусный компот. А затем яблоки привезли из совхоза, дали монастырю яблоки, очень много. Батюшка еще шутил, говорил: «Скоро будем из яблок борщ варить». И мы их сушили.

А однажды он сказал мне: «Матушка, а вы знаете, как нужно яблоки мочить?» Я говорю: «Да, знаю». Он говорит: «Надо замочить яблоки». Я говорю: «Там Люба уже три бочки замочила». Он говорит: «Нет, матушка, я тебе говорю. Ты замочи яблоки. Как будешь это делать?» А у меня родители на даче яблоки мочили, я вспомнила рецепт и рассказала ему. Он: «Вот, матушка, вот так и сделайте, у нас очень много будет людей».

И действительно, когда вот батюшка почил, то люди приехали, и в день похорон, и на девять дней, и на сорок дней. У нас все эти бочки с яблоками ушли. Все компоты и все закрутки, которые готовились, они все ушли.

Как мы собирали с кружкой на монастырь

Воспоминания схимонахини Николаи

Про отца Ипполита я узнала от одной своей знакомой по Оптиной пустыни. Она рассказала мне, как проехать в Рыльский монастырь и дала совет побывать у отца Ипполита. Я так и сделала: приехала, батюшка разрешил остаться пожить в обители. Настала пора уезжать, спрашиваю, а батюшка говорит: «Да мне что, езжай». Меня его тон смутил. «Батюшка, а когда мне еще приехать?» –

«Да хоть через год. Да хоть вообще не приезжай». Ну, и тут уж я уже совсем решила, что надо что-то подумать. И осталась в монастыре. В скором времени батюшка благословил группу трудниц ехать в Москву собирать денежки, и я поехала тоже.

Мне не очень было по душе вот так стоять с кружкой. «Батюшка, ну сколько нам стоять?» А он говорит: «Да до Второго пришествия». А уже как-то надоедает. Но потом, правда, стоишь и стоишь. Ну, так вот и стояла я, ну, сколько, я не знаю, лет, наверное, девять. Не до Второго пришествия, конечно.

И когда вот стояли, приезжаешь потом к батюшке, у него что-то спрашиваешь: «батюшка, какой-то такой человек подходит ко мне, как Вы считаете, общаться с ним?» А он говорит: «Нет-нет, не надо». И, действительно, потом понимаешь, что этот человек совершенно не тот, за кого себя выдавал.

Но до поездки за собором денег в Москву я год пожила в монастыре в Рыльске. Я уже была на пенсии, и батюшка посылал меня в разные святые места, куда мне тяжело было идти. А я ходила за послушание. Вот, на гору в Рыльске. Идешь, и какие-то ребята вдруг помогут тебе. Велел 12 раз ходить на источник святителя Николая Угодника, и я ходила. К Богородице на источник — тоже пошла и говорю: «Батюшка, как же туда трудно влезть» (он еще не был оборудован). И вдруг — снова люди появляются, помогут мне.

А в Москве на сборах средств разные были истории. Три года я стояла в Вешняках, там был епископ Никон, он не знал батюшку лично, но очень уважал. Я рассказывала о батюшке, о требах, о молебнах, и люди подавали.

А бывало, что и били: бум, и все. Встал снова. Как неваляшка — ни боли, ничего. На престольные праздники мы обычно ездили по храмам. Там приходилось терпеть: и трубой обещали дать, и плевали. Однажды в метро ехала и читала акафист святителю Николаю, так один подошел и говорит: «Еще так будешь делать, пришибу тебя трубой». А один раз сильно меня ударили, думала, что сотрясение. Оказалось, ударил уже сидевший 8 лет. Я пожалела его, не стала подписывать заявление в милиции.

Но я все равно продолжала стоять: чтобы поднимались из руин наши монастыри, чтобы укреплялась вера у людей. Была радость какая-то.

А один раз и деньги все выгребли у меня.

Спасибо, что записки и мелочь оставили.

А приедешь в монастырь и кажется, что батюшка Ипполит все время рядом. Он знал, в каком я домике. Знал, куда мы ходили: вот на лугу однажды с Олегом «Луговым» — так мы его прозвали по послушанию — батюшка нам потом все расссказал, где были мы, и куда надо было идти. А ведь он никогда не был с нами на лугу. Он духом знал, кто где находится.

Однажды я спросила его: «Можно мне молиться за Вас как за духовного отца?» Он закивал головой. А думаю: «А еще вопросы потом задам, в следующий раз». А следующего раза и не было. Я с ним разговариваю, разговариваю и думаю: что-то уже долго, обычно же батюшка быстро говорил: «Иди, молись, иди, иди, молись». Ну, думаю, надо самой совесть знать. А потом его не стало с нами. Наверное, он уже это знал, поэтому так долго меня выслушивал.

«Преступление на коровнике»

Воспоминания трудницы Ольги

Я несла послушание на коровнике, и у нас были нерадивые трудники, которые маленьких телят, которые только родились, убивали и ели. И я хотела батюшке Ипполиту рассказать об этом. Пришла к батюшке в келью. И пока я как бы поднималась по лестнице к нему на второй этаж, думаю: «Нет, не буду рассказывать, не буду батюшку расстраивать». И зашла к нему в келью.

А он у меня сразу спрашивает: «Матушка, как там на коровнике?» И мне говорит то, о чем я хотела рассказать. И добавил: «Матушка, ну они же болящие, они кушать хотят. Здесь же нет здоровых, здесь же все болящие». Вот так он сказал. «Сюда приезжают все болящие».

Потом этих трудников уже не стало здесь, и не стало таких ситуаций.

Первая встреча с батюшкой

Воспоминания Владимира Савочкина

Моя первая встреча с отцом Ипполитом произошла еще в 1993 году.

Знакомые попросили отвезти их к какому-то «старцу». Для меня тогда это слово было непонятно. Просто сказали: к одному старцу. По дороге, говорят, тебе все объясним. И мы поехали к нему на поезде. Люди боялись сами ехать куда-то, в даль далекую. И, пока мы ехали, в поезде Москва — Льгов, мне все страшнее и страшнее было, потому что рассказывали они мне про прозорливца, провидца, пророка, который сейчас мне страшные вещи сообщит: ждет тебя что-то ужасное в жизни. А вообще, всех Апокалипсис ждет. Мне действительно было страшно. Когда приехали в монастырь, первое впечатление тяжелое: разруха. 93-й год шел, август. Мы стали искать: что нам дальше делать, к кому идти. Попалась нам старенькая монахиня Мария. Она сказала: «Пойдемте к батюшке». Ну, конечно, у меня трепет уже. Подвели нас к его келье, постучалась она. И выходит батюшка. Согбенный такой, рассеянный взгляд. «А вы откуда приехали?» И сразу разочарование у меня: как прозорливец, он должен сам сообщить, откуда мы. А тут вдруг: откуда вы? «Мы из Калужской области» — «А, понятно». Ну и что?.. «Ну, вам пожить надо, пожить». — И весь разговор.

На службе подошел к нему на исповедь. Я говорю: «Батюшка, я первый раз исповедуюсь». — «А, ну понятно». Накрыл меня. «Идите причащаться». Я ждал какой-то особой провидческой исповеди. А ее вообще не было. На беседу подошел — общие слова. «Молитесь, ходите в церковь Божию, читайте Святое Евангелие, Псалтырь. И, может быть, Господь вам поможет». Как-то загадочно сказал. Вот такая поездка была. Хочется отметить, что после нее на душе осталось какое-то невероятное тепло, радость, какое-то состояние счастья, неземное такое.

Я даже помню (в институте тогда учился), как-то с преподавателем встретился в коридоре, стал рассказывать, куда я ездил. Остановился кто-то еще, и еще, знакомые, студенты — толпа набралась. Меня слушают, а я рассказываю общие вещи: вот, я был тамто, а батюшка мне советовал молиться. А все словно замерли. Слушают меня, затаив дыхание, раскрыв рот. Такое ощущение, как я сейчас понимаю, что какая-то через меня благодать передалась от отца Ипполита к ним уже. Люди стали записывать адрес, как туда попасть, доехать. Вот какая была первая поездка. Непонятная, загадочная и благодатная, можно сказать.

А потом с разными друзьями уже ездил, всем рассказывал — и в ответ: отвези меня.

И стали чаще ездить. В общем-то, все то же самое. Ничего прозорливого не говорил. Но было тепло, радость. Ничего вообще спрашивать не хотелось. Садишься рядом с ним, и ничего спрашивать не хочется. Как одна паломница говорила: «Хочется сесть, положить ему голову на плечо и сидеть. И все, и ничего не делать, не спрашивать, не говорить». Вот что люди чувствовали.

А с другой стороны, было ощущение, что он именно тебя ждал, именно с тобой хотел поговорить. Именно так. Он руку возьмет, начинает пальцы перебирать. «Ну что, отец, ну, как там у Вас, как?» Шепотом еще любил говорить, на шепот переходить. «Как там у Вас, как? Ну, что, рассказывайте, рассказывайте». Я что-то начинаю говорить невпопад уже, а он: «Ну все, все. Вам надо молиться, в церковь ходить. Не забывайте это, обязательно». И общие духовные наставления, и:

«Вот вам иконочку». Дает иконочку: «Идите». Смотришь, там минута прошла, а состояние такое, что как будто побывал на Небесах. И это все паломники говорили.

С 1998 года я стал в Кадашах работать (Храм Воскресения Христова в Кадашах, на Якиманке), в паломнической службе. Сначала водителем, потом руководителем. И возил уже группы. А ведь тогда никто и не знал об отце Ипполите. И я отцу Александру сам рассказал. В Свято-Тихоновском Богословском университете очень осторожно относятся к новым старческим именам. Даже, надо сказать, отрицательно.

Отец Александр, видно, духом почувствовал и, можно сказать, рискнул послать первую группу к отцу Ипполиту.

Первая группа приехала. Все — под впечатлением. И потом уже было так: на исповедь к отцу Александру стоит очередь, и каждый второй идет уже ко мне (я блокнотик держу) записываться в поездку к батюшке. При сложных ситуациях отец Александр благословлял ехать к отцу Ипполиту.

Если говорить об образе отца Ипполита для всех нас, для меня: это пример был, что такой человек явился, чтобы нам показать, что в наше страшное время, когда «человек человеку волк», возможен подвиг любви. Потому что когда вспоминаешь отца Ипполита, то сразу любовь ощущается, тишина, доброта — все сразу вместе. Что-то такое радостное, небесное. И что в наше время возможен такой подвиг любви, о которой апостол Павел говорит: Любовь долготерпит, любовь милосердствует, не завидует, не ищет своего, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (1Кор.13:4–5). То есть отец Ипполит — как раз весь в этом. И особенных проповедей он никаких не говорил. «Я не умею говорить». И все.

Как-то парень приехал со мной, с камерой: «Батюшка, а можно вас снять?» — «Ой, отец, давай — не надо, пожалуйста. Давай — не надо». Если бы я знал, что можно было сказать: «Батюшка, а можно с Вами?» Тогда, оказывается, он соглашался с паломниками сниматься. Я таких хитростей не знал еще. Он всегда мне отбой давал.

Облако-Ангел

Воспоминания трудницы Ольги

В первый раз, когда я приехала сюда, была весна. Мы спали в храме, потому что мест не было в домиках — батюшка отправлял нас спать в нижний храм святителя Николая Чудотворца. Ночью я вышла на улицу, была примерно половина четвертого. Подошла к краю стены. Там тогда была просто старая кладка, разбитая. Я любовалась небом, оно было необыкновенно красивым. Над рекой Сейм плыло облако в виде ангела — оно плыло в сторону монастыря, у него были огромные крылья. Меня тогда это очень потрясло.

Батюшка говорил нам, что мы приехали в такое место, где все кровью полито. Вот дубы — под каждым из них монах лежит. Многие хотят вернуться сюда, но не каждому это дано. Далеко не каждому.

Исцеление от рака почки

Любовь Новохацкая

В 1992 году у меня врачи нашли онкологию — опухоль была на почке, и уже метастазы захватили придатки и легкое, все это с левой стороны. В реанимации я услышала, что врачи дали мне срок три месяца, не больше.

В те годы стоял у нас на Петровско-Разумовской со сбором средств для монастыря инок Сергий — теперешний отец Савва. Он и предложил мне поехать к батюшке Ипполиту. Показал альбом. От фотографий я не могла просто оторваться — это ясное солнышко было. Я как его увидела — больше ничего не интересовало.

Через три дня я поехала и оказалась здесь в нашем монастыре. Батюшка мне сказал: «Поживите у нас».

Он сам проводил молебны о недужных: в будни малые, а по субботам большие, и мне благословил помолиться на двенадцати молебнах: была такая его «норма исцеления». И вот на одиннадцатом молебне мы стояли перед корпусом, а перед входом в него тогда была просто земля и зеленая травка. Мы стояли на коленях. Это было в субботу, очень много народа, в храм зайти было невозможно, и я стояла на улице на коленях. И внезапно я почувствовала, что на уровне копчика у меня внутри будто загорелся шар. Ирина (сейчас монахиня Серафима) стояла со мной рядом. Я ее попросила: посмотри, что там, сзади у меня как на солнце горит. Она попробовала дотронуться и говорит: «У тебя там как кипятком ошпарено». А я чувствую, что этот шар словно катается внутри: к почке, потом обратно, к тому месту, где была почка. А когда мы вставали с коленей, то эта боль ушла в левую ногу и словно через пятку вышла.

Потом я пришла к батюшке Ипполиту, он сидит улыбающийся, радостный и говорит:

«Ну все, теперь все страшное позади. Больше ничего не будет».

Прошло тридцать лет, я не обращаюсь ни к врачам, ни к кому, потому что то, что я живу — только по великой молитве батюшки Ипполита. Больше никого.

В миру я была художник-модельер. А когда приехала к батюшке в монастырь, начала потихонечку им шить. Шить — это было такое, что я вообще не умела, только-только первый раз иголку взяла в руки, снова начала учиться. И вот тридцать лет я по батюшкиному благословению шью в бедные храмы. Он благословлял одевать и священников, и алтарь. Ну в общем все, что связано с храмами нашими великолепными.

Однажды, спустя годы, я подошла к батюшке Ипполиту, и было ощущение, что он меня ждет. Рассказала ему историю своей жизни, как все в ней было взаимосвязано. И потом я его спрашиваю: «Батюшка, я читала у батюшки Серафима Саровского, что он вымаливал своих духовных чад задолго до того, как познакомились чада духовные со своим духовником. Значит, и Вы меня вымаливали?» А он улыбнулся слегка и говорит: «На все Божья воля».

Батюшка никогда не признавался. Но он мне так говорил: «Вы же из Свято-Николаевского монастыря». Понимаете? И когда он говорил это, говорил так сердечно, что ты чувствуешь: родней и ближе его никого у тебя на свете нет. Поэтому ближе батюшки у меня никого нет.

О строительстве храма и спасении от рэкетиров

Владимир Савочкин

А вот история, которая случилась уже со мной. Это была самая тяжелая полоса в моей жизни. Произошла она в памятные 1990-е годы, когда я со старой жизнью еще не распрощался.

Был я тогда бизнесменом. Начальник мой, шеф, с которым я работал, внезапно умер. Обнаружилось, что он брал огромное количество кредитов в коммерческом банке, просто огромнейшее. А в те годы вся коммерция полубандитская была. И, естественно, банк стал искать себе «козлов отпущения». Всех, кого только можно. И я оказался из них первым, потому что я был главным помощником шефа, его «правой рукой».

Начались звонки из этого банка. Пригласили в гости. Приехал я в банк, только вошел — слышу: «Так, этого человека не выпускать!» Понятно, что не выпускать до той поры, «пока он не вернет нам деньги или не даст адреса и телефоны тех, где мы можем взять наши деньги».

Начал я им объяснять, что отношения к этому не имею; но тут вошел управляющий банка, бандит, ингуш: «Мы вас знаем всех, — говорит. — Если хочешь жить, то даю тебе месяц, чтобы деньги были», — и ушел.

Так меня отпустили и дали месяц на поиски. А где мне их найти? Это же просто бесполезно. Единственная возможность была: продать супермаркет, в который вложился мой шеф. Он его строил в центре поселочка, где я жил. Это Родина моя.

Шеф строительство почти закончил, все остановилось на самом последнем этапе. И мы решили продать этот супермаркет. Но раньше очень много покупателей было, а теперь — никого, после смерти шефа «как отрезало». Все отказываются, никто не хочет покупать. А время бежит, вот и месяц уже прошел.

Я сам звоню вице-президенту банка, прошу еще продлить мне срок на недели две, а он отвечает: «Нет, ничего не надо, ждите, скоро приедем. Сначала одно ухо отрежем — вас же всех метить надо — потом другое…»

И повесил трубку.

Представляете, какая ситуация? Очень тяжело на душе было, очень страшно. Я бы мог, конечно, скрыться, а родители? Я с ними проживал тогда в этом поселке. Приедут бандиты к ним, что они делать будут? Дом наш на перекрестке находится, и представьте, несколько дней и ночей я вскакивал при каждом торможении машины около нашего дома. И вот, как-то ночью является ко мне батюшка Ипполит. Просто откуда-то появляется, подходит, трижды крестит меня и уходит также. Это было какое-то сонное видение, очень необычное. На душе сразу полегчало. Стали мне попадаться книги духовного содержания. Были и сектантские, но с большими цитатами из Евангелия. На душе стало намного легче. До этого я ведь был совсем никакой, а теперь стал о Боге думать. Это произошло при жизни старца, в 1993 году.

И после этого явления, одно за другим стали меняться события. Другу нашему, строителю, попался знакомый, и оказался большим начальником в округе. Вдруг говорит нам: «Я решу ваши проблемы все, не переживайте». Выяснилось, что он из тех же структур, и этот банк под его контролем. И он выкупил весь наш долг. А потом сказал: «Я им не буду отдавать, вы мне отдадите, когда сможете». А через несколько дней мы узнали из новостей, что его самого убили. Вот какая череда событий произошла.

И вот это здание, которое не продавалось, постепенно стало превращаться из магазина — в храм. Подошли к нам как-то верующие люди и попросили отдать это здание на храм. Мы обрадовались, подумали, что епархия сразу выложит всю сумму. Мы очень наивные были, что так думали, вышло все иначе. А строитель наш Женя стал уже перестраивать супермаркет в храм. И тогда чудо такое произошло…

Хотя, можно сказать, что это уже не имеет значения. Гораздо важнее то, что отец Ипполит мог повлиять на судьбу человека, на его характер, изменить его жизнь, все его представления. Просится слово «преображение» — хочется именно так это назвать.

Даже сейчас, в нашем храме, как вспомним с кем-то об отце Ипполите — сразу улыбка у людей, сразу на лице светлое чувство появляется: «Ой, да, да, ой, помним, помним». Начинают рассказывать, даже и не чудесное, а простое. Как он им что-то сказал, и на душе тепло стало, хорошо. Все понимают это чувство, у всех оно тоже есть. Это состояние радости от встречи с отцом Ипполитом. Невероятная простота, тишина.

Максим Савельев какой-то заумный вопрос ему задал. Батюшка дал ему иконочку и сказал: «Терпи». И у Максима осталось состояние невероятной радости. Сейчас он уже иеродиакон Иаков.

А супермаркет теперь — храм Вознесения Господня. В поселке Бабынино находится.

Приезжайте, посмотрите. Там чудо-то какое было!

Когда Женя стал перестраивать храм, посередине ему мешала стенка, ее надо было снести. А когда алтарь стал отделять, она оказалась как раз на том месте, где иконостас должен находиться. А посередине этой стенки, еще с самого начала заметили, что было сильно забетонировано. И Женя не решался браться, думал, что очень много сил и времени уйдет. А тут уж пришлось. Потому что именно в этом месте должны быть Царские врата. Женя взял кувалду, ударил — штукатурка вся осыпалась. Смотрит, а там — ниша. Заглянул — сверток лежит. Открывает — а в нем кулич и пасхальные яйца!

Исцеление ребенка паломницы от СПИДа

Анна Савельева

Однажды обратились родители подростка, которого несколько лет анонимно лечили от СПИДа. Врач им сказал, что бессилен, нужно ложиться в стационар, еще проколоть. И вот в понедельник одни должны были ложиться, но кто-то им подсказал, что можно поехать в Рыльский монастырь.

Они мне позвонили, сказали, что их трое. Я объяснила, что все места заняты, но нужно приходить к автобусу, потому что бывает так, что промыслительно кто-то не придет.

И действительно, три места освободились, и они все втроем поехали к батюшке.

И вот, зашли они к отцу Ипполиту, он встал, три раза мальчика с головы до ног перекрестил и сказал: «В больницу не ложись, СПИДа у тебя нет».

Когда вышли от батюшки, ко мне подошла возмущенная мама мальчика и говорит:

«У него сколько лет берут анализы, мы анонимно сдаем, он уже в тяжелом состоянии, у него необратимые процессы идут. Зачем мы время потратили? Нам в понедельник в больницу ложиться».

Ну что я им могла сказать. На меня так в поездках… не часто, но наскакивали с такими претензиями, вот, а «что это батюшка сказал». А потом выяснялось, что батюшка сказал именно то, что нужно, самую суть.

Они поехали в понедельник ложиться в больницу. У них взяли экспресс-анализ. Вышли и сказали: а с чем вы? Они говорят: со СПИДом, у нас направление. Они говорят: да нет у вас СПИДа. Мама стала тоже возмущаться, говорить: как это, нету. Мы его два года анонимно лечим. Вот, решились на больницу. Решили еще раз анализы сдать. И снова показало, что нет у него СПИДа.

И потом мальчик приезжал через несколько месяцев, я не помню, с мамой или с папой. Батюшка оставил его пожить в монастыре и благословил поступать в медицинский институт. Такая история.

Как старец спас похищенного сына известного бизнесмена

Если Вы помните, когда батюшка был еще жив, то по телевизору как-то сообщали о пропаже сына антиквара. Последним его видел друг — сын моей паломницы Ольги. Они расстались возле кафе, и после этого сына антиквара никто не видел.

Следователи привлекали на допросы сына Ольги, и она позвонила мне и спросила:

«Аня, когда следующая поездка? Может быть, родители поедут. Но они совершенно далеки от Бога, там просто паника дома, и я поеду к батюшке, спрашивать».

Оказывается, сына антиквара выкрали в Чеченю, вывезли его в стекловате. И выставили выкуп: все состояние этого антиквара. Попал он к известному боевику Хаттабу, парня держали в его доме, прикованного цепями.

Несколько дней в новостях рассказывали об этом похищении. Упоминали и о сыне моей паломницы, что именно он — последний, кто видел сына антиквара у кафе.

Ольга, его мать, очень распереживалась из-за таких косвенных подозрений следствия. Она уже ранее была у отца Ипполита в Рыльске и устремилась туда снова.

Когда Ольга съездила к батюшке Ипполиту, рассказала эту историю, батюшка помолился, и буквально через несколько дней парню удалось бежать. Его на время перевозки освободили от цепей, с другим каким-то, тоже попавшим к Хаттабу в плен. И им удалось убежать. От Хаттаба никто не убегал.

Конечно, при тех обстоятельствах и при той ситуации, и при том размере выкупа небрежности быть в досмотре не могло никакой. Но они все же бежали, в лесу скрывались, а затем вышли на нашу воинскую часть. И уже в новостях через несколько дней показывали, как его в аэропорту где-то сажали в самолет. Он был вот таким чудесным образом спасен, молитвами батюшки Ипполита.

К сожалению, родители парня так и не поблагодарили батюшку Ипполита. Снова к нему ездила Ольга — мама друга. Она тогда очень скорбно сообщала, что родители парня не верят, что такое произошло батюшкиной молитвой. Но все мы отчетливо осознавали, что это чудо, которое случилось заступлением отца Ипполита.

Батюшка всегда старался как-то быть в тени и как бы «ни при чем». Но его молитвами все как-то так вот тихо-тихо, но благодатно, во спасение, складывалось. И каждый, съездивший к батюшке, может рассказать не меньше моих историй.

Исцеление от отрубевидного лишая

Отец Иаков — сын Анны Савельевой

У меня было такое заболевание — отрубевидный лишай. Это такие пятна, почти телесного цвета, но они видны. Каждый может в энциклопедии посмотреть, что это такое. У меня они были в основном на груди. Мне объяснили, как это лечить: противогрибковым шампунем мазаться, споласкиваться каждый день. Я поначалу так и обрабатывал, но, честно говоря, не очень помогало.

И вот летом я поехал в Рыльск. Меня поставили работать на лугу с отцом Досифеем. Я косил траву с утра до вечера, там с утра приходишь — и косишь. Естественно, жарко, пот. Я в рубашке с длинными рукавами — даже не в футболке. Не мылся — не было условий. Полмесяца уже, может, прошло этого всего дела, и думаю: посмотрю, что у меня там на груди, наверное, это все еще больше расплодилось у меня. Смотрю — грудь чистая. Представляете, ни одного этого пятнышка. Вот такое чудо было.

Из военного разведчика в священники

Отец Игорь Зуев, настоятель Китайского подворья

Об отце Ипполите я узнал в период жизни в Петербурге. Петербуржский период был довольно драматичным для меня, я тогда еще не ходил в храм, но уже начал считать себя верующим. Незадолго до переезда в Петербург я был на Синае в монастыре св. Екатерины, и там супруга шведского посла в Египте подарила мне книгу архимандрита Софрония Сахарова «Старец Силуан». Это было первое издание книги, как вы знаете, об одном из самых любимых и почитаемых подвижников XIX–XX века, русском афоните преподобном Силуане Афонском. А отец Ипполит, как я потом узнал, был афонитом, исихастом, и жил на Афоне в келье этого самого святого Силуана и нес такое же послушание — монастырского эконома.

Мой путь с Ближнего Востока лежал в Петербург. В этот же период случилось мое первое увольнение из армии. Я был на великом перепутье.

И вот годовалая моя дочь, родившаяся в Петербурге, заболела. Мы с женой проносили ее где-то три дня на руках. Температура под сорок. Что делать, не знали. Она буквально пылала жаром. А потом я взял календарик свой, небольшой, с Казанской иконой Божией Матери, поставил перед собою, встал на колени перед Матерью Божией и сказал:

«Матерь Божия, помоги, чтобы исцелела моя дочь. Тогда я пойду в храм». Дал такой обет. О священстве я не думал.

В тот же день выздоровела моя дочь. Я стал посещать храм осмысленно, отстаивал богослужения. Причащался каждую неделю, купил молитвослов, исполнял правило. Пошел к отцу Богдану Сайко — это известный священник и подвижник. Мы с семьей переехали в Царское село. Душа моя томилась, искала более высокого и полного духовного руководства. Я хотел найти старца — чтобы его слушаться и находиться под его окормлением. Такое было у меня сердечное желание. Я понимал уже различие между обычным приходским священником и старческим руководством. Ну, и стал молиться, просить, чтобы Господь управил мои пути для серьезной духовной жизни.

И вот один мой друг, теперь уже священник, отец Игорь, сказал, что есть такой человек — старец, старец настоящий, старец великий, который проживает в Курской области, — довольно далеко, в городе Рыльске, куда я однажды и направил свои стопы.

Повторюсь, о священстве я не думал, и пределом моих желаний было стать пономарем. Хотя мирские люди мне уже тогда говорили, что «неплохо бы тебе стать священником». Я побывал пять раз и у блаженной Любушки Сусанинской, которой поверил, как угоднице Божией. И она тоже в первую встречу спросила у меня: «Вы батюшка?»

Потом об этом мне сказал и сам отец Ипполит. Первая встреча с ним была весьма особенной.

Была Пасхальная седмица. Приехал я в Рыльск, бросился ему в ноги, забыв о том, что не положено делать земные поклоны.

Он с улыбкой встретил меня, с любовью принял, побеседовал со мною. Ну, и я как-то уже тогда стал задумываться о том, чтобы переехать к нему туда в Рыльск. Но в первый свой визит я об этом не осмелился сказать.

Всего три дня я пробыл там.

И вот помню свой первый памятный отъезд из монастыря. На душе была необыкновенная легкость. Вдруг заметил, что опаздываю на автобус, который шел из Рыльска в Курск. Если опоздаю, то и на поезд в Петербург тоже не попаду. А билетов больше на поезд не было, и в деньгах я тоже был ограничен. Но я решил дождаться батюшку, чтобы он меня благословил. Он никак не выходил из кельи. Наконец, он вышел, благословил. И я пошел, не побежал, а пошел в сторону автобусной станции. И для себя решил: вот, если я успею на автобус, то это будет, действительно, чудо.

Я не бежал, а шел. Я пришел. И автобус как бы меня ждал. Минут 15 он меня ждал. Я успел купить билет, сел в автобус и успел на вокзал. Действительно, вернулся в Петербург с великой радостью.

Второй раз я туда приехал в августе. И уже попросил батюшку благословения, чтобы вместе с семьей переехать в Рыльск. Он меня благословил. И даже немножко поучаствовал в выборе жилья для нашей семьи, недалеко от монастыря.

Этот переезд был немного сопряжен как бы с прыжком через пропасть: двое маленьких детей, жена на последнем сроке беременности, смена городской квартиры на деревенский домик.

К счастью, моя матушка во всем меня поддерживает. И в феврале наш переезд состоялся. Холодно, мокро, дом не протоплен.

Моя жена была уже на девятом месяце беременности. Батюшка дал нам машину. Другой машины в монастыре не было, кроме грузовика. И вот, из Курска в Рыльск, после того как мы сошли с поезда, матушку везли в кабине этого грузовика. На девятом месяце. Но, слава Богу, она доехала нормально, по дороге не родила. Родила она через две недели, уже в Рыльске в больнице.

И слава Богу, мы два с половиной года подвизались под руководством батюшки Ипполита. Немножко дополню мой рассказ теми внешними знамениями, которые как бы свидетельствовали о том, что все происходило совершенно не случайно.

На свадьбу нашу, в Киеве, когда я женился в 1986-м году, нам подарили старинную икону Знамения Курской Божией Матери, 1837-го года письма. И вот, эта икона нас сопровождала. И когда мы приехали в Рыльск, оказалось, что престол монастыря, храм монастыря, освящен в честь Знамения Курской Божией Матери. Более того, как мы потом узнали, в Киев эта икона попала в свое время из Рыльска. То есть, эта икона попала в Киев, там нам ее подарили, и уже потом она нас привела в Рыльск.

Что касается жизни нашей в Рыльске, то жизнь рядом с батюшкой — это было само непрестанно совершающееся чудо. Ибо его забота о нас ощущалась всегда, его любовь, его трогательное такое, нежное отцовское, отеческое отношение к нам. Несколько простых примеров.

Я должен был выехать в Петербург по своим делам, и жена моя оставалась одна, с маленькими детьми. Денег у нас было совсем мало, и ограничивали себя во всем. А жене захотелось покушать булку с маком и яиц. Она просто об этом как-то подумала и никому об этом не сказала.

На следующий день иеромонах из монастыря Рыльского, отец Даниил, принес большую булку с маком и лоток яиц. Вот такой пример простой. Еще другие простые примеры.

Я несу послушание возле монастыря, рублю дрова для монастырской трапезной. И хочется мне, чтобы пришел батюшка и посмотрел, как я хорошо работаю, чтобы он меня благословил и похвалил. Через пять минут приходит батюшка, говорит: «Отец Игорь, спаси Господи, хорошо трудитесь», — и благословил, и утешил.

Хотелось бы сказать, что тем, кто хочет стать священником, лучше посоветоваться об этом с богопросвещенными людьми.

Да, батюшка мне говорил «ты будешь священником». Но когда это будет, он не говорил. Он молился. Собственно, он меня вымаливал все эти годы. Отмаливал меня от той мирской жизни, к которой я прикипел за все годы своего служения в армии.

Так как я к этому времени уволился из армии, то имел свободу в передвижении и в выборе своего местожительства. Но я не дослужил еще одного года до военной пенсии. И когда батюшка об этом узнал, он сказал: «Отец, тебе нужно послужить — послужишь еще, заработаешь пенсию, и тогда тебя рукоположат».

Узнав об этом, я бы не сказал, что сильно опечалился. То, что говорил батюшка, для меня всегда было и внутренним законом, и благословением.

Действительно, удалось устроиться, вернуться в армию. Но по профилю своему, с китайским языком, я должен был ехать на Дальний Восток, в Хабаровск. Этот переезд и состоялся, в 1997-м году, там я прослужил в Погрануправлении полтора года. И, заработав военную пенсию, уволился, и тут же меня рукоположили. Но это уже была совершенно другая страница моей жизни, в Хабаровске, служение.

Я старался хотя бы раз или два раза в год приезжать к батюшке, пока он был еще жив. Я приезжал к нему дважды, помню, даже с нашим Владыкой, ныне митрополитом Вятским и Слободским Марком.

Что касается общения с батюшкой, то, конечно же, это было чувство живой святости. Неоценимая духовная школа для каждого из нас. Это был тот камертон, на который мы настраивали свою душу и который уже сейчас, по прошествии двадцати лет, помогает нам определять, где добро, а где зло. Этот неоценимый духовный опыт помогает нам разбираться в хитросплетениях нашей современной жизни, помогает нам в борьбе с огорчением нашей души. Помогает нам видеть то настоящее, что есть в нашей жизни. И отделять зерно от плевел.

Батюшка был тем настоящим, которое вошло в нашу жизнь, и которое ныне нам помогает стоять в том служении, на которое Господь нас поставил.

Да и, конечно, неоценимый пример того, как он вел себя в обычной жизни. Конечно, это нежная любовь его к нам. Это, конечно же, такая вот внутренняя сосредоточенность, концентрация, которую он сохранял всегда, в каждую минуту своей жизни. Видно, что он постоянно находится в совершении непрестанной Иисусовой молитвы.

То, что он совершал, оно исполнялось мгновенно. Может быть, и не сразу проявлялось в этой жизни, но потом люди это ощущали несомненно. Как в событиях своей жизни, так и в том, что происходило с их душою.

Я говорил о том масштабном чуде, которое произошло в Хабаровской епархии.

Когда с архиереем посетили в 1999-м году отца Ипполита, то на следующий год состоялся первый в истории визит Святейшего Патриарха на Дальний Восток. Первый в истории. После этого визита, в самом Хабаровске стали, как грибы после дождя, возникать не просто храмы, а целые соборы. Мы знаем, что были отстроены Преображенский собор, Успенский собор, Елисаветинский храм, Серафимо-Саровский собор и другие храмы, которые, действительно, любимы сейчас прихожанами за свое благолепие. Белокаменные храмы, которые украсили столицу Дальневосточного края и вся духовная жизнь Хабаровска преобразилась. Впервые в истории делегация с ракой мощей святителя Иннокентия Иркутского, первого святого архиерея Дальневосточной земли, посетила Хабаровск и другие города…

Я рад, что такой праведник, как отец Иппполит, горячо молился о процветании Дальневосточного края. Молилось об этом и священство во главе с правящим архиереем. И такая соборная молитва, как священноначалия, так и народная, не могла не принести результата. А когда еще и батюшка Ипполит за нас у Господа предстательствовал, то результаты стали просто выдающимися.

Я думаю, что можно призывать батюшку Ипполита на помощь всегда. И вполне можно обращаться к нему, молитвенно просить: отче, преподобный отче Ипполите, моли Бога о нас. Я думаю, вполне это можно делать келейно, молитвенно. Вряд ли нас кто-нибудь за это осудит. А помощь мы получим весьма реальную.

Как сын-ученый стал монахом

Анна Савельева

Моя первая встреча с батюшкой запомнилась меньше, чем вторая. Помню, что батюшка сидел на лавке, как будто ждал нас — это было удивительно. Возле колокольни, где была старая трапезная, где монахи и паломники первое время трапезничали.

А вот вторую поездку я спланировала в отпуск вместе с детьми. У меня был огромный пес, черный терьер, пришлось пристраивать его. Но в день отъезда все мне звонят и отказывают. Билеты взяты, а мне некуда девать собаку. Я бегом в ветеринарку, сделала ему прививку, билет на собаку обошелся в два раза дороже вместе с прививками, чем на двух детей. Мы вынуждены были поехать с этой огромной собакой.

Когда мы приехали, батюшка сидел на лавочке и ждал нас. Он позвал из трапезы Людмилу и говорит: «Матушка, отведи их в 30-й домик». И она нас по этой улице, улице Мирная, повела в 30-й домик, который батюшка для монастыря купил, для паломников.

Людмила казалась недовольной и бросила такую фразу: «Это ненадолго. Батюшка, — говорит, — из Москвы гостей ждет. Поэтому вас ненадолго». «Ну, — я говорю, — хорошо, пусть ненадолго». Это было единственное место, где в монастыре можно с собакой поселиться. Там был такой навесик, где нашего пса привязали, и он там очень даже комфортно себя чувствовал. И мы вместо двух-трех дней, которые планировали, прожили у батюшки две недели. Это было какое-то удивительное событие.

И в конце двух недель, за три дня до отъезда (мы должны были поехать еще к моим родителям, в Брянскую область), я подошла к батюшке и говорю: «Батюшка, вот, ребятам бы причаститься». Батюшка заулыбался:

«А у них назавтра будет расстройство желудка. Им ничего нельзя есть».

Поскольку дети у меня невоцерковленные были, я ходила в Рыльск и им, конечно, покупала все, что они просили, чтобы не роптали. Но самое интересное, что они даже ни разу за эти две недели не спросили, когда же мы уезжаем. Все было замечательно.

Старший сын у меня тогда поступал в МИФИ. Это очень сложный институт. У него аналитический склад ума.

И вот я ему так аккуратненько на следующий день говорю: «Может, ты как-то, вот, мы с тобой подойдем к батюшке, исповедуемся. Ты причастишься». Он говорит: «А я не пойму, что я с этого буду иметь».

У него так все хорошо складывалось, ему как бы и без Бога комфортно было. Учился он блестяще. Я не знала, чем его загружать. Шахматами? Тренер по международным шахматам на него уже ставку сделала. Куда ни пойдет — он везде первый.

Младший пошел на резьбу по дереву, подходит ко мне и говорит: «Мам, пусть он туда не ходит. А то он там опять первый будет». Я говорю: «Хорошо, туда он не будет ходить». Старший сын везде был успешен, и не было у него нужды к Богу обращаться. В итоге, поговорить с ним об исповеди взялась Людмила.

Она за два дня до нашего отъезда пришла в домик и говорит: «Ты знаешь, — говорит, — батюшка-то вас ждал, оказывается. А я-то так неласково вас приняла в начале, и три дня ждала, думаю, когда ж к батюшке гости из Москвы приедут. Я почему-то так решила. Перед этим благочинный пришел, и когото стал заселять. И тут же пришел батюшка и говорит: “Отец, давай мы их, вот, куда-то в другое место переселим, а то ко мне гости, говорит, из Москвы приедут”. Я вымыла домик, ступеньки. И вдруг вы приезжаете. Вы как-то не тянули на тех гостей, о которых батюшка сказал. А ведь он вас ждал».

Действительно, с двумя детьми и с собакой еще можно было вот только в 30-м домике нас и поселить. Батюшка каждого как дорогого гостя ждал.

Так вот, я рассказывала про старшего сына. В то время я даже не ставила таких задач, чтобы он уверовал. Младший сын у меня более простой. Всегда на компромисс шел, а старший всегда был с задатками лидера, вокруг себя формировал сообщество, мнение окружения. Он немногословный. Если говорил, то очень коротко, четко, веско и авторитетно. Поэтому я не волновалась за старшего сына, у него всегда была правильная реакция на события. Если младшего надо было контролировать: где бывает, с кем бывает, — то здесь можно было совершенно не волноваться. С ним даже учителя в школе как-то на равных разговаривали.

Да, я пыталась его воцерковлять. Познакомила со священником, очень известным, тоже Максимом — отцом Максимом. Он закончил МИФИ, только другую кафедру. Они проговорили первый раз минут сорок.

Сын пришел ко мне на кухню и говорит:

«Мам, умный мужик, зачем он в храм пошел?» То есть, все хотел постичь умом, а сердце молчало.

Прошло месяца полтора, я его уже оставила в покое, думаю: как-то мне не по силам это. Он мне говорит: «Ты знаешь, у меня к этому священнику появились конкретные вопросы. Я над многими вещами думал, я хотел бы у него спросить». Я еще раз им встречу организовала. Больше часа второй раз проговорили. И снова реакция та же:

«Мам, умный мужик. Он кандидатскую у нас в МИФИ защитил. Зачем он в храм пошел, я не понимаю».

И вот когда я тогда попросила со мной в Рыльск поехать, он говорит: «Ну, вы можете с Андреем поехать, зачем я там нужен». –

«Ну, понимаешь, там дорога дальняя, меня сопровождать надо». А последний довод был:

«Знаешь, подари мне это сопровождение на мой день рождения». У меня летом, как раз совпадало. — «Ладно, хорошо. Три дня хватит?» — «Хватит, три дня хватит». Вот так я его, можно сказать, заманила к батюшке. И вот эту встречу я потом сравнивала со встречей Мотовилова с преподобным Серафимом. Максим потом описывал ее так:

«Какой батюшка интересный, у него такие блистательные одежды были, когда он со мной говорил. И такого светлого цвета, — говорит, — я таких раньше нигде не видел». Вы знаете, эта встреча, одна, единственная, первая, подарила ему веру. Это как исцеление. Вот, люди по большей части ехали с физическими недугами. А у нас вроде бы не было таких проблем, когда совет нужен и к старцу ехать. Я не знаю, как я сама Божьими путями к старцу попала. Но духовное прозрение Максима — это было самое большое чудо. Потому что Максим изменился в одну встречу.

Вот, есть люди медленно воцерковляются, есть те, кто побыстрее. Есть годами, есть десятилетиями. Как-то идут по шажкам к Богу, а ему Господь эту веру дал как исцеление… По-другому даже не скажешь.

В Москве я на все службы ходила в Новоспасский монастырь. И вот однажды я увидела там Максима. Я даже спряталась за колонной, чтобы его не спугнуть. Он стоял вечернюю службу в будний день вечером — совершенно вообще для меня необъяснимо. Да, и он на все каникулы стал ездить к отцу Ипполиту: на весенние, на осенние, пока учился в школе при МИФИ последний год, и в институте. Он даже отказывался ждать три-четыре дня до паломнического автобуса и уезжал самостоятельно.

Не могу сказать, что меня это напугало. О монашестве мы вообще никогда не говорили. У него как бы предполагалась карьера ученого-физика, были взаимоотношения с научно-исследовательскими институтами. И когда на четвертом курсе он из Рыльска не вернулся после ноябрьских праздников, а в декабре начиналась сессия, я уже раза три звонила благочинному, говорю: можно там его как-то из монастыря попросить домой вернуться? Вообще-то, учеба уже началась. А потом у него начались там проблемы с военной кафедрой. И он приехал на четвертом курсе из монастыря, после ноябрьских, и говорит: «Ты знаешь, я, наверное, не буду заканчивать МИФИ, я пойду в семинарию». Ну, я, конечно, хотела, чтобы как бы у меня сын верующим был, воцерковленным, но не до такой же степени. Почему нужно МИФИ бросить и пойти в семинарию?

Я говорю: «Подожди, стоп-стоп-стоп, надо у батюшки спросить». Он говорит: «Ну, ты можешь первая съездить туда». И, по-моему, я в тот же вечер или на следующий день, уехала в монастырь. Батюшки не оказалось в монастыре, он был в Макеевском скиту, и я туда. Приехала и говорю: «Батюшка, так и так… Он МИФИ хочет оставить». Батюшка отвечает:

«Неполезно начатое бросать. Пусть закончит МИФИ, потом пойдет».

Я первую часть услышала и успокоилась, а во вторую вникать даже не стала. Передала сыну слова отца Ипполита. Он получил, защитил диплом и сказал, что пойдет подавать документы в семинарию, батюшка уже почил к этому времени.

Да, а в последнюю мою встречу он мне передал три иконочки. Для меня дал, для Николая депутата, икону Божией Матери, а для Максима — деревянный крест, довольно большого размера. Он у нас дома хранится.

Говорит: «А это Максимке благословение».

Я тогда не знала, что это последняя встреча. Он, наверное, поэтому такие значимые благословения дал и мне, и сыну.

Я не сразу приняла выбор сына. «Почему нужно в семинарию? Почему просто не быть верующим физиком?» Он говорит: «А чем плохо, если я закончу семинарию? Пусть у меня будет это образование». Он не говорил о монашестве и как-то быстро меня убедил. А потом говорит: «Подожди, а вот, крест мне батюшка передал? Мне мой крест? Мой крест». И мы еще раз уехали спрашивать, когда живы были старицы, в селе Мордово Тамбовской области, матушка Евстратия, матушка Филарета и матушка Мария. Чудесные, три схимницы, две родные сестры, одна двоюродная. И матушки подтвердили, что пусть идет в семинарию. Ну, я как-то смирилась, еще оставалась такая надежда, что у него просто будет духовное образование.

Я не знала, что после окончания семинарии Максим сразу станет насельником Троице-Сергиевой Лавры.

Исцеление отсохшей руки

Василий Паньков

Про батюшку я узнал в 99-м году от своей мамы. Я жил в Курске — это в 150 км от Рыльска, о батюшке я тогда ничего не знал. Шли 90-е годы, я был трудным подростком. Что это значит? — Большую часть времени проводил на улице, были драки, гулянки, алкоголь. И вот случилась уличная драка, я попал в компанию более старших ребят, и меня там пырнули ножом. Попали в сердце, но не пробили, — в реберную часть нож вошел, а второй удар был в руку, повредили лучевой нерв.

После обращения к врачам, которые, конечно, оказали какую-то помощь, рука все равно не могла полноценно работать, а затем дали мне прогноз, что должна высохнуть полностью.

И вот после этого я с мамой попал к отцу Ипполиту. Случилось это промыслительно. Своей машины не было, мы в Рыльск не могли уехать. Кого бы мы ни просили, все договоры как-то отменялись по разным пустым причинам. И сам я тоже находил поводы не ехать: то пьянки, то гулянки, то дни рождения, прямо уводило.

И вот наконец мы попали в Рыльск. Тогда это был такой маленький монастырь. Какие-то проржавевшие темные купола, померкшие на них звезды. Маленький храм, какие-то бедные бедолаги, наркоманы, алкоголики, которые сидели там. Большое количество автобусов, с номерами Белоруссии, Украины, откуда-то еще. Очень много всяких джипов. Ну, еще отголоски 90-х годов, то есть. Ну и, соответственно, большое скопление людей. Проводилась литургия с утра, потом начинался молебен о недужных.

Моя первая поездка не была осознанной, и воспоминания только отрывочные сохранились. Это было как-то жутковато, и мне даже стало плохо, меня посадили на ковер, скрученный в рулон, и отпустило. Болящие кричали разными голосами, иногда казалось, что это действительно кошка или еще кто-то. Я хотел выйти, но мама сказала, что во время молебна покидать храм не рекомендуется.

Моя рука исцелилась вот как-то не сразу — батюшка не проводил никаких манипуляций, как экстрасенсы. Это была просто батюшкина молитва индивидуально и молебны.

Встреча с ним произошла, может быть, тоже в первую поездку, и она не была осознанной. После молебна батюшка принимал людей, которые к нему приехали. Помню, что он дал мне бумажную иконку целителя Пантелеимона. Когда беседовал, он в руках держал такую стопку просто обычных бумажных иконок и давал каждому, видимо, по его духовной потребности.

И у меня жизнь изменилась. Мне было тогда лет шестнадцать, и сложно объяснить, как это выражалось.

Я стал чаще бывать дома с родителями, какие-то потребности в гулянке, алкоголе словно сами отпали. Скажем так, сократились. Можно сказать, Божий мир в душе настал.

Мамина семья была верующей. Дедушка и бабушка. Дедушка, помню, умер на Пасху, и мама стала посещать храм — просто как ритуал выполняя это. Но незаметно уверовала глубже.

Соответственно, и я уже, когда стал более повзрослевшим человеком, понял, что я встретился с Богом, что мне не нужно искать какую-то информацию, чтобы убедиться, что Бог есть. Вот это произошло в юном возрасте, в неосознанное время такое, через отца Ипполита.

Что касается руки — да, мама говорила, что все врачи потом удивлялись, что рука стала дееспособной. Думали, что будет инвалидность. И весь период лечения у них рука не работала.

Так что с уверенностью можно сказать, что если бы я с батюшкой не встретился, моя жизнь была бы совсем иной.

Батюшка Ипполит помог мне построить семью

Августин

Милостью Божией, я к тому времени был знаком со своей будущей женой, Иоанной. Она собирала людей в поездку на маршрутке в Рыльск, к батюшке Ипполиту, и предложила мне поехать. Она на работу ко мне приходила: я ремонтом утюгов занимаюсь, бытовой техники. Она что-то принесла в ремонт и говорит: «Вот, собирается маршрутка, Вы хотели бы поехать?» Я давно хотел куда-нибудь поехать, в такое место необычное, где старцы, батюшки бывают. «Но, — говорю, — сейчас возможности такой нет у меня». — «Тогда письмо напиши, я завтра приду и заберу его».

Я пришел домой. Обычно мне, чтобы что-то написать, надо долго подумать там, о чем-то поразмыслить, а тут я на одном дыхании два листа написал. У моей младшей сестры Мадины (она в крещении Мария) детей не было три с половиной года. Она переживала, плакала постоянно об этом. И я про нее написал. И про себя тоже написал: если есть воля Божия, браки же на Небесах создаются, чтобы я тоже свою половину нашел. И вот она пришла на следующий день на работу ко мне, жена моя будущая, — и забрала письмо, и увезла его в Рыльск. В декабре месяце, на день памяти батюшки как раз они поехали туда, каждый год ездили.

И через полтора месяца мы с ней обвенчались, с моей женой, Иоанной, той самой, которая повезла письмо. И моя сестра младшая вскоре узнала, что беременна. У нее два мальчика родились. Один в крещении Николай, другой Савва.

Так Господь управил, милостью Божьей, по молитвам батюшки Ипполита, и я нашел свою половину. Как будто бы нас кто-то провел. Я даже не понял, как это произошло. Как будто как провидение какое-то было. И, живя неделю с ней, у меня было такое ощущение, как будто мы всю жизнь прожили. Вот, как раз за три дня до моего 40-летия я обвенчался с ней. 11-го февраля как раз. А 12-го у батюшки Ипполита был День ангела.

Так Господь управил, милостью Божьей, по молитвам батюшки Ипполита.

Исцеление недоношенного сына

Алла Мрикаева

Все началось, когда я первый раз попала к батюшке. До этого у него были две мои знакомые девушки, и он обеим им сказал: «монахини», хотя они были замужем, имели детей. Это было очень странно. Поэтому я, когда первый раз к нему подошла, спросила: «Батюшка, а я же не монахиня?» Он так на меня смотрит, говорит: «Ну зачем же, матушка, кто тогда детей будет рожать?» А он, наверное, уже видел или знал, что я беременная. А перед ответом была пауза. Я потом узнала, что в это время он молится.

И вот, я уже родила. А когда я родила второго, он был в плохом состоянии, не дышал. А у меня сестра двоюродная как раз-таки была там еще, у батюшки. Я ей звоню, говорю:

«Срочно беги к батюшке, у меня ребенок тяжелый». Нам ставили порок сердца. И она пошла. Батюшка через нее передал ответ:

«Пусть читает 40 дней акафист Николаю Чудотворцу». И потом он еще кое-что сказал, и я так поняла, что надо регулярно мне этот акафист читать. Ну, я читала акафист 40 дней, естественно. Причащалась как могла. И вот этот диагноз нам потом, естественно, сняли.

Потом, когда этому же ребенку было лет 4–5, он плохо говорил по-русски. Как-то к нам пришла наша знакомая, которая нас туда и повезла, в принципе, самый первый раз к батюшке, Люся, и принесла нам фотографию батюшки. Вот, наверное, эту фотографию все знают, где он в алтаре с цветами стоит, да? Такая большая фотография была. И вот она к нам заходит с этой фотографией, тут этот сын выходит и говорит: «Я его знаю, я его знаю». А мы ему: «Ты его не можешь знать, ты его никогда не видел». И он знаешь, что сказал? Он говорит: «Я его знаю, он на маленьком стульчике сидит, сзади такие полосочки». Я так и не могла понять. Ну, на стульчике, допустим. А полосочки, я потом вспомнила, там пластиковые панели были, они же как полосочки были белые. И вот это для меня тоже странно было, как он мог видеть таким образом батюшку.

Пришел к Богу благодаря отцу Ипполиту

Иеромонах Андрей

В первый раз я поехал в Рыльский монастырь к батюшке просто с друзьями. Они ехали не в первый раз уже, и мне тоже предложили. Я, если честно, отнесся к этому с недоверием, но поехал.

Мы пробыли там недолго. К концу поездки у нас была встреча со старцем, он просил меня остаться, побыть некоторое время. А я, если честно, был в такой небольшой панике. Место на меня произвело впечатление, но я еще не мог понять — какое, и что со мной происходит. Ребята тоже уезжали, я ни под каким предлогом не собирался там оставаться. Пообещал, что приеду в следующий раз. Так и получилось, примерно через год я уже сам решил туда поехать.

И вот эта вторая встреча со старцем, конечно, на меня произвела очень сильное впечатление от того, как он меня встретил: как родного, близкого человека, которого он давно ждал. Это очень мощно было. В плане эмоциональном я был потрясен. Я пробыл там довольно длительное время. У меня было с ним несколько встреч.

В принципе и одной бы, наверное, хватило, и хватило бы и тех трех слов, которые он мне сказал, чтобы у меня вот внутри все вот так, если можно сказать, с ног на голову перевернулось.

В первый раз я почувствовал именно близость Бога. Вот такое ощущение: близость и беспредельную любовь — и это, конечно, очень сильно поразило меня.

Старец мне сказал буквально три слова:

«Терпи, отец, Господь помилует». И это ощущение, что ты у Бога на счету, что Он смотрит на тебя, любит тебя — это, конечно, было. Это меня переродило, если можно так выразиться. И вообще, благодаря старцу я в Церкви. Если бы у меня не было с ним встречи, был бы я в Ней вообще. Я не раз себе задавал такой вопрос.

Открыто в монашество он меня не звал. И тогда ходили такие панические настроения, что, мол, зайдешь к старцу, он скажет:

«В монастырь». У меня такого не было. Может быть, потому что я уже с ним общался, и в таком ракурсе наш разговор не велся. Поэтому немножко над такой паникой посмеивался. О монашестве мы с ним не разговаривали, конечно. И я не думал об этом, и когда меня мысли посещали, я просто себе представлял это и думал: нет, это не про меня. Ну, в общем, оттуда я уехал точно без такого желания и мысли.

Со временем у меня было знакомство с Аланской обителью, с матушкой Нонной, с отцом Антонием. И вот тогда уже я стал об этом думать, и стали вспоминаться слова старца, когда он как бы невзначай спрашивал обо мне у друга: «А ты же с отцом здесь?» И так было трижды.

Уже позже отец Антоний мне прямо сказал, что твой путь монашеский. Причем он мне это сказал с первой встречи нашего знакомства. Ну, может быть, в подсознании я уже об этом думал на тот момент.

А когда я ехал в Рыльск, то не был воцерковленным. Я за полгода в Рыльске, может быть, три раза на службе был. И воцерковился тогда, когда уже из Рыльска уехал. Еще год прошел, прежде чем я стал регулярно ходить в храм, причащаться, исповедоваться.

После Рыльска уже я открыл для себя мир Православия, мир Бога. В Рыльске мне открывались ответы на те вопросы, которые душа искала. Сам я найти решения им не мог, только загонял себя в тупик.

В те годы окружение мое было проблемным, как и те ребята, с которыми я первый раз поехал к «дивному старцу», как они его называли.

У многих в семьях были проблемы — наркомания, алкоголизм — и они получали там помощь духовную. Естественно, и тянулись туда, ездили. Те, кто первый раз ездил, он опять туда возвращался вновь и вновь. А я, конечно, на это смотрел немного по-другому. Я говорю: «Что вы там делаете? У них хозяйство, надо работать, и все понятно», — в таком ракурсе я мыслил. Но в то же время мысль такая была: люди едут в Божье место, и я не могу сейчас отказаться. И был такой страх перед Богом.

Ходили слухи, что батюшка к осетинам особенно тепло относился, но я думаю, что он ко всем относился абсолютно искренне. Конечно, столько людей в свое сердце вмещать — оно, по-моему, было просто необъятное.

Осетин было много, да. Сколько я там был, поток приезжающих не прекращался. Но не только из Осетии — отовсюду ехали. Почему было такое явление, я ответить не могу. Я туда бы поехал еще раз и еще раз, но к сожалению, старца просто не стало. И я думаю, так каждый человек.

Я остался в монастыре на восемь месяцев. При мне старец отошел ко Господу. После сорока дней я вернулся из Рыльска, переоценка ценностей произошла. Я к Богу, к Церкви пришел благодаря ему. И не знаю, если бы у меня не было встречи со старцем, как бы у меня жизнь сложилась.

Встреча со старцем Ипполитом

Алан Хамицаев

К тому времени, как я поехал в Рыльск, у меня было такое ощущение, что надо что-то менять. Я потихоньку воцерковлялся, но страсти, которые человека держат много лет, они просто так его не отпускают. Я читал духовные книги, знал, кто такие старцы, имел об этом приблизительное представление.

Я приехал, отец Ипполит встретил меня и говорит: «А ты женатый, отец?» — «Да нет». — «А невеста есть?» Я говорю: «Нет». –

«А чего ждешь, может, монахом станешь?» –

«Ну, нельзя сразу так…», — замялся. Он говорит: «Если твоя невеста будет младше тебя на пятнадцать лет, то это хорошо, — и засмеялся, — это даже модно». Потом он постоял, посмотрел, помолился. Дал мне икону и говорит: «Езжай».

Я уже тогда знал, что в дорогу старец обычно благословляет иконой, эта икона всегда с чем-то связана. Икону Божией Матери Казанская дал мне отец Ипполит.

Я приехал, в какой-то день захожу в храм, там служба начиналась, и батюшки Ипполита голос будто слышу: «Смотри, сейчас увидишь». Дверь открывается, я шагнул, смотрю — где-то в метрах пятнадцати от меня девочка стоит, на вид лет шестнадцати. Я посмотрел на нее — и все, на меня нашло состояние какой-то благодати, прошел по мне огонь. На нее смотрю, и понимаю, что это тот человек, о котором он мне говорил.

Когда я подошел, она испугалась меня и убежала. Мне потом, уже будучи невестой моей, рассказывала: смотрю, какой-то старик ко мне подошел.

Спустя какое-то время я упустил ее из виду. Потом вижу: она стоит возле Казанской иконы Божией Матери и постоянно Ей молится. Я подошел к иконе и попросил: «Царица Небесная, помоги!» В тот день я был со своим товарищем по университету. Мы вышли с лекции, и по дороге на службу в храм я ее увидел. К нам вышла женщина, руки как бы так раскинула и говорит:

«С праздником вас!» Я говорю: «Матушка, а какой праздник?» Она говорит: «Сегодня Казанская Божия Матерь».

Отец Ипполит заставил меня изменить мою жизнь, попрощаться с криминальным прошлым.

Мы приехали с невестой к нему первый раз зимой. Я уезжал, он на меня посмотрел и говорит: «У нас летом хорошо». Мы приехали летом, я подошел к нему, встал на колени и говорю: «Батюшка, я же разбойник». Он посмотрел на меня и произнес: «Это в прошлом, больше никогда такого не будет».

Потерянный брат и крещение семьи

Нонна Кабулова

Я пришла в Рыльск через скорбь: у меня два брата двойняшки, один из них пропал без вести. А сейчас уже двадцать лет прошло, и его нет.

Пришла ко мне жена брата и попросила денег на поездку к отцу Ипполиту в Рыльский монастырь. Им Алан Хамицаев про батюшку рассказал. И первые они к нему поехали. Потом, буквально через месяц, я поехала.

По телефону рассказали Григорию Пенкновичу про ситуацию, чтобы он у батюшки спросил как быть. Тогда батюшка сказал:

«У вас очень сложный регион…». И такая какая-то надежда была, что мы найдем его. У меня, честно говоря, и сейчас эта надежда есть, что когда-то все-таки… Я его жду постоянно. И приезжая туда, когда я спросила батюшку о нем, он сказал: «Молись как за живого». И это вот «как за живого», оно меня тогда как-то… покоробило. И я думаю: «Что я сюда приехала? Зачем я приехала?» Этот… Нарыдалась. Успокоилась. И думаю: «Ладно, я приехала. Поживу, помолюсь, побуду здесь. И тогда уже, как бы, какой-то… Еще раз подойду и еще раз все спрошу. Что значит “как за живого?” И так далее».

А я не была тогда воцерковленной. Из семьи я покрестилась первая. Потом уже, когда я приехала, батюшка сказал: «Креститься родителям и венчаться родителям». Они это сделали. А моего брата я ощущаю как жертву за нашу некрещеную семью. Если бы не пропал он, наша семья никогда бы не пришла, вот в полном составе и покрестились, и повенчались.

Пока я была в монастыре, со мной случались всякие чудеса. За мое непослушание вразумления. Вот сказали не ходить на речку, а я же свободная, как все кавказцы непокорная, и чуть не утонула. Я пошла с подругой, она начала тонуть, я ее пыталась вытащить, и вот она меня за собой тянет. Я вот смотрю через эту мутную воду, смотрю вот так вот на солнце, я понимаю, что я молю, чтобы я вот это солнце еще раз увидела когда-то. И вот я ее как-то с себя как-то скинула, глотнула воздуха, потом еще раз нырнула за ней.

Я поняла, что это за непослушание наше.

Помню день, когда души коснулась благодать. Мы шли с луга. Такая радость. Ты любишь весь мир. Вот каждую букашечку, каждую таракашечку… А потом, когда возвращаешься с свой обычный мир, то воспоминание об этой благодати тебя поднимает уставшего, даже в воскресенье, с твоей кровати, и душа говорит: «Мне там хорошо. Тебе здесь хорошо, телу, а мне там хорошо. Мне нужно туда попасть. Мне нужно в храм».

Вразумление двух сыновей

Наталья Ивашкевич

Шел конец девяностых годов, одному сыну было восемнадцать, другому — пятнадцать, мужу — сорок девять. Его хватил инсульт, остался без работы. Я работала бухгалтером — и мое предприятие закрывают, работы нет. Хорошо, что был небольшой запас денег, можно было первое время как-то протянуть. И узнаю, что детей моих в оборот начали брать во дворе: в те годы у многих это случалось. Все, что было в перестройку, коснулось моих детей, моей семьи.

Я без работы, хожу в храм каждый день. Утром, вечером. Пост был как раз. Мне свечница советует в храме: «Сходи к нашему бухгалтеру Азе Георгиевне, она ездит к батюшке Ипполиту». Я нашла ее, встала перед ней на колени. Она говорит: «Сходи к Грише Пенкновичу». Ну я подошла к Грише, говорю: «Гриша, помоги». Он говорит: «Вот тебе фотокарточка батюшки Ипполита, обращайся к нему, разговаривай с ним, он тебе поможет».

Я прошу у батюшки работу — и устраиваюсь на большое предприятие главным бухгалтером. Устраиваюсь, прорабатываю месяц и понимаю, что с детьми нужно что-то делать. А муж после инсульта только-только отошел, речь несвязная. Я ему говорю: «Я оставлю работу и с сыном поеду в Рыльск». Он говорит: «Нет». А до этого креститься не хотел. И говорит: «Я поеду». Я говорю: «Как ты поедешь, если ты некрещеный?». А он говорит: «Я покрещусь».

Мы его сегодня крестим, вечером берет билет и уезжает с младшим сыном в Рыльск. Мы передаем там подарки, деньги. Стараемся поддержать, помочь. И ровно через месяц у меня умирает папа. Сегодня умер папа, а завтра приезжает мой муж. Батюшка ему говорил: «Езжай домой. Тебе надо ехать домой. Сына оставляй здесь, а сам езжай».

Муж сказал, что сложно в монастыре жить, он был невоцерковленный. «Наташа, что там? Там что-то лечат, что-то помогает. Там батюшка хороший. Работаем».

Проходит время — у меня старший сын вообще ушел из дома.

Я пишу письмо младшему сыну, делюсь: дедушка умер, Сережа из дома ушел. И тут через какое-то время мой сын младший приезжает.

Приехал весь в коросте, был на сельскохозяйственных работах и подцепил. «Мам, меня батюшка прислал за Сережей». Я говорю: «Ну хорошо. Давай подлечим тебя». Мы его подлечили. И он берет старшего сына, и они уезжают туда. Проходит время… душа же болит. Надо ехать.

2000 год. Рождество, и я отпросилась на два дня и думаю: «Поеду в Рыльск на Новый год к батюшке Ипполиту». В поезде никого. Нас четыре человека всего в поезде было. Приезжаем в Рыльск. Дети встречают. Я подхожу к монастырю, и знаете, накатила благодать, перед монастырем на улице становлюсь на колени. Становлюсь: «Господи, я знаю, теперь все у меня будет хорошо».

И на службе в храме вижу батюшку Ипполита. Я же по фотографии его знала, просила его, обращалась. И я тут вскакиваю и бегу к нему… И я бегу к нему, падаю на колени, хватаю его за ноги и кричу: «Батюшка Ипполит, я же к тебе ехала. Я знала, что ты мне поможешь, мне некому помочь. Только ты один мне поможешь». Вот так кричу. Он мне говорит: «Матушка, вставай. Вставай». Так ласково это сказал: «Вставай. Вставай. Сейчас пойдем на трапезу, потом молебен о недужных, потом пообщаемся».

Я не встала, ползла к алтарю и кричала:

«Господи, благодарю тебя. Спасибо за все». Девочки подошли, говорят мне: «Наташа, вставай. Пойдем потрапезуем». Как я шла, даже не представляю.

Потом батюшка начинает вести прием. Я подхожу к нему, становлюсь на колени… Он сидел, и по-другому не получалось к нему. И он говорит: «Матушка, ты откуда?» Я говорю: «С Владикавказа». А он говорит:

«С Владикавказа? Как тебя зовут?» «Наталья». Он говорит: «Ой, как мою сестру». Так ласково он это… «Ну, а что ж у тебя, матушка, случилось?» Я говорю: «Батюшка, у меня тут дети у вас. Два мальчика». Я говорю: «Сергей, Андрей». Он говорит: «Ой, такие хорошие детки у тебя». Я говорю: «Как хорошие, батюшка? Да какие ж они хорошие?» Он говорит: «Очень хорошие у тебя детки. Очень хорошие». Мне ничего не надо, только говорю: «Батюшка, помолитесь пожалуйста». Он говорит: «Ну, молись ты тоже. Ты тоже молись».

И все образумилось. Сыновья теперь военные. Если бы не отец Ипполит, нехорошо бы закончилось. Я каждый вечер ложусь, каждый вечер его благодарю.

Старец переоблачился в игумена

Наталья Ивашкевич

Аза Георгиевна, через которую я познакомилась с отцом Ипполитом, как-то мне рассказала такую историю.

Стоит она с батюшкой беседует, а он как обычно в таком полинялом подрясничке с заплатками. Добрый дедушка. Тут подходят три таких представительных мужчины и говорят: «Монах… Как нам найти архимандрита Ипполита?» А он говорит: «Сейчас я его найду». Разворачивается и уходит.

Стоим, ждем. Смотрим, идет архимандрит Ипполит. Надел клобук, надел монашеское свое одеяние. Они, когда его увидели, на колени упали и стали просить прощения. Остались, побеседовали с батюшкой.

А на следующий день она спросила у батюшки, почему он так сделал. «А они хотели видеть архимандрита. Вот он к ним и пришел. Просто поп их не устроил бы».

Она еще рассказывала и про такой случай. Там много пьяниц было, они просили денег. Он всем давал деньги, жалел их. И подошел один пьяница и говорит: «Батюшка, займи денег. Дай денег. Да у меня жена болеет, я хочу поехать домой». Он говорит: «Не обманывай. Я денег тебе дам, но ты езжай. У тебя жена очень больная. У тебя жена при смерти. Езжай, чтобы ты ее застал». Дал ему денег, и тот ушел. Через какое-то время он вернулся, пал в ноги к батюшке и говорит: «Спасибо Вам. Я приехал, у меня жена умерла. Я с ней успел проститься».

Клевета на работе

Фатима

Я работала ревизором в контрольном управлении во Владикавказе. И в 2002 году, когда поехала в Рыльск, услышала про батюшку Ипполита.

Вышла я из отпуска, вернулась на работу, и вызывает меня руководитель: «Вы вымогали большие суммы денег и здесь больше работать не будете. Отрабатывайте две недели и “до свидания”». Я пыталась объяснить, что это клевета, но больше верили тому, кто все это сказал.

Вскоре я встретила Григория Пенкновича из Рыльска и поделилась с ним своим горем. Он посоветовал мне мысленно «пожаловаться» отцу Ипполиту. Вечером я наревелась дома перед фотографией батюшки Ипполита, как будто маме своей, даже больше, все ему рассказала.

А на следующий день события начали очень быстро развиваться. Вызвал меня тот же самый руководитель и отправил на месяц на ревизию в одну организацию. А как я с проверки вернулась — мою клеветницу уже отстранили.

Я там до сих пор работаю. Но интересно дальше было, что батюшка Ипполит и моего руководителя привел в Рыльск. Они познакомились с иноком Григорием, и он туда ее привез. И это время еще когда батюшка Ипполит живой был. Это был сентябрь-октябрь 2002 года. Она с иконой Николая Угодника даже с крестным ходом шла по Рыльским улицам. Царство ей Небесное, она от онкологии скончалась. Зла не держу. Прости нас, Господи, мы все не святые.

Фаворский свет от старца

Людмила Дмитриевна Туршук

Отца Ипполита я видела один раз, но это запомнилось на всю жизнь и очень изменило меня духовно. До поездки в Рыльск я была обычной мирской девушкой, хотя и считала себя православной. Иногда заходила в храм. Мало что знала о духовной жизни. Духовную литературу не читала. Одна моя знакомая, психически больная женщина, стала мне постоянно звонить и настойчиво требовать, чтобы я поехала к отцу Ипполиту. Я спросила в церкви у священника, что мне делать, чтобы эта знакомая оставила меня в покое. Он мне посоветовал поехать в Рыльск. Так я впервые отправилась в паломническую поездку. Это случилось в начале июня 2001 года.

Признаюсь честно, об отце Ипполите ничего высокого я не думала, скорее наоборот, считала его шарлатаном. Когда, приехав в Рыльск, я впервые увидела отца Ипполита, меня удивило то, с какой любовью он смотрел на всех. Проходя мимо меня, он так ласково и радостно посмотрел, как будто мы старые знакомые, которые давно не виделись и вот, наконец, встретились. Это меня очень поразило. Сердце мое дрогнуло. В очереди на беседу с батюшкой я была одна из последних, поэтому решила, что успею сходить на источник набрать воды. Пока я ходила, очередь моя прошла. Как-то я уговорила меня пропустить. Взволнованная из-за этой суматохи, я вошла к отцу Ипполиту.

Батюшка сидел на стульчике. При виде меня, он поднялся и посмотрел мне в глаза. Ничего не говоря, мы стояли и смотрели друг на друга. В его глазах было столько любви. Я почувствовала, что успокаиваюсь, и меня наполняет какая-то неизъяснимая радость. Мне не казалось странным, что мы так стоим и смотрим друг на друга. Постепенно все пространство начал заполнять яркий ослепительно белый свет. Я подумала, что это в окно откуда-то сверху светит солнце, но окна не увидела. Свет не резал глаза, как обычно бывает с солнечным светом, хотя он был намного ярче солнечного.

Свет усиливался и становился все ярче и ярче. Сначала я видела только лицо отца Ипполита, потом только его глаза, а потом ничего кроме света. Мне было так радостно и хорошо, как никогда. Душу переполняла любовь и радость. Не знаю, сколько времени это продолжалось, потому что мне казалось, что времени не существует, и вообще ничего нет, кроме этого все наполняющего света и неизъяснимой радости и любви. Моя душа купалась в этом свете, словно качалась на его волнах. Мне хотелось, чтобы это продолжалось вечно, но свет начал постепенно угасать, как в театре или в кинотеатре постепенно гаснут лампы. Все отчетливее становился виден отец Ипполит. Он сел на стул, предложил сесть мне и спросил, какие у меня вопросы к нему. После пережитого я была не в силах прийти в себя, не могла сразу вспомнить, что же я хотела спросить. То, что только что был этот дивный свет, меня нисколько не удивляло, и вопроса о том, что это такое было, у меня почему-то не возникало.

Я задала ему вопрос, с которым приехала к нему. Батюшка ответил. Я поняла, что надо уходить, но не хотелось. Я вышла на улицу. Было прохладно, все ходили в куртках или в теплых кофтах, но мне было так тепло, что, сняв куртку и оставшись в одном платье с коротким рукавом, я не ощущала холода. Душу мою переполняла радость и любовь.

Я не ощущала веса своего тела, мне казалось, что стоит оттолкнуться от земли, и я полечу. По приезде домой в Белгород это состояние сохранялось у меня еще три дня, а потом из-за мирской суеты оно стало постепенно уходить. Первое время после поездки я не могла смотреть телевизор и слушать радио, от этого мне становилось нехорошо на душе, радость уходила. Мне хотелось читать духовную литературу. Моя душа почувствовала духовный голод, я читала, а мне хотелось еще больше читать. Я стала чаще ходить в храм, ездить в паломнические поездки. Душа, раз ощутив такую благодать, стала искать ее, и находила успокоение и радость только в Боге. Потом я прочитала свидетельство Мотовилова о преподобном Серафиме Саровском, когда от него исходил свет, и с удивлением обнаружила сходство его описаний с виденным мною светом, который, как я потом поняла, исходил от отца Ипполита. Так я сомневалась в отце Ипполите, а Господь Сам показал и прославил Своего угодника.

О первой встрече с отцом Ипполитом и пророчестве о монашестве

Иеромонах Игнатий

Если человек не может войти с верой, смирением, терпением и другими какими-то добродетелями в свое сердце, то он не встретит Бога, он не найдет святости и не найдет тех людей, о которых сегодня говорим. Тех людей, к которым можно причислить и батюшку отца Ипполита. С Богом обитают святые, и святые — это обычные люди, которые подвигом, смирением и верой соединились с Богом, стали друзьями Божиими. И там, где пребывает Бог, там пребывают и эти люди, и Сам Господь их назвал Своими друзьями. Поэтому сегодня вы все можете встретиться с отцом Ипполитом, ведь не двое и трое собрались во имя Господа, а собралось гораздо большее число людей.

Это не может не радовать нас, рыльских монахов, которые видели очень много чудес, произошедших по молитвам батюшки Ипполита, и видели те толпы людей, которые он собирал из различных уголков нашей страны, даже из ближнего и дальнего зарубежья приезжали к нему люди. И сегодня очень многие другие люди находят отца Ипполита, находят самыми разными путями. Среди вас есть те, кто знал батюшку Ипполита, к кому он постучался в сердце, с кем он поговорил, кого он каким-то образом извлек из этой жизни — из жизни суеты, из жизни греха, из жизни различных страданий, и показал Господа, как Иоанн Предтеча, говоря, что мне теперь должно умаляться, а вам расти во Христе. Есть среди вас и те люди, которые о батюшке ничего не знали и сегодня познакомились с этим старцем.

Мне хочется, чтобы не задерживать долго ваше внимание, рассказать немножко о себе. И этот рассказ не будет неуместен, потому что он очень тесно связан с именем отца Ипполита.

Вот сегодня, когда мы говорим о чудесах, то мы часто желаем видеть какого-то волшебника, что пришел бы старец и смыл бы с нас все наши грехи, все наши переживания, все наши скорби и подарил бы радость без нашего труда, без нашей веры. Но такого не бывает. И отец Ипполит не был таким. К отцу Ипполиту много людей приезжало, но не у всех произошли чудеса. И поэтому, если мы не будем веровать, если мы только будем желать своего, то мы не сможем найти отца Ипполита и здесь, в этой аудитории. Но если мы с верой горячей помолимся, сегодня послушаем то, что здесь говорят о различных свидетельствах, то мы сами можем, даже не побывав в Рыльском монастыре, пообщаться с отцом Ипполитом. И это общение было удивительно.

Вообще, кто такой монах? Монах — это человек, который идет к Богу. Человек, который в каком-то отношении ищет святости. И монастыри изначально были созданы как школы святости. Человек приходил к какому-то древнему старцу и просил его: научи меня святости, научи меня общению с Богом. И старец его вел трудным и тернистым путем, на который способны немногие люди.

Сегодня время стало несколько иное, сегодня мало таких старцев и мало тех людей, которые не просто читают Евангелие, не просто ходят в Церковь ставить свечки, а тех людей, которые живут по Евангелию. И не просто живут по Евангелию, а получают еще благодатные дары за свой подвиг, за свою жизнь.

И вот, уйдя в монастырь, я долго искал таких людей, которые живут по Евангелию. Долгий путь я совершал и читал различные книжки, и в этих книжках изучал путь старцев, и сам себе даже признался, что, наверное, о старцах я узнал очень много.

И вот как-то я заехал в Рыльский монастырь в 1996 году. Мне он не понравился. Он был какой-то суетный, там было очень много людей, не было единения, не было покоя. Было все то, что не нравилось моей душе. И я встретился с батюшкой, отцом Ипполитом.

Этот человек привлек меня своей добротой, ясностью своих глаз. Но Господь мне не открыл еще, кто это стоял передо мной. И когда я уезжал, батюшка Ипполит как бы между прочим сказал: «Ну ничего-ничего, ты приедешь в этот монастырь…» А я ехал с той мыслью, что больше туда вообще никогда не приезжать. И вот через несколько лет, Божиим произволением, указом архиепископа Ювеналия, я попадаю в этот монастырь.

Для меня стояла задача в этом монастыре в первую очередь выжить. Почему выжить? Потому что монах, который уходит в уединение для молитвы, для подвигов, если встречается с мирскими людьми, то это для него смерти подобно, потому что он избрал себе другой путь. А тут много людей, много больных, тех людей, которые лают, хрюкают, которых чуть там не с цепями, как евангельских бесноватых, привозят в монастырь. И приходилось молиться, и приходилось вот именно как-то духовно выживать. Я смотрел на батюшку и видел, что это хороший человек. Но показать старца может только Господь. Как показать? Внутри сердца человеческого.

Каждый из вас, кто знал отца Ипполита, — это тот, кого ему Господь показал и в какой-то степени привязал к нему, к его словам, к его каким-то высказываниям.

Удивительно, что я приехал в монастырь на день великомученицы Варвары, в тот день, когда старец Ипполит почил, и вот два года я проходил эту школу — школу Рыльского монастыря, школу общения с братией. И в день кончины отца Ипполита, когда я пришел в трапезную — а батюшка всегда любил посещать трапезную, он считал, что трапеза — это вторая молитва, что именно за столом освящается душа человека, освящается так же, как и в Церкви, только немножечко поменьше, почему мы читаем жития святых на трапезе, — и перед трапезой в момент пения «Отче наш» я вдруг почувствовал какое-то изменение в своем сердце. Это было интересно и удивительно.

А затем, каким-то непонятным образом, само собой я получил ответ на те многочисленные вопросы, с которыми я подходил к старцу и спрашивал его. А старец мне ничего не говорил, он ничего не отвечал. Потому что иной раз для того, чтобы понять какую-то истину, нужно немного потерпеть, нужно немножко пострадать, нужно немножко помучаться своим христианским подвигом.

И вот это посмертное, можно сказать, посещение отца Ипполита — оно преобразило и мое отношение к нему. Господь явил вот эту его старческую силу через мое сердце. Отец Ипполит общался с братией, общался с людьми, он проявлял невероятную любовь, о которой нельзя было сказать однозначно, потому что ее иной человек замечал только спустя какое-то время. И об этой любви мы стараемся говорить сегодня.

Батюшка Ипполит при своей жизни говорил мне неоднократно: «Отец Игнатий, ты будешь проповедовать, будешь говорить людям». А в то время, когда он это говорил, для меня было величайшим трудом это занятие, и я смущался, я избегал всячески этого. Но после смерти отца Ипполита пришлось многим паломникам рассказывать об отце Ипполите: тем, кто его не знал, и в какой-то степени приводить людей ко Христу. И вот сегодня тоже приходится говорить некоторые слова о батюшке Ипполите.

И поэтому упокой, Господи, душу усопшего раба твоего отца Ипполита и святыми молитвами помилуй всех нас, грешных. И каждый из нас, если действительно искренна его молитва, встретится с батюшкой здесь, и эта встреча осияет человека радостью, теплотой и той широтой, которую дает Господь Иисус Христос. И человек может сказать пасхальное приветствие: Христос воскресе! Воистину воскресе!

Свет от старца

Реутов Владимир Алексеевич

В 2000 году на праздник Веры, Надежды и Любови и матери их Софии мы с моей супругой Реутовой Ириной Васильевной, по милости Божией, были у батюшки Ипполита первый раз. Это были первые шаги наши к вере.

Когда мы подходили к батюшке и с ним разговаривали, мне он запомнился очень добрым, со светлым лицом. Он очень тепло нас принял. Но самое интересное я узнал когда, спустя некоторое время, в разговоре с женой мы обсуждали нашу поездку и делились впечатлениями. Она мне сказала, что батюшка ей запомнился следующим образом. Он весь светился и был одет в светлую одежду, словно на портрете преподобного батюшки Серафима. Этот портрет стоял тогда в храме, на подоконнике, с правой стороны. Я ей тогда еще возразил, что батюшка Ипполит был в темной одежде, но она со мной не согласилась и утверждала, что видела его светлым.

Вот так Господь открывает нам, грешным, своих угодников.

Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного.

Исцеление военного после походов к бабкам

Корнаушко Александр Иванович

О батюшке я узнал от своего сослуживца Николаенко Александра. Он какой-то период проживал монастыре и рассказал мне о чудесах, происходивших с паломниками монастыря после общения с батюшкой.

В то время, 1999–2000 годах, я был человеком неверующим и пользовался услугами «бабок». Так как я служил военным, в один из дней проходил проверку по сдаче физических упражнений, почувствовал себя плохо и потерял сознание. Когда привели меня в чувство, я был объят каким-то непонятным страхом и паникой. В нормальное состояние я так и не вернулся. Со здоровьем становилось все хуже.

Меня направили в военный госпиталь и там поставили серьезный диагноз. Перед госпиталем я посетил знахарку, которая мне сказала, что все серьезно, на врачей не надейся, да и сама не помогла.

Приехав домой, я вспомнил рассказ моего сослуживца о батюшке Ипполите, и мы с женой решили срочно ехать в Рыльский монастырь, к батюшке.

В первую поездку мы с ним не встретились, так как он был очень занят.

На вторую поездку, побыв на службе в храме, мы с множеством народа ожидали приема у Батюшки для беседы с каждым по отдельности.

Я был близок к своей цели, но послушник всем объявил, что батюшка будет принимать в первую очередь паломников, прибывших на автобусах. Народ стал расходиться, уступая место паломникам из автобусов. Я подошел к послушнику и попросил его пустить меня к Батюшке, сославшись на мою болезнь (так как стоять в очереди было невыносимо от необъяснимой боли). По внешним признакам послушник посчитал меня здоровым (мне на тот момент было 30 лет) и не пустил. Выйдя из храма, я сел на скамейку с женой, думая, что делать.

Через некоторое время выходит тот самый послушник, подходит ко мне и говорит: «Иди, тебя зовет батюшка». Я с радостью побежал, но на подходе, меня невидимая сила выгнула в сторону спины, и выпрямился я уже с ревом. Подойдя к Батюшке, я не переставал рыдать. Он спросил: «Давно это с тобой?» и что-то еще, я точно не помню. Дал икону Николая Угодника и благословил нас с женой просить его о помощи.

Сели в машину и поехали домой. Я продолжал реветь от Рыльска до Коренева, это примерно 30 км. Затем, проведя в госпиталях не один день, исследования показали, что никаких серьезных заболеваний нет. Меня выписали, оставили служить. Впоследствии мы часто посещали Рыльский монастырь. Дослужил, ушел на пенсию.

В данный момент служу в Гончаровском храме алтарником.

Исцеление глаз ребенку

Бобунова В.А.

Наш сын Дмитрий страдал глазной болезнью. В четыре года зрение у него было +2,5. Приехали к отцу Ипполиту со своей проблемой, когда подошла очередь, рассказали батюшке. Он пошел в алтарь, долго молился, потом пришел, встряхнул его, сказал — снять очки, не одевать, ездить по святым источникам, промывать глаза святой водой, сначала поехать к Митрофану Воронежскому и Тихону Задонскому. Это было в 1999 г. в июне, в том же году поехали в санаторий, в октябре, проверили зрение, оно было 100 %. С того времени и по сей день у сына зрение 100 %.

Служил в Кремлевском полку, там, сами понимаете, какая медкомисиия. Сыну 25 лет.

Исцеление рака груди

Реутова Ирина Васильевна

Этот случай произошел в 2000 году. Моей маме поставили диагноз в Курском онкодиспансере: киста молочной железы большого размера, и мы приехали к батюшке Ипполиту за благословением на дальнейшее лечение. Батюшка благословил и сказал маме, что врачи тоже от Бога. Мы уехали. Когда ей в больнице взяли пункцию из груди, содержимое кисты было 20,0 — это 20 гр и сказали, что она все равно наполнится и ее надо удалять. Но когда приехали повторно к врачу, то маме сказали, что кисты нет, и в операции она не нуждается.

Потом мы еще раз приезжали к батюшке Ипполиту, поблагодарили его и рассказали, что у мамы все хорошо. Спасибо батюшке Ипполиту!

«Спас ребенка от аборта»

Воспоминания супругов Инала и Мадины

В тот период, когда назрело решение из Осетии поехать в Рыльский монастырь к отцу Ипполиту, я работал оперативником в полиции. У супруги были большие проблемы с кожей — нейродермит по всему телу. Я куда ее только не возил: от врачей до экстрасенсов по всей стране, чтобы вылечить.

А над нами в подъезде жил Алан Хамицаев. Его мама жалела мою жену, помогала ей, пока она пыталась лечиться. Мы дружили. Она и говорит: «Мой сын был в Рыльске, там старец отец Ипполит, поезжайте к батюшке в монастырь». Мы сели и поехали. Это было начало августа 2001 года.

Мы не ходили в храм, не были воцерковленными, что такое монастырь, тоже не представляли. Вскоре мы попали на молебен о недужных. Я считал, что мне это не нужно, но меня с женой вместе тоже отправили в храм.

Мы потом были еще на этих молебнах, и видели там многое. При мне одна женщина кричала басом: не подходи, святой Ипполит! Кричала прямо вот таким голосом. Кто-то там квакал, кто-то кукарекал.

Когда мы попали к батюшке, он сразу благословил нам остаться, не уезжать. В то время жена была уже беременна, но мы этого не знали. Так и продержал нас отец Ипполит в монастыре до той поры, пока жена не родила. Дома ее бы лечили гормональными уколами от нейродермита, заставили бы сделать аборт.

Батюшка уже духом знал, что жена ждет Таню — нашу старшую дочь. Его врач, все звали ее «мамаша», делала жене массажи, а батюшка ей: «Ну ты аккуратнее, мамаша, аккуратней!» Она заметила, что в животе что-то: опухоль, говорит, наверное. И на лугу, на послушании стали говорить жене, что у нее живот растет, чтобы не перетруждалась, а у нее так чесалась кожа, что она и думать об этом не могла. Там и узнали, что беременна, и в Курске дочь родилась 4 декабря 2001 года. В монастыре я много физически работал, на руках мозоли были. Зимой нужно было осушить болото, копал по яме размером со стол и глубиной 3–4 метра, до воды, при –14 градусах. Летом косил много. Наркоманы не выдерживали такой нагрузки физической, которые должны были со мной работать, убегали, прятались от меня.

Жене батюшка вылечил нейродермит мазью из кожуры орехов, серы и сливочного масла. Мазь была черная, жена отказывалась мазаться.

Батюшка снял нам квартиру в Рыльске, она топилась дровами, я возил их из леса каждый день.

Вечером возле батюшкиной кельи собиралось много людей. Спрашивали у него разные вещи, даже продать квартиру или не продать. Он тогда отвечал: «Я что, гадалка вам что ли какая?» Эти люди не хотели идти в храм, а стояли у батюшкиной кельи.

Вскоре после рождения дочери батюшка благословил возвращаться домой. Всего мы прожили в монастыре около семи месяцев. Уезжали вдвоем, вернулись втроем.

Сестра жены взяла одеяльце — а в нем ребенок. «Это чей?» — «Наш». Все были поражены. Сначала не верили, думали, что мы там типа как в секте кого-то удочерили.

Когда ребенку было три месяца, я еще раз поехал в Рыльск. Меня поселили к отцу Иоакиму. Тогда я возил батюшку на машине, в Курск, по скитам разным. Он всегда шутил, пел песни, рассказывал стихи, — все это с шутками, с духовной подоплекой.

В то время приехал из Беслана мой соотечественник Зелим Хусонов. У него после несчастья, когда дочка попала в Беслане в теракт и потеряла глаз, случилась болезнь. Это была онкология на третьей или четвертой стадии. Его поселили одного под колокольню: там была келья, в ней железная кровать, стол, стул, кружка и икона на стене. Ну и колокол звонил совсем рядом. А через неделю Зелим уже кирпичи нам помогал кидать. Исцелился. Вот так.

Один раз я был в Рыльске после смерти батюшки. Весь на нервах приехал. Только зашел в арку монастырскую — и тишина на душе. Тяжесть, нервоз — все ушло. Сразу на могилку и заснул — вот как на мягком диване.

Он все складывал в свое сердце

Воспоминания отца Ипполита-младшего

Во многом причиной доброго миссионерства отца Ипполита был именно молебен о недужных. Если подумать, люди, проходя у своего дома, идя на работу или гуляя, увидев храм, в лучшем случае перекрестятся и вспомнят о Боге. Редко кто заходит, чаще забывают о том, что рядом.

К нам они ехали именно на молебен. И все приезжающие обязательно исповедовались, причащались, начинали участвовать в церковной жизни, в Таинствах — вот что служило для них большим подспорьем в их духовном росте. Я видел огромное количество изменившихся людей. На глазах менялась не только их одежда, образ жизни, менялась их вера.

Сначала, приходя на исповедь, они не знали, что сказать. Я не запоминал их специально, но многих батюшка традиционно благословлял приехать на молебен 12 раз. А это и были те три месяца, в которые люди воцерковлялись. Причиной служил повод приезда на молебен, но люди становились церковными. И это очень важно.

Да, это сложный путь. Но это не было заманиванием, а действительно духовным подспорьем. Когда из частного случая в жизни человека развивается такое понимание мощи, помощи Божией, духовной силы.

Болезнь или проблема привлекала человека искать помощи, и он обращался к батюшке. Молебен был лишь видимой частью миссионерского делания отца Ипполита.

То, что по его молитвам происходило в судьбах людей, он просто прикрывал, как ширмой, действием этого молебна.

Я не говорю, что все менялись, но большое количество людей.

Многие священники опасаются без должного духовного опыта совершать такие молебны о недужных. А у отца Ипполита была эта возможность, был опыт, было дерзновение в молитве.

Батюшка был чужд всякой административности, официоза, начальственной сухости. Да, таким было свойство его характера. С присущим ему опытом он словно совмещал, незаметно для себя и других, духовничество и настоятельство, — это была и милость, и помощь Божия.

Все-таки мы знаем о том, что батюшка на Афоне был представителем монастыря какой-то период времени в Кареесе, и какието исполнял другие послушания, связанные с управлением. Так он набирался опыта. И когда приехал сюда, он наверно, уже этот опыт воплощал в жизнь настолько, насколько он это чувствовал, насколько он понимал для себя. Но самое главное, что все равно все получалось в нужном виде и административно. Руководствуясь афонским опытом, братию монастыря он воспитывал, в первую очередь, духовно. И мы все во всех мелочах буквально, в большинстве мелочей советовались с ним. А затем просто действовали, как было нам сказано. Будь то эконом, будь то благочинный, будь то казначей — все равно батюшка был в курсе всего, общался со всеми и давал направление, так что из любой ситуации мы находили тот достойный выход, который был нужен в данной ситуации в тот момент.

В 90-е годы некоторые настоятели монастырей злоупотребляли доверием паломников, прихожан, зачастую приглашая стать насельниками обители неготовых к этому людей. Но батюшке Ипполиту такой подход не был присущ. Он молился за приходящих, чтобы Господь открыл им Свой промысел, чтобы они осмысленно могли выбрать свой путь. Он никогда не «давил» на выбор человека, давал сделать осознанный выбор. У него не было шаблонного подхода к разрешению тех или иных жизненных проблем, не было привычки делать огульные выводы.

Например, мне про монашество он ничего не говорил, абсолютно. Он меня благословил жениться.

Я приехал в монастырь с невестой, это все знают. Он меня благословил на брак, даже подарил нам медальончики. А когда я приехал во второй раз, в третий, то моя невеста приезжала ко мне каждую неделю в выходной день, и я жил месяц в обители — все было спокойно. Потом я задержался в обители еще на два-три месяца, и все стали понимать, что что-то не то. Эпопея долгая была, потому что и родственники были против женитьбы, многие говорили: «Да потом, давай доучись» или «женись, это же внуки», и так далее. А мои родители вообще приехали проверять, правда ли он разрешил нам жениться. И при мне батюшка говорит моей маме: «Да, конечно, конечно». Она говорит: «Да мы не успеваем!» Он говорит: «Да картошки поджарить и самогон поставить, и вся свадьба», — я как сейчас помню. А когда потом я вдруг остался в монастыре, даже стал иноком, монахом, то меня спрашивали: как же так, было ведь благословение на брак? Ну, во-первых, он не сказал конкретно на ком мне жениться, — это я себе делал выводы. Есть образное выражение: уневестить душу свою Христу.

Как бы я ни размышлял на эту тему, но слово о монашестве не звучало в самом начале встречи в отношении меня ни разу. И даже потом несколько раз батюшка меня отправлял из монастыря в мужской скит в Боброво.

Там был отец Павлин, был там еще Роман, сейчас священник в Дивеево. Скит только начинался, и мы втроем приехали: два послушника и иеромонах. А там храм был Покрова. И как раз подходило время к престолу, мы убирали, потому что там не было ни окон, ничего. К нам каждый день из монастыря приезжала машина, привозила людей, что могли помочь, и питание какое-то хоть чтобы было, потому что не было абсолютно условий.

И он мне говорил, например, такую фразу:

«Ну что, отец, ну наверно, пора тебе домой ехать уже, учиться надо, все о тебе спрашивают», — потому что приезжали ближайшие родственники регулярно и так далее. На него смотрю молча, слезы наворачиваются:

«Ну можно хоть до престола побуду?» Он засмеялся, заулыбался, говорит: «Хорошо». Я остался до престола, и он эту тему не поднимал. Потом даже подарил мне молитвослов, потом четки. Еще подрясника у меня не было. А потом уже мне подрясник выдали, это где-то зимой в том же году.

Уже зима была, я в подряснике, у меня такая борода огромная. И вдруг он мне опять говорит: «Ну что, ладно, езжай домой». А я уже участвую полностью в жизни монастыря, уже на мне послушания, хотя я еще и в скиту жил, но и в монастыре что-то на хоздворе. Я весь киплю… Во второй раз проверял, наверно, мое собственное желание.

Вот тогда мне еще хуже стало, тогда я в ступор впал. Когда прожил там пару-тройку месяцев, это одно, а тут уже больше, чем полгода… Он сначала говорит мне: «А то все за тебя волнуются, переживают». И кое-кто из братии говорил: доучись, да зачем тебе это нужно — быть священником мирским, тебе нужно монашество, — и так далее, переживали за меня, волновались. Вот такой я был «сын полка» в монастыре. Когда я пришел, все были старше меня гораздо, и все так переживали посвоему.

Я тогда правда реально заплакал, слеза потекла, и говорю: «А что я Вам плохого сделал?» — единственное то, что я мог сказать. У меня во рту пересохло. И он заулыбался, меня прям так обнял, и пошли мы с ним в келью. Больше ничего не сказал. Он меня в келье накормил и больше этот вопрос никогда не поднимал.

Когда я был уже духовно готов, случился мой постриг. Это тоже было на Покров, отца Ювеналия, тогда еще Николая, Владыка благословил постричь и рукоположить. А я из скита в очередной раз приезжаю, на следующий день 15 октября. Владыка уже уехал, а батюшка мне говорит: «Ну что, ты собираешься постригаться?» — неожиданно. Я не считал себя достойным, а батюшка это видел. Я говорю:

«Ну, как благословите» — «Ну, давай иди на склад, там Николай выбирает», — и я пошел на склад за одеянием для пострига, а мне там ничего не подходит. Тогда батюшка взял с собой меня, дал свой клобук, свою рясу.

В этот период были перемены какие-то в монастыре, Владыка был у нас дня три. И вдруг батюшка зовет, и мы заходим с отцом Иулианом покойным к Владыке. И нас постригли. Я выхожу в клобуке, в рясе, братия смотрит в окно, никто даже не узнал меня в этот момент, и не знал, что это произошло.

Поэтому нельзя обобщать, что батюшка всем велел постригаться.

К сожалению, у нас есть случаи, мы все знаем, в современном монашестве, что многие создают семьи, уходят из монастыря. Каждый в частном своем порядке для себя может и делает какие-то выводы и факты. Поэтому я считаю, что это было сказано не всем.

Мы же многие вещи читаем в Евангелии, которые написаны аллегорически, точно также и батюшка мог по-разному говорить, и надо знать его многогранность и понимать, что он имел в виду в частном конкретном порядке.

Когда меня спрашивают, как относился я к батюшке и он ко мне, то в первую очередь, конечно, вспоминается его любовь в отношении ко всем. Как бы это ни банально, это то, что в жизни редко встретишь. Здесь мы увидели любовь в полной степени, и поэтому мы об этом говорим и повторяемся, наверное, часто. Но пока этого не почувствуешь, это не поймешь.

Я всегда говорил, что я самый счастливый человек, потому что у меня два отца: один родил, другой воспитал. В свои двадцать лет, придя в монастырь, я в целом был уже сформирован, но духовно воспитывался благодаря батюшке. «Отец» в полном смысле — так могу по отношению к себе назвать батюшку Ипполита. Это и забота, и пример, и поступки. Можно говорить о его достоинствах, о других качествах. Я же в это слово вложил все.

Если говорить о том, как батюшка воспитывал, то, конечно, в первую очередь — своим примером. Он был тем образом монашества, который впитал в себя все пройденные в жизни школы: Глинскую пустынь, ПсковоПечерский монастырь, Афон. Батюшка воспитывал и своим примером отношения к людям и Богу.

Примечательно, что в частных беседах он ненавязчиво делал какие-то замечания, которые не были осуждающими, но направляющими. И если ты хотел услышать, то слышал.

Как-то идем по монастырю в трапезную после службы в храме. А у нас всегда в монастыре бегают, играют дети приезжающих людей. И такой добродушный, любвеобильный батюшка вдруг строго поворачивается:

«Где дети, там нет монастыря». Ты думаешь, отчего это он так?

Но с возрастом приходит понимание, что когда мир приходит в монастырь, то это отчасти соблазн.

Были и другие моменты, которые казались спорными. И были вот такие неоднозначные, с мудростью, пусть и полушутливо сказанные фразы. Если не пропускать это сквозь уши, то в тебе это останется, и это тоже можно назвать воспитанием.

Я считаю, что благодаря этим фразам во мне закалялось решение стать монахом. Мудростью, простотой, примером батюшки. Хотя и не было каких-то глобальных наставлений. Вот как-то сидим с ним, разговариваем вечером, я уже был благочинным — и вдруг он спрашивает: «Служба идет?» Спрашивает, хотя столько лет монастырю, и каждый день служба. Я говорю: «Ну, конечно, каждый день, на протяжении многих лет уже». А он: «Ну, читаем каждый день, и то хорошо». Такие незначительные фразы имеют большое значение в конкретный момент для конкретного человека.

К сожалению, были моменты, когда батюшка даже гневался. Редко, очень редко, но за семь лет с ним рядом, было и такое. Потому что он все слагал в свое сердце. Он все терпел: наши выходки, похождения, сложное отношение к себе, к монастырю и полиции, и администрации, и тех людей, которым он давал шанс.

Ощущение близости Бога

Воспоминания инока Георгия

Впервые я увидел батюшку Ипполита в 1997 году, в июле. Я приехал в Рыльск по рекомендации прихожан и клира Покровского храма. После моего крещения я проходил на приходе такую «жизненную» катехизацию, и мне посоветовали к нему съездить. Я тогда впервые услышал слова «прозорливый старец» и решил поехать. Тем более, у меня были какие-то проблемы свои личные, а мне сказали, что я могу с его помощью их разрешать. И я поехал.

Приехал в начале июля, расположился там, а на следующий день на службе я к нему подошел. Это и была первая встреча. Дальше я с ним регулярно виделся, месяц там пробыл, потом вернулся в Осетию. Как раз был день рождения у меня, я приехал в конце августа домой. Потом прошло какое-то время, устроился на работу, работал. Но через год все-таки опять туда поехал в Рыльск, уже с желанием там остаться возле старца.

Почему захотел остаться возле батюшки?

Я его когда первый раз увидел, я с ним поговорил: «Так и так, — говорю, — отец Ипполит, вот я такой-сякой, я приехал к Вам, у меня такие-то есть проблемы». Он сказал: «Ну молодец, хорошо, Богу помолимся». А уже утром я его перехватил по дороге в храм, это был второй раз. Опять немножко побеседовал, и на следующее утро он мне уже говорит: «А вот знаешь, отец, мы из тебя будем делать монаха».

Интересно, что на эти слова противления у меня не возникло. Потому что еще в первые два-три дня мне рассказали о монастырях, о монашестве, и у меня это какой-то интерес вызвало. Даже кто-то мне сказал из соседей по келье: вот ты точно монахом будешь!

«Ну, батюшка, Вам виднее», — говорю. — «Ну, оставайся пока у нас».

Я месяц там пожил, подходил к нему регулярно, и вот потихоньку-потихоньку он меня начал к этой мысли подготавливать. Я говорю: «Ну, батюшка, монахом — пока не знаю, но священником я, наверное, хотел бы быть». «Ну хорошо, — говорит. — Вот у нас есть семинария, если хочешь, мы тебя туда отправим». Вот и вся реакция.

Уже при первом нашем разговоре я почувствовал такое явное действие благодати. Он сказал: «Ну, Богу помолимся», — и было такое чувство, что сейчас он куда-то зайдет, там за ширмочку, и с Богом непосредственно поговорит, и будет мне счастье. Вот такую близость к Богу человека я никогда не чувствовал. Я даже не знал, что так может быть. Потому что в этот момент его доброта была такая, что я даже от родных и близких одной тысячной части такой доброты не видал. Вот это самое благодатное чувство.

Этот человек — сразу видно, что как будто с ним Господь прям рядом, ощущение этой близости Бога.

Начало моей монашеской жизни было очень простым. Я приехал, сказали: оставайся, будешь ходить в храм, молиться, петь научишься, будешь нести какие-то послушания трудовые. Так и прожил полтора года. Очень быстро, буквально за несколько месяцев уже — наверное, по батюшкиной молитве, по благодати, — легко устав выучил, песнопения освоил, стало получаться петь на клиросе, через какое-то время уже мог провести службу один. Все это произошло быстро.

Ходил на послушания, какие давали. В один момент перешел на послушание просфорника, и так до самого отъезда, полтора года, пока мы не уехали в Осетию. Потом мы вернулись в Беслан основывать монастырь, конечно, с благословения батюшки, хотя я не хотел разлучаться со старцем.

Первым о том, что батюшка Ипполит благословил в Осетии монастырь, мне сказал Григорий Пенкнович, и спросил: «А ты хотел бы туда, если что?» Я говорю: «Как Бог даст». После того, как я пожил на Афоне, узнал греческую традицию, у меня сложилось понимание, что отец Ипполит — уникальный старец. В нем — уникальный синтез афонского и русского старчества. То есть отец Ипполит стал афонским старцем, но при этом и русским остался. Такого сочетания больше, может быть, не существует.

В каком плане афонский? — Он был исихаст, он постиг искусство молитвы на Афоне.

Я это понял, когда сталкивался с подобными старцами афонскими, такого же духа. Этот дух трудно словами описать, но он чувствуется. Тем более в сравнении все познается. Господь сподобил, и здесь наших некоторых российских старцев видел, знал, общался немножко, приезжал, спрашивал о чем-то — такого духа я у них не видел. У них есть одно общее, да: вот русский дух, русское старчество. А у отца Ипполита он был особенный. Поэтому, думаю, что может такого уже и не будет, учитывая состояние на Афоне сейчас какое. Но это моя личная точка зрения: кому-то понравится, кому-то нет.

На Афоне я познакомился с отцом Паисием, иеродиаконом, который знал и помнит отца Ипполита.

Я мало знаю об уходе старца из этой жизни. Я находился в пекарне, только и бегал с послушания из пекарни на послушание в храм. У корпуса батюшки стояла толпа, чувствовалось напряжение.

Опять-таки, не знаю — кто-то согласится, не согласится, но батюшка обладал даром брать на себя грехи, чужие грехи, и с такими грехами он долго не мог тянуть. Потому что, во-первых, грехи тяжелые людские, и их очень много было.

Смерть его была для меня неожиданной, хотя теперь кажется вполне логичной: не мог он тянуть долго такой тяжелый груз.

Тогда мне казалось, что он еще лет десять проживет. Моментами какая-то физическая мощь даже чувствовалась, многие об этом говорят.

Есть старцы, скажем, девяноста лет — они последние 10–15 лет своей жизни тянут под капельницами постоянными, врачами, операциями. А он здоровый человек был, ничего не предвещало, ходил. Ходил на очень большие расстояния куда-то, на источники, еще дальше.

После ухода старца я не чувствовал должного монашеского устроения в Рыльской обители. Это не было виной батюшки, и я вспоминал его слова: «Ну, оставайся пока».

Я вернулся в Осетию, потом все же обратно в Рыльск, где и родилось желание пожить на Афоне. Духовника у меня не было, я попал к старцу Власию, он отнесся к этому с пониманием, благословил. Я очень хотел жить так, как должны жить истинные монахи.

Отец Ипполит был мистик, это чувствовалось с ним рядом. Он не давал какихто особых благословений, поучений, но глядя на него ты понимал, что этот человек святой.

Вот, например, афонские старцы, допустим, старец Ефрем Катунакский — достаточно даже на его фотографию посмотреть, и видишь, что это святой человек уже тогда, на тот период, когда эта фотография была снята. Вместе с тем есть другие авторитетные старцы, о которых не скажешь, что он святой еще. Ну, праведник, да, святой жизни.

И отец Ипполит все-таки святой, поэтому он был сосуд благодати особой. Многие вещи так просто трудно вообще словами выразить. Такое ощущение, что человек пребывает в каком-то мистическом пространстве, а ты даже если хочешь как-то к этому прикоснуться — просто не можешь, ты вообще не способен, и он тебе даже словами это передать не может, что-то знает наперед такое, что трудно представить. Вот это особый дух такой.

Я читал жития святых многих старцев, тоже что-то подобное читал из жития иеросхимонаха Михаила (Питкевича), тоже о нем говорят, что по нему было видно, что он в ином мире уже живет и созерцает. То же самое отец Ипполит.

Хотелось бы, чтобы такой человек жил еще, но тем не менее, мы чувствуем его духовное присутствие, конечно.

Мне просто посчастливилось на Афоне найти людей духовных, я думаю, считаю, что пока они живут, хорошо бы с ними рядом находиться, чтобы иногда окормляться у них, пребывать рядом. Есть носители такого же духа, как у отца Ипполита. Этот афонский дух в другом месте я не мог найти. Поэтому пока они живы, хочется там что-то от них перенять. По их молитвам ходить в послушании, чему-то научиться.

Если рассказывать о связи батюшки с Осетией, то можно отметить еще несколько моментов.

Ездить к нему массово начали году в 1997. У нас народ легкий на подъем. Если он слышит, что где-то что-то дают — он готов туда ехать. У нас «челноков» всегда много было в Осетии.

Вот и про отца Ипполита услышали тоже все, многие даже долго не собирались. Я-то еще в 1997 году туда попал, тогда только начинали люди ездить. В году приезжало за лето человек 20–30. Я когда был в 1997 году, то половина из них были одни и те же, которые каждое лето приезжали. Там была такая Татьяна юрист, у нее сын Дима. Я там с ними встретился, она там каждое лето «зависала» по три месяца. Она сначала приехала туда — она же юрист, кабинетный человек, а тут отец Ипполит ей: «Иди на коровник». У нее неделю была какая-то страшная борьба, но потом вдруг что-то произошло, она так втянулась, что уже уезжать не хотела. Впоследствии она поддалась искушению: один паренек ее убедил, что батюшка колдун, и все несчастья с родней у нее из-за него.

А в 1998 году на послушания отец Досифей собирал чуть ли не триста человек паломников. Одних постоянно живущих осетин было около 50 в монастыре. Там прописывались люди, оставляли паспорта.

Поговаривали, что батюшка особо любит осетин. Наверное, так и было. Такой человек не мог не понимать, что в таком количестве едут люди за тридевять земель, когда свои же рыльские и знать его не знают. Даже не знают, кто это. Вспоминается поговорка «нет пророка в своем отечестве». Сам факт того, что люди в таком количестве ездили — это о чем-то говорит. Для него же это наверняка было признаком того, что, что Господь призвал его творить молитву за этот маленький народ. С этим я согласен.

Не согласен я с тем, что батюшка нарочно позволял осетинам относиться к себе потребительски. Потребительское отношение к старцам вообще свойственно людям. Как с отцом Николаем на Талабском острове, с другими. Какое отношение: «Батюшка, дай, батюшка, помоги, батюшка, дай!»

Батюшка может дать то, на что есть воля Божия. Единственное, что все-таки у отца Ипполита была очень сильная молитва, которая могла даже умилостивить Бога так, что Промысл его извлекал их глубин души грешников. Допустим, он мог вымолить то, что изначально Господу даже неугодно. У него было большое дерзновение в этой молитве. Афонские дары такие у него были.

Живя на Афоне, я не раз испытал на себе молитвенную силу таких старцев. Современный старец Гавриил тоже обладает этим даром: нет сомнения, если он помолится — по Божией милости, просьба исполнился. Единственно, что просителей много, и надо, чтобы он усердно помолился, как-то сосредоточенно.

У нас один послушник есть на Афоне, он регулярно к нему ездил и постоянно про свою больную маму говорил. В один момент старец просто взмолился, и мама выздоровела. Причем инсульт был у нее, парализация, она могла умереть. А сейчас выздоровела, и еще и ходит, двигается, работает. У меня однажды тоже были неприятности, а когда батюшка помолился, все разрешилось.

Святые люди, они все отвлекают наше внимание от своей молитвы. Он мне сказал:

«Надо вам молебен мученику Мине служить в этой ситуации, я тоже помолюсь, чтобы разрешилось, но вот отслужите молебен». В итоге идет молебен, отслужили все, потом все говорят: «Да мученик Мина, сила большая!..» Да не в этом было дело, его молитва была больше! То же самое отец Ипполит: надо вот 12 молебнов о недужных. А сам молится. А люди все говорят: надо 12, обязательно 12! Вот надо же было запутать следы, отвлечь, чтобы не прославляли за молитвы.

Подсказал, где искать жену

Аслан Тетдоев, федеральный судья г. Владикавказа

В 2002 году в моей жизни наступил период духовного переосмысления. Занимая хорошую должность, я не чувствовал удовлетворения, мне казалось это бесполезным для общества. Да и личная жизнь была неустроена.

В апреле я встретил своего товарища, Алана Хамицаева, и он рассказал мне о старце Ипполите из Свято-Николаевского монастыря в Рыльске. Хотя я считал себя человеком самодостаточным, возникло жгучее желание встретиться с батюшкой. В начале сентября эта идея реализовалась.

Помню мои первые впечатления о монастыре, а я никогда монастыри до этого не посещал. Вечер пятницы, огромное количество автобусов, машин с номерами различных регионов российских, ближнего Зарубежья. Честно говоря, я был несколько шокирован таким видением, и особенно когда мне объяснили, что все эти люди пытаются попасть к старцу, то я уже как-то подумал: а как, собственно говоря, тогда я смогу к нему попасть? Но тем не менее какая-то надежда сохранялась, мы остановились неподалеку от монастыря и стали ждать. Ну не просто ждать — мы, конечно, посещали службы, они для меня были удивительные.

В субботу после службы сообщили, что батюшка не выйдет, он болен, и многие паломники уехали. Наступил понедельник, и вдруг он вышел. Увидев его, я остолбенел, так как узнал в нем старца, являвшегоя мне во сне и предупредившего, чтобы я не ходил в горы. Я подошел к старцу, и внутренне смятение улеглось, вопросы как-то выстроились сами. Мы с ним побеседовали. После того как я уже собрался уходить, он меня вдруг, знаете, так окликнул и спрашивает: «Ты не забыл помолиться про своего родственника?» Он мне улыбнулся и сказал: «Иди, отец, мы за него тоже помолимся, поставь свечку». Я это благословение выполнил, прошел в храм, свечки поставил. В тот же день мы уехали.

20 сентября я заступил на дежурство ответственным по прокуратуре Республики Осетия. В шесть часов позвонил дежурный МВД и сообщил, что в Кармадонском ущелье сошел ледник Колка. Уже начали находить первые тела. Я составил донесение в Москву.

И через несколько часов звонит моя сестра и говорит, что не может дозвониться до мужа, а он как раз должен был ехать на день рождения в тот район.

И в этот момент я почему-то вспоминаю — вдруг знаете, как набатом в голове, слова старца: «Мы за него помолимся» — и я чувствую, что с ним все в порядке. Такое ощущение бывает, знаете, как шестое чувство, интуиция, как говорят. Вот и у меня тогда наступило состояние абсолютной уверенности, что все будет хорошо.

Я, помню, пытался сестру успокоить, естественно, трудно это было сделать, она бросила трубку, но я чувствую, что все нормально.

Отдежурив утром, я сменяюсь, и тут мне звонят, что он оказался совершенно в другом населенном пункте нашей республики.

Потом уже, по прошествии некоторых месяцев после этой трагедии выясняется, что он действительно был приглашен на день рождения, действительно собирался туда поехать, но по каким-то обстоятельствам, которые по работе возникли, он задержался. Выехал поздно и подумал, что ехать туда не стоит. И таким образом он остался жив. А ведь и я мог попасть в эти дни в Кармадон.

Я считаю, что старец Ипполит, его святые молитвы, меня и моих родных спасли от такой нелепой гибели. Сход ледника был великой трагедией для Осетии.

Отец Ипполит для меня не столько спаситель жизни, но и наставник. После короткого разговора с ним моя жизнь начала налаживаться, я понял, что нужно трудиться во славу Божию, а не просто прожигать время.

Я задал ему вопрос: конкретно что я могу сделать для моего Отечества, для России. Он мне сказал очень просто: «Вот у вас есть там в Осетии два монастыря — мужской и женский, вот им помогай».

Откровенно скажу, тогда все-таки до конца, наверное, я его не понял, но когда, вернувшись, я на этом поприще стал трудиться и помогать этим монастырям, я понял, что укрепление этих обителей, строительство, возрождение этой духовной жизни — это по сути дела и есть обустройство и укрепление России.

Россия крепка верой, духовностью. Я благодарен Богу, что все-таки мне посчастливилось родиться в народе с православными корнями. И отец Ипполит любил Осетию, уделял нам серьезное внимание.

Батюшка притягателен тем, что может дать современному человеку мир души. Он мог найти подход к министру и к рабочему, к богатому и к бедному. Он мог каждому дать то, в чем он нуждался. Он мог дать мир, мог успокоить, он мог наставить.

Это не было какое-то гипнотическое воздействие, как у экстрасенсов, которые с помощью каких-то своих приемов на пять минут успокоили, а потом кучу проблем оставили после себя у человека. А он давал именно тот путь, по которому человеку нужно идти, необходимо идти, открывал его, показывал, указывал тот путь, в котором человек может максимально себя реализовать. И эти обстоятельства, конечно, этот мир в душе, который он давал этим направлением, — они заставляли людей верить ему.

Все к нему шли, и получали каждый то, что ему нужно было, уносили с собой этот мир в душе, эти наставления, которые, если им следовать, действительно помогали, от многих ошибок уберегали. Многих успехов, как мне рассказывают, удавалось достигать благодаря этим мудрым советам.

Менялась жизнь. И моя личная жизнь изменилась.

Я приближался, так сказать, к возрасту Христа, поэтому, конечно, я заботился об устройстве семьи, подыскивал невесту. Но мои запросы не давали этого сделать. Батюшка просто сказал: «Мы помолимся».

В скором времени я познакомился со своей нынешней супругой Дарьей. Потом выяснилось, что она тоже была у батюшки Ипполита, причем до меня уже имела довольно большой опыт общения с ним.

Это благословение старца и его молитва — они, конечно, помогали нам расположиться друг к другу, ну и преодолеть какие-то сложности, которые стоят перед современным человеком.

Через два месяца нашего знакомства, а может даже и меньше, мы уже обвенчались. На сегодняшний момент у нас уже трое детишек, слава Богу. Две девочки и мальчик, так что все, можно сказать, что вымолены старцем Ипполитом.

Он, кстати, всех наставлял молиться, читать акафист святителю Николаю. Он очень его любил. Это и мой любимый святой. Можно сказать, что старец является подражателем святителя Николая. В этом году мы с семьей отдохнули в Турции, посетили Миры Ликийские — сейчас Демре, по-моему, так называется населенный пункт, где мощи находились, и до сих пор покоится ковчег. В чем феномен святителя Николая, почему его люди любили? Он не мученик, не оставил после себя литературного наследия, богословских трудов или наставлений. Но у него была выдающаяся любовь к людям. Просто любовь к людям, потому что люди приходили и находили то, что им нужно. Самое простое — мир в душе. Кто-то исцелялся от болезни, кто-то находил свою вторую половину, кто-то обретал детей — и решения таких житейских, может быть, проблем. Но знаете, ведь помощь святителя Николая всегда была, он никогда не выпячивал себя, он оказывал ее тайно, как мы знаем из жития.

И таким же был для нас старец Ипполит. Это святитель, это светильник. Тот, который посреди мрака мира, посреди этого шума, грязи являтся светом и указывает путь, по которому нам надлежит идти. Вот он мне задал такой путь несколько лет назад, и идя по нему, я еще ни разу не оступился, потому что батюшка своим примером задавал нравственные ориентиры. Если им следовать, человек может, во-первых, реализовать и достичь всего того, чего от него ждут Господь, общество, семья, государство, и не оступится, наверное, никогда. Поэтому для нас это такой указатель, ориентир нравственный. И для Осетии он тоже задал направление.

Он сказал: «Будет тяжело, но все управится, только молитесь не за столом, а в храме, стройте монастыри и будьте с Россией». Вот такие три условия он назвал.

Сейчас нам очень усиленно Европа навязывает ценности — не знаю, ценностями их ли назвать — когда считается, что для человека является нормальным все то, что не нарушает прав других лиц, хоть на голове стой, главное, никому не мешай. Вот это всетаки не православный подход. Это тот подход, от которого нас как раз-таки старец Ипполит и оберегал. И нас упаси Боже от него. Сейчас мне довелось поездить по Европе и бывать в Соединенных Штатах Америки. Там я увидел, к чему такое отношение приводит. Это растление, это деградация общества, причем даже эта культурная Европа, она, к сожалению, так довольно быстро катится к своей пропасти. Поэтому в этих словах старца Ипполита я вижу как раз таки наставления, как нам этого избежать пути пагубного, который ведет в никуда, к разложению, к деградации.

Благодаря батюшке я обрела смысл жизни

Марина, руководитель фонда «Покров»

Об отце Ипполите я услышала лет тринадцать или четырнадцать назад. Было такое время в Осетии, когда о нем говорили все. Люди, которые приблизились к Церкви, вошли в Церковь, много удивительного интересного и чудесного рассказывали — того, что для обычного мирского человека было чудом. И те, кто искал Бога, искал смысл в этой жизни, путь духовный, путь истинный, те, конечно, услышав о монастыре в Рыльске и что там есть такой какой-то чудесный батюшка, ехали туда.

Я тогда находилась в духовном поиске. Церковь я посещала, но мне хотелось из нее бежать. Милостью Божией, со мной рядом была моя подруга, твердый человек, которая меня направляла. Благодаря ей, не сразу, но с третьей мучительной попытки я отправилась в Рыльск. До этого несколько раз сдавала билеты, подводила людей, с которыми ехала. А в этот раз она у меня дома читала акафист святителю Николаю, пока я отпрашивалась в поездку у мужа. «Я еду в монастырь. Если не поеду, то умру!» — сказала я мужу. Что-то мучило меня изнутри, не давало мне покоя. Хотя была прекрасная семья, чудесная работа. Это были муки духовного поиска.

И эта третья попытка увенчалась успехом. Но на этом борения, свойственные нам, людям образованным, обладающим критическим складом ума, не окончились.

В Рыльске я еще несколько раз останавливала себя от попыток бежать. Увидев очереди к батюшке, я подумала: зачем, зачем я сюда приехала. А потом я увидела отца Ипполита в трапезной: это был очень добрый дедушка. И я сразу захотела его обнять.

Во второй мой приезд я начала входить в церковную жизнь. Отец Ипполит дал ответы на главные вопросы моей жизни. Я словно прикоснулась к духовности.

А в третий приезд началось наше сближение. Он не говорил со мной много, но я могла часто видеть его, слышать его простые речи. Но при этом происходили удивительные вещи. Ты послушался, работал на лугу, и что-то какие-то духовные вещи открывались тебе.

Я выехала из монастыря и поняла: а жизнь-то, она совсем другая! И смысл в ней другой. Не батюшка мне об этом сказал, а именно его молитва и этот дух, эта благодать в монастыре. Ты сам познаешь себя, в первую очередь.

Уезжая, он меня благословил вернуться в следующий раз: «Приезжайте к нам, матушка, приезжайте!» А ведь там не было условий для жизни, не было комфорта, и я не знала, захочу ли я обратно, но душа моя пела, что ей это необходимо: эта радость, этот мир, эта любовь.

И опять прошел год, и опять вернулась. Но пока я не научилась главному, а главное, чему меня учили: молиться, молиться, без молитвы никак, без молитвы никак. Ну, приехала я, один раз открыла этот молитвослов, как открыла, так я его и закрыла. И только в третий раз, когда я послушалась, я поняла, что на самом деле молитва — это главное.

В общении с батюшкой незаметно раскрывалось для нас, кто мы, почему здесь. Гордые души наши находятся в томлении. Если ты это принимаешь уже до конца, то ты принимаешь свою гордыню и все эти пороки, и так далее.

Однажды мы работали на лугу, была зима. Он всегда меня хвалил: «Матушка, вы хорошо работаете, хорошо работаете». После этого должна была быть трапеза у костра, но я не хотела оставаться, было очень холодно, и других непокорных уговорила уйти со мной. Я не понимала, что такое «благословил», почему надо сидеть, если такие нечеловеческие условия. Я говорю: «Нет, батюшка добрый, он не может так благословить, не может такого быть, что-то кто-то не так понял!» И в общем я уговорила таких же как я, своенравных, говорю: «Пойдемте!» — «Нет, не будем».

А на другой день нас благословили сидеть дольше. И тогда я поняла, что такое послушание. Нужно принимать трудности, когда они приходят, иначе потом может быть хуже.

Это было такое прекрасное время, когда по молитвам отца Ипполита Осетия просто оживала, возрождалась духовно. И возникла идея открытия центра.

И моя подруга приезжает, говорит: «Ты знаешь, я была в таком центре, центр православного просвещения и культуры на Кавминводах, тебе такой нужно сделать!» Я говорю:

«Ну, если отец Ипполит благословит».

Я позвонила в Рыльск, трубку взял мой хороший знакомый, Алан. «Алан, ты понимаешь, мне предложили возглавить центр

«Покров». Но я никогда не посмею это сделать, потому что ну кто я такая, по большому счету, я не справлюсь, не справлюсь. Если получится у тебя, подойди, пожалуйста, к отцу Ипполиту, скажи ему».

И не успел Алан рассказать батюшке, как он его опередил: «Как хорошо у вас в Осетии. Монастырь духовный, теперь вот центр открывается…» — «Батюшка, Марина звонит и спрашивает, есть благословение ей руководить центром? — «Да, да».

Я поняла, что значит есть воля Божия, значит, Господь мне даст сил, если есть благословение. Такое было начало, и возник этот центр православного просвещения и культуры. Наталья Федоровна Носова поддержала эту идею, и потом так управилось, что все стало на свои места: и здания, и помещения, и мы работали очень активно и многомного делали. Потом из этого выросла школа. Что можно сказать о батюшке в целом?

Это как говорить о своей маме. Отец Ипполит своей жизнью, своим подвигом служения ближнему, и не щадя себя, не щадя своих сил, таких как мы: гордых, несмиренных, — ставил на дорогу к Богу.

Через таких людей как батюшка мы обретаем смысл жизни.

Наш центр проверял мусульманин, и ознакомившись с программами, он сказал, что здесь нужна школа не начальная, а средняя, чтобы наши воспитанники потом другим могли передавать духовное воспитание.

Воспитывать других — это есть этот огонь, дух отца Ипполита, он передавался, знаете, как цепная реакция.

Центр мы открыли и очень много говорили об отце Ипполите, вспоминали за чашкой чая и вообще в разговорах, и эта любовь к отцу Ипполиту переходила ко всем остальным. И удивительно, что люди, которые его не знали, которые его никогда не видели, его воспринимали так же, как те, которые рядом с ним были, как те, которым он открыл дорогу. Это любовь какая-то была удивительная, и она как-то заражала всех. По его молитвам, собственно говоря, мы живем и что-то делаем.

Если какая-то трудная ситуация, ты молишься Богу, просишь его помощи и прибегаешь к батюшкиному заступлению.

Уходя, он говорил: «Обращайтесь, просите меня, я вам всегда буду помогать». И мы, рыльские его дети, просим его о помощи как родного.

Когда я ездила в Рыльск, батюшка стал меня спрашивать: «А где ваш супруг?» — «Ой, некогда ему, батюшка». И когда уже второй раз я приехала, опять же: «А где ваш супруг?» Я говорю тоже: «Некогда». Третий раз: «А где ваш супруг?» И только в третий раз я поняла, что нужно сказать: «Ему некогда, но я его привезу».

Я воцерковлялась тихо, не давила на супруга. И вот я собиралась в церковь с утра, а он говорит: «Я тоже пойду». Я говорю: «Что ты пойдешь, ты же никогда не ходил?» — «Я пойду, я же вижу, что ты меняешься».

Он почувствовал во мне это действие мирного духа. И он пошел со мной в церковь, и уже незадолго до кончины отца Ипполита мы выехали в Рыльск с ним вместе, буквально на два дня. Батюшка благословил нас причаститься. Хотя мы были с дороги. А потом муж, он чиновник, задал ему важные вопросы, и получил очень интересные ответы, которые ему помогли.

Удивительно, что вот такой короткой встречи достаточно для человека, чтобы он начал понемногу меняться и какие-то вещи добросовестно делать во славу Божию.

После смерти отца Ипполита многие чада начали ездить к отцу Власию в Боровск. Если батюшка Ипполит был добрый, был утешитель, то отец Власий — строгий наставник. Как отец Ипполит любил Осетию, Аланию, как он выбирал места для монастырей, не видя их, но описывая в подробностях, какие они должны быть!

И наш центр нужен людям. Сейчас мы собираемся в нем открыть музей отца Ипполита. Кто-то нам подарил его четки, кто-то передал подрясник, очки. Это дань памяти отцу Ипполиту.

Его смирение, его дух — все это передается людям. Как великие слова Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи» — потому что людей не обманешь, человека же не обманешь никакими словами, им нужен пример. Такой пример смирения, духовности, любви, какой мы видели в отце Ипполите.

Матушка, давай с тобой помолимся

Воспоминания игуменьи Елисаветы

У меня на каком-то этапе были в жизни трудности, я овдовела и впала в духовное, именно духовное уныние. А у меня была подружка такая, просто считаю, что она редкой духовности такая женщина, она была моя знакомая близкая, моя ровесница, пела на клиросе. И я к ней приезжала, мы с ней могли разговаривать часами о Церкви, о святых. А перед этим я сходила в Знаменский монастырь и встретила там монаха. Я не помню, почему мы разговорились, почему я у него стала спрашивать. Батюшка говорит: «А что вы читаете?» Я говорю: «Я монашеское люблю читать». Он говорит: «Наверное, Вас Господь призывает». — «А как же Он меня призывает?» — «Если Ваша душа все время размышляет об этом, о монашеском призвании, и рождается в ней отклик или желание, то это и есть призыв». Я говорю: «Как это узнать, батюшка?» — «Поездить по обителям, может, раз, два съездить. Ну вот сейчас Рыльский монастырь открылся у нас, говорят, там помощь нужна, вы бы туда поехали, что-нибудь бы там могли помочь, и там бы вы как-то в этой атмосфере что-то для себя бы почерпнули».

И у меня что-то внутри зашумело, начало созревать, что надо поехать в этот монастырь. А как туда поехать, надо же оторваться от работы. Приехала к Таисии, своей подружке, разговорилась. Проходит немножечко времени, она говорит: «Слушай, я была в Рыльском монастыре!» И рассказывает мне про батюшку, рассказывает про матушку Херувиму — там у батюшки была старая монашка, схимонахиня матушка Херувима, — как она у нее жила в келейке. В общем, она мне много-много так рассказала, что я про себя подумала: я поеду.

Я собралась, приехала, сидит монах и молчит. Я у него спрашиваю, мы вышли: «Скажите, пожалуйста, как дойти до Рыльского монастыря?» А он мне: так и так. Как его звали, не помню, но у него на тот момент был обет молчания, и мы с ним пошли, он мне как-то жестами показывал: туда пойдем.

Мы пришли в монастырь, я говорю: «А где же я могу найти батюшку Ипполита?» Он мне показал: так и так. Я пошла искать батюшку. Ну а в монастыре днем все заняты на послушании, ни у кого ничего не спросишь. И вдруг сидит — я не увидела, что батюшка старенький, — я увидела, сидит мужчина такой крепкий, сидит на ступеньках. И он говорит: «А кого вы ищете, матушка?» А я говорю: «А я батюшку Ипполита ищу». Он говорит: «Давайте вот сюда сядем, посидим». Там каштанчик, и садимся мы около этого каштанчика. А он мне говорит: «Вы же у нас монашечкой будете в монастыре?» Я говорю: «Да что вы, у вас же мужской монастырь!» А он смеется и говорит: «А у нас филиалы есть». И батюшка так как-то пошутил-пошутил, и вот так он мне говорит: «Ну, матушка, благословляю вас, оставайтесь, у нас побудете, потрудитесь», — и дает мне руку для благословения. А я благословение беру, и вижу, что рука такая большая-большая и гладкая, — почему-то этот момент мне запомнился. И вот я на него посмотрела: вот как-то тут какой-то молодой мне показался, я потом думаю: как мне показалось, что батюшка средних лет? Я же потом увидела, что он старец уже. А в первый раз мое восприятие было другим. Он меня отвел в швейную мастерскую, тогда была матушка Фотиния жива, она заведовала там, шила, и я там тоже починяла одежду. Даже не знаю, почему меня он туда отвел. А швейная мастерская располагалась в покоях владычных.

В Рыльском монастыре тогда все было по-простому. Не было какого-то особого подхода при заселении. В первую ночь я ночевала в небольшой комнате с красивой люстрой и диванчиком. А потом мне батюшка говорит:

«Матушка, подойдите к благочинному, он вам скажет, где вам жить». И вот там была интересная история.

Я работала в проектном институте связи, интеллигенция, а мне говорят: «Идите, вот там домик, там Вам дадут место». Хатка, а я роста достаточно высокого, надо пригнуться, так захожу. А там, знаете, кровати, кровати, кровати, как палата, допустим, человек на десять, может быть, а может, и больше, как больничная палата, только там матрасы лежат, матрасы, матрасы… Я зашла: «Здравствуйте». Они: «Ну, проходи, ты пришла ночевать?» — «Да, меня благословили». — «Ну, вот твоя кроватка». Мне показывают кровать посередине, не у окна, не у стеночки, а посередине. А я смотрю: матрас старыйстарый! «А где можно взять белье?» — у них спрашиваю. Они мне говорят: «А здесь белья не дают». А у меня юбка была длинная, я ее до горла натянула, и значит, нижняя часть юбки была простыней. Получалось, что я лежала как в коконе. Это у меня было постельное белье, и сумка под голову. И у меня такая мысль, думаю: ой, наверное, я тут вшей заведу! А вторая мысль: думаю, да ладно, там выведу потом. Знаете, это вот был такой порыв. Раньше бы я никогда не легла на такой матрас. А туда пришла — и все показалось таким милым, необыкновенным. И я сколько-то прожила там, дней, а потом уехала — и все, я уже была, наверно, монастырская.

Я уехала, я уже себе места не находила, мне уже хотелось ехать обратно. И я взяла отпуск и приехала на месяц, трудилась там месяц на разных послушаниях — и в швейке трудилась, и на огороде, куда посылали. В общем, проходит какое-то время, мне надо уезжать, подхожу к батюшке: «Батюшка, благословите меня, мне пора ехать домой». Он говорит:

«Матушка, Вам надо в монастырь приехать». Я говорю: «Батюшка, меня мама не пустит».

«Да все будет хорошо, ты же не говоришь, что ты завтра монахиней станешь». Я приехала, боюсь, мама строгая. Говорю: «Мам, там монастырь открыли, там помощь очень нужна, я хочу туда поехать помочь, там нужна помощь. И мама моя отвечает: «А что ты там будешь делать?» — «Что скажут, может, шить буду, может, там буду печь что-нибудь или варить, там все нужно». — «Ну езжай, поразвлекайся со своими игрушками». И она меня провожает туда.

Это было в канун Рождества Богородицы. А был скит, Казанский скит в Большегнеушево, это хороший, успешный такой скит. Матушка Николая, Царствие Небесное, она его возглавляла, потом матушка Нонна, она была в схиме. Все ехали туда на праздник, и мне говорят: поехали с нами. И меня сразу предупредили: «Смотри, без благословения в монастыре ничего не делай, нельзя ничего вообще, ничего нельзя!» Я говорю: «И даже вот по собственному какому-то такому желанию?» — «Ничего нельзя, только благословение». Я говорю: «Я побегу к батюшке за благословением». А мне там мирские люди: «Ну ты придумала, прямо батюшку будешь беспокоить по каждому случаю, ну что ты, матушка прямо так тебя там ждет, поехали!» И я еду.

Еду, а червячок меня точит, конечно, что я не благословилась. Ну, поехала. Приехала, такая служба прекрасная, так все хорошо. И вдруг приезжает батюшка. Знаете, я просто не знаю, я дар речи потеряла, я так испугалась, думаю, все, он меня выгонит теперь, потому что я так поступила. А он мне говорит: «А ты, матушка, пой на клиросе, у тебя старинный распев!..» Знаете, и после батюшкиных слов я пропела на клиросе очень долго, лет пятнадцать минимум. Даже и в настоятельстве была, все равно на клирос бежала, очень мне это нравилось всегда.

Выхожу, думаю, что ж мне батюшка-то теперь скажет, как я, окаянная такая, без благословения приехала? А он мне говорит: «Матушка, надо тебе оставаться в монастыре, мы тебя будем постригать».

Мы же понимаем все буквально, а это произошло не скоро. Путь мой к монашеству был довольно долгим. Началось мое духовное становление. Я была мирским человеком, долго жившим в городе, отставшим от сельских трудов, земли. Такой уже, знаете, бледно-зеленый человек, как из темницы. А у батюшки там труды очень большие. Знаете, сначала в трапезной я долго трудилась, потом на коровник перевели, коровника я боялась, я просто даже не представляла, как я туда приду. Я туда пришла, и любовь животных победила все. Они же такие бескорыстные, животные, они нас любят, все нам прощают, всегда нас ждут, и их любовь просто безграничная. Я просто через несколько дней поняла, что они меня ждут, они мне радуются, и я там как-то начала в коровнике трудиться с удовольствием.

И тут меня батюшка отпускает домой на побывку. Я еду домой, захожу в свой храм, к батюшке захожу. А батюшка прямо подумал, зная меня, что я уже утомилась от этой тяжелой физической работы, и он говорит: «Ну что ты решила?» Я говорю: «Батюшка, я очень хочу остаться!» Он прямо так вот сел и молчал долго.

А потом говорит: «Ну, когда будешь коровку то ли доить, то ли с за коровкой ухаживать, помолись за меня, благословляю тебя, иди, иди с Богом». Он благословил меня в монастырь.

А мама, конечно, ждала, что это все долго будет, что когда-то закончится. Ну, я так от года к году все жила. Вот говорят, что в монастырь надо готовиться. Я пришла, я бы хотела послушаться, а я не умею. Я бы хотела сказать «благословите», а у меня внутри «я не согласна». Или мне сказали обидное, мне бы ответить «простите», а я обиделась, и вот началась борьба с собой.

Живешь, живешь, и вдруг прямо тебя срывает, и так хочется уехать. И тут батюшка.

«Батюшка, из меня никогда монах не получится, батюшка, отпустите меня, можно я поеду домой?» А он говорит: «Знаешь, тебя сегодня заменить некем, давай через дня два на эту тему поговорим, давай потом». А два дня пройдет — уже и не идешь к батюшке, уже как-то и улеглось.

Я вспоминаю, что у нас такое братство было в монастыре, помогали друг другу сильно, всегда подсказывали. Скажут: «Ты смотри, ты никогда не отказывайся от послушания, куда тебе сказали, туда иди, никогда не говори “нет”, “никогда”, это нельзя делать, если батюшка сказал — значит это закон». И знаете, какой-то был этот такой вот как страх Божий, такой, знаете, благоговейный, не такой страх упаднический, а благоговейный такой, что вот как уважаешь родителя своего.

Встречались мы часто с батюшкой Ипполитом, потому что у нас было такое правило: всегда под благословение утром. И вот хочешь что-нибудь батюшке сказать, а он:

«Давай с тобой помолимся». Я всегда батюшку вспоминаю. С батюшкой если едешь, он сидит и молится. Вот сидит как-то молча, глазки у него кротенькие-кротенькие. И никогда не было наставлений больших. А как-то было: «Это надо помолиться, надо простить, ой, да кто ж без греха» — или там еще чтонибудь. Фразы, одни фразы вспоминаю от батюшки. Или там скажу: «Батюшка, она меня не любит!» А он говорит: «А ты ее любишь?» Знаете, вот такие фразы были, они прямо вот так западали на всю жизнь.

Помню явное чудо было: привезли девушку неходячую, а после молебнов о недужных ушла на своих ногах.

У меня радикулит был. Когда я пришла в монастырь, он у меня пропал вообще.

И прошли годы. Я как-то сажала цветочки в наклонку, было жарко, и сквознячок — меня так протянуло, я распрямиться не могу. Я хромаю, мне надо ехать домой, думаю: ну ладно, как-нибудь. А приехали, машина была «Патриот», вот этот джип «Патриот», высоченная такая. Я в нее села — каждая кочка отдается в спине. Поехали к батюшке под благословение на могилку. Я зашла в монастырь, прохромала до могилки и земной поклон, села — а батюшке всегда хочется многое рассказать, накопилось у меня. И я так, нагнувшись, там побыла, побыла, потом встала, пошла, прыгнула в машину, села и поехали. Потом водитель говорит: «Матушка, нам, может, купить что-нибудь в дорожку, водички?» — «Да, давай». Я выпрыгнула из машины, спокойно всего накупила. А у меня такой прострел был невозможный. У меня это хроническое. И сейчас если такое случится, то недели три к врачу приходится ездить. А тогда сразу прошло и несколько лет не повторялось.

Я помню, как парень, который болел ВИЧ — помню, тогда разговаривали о том, что вот такой парень появился, это же тогда были еще единицы вообще. И вдруг такой парень появился там, а батюшка его оставил, а через полгода выяснилось, что он уже не болен, что у него все нормально. Потом были ребята, вот там был Костя такой, ростовский карманник Косточка. Но он был, знаете, как ягненочек, он так любил батюшку!

Это неподдельное было чувство, и он рассуждал о Боге, он говорил о грехе. Я помню, что нам хотелось сказать, что мы вчера были грешники, а сегодня мы вот такие. Для меня Константин был каким-то вот чудом.

Я сейчас рассуждаю больше не просто о чудесах, а именно о чудесах преображения человеческого через дух, который исходил от батюшки.

Батюшка был, все мы знаем, он был кроткий. Кроткий, голосок у него был тихий. Он порой как дитя был, даже фотографии такие есть: вот он стоит, а улыбка прямо как у ребенка, такая чистая, как ручеек. И вот мы же циничные такие, мы же пришли из жизни, у нас говоришь одно, а думаешь другое. И вдруг ты начинаешь понимать, что так жить нельзя. Начинаешь подражать батюшке, начинаешь как-то стараться искать эту тишину, простоту.

Я помню, как мы одинаково разговаривали все, нас прямо определяли, что мы рыльские, как-то по батюшкиному, у нас уже как-то интонация батюшкина была, мы как его дети все были такие. Чувствовалось, что мы как одна семья. И люди, живя с ним, преображались, причем батюшка-то их не воспитывал, никаких епитимий не было, никаких поклонов не было, никаких там этих хлеба и воды — ничего этого не было, и я этого что-то не помню никогда. Я помню только, что вот всегда какое-то было, придешь:

«Батюшка, ну я там…» — «Ну иди поисповедуйся, иди, иди! Поисповедуйся тихонечко». Так скажет, и все, пойдем на исповедь.

Я человек веселый, как сейчас говорят, позитивный, пошутить люблю. А раньше я была необщительной, не особенно умела отношения строить. В монастыре что-то переменилось, как-то я проще стала, мне с людьми стало проще. Я помню, приехала в монастырь, а меня позвали с одного скита, и я разговариваю, разговариваю, разговариваю. Вдруг меня с другого скита позвали — я тут бросила, туда побежала разговаривать. Потом там поговорила-поговорила, меня опять туда позвали, я опять. А батюшка за этим вроде бы наблюдал, а вроде и нет. Я к нему подошла, а он мне говорит: «Матушка, ты знаешь такую песенку: оба парни бравые, оба хороши…» Ой, мне так стыдно стало! «Батюшка, простите меня, пожалуйста!» И знаете, что он мне эту песню спел на всю жизнь.

Мой путь, мой монастырский путь — я просто сейчас вспоминаю, насколько батюшка был великодушен и насколько как он нас всех понимал, как он нас всех не то что там прощал — он нас просто принимал, какие мы есть. Как мать — она не прощает, она просто любит, и все. Она не то, что там «я тебе прощаю, сынок, или прощаю, дочка» — она просто любит ребенка такого, какой он есть. Он нас любил такими, какие мы есть. 27 мая 2000 года меня перевели в Житенный монастырь, куда я и приехала, а 17 декабря мне позвонили, что батюшки не стало. Еще было у меня послушание, собирала денежки в Москве. Это было с бабушками, которые были у матушки Николаи. Там была матушка Магдалина, это бабушка старенькая, она была бухгалтером в монастыре. Матушка Лидия — она была потом матушка Антония, она была тоже из Осетии, и мы с ними ездили на сборы. Это мои первые шаги были.

И вот я вспоминаю: я приехала, ну все, романтика, в очередной раз приехала в монастырь. Приезжаю, думаю, что я там опять где-нибудь там буду огород копать или на кухне где-нибудь там работать, посуду мыть, я готова к этому была. А мне бабушки говорят: «Тебя батюшка зовет, иди». Я прихожу, а батюшка мне говорит: «Матушка, тебе нужно обязательно съездить пособирать деньги в Старый Оскол. А я родом из Солнцева, там Старый Оскол совсем рядом, и там все свои. И тут я просто забоялась, думаю: сейчас меня там увидят, как я деньги собираю. Я стою, возражать батюшке нельзя, я знаю точно, «нет» говорить нельзя. «Благословите, батюшка» — и поехала.

И первый раз, когда я собирала деньги, я так там стояла как мышка, боялась всего. Чего боялась: что меня увидят мои сослуживцы, подруги, что увидят, что собираю деньги — ну, по гордыне боялась. Мне бабушки говорят: «Ты что, надо говорить “давайте во спасение души”, кричи давай, стой!» А я там: «Пожалуйста, пожертвуйте на монастырь, помогите восстановлению…» — «Да что ты так, кто тебя слышит, давай!»

Приехали, батюшке пожаловались: она плохая сборщица. А потом прошли годы, прошло время, и там на скиту было трудно что-то с деньгами, тогда же денег не было. И я говорю: «Батюшка, давайте я поеду». И поехала в Москву, и там я уже собирала денежки, стояла в монастыре. И как-то очень много людей уже тогда знало о Рыльском монастыре, и они приходили, специально денежку приносили, вещи какие-то. Когда уезжала — машину найду, нагрузят нам всяких жертвенных вещей. И даже для скита машину подарили — пикап «Москвич».

Стоять надо было просто от семи утра и до девяти вечера. Днем в перерывчик пойдешь, деньги поменяешь, попьем чайку, а потом опять стоишь. Силы тоже откуда брались? Может столько человек выстоять? Не может. Это потому что молитва шла постоянно, постоянно шла батюшкина молитва. И вот приезжаешь оттуда такой радостный. Батюшка сказал: это послушание для смирения хорошо. Дерзости часто говорят, отказывают часто, под сомнение порядочность твою ставят часто, документы спрашивают, и конечно, ты смиряешься, так разговариваешь. Научилась принимать факты как они есть. И вот это послушание тоже сильное очень. Сейчас, конечно, его нет, сейчас не собирают денежки монахи. Мы жили очень аскетично, не было же ничего. Рыбка была на двунадесятые праздники, а там были щи да каша, и хлебушек. А хлебушка было много, всегда нарезали хлебушка много прямо так вот на стол, и там трапезарники смотрят, а мы молодые, кушать-то хотелось, и вот кушаешь, а еще пару кусочков себе в карман положишь. Кто-то из трапезарников говорит: «Батюшка, они хлеб воруют со стола!» А батюшка говорит: «Нехай едять, в хлебе сила». Я всегда эту фразу вспоминаю и говорю девочкам: девочки, кушайте хлеб, в хлебе сила, батюшка так говорил. Всегда вот эти фразы идут у меня через всю жизнь.

Вот клирос — конечно, красиво, когда клирос хорошо поет, но батюшка же этому не придавал значения. Батюшке нравилась хорошая такая добрая служба духовная. Клирос поет и поет, ровненько поет, а чтобы какие-то там партесы — он к этому относился: ну есть — есть, нет — нет.

Я помню, кто-то приехал, какие-то очень грамотные люди приехали клиросные. Они поют, а местные подпевают, подвывают стоят и мешают, грязь получается такая. И подходят к батюшке: «Батюшка, скажите, чтобы они не пели!» А он говорит: «Да нехай Бога славят!»

У нас хороший клирос, у нас дети очень хорошо поют в монастыре, а сестры поют обыкновенно. Я прихожу, когда сестры поют на клиросе, думаю: «Да нехай Бога славят!»

Допустим, дети сегодня не пришли, а служба воскресная или праздничная. Представляю как батюшка скажет: «Нехай сестры Бога славят». И эти фразы его учили жизни. Они же смиренные такие, эти фразы: «да ладно там, пусть так».

Я помню, мы поехали куда-то на скит. А батюшка там какого-то человека искал, тот был сильно выпивши, постеснялся к батюшке выйти. А он говорит: «Идите, его позовите». Мы побежали — о таком даже подумать не могли, — побежали, смотрим, а он выпивши, и постеснялся выйти. А мы приходим:

«Батюшка, да он там выпивши, он не выходит!» А он говорит: «А кто же без греха?» — и так стыдно стало от того, что мы как первоклашки-ябеды прибежали.

Я узнала о смерти батюшки по телефону. Мне позвонил отец Ипполит молодой и сказал, что батюшка преставился. 17-го декабря батюшка преставился, 19-го похороны были, а у нас 20 декабря день памяти Нила Столобенского. И знаете, я так смалодушничала — побоялась отпрашиваться у владыки, еще я только начинала, еще как-то и владыки боялась. У нас был благочинный монастырей, говорю: «Батюшка, как мне поехать?» Он говорит: «Я не знаю, у владыки надо спросить благословения». И так не спросила, я не попала на похороны.

В такой печали, а все равно батюшкино присутствие духовное есть. Когда приходишь к батюшке на могилку, тогда льются сильно слезы. Они льются, наверно, не от того, что расставание, а от того, что жил с батюшкой рядом и не слышал его.

Он, наверное, не расстраивался — он понимал, что мы жизнью покалеченные люди, он понимал, что нам надо еще жить и жить, выздоравливать надо. Его жизнь прошла через мою жизнь, она прошла вот таким чудом духовного становления.

Я ощущаю помощь батюшки после его смерти. У нас не было машины, я ездила своим ходом в Москву. Это трудно было. И вот я поехала к батюшке, приезжаю, и мне совершенно почти незнакомые люди говорят:

«Матушка, давайте мы вам купим машину». Мне покупают машину, хотя я даже об этом и не просила.

Монастырь весь разрушен. Какая-то годовщина батюшкина была, и была встреча в Москве в память о батюшке. Каждый свое что-то говорил. Я приезжаю домой, мне звонит один знакомый, наш монастырский паломник, и говорит: «Матушка, Вам надо приехать». Я сажусь, к нему поехала. Он говорит: «Матушка, у меня предполагается хороший какой-то заработок, Вы определитесь, что нужно было бы в монастыре сделать. Все, что вы скажете, то я и сделаю». А у нас ни скважины, ничего нет. Хотя, может быть скважину к тому времени мы уже восстановили, но у нас нет тепла, мы печками топимся. И мы двинуться не можем, ничего строить, потому что у нас подводок никаких нет. Я ему говорю: «А Вы не могли бы нам сделать вот это все?». Я не помню подробностей, но этот человек потратил свои миллионы рублей, чтобы нам помочь. Он все эти теплосети, электросети, все это он нам провел, и это произошло прямо после батюшкина вечера.

Когда бывает какая-то трудность, и я теряюсь, что мне делать, я батюшке заказываю панихиду и прошу батюшкиного совета: «Батюшка, поведите меня туда, куда мне надо идти, потому что я не знаю, как быть!» И выводится так, что не знаешь, каким-то дивным образом.

Его живое общение такое, оно рядом.