Бедный Енох

ГЛАВА I.II

Но нет. Уже было доехав, я, вдруг исполнившись странными даже для самого меня желаниями, развернул машину и вновь поехал в магазин.

Мне вдруг очень сильно захотелось мёду и я купил его.

Потом я купил мел, хотя в целом и не понимал, зачем он мне нужен. Затем — свечи и «благовонные» палочки с запахом «канабиса», яблок, черешни, ментола и мёда.

Выложив за все это почти все оставшиеся деньги, я, тем не менее, на этом не успокоился, а пошел в автомагазин и купил там баллончик с черной краской.

— Теперь все — почувствовав вдруг глубокое удовлетворение сказал я сам себе.

Но успокоение мое не было долгим. Оно было временным, как если вдруг понимаешь, что сегодня — завтра имеешь свободное время отдохнуть, но вот потом придется засесть за тяжёлую и трудную работу, и это ожидание портит весь отдых!

Несколько упрекая себя за чрезмерное расточительство и покупку не понятно зачем каких-то товаров я наконец приехал на дачу, по пути, уже подъезжая к самому дому, с некоторым душевным облегчением созерцая радостные картинки из дачной подмосковной жизни. Ненадолго вдруг выглянуло из-за туч солнце, ярко осветив дачный «праздник жизни» — все то множество людей, в основном пенсионного возраста, то копошащихся в своих садах и огородах, приготавливая их к зиме, то просто что-то делающих другое, как обычно размеренно, напряженно, но с большим и каким-то самодостаточным довольством.

Разгрузив машину, перенеся все, что привез с собой на кухню, я попробовал купленный мёд, который хоть и показался мне очень вкусным, таким, что будто раньше такого я и не пробовал, но все равно — мне подумалось, будто тот куплен был не для еды, а вот для чего на самом деле — я еще и не понимал до конца.

Облизав ложку, я положил ее на кухонный стол.

На стене кухни висели вырезки из журналов — календарь с «котятками» за позапрошлый год, президент, купающийся в озере, портрет товарища Сталина и, уже в рамке за стеклом — портрет отца.

— Конфеты еще забыл — сказал тогда я сам себе вслух, немного досадуя на свою забывчивость, тем не менее решив больше никуда не ездить, а просто позвонить маме и попросить ее, когда она поедет на дачу — купить их по пути.

Модем — флешка, телефон, компьютер, все как-то странно работало, постоянно мигая, передергиваясь помехами и звеня странным шумами в динамиках, будто от неравномерной работы электрической сети, хотя на самом деле всё эти вещи работали от батарей и аккумуляторов.

Затем стал мигать свет, от чего холодильник как-то странно зашумел, погас электрический чайник, а новости по телевизору, и без того от домашней антенны плохо различимые — превратились в какофонию странных шипящих и дребезжащих звуков и помех на экране.

Я вышел из дому, чтобы повесить на ворота замок — как вдруг случилась еще одна радость — приехала мама (её кто-то из знакомых здешних дачников подбросил на машине) и тут же, с порога передала мне большой пакет с разными видами конфет:

— Чего-то мне конфет захотелось — сказала она мне протягивая пакет, — вот накупила тут.

Мама у меня человек во всем положительный. С её приездом мерцание света и помехи во всякой аппаратуре прекратились (я еще в шутку подумал, что это влияние маминой позитивной кармы) и мы сели пить чай.

В ходе чаепития мама все говорила о том, что ей нужно заняться готовкой (ей вроде казалось, что я голоден), и мне приходилось постоянно говорить ей, чтобы она не напрягалась, а отдыхала и что есть я совершенно не хочу:

— Я пожарю мяса? — спросила мама порвав пакет с конфетами и закинув одну конфету себе в рот.

— Не надо — ответил я — зачем? Завтра всё сделаешь! Отдыхай!

Но мама непреклонна:

— Тогда пожарю на завтра! — за сим она рукой вынула изо рта конфету и выбросила её в мусорный пакет.

— Что? — спросил я — не вкусно?

— Нет, это мои любимые, дорогие шоколадные конфеты…. - мама водила взглядом туда-сюда, уже стоя у холодильника и рассматривая содержимое его утробы, после чего выключила лампу, висящую на стене у приготовочного стола, от чего часть кухни погрузилась в таинственный полумрак — просто вдруг расхотелось. Не надо это мне…

Два дня, вплоть до середины воскресенья, пролетели незаметно — мы с мамой играли в карты, смотрели разные фильмы, но, кроме того еще и успели кое-что сделать по хозяйству.

В воскресение, где-то в три часа дня мама уехала и я вновь остался один. Немного пройдясь до ближайшей деревни, уже на обратном пути я видел как в Москву обратно потянулись наши многочисленные дачники, так, что уже где-то к девяти часам вечера все наше «товарищество» почти обезлюдило — лишь изредка где-то там, вдали, мелькали немногочисленные фигурки людей, да слышалось что кто-то с кем-то перекрикивается, либо стучит молотком. Все наши ближайшие «любезные» соседи съехали, и на ближайших от нашего домика гектарах обезлюдило абсолютно.

Впрочем, своим одиночеством я наслаждался. Конечно, было слегка страшновато, но этот легкий страх забивался целым ворохом позитива: в понедельник утром я совершил променад к въезду на участки, и вновь убедился в том, что остался почти один — ближайшие люди были от нашего дома метрах в двухстах. И то это были старики — пенсионеры.

Тем временем погода опять резко испортилась, и мое благодушное настроение от прошедших выходных как в миг испарилось: с севера вдруг подул сильный и холодный ветер, заморосил мелкий дождик, какое-то время еще купаясь в солнечных лучах, но после, очень быстро небо заволокли темные тучи, как и в пятницу, когда я приехал сюда — странных форм и цветовых оттенков.

Тогда мне стало очень неуютно и я поспешил возвратиться в дом, закончив свою прогулку до «главных ворот».

Дом хоть и был накануне хорошо протоплен, но уже чувствовалась необходимость вновь подбросить дров в печь, и пока я вынимал из печи золу, пока почистил печь а потом нарубал дров, все это время от времени лениво перемешивая с чаепитием и перекурами — наступил вечер.

Когда же я в очередной раз собрался выйти во двор вновь начались проблемы с электричеством, как тогда, в пятницу, перед приездом мамы. Горящие лампочки мигали и моргали, холодильник необычно шумел и дергался, чайник завывал и щелкал, а экраны телевизора и компьютера стали подергиваться, искажаемые помехами, картинки на них уезжали в сторону по диагонали, и все это «великолепие» происходило в окружении множества белых мерцающих «мушек» и шумом в динамиках.

Итак, надев куртку и резиновые сапоги, выключив все, в чем не было непосредственной необходимости прямо здесь и сейчас — я вышел на улицу.

Сильный порыв ветра с шумом резко захлопнул за мной дверь.

Набрав я вернулся в дом и затопил печь. Дрова, хоть и я рубил их под дождем, были из прикрытой сверху поленницы, поэтому лишь слегка намокли, но все равно некоторые из них я положил на печь — чтобы они просохли.

Какое-то время весело разгоревшийся огонь радовал меня, шаловливо играя за стеклом печи, но вскоре я понял, что с дровами я явно перестарался, закинув их в печь в таком множестве: пламя вдруг стало зеленым, печь завыла и стала потрескивать, как и печная труба. Ни полуприкрытые заслонки, ни закрытый поддув не помогли — комната, в от тепла стала напоминать парилку в бане, а огонь еще где-то с час или даже больше бушевал, не унимаясь.

Тем не менее в остальных помещениях от этого стало тепло и значительно уютней — и я переместился на кухню.

Когда же все это огненное буйство закончилось, вернее, даже успокоилось, я, почувствовав себя от этого значительно комфортнее, уже где-то в десятом часу вечера, вышел на крыльцо покурить «Капитана Блэка» вперемешку с махоркой из своей маленькой голландской фарфоровой трубки.

Едва же я раскурил трубку — как в углу нашего участка, там где сходятся два забора под углом — что-то шмыгнуло, при этом достаточно шумно. Странного в этом конечно ничего не было — ещё в субботу мимо меня, когда я был на улице, спокойно и особо меня не опасаясь прошествовала мышь, ловко в свою очередь юркнув в кукую-то незаметную для меня щель, (так что было ясно, что где-то там у нее есть вход в наш дом) но все равно — от неожиданности я вздрогнул.

Меня передернуло, словно током, но я быстро пришел в себя, и даже немного посмеялся над своим испугом.

«Вроде бы взрослый мужик!» — сказал я сам себе — «чего тут бояться? Мышки?»

Тем не менее первый порыв у меня был — ретироваться в дом и там затихнуть.

Посмеявшись над самим собой, я, желая окончательно перебороть свой страх, пошел именно в то место, где, как мне показалось только что так шумно прошмыгнула мышь, и даже более того — там я решил свою победу над страхом действенно закрепить, помочившись аккурат в то самое место.

Но когда я уже было расстегнул ширинку штанов, и изготовился для дальнейших дел — неожиданно для меня весь наш двор перед домом, до того скрытый в полумраке, озарился светом! На веранде, в доме, вдруг сам собой включился свет — озаряя меня, стоящего нелепо с штанами с полурастегнутой ширинкой.

Вот те раз! «Закреплять свою победу над страхом» мне как-то сразу расхотелось. Быстро застегнув «молнию» обратно я вернулся в дом.

Я конечно понимал, что все это лишь какие-то странные проблемы с электричеством. С другой стороны — если с электричеством проблемы, то обычно отключается, а не наоборот. Провозившись немного с выключателем — а он был исправен, не разболтан — нет, я, сам понимая, что во всем этом нет необходимости — прошелся по дому с фомкой в руке и отверткой за поясом. Так, для очистки совести.

Убедившись же в том, что был прав, полагая, что в доме кроме меня никого нет, я успокоился, потом хотел было позвонить маме, но на мобильном телефоне не оказалось денег.

Итак, больше мне делать было нечего, и тогда, выпив бутылку темного «Миллера», посмотрев фильм и почитав немного «Морфологию волшебных сказок», уже где-то около часа ночи я пошел спать, подбросив перед тем дров в уже остывавшую печку.

Когда же дрова загорелись, печь вновь стала страшно выть (хотя и не так уж сильно как до этого) а порывы сильного ветра за окном заставляли деревья из близлежащего к нам леса печально шуметь и поскрипывать. Тогда, чтобы хоть как-то немного поднять себе настроение я включил радио, свою любимую радиостанцию, но в ночном позднем эфире шла религиозная передача о загробном мире.

От этого мне стало как-то не совсем уютно и тогда я взял с книжной полки старую и потрепанную Библию, и уже после, прочитав немного из Евангелия от Иоанна, немного успокоился, после чего, еще с книгой в обнимку, лег спать и быстро заснул.

Просыпался же ночью всего один раз — только для для того чтобы выключить радио, потому как в гробовой ночной тишине оно, работавшее на минимальной громкости все равно казалось чрезмерно громким.

Где-то снаружи, уже тихо и успокаивающе шумели деревья, чем-то напоминая мне шум морского прибоя в ветреную погоду.

Утро среды вначале вроде как подавало надежды на хороший день, но потом, к полудню, небо нахмурилось и по временам стал моросить мерзкий, холодный мелкий дождик. Проблемы с электричеством вроде бы как закончились, но осадок оставался — я напряженно ждал повторения того же самого, мысленно представляя как будет раздражена мама, если позвонив мне услышит, как я ее попрошу срочно вывезти меня с дачи домой.

— Без электричества остаться не хотелось бы — размышлял я вслух, понимая, что если уж вокруг ни души, то можно немного и расслабиться, и иногда, где-нибудь в комнатах, либо на кухне, поговорить вслух с самим собой.

Небесные перемены, хмурь и дождь вперемешку с ярким солнцем, казалось, отражали и моё настроение — такое же неустойчивое и противоречивое.

Иногда, представляя вдруг себе своё будущее, я преисполнялся оптимизмом. А иногда и наоборот. Казалось, будто мое будущее — это пребывание в неком старом, неказистом, покрытом пылью городе.

Уже вечером я начал смотреть какой-то дешевый фильм ужасов, полный минут пронзительной тишины и скрипа половиц в заброшенном, в непонятно каком американском штате доме, и в нашем доме где-то под полом вдруг нагло и громко зашуршала мышь.

— Думает, наверно, что тут еще одна мышь завелась, скрипит, понимаешь ли, и теперь обозначает своей деятельностью, что место занято — продолжал я думать вслух, обжигая пальцы о спички пытаясь раскурить трубку — зараза такая, мне её ещё не хватало!

Весь некомфорт, впрочем, наличия в доме мыши для меня объяснялся страхом перед её скрипом и боязнью вообще встречи с этой тварью.

Так, либо иначе, но вскоре я пошел спать, решив в этот день прилечь пораньше.

Ночью меня почти ничего не тревожило, и лишь только один раз мне почудилось, будто кто-то дергал за дверную ручку в двери, ведущей в комнату, и в другой раз было дело — на улице достаточно громко прорычала какая-то собака (больше ведь некому здесь так рычать?) — и я, больше от любопытства, чем почему-либо еще встал и подошел к окну: за окном светили уличные фонари, и, слева от меня, на дороге ведущей вглубь дач, я увидел длинную, не иначе как человеком отбрасываемую тень, которая, впрочем, быстро исчезла, удалившись.

В четверг же начались приключения. С утра звонила мама — она собиралась приехать в пятницу вечером, несмотря на пробки — и мне пришлось срочно убирать в доме весь мой мною наведенный здесь «срач» (мамин излюбленный термин).

Потом я немного прогулялся — всё пытаясь выяснить, у кого это здесь есть собаки, и не представляют ли они какой опасности. В конце концов небольшая стайка бездомных и агрессивно настроенных этих «друзей человеков» может сильно затруднить жизнь любому, кто здесь ещё живёт.

Но, не найдя ни только собак, но и вообще, каких-либо признаков хоть какой-то жизни, я вернулся к себе с твердым намерением выкосить на участке всю разросшуюся траву — и тем самым на завтра порадовать мать.

Едва же я наладил газонокосилку, как кто-то постучался в ворота.

Молодой человек, с которым, прежде чем я его пустил на участок, мы какое-то время говорили через наш прозрачный из сетки забор, спрашивал, нет ли у меня для него работы.

Насчет платы он мялся (я уже решил поручить ему покос травы), но в целом, кроме того, что он был как-то странно одет (в одежды типа туники), производил хорошее впечатление человека скромного и вежливого. Не чувствуя никакой опасности, которая могла бы исходить от этого «посетителя» я открыл дверь.

С радостью согласившись поработать, молодой человек, однако, несколько странно почурался предложенной мною газонокосилки, спросив меня, нет ли у меня для него косы, либо, на худой конец, серпа?

Пришлось выдать ему серп, который каким-то счастливым образом у нас сохранился, хотя и был уже несколько лет главным кандидатом на вылет из хозблока.

Очистив серп от ржавчины металлической щеткой, а после заточив, молодой человек довольно-таки быстро занялся делом, при этом, сколько я ему не предлагал, отказавшись от матерчатых перчаток, хватаясь по ходу дела за траву голыми руками.

Когда же, часа через три, дело было закончено (я не эксплуататор, не подумайте, много раз предлагал ему отдохнуть и перекусить, но молодой человек всё отказывался, пока не закончил своё дело) — встал вопрос оплаты.

Странное дело, но, как я ни старался, речь совершенно не шла о деньгах. Впрочем, меня бы как раз устроил именно этот вариант, потому как мне уже вновь хотелось остаться в доме одному, мне хотелось, чтобы получив наличность (все, что оставалось в кошельке я выгреб) наконец ушел восвояси.

Тем не менее, думая, что молодой человек хочет есть, я пригласил его в дом, на кухню, где мы уселись с ним друг напротив друга за обеденным столом:

— Не хочешь поесть? — спросил я моего такого неожиданного бесплатного помощника.

Молодой человек какое-то время мялся, после чего попросил у меня мёду.

Я даже не стал вставать — просто сказал ему, где мёд лежит:

— Ах вот оно что! — молодой человек открыл кухонный шкаф и вынул оттуда пластиковую ёмкость с мёдом — тут же ещё и благовонные палочки есть, и конфеты!

Я ничего не понял, но, вдруг впав в какое-то грузное состояния полудремы, ничего не ответил, отяжелев и ленясь подняться со стула:

— И мел даже и свечи! — лицо этого моего гостя будто засияло — вы только не беспокойтесь…

А я и не беспокоился уже.

Собрав в большой пучок все «вонючие» палочки, молодой человек положил их в тарелку и поджег. Потом он мелом прочертил на полу большой двойной круг, между окружностями которого провел линии, разбивающие круги на сегменты, большие и малые, и внутри малых сегментов написал какие-то знаки, как я помнил по школьной математике, очень похожие на греческие.

— Есть слово Божье — говорил молодой человек мне, впавшему на тот момент в сонный ступор — а есть и лазейки в нем — потому как любой программист в программе своей делает для себя такие лазейки.

Далее молодой человек стал из аэрозольного баллончика с черной краской красить свечи в черный, зажигать их и расставлять по периметру круга:

— И весь вопрос только в том, не найдется ли ещё другой программист, который эти лазейки обнаружит!

Краска на одной из свечей на какое-то время вспыхнула, но молодой человек быстро потушил её голыми руками.

Встав же в круг, он негромко, но подчеркнуто членораздельно произнёс:

— Ну вот я и внутри круга!

Далее он стал бормотать что-то невнятное себе под нос, рассыпая себе под ноги конфеты, некоторые из которых падали в открытую ёмкость с мёдом, которая так же стояла у молодого человека под ногами:

— Все сюда! От всех ветров и континентов! Все сюда! Я наконец нашел его, и мы вспомним всё и обо всем договоримся! Вскоре мы вновь обретем свободу и свою прежнюю честь!

Лицо моего странного гостя вдруг озарилось каким-то странным лунным светом с золотыми блёстками, а после над его головой появился как-бы маленький вихрь из света, временами пронзаемый прямыми лучами золотого цвета.

И тут с разных сторон к кругу слетелись одиннадцать темных теней, после чего они попали в световую воронку над головой молодого человека, и потом, закружась в вихре, вошли к нему в голову.

Я попытался было встать, но и руки мои, и ноги были будто скованы и мне не хватило сил.

После этого молодой человек будто взорвался какой-то теплой, но неприятно теплой волной из осязаемой и липкой черноты, тьмы, которую пронзило несколько молний, на мгновение вычертивших какие-то странные силуэты фигур, стоящих равномерно вокруг прочерченного круга.

И потом всё смолкло.

Окончательно пришёл в себя я уже у ворот дачи, белым мелом по чёрному рисуя на них какие-то мне непонятные странные знаки:

— Фу ты чёрт! — процедил я сквозь зубы тогда и отбросил мел прочь — что происходит?

Едва же намереваясь пойти в дом — проверить там ли ещё мой странный гость, да и, если честно, не спер ли он чего (естественно я понимал, что молодой человек скорее всего уже исчез) — как вдруг заметил что за забором (я даже встрепыхнулся от неожиданности) стоит ещё один персонаж.

Этот был менее странным — одет в костюм, на ногах — до блеска начищенные ботинки. Глаза скрывались под стеклами темных очков.

Увидев меня новый гость заговорил:

— И чего? Вы и вправду ничего не помните?

— А чего такого я должен помнить? — ответил будучи в недоумении, кроме того, вдруг почувствовав неприятный и сильный запах идущий от нового визитера, запах, который никак не забивался его приятным и сильным одеколоном:

— Ну… то есть совсем ничего-ничего?

Не зная что и ответить, я всё-таки на всякий случай попросил моего еще одного такого гостя убираться.

Помявшись и поковыряв землю мыском ботинка, персонаж этот тем не менее еще сподобился кое-что сказать:

— Слушай, если ты притворяешься, то просто знай — твои хитрожопые игры всем уже давно понятны. Понял? Тебе уже никто не доверяет, так что учти — то, что ты сотворил, да еще и продолжаешь делать, именно тебя, тебя прежде всего, до добра не доведет.

Я же уже отойдя на достаточное удаление, но как бы продолжаю отвечать:

— Да уж! Да! Конечно! Шиза какая-то!

Но новый визитер еще не закончил:

— Лишь только пропадет баланс сил, который ты так стараешься нарушить — придет конец, который будет прежде всего для тебя самого означать что-то очень страшное! Учти!

После этого «персонаж» зашагал куда-то вдаль, так, что мне пришлось вернуться и выйти за ворота, чтобы посмотреть, как он садится в большую черную машину, до того стоявшую на некотором удалении:

— Бляха муха! — я захожу обратно в дом, к своему удивлению не обнаруживая никаких следов пребывания в нем моего недавнего странного бесплатного добровольного работничка.

— Ну хоть не спер ничего! — несколько облегченно вновь сказал я сам себе, бегло обшарив дом…

Тем не менее конфеты, свечи и всё остальное, использованное молодым человеком в его обряде куда-то исчезли.

Все случившиеся неожиданные странные события и не менее странные «гости» будто высосали из меня силы. Я был слишком подавлен и ошеломлен, чтобы в связи со всем этим что-либо предпринять и тогда, не придумав ничего лучшего, не смотря на всю внезапно навалившуюся на меня слабость, я побежал во двор закрывать на замок всё, что только можно было закрыть на ключ — я повесил замки на ворота, которые до того были закрыты, так что их снаружи нельзя было открыть, но на них еще не было замка, и тоже самое я проделал с калиткой.

От всего виденного мне стало неуютно и зябко. Меня трясло, как от большой температуры. По телу потек холодный и липки пот, а во дворе все тени и темные углы, многочисленные в вечерних сумерках, стали казаться таинственными дверьми в страшные подземелья, которые вот-вот — и откроются, и тогда тьма, выйдя из подземелий, окружит меня, поглотит и раздавит. Сумерки стали будто материальными, тени — тяжелым грузом, и я поспешил, сделав всё, обратно в дом — к свету. Единственное, о чем я теперь молил — это было только то, чтобы свет не погас. Свет стал казаться мне защитой и единственным шансом, на который я уповал, рассчитывая выжить, будто вечер и его тени угрожали моей жизни.

На какое-то время я затаился в комнате с печью, плотно прикрыв за собой двери. Едва же растопив печь, я вдруг ощутил сильнейший голод и пошел на кухню, но там, странное дело, мне вдруг показалось что еда испорчена. Как просроченные продукты, как хлеб с небольшим налетом плесени — вроде и плесень можно срезать, и вообще без этого обойтись, если ее совсем немного — но чувствуется, что что-то не то.

Тогда я, соберясь с силами подробно рассмотрел все свои продукты и усилием воли запихнул что-то в себя, и тогда, спустя всего несколько минут, еда вновь показалась мне нормальной, и какое-то время я даже наслаждался ей, простыми и непритязательными макаронами, сосисками с кетчупом и бутербродами, которые, перевариваемые желудком, беспощадно давили мой внезапный и сильный голод.

Потом я пил чай на кухне, вновь разговаривая сам собой:

— Вот ведь! — бормотал я на ходу пережевывая бутерброд с колбасой — а ведь раньше вся эта чушь — Вуду, колдовство, кабала, апокрифы и прочая хрень казались мне такими интересными! Но теперь — что же? Отвратительно! Не приведи господи мне еще раз с этим пересечься!

Утром пятницы я пробудился от гудков клаксона маминого автомобиля — мама приехала и не смогла попасть на участок, потому что ворота были заперты.

Обрадовавшись, я выбежал на улицу, вполне резонно понимая, что хоть на недолго, но моим страхам пришёл конец, но, лишь я переступил порог дома, как увидел, как отовсюду, где только вчера она была скошена серпом моего гостя, вновь разрослась, и притом очень сильно, трава.

Несмотря на бурный неожиданный рост трава эта имела какой-то желто-зеленой, но неживой как будто цвет, и смотреть на нее было неприятно.

Мама, конечно же, едва зайдя в ворота меня отругала, что, дескать, я обещал ей скосить траву, но так этого и не сделал, но я обещал ей все быстро исправить.

Тем не менее, уже когда я загнал (задним ходом, что мама давно опасается делать сама) автомобиль в ворота, как будто вдруг, и я не замечал этого раньше — оказалось, что в доме повсюду пыльно. Пыль эта, невесть откуда появившаяся, тонким слоем покрывала всё в доме, и на ощупь была как наждачная бумага, твёрдая, как бы от копоти, но не жирная, так что с трудом оттерев от неё плиту, по ходу дела несколько раз отмывая руки, дав возможность тем самым маме что-нибудь приготовить съестное, я тут же занялся домом.

Лишь только к середине дня, выбившись из сил я закончил уборку в доме, а ведь мне ещё предстояло выкосить всю неожиданно разросшуюся траву на участке.

— Я отпросилась — говорила мама как будто мне, на кухне, стоя у плиты и приготавливая обед, но я при этом сидел на лестнице (так что мама явно не могла знать, что я где-то рядом) — мне дали один выходной, и я решила с утра рвануть на дачу — думала что ты здесь голодный сидишь!

— С кем это ты разговариваешь? — отойдя подальше, я сделал вид, будто нахожусь далеко и ничего не слышу.

— С тобой! Ты же только что здесь был? Ты куда ушел? Я и не заметила.

Я же разглядываю угол большого холла на втором этаже — место, где сгрудились в большом количестве пауки, незнамо когда свив тут своё омерзительное и огромное гнездо.

Кроме этого меня немного беспокоило то, что мама говорила со мной, и при этом долго (я это слышал, зачастую не разбирая слов), думая, что я на кухне, нахожусь рядом с ней, хотя меня там и не было.

Быстро разросшаяся на участке за ночь трава, тем не менее, так же быстро и увяла, так что её, мягкую и гладкую, даже приятную на ощупь, можно было без перчаток брать голыми руками и вырывать из земли с корнем, при том что корни почти не брали с собой земли, так что с травой (совсем не так как я предполагал раньше) получилось расправиться быстро и нетрудно.

Погрузив весь этот вырванный из земли мусор в садовую тачку, я вывез по мостику через противопожарный ров траву в лес и там сбросил ее в большую вонючую кучу.

Сделал это дело, я встал у сваленной травы, и, попирая её ногами закурил. Где-то метрах в ста от меня, там, где начинались небольшие не топкие болотца (делавшие тем не менее наш лес абсолютно непроходным) промелькнул темный силуэт как будто куда-то пробирающегося человека.

Но да что с этого? Дачный поселок вновь оживал, то тут, то там к дачам подъезжали автомобили, выгружая многочисленных местных обитателей.

Жизнь, хоть на короткий срок вновь била ключом.

Заслышав же, как мама на кухне вновь заговорила сама с собой, я, схватив тачку, поспешил обратно домой.

— Я поговорила на твой счет с папиными друзьями — как ни в чём не бывало, не прерывая свой монолог говорила мама, едва я появился в дверях — они даже заинтересовались тобой!

— Да? — я был в некотором недоумении — и каким же таким боком я мог заинтересовать КГБ? — я вспоминаю свою неудавшуюся вначале карьеру архитектора, потом писателя и работника издательства — разве что только буду бегать им за водкой в ближайшую забегаловку?

— Ой, ну не надо так преувеличивать! — мама стала накладывать в тарелку только что, с пылу, с жару приготовленные драники — должен же кто-то защищать родину! Тем более тебе нравится бывать в центре, а там — Лубянка, всё такое, сам понимаешь. Тебе в такое нелегкое время будет хоть какой-то приработок, будешь сам оплачивать жильё…

Я, конечно, изображаю из себя не бог весть что, но на самом деле рад. Мне будет чем заняться, и это отвлечет меня от моих мрачных раздумий обо всяких там странных событий прошедшего времени. В конце концов, если держать свою фантазию (а я давно считаю ее виновницей многих моих бед) в узде — авось всё и рассосётся?

Я вспоминаю папу: он, в своё время честный коммунист, честно служил стране, что, впрочем, не мешало ему на кухнях критиковать её руководство. Дослужившись в органах до полковника (что, впрочем, ему особо ничего и не дало в жизни, да и полковников у нас, сами понимаете, пруд пруди) отец потом, в 93-м году ушел из Комитета, организовывал несколько частных охранных предприятий от различных «ветеранских организаций», которые даже какое-то время отстреливали друг друга, после чего, где-то в 2002-ом вновь был призван на службу в виду того, что имел, дескать, какие-то особые «знания» по каким-то особым «вопросам».

Я же о КГБ имею вполне определенные неприятные воспоминания, которые у меня странным образом ассоциировались с болью. Как-то раз (первый и последний раз в моей жизни) отец попросил меня приехать к нему на работу, после чего передал папку с какими-то бумагами, которые я, в средине недели, не смотря на учебу в институте, тем не менее должен был отвезти на дачу и там спрятать. Когда же я ехал в метро к Савеловскому вокзалу, вдруг, неожиданно мое тело пронзила дикая боль, как от глубокого укола (думаю, вернее не скажешь), что, впрочем, мне никак не повредило, и я спокойно продолжил свой путь.

Когда же папа вскоре умер, я эти бумаги достал, и, не заглядывая в них, спрятал в самом надежном месте, то есть там, где опытный в таких делах человек начнет искать прежде всего, если понадобится, то есть под деревянными досками пола на веранде дачи.

Но, слава богу, шли годы, а по поводу этих бумаг ко мне никто никогда не обращался.

— Вот посидишь тут еще недельку — продолжала рассказывать мне о работе в Комитете мама, закуривая ментольный «Вог» — и приезжай. Я тогда позвоню этим ребятам снова и спрошу, когда тебе к ним подойти. Думаю, они пристроят тебя в какой-нибудь ЧОП с бумажками возиться.

Я, конечно, не в восторге от таких перспектив, но кушать всё-таки что-то надо, а нависающая надо мной угроза остаться вскоре совсем без денег меня ну никак не прельщает.