Беги, детка, беги

16. Это просто кошмар, Оливия

Я ненавижу, когда звонят в дверь после десяти часов вечера, Оливия. Это означает только неприятности. День прошел слишком тихо после того, как у Мейсона случился маленький внутренний приступ за обеденным столом, и я думал, что он опрокинет его. Но ты, Оливия, со своим семейством из сахарной ваты, ничего не хочешь замечать. Ты рассказываешь ему, что женщина, которую он любит, но сам даже не подозревает об этом, только что подписала с его братом договор аренды на совместное будущее.

Оливия, я стрельнул в тебя взглядом, лучше-промолчи-взглядом, и ты его видела. Ты смотрела мне в глаза, Оливия. Почему ты все еще должна так поступать после всех этих лет? Противоречить мне. Ты не видишь и не слышишь, что происходит вокруг, потому что хочешь свою идеальную семью так, как нарисовала в своем воображении. Детка, мы не идеальны, и твоя материнская влюбленность в Мейсона действительно не помогает уберечь его от своих ошибок, Оливия. Еще с младенческого возраста, ты постоянно защищаешь его. Я думаю, что он навсегда останется для тебя пятилетним мальчиком, но, Оливия, у твоего пятилетнего мальчика развилась очень больная сексуальная жизнь и болезненная одержимость женщиной, которую он никогда не сможет заполучить.

Я каждый день наблюдаю на планшете за тем, что происходит в этом сумасшедшем доме, и уже почти жалею о том, что установил камеры. Тогда с тобой это было горячо, а сейчас это стресс.

Не проходит ни одного дня, когда бы я не видел, как этот голубоглазый олененок добровольно спускается в преисподнюю дьявола.

Почему, Оливия?

Как можно быть такой чертовски глупой? Мне не нравится эта девочка. Она дурная, Оливия.

Раздается еще один звонок. Ты лежишь рядом со мной на диване, вытянув ноги поверх моих, и уже наполовину спишь. Мы смотрим какую-то американскую, совершенно безмозглую комедию, а-ля Пенни — я все еще терпеть не могу эту фурию и, к сожалению, так и не смог решиться устранить ее, Оливия. Вздохнув, ты смотришь на меня.

— Ты откроешь? — устало спрашиваешь ты.

Я ненавижу, когда ты указываешь что мне делать, Оливия, но из-за того, что твои глаза выглядят устало, и я люблю тебя, встаю, аккуратно переложив твои ноги на подушки.

Подойдя к двери, смотрю на маленький монитор и закатываю глаза, потому что знаю, что скоро произойдет что-то ужасное. Я задолбался, Оливия. И почему у нас родился этот ребенок? Я люблю его, но он такой сложный. Я ненавижу сложности. Он такой упрямый. Не признает никаких правил. Он не дисциплинирован, не контролируем. Он — хаос, и мы знаем, в кого он пошел.

— Кто там? — сонно спрашиваешь ты.

— Райли и Эмилия. И они с чемоданом. — Вообще-то, не страшно, когда к нам приезжает Райли, но в такое время и в данной ситуации я как-то уверен, что это не означает ничего хорошего, Оливия. Особенно из-за его багажа.

— Серьезно? — я слышу, как ты подходишь ближе. — В такое время? С чемоданом? — если бы зависело от меня, я бы их не впустил. Но твои дети всегда для тебя в приоритете. Конечно же.

Я открываю.

Передо мной стоит бледный Райли и Эмилия, которая смотрит в пол. Думаю, так лучше для нее.

Я точно знаю, что это сатанистское отродье там, внизу, в подвале, где ему самое место, имеет к этому какое-то отношение. Господи, почему он все еще здесь, Оливия, и почему мы его не выгнали? Он будет трепать нам нервы до самой смерти, потому что ты сделала его жизнь здесь слишком уютной и до сих пор пудришь его задницу.

— Пап, произошло что-то ужасное! — начинает Райли и протискивается мимо нас.

— Конечно, проходи, — взмахнув рукой в пригласительном жесте, бросаю ему вслед. — Ты, наверное, тоже? — я смотрю на Эмилию, и она бормочет что-то вроде: «Да, сэр, спасибо». Кто ее такому научил? Это какой-то кошмар, Оливия. Я не знаю ни одной такой семьи, как наша. Да и не нужно много таких, как мы.

— О, Боже! Что случилось? — ты снова полностью переключилась в режим матери-наседки и сопровождаешь их в гостиную, в то время как я вычеркиваю из списка секс с тобой, который я мысленно уже нарисовал. Дети такие въедливые, даже когда уже взрослые. Да, вы любите их и все такое, но они бесят, честно говоря. И никто не сможет доказать мне обратное.

Расстроенный Райли сидит на диване, а Эмилия готовит кофе на кухне для всех нас. Я бегло и раздраженно смотрю в ее сторону. Кофе означает длительное посещение. Боже, честное слово, Оливия. Почему? Почему ты никогда не можешь сказать «нет»?

— В общем, мы вернулись домой около часа назад и…

— Как прошло в Нью-Йорке? Вы подписали контракт? — спрашиваешь ты. Оливия, это сейчас важно? Чем раньше все это закончится, тем лучше. Особенно до того, как спящий лев там внизу учует их запах.

— Все прошло прекрасно. — Автомат громко жужжит, перемалывая кофейные зерна. — Но когда мы вернулись… — у меня такое ощущение, что нужно присесть, Оливия, что я и делаю. Сажусь в мое кресло.

— Говори уже, — не выдерживаю я. — Что случилось?

— Наша квартира полностью разрушена! — говорит Райли. — Спасибо, детка. — О, его детка принесла нам кофе. Я демонстративно откидываюсь назад и напряженно изучаю ее своим я-знаю-что-ты-делаешь-взглядом. Просто это так весело, заставлять ее нервничать, Оливия. Она ставит передо мной кофе и съёживается. Мейсон любит робких женщин. Я не знаю, откуда это у него, Оливия.

— Что? — шокировано спрашиваешь ты, и я громко выдыхаю.

— Что-нибудь украли? — спрашиваю я, зная ответ наперед.

— Нет, просто погром, — говорит Райли и обнимает свою невесту, которая устроилась на подлокотнике возле него. Как будто диван недостаточно большой. Неужели ей так необходим физический контакт? Я точно знаю, что Мейсон сейчас придет. Он всегда чувствует ее появление, и если залезть в его голову, ему эта картина не понравится. И кто же тогда должен это уладить, Оливия? Я. Это бесит. Уже давно.

— В смысле? — ты совершенно сбита с толку. — Все сломано?

— Даже наши фотографии. — Райли поднимает бровь, как ты всегда это делаешь, и тут, словно по заклинанию, появляется Мейсон. Конечно, он позволил себе появиться здесь в своих тренировочных шортах и топлесс. Он вспотел. И, вероятно, хочет этим вывести из себя Эмилию и Райли. Его насквозь видно, Оливия. Почему ты этого не видишь? Раньше, когда он уходил во время еды, ты думала, что он ревнует к тому, чего Райли добился. Разве ты его не знаешь? Он срал на успех.

— О! — говорит он. При этом прислоняется к креслу позади меня. От него несет потом и травой.

Я смотрю на него, он смотрит на меня, не отводя взгляд. Это мой сын. Он единственный, кто осмеливается тягаться со мной таким образом, Оливия. Он постоянно должен проверять свои границы, все еще как маленький щенок. Он ставит под сомнение мое доминирование.

— Что вы здесь делаете? Я думал, вы в Нью-Йорке! — ахает он, скрестив руки на груди. Я ненавижу его татуировки. Как он мог так поступить со своим телом и так изуродовать себя? Однако Эмилии нравится то, что она видит, как я прекрасно замечаю, когда она смотрит на бицепсы Мейсона. Короче, я все вижу, Оливия, ты же знаешь.

— Ах, мы здесь только потому, что наша квартира разрушена. — Райли делает глоток кофе, который, на самом деле, не пьет. Немой упрек в адрес Мейсона почти осязаемо повисает в воздухе.

Но Мейсон не был бы Мейсоном, если бы он как-нибудь отреагировал, даже несмотря на то, что задолбаный и под кайфом.

— Хреново, — говорит он. — Вы можете остановиться в гостевой комнате. Или у меня внизу. — При этом он подмигивает Эмилии. Та быстро опускает свои огромные глаза в пол.

— Ты гадкий, Мейсон, — говорит Райли. — Прекрати приставать к моей невесте.

Оливия, ты кривишься. Что случилось? Заметила что-то, что тебе не нравится? Наконец-то?

— Эмм, я не думаю, что Мейсон сделал это специально, — с укором говоришь ты. — Он ведь просто хотел быть приветливым, правда, детка? — спрашиваешь ты, обращаясь к нему. Это то, что я имею в виду, Оливия. Ты никогда не подумаешь о нем ничего плохого.

Я расправляю плечи, позволяя им хрустнуть, намеренно толкая Мейсона в бок. Серьезно, уже хватит.

— Вы вызвали полицию? — спрашиваю я, хотя знаю, что в этом нет необходимости, потому что преступник стоит рядом со мной. И Райли тоже это знает. Все знают, только не ты, Оливия.

— Я не думаю, что это необходимо, — говорит Райли и поднимается. Я встаю между ними только тогда, когда Мейсон агрессивен. Потому что в этих случаях кто-то может серьезно пострадать. Однако в данный момент он выглядит спокойным, что настораживает еще сильнее. Я не знаю, что он замышляет. Ты когда-нибудь догадывалась, что я задумал?

— Не понимаю, о чем ты, — отвечает Мейсон, выпрямляясь перед ним. Его плечи напряглись. Он выглядит точно так же, как я в его возрасте, Оливия. От цвета волос до мизинца на ноге. У меня сильные гены, у тебя не было шансов.

— Думаю, я знаю, кто за этим стоит.

— Райли, как ты можешь говорить такое! Твой брат никогда бы не… я имею в виду, зачем это ему? — ты растерянно переводишь взгляд с одного на другого, Оливия, при этом тоже встаешь. Я должен отодвинуть тебя в сторону. Если все выйдет из-под контроля и тебя кто-нибудь зацепит, мне придется наказать парней. Независимо от того, сколько им лет.

— Я хочу сказать, что думаю, что ты больной кусок дерьма…

— Он был здесь, — я перебиваю Райли, прежде чем он сможет сказать слишком много, что причинит тебе боль. Снова. — Он весь день был дома. — Я знаю, что Мейсон смотрит на меня в полном недоумении, но потом самодовольно кивает, соглашаясь. Он такой говнюк, Оливия.

Это выбивает Райли из колеи.

— Серьезно, пап?

— Да, серьезно. Он был целый день дома и тренировался. По нему видно.

Шумно выдохнув, Райли опускается обратно на свою задницу, в то время как ты скептически смотришь на меня. Да, я солгал, Оливия, но только для того, чтобы защитить твоего маленького золотого мальчика. Потому что я знаю, что это был он, и знаю почему, и если узнаешь ты, это разобьет тебе сердце. Потому что это разрушит твое милое представление о семье из сахарной ваты.

— Итак, раз уж мы со всем разобрались…

— Китон! — ругаешься ты. — Их квартира разрушена! Они остаются здесь! У нас достаточно места, понял? И мы не знаем, были ли это грабители и вернутся ли они снова! — ох, Оливия, ты даже не знаешь, что начинаешь. Ты должна была серьезнее отнестись к моему лучше-промолчи-взгляду.