Беги, детка, беги

36. Пап, нам нужно в Нью-Йорк

Не знаю, есть ли в Чикаго смертная казнь, Эмилия. Ты снова «ты» в моей голове. В любом случае, мне насрать, если я попаду за это на электрический стул. Оно того стоит. Этот ублюдок умрет, Эмилия.

Я мчусь наверх к своим родителям, не обращая внимания на то, который сейчас час и чем они заняты. Папа готов убить (как минимум, мысленно) каждого, кто после десяти часов вечера нарушает его священный покой, но плевать! Уже почти двенадцать, Эмилия, тем не менее, я врываюсь в их спальню. Я чертовски вымотан, но сейчас чувствую прилив сил.

Мой отец схватывается в постели с пистолетом в руке, Эмилия. С тех пор, как камер больше нет, он слегка параноидальный. Вскрикнув, мама натягивает одеяло на свое тело. Кажется, она была голая. Я ослеп, Эмилия.

Как только папа понимает, что это я, вижу в его глазах, как он ненадолго задумывается, опустить ли оружие или пристрелить меня. В итоге опускает пистолет и кладет его на прикроватную тумбочку. Прекрасно. У других людей там стоит лампа, у моего отца Смит&Вессон. Конечно. Почему нет.

— Что? — негодуя, рявкает он.

— Мне все равно, что ты скажешь, пап, я сейчас еду в Нью-Йорк!

— С какой стати, Мейсон? — устало спрашивает мама, сжимая в руках одеяло, в то время как папа падает назад и, простонав, проводит рукой по лицу.

— Я убью его, Оливия, ладно? Мне кажется, уже хватит, правда? — спрашивает он маму, но я не обращаю внимания.

— Райли изнасиловал Эмилию! Я все слышал и отправлю этого ублюдка обратно в ад, пап. Я не спрашиваю разрешения, мне нужно твое оружие! — как только я это говорю, они вскакивают на кровати, сна ни в одном глазу.

— Святое дерьмо! — бормочет папа. — Что произошло? — он включает ночник и трет лоб. Мама смотрит на меня так, будто я перепил. Уверен, именно так она и думает.

— Я позвонил ей, потому что хотел услышать ее голос, но услышал кое-что другое. Пап. Я не вру. Он хотел ей отплатить. Он свихнулся, серьезно! И я не смог положить трубку, даже несмотря на то, что хотел, потому что не мог оставить ее одну в такой момент. Это добило меня, я так зол. Сейчас ей удалось его остановить — к его счастью — но я ему не доверяю! Я не доверяю ее ему! Кто знает, остановится ли он в следующий раз!

Папа вздыхает, но понимает, что я говорю правду.

— Никогда! — говорит мама. — Райли бы никогда так не поступил. Они помолвлены, зачем ему ее насиловать? Или почти насиловать? Господи, Мейсон, она не вернется! Детка, пойми это.

— Мама, — говорю я. — Ты звучишь, как матери, которые не верят своим детям, когда происходит подобное. Прекрати!

— Китон! — мама требует, чтобы папа образумил меня, но он уже встал и вытащил свой чемодан из шкафа. Ее челюсть отвисает.

— Что ты там делаешь, Китон?

— Ты хочешь отпустить его одного? Тогда у тебя останется только один сын.

— Райли никогда бы так не сделал, Мейсон, зачем ты это рассказываешь?

— Мама, Райли больше не твой милый, одноногий, хромающий, маленький мальчик. Он разъяренный, оскорбленный мужчина, которому изменили, чья невеста унизила его и растоптала его гордость. Поверь мне, пожалуйста, ты всегда заступалась за меня, поддержи и сейчас.

— Я всегда поддержу тебя, Мейсон, ты мой сын. Но и Райли тоже, и я не могу тебе поверить. — Папа стреляет в нее взглядом, но она даже не смотрит на него, потому что обернула вокруг себя одеяло и пошла в ванную.

Я чувствую себя дерьмом, когда дверь за ней закрывается.

Райли вернулся через два часа и молча забрал у меня телефон, бросив мои вещи. Ему тоже трудно с этим справиться, потому что он — не ты. Он не может издеваться надо мной, а потом спокойно смотреть, как я целый день бегаю перед ним голая. То, что произошло между нами, недавно и в машине, все это терзает его так же, как и меня.

Потом его не было всю ночь, но это тоже хорошо. Пути назад уже никогда не будет, теперь я это знаю. По крайней мере, не для нас двоих. Из-за жажды мести он разрушил свой шанс на новое начало, Мейсон. Я продолжала бы любить тебя, но, возможно, все-таки, смогла бы забыть. Мне бы так этого хотелось.

Лежа на боку на матрасе, натянув на себя одеяло, наблюдаю за восходом солнца. Я пролежала так всю ночь, думая о прошлом.

О том, что пережила, и о том, выбираю ли я мужчин по определенным параметрам или меняю их на таких, какие мне нужны. Бессовестные, безжалостные и жестокие. Таким был мой отец. Моя мать никогда не была шлюхой, но она тоже кое-что позволяла с собой делать, Мейсон. Что-то, что мне тоже пришлось пережить. Когда он умер, моя мать думала, что освободилась, но она больше никогда не будет свободной, Мейсон. Так же, как и я. Пережитое сидит глубоко внутри, и ты всю жизнь таскаешь это с собой повсюду, как тяжелый груз на спине, как огромный чемодан, полный камней, и каждый день добавляется новый балласт, потому что ты постоянно испытываешь что-то новое. Скоро я уже не смогу нести этот груз. Я хочу, наконец, что-то сделать и полюбить кого-то, кто достаточно хорош для меня, но всякий раз, когда кто-то подобный появляется, я либо отвергаю его, либо меняю. Я ненормальная, Мейсон. Сколько бы раз я не говорила себе, что заслужила что-то хорошее, каждый раз слышу этот внутренний голос, утверждающий обратное. Он говорит, что я в ответе за все, что со мной происходит. Я притягиваю это. Я создаю это. Я выбираю это. И я виновата. Так же, как и сейчас.

Райли бы никогда в жизни так не поступил, если бы я его не спровоцировала.

С другой стороны, во мне есть и разумный голос, который говорит обратное. Как ни странно, он звучит как ты: как бы сильно ты не провоцировала кого-то, он не должен даже прикасаться к тебе, Эмилия, без твоего согласия. Нет, Эмилия, значит, нет. Если кто-то когда-то говорил мне «нет», что случалось не часто, я оставлял ее в покое. Всегда. Каким бы беспощадным я ни казался в постели.

Дерьмо, Мейсон, теперь ты стал частью меня, и я уже знаю твои мысли.

Я очень хочу, чтобы ты приехал. Как можно скорее.