Беги, малыш, беги

С Христом - в Гарлем

Дэвид все время находился в пути, набирая добровольцев на летнюю работу и ища спонсоров для Центра. С течением времени он все реже и реже лично общался с обращенными наркоманами и постепенно оказался в положении администратора, - роль, принятая им на себя не добровольно, а в силу обстоятельств.

Основная наша работа на местах состояла в проведении уличных религиозных собраний и в личных беседах на городских перекрестках. Почти каждый день после обеда мы устанавливали помост и громкоговоритель в каком-нибудь гетто.

Однажды мы с Марио и еще несколько сподвижников отправились на микроавтобусе в самое сердце испанского Гарлема. Мы раздавали наши трактаты, пытались собрать достаточное число слушателей для уличного богослужения - но без особого успеха.

- Я все-таки соберу народ... - проговорил Марио.

- Не сегодня, - разуверил его я. - Никому тут до нас нет дела. Можно спокойно сворачиваться и ехать домой.

- Нет! - упрямо повторил он. - Мы соберем толпу. Не пройдет и часа, как мы закатим такое массовое богослужение, какое вам и не снилось...

- Брось, как это ты, интересно, собираешься проводить службу без слушателей? Сегодня они не настроены.

- Неважно. Доверься мне, - сказал он и, застенчиво улыбаясь, исчез за углом.

Мы же начали расставлять оборудование. Я чувствовал себя Ноем, сооружающим ковчег на вершине горы. И мы, как он, работали, веря, что, настанет час, когда Бог разверзнет хляби небесные.

Через четверть часа мы закончили работу, и я вернулся на перекресток раздавать наши трактаты, как вдруг заметил несущуюся по направлению ко мне огромную толпу подростков. Они размахивали на бегу палками и бейсбольными битами и истошно кричали. Развернувшись, я поспешил обратно к помосту и увидел еще одну толпу, также бежавшую к нам с палками наперевес. «Пора убираться отсюда, - подумал я. - Эти ребятишки собираются устроить тут заварушку...» Но было уже слишком поздно. Бушующее море подростков сомкнулось вокруг меня...

И тут показался Марио. Он бежал в полквартала от нас и кричал, обращаясь наверх, в направлении пожарных лестниц:

- Эй, вы все! Через четверть часа перед вами выступит главарь «Мау-Маус», самой жестокой банды в Бруклине! Спешите! Спешите услышать Никки Круза, самого опасного головореза во всем Бруклине! Но будьте осторожны: он убийца и очень опасен!

Юнцы гроздьями сыпались из всех квартир и с пожарных лестниц и сломя голову бежали в мою сторону. Теснясь вокруг, они ревели:

- Где Никки? Я хочу увидеть его! Покажи нам главаря «Мау-Маус»!..

Марио подошел ко мне - рот у него был до ушей - и торжествующе проговорил:

- Ну, что? Я ведь обещал тебе собрать толпу?!

Мы осмотрелись. Да уж, толпа была что надо. Улицу запрудили сотни три подростков. Я только покачал головой:

- Надеюсь, что мы, благодаря твоим стараниям, не лишимся жизни. Эти парни выглядят страшновато...

Однако Марио, отдуваясь после бега, успокоил:

- Давай, проповедник! Твоя паства ждет.

Вытирая бегущий ручьями по лицу пот, он взобрался на помост, подошел к микрофону и жестом попросил тишины. Юнцы успокоились и слушали, как он, словно ведущий на концерте, представлял им выступающего:

- Леди и джентльмены! Сегодня у вас великий день. Главарь знаменитых своей жестокостью «Мау-Маус», самый опасный человек во всем Нью-Йорке, выступит перед вами. Гроза города... С небольшой оговоркой - теперь он уже бывший главарь. И сегодня он сам расскажет вам, почему он покинул банду и избрал Иисуса. Итак, единственный и неповторимый НИККИ КРУЗ, бывший главарь банды «Мау-Маус»!!!

Вслед за его восторженным воплем я вскочил на помост и подошел к микрофону. Толпа подростков принялась кричать и хлопать. Я стоял на помосте, улыбаясь и помахивая рукой, а они все аплодировали. Многие знали меня в лицо или читали обо мне в газетах. Человек двести взрослых из числа прохожих также остановились, привлеченные зрелищем, и расположились позади молодежи. Подтянулись и две полицейские машины, став по обе стороны от зрителей.

Я поднял руки - выкрики, свист и хлопанье затихли. Через мгновение на улице воцарилась полная тишина. Я заговорил, чувствуя, как на меня властно нисходит Дух Господень. Слова полились легко и гладко:

- Сегодня я хочу поведать вам, почему я бывший главарь «Мау-Маус»: потому, что душу мою преобразил Иисус! Однажды на уличной проповеди, вроде этой, я услышал о существовании Того, Кто в силах изменить мою жизнь. Проповедник говорил о том, что Иисус любит меня. Я понятия не имел, кто такой Иисус, и был уверен, что меня не может любить никто. Но Дэвид Уилкерсон - так звали проповедника - уверил меня, что я любим Иисусом. Вся жизнь моя с той поры переменилась. Я вверил себя Господу - и Он даровал мне новую жизнь. До этого я был таким же, как вы. Околачивался на улицах. Спал на крышах. За драки меня вышвырнули из школы. Полиция не спускала с меня глаз. Много раз меня арестовывали и сажали в тюрьму. Я жил в вечном страхе. Но Иисус изменил мою жизнь. Он дал мне цель существования. Дал мне надежду. Я больше не курю наркоту, не дерусь, не убиваю. И мне больше не приходится лежать ночью без сна, в ожидании чего-то страшного. Меня больше не терзают кошмары. Люди на улицах заговаривают со мной без страха. Полиция относится с уважением. Я женился, у меня родился ребенок. Но главное: я счастлив и мне не нужно больше никуда бежать.

Притихшая толпа внимательно слушала. Я закончил проповедь и призвал присутствующих к алтарю. Двадцать два подростка вышли вперед и преклонили колени перед помостом, пока я молился.

Дочитав молитву, я окинул взглядом всю улицу. Полицейские вышли из машин и стояли, опустив головы, шляпы в руках. Я поднял глаза к небу. Над Гарлемом сияло солнце.

Испанский Гарлем стал нашим любимым местом для проведения уличных служб. Здесь нам удавалось собирать наибольшее число слушателей и тяга к Евангелию ощущалась сильнее, чем в каком-либо другом районе. Я не уставал напоминать своим соратникам слова: «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать».

Глория же с трудом привыкала к испанскому Гарлему. Она никак не могла переносить здешние запахи, старалась не проявлять своих чувств, но некоторые продуктовые рынки на открытом воздухе переполняли чашу ее терпения. Даже у меня вызывали отвращение мухи, роившиеся над лотками с мясом, фруктами и овощами. Ко всему добавлялась вонь, исходившая от наркоманов. От них шел какой-то неприятный дух. Когда же они собирались группами - в особенности летом - запах этот становился почти непереносимым.

Мы многому научились за те первые месяцы наших уличных проповедей. Например тому, что наибольшего успеха добиваются те, кто сам пришел с улицы и может дать живое свидетельство «из первых рук» о возрождающей, преображающей силе Иисуса Христа. Я в качестве проповедника не пользовался среди наркоманов таким успехом, как некоторые из обращенных, вышедшие из их среды. Они оказались нашими лучшими кадрами. Их честные, откровенные рассказы оказывали на наркоманов потрясающее воздействие.

В частности, Мария могла не стыдясь стоять перед толпой бывших своих собратьев по греху, - проституток и наркоманов, и говорить о милости Господней. Ее простодушное свидетельство часто способно было до слез растрогать присутствующих. Она говорила о Боге так, то что Он был ее личным другом. В ее интерпретации, Он в образе Своего Сына, Иисуса Христа, обходил улицы безжалостного города, касаясь людей, погрязших в грехе, и делая их вновь полноценными. Большинству ее слушателей не доводилось представлять себе Бога в таком обличии. Тот Бог, о Котором они знали, - если только они вообще знали о Нем, - был суровым судьей, мстящим за грехи проклятием и с помощью кнута заставляющим людей держать равнение. Кем-то вроде полицейского. Либо Он ассоциировался у них с холодными, бездушными, официозными церквами, в которых им приходилось бывать.

Часто во время таких уличных служб наркоманы пытались дразнить и искушать обращенных. Закуривали у них на глазах сигарету с травкой, выпускали наркотический дым прямо в лицо нашим парням или девушкам. Один даже извлек из кармана иглу и упаковку героина и стал помахивать ими перед лицом наших экс-наркоманов:

- Эй, ребятки, вы не скучаете без этого? От этой штуки так тащишься! Хотите попробовать? - Искушение казалось порою выше сил обращенных, но Божий щит охранял их.

Как-то раз выступал негритянский парнишка, бывший раньше членом шайки и употреблявший героин. Он рассказывал о своем детстве. О том, как в 13 лет вынужден был уйти из дома. О мужчинах, которые поочередно жили с его матерью. О том, как он спал на крышах домов и в метро. Как добывал себе на пропитание милостыней и воровством. Как вел жизнь дикого звереныша.

Пока он рассказывал, стоявшая в задних рядах пожилая женщина принялась плакать. Плач этот перешел в истерику, и я приблизился, чтобы утешить ее словом Божьим. Немного успокоясь, она поведала мне, что этот паренек вполне мог быть ее сыном. Пятерых своих сыновей она выставила таким же образом из дома на улицу. Тяжесть собственной вины была ей невыносима. Мы окружили ее и начали молиться. Она же, подняв голову, устремила взор в небеса и громко молила Господа, чтобы Он простил ее и защитил ее сыновей, где бы они ни находились.

Но в тысячах других случаев продолжало твориться зло. И чувство было такое, точно мы стараемся вычерпать океан чайной ложкой. Однако мы знали, что Бог и не ожидает от нас торжества над всем злом мира: Он лишь требует, чтобы мы свидетельствовали о Нем и не теряли веры.

В один из вечеров, в четверг, мы устроили собрание на углу школьного двора в испанском Гарлеме. Вдохновенные хоры на испанском языке и христианская музыка, разносившиеся в теплом вечернем воздухе из наших громкоговорителей, привлекли массу народа.

Толпа волновалась, вела себя возбужденно. Музыка зазвучала быстрее, несколько наших ребят вышли к микрофону и стали прихлопывать в такт песне и подпевать. И вот неподалеку кучка малолеток - человек пять-шесть - пустились танцевать под нашу музыку, выкидывая коленца и вихляя бедрами. Часть слушателей переключила свое внимание на них, принявшись подбадривать танцоров выкриками, смехом и хлопками. Я пробрался поближе и строго окликнул этих шутов:

- Эй, малышня! Что это вы тут расплясались? Тут владения Бога, и для подобных танцев не место!

Один из них откликнулся:

- А нас нанял плясать вон тот мужик. Дал нам десять центов, видишь?..

Я взглянул в ту сторону, куда указал малолетка, и увидел молодого человека, лет 28. При моем приближении он вдруг сам принялся выделывать шутовские па. Я попытался заговорить с ним, но он в ответ лишь еще пуще задрыгал ногами и завихлял бедрами, выкрикивая:

- Ох и клевая музыка, ча-ча-ча!

Он крутился волчком посреди улицы, хлопал себя по бедрам, трясясь всем телом, и, закинув голову, орал, как сумасшедший:

- Би-боп, ча-ча-ча!... Дум-дум-дум!.. Шевелись, шевелись!..

Мне это надоело:

-Эй, постой, я хочу тебя кое о чем спросить...

Тот, не прерывая своих прыжков и диких телодвижений, пропел:

- Да, папаша, чего тебе?.. чего тебе?.. чего тебе?..

Терпение мое начало иссякать, и я резко спросил:

- Ты что, заплатил тем пацанам, чтобы они сорвали наше собрание?

Этот шут, кружась, высоко вскидывая ноги и причмокивая, вновь пропел:

- Точно. Угадал. Вот я какой!.. дум-дум-дум...

Я начал склоняться к мысли, что он и впрямь сумасшедший, и, не сдержавшись, заорал:

- Зачем тебе это? Ты что, псих?

- Просто мы вас терпеть не можем. Мы не любим христиан. Нет-нет-нет! Ненавидим христиан! Да-да-да!..

- Ладно.. - угрожающе произнес я и, сжав кулаки, двинулся к нему. - Послушай, что я тебе скажу. Мы закончим наше богослужение, а ты на это время угомонишься. А не то я угомоню тебя сам об стену вот этого дома!..

Он понял, что я не шучу, но не мог мгновенно прекратить свое шутовство. В поддельном ужасе закрыл рот рукой и вытаращил глаза - но танцевать-таки прекратил и не произнес больше ни слова.

Я же повернулся и пошел к микрофону. В тот вечер в своей проповеди я рассказывал о моих юношеских годах в Нью-Йорке. О всей грязи, нищете, стыде и грехе, которыми была отмечена моя жизнь. Затем обратился к родителям, позволяющим своим детям расти в таком грехе и ужасе. Я призвал их подавать детям лишь добрый пример...

По ходу проповеди люди стали снимать шляпы. Это один из лучших признаков почтительного отношения к происходящему. На глазах многих заблестели слезы, руки потянулись за носовыми платками. Я знал, что власть Христа над человеческими душами велика, но не ожидал столь сильного ее проявления, которое последовало вслед за этим.

Произнося проповедь, я приметил пожилого мужчину, явно алкоголика, который стоял в самой гуще народа и заливался слезами. Затем молоденькая девушка в передних рядах ткнулась лицом в ладони и упала на колени, прямо на грязную мостовую. Одна из наших обращенных подошла к ней, опустилась рядом и принялась молиться за нее. Я продолжал говорить.

Присутствие Духа Божьего ясно ощущалось на этом собрании. Закончив проповедь и призвав слушателей к алтарю, я заметил еще одного типа, наркомана, который в эти мгновения переживал острейшие борения духа. Он извлек из кармана рубашки несколько пакетиков с наркотиком, швырнул их себе под ноги и стал топтать ногами, выкрикивая:

- Будь ты проклят, мерзкий порошок! Ты мне жизнь загубил! Увел у меня жену! Убил моих детей! Душу мою отправил в ад! Будь ты проклят! Будь проклят!

Он упал на колени, закрыл ладонями лицо и раскачивался взад-вперед. Один из наших проповедников поспешил к нему. Затем еще двое обращенных подошли, встали рядом на колени, громко читая молитвы, пока тот просил о прощении.

Человек восемь-девять наркоманов отделились от толпы и преклонили колени возле микрофона. Я пошел от одного к другому, возлагая руки им на головы и молясь за них, не замечая любопытных взглядов прохожих и рева спешащих мимо машин.

После службы мы провели беседу с откликнувшимися на призыв, рассказали им о нашем Центре и пригласили жить там, пока они окончательно не расстанутся со своим пагубным пристрастием. Одни соглашались сразу же. Другие колебались и отказывались. Некоторые пришли пару недель спустя и попросили принять их.

Толпа стала рассеиваться. Мы начали сворачивать аппаратуру и грузить ее в наш микроавтобус. И тут один из малолеток, отплясывавших под духовную музыку, подошел ко мне, потянул за рукав и сказал, что тот взрослый «плясун», который хотел помешать нам, теперь желает переговорить со мною. На вопрос, где он меня ждет, малыш указал пальцем на темную аллею в стороне.

Была уже почти ночь, и у меня не было ни малейшего желания углубляться во мрак, где прятался этот сумасшедший тип. Я велел передать, что готов побеседовать тут, при свете фонарей. Мальчонка убежал и через пару минут вернулся. К этому времени аппаратура наша была уже почти уложена. Он помотал головой и сказал, что тот стесняется выходить на свет.

Я хотел было ответить: «значит, не судьба». Но вдруг мне вспомнился Дэвид Уилкерсон, пришедший ко мне в подвал, где я прятался после первой его уличной проповеди. Тогда он безбоязненно вошел туда и сказал мне:

- Никки, Иисус любит тебя. - Именно эти бесстрашие и сострадание заставили меня принять Христа как своего Спасителя.

И вот теперь, обратив взор к непроглядной тьме неба, я пообещал Господу, что если Ему угодно, чтобы я пошел и поговорил с этим «танцором», то я пойду.

Пройдя по улице, я остановился у начала аллеи. Это напоминало вход в гробницу. Я прошептал: «Господи, верую, что Ты идешь впереди и ведешь меня!» И шагнул вперед.

Некоторое время я ощупью продвигался в темноте. Затем до меня донеслись сдавленные рыдания. Я прошел еще немного, и глаза, привыкшие к темноте, различили несколько переполненных мусорных ящиков и на их фоне - человеческую фигуру. Он сидел на корточках, зажав коленями голову, и тело его содрогалось в истерике. Я подошел вплотную и встал перед ним на колени. От смрада, испускаемого мусорными баками, мутился рассудок. Но этот человек нуждался в участии - и стремление помочь ему пересиливало омерзение.

- Помоги мне... Пожалуйста, помоги! - всхлипнул он. - Я читал про тебя в газетах. Слышал, что ты пережил обращение, потом учился в Библейской школе... Помоги мне!

Казалось невероятным, что всего несколько минут назад этот же самый человек отплясывал и пел на улице, хотел сорвать проповедь.

- Бог простит меня? - вновь заговорил он. - Скажи, я ведь не слишком низко пал? Он простит меня? Пожалуйста, помоги мне!..

Я уверил его, что Господь простит. Мне это известно наверняка: меня ведь Он уже простил. Я попросил этого несчастного, чтобы он рассказал о себе. И он поведал мне о своей судьбе.

Когда-то давно он вдруг понял, что призван Богом на служение, бросил работу и поступил учиться в Библейскую школу. Но по возвращении в Нью-Йорк встретил женщину, которая соблазнила его и заставила бросить жену и детей. Те умоляли не покидать их, напоминали о клятвах, которые он давал Богу и супруге при обручении. Но он, одержимый дьяволом, все-таки бросил их и ушел к другой женщине. Спустя два месяца та в свою очередь бросила его со словами, что он ей наскучил. Он считал себя конченым человеком, начал курить марихуану и принимать психотропные таблетки. На вопрос, какие именно, он перечислил мне с полдюжины. Он чувствовал, что сходит с ума...

- Я хотел сорвать вам проповедь, чтобы вы уехали, - простонал он. - Вот почему я так себя вел там, на школьном дворе. Я испугался. Боялся встречи с Богом - и хотел вновь обрести Его. Я хочу вернуться к жене и детям, но не знаю как... Ты помолишься за меня?

Он поднял на меня умоляющий взгляд, полный страдания. Я помог ему подняться и повел за собой к микроавтобусу. Мы вшестером влезли в салон. Мой собеседник уселся на одно из сидений в середине и уткнулся лбом в спинку сиденья. Мы все начали молиться вместе с ним. Вслух. Внезапно до меня дошло, что он воспроизводит по памяти Писание. Обучение в Библейской школе дало себя знать: он цитировал стихи 50-го псалма -молитву, которую царь Давид вознес после того, как согрешил с Вирсавией и отправил на смерть ее мужа. Никогда еще мне не приходилось так близко ощущать присутствие Господа, как в те мгновения, когда этот бывший проповедник, попавший в услужение к сатане, вновь обрел Дух Христов и жарко каялся и молил о прощении словами Священного Писания:

«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю и грех мой всегда предо мною. Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал, так что Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем. Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя. Вот, Ты возлюбил истину в сердце и внутрь меня явил мне мудрость. Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега. Дай мне услышать радость и веселие, - и возрадуются кости, Тобою сокрушенные. Отврати лице Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения твоего и Духом владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся. Избавь меня от кровей, Боже, Боже спасения Моего, и язык мой восхвалит правду Твою».

Он закончил молиться. В автобусе стояла полная тишина. Затем Глория, возвысив свой мягкий, красивый голос, докончила за него псалом:

«Жертва Богу дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь. Боже».

Мы поднялись с колен. Он вытирал платком слезы. Остальные тоже шмыгали носами.

Затем он обернулся ко мне:

- Я отдал той ребятне свой последний десятицентовик, чтобы они танцевали на школьном дворе. Ты не дашь мне четвертак, чтобы позвонить жене и попасть в метро? Я еду домой.

Обычно я не даю денег наркоманам и пьянчугам, так как те обычно тратят их на очередную дозу или выпивку. На сей раз случай был исключительный. Я сунул руку в карман и достал доллар. Он взял его, обнял меня за шею и коснулся моей щеки еще мокрым от слез лицом. Потом обнял поочередно всех остальных.

- Вы обо мне еще услышите, - пообещал он. - Я к вам приду.

И он не обманул. Два дня спустя он привел к нам в Центр своих жену и детей, чтобы познакомить их с нами. Лицо его сияло. То был свет Божий.