Бегущий по Лабиринту

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Алби не выходил у Томаса из головы. То, что они спасли ему жизнь и вернули из ночного Лабиринта, казалось невероятной победой. Но стоила ли она таких мучений? Сейчас бедняга испытывал жуткие страдания и проходил через то же самое, что и совсем недавно Бен. А если спасенный превратится в такого же сумасшедшего? В голове Томаса навязчиво роились тревожные мысли.

На Глэйд опускались сумерки.

Томас больше не мог выносить нечеловеческие вопли Алби прямо у себя под боком, поэтому упросил медаков отпустить его из Хомстеда как есть — не отдохнувшего, всего в ушибах и бинтах. Впрочем, от стенаний вожака глэйдеров невозможно было скрыться — тот продолжал оглашать округу истошными криками. Томасу очень хотелось взглянуть на человека, ради которого он рисковал собственной жизнью, но Ньют решительно отверг просьбу. «Тебе станет только хуже». Он был непреклонен. Да и Томас был слишком слаб, чтобы вступать в словесную перепалку — проспав несколько часов, юноша по-прежнему чувствовал себя невероятно разбитым.

О том, чтобы заняться чем-то полезным, не могло быть и речи, поэтому остаток дня Томас провел, сидя на лавке неподалеку от Могильника и предаваясь отчаянию. Первоначальное ликование по поводу того, что удалось пережить кошмарную ночь, поутихло, и теперь он с болью в сердце размышлял о своей никчемной новой жизни в Глэйде. Несмотря на то, что каждая мышца тела болела, а само оно от макушки до пальцев ног было покрыто синяками и ссадинами, физическая боль не шла ни в какое сравнение с эмоциональным потрясением из-за пережитого минувшей ночью. Теперь все встало на свои места: Томас больше не питал иллюзий по поводу выживания в Лабиринте. Ему словно поставили окончательный диагноз — рак в терминальной стадии.

Неужели кого-то может устраивать такая жизнь? — недоумевал он. — И каким негодяем нужно быть, чтобы поступить так с нами? Теперь юноша гораздо острее понял одержимость глэйдеров во что бы то ни стало найти выход из Лабиринта. И дело тут не в самом факте побега: впервые Томас почувствовал жгучее желание отомстить негодяям, которые отправили его сюда.

Впрочем, подобные мысли приводили Томаса лишь к осознанию безвыходности положения, которое он испытывал уже не раз: если Ньют и Алби за два года исследований не смогли разгадать тайну Лабиринта, маловероятно, что разгадка вообще существовала. Но тот факт, что глэйдеры не сдавались несмотря ни на что, говорил об их характере красноречивее любых слов.

И теперь он оказался в их рядах.

Такова моя участь, — подумал он. — Жить в огромном лабиринте в окружении мерзких чудовищ.

Горечь разъедала душу, словно яд. Крики Алби — теперь, на расстоянии, они звучали тише, но все-таки слышались достаточно отчетливо — растравляли лишь сильнее. Каждый раз, слыша их, Томас невольно зажимал уши ладонями.

Хотя он и не помнил своей жизни до того, как очнулся в Ящике, юноша был уверен, что последние двадцать четыре часа — самые худшие с момента его появления на свет.

День незаметно подошел к концу. Солнце скрылось за высокими стенами, и вскоре Глэйд огласило уже привычное Томасу громыхание запирающихся на ночь Ворот. Когда совсем стемнело, Чак принес ему еду и большой стакан холодной воды.

— Спасибо, — сказал Томас, чувствуя прилив теплоты к мальчику. С максимальной быстротой, на которую были способны израненные руки, он принялся поддевать с тарелки куски говядины с лапшой и запихивать их себе в рот. — Как раз то, что мне сейчас нужно…

Томас сделал большой глоток воды, затем снова принялся жадно поглощать пищу. Лишь теперь он осознал, как сильно проголодался.

— Как можно так есть? Просто отвратительно, — сказал Чак, устраиваясь на скамье возле Томаса. — Все равно что наблюдать, как изголодавшаяся свинья пожирает собственный кланк.

— Прикольная шутка, — хмыкнул Томас. — Тебе стоит выступить с ней перед гриверами в Лабиринте. То-то они поржут.

Он тут же пожалел о своих словах. Судя по обиженному выражению лица Чака, реплика задела мальчика. Впрочем, обида исчезла с его лица так же быстро, как и появилась.

— Кстати, хотел сказать — в Глэйде сейчас только о тебе и говорят.

Томас выпрямился на лавке, не зная, как отнестись к подобной новости.

— С чего бы это?

— Гм… Дай-ка подумать. Во-первых, вопреки запрету, ты ночью удрал в Лабиринт. Во-вторых, выяснилось, что ты, оказывается, прямо Тарзан какой-то — ловко скачешь по зарослям плюща и подвешиваешь людей на стенах. И в-третьих, ты стал одним из первых, кто умудрился продержаться за пределами Глэйда целую ночь, да еще и укокошил четверку гриверов. Так что ума не приложу, почему тебя обсуждают все кому не лень!

Томас почувствовал прилив гордости, который, однако, быстро сошел на нет. Ему стало даже неловко из-за того, что он посмел радоваться в такой момент: Алби лежит в постели и истошно кричит от боли, мечтая лишь об одном — умереть.

— Идея отправить их к чертовой бабушке с Обрыва была не моей, а Минхо.

— А по его словам — все наоборот. Он заметил, какие номера ты выделывал с отскоками в сторону, и после этого ему пришла мысль повторить то же самое на краю Обрыва.

— Номера с отскоками? — переспросил Томас. — Да такое любому идиоту под силу!

— Ой, да ладно тебе. Не скромничай. То, что ты сделал, просто невероятно. Сделали вы с Минхо, в смысле.

Внезапно Томас почувствовал злость. Он швырнул на землю пустую тарелку.

— Тогда почему мне сейчас так дерьмово, Чак? Может, ответишь?

Томас попытался прочитать ответ в глазах мальчика, но ничего не увидел. Чак лишь наклонился вперед, сцепив руки замком и опершись ими о колени, и понурил голову. Потом он еле слышно пробормотал:

— Потому же, почему нам всем тут дерьмово.

Несколько минут они сидели молча. Бледный как покойник, с выражением непередаваемой скорби на лице, к ним подошел Ньют и уселся на землю напротив. Несмотря на унылый вид Ньюта, Томасу было приятно его присутствие.

— Думаю, худшее уже позади, — сообщил Ньют. — Бедняга поспит пару дней, а когда очухается, будет в норме. Хотя, конечно, поорет малость.

Томас не вполне понимал, через какие испытания приходится проходить Алби — сущность Метаморфозы оставалась для него загадкой. Он спросил как можно более непринужденно:

— Кстати, Ньют, а что там все-таки происходит? Нет, серьезно, я не совсем понимаю, что это за Метаморфоза такая.

Ответ Ньюта его ошарашил.

— Думаешь, мы понимаем? — воскликнул тот, всплеснув руками и тут же снова опустив их на колени. — Все, что мы знаем, черт возьми, — если тебя уколет гривер своими погаными иголками, надо срочно сделать инъекцию сыворотки, иначе кранты. Как только пострадавшему дают сыворотку, он начинает извиваться, трястись, блевать; все тело покрывается волдырями и зеленеет. Такое объяснение устраивает, Томми?

Томас нахмурился. Не хотелось расстраивать Ньюта еще сильнее, но ему нужно было получить внятный ответ.

— Слушай, я понимаю, что видеть лучшего друга в таком виде — удовольствие не из приятных, но я лишь хочу понять, что там на самом деле происходит. Откуда пошло название — Метаморфоза?

Ньют поежился и, вздохнув, ответил:

— Во время Метаморфозы возвращается память. Не вся, а только обрывки, но все-таки настоящие воспоминания о том, что происходило до того, как человек попал в эту паршивую дыру. Каждый переживший Метаморфозу впоследствии ведет себя как псих, хотя обычно все проходит не так плохо, как у Бена. В общем, тебя как будто дразнят прошлой реальной жизнью, а потом снова ее отбирают.

Мозг Томаса лихорадочно заработал.

— Ты уверен? — спросил он.

Ньют недоуменно посмотрел на него.

— Что ты имеешь в виду? В чем уверен?

— В причине депрессии. Поведение меняется, потому что они хотят вернуться к нормальной жизни — или потому, что осознают, что их прежняя жизнь была ничем не лучше новой, нынешней?

Пару секунд Ньют пристально смотрел на Томаса, затем отвернулся, видимо, над чем-то серьезно задумавшись.

— Шанки, пережившие Метаморфозу, никогда об этом не рассказывают. Они просто делаются… другими. Отталкивающими, что ли. В Глэйде есть горстка таких. Я терпеть не могу находиться рядом с ними.

Ньют говорил отрешенным голосом, бессмысленно уставившись в одну точку где-то в лесной чаще, но Томас и так знал, о чем тот думает: Алби уже никогда не будет прежним.

— И не говори, — поддакнул Чак. — А худший из них всех — Галли.

— А о девчонке есть новости? — спросил Томас, решив сменить тему. Его мысли то и дело возвращались к новенькой, к тому же он был не в настроении обсуждать Галли. — Я видел там, наверху, как медаки ее кормили.

— Ничего нового, — ответил Ньют. — По-прежнему в долбаной коме или что-то вроде этого. Время от времени бормочет что-то невнятное — то ли бредит, то ли ей что-то снится. Пищу принимает исправно, и вроде внешне с ней все в порядке. Но все это очень странно.

Последовала долгая пауза, словно все трое пытались найти разумное объяснение появлению девушки. Томас в который раз задумался о необъяснимом ощущении знакомства с ней. Правда, сейчас это чувство немного притупилось — возможно, из-за того, что слишком уж много свалилось на него за последнее время.

— Как бы то ни было, в ближайшее время придется решать, что делать с Томми, — нарушил тишину Ньют.

Томас просто обалдел, не зная, как реагировать на подобное заявление.

— Делать со мной? Ты о чем?

Ньют встал.

— Ты всех тут на уши поставил, шанк. Одна половина глэйдеров решила, что ты Бог, а другая мечтает сбросить твою задницу в лифтовую шахту ко всем чертям. Придется многое обсудить.

— Например? — Томас и сам толком не знал, что больше беспокоило: отношение людей к нему как к герою или желание некоторых отправить его на тот свет.

— Терпение, — сказал Ньют. — Утром все узнаешь.

— А почему не сейчас? — Томасу подобная таинственность была не по вкусу.

— Я созвал Совет, и ты будешь на нем присутствовать. Более того, будешь единственным на повестке.

Сообщив это, он развернулся и зашагал прочь, оставив Томаса гадать, на кой черт надо созывать целый Совет, чтобы всего лишь поговорить о нем.