Белая дорога

ГЛАВА 21 Звуки в ночи

ОБ ОЩУЩЕНИИ, что за ними наблюдают, не отпускавшем со вчерашнего дня, все помалкивали. Прошлой ночью гостей у них не было, однако Алек мог поклясться, что снова заметил кое-что не вершине слева от себя, едва они устроились на ночлег. И опять — ни единого признака живой души, но ощущение чужого присутствия не покидало.

Погода здесь была ясной, однако тёмные облака и туман всё сгущались над проходом, к которому они держали путь, грозя обернуться наледью под ногами.

— Можем переждать, пока не прояснится, — предложил Серегил.

Микам внимательно пригляделся к небесам.

— Лучше попробуем продвинуться как можно дальше. На той стороне я буду чувствовать себя гораздо спокойнее.

— Тихо! Гляньте-ка, — Алек держал в руке прядку волос Себранна. Цвет снова тускнел, превратившись в смесь грязно-серого с серебристым. — Всё повторяется, и на сей раз ещё быстрей.

Серегил наклонился, и подняв голову Себранна, открыл его шею.

— Здесь тоже проступила белизна. Проклятье!

— Что будем с этим делать? — спросил Микам. — Мы могли бы связаться с Теро при помощи одного из жезлов посланий, которые дала вам Магиана.

— И как долго это будет продолжаться? — отозвался Серегил. — Чтобы добраться сюда, ему понадобится не один день, если он вообще сумеет это сделать. Что ж мы всего лишь рискнули, в надежде на лучшее.

— Так что же мы собираемся предпринять? — вмешался Алек.

— То же, что собирались сделать прежде, пока Теро не сунул свой нос. Подумаем о правдоподобном объяснении и станем двигаться дальше.

Эбрадос гнали своих коней во весь опор, стараясь наверстать упущенное время и сократить дистанцию, отделявшую их от добычи. Когда же они добрались до тропы в горах, скакать стало хоть и труднее, однако гораздо проще держать след, к тому же тут не было разбегавшихся в стороны многочисленных дорожек. И куда бы не вела эта тропа, похоже, иного пути через эти места не было. Разведчики Ризера доложили, что вокруг — ни одной живой души, хотя они и обнаружили останки какой-то деревушки неподалеку от своего пути. И даже на небольших лужайках они не увидели ни домов, ни домашней живности, ни вспаханных участков.

Найденный же случайно след от копыта с кривым гвоздем, окончательно убедил их, что они верно идут по следу.

На вторую ночь Новен обнаружила ночную стоянку беглецов. По следам копыт и отпечаткам тел на снегу было можно узнать всё, что душе угодно. А останкам потемневшего кострища было от роду день или два.

Пошарив по окрестностям, Ризер нашёл и их туалет, и другие следы — там, где они потрошили кроликов и обдирали с них шкурки.

— Хм, полукровка со своим луком не дают им остаться с пустым брюхом? — спросил Рейн, присаживаясь на корточки и пересчитывая черепа. — Что ж, он, по крайней мере, хоть ещё на что-то годен, помимо того, чтобы питать своей кровью тайан’джила.

— А может быть и не только на это, — хохотнул в ответ Тегил. — Видел я, как они там устроили свои лежанки: один в сторонке, а двое рядышком. И гляньте-ка сюда!

Он заставил их вернуться к цепочке следов на снегу, по которой было видно, что один уходил куда-то, в одиночку, в сторону леса.

— Самый тяжёлый из них… тирфейе… судя по глубине следов. Тот, кто ночует один, надо полагать.

— Лучше знать всё, если дело дойдёт до драки, — ответил Ризер.

— Гляньте, что я нашёл! — воскликнул Рейн, когда все возвратились к очагу.

Он нагнулся и подобрал длинное белое перо с несколькими серыми полосками.

— Перо белой совы. Точно такой же, какую я видел прошлой ночью.

Ризер едва удостоил его взглядом.

— Если обрезать ствол, может выйти неплохое перо чтобы писать письма.

— Это птица Матери, — сказал мальчику Турмай. — Сбереги его, оно принесет тебе удачу.

— А что скажете вот про это? — Сона присела возле кострища и взяла с земли прядь волос. Темных, с подпалёнными кончиками.

— То, что они обрезали свои волосы, — отозвалась Новен. — Что тут такого?

— Нет, ты только понюхай их, Капитан!

Ризер взял у неё прядку и поднёс к носу. Запах был сладковатым, как от цветка, с легким оттенком магии, которую Ризер не смог опознать. А ещё среди тёмных волосков было несколько серебристых.

— Они пытаются скрыть его, но, похоже, не слишком успешно.

С наступлением темноты разбили большой костер и устроились вокруг него, чтобы доесть остатки косули, убитой Новен с её метким луком, а также догрызть репу, украденную с одной из ферм несколько дней назад.

Поев, Турмай уселся на своей лежанке и принялся играть. Все уже привыкли к этой странной музыке. А Ризеру даже стало интересно, какие ещё невероятные звуки сможет извлечь колдун.

Быть может именно это и заставило его отвлечься, так что он оказался совершенно не готовым к появлению полудюжины человечков, вдруг высыпавших в круг света от костра. Первой мыслью Ризера было то, что они кажется, безоружны. Второй — что один из них так же, как и Турмай имеет при себе такой же у’лу, а на его лице и руках — такие же колдовские метки, как у Турмая.

Они были одеты в свободные кожаные туники, украшенные зубами животных, а их черные гривы были ещё и длиннее и косматее, чем у Турмая. Турмай же, поднявшись и поклонившись человечку с у’лу, выглядел ничуть не менее удивленным, чем сам Ризер. Чужак поклонился ему в ответ и сказал что-то на языке, сильно напоминавшем язык рета’ноев. Скорее всего, это он и был, потому что Турмай улыбнулся в ответ и заговорил с тем же труднопроизносимы акцентом.

Они немного побеседовали и осмотрели у’лу друг друга, и только потом Турмай начал переводить остальным.

— Это — народ рета’ноев! — сказал он, улыбаясь во всю ширь. — Их предки осели в местных горах, после того как их прогнали с моря. Их местный колдун, Наба, знал, что я должен прийти.

Второй колдун поднял и показал Ризеру свой у’лу. Как и инструмент Турмая, тот был изукрашен кольцами рисунков и резьбы, среди которых был такой же отпечаток черной ладони, хотя и находился чуть в ином месте на древке у’лу.

— То, каким образом спускается по кольцам у’лу узор ладони, предсказывает, что ожидает колдун, — пояснил Турмай. — Мой указал мне на долгое путешествие. Набе же предсказал встречу с чужестранцем, который окажется не чужаком. Он говорит, что речь шла обо мне, человеке его же крови, пришедшем издалека.

— Чего же им нужно от нас? — спросил Ризер, несмотря на совершенно очевидную радость Турмая, не избавившийся от своих подозрений.

— Они услышали мою игру и спустились за мной. Остальные же их не волнуют. За исключением вашего тайан’джила. Это уже второй тайан’джил, встреченный ими.

— Они видели чужаков?

— Они говорят, трое всадников проследовали по этой тропе, с ними — белый ребёнок. Впрочем, он был скрыт примерно той же магией, что и ваш. Для них Хазадриен — «белый человек».

Он снова поговорил с Набой, затем опять обернулся к Ризеру.

— Он говорит, что белый ребенок — порождение зла. Наба очень сильный колдун, но даже он не решился подойти к нему близко. Он говорит, что отчётливо ощущал запах крови, исходящий от всех троих. И от малыша тоже. Он говорит, наш тайан’джил не пахнет смертью, и он рад этому, и особенно, раз я вместе с вами. Если бы он учуял подобное от меня, он был бы вынужден атаковать.

— Что ж, выходит, нам повезло, — Ризер не зря волновался прежде, не могут ли рета’нои убивать своим колдовством, к тому же об этой их силе ходило немало историй.

Он обвел взглядом лужайку, рассматривая остальных. Кто знает, сколько ещё этих колдунов скрывается здесь повсюду в кромешной тьме.

— Спроси, как давно он их видел.

Турмай снова обратился к Набе.

— День назад.

— Передай ему мою благодарность. И спроси, не разделят ли он и его люди нашу трапезу.

Предложение было принято и рета’нои в свою очередь предложили им свои котомки с провизией. `Фейе было отлично известно, как сильно можно обидеть рета’ноев отказом принять их пищу, а потому им пришлось, сохраняя приличную мину, жевать терпкие ягоды, закусывая ими «душистое» вяленое мясо, преподнесенное незваными гостями.

Когда с общим пиршеством было покончено, Турмай и Наба вдвоём заиграли на своих у’лу. Вибрирующие, лающие, гудящие звуки волынки, отражаясь в вершинах гор, наполнили поляну жутковатым эхом.

— А что, если это услышат те, за кем мы охотимся? — спросил Кальен. — Звуки-то слышно далеко в горах.

Ризер вгляделся в темноту, а потом обернулся к нему со своей столь редкой тонкогубой улыбкой.

— Пускай слышат.

Рядом с ними пристроился Рейн, теребя в пальцах своё совиное пёрышко.

— Я вот всё думаю, почему они не треснули?

— Что не треснуло? — не понял Ризер.

— Да эти их трубы? Моя тётка — яшел Белан. Так вот, она рассказывала мне, что когда с колдуном происходит то, что предначертано — ну, на что указывает этот отпечаток руки — инструмент ломается. Однако горн Набы не треснул, хотя он и повстречался с Турмаем. Слышите? Он в полном порядке.

Ризер глянул на у’лу с ещё большим интересом, чем обычно.

— Эти метки пересекают много колец. Так может быть, должно случиться не только что-то одно.

— А. Наверное, так оно и есть. Я спрошу её, когда мы вернёмся.

— Почему бы не задать этот вопрос Турмаю? — спросила Новен.

Колдун прервал свою игру.

— Ризер прав. Судьба слагается из множества линий.

И с этими словами он продолжил свою странную песню.

— Во имя Билайри, что это? — Алек, кормивший Себранна, поднял голову и прислушался.

— Понятия не имею, — отозвался Серегил, прервав свою возню с лежанкой, устроенной на голом камне на пригорке. Едва уловимый звук, доносившийся издали, был не похож ни на что, слышанное ими прежде.

На закате они достигли верхней точки тропы и были вынуждены разбить лагерь, не разжигая костра и посреди обступившего их тумана. Взошедшая луна окрасила туман серебром, а света её хватило, чтобы дать обзор на несколько ярдов вокруг.

Промозглость — гораздо хуже, чем холод, проникала сквозь шерстяные одеяла и оставляла влагу на любом не закрытом участке кожи. Зубы Серегила отстукивали дробь, и он не мог дождаться, когда Алек залезет под одеяло, чтобы крепко его обнять и хоть немного об него согреться, когда с ночным ветерком до них долетел этот странный звук. Позабыв про все неудобства, он в недоумении слушал, как звук то стихает, то возвышается вновь.

— Животные не могут издавать такие звуки, — сказал Микам. — Быть может, это дракон?

— Они тоже слышатся совсем по-другому, — Серегил оглянулся на Себранна, который присел возле Алека. Было совершенно очевидно, что рекаро звук ничуть не обеспокоил. — Да и он бы заволновался, как тогда, в Ауреннене.

— Ну ладно, по крайней мере, это где-то далеко.

Микам ещё немного прислушался.

— В горах очень сложно распознать звук.

— Я бы, чёрт подери, не отказался хоть что-нибудь видеть, — проворчал Серегил.

Странные звуки не умолкали, то приближаясь, то вновь удаляясь с порывами ветерка, долетавшего из прохода, по которому шла тропа.

— Не похоже, чтобы оно как-то двигалось, — заметил Алек.

— Ну может оно и к лучшему. Пусть держится от нас подальше, — ответил Микам. — Вы двое, давайте-ка укладывайтесь, поспите немного. Я караулю первым.

— Благодарю, — Серегил отстегнул свой меч, однако положил его рядом с собой, чтобы был под рукою. И сапоги он не стал снимать, свернувшись калачиком под влажными одеялами. Немного угревшись, он уставился в небо. Ну или туда, где оно должно было находиться, если бы они могли его видеть. Но вокруг были лишь этот туман, да слабый проблеск луны, пробивавшийся сквозь него. И пряди лунного света в темных волосах Себранна.

Турмай опустил на мгновение свой у’лу. Они с Набой обменялись понятной обоим песней, создавая особый союз, в котором не было места Хазадриельфейе. Наба был очень обеспокоен, обнаружив его в одной компании с тайан’джилом. Турмаю пришлось сыграть целую объяснительную песню, чтобы созданные ею образы добра примирили с тайан’джилом незнакомого с ним человека. Мать одобряла тайан’джилов, подобных этому. Иначе рета’нои и хазадриельфейе не смогли бы ужиться рядом так долго. Что же до маленького тайан’джила… Там было совсем иное. И Наба теперь тоже это знал.

Он играл, вплетая в свою песню слова молитвы. Благодарствую, о Великая Матерь, указывавшая доселе мой путь, за то, что привела меня к этому рета’нои, явившемуся издалека. Думаю, теперь и я смог узреть твой промысел. Дозволь же мне следовать новым линиям, согласно твоей священной воле.

И первые звуки новой и очень сильной песни начали зарождаться в его сознании, песни, которую диктовала ему сама Великая Матерь.