Белое и Черное (СИ)

Глава 24

Здесь пахло старой советской мебелью, сыростью, словно тянуло откуда-то из погреба… А в погребе бродило нечто, выпуская кислые пары алкоголя. Так пахнет осознанная бедность людей, потративших свою жизнь на пьяный угар.

Юля топталась у порога. Зашла она в обшарпанные двери, которые явно не закрывались. Прикасаться ни к чему не хотелось, и затаить бы дыхание, сжав нос двумя пальцами…

— Явилась, — прошипело существо, отдаленно напоминающее мать Лехи.

Мутные, словно слепые глаза. Клочки спутанных седых волос на голове. Лицо, сморщенное как пересохшая курага. Практически беззубый рот растянулся в подобии улыбки.

— Пожрать че принесла? Лешку помянуть бы не мешало… Сы-ы-ыночку-у-у, — завыла утробным голосом.

Юля кивнула, думая, сколько же времени они тут «поминают»… Сдерживаясь, чтобы не бросить пакет прямо на пол и уйти, она сделала несколько шагов вперед. По спине поползли мурашки от этого места. Стало еще хуже, чем она помнила. Казалось, стены почернели от ужаса, который здесь повидали.

Как зомби по комнате передвигались люди, хмельные и отвратительно опустившиеся — зрелище вообще не для слабонервных. В углу фото Алексея в черной рамочке, перед ним догорает церковная свеча. На снимке Лешка Проданов еще пацан с шальной улыбкой и кепкой, повернутой козырьком назад. Да, таким Юля его помнила.

Стол посередине с грязной посудой и эмалированной кастрюлей супа, из которой торчит поварешка, наполненная лапшой и кусочками картошки.

Юлия подошла и стала вынимать пироги, которые сама испекла. Они были уже порезаны, осталось только разложить. Люди сидели и смотрели на нее пустыми глазами, выжидая главного — когда появится бутылка «беленькой». Разочарованно выдохнули, увидев, что пакет опустел и женщина аккуратно его свернула и сунула в сумку, висевшую на сгибе руки. В последний момент, Юлия фокусником, вытянула из котомки «пузырь» и брякнула на сердцевину застолья. Незамутненные интеллектом лица «просветлели».

— Сядь, раз пришла, — благосклонно прошамкала лехина мать.

Юлька опустилась на расшатанную табуретку и сложила, сплетенные между собой руки на коленях.

Говорили обязательные и предсказуемые по этому случаю слова, одни и те же, по кругу. От заезженных речей было тошно: «Хороший парень. Жить да жить. На кого же ты нас покинул?»

— Внучат бы хоть привела поглядеть, — потеряв ориентир, маманя обращалась куда-то в сторону.

Юлия затосковала и принялась разглядывать рисунок на изрезанной, с прожжёнными дырками клеенчатой скатерти.

Улучив момент, когда бывшая родственница перешла на пьяное завывание, качаясь из стороны в сторону… Юля сбежала.

У внедорожника курил полковник, выпуская дым кольцами. Снег летел на лысую, ничем не прикрытую голову и таял, недолетая, словно вокруг Травкина был пылающий нимб из огня.

— Сереж, я же шапку тебе связала. Простынешь, — начала упрекать Юлька и прижалась к нему, вскинув голову.

«Красивая и такая своя» — подумал он, обняв одной рукой женщину. Вторую отвел, чтобы сбить пепел с сигареты и последний раз затянуться. Поверх юлькиной головы увидел бабку в окне первого этажа барака, откуда только что вышла Юля. Подмигнул ей. Бабуля шарахнулась и перекрестилась, будто черта рогатого увидала. Травкин тихо рассмеялся, по-доброму так, без обиды. Подтолкнул Юлю к машине, распахивая пассажирскую дверь.

— Ну, в твою квартиру, говоришь, за вещами? — завел двигатель.

Покраснев, Юлия угукнула. Оба понимали, что если вдвоем сейчас переступят порог — заветную черту пустой квартиры… То будет жарко. Грешно. Обратного хода нет.

— Поднимешься со мной? — спросила, не повернувшись. Теребила пальчиками края шарфа. Смотрела куда угодно, только не на него.

— Юль, я все понимаю. Не будет розовых бантиков и охренительных фраз. Я трахаю жестко. Просто трахаю, без сопливых сантиментов.

Она захлебнулась воздухом, широко раскрыв рот и захлопав ресницами. Рука дернулась, чтобы схватить дверную ручку.

— Говорю честно, как есть, — полковник хмыкнул, от предсказуемой реакции.

Женщина, скрутив ладонь в кулак, заткнула им губы, будто призадумалась, как правильно ответить или не сказать лишнего. Ощутимо пахло мужским желанием и ее тело реагировало остро, требуя древнего ритуала. Хотелось быть слабой и подчиниться, пойти у взбесившихся гормонов на поводу. Она принимала его головой, а значит…

— Пошли, — выплюнула слово и выпрыгнула наружу, словно боялась передумать.

— Дурочка, — процедил Череп, вынимая ключ из замка зажигания.