Белорусские мифы. От Мары и домашнего ужа до волколака и Злыдни

Глава 6. Нелокализованные персонажи

В белорусском фольклоре есть персонажи, обладающие исключительной подвижностью и незакрепленностью в каком-то определенном пространстве. Они с легкостью перемещаются из одного места в другое и пребывают в движении, встречаясь то на перекрестках и дорогах, то в воздухе, то в лесу, то в доме.

Прежде всего речь идет о черте — одной из наиболее важных фигур белорусской мифологии, происхождение и формирование которой фольклористам до сих пор окончательно не ясно[36]. В фольклорных текстах разных жанров (в легендах, быличках, сказках) образ черта каждый раз предстает несколько иным. На него повлияли переработанные народной культурой книжные представления о носителе абсолютного зла и противнике Бога Сатане. В легендах о сотворении мира черт предстает как демиург, который наравне (или почти наравне) с Богом творит элементы мира. В быличках черт — это персонаж, обладающий собственным набором признаков и характерных особенностей, — он вредит людям, пугает их, стремится получить их души, подталкивает к грехам, в том числе к самоубийству. В бытовых сказках и анекдотах черт часто предстает как простак, которого легко обмануть. В белорусской мифологии, особенно в Полесье, где почти отсутствуют представления о духах — хозяевах пространств типа лешего или водяного, их нередко замещает именно черт, будучи своеобразным персонажем-джокером, обитающим и в водоемах, и в лесу, и в поле, и в доме.

Второй персонаж — это летающий змей, который в полесских поверьях предстает как демон-обогатитель, приносящий своим хозяевам богатство и принимающий различный облик, в зависимости от того, в каком пространстве — в воздухе или на земле — находится. Представления о подобных духах хорошо известны в разных славянских регионах (особенно на Карпатах и у западных славян)[37]. Эти духи привязаны к определенному дому и его хозяину, однако, в отличие от домового, осмысляются не как хозяева-опекуны жилища, а как слуги конкретного человека; к тому же богатство своим владельцам они приносят, воруя его у кого-то еще. В других восточнославянских регионах (например, во многих областях России, украинском Полесье) облик летающего змея связывается с иной функцией — мифологического любовника, который прилетает к женщине, тоскующей по умершему мужу или возлюбленному.

Третий вид персонажей, о которых говорится в этой главе, служит наглядным свидетельством развития живой мифологической системы — это доброхожие. Имена доброхот, доброхожий известны в записях белорусского фольклора с XIX века. Этими именами называли разных существ: домовика, лешего или другую нечистую силу, — но самостоятельный образ с таким именем и качествами появился всего несколько десятилетий назад. Это совсем молодой персонаж, который находится еще в стадии формирования и «притягивает» на себя функции некоторых других образов, в том числе лешего. Всех доброхожих объединяет общая черта — пребывание в движении, нахождение в пути, в дороге, где с ними и сталкивается человек.

Черт считается самым опасным, изворотливым, вездесущим и вредоносным существом. Его не называют напрямую, а используют имена-заместители: недобрый, нечистый, нехороший, лукавый, лихой, поганый, дурной, окаянный, неприятель, враг, изверг, беда, не свой дух; внешние признаки: рогатый, хвостатый, пан в черном костюмчике, а также иносказательные обороты, например: приходит то, поганое — два рога на лбу — и говорит… При упоминании чертей принято добавлять охранительные формулы типа: «пусть его не будет», «пусть они исчезнут», «чтоб мы его не знали», «не при хате будет сказано». Иногда слово черт заменяют его менее опасными «книжными» названиями — дьявол, сатана, Антихрист. Слово черт может обозначать нечистую силу в целом и употребляться в отношении почти любого мифологического персонажа.

В белорусской мифологии на представления об облике черта сильно повлияли, с одной стороны, популярный иконописный образ дьявола как человекоподобной темной фигуры с хвостом, рогами и копытами и, с другой стороны, западноевропейский (через польское посредничество) тип социального и этнического чужака, пана, шляхтича, немца в городской одежде. Черта представляли в одежде немецкого покроя — в короткой курточке и узких панталонах, в шляпе и с тросточкой либо в мундире государственного служащего или военного (солдата, офицера, лесника, милиционера) с блестящими (золотыми, серебряными, стеклянными) пуговицами. Такие элементы облика черта, как шляпа (капелюш, от польского kapielusz — «шляпа») и блестящие (блискучие) пуговицы — гудзики (от польского gudzik — «пуговица»), стали даже обозначениями черта:

Вместе с тем в быличках сохраняются архаические зооморфные признаки черта — звериные или птичьи ноги (гусиные, куриные, конские, коровьи, козьи, собачьи), короткие или тонкие, иногда вывернутые пяткой вперед; шерсть на ногах, спине или даже всем теле; звериные когти на руках; иногда собачья или свиная морда. Еще одна характерная деталь в облике этого персонажа — отсутствие кожи на спине, из-за чего у него видны все внутренности (о черте говорят, что у него «нет спины» или что у него «спина корытом»).

^{Крестьянин и черт грузят бревно на телегу. Ок. 1900.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Одно из типичных свойств черта — способность мгновенно менять и принимать любой облик — мужчины, женщины, ребенка, животного, птицы, предмета. Кое-где даже считалось, что у черта нет собственного облика, и он всегда предстает в чужом обличье или же что людям не полагается видеть подлинный облик черта — только его человеческую ипостась. Стремясь сбить человека с толку и одурачить, черт часто принимает вид знакомого, родственника, односельчанина, соседа. Часто в описаниях облика черта присутствует мотив неясности, неопределенности: «свинья не свинья, собака не собака» — или способности быстро менять личины: «стоит баран, потом он уже кот, потом собака». В быличках часто подчеркивается ложная доступность мнимого «барашка», или «ягненка», или «гуся», лежащего где-нибудь у дороги, и одновременно его абсолютная неуловимость. Черт нередко развлекается тем, что, прикинувшись животным или птицей, морочит человека, заставляя за собой гоняться, а затем ускользает у него из-под носа ветром или вихрем.

Часто, измучив человека бесплодной погоней, мнимый «барашек» или «козлик» передразнивает человека, повторяя произнесенные им фразы, и с хохотом исчезает или превращается в другой предмет (этот мотив отражен и в русской традиции: его отголосок мы находим в «Бежином луге» Ивана Тургенева: псарь Ермил берет в руки белого барашка, стоявшего на могиле утопленника, гладит его и говорит: «Бяша, бяша», а тот, оскалив зубы, отвечает: «Бяша, бяша!»).

Как и ведьма, черт может принимать вид разных предметов, чаще всего — клубка пряжи, колеса, столба, камня, а также копны сена или куля ржаной, ячменной и овсяной соломы, но не пшеничной — по гродненским поверьям, на нее черт не имеет права, так как из пшеничной муки пекут облатки для причастия (у католиков).

Черт не связан с каким-либо определенным пространством (в отличие от домашних и природных духов), и считается вездесущим (повсюдным, по определению белорусов). Притом что черти постоянно находятся в аду, в потустороннем мире, они легко преодолевают границу с земным миром, где могут вредить людям. При этом у них есть свои излюбленные места — это труднодоступные, дикие, заросшие природные участки: овраги, глухие заросли, кладбища, болота, омуты, водовороты. Черти часто бывают и на различных пограничьях — дорогах, перекрестках, мостах или любых переправах через воду, полевых межах, границах сел, а также в заброшенных и разрушенных постройках, даже если это бывшие часовни или церкви. Постоянное присутствие нечистой силы в крутящемся вихре или сильном, порывистом ветре свидетельствует о том, что черти также могут находиться и в воздушном пространстве. Они проникают и в жилое пространство человека, если оно недостаточно защищено оберегами.

Черти чаще всего появляются на земле в переломное, «пограничное» время суток — в полночь (или в «глухой час», в «глухую ночь»), а также в полдень.

Особую активность черти проявляют в определенные календарные периоды, наделенные «пограничной» символикой, — дни зимнего (святки) и летнего (троицко-купальский цикл) солнцеворотов, в кануны больших христианских праздников — Рождества, Крещения, Благовещения, Пасхи, Ивана Купалы (Рождества Иоанна Крестителя). Они слетаются на годовые сборища в пору созревания рябины — так называемые рябиновые ночи, поэтому в период с Петрова дня до Ильина дня Бог насылает на них свои громовые стрелы, из-за чего в это время случаются сильные грозы — это Бог нечистиков бьет.

^{Пейзаж в грозу. 1843.}

^Rijksmuseum

С чертом (как и с водяным духом) связан мотив смены мест пребывания в зависимости от сезона и освящения воды и растений. Предположительно, он отражает некие весьма архаичные представления о пребывании мифологических существ в растениях в зависимости от их цветения и плодоношения: сначала — в вербе и лозе, затем — в жите и траве, потом — в яблоне и яблоках, после чего — в воде, где и остаются до Крещения, а после снова переселяются на вербу и лозу. Вероятно, в более позднее время этот мотив закрепился за образом черта и стал связываться с христианским обрядом освящения воды на Крещение, вербы — на Вербное воскресенье, колосьев жита, а позже — яблок на Яблочный Спас. Один из его вариантов был известен на западе Гродненской губернии, где считалось, что с праздника Крещения до Вербного воскресения («Вербницы») черт сидит на вербе, а после ее освящения до Пасхи скрывается «в пирогах, сырах, мясе и яйцах» (то есть в скоромной, запрещенной во время Великого поста пище). Когда же на Пасху это все освящают, черт переходит на цветы и травы, после их освящения на Вознесение — в колосья, груши и яблоки, после Яблочного Спаса (Преображение Господне, 6/19.08) — снова в воду до Крещения.

В сказаниях черта часто видят сидящим или раскачивающимся на дереве (он же в белорусской мифологии соотносится и с русалкой, которая качается на ветвях) — ольхе, дубе, березе, вербе, орешнике, которое он иногда даже вырывает с корнем. В одной из брестских быличек черт «в капелюшике», сидя на дереве, плетет лапти, в других таится в дупле или укрывается под корнями. Его видят то раскачивающимся на ольхе, то скачущим по березам.

^{Договор с чертом. XIX в.}

^Rijksmuseum

Хорошо известен сюжет о заключении чертом договора с человеком, который скрепляется кровью: в обмен на душу человека черт способен предоставить ему любое богатство, сделать его успешным в любом деле и выполнить любые пожелания. Ведьмам черти помогают отбирать молоко у чужих коров, колдунам — устраивать их зловредные дела, мельнику — по ночам молоть зерно. Они куют в кузнице вместо кузнеца, пастуху помогают пасти стадо, музыканта обучают игре на скрипке. По условиям договора человек может отдать черту не свою душу, а кого-то из кровных родственников, чаще всего ребенка. Дети при этом внезапно умирают без видимой причины или от несчастных случаев. Часто в подобных рассказах человек в последнюю минуту отказывается подписать договор, чтобы не загубить себя и своих близких.

Черт забирает душу подписавшего с ним договор, равно как и души грешников, в момент их смерти. Грех богоотступничества и продажи души нечистой силе — один из самых страшных, поэтому тяжелая, затяжная смерть таких людей, кто при жизни знался с чертями, — один из наиболее распространенных связанных с ними мотивов. Иногда это представление реализуется в виде спора ангела с чертом у постели умирающего:

^{Ангел и черт борются за душу человека. XIX в.}

^Rijksmuseum

Черт также может влезть в тело умершего колдуна и ходить в нем под видом покойника.

Один из наиболее характерных видов зловредной деятельности черта — искушение человека, склонение его к дурным делам и греховным поступкам: дурным мыслям, зависти, самоубийству, ссорам, пьянству, изменам, краже и другим преступлениям. Он вводит человека в соблазн, подбивает на злые дела.

Черт способен сбить человека не только с пути истинного, но и с дороги в прямом смысле этого слова: он заставляет путника блуждать, водит по разным непроходимым местам, заманивает в лесную чащу. В восточной Белоруссии (как и в русской традиции) этот мотив, как правило, закреплен за лесным духом — лесовиком. Но на юго-западе страны, особенно в полесской традиции, где отсутствуют представления о специальных лесных персонажах, эту функцию выполняет черт, о чем свидетельствуют устойчивые формулы, описывающие ситуацию потери пути: черт водит людей, нечистый крутит дорогу, черт очи замотал, нечистый запутал.

Любимое занятие черта — пугать людей в разных ситуациях. Черт показывается в странных образах, необычных, необъяснимых явлениях, звуковых и зрительных галлюцинациях. Это может быть странный барашек на дороге, говорящий человеческим голосом; светящийся столб в лесу; ночные стуки и шумы в доме; работающие ткацкий станок или прялка; детский плач в темноте на мосту. Черт морочит людям голову, старается сбить с толку, испугать.

Нечистый может не только испугать, но и убить человека во время святочных гаданий, которые устраиваются в «нечистое» время в «нечистом» месте — ночью в бане, овине, на перекрестке. Особенно опасным издавна считалось гадание с зеркалом, предметом, связывающем земное и потустороннее пространство. Необходимость немедленно перевернуть или закрыть зеркало, когда там покажется «жених», объясняется тем, что под видом суженого в зеркале может показаться черт, способный погубить гадающую девушку.

Иногда на ночные святочные посиделки или вечёрки в другие праздники к девушкам под видом парней приходили черти и приносили угощение. Например, существует предание о том, как, пока все девицы сидят за столом, одной из них удается заглянуть под стол, якобы чтобы подобрать упавший клубок, и она видит у «парней» лохматые ноги с копытами. Сообразив, что под видом женихов на посиделки явились черти, она под благовидным предлогом убегает из этого дома и таким образом спасается, а все оставшиеся девушки утром оказываются задушенными.

Девушка, забравшая у черта предмет одежды (чаще всего шапку), подвергает себя опасности — нечистый приходит к ней под окно, требуя вернуть его вещь, однако при попытке отдать ее убивает девушку или уносит ее с собой. В восточнославянских быличках этот сюжет обычно связан с покойником, с могилы которого человек уносит какую-то вещь (как правило, побившись об заклад, что не побоится пойти ночью на кладбище и что-либо там взять).

Чрезвычайно популярный у восточных славян сюжет о музыканте, приглашенном играть у черта на свадьбе, хорошо известен и в белорусской традиции: незнакомец просит музыканта поиграть на свадьбе или вечеринке за хорошее вознаграждение, и тот выполняет просьбу. Утром же после роскошного пира музыкант обнаруживает себя в болоте или лесной глуши, а вместо денег и золота, которыми его одарили накануне, в карманах находит лишь сухие листья и конский навоз:

Мотив свадьбы чертей связывается в белорусской мифологии с самыми разными представлениями: вихрь воспринимается как свадьба чертей и другой нечистой силы; самоубийство также осмысляется как женитьба самоубийцы с чертями; ведьмы зачастую танцуют на свадьбе чертей; существуют поверья о незримой женитьбе нечистой силы, при которой слышны только звуки музыки, пения и танцев, а самих танцующих не видно. Нередко заночевавший в лесу человек слышит со стороны болота звуки свадебного поезда — шум колес, музыку, веселые голоса или грохот едущей по дороге незримой свадьбы и понимает, что та «нечистая», когда шум затихает на кладбище:

Гулянье чертей может быть и вполне зримым, и, если встреченный ими человек поддается на их уговоры присоединиться к ним, он, разумеется, оказывается в полной степени одурачен нечистой силой.

Защититься от черта трудно, но все же возможно, если знать определенные правила. У всех славян (в особенности на Карпатах и Балканах, а также и у восточных славян) широко известно, что любое мифологическое существо, в частности черта и ведьму, можно лишить силы, если ударить его левой рукой наотмашь (то есть отводя руку от себя). При этом бить нужно только один раз — это принципиально важное условие. Если ударить черта или ведьму второй раз (а они будут просить об этом!), то это придаст им двойную силу. В славянской картине мира цифре 2 приписывается демоническая символика: удвоение, двойственность, двойничество воспринимается как опасное пребывание сразу в двух мирах — земном и потустороннем (поэтому и опасно гадание с зеркалом, ибо оно удваивает реальность, создавая двойника из «иного» мира). В витебских поверьях во время грозы преследующая черта молния (пярун) убивает его одним ударом, но, если бьет по нечистику второй раз, он оживает.

^{Старик в церкви. 1881.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Справиться с чертом помогают христианские символы: крест, крестное знамение, упоминание имени Божьего, молитва (особенно «Отче наш», «Да воскреснет Бог…» и 90-й псалом «Живый в помощи…», известный в народе как «Живые помощи»). Столь же действенны и любые освященные предметы (ладан, просфора, свеча, крещенская вода, освященный мак, части ризы священника и подобное) — это универсальные обереги, губительно действующие на всю нечистую силу.

Одним из наиболее действенных средств против черта, как и против «ходячего» покойника, считаются магические травы, наделенные чудесными свойствами: рута (Ruta graveolenis L.), тоя (Aconitum Napellus L.), марена (Asperula Odorata L.), а также ряд других — безвершник (Veronica latifolia L.), буркун (донник лекарственный, Melilotus officinalis). По преданиям, они помогают в тех случаях, когда к девушке или женщине начинает ходить ее покойный жених или муж, а также скрывающийся под их видом черт. Жертве посещений потустороннего существа (часто тайно от нее самой) вплетают в волосы или затыкают в одежду одно-два из спасительных растений, чтобы нечистый не мог к ней подойти. Объединяет обширный круг восточнославянских быличек с этим сюжетом заключительная рифмованная реплика черта, упоминающая опасные для него травы: «Кабы не рута и не тоя, то была бы девка моя!» — или: «Выкинь тою, будешь моя!»

Важным оберегом от черта (как и от других мифологических персонажей) также служит хлеб — главная человеческая пища и одна из высших ценностей, воспринимаемая как «дар Божий», способный противостоять любому злу. Считается, что к человеку, у которого в кармане или за пазухой есть краюха хлеба, не пристанет ни сглаз, ни порча, а также не сможет приблизиться нечистая сила. Сакральный статус хлеба в славянской народной культуре настолько высок, что о нем даже говорили: «Не мы хлеб носим, а он нас носит». В белорусском Полесье известен сюжет о человеке, заночевавшем в лесу у костра и неосторожно откликнувшегося на незнакомый голос (чего делать категорически нельзя, особенно ночью). Этим откликом путник открывает нечистой силе доступ к себе, и спасает его в этой опасной ситуации только краюха хлеба.

^{Крестьянский обед в лесу. XVII в.}

^Rijksmuseum

Одно из наиболее мощных средств защиты от черта — ругань, особенно матерная. Непристойные выражения весьма уместны в ситуации, когда нужно справиться с нечистой силой. К примеру, в Полесье при встрече с чертом считалось необходимым сначала прочитать молитву и перекреститься, а если после этого он не исчезнет, плюнуть в его сторону и выругаться матом. Полезно также при этом произносить проклятья и грубые отгонные формулы вроде: «Поцелуй меня в ср…!», «Иди к чертовой матери!», дополняя эти выражения оскорбительными жестами: кукишем или оголением зада.

Чтобы не спровоцировать появление нечистой силы, необходимо соблюдать определенные правила поведения, поскольку сам по себе правильный с точки зрения традиции порядок действий служит действенной превентивной мерой против всевозможных сил зла сам по себе. К числу таких регламентаций относится запрет вносить в дом осиновые дрова и ветки, поскольку на осине повесился черт; свистеть в доме — черт явится; стучать ложкой по столу; а также сидя качать одной ногой — так черта призываешь; откликаться на чей-то зов, особенно в лесу и ночью — «нечистый дух ходит и вызывает»; громко смеяться и петь в неположенных местах и в неположенное время — «присмеёшь», прикличешь к себе черта; думать о черте и упоминать его имя — иначе явится. Из-за боязни спровоцировать появление черта также запрещалось брать на строительство (а часто и на дрова) выворотень — дерево, вывернутое вихрем с корнем, или громобой — сбитое молнией, поскольку они считались «нечистыми», связанными с чертом. В гомельском Полесье дерево, разбитое молнией, связывалось со старой дуалистической легендой о споре Бога с чертом и о молниях как стрелах, которыми Всевышний бьет нечистика.

Летающий змей — персонаж с двойственным обликом. Если наблюдающий змея человек видит его в воздухе, он представляется в виде летящего по небу огня — огненного змея, шара, веника, звезды и прочего. Когда он прилетает в нужный ему дом, то рассыпается искрами над крышей или печной трубой и изменяет свой облик на тот, что соответствует его земной ипостаси. Этот персонаж зовется или просто змей, или спарник (от слов спор, спорина в значении «жизненная сила, удача, богатство», ср. русское выражение «дело спорится»). Белорусский спарник достаточно близкий родственник европейскому средневековому василиску[38]. Представления о таком персонаже больше распространены на востоке Белоруссии, в частности в Гомельской области.

Летающий змей обычно ведет себя как дух-обогатитель — это персонаж, живущий у колдунов и ведьм на положении помощника и приносящий им богатство (деньги, молоко, сметану, зерно), которые он ворует у других людей (у русских он называется змея-деньгоносица, змей-носак, большачонок).

^{Женщина и змей. 1910.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

На западе Белоруссии, где слово домовик обычно обозначает обитающую в доме нечистую силу, им также может именоваться и летающий змей, хотя в таком случае это название обычно относится не к мифологическому хозяину дома, а к персонажу совсем другого типа, держать которого в доме даже считается грешно. На Карпатах и в польской традиции сходное существо также может называться домовык, domowyj czort, domownik:

Характерный облик летающего змея в воздухе — огненный предмет (шар, клубок, коромысло), который оставляет за собой сноп искр. Змей часто представляется светлой или огненной птицей. В польском фольклоре есть похожий персонаж в виде цыпленка или курицы и называется skrzat, skrzatek (от пол. skrzętać — «пищать, верещать»), так как считается, что он верещит, как большая стая цыплят).

Отношения между духом-обогатителем и его хозяином-человеком строятся наподобие договора с чертом: при жизни такой дух служит ему, а после смерти забирает себе его душу, поэтому во многих рассказах также называется чертом, нечистым. В преданиях говорится, что такой змей есть только у тех, кто занимается колдовством, отрекшись от Бога и связавшись с нечистой силой. Чтобы он носил богатство, нужно содержать свой двор в чистоте (спарник не терпит грязи, нечистот) и ставить ему на ночь яичницу. В Гомельской области известен сюжет, крайне популярный в карпатской и польской традициях: некто желающий досадить хозяину, имеющему духа-обогатителя, подсыпает ему в яичницу мусор или нечистоты, после чего тот жестоко мстит за оскорбление, как правило, сжигая все хозяйство целиком.

В одном из гомельских рассказов объясняется, каким образом можно получить такой дух: он выводится из яйца, которое снес семилетний петух и которое несколько недель носили под мышкой. О таком способе выведения демона-обогатителя хорошо известно на украинских Карпатах, в Польше и у южных славян, а также в балтийских и западноевропейских традициях.

На востоке Белоруссии, а также в примыкающих западнорусских районах, (в частности, в Брянской области), существуют представления о персонажах, которых называют доброхожими, доброхочими или невидимыми людьми. Насколько можно судить по фольклорным записям XIX–XX веков, этот достаточно молодой элемент белорусской (и отчасти русской) традиции, формирование которого стало происходить лишь в последнее столетие, — убедительное свидетельство того, что мифология является не раз и навсегда сложившейся и законсервированной данностью, а вполне живой и способной к развитию системой, одни элементы в ней постепенно утрачивают актуальность и исчезают, а другие проявляются вновь.

Имена персонажей со значением доброты у восточных славян совсем не редкость. По свидетельствам XIX века, чаще всего такие названия употребляли в качестве иносказательных имен персонажей для их задабривания. Например, в русской традиции добрая или добруха — популярные в народе названия лихорадки, а доброхотом могли называть как домового, так и черта. Кроме того, в белорусских заговорах XIX века упоминается Свят Доброхот, которому молились от излечения болезней, и Игнаций Доброхочий (по-видимому, лесной дух), к которому обращались с просьбой защитить скотину от волков. Довольно часто в восточных районах Белоруссии доброхотами, доброхочими или доброхожими называют покровителей домашних и природных пространств: домовика и хлевника, лесовика, водяника, полевика (реже этим словом могут называть русалку или умерших некрещеными детей) — словом, тех мифологических существ, чье поведение по отношению к человеку может быть двойственным и часто зависит от его правильного или неправильного поведения. Уважительное отношение к духам пространств обеспечивает людям благополучие и достаток. Если же они нарушают правила поведения, сквернословят или ведут себя неаккуратно, неуважительно по отношению к хозяину пространства (в лесу — к лесовику, в доме — к домовику), то бывают жестоко наказаны болезнью, отсутствием улова, неудачной охотой, блужданием в лесу и пр. Задабривающие же имена при обращении к этим персонажам являются формой уважительного к ним отношения.

В подобных рассказах название доброхожий явно обозначает персонажей, покровительствующих определенным пространствам. Вместе с тем доброхожими могут называть существ, чьи особенности и характерные действия несколько размыты, но все же вполне узнаваемы — их также называют невидимыми людьми и богатырями. Основная особенность доброхожих — это невидимость: «Они невидимые <…> Они кому надо — покажутся».

Важно, что такие персонажи характеризуются в сказаниях именно как люди, а не демоны. Статус подобных персонажей оказывается размытым: они то ли особенные люди (их считают добрыми и даже святыми), то ли нечистая сила.

Показываются доброхожие всегда в человеческом облике: это может быть человек в белой одежде или статный молодой муж в черном одеянии или военном костюме с блестящими пуговицами. Их мужественный вид, похоже, и стал основанием для именования их богатырями, хотя никакого отношения к богатырям из древнерусских былин они, разумеется, не имеют. Черный костюм с блестящими (золотыми, серебряным, стеклянными) пуговицами в белорусской и украинской традициях — стереотипный облик черта (возникший, очевидно, под влиянием западнославянской мифологии), но в данном случае этот образ был перенесен на совсем другой тип персонажей.

Происхождение доброхожих связывается с известным у восточных славян сказанием о многочисленных детях Адама, утаенных им от Бога, — считается, что за это Господь сделал их невидимыми. В некоторых случаях говорится, что это «с того света люди» или что они происходят из детей, умерших некрещеными.

С доброхожими можно столкнуться на перекрестках, в саду, на старых межах, во дворе, на пастбище и в лесу, но их основное место — дорога, а самая узнаваемая черта — движение, в котором они все время находятся. Самые узнаваемые образы доброхожих — это странник в белой одежде, молодой мужчина на коне или свадьба, которая стрелой движется по дороге. При этом дорога доброхожих может не совпадать с человеческой: «как им Господь покажет, так они и идут».

Главная опасность для человека в случае с доброхожими — нечаянно осквернить дорогу, по которой они передвигаются, например помочиться там или оставить на ней мусор, что сделать довольно легко из-за того, что она может проходить абсолютно где угодно — скажем, по саду или двору. За это доброхожие сурово наказывают.

^{Дорога через поле. 1889.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Дорогу доброхожих можно узнать по тому, что там никогда не растет трава. Ее необходимо содержать в чистоте, чтобы не рассердить духов; также там нельзя ставить никакие постройки. К примеру, в одном из сказаний хозяин хочет поставить хату на дорожке, которая проходит через его двор, но мудрый строитель убеждает его этого не делать и построить дом немного в стороне, что оказывается правильным решением. Тем не менее свекор рассказчицы по недомыслию ставит на этом месте клеть — хозяйственную постройку.

Запрет что-то строить, мочиться, находиться, спать на дороге мифологического персонажа у восточных славян обычно связывается или с домовым, лешим (вспомним северорусскую традицию не спать на лесной дороге — ведь по ней ездит леший) или полевым (нельзя спать на меже, по которой он ездит). Этот мотив на белорусско-русском пограничье может относиться и к доброхожим.

С доброхожими соотносится еще один сюжет, который у восточных славян обычно связан с русалкой или с женским лесным персонажем — лесовихой, лесной бабой: человек видит в лесу колыбель с одним или двумя голыми детьми. Из жалости он накрывает их чем-то из своей одежды (женщина — фартуком, мужчина — рубашкой). На выходе из леса его догоняет баба с распущенными волосами и в награду за добрый поступок одаривает его чудесным предметом (чаще всего нескончаемым свитком полотна, от которого можно отрезать сколько угодно, но нельзя разворачивать до конца). В одном из таких рассказов эта функция приписывается доброхожей, которая наделяет бедного старика вечной удачей в делах за то, что он накрыл ее детей своей рубахой.

При этом человека, который в подобной ситуации не только ничем не накрыл детей, но и грязно на них выругался, доброхожие жестоко наказывают тем, что все его собственные дети умирают, не дожив до года.

Блуждающие огни — мифологические существа, которые в белорусской традиции появились под влиянием польской мифологии.

У западных и южных славян — католиков (словенцев и хорватов) блуждающие огни представляются в виде перемещающихся небольших человекоподобных бледных огоньков или свечек, из-за чего называются błędniki, błędne ogniki (пол.), świeczniki (пол.), světlonoši (чеш.) и считаются душами умерших людей, избывающих покуту (пол. dusze pokutujące) — посмертное наказание за грехи, которое дает душе умершего возможность после их искупления перейти в рай.

^{Кающиеся души. Ок. 1900.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

В народной интерпретации такие души также обречены отбывать назначенный им свыше срок покаяния на земле в виде блуждающих огней. Они встречаются на дороге в вечернее или ночное время и зовут человека за собой, заставляют блуждать, а также сбивают с пути, поэтому часто называются bludički (чеш.). Тем не менее такое существо может и помочь заблудившемуся человеку, проводить его до дому, если тот будет обращаться с ним вежливо. Более того, если человек после этого догадается помолиться, отслужить панихиду или хотя бы поблагодарить блуждающий огонек, находящаяся в нем душа заслужит прощение у Бога, прекратит свои скитания и переместится в загробный мир.

В брестских поверьях блуждающий огонь, встречающийся человеку в природном пространстве, осмысляется как ипостась души умершего или нечистая сила. Обычно он движется рядом с идущим, а потом внезапно уходит в сторону, где рассыпается и исчезает. К примеру, в одной гродненской быличке рыбаки, в темноте возвращающиеся с рыбалки, встречают такой огонек на мосту. Поравнявшись с телегой, тот начинает двигаться и вспыхивать — пых-пых-пых! — чтобы людям было лучше видно дорогу. Рыбаки решают, что таким образом он их пугает, поскольку двигается так перед повозкой целую версту. Они сильно пугаются и начинают креститься, и тогда огонек смещается на обочину дороги, двигаясь так, чтобы они могли его видеть. Рыбаки, изо всех сил нахлестывая лошадей, стараются побыстрей доехать до дома.

Иногда перемещающийся огонь не связывается с душами умерших, а считается признаком зарытого в земле клада:

По преданиям, когда человек в тихую летнюю ночь видит такие огни, это значит, что черт пересушивает или пересчитывает деньги. Говорится также, что вид огня может принимать разная нечистая сила — черт или летающий змей. К примеру, в одном из гомельских рассказов летающий змей спарник перемещается по чужому огороду в виде огонька или горящей свечки.

В славянской мифологии некоторые периоды сакрального времени представляют в виде мифологических существ. Олицетворения конкретного календарного или суточного периода ведут себя как одушевленные существа, контролируют поведение человека и соблюдение им запретов, как правило, на определенные виды работ.

К их числу в белорусской традиции относятся олицетворения некоторых дней недели, налагающие запреты на прядильно-ткаческие работы: Среда, Пятница, Неделя (в белорусском языке неделей называют воскресенье), а также праздничные дни христианского календаря, которые в народной традиции обычно обозначают именами соответствующих святых: Евдока (день святой Евдокии), Варвара (день великомученицы Варвары), Параска (день святой Параскевы), Креститель (день Иоанна Крестителя), Коляда (Рождество Христово), Водянуха (Крещение) и другие.

В быличках и поверьях святые, олицетворяющие праздник, показываются ночью или в полночь в виде то высокой женщины в белом с распущенными волосами, то высокого мужчины в черном. Они приходят в дом, видят все, что там происходит, разговаривают с людьми, могут выполнять домашние работы и пугать и наказывать нарушителей запретов.

^{Девушка за ткацким станком.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

О праздниках часто говорят, что они гневаются, сердятся на нарушителей и даже испытывают боль от уколов веретена, если кто-то прядет в неположенное время. Например, предписание прятать на праздники орудия труда нередко объясняются тем, что их «не должна видеть Коляда» или «Пасха», а также существует поверье, что если оставить в ночь на пятницу веретено и пряжу непокрытыми, то «придет Пятница и будет прясть».

В традиционной культуре понятие суток принципиально отличается от представлений о сутках современного городского жителя. Сутки отсчитываются не от полуночи одного дня до полуночи другого, а с момента захода солнца накануне одного дня до захода солнца на следующий — то есть границей между сутками является не полночь, а время захода солнца. На практике это означает, что повсеместно известный запрет прясть по пятницам начинает действовать не в двенадцать часов ночи с четверга на пятницу, а вечером в четверг после захода солнца. Если накануне пятницы оставить на прялке недопряденную пряжу или прясть в это время, то Пятница накажет рукодельницу за внеурочную работу.

В народном календаре прядильно-ткаческие работы (прядение, мотание ниток, снование основы и собственно работа на ткацком станке — кроснах) приурочены к осенне-зимнему периоду и ранней весне. Тем не менее выделяются особые дни и праздники, когда эти занятия строго запрещаются, а сами прядильно-ткацкие инструменты или закрываются полотном, или выносятся в нежилую часть хаты. К примеру, в Белоруссии издавна запрещалось прясть в пятницу и в неделю (то есть в воскресенье), в дни, посвященные женским святым — Параскеве-Пятнице (28.10/10.11), Варваре (4/17.10), Анне (9/12.12), Евдокии (1/14.03), — и некоторым мужским святым — Андрею (30.11/13.12), Иоанну Крестителю (7/20.01), Алексею (17/30.03), а также на Пилиповку — Рождественский пост (15/28.11–24.12/6.01). Все эти святые по ночам могли приходить к нарушительнице запретов в дом, чтобы наказать ее за ослушание. Впрочем, часто в данной традиции отсутствует ясное понимание о том, кто именно осуществляет кару: святые, души предков, домовик, черт или неопределенная нечистая сила — лякачка (от белорусского глагола лякаць — «пугать»), веретённица, коляда, ночница, кто-то, нечто.

Мифические существа ведут себя подобно полтергейстам: пугают, шумят, не дают домочадцам спать, стучат прялкой и ткацким станком, прядут недопряденную пряжу (в Витебской области таким же образом ведет себя кикимора):

При этом эти существа могли быть невидимы — человек лишь наблюдал, как крутится веретено и прядется кудель или стучат детали ткацкого станка. Сделанная работа в таком случае, как правило, оказывается никуда не годной: пряжа обмусолена, полотно испачкано мышиным пометом, нитки запутаны.

^{Шерстяной пояс. Польша, XIX в.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Если не доделать работу перед праздником, то олицетворяющий его персонаж может сжечь недопряденную пряжу прямо на животе недостаточно проворной пряхи, испортить незакрытые ткацкие инструменты или даже превратить их в ужей, которые затем уползут в лес.

В белорусской традиции популярен сказ (известный всем восточным славянам) о том, как мифическое существо забрасывает в трубу или в окно пряхе сорок веретен и велит ей напрясть их все до утра под угрозой серьезной расправы. Женщина догадывается намотать на каждое веретено по одной ниточке и выкидывает их обратно за окно. Тогда мифологическое существо произносит сакраментальную фразу (которую часто говорят разные представители нечистой силы, когда человеку удается обмануть их): «А, догадалась!» Например, так восклицает Пятница в гомельском рассказе. В одной же из витебских быличек Пятница после этого даже объясняет женщине, что с ней было бы, поступи она по-другому: «Разумная ты, молодица, что сделать догадалась, не сделай ты этого, а отдай мне голые веретена, я бы тебя саму, как голое веретено, скрутила бы и иссушила. Я святая Пятница. Гляди — избавь тебя Боже, ни разу в пятницу не пряди!» Впрочем, помимо олицетворяющего свой праздник святого, точно так же может себя вести и черт, о чем свидетельствуют былички с аналогичным сюжетом.

Считается, что персонажи, олицетворяющие собой тот или иной праздник, карают за нарушение запретов на работу в праздное (то есть свободное от работы время), потому что орудия труда, крутящиеся инструменты, а также отходы от прядильных работ (пыль от волокна, кострика) наносят ущерб им, а также душам предков. Это может запылить их, засыпать им глаза кострикой, замотать нитками дорогу, проткнуть грудь и глаза веретенами. Особенно часто от неразумного поведения людей страдает Пятница (а также Богородица, с которой она смешивается в подобных сюжетах), Варвара и олицетворения других женских праздников.

^{Прялка. XVIII в.}

^{Muzeum Narodowe w Warszawie}

Как правило, страдающая Пятница или подобное ей существо приходит к нарушительнице запрета наяву или во сне и жалуется на то, что исколота веретенами, демонстрируя свои раны («как в пятницу прядешь, то и придет Пятница, а у нее в боках веретена торчат»), и просит не прясть. Мотив израненной Пятницы визуально поддерживается широко известной иконой Богоматери под названием «Семистрельная», изображающей ее с семью мечами или стрелами в груди. Сказители, говоря о запрете прясть в неположенные дни, как правило, апеллируют именно к ней, смешивая таким образом Пятницу, святую Варвару и Богородицу.

В качестве персонажей могут выступать не только персонификации праздников, но и прядильно-ткаческие орудия труда, прежде всего веретена, основа и кудель — прялка или прядильный гребень с насаженной на них пряжей. При этом они ведут себя как одушевленные существа, преследуя нерадивую хозяйку, не завершившую работу до наступления праздничного времени (чаще всего — до Рождества) и оставившую ее на праздник: в течение всех двух недель святок кудель или основа пугают нарушительницу, таскаясь за ней и бегая по селу, а неубранные веретена превращаются в змей или ужей («пойдут веретена ужами»).