Белые волки. Часть 2. Эльза

Цирховия Двадцать восемь лет со дня затмения

Трудно не заскучать, когда весь мир уже лежит у твоих ног. Даже сумеречный мир — что уж говорить о реальном? С малых лет он открывал себе двери в разные уголки света и бродил по ним, изучая. Попадались люди, которые хотели его убить, и люди, которые желали ему поклоняться. Люди, которых легко удавалось подчинить себе, и те, кого проще было уничтожить. Он нагляделся достаточно, пресытился и устал. "Тебе будет принадлежать все вокруг, мальчик, — сказал ему бог с темным лицом, когда много лет назад воскресил на старом алтаре, — но твоя мать отныне принадлежит мне".

Вспоминая тот момент, Алан усмехался. Даже боги ошибаются: его милая мама не принадлежит никому, кроме кувшина пепла, захороненного на семетерии. И даже будучи мертвым, тот волчий ублюдок владеет ею с прежней силой.

Вчера Алан видел их своими собственными глазами. Единокровного брата, в ленивой позе прислонившегося спиной к стене коридора, и мать, которая прильнула к его груди в страстном порыве, великолепная, соблазнительная, выглядящая ровесницей рядом с ним. Она обнимала его так, как никогда не обнимала родного сына, а Димитрий лишь небрежно положил руку ей на талию. И спросил насмешливо, когда их поцелуй подошел к концу:

— Вам понравилось, маменька?

— Не называй меня так, — вспыхнула Ирис и добавила тише: — Наедине можешь не называть.

— А я подумал, что это новая интересная игра, где мама совращает сына, — хмыкнул Димитрий ей в лицо. — Все. Теперь сразу стало неинтересно.

Ирис вздохнула.

— Ты умеешь быть острым на язык. Это у тебя от отца.

— Да, мне это говорили, — обжег он ее язвительным тоном, — но неужели и любовницы у нас должны быть общие? Так сказать, по наследству?

— Прекрати смеяться, — она выпрямила спину и вскинула голову.

— Как скажете, маменька, — шутливо поклонился Димитрий.

Ирис окинула его долгим взглядом.

— Ты не Виттор… — огорченно сообщила она.

— Хвала богам, нет. Я люблю женщин помоложе.

Она хлестнула его по лицу, а затем снова поцеловала.

— А теперь, маменька, вам понравилось? — все с той же усмешкой шепнул Димитрий.

Ирис глухо зарычала от негодования, стиснула кулаки и ушла прочь. Он смеялся ей вслед, вытирая губы тыльной стороной кисти.

Но было поздно. Злые слезы уже обожгли Алану глаза. Чем брат заслужил ее любовь? Своей схожестью с отцом, и только? Но сам Алан тоже похож на отца, мать лично это говорила. Почему тогда она так не целует его? Почему? Почему?

Впрочем, он знал ответ. Догадался бы любой, кто столь же хорошо знал его маму.

— Теперь мы отомщены, — сказала Ирис в тот день, когда услышала о смерти его проклятого папаши, — но какой ценой?

"Да малой, малой ценой, — хотелось орать Алану в ответ. — Столько лет ты ждала этого. Ну наконец-то. Мы богаты, мы займем их место у трона, а потом поднимемся еще выше"

— Я не хотела такой ужасной гибели для Виттора, — продолжила она размышлять вслух и вытерла слезы, — что ж, сделанного не вернешь. Будем с этим жить, как жила моя мать со своей ношей.

Но Алана не могла обмануть бравада матери. Ирис — сильная снаружи, но слабая внутри, он всегда понимал это. Она прикипела к его мерзкому старшему братцу и, возможно, даже чувствовала вину за то, что сделала с ним. Обманулась соблазном, что сможет управлять им, вылепить себе второго Виттора, только безобидного и послушного.

Димитрий сопротивлялся со всей присущей его гадкой семейке твердолобостью. Алану пришлось наложить на него второе заклятие — поверх материнского слабого — и только тогда братец закончил свою миссию. А сестренка какова — тоже умудрилась не послушаться ведьминского приказа. Ничего, тут можно отыграться на дочурке. Вот младший родственник — самый умный — свалил в неизвестном направлении, как только запахло жареным. За это Алан его почти любил и решил не трогать. Остальных — уничтожить.

Он всегда четко делил их семьи на "свою" и "ту", никогда не позволял пудрить себе мозги историями про родственные связи и общую кровь. Есть он и мама с одной стороны. А с другой — сборище отпрысков Виттора, которые почему-то считают себя лучше якобы незаконнорожденного брата. Как там сказал ему Димитрий при первом, неофициальном знакомстве? Его не касается, в какие дырки папаша еще совал член? Алан стискивал кулаки, вспоминая те слова. Это их жирная мамаша была богатой дыркой, которой Виттор пользовался, а Ирис жила с разбитым сердцем и ждала его. За каждую ее слезинку не жалко было пролить и море крови.

— Вы говорите, что дадите мне неограниченную силу. Что мне с ней делать? — спросил он много лет назад, сидя на алтаре в сердце сумеречного мира и болтая пухлыми детскими ножками. Ирис лежала рядом бездыханная, но тогда по наивности и молодости лет ему подумалось, что мать устала и спит.

— Добудь трон в мою честь, — ответил ему добрый человек с черным лицом.

— Зачем? — искренне удивился маленький Алан.

— А почему бы и нет? Каждый чего-нибудь да хочет. Твой отец хотел роскоши. Твоя мать хотела мести. Я хочу выиграть. А ты, малыш?

"А я хочу править миром". Это стало девизом всей его жизни. Не тогда, не сразу, чуть позже, когда он впервые понял, что может останавливать любого щелчком пальцев и внушать свою волю лишь каплей крови. Власть — наркотик посильнее опиума, пожалуй.

И он пользовался этой властью, когда начал править Цирховией из-за левого плеча своего равнодушного, ни о чем не подозревающего брата. Именно он, Алан, внушал министрам указы и делал политические ходы. Когда в толпе народа кричали: "Наместник", он невольно оборачивался. Ирис смотрела на его увлеченность снисходительно, как на детскую игру, Димитрий был слишком занят собой, чтобы замечать что-либо вокруг, и до поры до времени все шло по плану.

Но даже вся его дарованная темным богом власть была бессильна против глупого, слабого, мягкого сердца матери. Она запретила ему убивать Виттора. Потом запретила убивать Димитрия. Мучения, страдания, но не смерть, настаивала она. И вот теперь приходится идти такими долгими, окольными путями. Его Идеал должна им восхищаться. Пусть верит, что он тут ни при чем.

А убить придется. Теперь, когда последний козырь — маленькая волчья полукровка, надежно спрятанная в дарданийском монастыре — у него в кармане, можно приступать к последней части задуманного. А потом… его ждет лишь безбрежное счастье с Идеалом. Все свои достижения он посвящает ей, а она целует этого волчонка.

Когда Алан злился, темная сила внутри вибрировала, и вокруг сразу лопались стекла, лампы и прочие хрупкие предметы, поэтому он ушел в сумеречный мир, который так любил. Пасмурная, серая погода, отсутствие ярких красок и громких звуков всегда успокаивали его расшалившиеся нервы. Знакомой, хоженой тысячи раз дорогой он прошел в самую глубь молчаливого сумеречного леса, туда, где гибкие ветви густо растущих деревьев сплетались воедино, образовывая собой стены до самого неба.

Чертог богов, куда лишь избранным есть ход.

Глупые люди понастроили на земле темплы светлого и темного, понапридумывали себе святых и поналепили им статуй, но даже не подозревали, что все это — лишь их собственный вымысел. Никогда не существовало ни святой Огасты, ни Аркадия-воителя, ни кроткой Южинии, спасавшей от холода и голода всех брошенных детей. То есть, они жили когда-то, конечно, но лишь как смертные, и ничего особенного в них не было, кроме того, что однажды их поступки увековечили, как нечто выдающееся. И в темплах их рукотворных ничего особенного не было. А вот в этом, нерукотворном, было.

Ни один опавший серый листок не шелохнулся под ногами Алана, когда тот ступил через порог вглубь чертога. Несвет и нетьма царили в его стенах — достаточно, чтобы видеть, но мало, чтобы четко все разглядеть. Утоптанный земляной пол не покрывала трава, огромный зал оставался пустым и голым, а стены из ветвей уходили высоко-высоко к небу, и где-то там, в их верхушках, шуршал ветер. В сумеречном мире всегда безветренно, думал Алан каждый раз, прислушиваясь к этим звукам, и ему нравилось свербящее ощущение, которое сразу же возникало в груди.

Войдя, он с неудовольствием отметил, что находится тут не один. Этот старик в черной широкополой шляпе тоже заявлялся иногда сюда, чтобы стоять и слушать ветер, но редко, очень редко. И находиться тут не имел никакого права.

— Что ты тут делаешь, истинный? — зашипел на него Алан, жалея, что находится в сакральном чертоге, и нельзя сделать так, чтобы окружающие ветви раскололись на сотни щепок и пронзили наглеца. — Тебе здесь не место.

— Если бы мне было здесь не место, — старый хрен обратил на него свой спокойный взгляд, — то боги не дали бы мне сюда хода. Но истинные не горят в сумеречном мире, сынок. Понимаешь, что это значит?

— Никакой я тебе не сынок, — с отвращением бросил Алан, пересек зал нерукотворного темпла и уселся на трон из сплетенных ветвей. — Я — хозяин здесь.

Дерево тут же заскрипело, сучья удлинились и поползли, оплетая его поперек туловища и ног, а затем вся конструкция превратилась в надежное массивное сиденье с ведьмаком в сердцевине и приподнялась на головокружительную высоту вверх.

— Ты не бог, чтобы быть тут хозяином, — ответил ему старик, превратившийся там, внизу, в крохотную букашку.

— Пошел вон, — заорал Алан, и его голос гулко разнесся по чертогу, нарушая гармонию тишины. — Темный бог подарил это все мне.

Но престарелый урод в черной шляпе только засмеялся, и даже когда он вышел из темпла и скрылся, его смех стоял у Алана в ушах и заставлял скрипеть зубами от ярости. Надо бы придавить этого старикашку, уж больно много о себе возомнил, но не хочется осквернять прекрасный сумеречный мир, а в реальном он никогда не попадался на глаза Алану.

И правда, зачем боги дали истинным сюда ход?

Чуть позже в чертог явились ведьмы — и как назло, с плохими вестями. Алан взирал на них с высоты своего места и скреб ногтями деревянный подлокотник, всерьез подумывая удавить какую-нибудь для собственного успокоения.

— Хозяин… — пятеро женщин в роскошных платьях расположились перед ним полукругом в глубоком поклоне. Вообще-то их должно быть шестеро. И даже семеро — вместе с Ирис. Когда они выпрямились, он получил возможность оценить их декольте и наверняка бы это сделал, если бы интересовался ими. Но рядом с Идеалом никто для него не стоял.

Алан поискал глазами мать и не нашел к собственному неудовольствию. Опять она забыла о нем.

— Ну, с чем пожаловали? — недовольно буркнул он.

— Хозяин, разрешите говорить, — вперед выступила миловидная золотоволосая красавица в платье цвета, который в реальном мире назвали бы ярко-голубым, но тут он выглядел водянисто-блеклым.

Алан сделал мановение рукой, и трон с ним опустился до уровня земли.

— Что такое, Маргерита?

Она подбежала, подобострастно коснулась поцелуем его пальцев, заглянула в глаза. Посыл читался вполне явно: все пятеро сходили по нему с ума и хотели его, любая из них сию же секунду раздвинула бы ноги перед хозяином ведьм и сумеречного мира. У Алана даже член от этой мысли не шевельнулся. Власть его возбуждала, и Идеал — тоже. Прочие — нет.

— Кажется, я поняла, что стало с нашей сестрой Эвелин, — с жаром поведала ему Маргерита.

— Которая пропала без вести? — он приподнял бровь, заинтересовавшись. — Ее нашли?

— Нет, хозяин, — с виноватым видом мотнула головой ведьма, — но перед исчезновением она горела желанием, как и все мы, услужить вам. Она обмолвилась мне, что подозревает, где может скрываться ваша сестра, но хотела проверить все лично, прежде чем делать выводы и о чем-то заявлять. Не сказала даже мне, как я ни просила. Наверное, и награду хотела получить сама.

Ведьмы с презрительными усмешками переглянулись.

— Волчья сука прячется где-то рядом? — теперь Алан подался вперед, навалившись животом на удерживающие его ветви. — И где?

— Мы не знаем, хозяин, — еще больше помрачнела Маргерита, — пока не знаем. Но… я подумала… заклинания поиска не приводят меня к Эвелин. Это может означать только одно: она находится на территории, защищенной силой истинных.

— Истинные похитили Эвелин? — он наморщил лоб, с досадой вспомнив недавнего старикашку.

— Не только, хозяин, — сверкнула глазами золотоволосая ведьма. — Я подозреваю, что они ее убили. Эвелин достаточно умна и сильна, она бы не позволила держать себя в плену столько дней, нашла бы лазейку, чтобы выскользнуть. Но важно другое. Если с ней что-то сделали…

— Значит, она в самом деле нашла место, где скрывается моя единокровная сестра, — прищурился Алан.

— Да, хозяин, — с торжеством подтвердила Маргерита, — но я взяла на себя смелость предвосхитить ваш приказ и уже обыскала со своими помощниками все известные нам дома истинных. Где-то пришлось проникнуть обманом, где-то они сами впускали в двери. Вы же знаете их хваленый принцип несопротивления.

— И?

Уж не этот ли старикан в черной шляпе похитил его пленницу и теперь так вольготно смеется над ним?

— Вашей сестры ни у кого нет.

На миг в чертоге повисла тишина, и только ветер далеко вверху шуршал по-прежнему.

— Она у истинного, которого мы не знаем, — зарычал Алан.

Остальные ведьмы вздрогнули от его гнева, но Маргерите удалось удержать лицо.

— У новообращенного истинного, которого другие скрывают, — поддакнула она. — Или который сам не знает, что он такой.

Тогда он заорал от ярости так громко, что все они в страхе сбежали.

— Найдите его. Убейте его. Принесите его голову мне.

"Тебе будет принадлежать все вокруг, мальчик, — сказал ему бог с темным лицом, когда много лет назад воскресил на старом алтаре, — но твоя мать отныне принадлежит мне". И подумав, добавил: "Остерегайся истинного"

Многих детей пугают страшные сказки. Алан же с юных лет с ужасом вспоминал лишь ту единственную короткую фразу. Кого же ему нужно остерегаться? Старика в черной шляпе или нового неизвестного врага?