Белые волки. Часть 2. Эльза

Цирховия Двадцать восемь лет со дня затмения

Этой ночью Алекс решил напиться вдрабадан и теперь семимильными шагами двигался к поставленной цели. Он вообще по жизни был очень целеустремленным парнем, решил он, ухмыляясь и подливая себе в стакан. Таким, что его упорство порой граничило с идиотизмом. Еще бы, наступать несколько раз подряд на одни и те же грабли — это не каждому под силу.

Его грабли в виде изящной пепельно-серой волчицы дремали на пороге в кухню, на полу возле кухонного стола растянулось бездыханное тело, рядом валялся окровавленный нож. Левая рука Алекса отнялась из-за раны, у него темнело в глазах, стучали зубы, оставался один день до полнолуния — и, к счастью, крепкий десятилетний коньяк без закуски и на голодный желудок был настоящим другом, который еще никого в этой жизни не подводил.

В отличие от любимых женщин и их свихнувшейся родни.

Он припомнил, что последний раз так мечтал напиться… да, давно, очень давно. Когда Эльза вышла замуж, если память еще при нем. Тогда вообще выдался трудный год. Он начал пить, как только вышел из дома Эльзы, ощущая себя мертвым внутри после отказа в прощении, а уж потом, когда до него долетели новости об ее браке, просто не просыхал. Он сгорал от желания убить ее брата, но закончилось все тем, что во хмеле отметелил Яна, и тот еще долго охал, потирая ушибленную челюсть, и ворчал, что если уж Димитрий решил сдавать его в аренду, как вещь, то пусть хотя бы предупреждал новых хозяев, чтоб им пользовались аккуратно. Тогда в голову Алекса впервые закралась мысль, что брат Эльзы решил принести извинения, отослав к нему на время своего помощника. Это была глупая мысль, и он постарался ее забыть как можно скорее.

Впрочем, бить Яна тоже стало ошибкой. Все равно что отпинать девчонку. У Яна имелись свои таланты — великого стратега и координатора и не менее великого сводника — но бойцом он не родился. Зато с тех пор они с Алексом подружились, как бывает иногда после хорошей драки. "Друг мой Алекс", — в своей обычной саркастической манере полюбил именовать его Ян. В глубине души Алекс продолжал тихо презирать его за подобострастное служение Димитрию, но отлупить больше не пытался и в этом проявлял свое расположение.

Ян лечил его, как сам признался, теми же лекарствами, что и своего господина. "Почетный врачеватель", — сказал он и долго над собой смеялся. Лечение было простым: он накачивал Алекса выпивкой и подкладывал под него женщин. Хороших, послушных и красивых девушек, которые улыбались даже тогда, когда, кончая, он стонал им на ухо: "Эль…" Может они даже были не такими красивыми, как виделось Алексу в его пьяном сознании. Главное, что они нежно целовали его и отзывались на имя белой волчицы, когда ему того хотелось. Иногда Алекс ловил себя на мысли, что засыпает в обнимку с одной, а просыпается от того, что какая-то новая незнакомка седлает его бедра. И все они оставались Эльзами для него.

Возможно, Димитрию такое лечение и шло на пользу, Алексу оно не помогало от слова совсем. Он все равно помнил о том, что натворил, и сходил от этого с ума. Сначала, каждый раз просыпаясь, думал, что все плохое ему привиделось, и на самом деле они с Эльзой еще вместе. Потом, поверив, наконец, в реальность, затрахивал своих партнерш, отрываясь на полную катушку: если уж он такое чудовище, то и вести себя надо соответственно. Сбивал руки в кровь, все время норовя причинить себе увечье, так что Яну приходилось буквально сидеть рядом и унимать его. Потом устал и от этого и стал равнодушен ко всему. Однажды ему даже приснился сон, что Димитрий стоит над ним, растянувшимся на кровати после очередной попойки, и его аристократическое лицо выражает сочувствие и сожаление. Сочувствие и, мать его, сожаление? Проснувшись, Алекс долго тряс головой, пытаясь прогнать из нее этот сон, а потом решительно заявил Яну, чтобы тот убирался вместе со своими девками и спиртным — он окончательно допился до белой горячки.

"Вылечился", — удивленно-обрадованно всплеснул руками Ян и ушел, забрав с собой женщин и пустые бутылки.

Правда, скотина, ненадолго. Вернувшись, он официальным тоном, говоря от лица страны, предложил Алексу пост в полицейском участке. Сочувствие и сожаление. Новоиспеченный наместник Цирховии, как видно, был очень виноват перед тем, кто глубоко обидел его сестру.

Дела давно минувших дней. А как хорошо все начиналось. Алекс увидел Эльзу на площади у школы, влюбился в нее, и вскоре она ответила ему взаимностью. То есть, нет, не так. Это слишком давнее воспоминание. Сидя за своим столом в кухне, поглядывая на труп сумеречной ведьмы, Алекс отпил коньяка, снял тоненькую железную пластину, которая прокаливалась на огне особой, слепленной из черного воска свечи, и прижег кровоточащую на левой руке рану. Волчица вскочила на ноги и повела носом, когда в воздухе поплыл отвратительный смрад паленого мяса. Алекс отбросил пластину, расцепил стиснутые зубы и отсалютовал ей полупустой бутылкой.

— Не волнуйся, Эль, — пробормотал он заплетающимся языком, — я вполне доживу до момента, когда ты вспомнишь, кто я такой, и снова возненавидишь меня.

Да, начиналось все неплохо. Старик-знахарь и его команда истинных пришли и сняли с Эльзы печать темной магии. Дальше все пошло сложнее. Алекса, конечно, предупреждали, что ему придется непросто, ведь ее личность сгорела под воздействием проклятия, и он приготовился к тому, что, очнувшись и выйдя из волчьего тела, Эльза его не вспомнит, продумал, какими словами расскажет ей об их прошлом и как все объяснит, чтобы не напугать. Но он не был готов к тому, что она вообще не станет человеком.

В первые дни после пробуждения волчица не узнавала даже его волка. Даже ее привязка к нему разрушилась. Перед Алексом стоял дикий зверь, скаливший пасть, щетинивший холку, с горящими безумием и страхом глазами. Эльзу пришлось запереть в подвале, где она кидалась на стены, рушила старую утварь, рычала, скулила и билась в припадке. Алекс сидел наверху, подпирая дверь спиной, и без конца слушал ее вой, надеясь, что волчица вскоре успокоится. Ей было больно и страшно в новом, чужом и незнакомом мире, и его волк внутри беспокойно метался, не зная, чем помочь любимой. Алекс тоже не знал, хоть и корил себя мысленно за бездействие. Он вспомнил, что старик-знахарь назвал его жестоким за желание не убить Эльзу, а воскресить. Теперь, кажется, стало понятно, что тогда имелось в виду.

Она успокоилась только на третий день, когда голод взял свое. Позволила ему войти и накормить ее. На тарелке, которую принес Алекс, лежала котлета с подливкой, жареной картошкой и гарниром в виде горошка с капустой. Котлету волчица проглотила мгновенно, слизнула языком подливку, а картошку и гарнир разворошила мордой и разочарованно фыркнула. Потом она умудрилась цапнуть Алекса за пальцы, когда он потянулся за посудой, убежала и забилась в угол.

И вот это была женщина, которую он любил всю свою жизнь.

Впрочем, его грабли были надежные, испытанные годами, и наступал он на них не без удовольствия. Принося еду, Алекс пытался разговаривать с Эльзой. Вскоре она перестала рычать в ответ и даже чуть поворачивала голову и поднимала уши, будто прислушивалась к словам. Алекс рассказывал ей обо всем: какая на улице погода, как его и ее зовут, что она — человек, а люди, вообще-то, берут вилку, когда едят, а не разбрасывают еду лапами, выбирая кусочки получше. А чтобы взять вилку, ей надо вернуть себе человеческие руки, и это просто, надо лишь вспомнить, что она — человек. И снова, и снова, одно и то же на все лады.

Заметив, что Эльза отыскала в груде старого хлама его забытую детскую игрушку — однолапого грязно-желтого медведя с черным блестящим носом — Алекс начал разговаривать с ней о ребенке, взывая к материнскому инстинкту. Медведя волчица, и правда, всюду таскала с собой, а укладываясь спать, обязательно поджимала к животу и обхватывала лапами. Глядя на нее такую, Алекс надолго уходил курить на крыльцо.

Прошел почти месяц, и ему стало казаться, что он топчется на одном месте. Становиться человеком Эльза не торопилась, и повадки у нее оставались звериные. Правда, к ней вернулась привязка. Когда Алекс возвращался домой, волчица бросалась к нему, виляла хвостом, показывала, как любит его и как скучала, лизала ему руки и лицо, вставала на задние лапы, упираясь передними в грудь и заглядывая в глаза. Ночью она стала приходить к нему в кровать вместе со своим медведем.

Но он ведь мечтал о женщине, а не о ласковой домашней собаке. Лучше бы Эльза продолжала ненавидеть его, но стала собой. Без ее показаний он даже не мог найти похитителя их ребенка.

Как назло, дела наместника тоже не давали покоя. "Сиятельное Сиятельство", как шутливо называл его Ян, с легкостью завоевывал женские сердца своей привлекательной внешностью, холодностью и равнодушием, но толпу подданных эти качества не могли покорить. Наверно в истории Цирховии не нашлось бы правителя, более безразличного к делам страны, чем Димитрий. У Алекса не раз чесался язык сказать ему, что с народом надо разговаривать, к людям стоит чаще выходить лицом к лицу, выслушивать их проблемы и хотя бы делать вид, что они имеют какое-то значение. Но Димитрий не любил непрошеных советов, а Алекс не любил лишний раз пересекаться с ним. Слишком неприятно заканчивались для него их встречи. И крики Эльзы после этого долго звучали в ушах, и сдавленный шепот ее брата: "Я. Хочу. Ее"

И с простым народом разговаривал кто угодно, только не сам наместник. К людям выходили его министры, его мачеха, надевшая золотое платье родственницы правителя, его единокровный брат. Неудивительно, что подданные совсем не знали его. Зато они любили своего прежнего канцлера, даже теперь, когда тот стал немощным и невменяемым стариком в инвалидном кресле и числился на троне лишь номинально. Люди помнили его молодым и сильным, помнили его семью, которую часто видели вместе с ним на всех городских праздниках. Вспоминали, как он охотно фотографировался с простыми гражданами и брал на руки их детей.

Информаторы стали доносить Алексу о неудобных вопросах, которые задают друг другу в городских забегаловках за кружкой пива, когда думают, что поблизости нет лишних ушей. Что же случилось тогда, в ту ночь, когда погиб лучший цвет цирховийской элиты? Был ли это несчастный случай, как всем говорят? Если так, то почему власть не чтит память погибших? И… законный ли наследник?

Алекс удвоил патрули на улицах и передал весточку Яну, чтобы тот лучше приглядывал за охраной, но у него внутри тоже свербел вопрос: столько лет он мечтал, чтобы человек, разрушивший его жизнь, умер, хочет ли он этого сейчас? Ведь теперь нужно так мало — просто отойти с дороги, не мешать тому, кто задумал сместить Димитрия. Это Ян предан господину душой и телом, это он, если понадобится, примет за того пулю, яд, нож. Алекс может сделать это разве что не совладав с ментальным приказом альфы. Тем более, знахарь сказал, что слететь с трона волку все равно придется…

Но патрули он не убрал и велел заткнуть глотки шептунам с их дурацкими вопросами. У наместника в глазах была тьма, и теперь, когда Алекс знал это, он стал совсем по-другому смотреть на некоторые вещи. И даже тот давний сон про сочувствие и сожаление уже не казался ему таким уж приступом белой горячки. Правда, это знание мало что могло изменить. Эльза ненавидела Алекса едва ли меньше, чем боялась брата. Алекс любил ее и находился в смешанных чувствах по отношению к своему альфе. Димитрий любил их обоих: ее — отнюдь не по-братски, его — морально истязать и мучить.

И все-таки Алекс тешил себя надеждой что-то исправить. Именно поэтому вечерами он просиживал над записями, найденными в оставшемся от деда сундучке. Он знал лишь одно слово — анэм — и поначалу тупо глядел на остальные закорючки, как баран — на новые ворота. От напряжения слезились глаза и болела голова, пожелтевшие листки так пахли благовонными травами, что спирало горло, да еще и Эльза требовала внимания, тыкаясь носом в колени. Алекс рассеянно поглаживал ее по голове и продолжал заставлять себя складывать знаки в слова. Он никогда не считался выдающимся учеником в школе, но теперь корпел над бумагами с несвойственным ему прилежанием.

Наконец, у него начало получаться, чтение затянуло его, и Алекс открыл для себя много нового и интересного. Там же, на дне сундучка, он нашел огрызок черной свечки, пучок трав и баночку с черной краской. Все это входило в число атрибутов для проведения ритуалов истинных. Алекс даже не подозревал, как скоро ему придется применить свои знания на практике.

Нынешним вечером в его дверь постучали. Алекс не ждал гостей, зато сразу почуял подвох, и отослал Эльзу в подвал, надежно заперев ее там. После этого, напустив сонный вид, пошел открывать. На пороге стояла женщина в строгом бежевом плаще, из-под которого выглядывало длинное серое платье. Алекс узнал окту — ту самую, у которой заказывал в темпле темного бога девушек каждое полнолуние. В отличие от своих подопечных, окты одевались так, чтобы не соблазнять мужчин, а показать, что с ними надо разговаривать по-деловому.

— Доброго вечера, майстер Одвик, — тон у окты был тоже деловой, когда, подвинув Алекса, она без разрешения прошла в дом. — Надеюсь, я вам не помешала?

— Доброго вечера, окта Эвелин, — отозвался Алекс, с усмешкой провожая ее взглядом. — Помешали вы или нет — это ведь уже не важно?

Окта развернулась к нему, и ее губы дрогнули в понимающей улыбке, но от него не укрылся цепкий взгляд, которым женщина окинула коридор и пороги других комнат. Она пришла сюда что-то искать — и, без сомнения, найти.

— Я боялась, что вы нашли себе постоянную женщину, майстер, — притворилась огорченной она, — или, что еще хуже, надумали жениться.

Алекс сложил руки на груди и прислонился плечом к стене, разглядывая ее. Окте Эвелин почти стукнуло сорок, но она оставалась хороша собой и могла похвастаться подтянутой фигурой. Когда-то она начинала нонной, но постепенно поднялась над другими девушками. В темпле темного бога служили восемь окт, у каждой в подчинении находилось по девять нонн, и уходить со своих мест никто из них по доброй воле не стал бы. Повышение было очень почетным событием.

— Что плохого в том, что мужчина моего возраста и положения подумывает жениться? — поддел ее Алекс.

Глядя ему в глаза, окта Эвелин расстегнула свой плащ и сбросила его с точеных плеч, обтянутых серой тканью. Когда она отвела руки назад, ее высокая, полная, наглухо закрытая платьем грудь очень выгодно выпятилась вперед. Не заметить это богатство мог разве что слепой. Алексу стало еще любопытнее, ради чего окта перед ним выступает.

— Буду с вами откровенна, — заявила она, — я не хочу терять лучшего и выгодного клиента.

— Что вы, — рассмеялся Алекс, — на мое место придут десять клиентов еще лучше и выгоднее. Ваши девушки всегда пользуются спросом.

— Такие, как вы… Алекс… — она томно произнесла его имя и облизала розовым язычком темно-красные губы, — не придут.

Наступила его очередь что-то говорить, но Алекс промолчал, продолжая терзать окту насмешливым взглядом. Когда беседа идет не по плану, тот, кто этот план задумал, всегда начинает нервничать.

— Так что? — требовательным голосом спросила окта Эвелин и швырнула в него свой плащ, не сомневаясь, что он его подхватит. — Ваша будущая жена сидит в гостиной, и мне лучше убраться отсюда, чтобы не компрометировать вас?

"Я хочу знать, кого ты тут прячешь", — вопили ее глаза.

— Мой дом пуст, — мягко рассмеялся Алекс, повесил женский плащ на крючок и увлек окту в комнаты, положив руку ей на талию. Сопротивляться она не стала. — Вы можете сами в этом убедиться. Заодно и выпьете со мной.

"Я никого не прячу, но и ты, дорогуша, теперь так просто отсюда не уйдешь".

Усадив Эвелин на диван, он налил ей сладкого вина, а себе взял бутылку пива и устроился в кресле напротив гостьи. Его волчий слух улавливал, как Эльза вздыхает и скребет лапами пол в подвале, но Алекс не сомневался, что окта не сможет услышать эти звуки через плотно прилегающую дверь.

— Так с чего вы взяли, что я собираюсь жениться или кого-то нашел? — обратился он к Эвелин, которая потягивала свое вино и стреляла в него глазами.

— Девушка призналась, что вы остались ею недовольны в прошлый раз, — маленький кулачок окты стиснулся, длинные ногти впились в ладонь подобно когтям хищной птицы, на лице проступила гримаса досады. — Вы отослали ее и попросили не приходить больше. Конечно, я наказала растяпу и больше никогда не пошлю ее к вам. Я думала, что она — ваша любимица, ведь вы приглашали ее два или три полнолуния подряд, но теперь…

— Она просто мне надоела, — перебил ее Алекс.

— Почему вы не сказали, что хотите чего-то нового? — Эвелин звучала и выглядела искренне обеспокоенной. — Я бы сделала все, чтобы удовлетворить вас, майстер. Подобрать то, что именно вам нужно.

— Наверно, я сам пока не знаю, чего хочу, — со скучающим видом пожал плечами Алекс.

"Давай уже, переходи к делу от этих раскланиваний".

— У меня есть новая воспитанница, — окта зазывно сверкнула глазами, — она приехала к нам из Нардинии и постигала свое искусство во дворцах любви той страны. Ее задний вход сможет впустить не только вас, но и некоторые игрушки, которыми она позволит вам играть с собой. А еще…

Алекс демонстративно зевнул, и его собеседница сникла. Тоже довольно демонстративно.

— Ваше сердце все-таки занято теперь, — проговорила она глухим голосом.

— Нет.

— Тогда вы в обиде на меня? Я не хотела бы ссориться с вами…

— Нет, что вы.

— Но все бурые в полнолуние обращаются к нам, чтобы…

— Наверно, я осознал, что мне пора заняться тренировкой самоконтроля.

— Но вы все равно превратитесь… — окта быстро-быстро захлопала ресницами, — и это больно…

— В боли некоторые тоже находят удовольствие, — Алекс решительно отставил бутылку на столик и перевел взгляд на бокал в ее руках. — Вы допили вино. Вам налить еще или проводить вас к двери? Или вы пришли не только по этому вопросу?

"Посмотрим, насколько легко ты проглотишь наживку".

— Ты устал, — сказала Эвелин, тоже со стуком отставив свой пустой бокал. Она откинулась на спинку дивана и начала медленными чувственными движениями расстегивать воротник платья. — Ты устал от продажной любви. Рано или поздно это случается со всеми мужчинами, это нормально. Ты хочешь чего-то настоящего, чего не купишь за деньги.

Алекс позволил ей обнажить и продемонстрировать грудь с крупными темно-коричневыми сосками, увенчанными крохотными серебряными колечками. Окта принялась играть с ними, глядя ему в глаза. Ее пальчики ловко обводили напрягшиеся и вытянувшиеся комочки плоти, дергали за серебро, оттягивая их еще больше. Так, как приятно было бы мужчине делать это зубами.

— Разве есть что-то, что я не смогу купить за деньги? — усмехнулся он.

— Меня, — Эвелин подтянула вверх свое длинное серое платье, показав ему, что любит носить чулки и не утруждает себя нижним бельем. — За деньги меня уже давно не купишь.

Она встала с дивана и пересела на колени Алекса, оседлав его. Они принялись целоваться, изображая страсть, — он был уверен, что со стороны окты идет такая же игра, как и с его собственной. Вопрос заключался в том, кто уступит первым. Он не хотел заниматься с ней любовью, а она вряд ли намеревалась на полном серьезе отдаваться ему, но чтобы отказаться, пришлось бы раскрыть карты.

Алекс играл с колечками в ее сосках, пока Эвелин постанывала и ерошила его волосы, и терпеливо ждал, когда же она сломается.

— Пойдем в спальню, — прошептал он ей в шею, — хочу взять тебя сзади. Ты возбудила меня своими рассказами о нардинийских способах любви.

Окта задрожала — вполне натурально — и чуть отстранилась.

— Мне надо в ванную. Ты отпустишь меня на секунду? — ее глаза пылали страстью, губы распухли от поцелуев, Эвелин выглядела женщиной, готовой вот-вот последовать велению сердца.

— Нет, — зарычал он, грубо схватив ее за затылок, а другой рукой дергая за кольцо в соске, — ты пойдешь со мной и подставишь мне свой прекрасный зад. Ты возбудила меня так, что тебе придется забыть про все, дорогая.

"Неужели я ошибся? Неужели она на самом деле просто хочет меня соблазнить? Если она дойдет со мной до кровати, придется выпутываться под каким-нибудь предлогом".

Но окта сделала то, чего Алекс никак не мог ожидать. Она вырвалась, подняла руку и щелкнула пальцами… заморозив его до неподвижного состояния. Он оставался в сознании и видел и слышал все, что вокруг происходит. Только вот пошевелиться не получалось. Не удавалось даже моргнуть или перевести взгляд.

Эвелин слезла с него и фыркнула, одергивая платье.

— Сначала я проверю, не подвели ли меня мои догадки, — бросила она, — а потом, так и быть, внушу тебе, что ты поимел меня, красавчик.

"Ведьма". Окажись на месте Алекса истинный, он бы знал, как с ней бороться. "Ведьма среди окт. В темпле темного. Все это время, что мы были знакомы, и так близко… кто еще? Чьих глаз еще стоило бы опасаться?" Он не сомневался, что ведьмы — его враги. Одна из ведьм наложила проклятие на Эльзу.

Эвелин, тем временем, по-свойски расхаживала по дому, заглядывала во все комнаты. Алекс слышал, как хлопают дверцы шкафов.

— Милая? — позвала она игривым голоском. — Ты где? Хозяин ждет тебя. Выходи. Он бы пришел и сам, только не знает, что наш начальник полиции был когда-то твоим любовником. А я вспомнила, когда моя нонна рассказала мне, что он выгнал ее ради какой-то незнакомки. К тому же, я хочу свою награду. И я ее получу, милая. Выходи.

Опасения Алекса подтвердились. Ведьмы зачем-то охотились на Эль. А их прошлые отношения… наверно, они не являлись секретом для тех, кто служил в темпле темного, раз уж ее брат в то время жил там. В волчьем обличье Эльза — довольно опасный противник, но один раз ее уже поймали. И наложили заклятие. Трудно убить того, кто способен остановить щелчком пальцев. Невозможно.

Оказавшись в непростом положении, Алекс-оборотень был бессилен против ведьм. Но Алекс-истинный успел кое-что прочитать и понять из записей деда. Его славные предки вполне умели противостоять темным силам. Хотели ли вмешиваться в чужие дела — другой вопрос. Но умели совершенно точно. А Алекс умел пока не очень хорошо, зато мощь его ярости и желания убивать нарастала неимоверно, стоило лишь подумать о страданиях Эльзы.

Он вспомнил слова заклинания и приказал своему телу двигаться. Тело, естественно, подчиняться не желало, но сила истинного — его вера и его дух. Алекс без конца проговаривал про себя это и будто раскачивал изнутри неподъемную клетку, в которой оказался. Наваливался грудью и ударял назад спиной. Кожей он ощутил, как воздух вокруг начинает вибрировать. Комната перед глазами тоже запрыгала, в ушах появился гул. Один из его пальцев слегка шевельнулся.

Эвелин подбиралась к подвалу, а Алексу уже удалось поморгать. Еще немного — и он вырвался из оцепенения, повалился на пол, задыхаясь, тут же вскочил на ноги.

— Как?.. — в изумлении пискнула ведьма, когда он появился в коридоре.

Она вскинула руку, собираясь заморозить его снова, но Алекс точно рассчитанным движением толкнул ее к дверному косяку, а когда окта по инерции схватилась — с размаху пришиб ей руки дверью. Ее крик, полный боли, наверняка разнесся далеко за стены этого дома. Он схватил ее, рыдающую и выставившую перед собой скрюченные переломанные пальцы, и потащил на кухню, где отыскал и приставил к горлу Эвелин острый нож.

— Кто тебя послал? Отвечай.

— Истинный… — зашипела она в его лицо перекошенным ртом.

— Только наполовину, — Алекс тряхнул ее хорошенько и надавил на шею лезвием, — но и этой половины мне хватит, чтобы убить тебя, если все не расскажешь.

Теперь окта Эвелин уже не выглядела хорошенькой для своих лет. Она казалась старухой, злобной и полной ненависти. И беспомощной, потому что свои заклятия, как помнил Алекс, сумеречные ведьмы не могут наложить без рук.

— Кто тебя послал? — заорал он.

Эльза завыла и принялась скрести в дверь. Алекс поморщился, услышав это, а окта злорадно ухмыльнулась.

— Ее ведь все равно найдут. Ты не сможешь прятать ее долго. Не сможешь.

— Если я не найду твоих подружек первым. Так кто они? Ну?

— Предать сестер гораздо страшнее, чем умереть от твоего ножа, — расхохоталась она. — Режь меня. Убивай. Темный бог наказывает гораздо хуже. Уж лучше я сохраню верность ему.

Алекс скрипнул зубами, а она извернулась и чиркнула его по руке своими длинными когтями. И тут же быстро склонилась, шепча ему в открывшуюся рану рокочущие и скрежещущие в воздухе слова.

"Ведьмы накладывают заклятие на кровь. Она запустила тьму прямо в меня, пользуясь моей же кровью".

Левая рука Алекса тут же онемела и отнялась. Казалось, его прошиб озноб до самого сердца. Ведьма воспользовалась этим и вырвалась из-под ножа — лезвие окрасилось багровым, когда слегка рассекло ей кожу под подбородком.

Алекс настиг ее в коридоре, когда, макая сломанные пальцы в собственную бегущую струйкой на грудь кровь, окта пыталась рисовать на стене большой, похожий на дверь, прямоугольник. Он оторвал ее от занятия — и линии рисунка на глазах истаяли, словно и не было. Без защитных и проводящих символов портал в сумеречный мир не открывался.

Ему пришлось хорошенько приложить ее головой о косяк и втащить обратно на кухню. Управляться одной рукой Алексу стало сложнее, и некоторое время они с октой боролись, по очереди стараясь друг друга одолеть. Эльза билась о дверь, волнуясь за него, и громко выла. Наконец, она снесла запор и вырвалась наружу, и, увидев ее оскаленную пасть и пылающие глаза, окта завопила в голос.

— Скажи, кто твой хозяин? — потребовал Алекс.

Осознав, что проиграла, Эвелин отпрянула, а затем сама насадилась горлом на острие ножа. Кровь булькнула у нее изо рта, после чего ведьма затихла. Алекс с досадой отшвырнул и бездыханное тело, и нож. Уже знакомое ощущение темной магии, проникшей внутрь, пробирало его до костей. Точно так же он чувствовал себя после того, как трогал Эльзу во время снятия с нее магической печати. Говорят, что истинные могут побороть и растворить тьму внутри себя. Та карлица, взявшая на себя проклятие Эль, умела…

Волчица скакала вокруг него и лизала лицо, а Алекс замерзал все больше. Тогда он решил напиться. Кое-как сходил за дедовским сундучком, нашел нужные страницы, разложил их по столу, запивая свой озноб и судороги коньяком. Эльза легла на пороге, поглядывая на него из-под век. Алекс прижег рану, после чего взял кисточку и черную краску и принялся накладывать поверх ожога защитные символы. Вообще-то, их полагалось наносить до того, как кто-то собирался прикоснуться с темной магией, но выбора у него не было. Он копировал с листа рисунок, ругался сквозь зубы и сдабривал ругательства коньяком. А ведьма лежала на полу и продолжала смотреть на него мертвым злорадным взглядом.

— Я не хочу следовать своему предназначению, Эль, — признался Алекс, когда покончил с нанесением краски и вторая бутылка коньяка опустела. — Не хочу быть тем, о ком говорится в пророчестве, и даже хранителем этих дурацких часов быть не желаю. И спасать не хочу ни тебя, ни твоего брата. Вы разрушили всю мою жизнь, Эль. И он, и ты.

Он встал, но пол под ногами покачнулся, как палуба тонущего корабля, и Алекс потерял сознание.

Он пришел в себя от того, что волчица лижет ему нос и губы и скулит, а на его груди лежит ее медведь. Она выглядела очень взволнованной из-за того, что какое-то время не могла привести его в чувство. То ли от выпивки, то ли от защитных символов его левой руке стало полегче, Алекс обнял волчицу за шею, зарылся пальцами в густую шерсть и уткнулся лицом в мягкую холку.

— Прости меня, — прошептал он, кое-как ворочая языком, — конечно, я хочу, чтобы ты была рядом. И все для этого сделаю. А вот ты захочешь? Ты должна понять, это не я тогда лишил тебя невинности. Это сделал Димитрий.

Ну вот, он и произнес это вслух. Не хотел — но сказал, или давно мечтал именно в этом ей признаться? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, как говорится. Эльза затихла, прижавшись мордой к плечу Алекса.

— Или даже не Димитрий, — продолжил он, поглаживая ее, — а кто-то, взявший себе его тело. Так, как он взял себе мое. Но ты ведь знала об этом, Эль? Ты догадывалась?

Она посмотрела на него грустными серебристыми глазами и вздохнула. Хотя, возможно, после двух бутылок коньяка и хорошей порции темной магии Алексу это просто казалось.

— Ты догадывалась, — тоже вздохнул он, — но ненавидеть и винить во всем меня было легче. Иначе ты сошла бы с ума, верно? Это то, о чем твой брат мне говорил.

Эльза заворчала и толкнула его мордой. Алекс поднялся на ноги, держась за мебель, чтобы не шататься.

— А теперь прошу меня извинить, благородная лаэрда, — церемонно откланялся он и указал в сторону ведьмы, — я должен найти лопату и замести следы преступления.

Под покровом ночи Алекс закопал окту Эвелин в своем саду под кустом сирени и набросал сверху аккуратно срезанные пласты земли, тщательно замаскировав могилу. Надо будет придумать себе алиби на случай, если кто-то видел ее приходящей к нему. Алиби для начальника полиции. Это показалось Алексу забавным, и он тихо смеялся, пока, пошатываясь, возвращался обратно и даже когда, не раздеваясь, заполз на постель.

Что-что, а надраться в стельку у него сегодня хорошо получилось.

Он отключился, едва голова коснулась подушки, и не видел, как в полутьме спальни появилась его волчица. Она положила на пол однолапого медведя, ее серебристые глаза мерцали, как звезды. Волчица вздрогнула — и в следующее мгновение на ее месте оказалась стоящая на четвереньках обнаженная женщина. Длинные черные волосы лежали на спине спутанной копной, под бледной матовой кожей проступили острые позвонки и ребра.

Некоторое время она не двигалась, с испугом глядя на посапывающего мужчину на кровати. От мужчины пахло кровью — и своей, и чужой, — вкусной едой и надежным сильным зверем. Женщина не помнила своего и его имени, но каким-то шестым чувством знала, что он накормит ее, если она будет голодна, вылечит, если больна, утешит и защитит, если ее кто-то обидит. Длинные волосы упали на ее лицо, когда осторожно, боком, она двинулась на четвереньках к кровати. Приподнявшись, женщина положила ладони на край постели и заглянула наверх. Ее пальцы провели по небритой мужской щеке, она отдернула их, уколовшись.

— А… ле… кс… — непривычно шевелился во рту ее язык. Прежде она думала, что этот кусочек плоти нужен ей только для того, чтобы вылизывать себя или помогать пище попасть в горло. — А… ле… кс…

Он пошевелился во сне, и женщина тут же отпрыгнула обратно в тень, а через секунду стала волчицей. Она взяла зубами своего медведя, забралась на постель и залезла мужчине под бок. Не открывая глаз, он обнял ее одной рукой. Волчица не спала, она задумчиво смотрела в окно и пыталась понять, что же с ней только что случилось.

Утром Алекс проснулся разбитым. Казалось, его похмелье усилилось полученным накануне ударом сумеречной ведьмы во сто крат. Он не помнил, чтобы когда-либо ему было так хреново после выпитого. Все же, пришлось содрать себя с постели, затащить под ледяной душ и стоять там так долго, пока вся кожа не покрылась крупными мурашками. Затем он включил кипяток, чтобы прогнать озноб из тела. В результате в голове прояснилось, тошнотворный ком отступил от горла и под смывшимися от воды защитными символами на левой руке проступили розовые пятна почти затянувшегося ожога. Алекс ухмыльнулся, впервые подумав, что, вопреки словам старика-знахаря, сочетать в себе половину оборотня и половину истинного не так уж плохо. Там, где не справлялась одна сущность — помогала другая, и они обе работали на его излечение.

Правда, старик говорил, что быть одним и другим одновременно невозможно, но Алексу, похоже, это удавалось. Или причина крылась в том, что он являлся хранителем тех самых часов, а проще говоря — важной частью пророчества, тем, кто должен вступить в борьбу с посланником темного бога за женщину и трон? Не этого ли посланника имела вчера в виду сумеречная ведьма, называя "Хозяин"? Алекс сжал кулаки и нахмурился.

Волчица ходила за ним по пятнам и обеспокоенно тыкалась носом в руку. Она чувствовала его, а он чувствовал полную луну, даже если та пока не взошла на покрытое белесой пасмурной пеленой небо. Не зря всю ночь Алексу снились плохие, кровавые сны, в которых он истреблял все живое, что попадалось на пути. Привет от его звериной половины. Ему очень хотелось снова завалиться поспать, чтобы набраться больше сил перед еще одной мучительной ночью, но дела в управлении требовали его присутствия, поэтому Алекс покормил волчицу, затянул себя в китель и взял таксокар.

Его хмурый и болезненный вид не удивил никого из подчиненных — это списали на грядущее полнолуние, и Алекс испытал облегчение от того, что схватка с сумеречной ведьмой состоялась именно вчера. В ином случае ему было бы трудно объяснить дурное самочувствие.

Он аккуратно разведал, не поднялся ли в темпле темного переполох после пропажи окты Эвелин, но пока тревожных новостей не поступало. Это давало передышку еще как минимум на один день. Если даже кто-то заявит, искать потеряшку сразу не станут, она — не маленький ребенок, заблудившийся в глухом лесу. Любой дежурный справедливо рассудит, что взрослая женщина, да еще прислужница темного бога, наверняка предалась утехам где-нибудь в логове очередного любовника и сама появится, как только сочтет нужным. И не так уж погрешит против истины — ведь именно с такой легендой Эвелин к Алексу и пришла. А когда не принять заявление в розыск станет невозможно, начальник полиции уже оправится от своего недуга и сумеет держать руку на пульсе.

Наскоро уладив самое срочное, он отбыл домой под сочувствующие взгляды коллег, которым посчастливилось остаться людьми и не попасть в зубы наместнику, когда тот вербовал свою сокрушительную армию. Алекс подумал, что сегодня Димитрий как никогда открыт для нападения — его верные беты жмутся по углам или вот-вот станут неуправляемы. Сегодня ночью в столице обязательно начнутся беспорядки, звери хлынут на улицы, обуреваемые похотью и жаждой крови. Одним из них, возможно, будет и сам Алекс. Сегодня постам разрешено стрелять на поражение при первых признаках опасности, минуя разве что голову и сердце, и многим бурым придется еще пару дней зализывать раны. Сегодня мужчины станут караулить окна и двери, а женщины — испуганно прижимать к груди детей.

Прекрасный, новый мир, который построил в Цирховии ее сиятельный наместник. Интересно, какие сны снятся Димитрию в такую ночь? Неужели он сам не чувствует, с какой силой шатается под ним трон? Из реальной поддержки у него есть только Ян. Один Ян — и никого больше.

Алекс рухнул в желанную постель, приложив ко лбу пакет со льдом, чтобы унять головную боль, и старался не думать о том, что начнется с наступлением темноты. Наверно, ему следовало бы внять советам покойной окты и отправиться в темпл, чтобы взять себе парочку опытных нонн, которые помогли бы снять напряжение и уменьшить его муки. И он бы так и поступил, если бы по-прежнему думал, что Эльза где-то далеко живет счастливо с мужем. Мысли о ее супружестве причиняли Алексу едва ли не такую же сильную боль, как ломающиеся при обороте кости. Но теперь, когда она находилась с ним рядом, он никого не хотел. Только ее саму, ее запах, ощущение ее нежной кожи под его пальцами и языком и ее женскую влажность между ног.

Он вспомнил первую женщину, которую убил, не совладав со своим зверем, она была похожа на Эльзу. Тогда он думал, что уже достаточно владеет собой, чтобы не сидеть на цепи в полнолуние. Они познакомились накануне, и она пошла с ним добровольно, не думая о плохом. В ней он искал эту нежность, этот запах, это острое удовольствие от проникновения в тело. Искал и не находил. А потом у него стали лопаться жилы и выгнулся хребет. Она в ужасе закричала. Оказалось, он не может выносить, когда под ним кричит от страха женщина. Дальнейшее походило на кошмарный сон. Когда он очнулся, в ней остались три цвета: черный, белый и красный. Черные волосы тонули в красном озере и по белой коже разливались красные реки.

Это воспоминание давило на него наряду с некоторыми другими. С тех пор он избегал женщин, которые хотели бы заняться с ним сексом ради отношений, и предпочитал за них платить. А нынешней ночью, похоже, зверю пришла пора вернуться в свои цепи.

Это приспособление делали для Алекса на заказ: прочные железные звенья, длинные острые зубы по внутренней стороне тяжелых кандалов. С наступлением темноты он отправился в подвал, чтобы достать его. Эльза потрусила следом и обиженно заскулила, когда перед ее носом захлопнулась дверь.

— Тебе лучше не видеть этого, — сказал Алекс, оставшийся по ту сторону. — Будь умницей, Эль, держись сегодня от меня подальше.

Но она осталась и скребла лапами деревянный пол у порога.

"Упрямица", — подумал он с неожиданно нахлынувшим теплом. Они оба всегда были упрямцами — и она, и он, — и притягивали друг друга со страшной силой. И со страшной силой друг от друга оттолкнулись.

Цепь переливчато зазвенела, когда Алекс взял ее в руки. Привычная тусклая гладкость железа холодила ему ладонь. Он поискал взглядом крюк в потолке, вбитый в одном из углов помещения, укрепил на нем серединное звено. Часовой механизм выглядел смазанным и готовым к работе. Алекс неторопливо разделся донага, сложил одежду подальше. До утра она не понадобится его зверю, а человек в нем скоро исчезнет. Он облизнул губы, встал под потолочным крюком, подергал свисающие вниз цепи, проверяя их на прочность. Затем решительно продел руки в ободы кандалов, не обращая внимания на то, что острые внутренние зубья расцарапали кожу.

Разведя руки в стороны, Алекс набрал полную грудь воздуха и резко дернул ими вниз. И рухнул на колени, когда механизм сработал, и грубые железные браслеты защелкнулись на его запястьях, а их зубы глубоко вонзились в его кости. К этой боли он не мог привыкнуть, сколько ни старался, научился только не орать в голос. Виски защекотали капельки пота, над головой послышалось негромкое стрекотание: цепи натягивались, разводя и поднимая руки Алекса вверх. Теперь он не мог дотянуться одной ладонью до другой и расцепить кандалы, даже если бы пожелал. Шестеренки в механизме зажужжали, начиная отсчет времени. Через двенадцать часов браслеты расстегнутся сами собой, и Алекс будет свободен. Наступит утро.

Он присел на пятки в своей неудобной позе и опустил голову на грудь, чтобы подремать немного, пока есть возможность. Волчица шумно вздыхала под дверью, но Алекс старался не думать о ней. Когда он думал, то тут же испытывал непреодолимое желание разнести в клочья свои оковы и броситься к ней. И любить. И раскрашивать свою любовь уже знакомой палитрой: черный, белый и красный.

Время шло, где-то высоко над крышей дома восходила луна, а запертый в подвале зверь начинал сходить с ума. Он тяжело дышал, его грудь и спина блестели от пота, мышцы на руках и ногах превратились в тугие узлы. Голова запрокинулась назад, и крик, хриплый, низкий, мужской, рвался из его пересохшего горла. Член удлинился, пульсируя от прихлынувшей крови, и семя в нем кипело, готовое само пролиться во время оборота. Его накопилось слишком много внутри: зверь давно не знал самки, он страдал, судорожно дергал бедрами и скрипел зубами.

Ее он почуял даже раньше, чем увидел. Сразу загорелись глаза, на загривке вздыбилась шерсть, голова повернулась в сторону лестницы, и ноздри затрепетали. Там, в нескольких метрах от него, открылась дверь, впуская в затхлый воздух подвала прохладу и свежесть осенней ночи, и на верхней ступеньке показалась женская ножка. Она была голой, и гладкой, и бледной, и косточка на щиколотке выступала, так и побуждая его горячий шершавый язык облизать ее. Зверь откинул голову и завыл, и в этом победном вопле слышались лишь слабые отголоски человеческого крика: "Нет, Эль. Не надо"

Девушка осторожно спускалась вниз, запах самки дразнил возбужденного зверя, его голодная слюна текла из углов рта и капала на пол, когда он привстал на коленях, почти не замечая резкой боли в пронзенных оковами руках. Ножка тронула босыми пальцами следующую ступень, показались изящные колени, потом округлые бедра, впалый живот и соблазнительная налившаяся грудь. Она была обнажена, как и зверь, и подобно ему, лишь условно носила человеческий облик. Он звал ее через стены и двери, своими стонами, рычанием и хриплыми криками, страданием и болью, и она пришла, чтобы дать ему утешение. Его вторая половинка, его избранная, его единственная. Его любовь.

Пригнув голову, зверь исподлобья наблюдал, как девушка приближается к нему. Ее серебристые глаза мерцали, хоть двигалась она неуверенно, будто не до конца овладев ходьбой на двух ногах. Голос тоже звучал робко:

— А… ле… кс?

— Уходи, Эль. Ты сама не понимаешь, что творишь, — зарычал человек, боровшийся со зверем. Рычание вышло пугающим и утробным.

Девушка остановилась совсем рядом, с сочувствием в глазах разглядывая распятого на цепях зверя, стоявшего на коленях и запрокинувшего к ней голову. Ее лицо оставалось спокойным и прекрасным — таким, каким он его помнил и видел во снах. Она протянула руку и коснулась его щеки, покрытой бурой колючей шерстью.

— Алекс.

— Нет, — он стонал, и вылизывал ее руку, и целовал ладонь, обезумев от этой ласки. — Пожалуйста, Эльза, ты же явно не помнишь меня. Ты не знаешь, на что я способен. Я снова обижу тебя, я обязательно это сделаю, я же монстр… уходи… уходи…

Он был прав: она его не узнавала. Точнее, ее человеческий разум еще не до конца очнулся от пелены, но животная привязка толкала девушку к зверю и лишала ее страха. Из-за нее Эльза не замечала, как он изменился, как стал уродлив и опасен, и смотрела волчьими глазами не на его облик, а в самую душу. А там, внутри, она давно его знала.

— Уходи, — повторила она и дернула одну из цепей в попытке освободить его.

Алекс застонал: железные зубья ворочались в его запястьях, грызли кости, причиняя невыносимую боль. Из-под оков по его рукам до самых плеч текли длинные извилистые струйки крови, Эльза чуяла их, ее ноздри тоже дрожали. Она заплакала, сообразив, что лишь усугубила его положение. Он понимал ее: во взаимно привязанной паре боль одного стократно делится на двоих, и удовольствие — тоже.

— Нет, любовь моя, нет, — помотал головой Алекс, — ты не виновата, не плачь. Поднимайся наверх. Уходи быстрее. Сейчас ты не отвечаешь за себя. Не хочу, чтобы потом ты ненавидела меня еще и за это.

Она стояла слишком близко, он снова потерял контроль, вопреки своим же просьбам сам рванулся вперед, звеня цепями, прижался щекой к ее животу, нагнул голову, зарываясь губами в мягкий шелк ее волосков, глубоко втянул в себя желанный запах, вылизывая ее внизу по-животному страстно. Эльза задрожала, цепляясь за его затылок. Зверь стонал в голос, проводя языком по влажным складкам, источающим мускусную смазку. Его член, тяжелый и прямой, беспомощно висел в воздухе, дергаясь от болезненных спазмов.

Зверь прикусывал и целовал нежную плоть своей самки, мечтая стиснуть ее бедра руками, ворваться в нее, глубже, сильнее, расплескивая себя в ее горячее нутро. Она снова прошептала его имя, инстинктивно подаваясь к нему, и он захлебнулся в собственных мыслях, схватился за цепи, приподнял бедра, жестко двигая ими ей навстречу. Головка его плоти была такой раскаленной, что воздух вокруг буквально плавился. Зверь зарычал, пронзаемый токами желания, едва ли не рвущий жилы на плечах от напряженного ритма тела, по его спине прокатилась судорога, член дернулся еще раз, и жемчужно-белая влага выстрелила из него.

Девушка в изумлении отступила, оставив беспомощного зверя с хриплыми сдавленными криками изливаться перед ней на пол. Когда она, наконец, подняла взгляд, он мрачно посмотрел на нее в ответ.

— Это только начало, — сказал он, — и это меня не остановит. Я захочу больше. Я захочу все.

Глаза Эльзы сверкнули, как звезды, когда она медленно опустилась на колени перед ним.

— И я.

Зверь зажмурился и заурчал, испытывая невыносимое удовольствие от того, что ее руки просто гладят его плечи, скользят по груди и оцарапывают ноготками живот. Запах его крови, семени и пота смешался с ароматом ее кожи и волос, когда их губы встретились. Поцелуй, свежий и острый, будоражил его и сводил с ума. Жар ее распахнутых бедер опалил низ его живота, когда она опустилась сверху, ее руки обвились вокруг его шеи, соски терлись о его грудь. На миг они оба замерли, кусая губы, не в силах наглядеться друг на друга, а затем она осторожно впустила его в себя. Их обоих тут же выгнуло от наслаждения, от того, что его измученная, разгоряченная плоть наконец-то окунулась в ее истекающее влагой тело. Зверь откинул голову и яростно задвигался, подкидывая девушку на себе, заставляя цепи натягиваться и звякать при каждом рывке. Стать бы к ней еще ближе, вдавить себя в нее, превратиться в единое целое…

Над головой раздался тихий протяжный треск, и звериным чутьем он успел податься вперед, когда за спиной в облаке пыли и щепок рухнул потолочный крюк. Эльза оказалась на спине под зверем, она испуганно вскрикнула, а потом засмеялась, сообразив, что они оба целы и невредимы. Он тоже смеялся вместе с ней, гортанно рыча, и тут же обреченно вздыхал. Будь осторожнее, зверь, твои цепи выдержат тебя, но старые перекрытия в доме уже не так прочны, как раньше. А пока… помоги тебе темный бог, тебя уже ничто не держит.

Звеня цепями, он гладил искалеченными руками трепещущее женское тело, попавшее в его полную власть. Ласкал ее, уже не думая ни о чем, позабыв свой страх перед черным, белым и красным. Его спина уже совсем покрылась густой бурой шерстью, когти на ногах и руках удлинились. Позвонки со щелчками начинали выпирать из хребта и раздвигались ребра, а хрупкая белокожая девушка под ним извивалась и жарко выдыхала от его грубых ласк. Она закрыла глаза, вытянула шею, упираясь затылком в пол, и облизывала розовые блестящие губы, а он смотрел и смотрел на нее, буквально пожирая ее глазами. Он желал охватить вниманием и ее стоны, и каждую крохотную капельку, покатившуюся от ее виска по щеке до шеи.

Приподнявшись на дрожащих от боли руках, он снова попытался вдавить себя в нее, но Эльза вдруг вскрикнула и стала выбираться из-под него. Зверь дико взревел, кусая ее грудь и ключицы, и тут же спохватился и покрыл поцелуями оставленные зубами следы.

— Большой… — сдавленно прошептала она, обхватив его лицо и отвечая на эти поцелуи, — …больше, чем был.

Он взвыл и расцарапал когтями пол по обе стороны от нее. Затем схватил ее руки, прижал к губам, целуя каждый палец, неистово собирая в себе те отголоски человеческого разума, которые еще имелись. Она лежала под ним и огорченно хмурила брови, но убежать больше не пыталась.

— Ш-ш-ш, моя девочка… я буду осторожен… я не сделаю тебе больно…

Когда-то человек уже шептал ей эти слова, они всплыли из памяти сами собой, и девушка доверчиво расслабилась, позволяя ему остаться между ее раздвинутых ног, в блаженном оазисе ее тела. Зверь заскрипел зубами от напряжения, осторожно продвигая свой увеличившийся по сравнению с обычным мужским размером член в мягкие женские складки. Оборот почти завершился, и зверь хотел успеть соединиться с девушкой так исступленно, словно от этого зависела его жизнь.

Эльза тихо вздыхала, кусала губы, держась за его плечи и поглядывая на него из-под опущенных ресниц, но в какой-то момент мука на ее лице сменилась выражением удивления, а затем рот распахнулся, исторгая полное удовольствия "о-о-о…"

Он полностью погрузился в нее, ощущая, как плотно натянуты вокруг него ее внутренние мышцы, вышел почти до конца, чувствуя прохладный воздух на увлажненном члене, и снова погрузился.

— Еще, — едва слышно попросила она.

Раскаленная вспышка ударила в виски, его большое лохматое тело яростно задвигалось, полностью накрыв собой распластанную на полу девушку. Она вскрикнула, опять и опять, заливая его изнутри обильно выступившей влагой своего оргазма. Приоткрыла глаза, блестящие от слез, и зверя прошиб такой ужас, что он замер. Она снова плачет из-за него, он не совладал с собой и сделал ей больно. Но Эльза улыбнулась, притягивая его к себе за шею, и сама поцеловала его и прошептала имя человека, которым он был. Он схватил ее, едва не задушив в объятиях, еще шире раздвинул ей ноги, вколачиваясь между них и посылая внутрь нее и себя новые сладкие судороги.

Никогда еще зверь не испытывал столько боли и удовольствия одновременно. Грань, разделяющая эти два ощущения, стерлась, превратив его в один сплошной оголенный нерв. Он кончил под хруст собственных костей, стеная и выкрикивая имя Эльзы и извергаясь в нее потоками семени. Она нежно гладила его взмокшую морду, принимая в себя его освобождение так спокойно и естественно, словно родилась для того, чтобы утешать и облегчать его муки.

Он выскользнул из нее вместе с вытекающей влагой, снял с себя ее ладони. Маленькие женские руки казались такими хрупкими в мохнатых когтистых лапах зверя. Он провел по ним языком, забыв, как по-человечески надо целовать. Затем лизнул ее грудь, и щеку, перевернул на живот и лизнул липкий от испарины затылок, потом ее поясницу и ягодицы. Стоя над ней, мучительно захрипел еще раз, окончательно завершив оборот.

Эльза посмотрела через плечо на огромного бурого волка, расставившего над ней перевитые цепями лапы и низко пригнувшего к полу голову. Его глаза налились красным и изучали ее будто перед прыжком. Похоже, он на самом деле собрался прыгать. Подобрался весь, шерсть на загривке стала дыбом, задние ноги напружинились.

Он рванулся — и она остановила его одной рукой. Просто обняла за шею, и волк затих, прижав к ее плечу крупную лобастую голову. Эльза погладила его, долгими движениями проводя от загривка вдоль по спине, а он удивленно мигал красными глазами и вздыхал черным шершавым носом. И лег — спокойно лег ей на колени. Как и все монстры, ее зверь нуждался в единственном лекарстве, способном ему помочь, — в любви — и она дала ему это.

Как пришла к ней эта догадка? Она едва ли сумела бы внятно объяснить. Волк не мог знать, что однажды, в далеком детстве, она уже сидела вот так, на полу, прижимая к груди больное чудовище. Воспоминания прихлынули волной, заполонив разум волчицы. Чудовище пахло, совсем как Эльза, в нем текла одна с ней кровь, но оно точно так же страдало в поисках своего лекарства, как ее бурый зверь. И точно так же вздрагивало и вздыхало в ее руках.

Она нахмурилась. Почему-то чудовище в образе маленького дрожащего мальчика заставило ее похолодеть от ужаса так, как не смог огромный оборотень.