Белый треугольник

АКАПУЛЬКО-1968

Мы летим вместе с ночью. Кажется, ей не будет конца. Вот уже почти двенадцать часов подряд ночь, ночь, ночь. И все же время торопится, спешит вырваться из объятий темноты, чтобы разом бросить самолет в раскаленное небо Гаваны.

Еще утром была Красная площадь. Торжественная в своей предрассветной тишине. Перечеркнутая узкими косыми тенями. Замер почетный караул у Мавзолея. И сердце тоже замерло, остановилось на мгновение.

Сколько раз бывал здесь, проходил мимо. Но почему никогда не было этого щемящего чувства, граничащего с экзальтированной восторженностью? Почему пустынная площадь утром 21 сентября вдруг стала воплощением всего самого дорогого в жизни? Видно, в каждом из нас живет тщательно спрятанное до поры до времени чувство кровной привязанности вот к этой частице Родины. И может быть, именно поэтому в самые ответственные моменты жизни тянет прийти сюда, постоять молча, безмолвно поговорить с самим собой.

Мы пришли сюда все вместе, всей командой. Пришли после всех официальных собраний, на которых обещали достойно защитить спортивную честь страны. Но только здесь, на утренней Красной площади, стало особенно ощутимым, что скрывалось за теми обещаниями. Слова приобрели особый вес и смысл. Они перестали быть просто словами. Это была наша клятва как можно достойнее представить Родину на олимпийском ристалище.

Самолет летит. И с ним на крыльях летит ночь. Далеко внизу осталась Африка. Теперь под нами океан. Но он так же далек, как все, что было до этого Дня. Даже то, что произошло вчера. Теперь, после утренней встречи с Красной площадью, все распределилось на “до” и “после”.

“До” была жизнь, окончившаяся сегодня в 14 часов 15 минут, когда в Шереметьево взревели турбины самолета и Ту-114 взял курс на Мексику. На XIX Олимпийские игры. Об этом дне мечтал долгие годы, с того самого первого лета, когда услышал голос ветра в парусе. К этому стремился и шел так долго. Так долго, что временами думал: дойду ли?

Весь 1968-й был уверен, что, кроме меня, нет претендента на выступление на Олимпиаде на “Финне”. И все же чего не бывает? На этот раз никаких неожиданностей. Хотя и на “Золотом кубке” в Англии, и на первенстве Европы в Медемблике выступил не очень удачно, но все-таки в Мексику лечу я. Больше некому. Возможно, именно поэтому же проигрываю международные регаты: дома слишком легко побеждаю.

Целый год отрабатывал старты. Думал только о стартах. И именно старты были ужасными. Особенно у нижнего знака — сразу давал фору основным соперникам. А потом поди догони, если лодки у всех приблизительно одинаковы, да и мастерства хватает у каждого. Тот, кто выиграл старт, как правило, наполовину уже победил.

Хорошо стартовать гребцам. До последней секунды держат их лодки за “хвосты”, а потом мчится каждый по своей дорожке. А здесь никакой определенной линии, огромный створ. Но как бы огромен он ни был, в нем всегда тесно: все стремятся начать гонку из самого выгодного положения. Стартовать на грани риска — вот что нужно для победы. А эта грань состоит из массы составных частей — чувства створа, времени, правильного выбора места. И над этим работал изо дня в день, определив задачи на каждую тренировку. Отрабатывал умение выбрать место с учетом дрейфа, умение сдрейфовать в нужное место за определенное время. Старт с места. Старт с максимальным ходом. Спурт со старта... И для каждого из этих заданий своя специальная техника, свой выбор упражнений.

И все это — “до”...

Мы мчимся вслед за ночью, а за нами вдогонку мчится рассвет. И когда, наконец, на крыльях вспыхнуло солнце, началось долгое, долгое утро.

Гавана окутывает духотой. Все три часа, проведенные в городе, трудно дышать. Духота буквально забивает горло, просачивается через глаза, уши в голову, наполняя ее ужасной тяжестью.

И снова полет. Только уже не на Ту, а на Ил-18. Еще три часа над облаками, а потом несется прямо нам навстречу шумный, яркий Мехико, наполненный музыкой, цветами. Перед автобусом, который везет нас в олимпийскую деревню, пристроилась целая процессия. У некоторых какие-то странные нашивки. Решили, что это официальные служители. Но и они вместе со всеми остались за воротами деревни: не помогли и хитро придуманные знаки отличия. Посторонним вход воспрещен.

В деревне толчея. Так много народу, что все время неловко себя чувствуешь — так и хочется вырваться на простор. Но в Акапулько отправимся только двадцать третьего. Значит, целый день в Мехико. Спать ложусь в восемь вечера, предварительно взвесившись — 89 килограммов с половиной. Это после года строжайшей диеты. Многовато. И, наверно, от горьких мыслей по поводу лишних килограммов да еще от беспокойного сна теряю к утру полторы тысячи граммов.

Год назад я ехал в Акапулько машиной. Но тогда нас было мало. А теперь целая команда. И 500 километров на юг преодолеваем в автобусе — красивом, двухэтажном. Сразу по выезде из Мехико пытались раскрыть окна, но водитель остановил: если хотите прохлады, сидите с закрытыми. И правда, над дорогой просто висит жара. Ее даже, кажется, видно и можно потрогать руками.

Автобус быстро мчится по обновленной автостраде. Год назад здесь как раз шли дорожные работы. А теперь ровная, прямая стрела прорезала страну к океану.

24 сентября разместились в гостинице “Колетта”. Снова, как и год назад, “Колетта”. Только теперь уже рядом друзья. В одной комнате со мной живет Тимир Пинегин. Сразу расположились как дома, основательно — нам здесь предстоит пробыть почти месяц. Пристроил на столике свой проигрыватель, разложил пластинки. Ну все, очередная гостиница обжита.

В яхт-клубе меня уже ожидал Дуглас. Вид у него был взъерошенный и озабоченный. Оказывается, ему по распределению достался в “подшефные” другой спортсмен. А я девчонке. И вот теперь он развернул бурную деятельность по обмену. С трудом мог разобраться, кто с кем меняется. Понял только, что Дуглас все равно будет со мной. Не знаю, кто из нас обрадовался этому больше.

Вместе с мальчишкой пошли осматривать “Финны”. Их было приготовлено штук пятьдесят. Яхты стояли обмеренные, выстроенные словно по линеечке. Мы с Дугласом осмотрели каждую из них и решили, что не будем загадывать, которая лучше. “Обживем” любую.

Помню, в Токио Саше Чучелову очень понравился 37-й “Финн”. Каждый день проходил мимо и все мечтал получить его по жребию. Саше повезло, но вот выступил он на своем тридцать седьмом неудачно. Поэтому я и решил не загадывать: какой будет, такой и будет. У меня есть надежные помощники — Дуглас и запасной нашей команды Валентин Замотайкин. Поработаем вместе.

Когда мы приехали в Акапулько, там уже было много яхтсменов. Все хлопотали у своих яхт. И “финнисты” тоже. Хотя выступать придется на судне, доставшемся по жребию, многие привезли для тренировок свои. В том числе и Брудер. Что ж, ему легче. Привезти “Финн” в Мексику из Бразилии несколько проще, чем из Киева.

На этот раз, когда местный комитет поинтересовался, какую яхту мне предоставить, я попросил что-нибудь попроще, не из эллинга президента федерации. И вот в первый же день выхожу на дистанцию. Ветер западный, с отходом к югу. Чтобы определить действие течения, смастерил поплавки из консервных банок и пенопласта.

Вечером в дневнике подробно записал всю тренировку, сделал зарисовку дистанции с течениями.

На следующий день то же самое. Ветер стал еще слабее. “Финн” по волнам шел, как телега по мостовой — ухал носом так, что в голове сотрясалось. Да, не очень приятно, если учесть, что по жребию будут разыгрываться точно такие: мой из их же семьи, только сошедший с мерки. .

И снова в дневнике зарисовки, схемы.

26 сентября сразу несколько лодок отправились в тренировочную гонку. До дистанции идти целый час. Вся наша компания моментально обгорела на солнце. Синие костюмы, в которые нас вырядили дома, для Акапулько совсем не годились. Да и кеды тоже обувь не для жары. Пошли в ход другие одежды. Прежде всего панамы и... косметика: лица распухали на солнце моментально. Пришлось усиленно мазаться кремами от солнца и от ожогов.

Гонку проводили с одиннадцати до шестнадцати. Как раз- в то время, когда будут проходить олимпийские. Старались максимально приблизиться к условиям будущей борьбы. Слабый юго-западный ветер еле доходил до одного-двух баллов. Прогнозы оправдывались. И я с ужасом по утрам поглядывал на стрелку весов.

В этот день намного впереди всех был австралийский спортсмен. За ним Брудер. Оба выступали на своих яхтах. Но это, конечно, было слабым оправданием. Моя лодка шла тяжело. Да, придется сгонять вес. Определил для себя разгрузочные, фруктовые дни. Усилил зарядку. Ограничил воду, хотя и так не позволял себе лишние полстакана выпить — от жары постоянно во рту было сухо. Запасся солеными таблетками.

Жара действовала угнетающе. 27-го проснулся явно больным. Видно, прав был Эльвстрем, когда писал, что яхтсменов в Акапулько подстерегают простуды (он имел в виду европейских). Не привыкшие к такому пеклу, мы хватаем что-то холодное и... Болело горло, ломило в костях. Решил отдохнуть денек, полежать у себя в комнате. Но не выдержал и на моторном катере пошел на дистанцию, чтобы посмотреть со стороны на тренировку. С собой набрал целый кулек фруктов. Грыз их, мечтая о куске мяса, но... разгрузочный день. И снова брался за фрукты.

Наутро задул ветер. Опять судно идет тяжело, останавливается, ударяясь носом о волну.

А вечером на яхт-клуб, на нашу “Колетту” обрушился тропический ливень. Как кролики в клетке, сидели мы с Темой у затянутого сеткой окна.

Сидели и думали о своем. Сплошной стеной лил дождь. Журчание воды сливалось с гулом океана. Вот и сбылось то, к чему стремился так много лет, — я участвую в Олимпийских играх. “Важна не победа, а участие”. Что ж, вторая половина, во всяком случае, осуществилась — участвую.

Поя шум дождя хорошо думается. Одолевают воспоминания, но я гоню их. Это хорошо, что дождь. Нужно расслабиться, отдохнуть. Тема нервничает. Его “Звездник” пришел позже всех яхт. Когда другие уже выходили в океан, он оставался на берегу. Плавал и овладевал тайнами подводной охоты. Поначалу все мы вдруг увлеклись ею. А потом стало жаль рыбу — наловим, набьем, а девать ее некуда. Стали охотиться только за самыми верткими. Тоже хорошо отвлекает от всех тревожных мыслей.

Так и уснули под шум дождя. А утром за окном снова было нестерпимое солнце. И листья пальм важно помахивали огромными своими лапами. Значит, есть ветер. В тренировочной гонке финишировал третьим. Первым был Брудер.

Скорее бы пролетели эти дни. Получить бы уж яхту и начать ее готовить к регате.

Как всегда, раньше других проснулся Костя Александров, включил приемник. Из всех комнат, где жили наши ребята, начали выглядывать заспанные физиономии. Действительно, что-то сегодня Костя слишком рано нас разбудил. Как хочется еще поспать! Преодолевая лень, подымаюсь и не могу понять, отчего так трудно передвигаю ноги. Попробовал заговорить — из горла вылетели хриплые звуки, будто накануне накричался до одурения. Так и есть, простудился. Вроде и пытался даже не смотреть в сторону прохладительных напитков. А вот поди ж ты — не удержался. На каждом шагу так соблазнительно сверкают пузырьки в наполненных разноцветной жидкостью стаканах.

Провожаю ребят в яхт-клуб, а сам остаюсь в гостинице. Теперь, в тишине и одиночестве, надо всерьез проанализировать все записи в дневнике — и прошлогодние, и сделанные в последние дни. Думай, Валентин, думай: отчего ты ни разу не финишировал пока еще первым? Только ли яхта виновата? А может быть, и сам ты? Снова и снова припоминаю, как действуют приливы и отливы, как под их влиянием ведет себя лодка на дистанции, как меняют ее курс течения. Пытаюсь выработать и стратегический, и тактический планы будущих гонок, учитывая прогноз погоды на дни регаты.

Американец неплохо ходил все дни. Ему хорошо, весит килограммов семьдесят, не больше. Да и испанец совсем как мальчишка. Им нет нужды морить себя голодом: вон как наловчились сшибать мачтами кокосовые орехи. Да, а испанец еще каждый день ходит на “Финне” по пять часов. Говорят, во всяком случае, так.

Трудно усидеть в гостинице, когда все на берегу или уже на дистанции. И все же заставляю себя. Готовлю форму к гонкам. Чтобы лишнего ничего не было и чтобы не перегреться на солнце.

Потом все-таки не выдерживаю, выхожу. Сразу же ко мне бросается несколько мальчишек с сапожными щетками. Не знаю, кто больше сконфужен, они или я. У меня на ногах только резиновые вьетнамки.

Вернулся. И снова за дневники, пока не прибежал Дуглас, как всегда полный идей, новостей. Чтобы утихомирить мальчишку, пришлось включить проигрыватель. Дуглас занялся пластинками, а я снова планами будущих гонок.

Так пролетело три дня. Вокруг ничего не изменилось. Все те же тренировочные гонки, только ставшие более массовыми. Яхтсменов приехало еще больше. Четвертого октября выиграл испанец. Придется присмотреться к нему внимательнее.

Пятого заштормило. Выход запрещен. Чтобы деть куда-нибудь энергию, полдня не вылезал из бассейна, а вечером пошли смотреть прыжки со скалы Кебрада.

Акапулько жил не только Олимпиадой. Просто Олимпиада придала особый привкус всегдашним соблазнам этого фешенебельного, сверхмодного курорта. В витринах сверкали олимпийские кольца. С плакатов смеялись девушки, украшенные драгоценностями в виде олимпийских эмблем. И отель “Мирадор”, куда мы пришли, предлагал в своем меню “олимпийские” блюда. Но самым пикантным его блюдом был ночной прыжок в воду. Прыжок с сорокаметровой скалы, который и влечет сюда туристов со всего света. Говорят, когда-то здесь снималась одна из серий “Тарзана” и знаменитый Джонни Вайсмюллер не отважился прыгнуть с Кебрады. Пришлось брать дублера, местного парня.

Затаив дыхание смотрели мы, как на скале размахивал зажженными факелами прыгун. Момент — и он летит в черную бездну, сам себе освещая путь. Буквально у самой воды выпускает из рук факелы.

Нет уж, лучше бороться со штормами, лучше встречаться со шквалом, но только не такой вот прыжок навстречу смерти, лишь бы пощекотать нервы тех, кто уже всем пресытился.

Говорят, что прыжки со скалы — это тоже спорт. И часто вот эти самые прыгуны принимают участие в чемпионатах мира по прыжкам в воду и даже побеждают в них. Да, в каждом виде спорта есть риск, есть и доля опасности — большая или меньшая. Есть всплеск энергии, долго копившейся, а потом вылившейся в фейерверк рекорда. Так, например, как это было у Бимона. В спорте много общего с искусством. Успех приходит лишь тогда, когда есть вдохновение. Но обязательно в сочетании с постоянным трудом. Однако одного труда, даже самого тяжкого, мало, нужен взлет, нужно вдохновение. И тогда рождается то, ради чего существует спорт, — еще одно доказательство безграничных возможностей, которыми награжден человек от природы, и умелое использование их, не так ли? Но все это, даже риск, во имя мужества человека. А Кебрада? Какой же это спорт? Это просто тяжкий, тяжкий труд. И жалкая плата, полученная за него. И безграничная усталость, не озаренная радостью победы.

Наконец-то жеребьевка. Вот стоят они, “Финны”, все как на подбор. И все-таки все разные. Какой-то достанется?

В одной из хижин под пальмами собрались представители команд. Моя судьба в руках Игоря Николаевича Климчинского. Он опускает руку в широкую чашу, где лежат совершенно одинаковые бумажные трубочки. Вынимает одну — 26. Ну что ж, пусть будет 26. Здесь же разыгрываются мачты и паруса.

Яхтсмены других классов волнуются: идет обмер. Мы, “финнисты”, спокойны. За все обнаруженные несоответствия отвечает оргкомитет, который предоставил нам лодки. Англичанин Фостер всем дружески улыбается, но от него не ускользает ни малейшее отклонение от нормы. Оказывается, что макушка моей мачты искривлена на 15 сантиметров. Допустимый предел — 6. Я подхожу к Фостеру: “Это мачта “Финна”?” Англичанин все с той же улыбкой разводит руками. Дело в том, что когда он сам обнаруживает какое-либо несоответствие, то всегда говорит: “Это не “Финн”. И вот теперь, услышав от меня повторение своей излюбленной фразы, только разводит руками. И дает разрешение на замену мачты.

Не успел я как следует рассмотреть то, что предлагали, как притащил свою мачту мексиканский гонщик. Темпераментно, бурно выражал он свое возмущение тем, что мачта побита. Ему тоже разрешили замену. И пока он возился среди сваленных мачт, я внимательно рассматривал забракованную им. Действительно, побита, но зато ровная. Подойдет. Подстрогаем немного, и будет то, что надо. Валентин Замотайкин тут же помог мне взвалить мачту на плечи, и мы зашагали прочь от мерителей, туда, где Дуглас уже крутился возле моего двадцать шестого “Финна”.

В яхт-клубе закипела работа. “Финнисты” строгали, шили, перекраивали. В дальний угол спрятался от любопытных глаз Брудер — один из лучших конструкторов “финновских” мачт — и колдовал там, чтобы никто не видел.

Валентин и Дуглас занялись моей яхтой. А я снова уселся за дневники и лишь после этого начал строгать свою мачту. Кончилось тем, что, когда я первый раз вышел на дистанцию, Брудер пристроился рядом со мной, а потом на берегу подошел посмотреть, что же я такое соорудил.

Но это было позже. А пока два дня я со своими помощниками не знал отдыха. Нужно было подогнать рулевое управление, настроить яхту по себе. Уходил с берега и засаживался за расчеты. Росли таблицы цифр. С первым выходом на дистанцию их стало еще больше.

12 октября все собрались у телевизоров. Смотрели трансляцию торжественного открытия Олимпиады в Мехико. Было немножко завидно: они все там, их много. Но заботы быстро гасили все другие чувства. До первой гонки оставался всего один день. Тринадцатого вышел в океан, вооружив свой “Финн” по-боевому. На этот день у меня значилось одиннадцать пунктов заданий и еще приписка, что надеть на себя. Последняя проверка. Последняя прикидка перед боем.

Сколько их уже было, первых гонок в самых ответственных регатах! И все-таки такой первой, как завтра, не было. До самого вечера выискивал себе дела. Не столько по необходимости, сколько для того, чтобы меньше думать о завтрашнем дне. За работой всегда успокаиваешься. Наработавшись, лучше спишь. А спокойный сон был необходим.

14 октября проснулся рано. Взвесился — 80 килограммов. Все-таки многовато, хотя и похудел на 10 килограммов. Ничего, отъемся после Олимпиады. Сделал зарядку. Включил проигрыватель. Это, у меня уже вроде ритуала — когда волнуюсь, нужно послушать любимые

пластинки. Сразу создается привычная атмосфера, как на всех регатах. Да, собственно, чем эта регата отличается от других? Те же соперники, только их меньше, чем на “Золотом кубке”, например. У всех одинаковые лодки. Постепенно успокоился и ушел в яхт-клуб. Дуглас уже расчехлил лодку и теперь драил палубу. Вместе вооружили судно. Мальчишка протянул мне термос воды с лимоном.

За полтора часа до старта катера потащили лодки на дистанцию. Юго-западный ветер силой до четырех баллов разогнал океанскую волну.

Решил, что стартовать выгоднее левым галсом у нижнего знака. Чувствовалось, что все волнуются. Нервы напряжены. А я продолжал про себя настраиваться на то, что это обычная международная регата, каких было не один десяток и еще не один будет. Заметил, что спортсмены боятся стартовой линии, держатся от нее на приличном расстоянии. Я зашел между основной группой и стартовым створом. Так, пожалуй, все опоздают. Разогнал яхту, набрал скорость и вместе с выстрелом пролетел через стартовую линию.

Начал неплохо. На первый знак вышел пятым. Лодка шла хорошо, плавно. Постепенно обошел еще двоих и финишировал третьим. Первым пришел француз Сориа. Ну, этот не соперник, так что его победа не мешает. Все основные конкуренты оказались позади.

Да, пока прогнозы на тихий ветер не оправдывались. И все же один день еще ни о чем не говорит. Когда соседи по комнате пошли ужинать, остался один: решил все-таки держать вес. А наутро ветер усилился до пяти баллов. И чего голодать?

Стартовал снова удачно, но ход у лодки неважный. Почти сразу после старта лопнул ремень открена с правого борта. И теперь, чтобы откренивать яхту, нужно было держаться ногой за острый, треугольной формы пластмассовый бимс.

Почти всю дистанцию шел четвертым, а финишировал пятым. Победил австралиец Джеймс. Но на этот раз рядом были и Раудашл, и Брудер. Брудер подал протест на американца, который во время огибания знака навалил на него. Между прочим, и накануне американец был не безгрешен: навалил на буй. Да, после дисквалификации ему вряд ли светит место в первой десятке.

Пока спортсмены разоружались, прошелся по берегу, посмотрел центровку мачт. У всех больше. Придется немного увеличить наклон, завалить ее назад. Посмотрим, что это даст.

За ночь ветер стих. Наконец-то два балла. Вот тебе и на! Обрадовался тому, что ветер затих? Да, обрадовался, ведь настраивался почти на штиль. И теперь сразу почувствовал себя уверенным. Зато у экипажа “Летучего голландца” настроение упало. Рвалов с Пильчиным не любили тихого ветра, да и собственный вес их никак не настраивал на оптимистический лад: слишком большой.

Взял старт у нижнего знака. Снова пролетел условную линию вместе с выстрелом. В этот день получалось все. Яхта повиновалась малейшему моему движению. Казалось, даже мысли. Все знаки огибал первым. Лишь через две минуты с небольшим финишировал после меня второй яхтсмен.

В эту ночь спал совершенно спокойно. Перед сном соседи по комнате не издевались уже надо мной по поводу объявленной голодовки — ветер все-таки стих!

Стих и, кажется, не собирался пока усиливаться. Во всяком случае, 17 октября. Долгим показался путь за катером. Вчерашняя победа придала не то чтобы желание бороться — его всегда хватало, а азарта, что ли? Прыгали за катерами маленькие верткие “Финны”. Пекло солнце. Даже небольшой встречный ветерок не охлаждал. Вот и стартовая зона. Катера отошли. Остались одни яхты. Ветер совсем слабый. Такой же, пожалуй, как и накануне. Значит, и стартовать надо так, как накануне. И повнимательнее следить за теми, кто выходит в лидеры. Четвертая гонка должна уже внести ясность.

Со старта ушел хорошо. Так и держался всю дистанцию в первой пятерке. Тут же были и Раудашл, и Альбарелли. Пока мы еще не контролировали друг друга. Просто старались как можно удачнее провести гонку. На последнем знаке Раудашл был впереди меня. Оставалась последняя финишная лавировка. В лавировке Хуберт особенно силен. Ну что ж, попробуем сразиться “на его поле”. Ага, дружок, это тебе не Аттерзее. Тут мы все не дома. Чуть-чуть, но все-таки опередил. Есть еще один первый проход.

Что же у меня перед днем отдыха? Третье, пятое, два первых. Ничего, жить можно. У Хуберта несколько хуже, но впереди еще три гонки, и, очевидно, именно с Хубертом придется драться до конца. Старательно зарисовал в дневнике свою финишную лавировку. Пригодится.

В свободный день почти все отправились на берег. Купались, охотились, просто валялись в тени пальм. Наслаждались кокосовым напитком, бросая кубики льда просто в половинки ореха. А мне смотреть на воду не хотелось. Отдых так отдых. И вот собрались нас несколько человек и отправились в горы. Вроде бы и не так далеко уехали от Акапулько, а казалось, что попали совершенно в другую страну. Суровые горы, раскаленные немилосердным солнцем. Приткнувшиеся к скалам бедные домики, скорее хижины. Вернулись уставшие. Как ни хотелось отвлечься от гонок, а все равно засел за расчеты. Возможность выиграть Олимпиаду стала почти реальной. И от этого волнение не уменьшилось. Старался заглушить его работой. Успокаивал себя: ты боялся с самого начала, что помешает большой вес.

Не помешал. Хорошо брал старты. Удачно анализировал ветровую обстановку, течения. Одевался как надо. А теперь вот еще повнимательнее понаблюдать за конкурентами.

Снова два балла. Снова палит солнце. Выбирая место на старте, все время поглядываю, а где Раудашл. Мне важно не выпустить его вперед. Конечно, желательно и самому прийти поближе к первым, если уж не удастся первым.

Слабый ветер выматывал бесконечно. Яхта моментально реагировала на любое неловкое или резкое движение потерей хода. Поэтому приходилось все время сидеть на корточках, амортизируя каждое свое движение. Ноги уставали, но эта усталость стала уже привычной. Нет, она не переносилась легче, но к ней легче было притерпеться. Да к тому же мысли были заняты гонкой и Раудашлем.

Я шел первым, Хуберт вторым. Когда до финиша остался последний круг, Раудашл резко повернул в море. Я понимал, что курс явно невыгодный. И все же, предупреждая возможные случайности, пошел вслед за ним. Не дать Хуберту ни в коем случае финишировать раньше! Пока мы гонялись друг за другом, первым окончил гонку швед Аккерсон. Я был вторым, а Хуберт, выбираясь из своего невыгодного положения, лишь четвертым. Хорошо еще, что я не слишком увлекся и только чуть-чуть проконтролировал его.

Вот когда по-настоящему почувствовал, до чего же устали ноги. Уселся в яхте со всеми мыслимыми удобствами. И быстренько в уме подсчитал, каково положение после сегодняшнего дня. Я остаюсь первым. Хуберт отстает, но ненамного. Значит, назавтра задание то же: пройти получше и не выпустить Раудашля.

Вечером Игорь Николаевич долго возился с моими ногами — массажиста с нами не было. И вот уже не впервые выручал меня Климчинский. Под его сильными, ловкими руками боль затихала. Казалось, он выталкивал ее из мышц.

И снова утром два балла. И снова ясное небо. Задание определено. Составлен в уме план гонки. Кажется, все в порядке. Так откуда же волнение? Пытаюсь, пользуясь старыми приемами, уговорить себя: обыкновенная гонка, обыкновенная регата... А подсознательно сам же себе возражаю: и гонка не обыкновенная, и регата... Сегодня может все решиться...

Нас с Хубертом разделяет двадцать очков. Если после окончания сегодняшней гонки разрыв даже уменьшится наполовину, все равно я победил. Следовательно, снова контролировать Раудашля. Других соперников практически нет. На худой конец можно даже проиграть Хуберту, но немного, чтобы мое преимущество сохранялось по сумме минимум на десять очков. Все ясно, все просто. А на самом деле ох как непросто...

Буквально с самого старта начал контролировать Раудашля. А тот чувствовал это и пытался всеми силами уйти из-под моей опеки. Хуберт отваживался просто на невероятные маневры, и я повторял их вслед за ним. У меня на яхте не было компаса — полагаюсь на себя, на свое чувство пространства. Но если бы компас был в этой гонке и если бы он мог зафиксировать, как видеолента, все изменения курса, его записи нелегко было бы расшифровать, пользуясь только здравым смыслом и знанием направления ветров и течения.

Раудашл всеми силами уходил от поражения. А я шел к победе. Представляю, как хотел мой соперник к своим титулам чемпиона Европы и мира добавить последний, недостающий — олимпийский. И как чем ближе к концу подходила гонка, тем явственнее ощущал он, что здесь, в Акапулько, ему уже не удастся это сделать.

На последней лавировке Хуберт снова, как и накануне, резко повернул в явно невыгодную сторону. Надеялся, что хоть так сбросит меня. Сцепил зубы, буквально силой заставил себя повторить маневр Раудашля. Понимал, что проигрываю на этом гонку. Но твердо знал, что, не выпуская соперника из-под контроля, выигрываю регату.

Финиш был точной копией предыдущего. Я — второй, он — четвертый.

Все. Победа.

Все? Победа? Вот так просто и буднично? А может быть, нет?

Снова считаю в уме. У меня приходы — третий, пятый, два первых, два вторых. У Хуберта — двадцатый, два третьих, три четвертых. Нет, на самом деле все. В седьмую гонку можно не идти.

Неужели вот так и осуществляются самые дерзкие мечты? Неужели вот так и становятся олимпийскими чемпионами? На берегу меня бросились все поздравлять, а я как-то даже не ощущал радости. Подошел Хуберт: с тобой приятно было соревноваться. Было? Значит, уже все кончилось? Хотелось сказать Раудашлю что-нибудь доброе, но я не нашел ничего лучшего, как только жать ему руку и говорить спасибо за то, что еще зимой мы с ним так славно поработали на его судоверфи, где строился для меня новый “Финн”. Хуберт, видно, понял мое состояние. Он тоже жал мне руку: “Хорошую лодку я тебе построил?” Хотя какое отношение имела та лодка вот к этой Мексиканской регате.

После первой гонки, когда пришел третьим, думал: вот так бы и кончить. После второй, где был пятым, проснулась жажда борьбы. И вот она удовлетворена. А что чувствую я?

Завтра последняя гонка. Мне можно не идти. Отсыпаться, отдыхать. Снова переживать каждую прошедшую, вспоминая все детали. Купаться вместе с Дугласом — сбылись его предсказания. Охотиться с Замотайкиным под водой. Они здорово помогали мне — Дуглас и Валентин. И теперь мы могли бы вместе отпраздновать победу.

А как же наши остальные? Ведь они все будут продолжать борьбу. Нет, неловко отсиживаться на берегу. Да и, положа руку на сердце, здорово хочется еще раз> последний, взять старт на олимпийской регате. И уже никого не контролировать, ни за кем не следить, а идти туда, куда хочется и куда подсказывает чутье яхтсмена.

21 октября. Прогноз обещал изменение ветра — сильный заход со стороны моря. Все теснятся слева у подветренного знака. Уступаю им половину стартовой линии, занимаю место посередине. Ухожу левым галсом. И сразу же резко поворачиваю к берегу. Вся масса яхтсменов двинулась навстречу ветру в море. Метров через двести, почувствовав отход ветра, я повернул и сразу выиграл чу тех, что шли мне наперерез, свернув вслед за мной в берег. А это, собственно, были все, ушедшие сначала в море.

Теперь я был один. Впереди, в море, чернела туча. Мой “Финн” летел прямо к ней. А, чем черт не шутит, почему бы и не рискнуть! Еще метров пятьсот осталось за кормой. И тут ветер будто бы задул с другой стороны. Лодка выпрямилась на мгновение. Быстро сделал поворот и уже был на другом галсе, имея огромное преимущество перед всеми. Рядом со мной были только дельфины. Будто почетный эскорт, прыгали они вокруг яхты. То ныряли, то выскакивали высоко над волнами. И я все время боялся, как бы мое хрупкое суденышко не столкнулось с ними.

Огибал знак в компании одних дельфинов. Все остальные “Финны” были далеко у берега. И вот здесь впервые за эти семь изнурительных от постоянного напряжения дней я почувствовал вдруг полную свободу. Стало так легко, будто и впрямь иду по своему родному Днепру, только вместо чаек, сопровождавших там яхту, здесь дельфины. Разрыв все увеличивался. Соперники оставались все дальше. А дельфины прыгали и прыгали вокруг лодки, поблескивая на солнце своими совершенными по обводам телами. Так и финишировал.

К концу регаты из Мехико приехали в Акапулько наши журналисты. Теперь и они поздравляли меня с победой.

А потом все смешалось: церемония награждения в яхт-клубе. Все нарядные, смеются. Все ярко, празднично. Когда награждали Рольфа Паттисона, в небо взмыл на воздушных шарах английский флаг. Говорят, Паттисон заранее все подготовил, настолько был уверен в своей победе.

Мы стояли на пьедестале. Я, Раудашл, Альбарелли. Все старые знакомые, не раз встречавшиеся в гонках. На этот раз счастье улыбнулось мне. Но я не обольщался. Просто сегодня был мой праздник. И синее небо — синее для меня. И яркое солнце — яркое для меня. И ослепительные облака тоже для меня такие ослепительные. Но это лишь на один миг. На тот миг, когда я склонил голову и почувствовал на шее тяжесть олимпийской медали. А в следующий мысли уже лихорадочно работали: почему где-то проиграл, что-то упустил, чего-то недоделал? Жизнь продолжалась.

Теперь можно было бы поближе познакомиться с Акапулько. Поездить. Но ничего не хотелось. Только домой. Только в Киев.

Вернулись в Мехико. Там мне вручили значок заслуженного мастера спорта. И Роберт Рождественский прочел посвященные мне стихи.

Так закончилась моя Олимпиада.

А у других ребят из нашей команды?

Здорово ходил на прикидках Юрий Анисимов. И когда в первой гонке его вчерашние соперники оказались совершенно другими, растерялся. Понял, что они просто не показывали на тренировках всего, на что способны.

Жаловался, что парус оказался плосковат и мачта слишком плоская. В результате одиннадцатое место.

Самый старший среди нас, Константин Александров, выступал на самой большой яхте — “5,5-метровый”. Построенная специально для Олимпиады, она оказалась не очень удачной, неустойчивой на курсе. Вот и приходилось работать румпелем, как лопатой — двумя руками сразу. Да еще авария... Девятое место.

Для Тимира Пинегина Мексиканская олимпиада тоже оказалась неудачной. Его “Звездник” закончил регату шестнадцатым, не финишировав в двух гонках.

Успешно начал борьбу на “Летучем голландце” Лев Рвалов. Но чем слабее становился ветер, тем труднее было управлять яхтой тяжелому по весу экипажу. Да еще слабый ход на полных курсах. А соперникам только того и надо. Пятнадцатый.

У каждого из них были сильные конкуренты. На “Драконах” и “Звездниках” победили американские экипажи Г. Фридрихса и Л. Норта. На “пятерках” шведы братья Сунделин. А на “голландцах” — блестящий экипаж братьев Паттисон.

А мои соперники? Что у них можно позаимствовать? Чему поучиться? Раудашл блестяще лавируется. Брудер в тихий ветер заставляет парус не шелохнуться. Пожалуй, на полных курсах мало равных ему. Вот разве что австралиец Джеймс. Раньше с ним не встречался. У этого гонщика все продумано, начиная с одежды. Он очень силен физически и блестяще идет на полных курсах в сильный ветер. Именно тогда, когда и нужна сила. А вот у меня явно хромает техника управления на большой волне. Что ни говори, а океанская дистанция для нас непривычна. И все же впереди на “Финнах” оказались европейские гонщики. Джеймс — четвертый. Раудашля с Альбарелли разделяло лишь одно очко — 53 и 54. У меня — 11,7. Кажется, есть повод порадоваться. А на душе тревожно: что дальше?