Белый треугольник

ЧЕМПИОНОВ ДЕЛАЮТ КИЛОМЕТРЫ. ПРЕОДОЛЕТЬ СЕБЯ — НАИВЫСШАЯ СТРАТЕГИЯ

Первая гонка олимпийской регаты-72. У меня уже была первая гонка регаты-68. Будут ли еще? И если будут, то сколько их? Говорят, парус не знает возрастных ограничений. Да, действительно, не знает. И все-таки побеждают чаще те, кто родился позже. Где, в каком яхт-клубе страны растет сегодня гонщик, который сменит меня? И когда это случится?

Я уже рассказывал о том, как происходит смена классов. Процесс понятный. Новое пробивает себе дорогу. Но вот почему яхтсмены меняют классы? На этот вопрос однозначно не ответишь.

Появился “Солинг”, и Тимир Пинегин, олимпийский чемпион, сильнейший в стране, чтобы не сказать — непобедимый на “Звездниках”, уходит на новую лодку.

Жажда новизны? Или почувствовал интуицией бывалого яхтсмена, что недолго осталось “Звезднику” быть в олимпийской семье? Или увидел того мальчишку, что готовился сразиться с ним? Не берусь отвечать за Тимира.

Вместе с “Солингом” пришел “Темпест”. И я простился с “Финном”. Сделал это на следующий год после победы на Олимпийских играх в Мексике.

Попробую объяснить, почему пошел на этот шаг.

“Финн” был для меня на протяжении многих лет всем. На нем, по сути еще не так много умея, начал я совершенствовать технику под девизом “чемпионов делают километры”.

Матвеевский залив Днепра, в котором мы тренировались, был настоящим водным стадионом столицы Украины. Здесь теснились все: яхтсмены, гребцы, пловцы, прыгуны в воду.., Здесь тренировались, соревновались, жили. Здесь ничего нельзя было утаить и ничто не оставалось незамеченным. Нужно было только уметь, а главное — хотеть видеть. А посмотреть было на что. Киев в те годы славился отличными гребцами-академистами, выигрывавшими чемпионские медали и у себя- в стране, и за границей.

Пропадая целыми днями в заливе, я видел, как чуть свет отходила от водной станции “Наука” двойка-академичка. Чемпионки страны, Европы Нина Опаленко и Екатерина Землянская спускали свою остроносую лодку на воду в какую угодно погоду. Возвращались зачастую под вечер. Помню, как-то поразили меня венки, надетые девушками на голову. Поразили тем, что свиты .были из цветов, росших (я это точно знал) на далеких от залива заднепровских лугах. Так сколько же километров прошли они за день?

На наших глазах тренировались Игорь Емчук и Георгий Жилин. Тоже чемпионы страны и Европы, призеры Олимпийских игр. Кажется, не было таких титулов, которыми бы не владели эти двое — такие разные по внешнему виду и характеру, но такие похожие по неутомимости спортсмены. Мне иногда казалось, что они днюют и ночуют на Матвеевском заливе. Как удавалось при всем этом Игорю еще учиться в университете? Жора был старше, работал. Но не припомню ни одного случая, чтобы их двойка не появилась в определенное время на воде. Как красиво рассекала она воду! Как мощно взлетали весла и как стремительно отталкивались от упругой воды, придавая скорость лодке! По-моему, не один тогдашний новичок стал академистом именно потому, что были у нас на заливе Емчук и Жилин — неутомимые, веселые, жизнерадостные.

Мы смотрели на них и видели лишь радость, которую приносил им спорт. Понимали разумом, что долгие часы на воде — не прогулки на веслах. Замечали, как медленно поднимались гребцы по песчаному косогору к эллингу. И все-таки стоило нам увидеть эту двойку на ходу, как все отступало перед красотой стремительного движения вперед. Восемь лет подряд привозили Емчук и Жилин в Матвеевский залив золотые медали чемпионов страны. Лишь одному Вячеславу Иванову удалось преодолеть этот рекорд чемпионства — он завоевывал в стране золотые медали одиннадцать раз подряд. Но Иванов был далеко, а Жилин и Емчук — рядом. На наших глазах переплавляли они бесконечные километры тренировок в звонкий металл побед.

Вот так и рождался девиз: “Километры делают чемпионов”. У нас в ДОСААФ тоже в чести были расстояния. Мы даже соревновались, у кого больше выходов наберется за навигацию. Так вот в мою первую досаафовскую навигацию, которая началась в середине сезона, я сумел набрать больше всех выходов. • Желание тренироваться было постоянным. Как неутолимый голод, тем более что все постигалось в тренировках. Не было у меня никакого представления о конструкции' мачт, об обмере парусов. Ко всему приходил практическим путем. И когда я сегодня просматриваю зарисовки парусов, какие бы мне хотелось иметь, ничего не могу изменить в тех давних эскизах. Да, мне и сегодня нравятся такие. Неизменным остался взгляд на форму паруса, на характер работы мачты. Просто на постижение этого было затрачено слишком много времени. Слишком много шишек было набито, пока выработал эти четкие представления.

Как строились наши тренировки? По принципу: “давай пройдемся. Давай прикинемся”. Многое постигалось лишь в соревнованиях. Сколько раз задавал сам себе вопрос: ну почему, почему именно в соревнованиях попадаю в ситуации, которые никогда не встречались в тренировках? Почему эти случаи так часты? И снова набивал шишки.

Читал в газетах об успехах своих ровесников — Раудашл, Аккерсон побеждали на “Золотом кубке”, выигрывали крупнейшие регаты Лунде и Кувайде.

Их успехи больно били по самолюбию — что упустил, когда?

В 1963 году впервые участвовал в крупных международных соревнованиях. В Медемблике разыгрывался “Золотой кубок”. Вдоль канала, на берегу выстроились 163 яхты. И владелец каждой из них готов был побороться за мировую корону.

Среди этого огромного количества “Финнов” лишь четырнадцать было деревянных. В этот год яхтсменов захлестнула волна пластмассовых лодок. Вызвана она была победой Аккерсона в предшествующем сезоне на пластмассовом “Финне”. Правда, мода эта продержалась недолго. И через пару лет снова восторжествовали деревянные корпуса производства Раудашля.

Но в тот год мы с Сашей Чучеловым чувствовали себя неуверенно, готовя к старту свои “деревяшки”. Еще за полтора месяца до регаты мы погрузили лодки на теплоход. И все же прибыли в Медемблик сначала мы, а лишь через два дня наши “Финны”. Обмер проходил в противоположном от яхт-клуба конце города. Наши соперники почти все приехали на машинах. Вот так на машинах, проезжая эллинг, проходили они обмер. Мы с Сашей, одолжив тележки, тащили на себе яхты через весь Медемблик...

Гонки начались интересно и остро. Сразу увидел, что стартовать в такой каше просто не умею. К первому знаку приходил пятидесятым. И только на полном курсе приближался к лидирующей десятке. Здесь, в компании сильнейших “финнистов” мира, особенно наглядны были просчеты в тактической подготовке.

Результатом участия в первой международной регате было не только занятое пятое место. Понял, что нужно коренным образом переменить систему тренировок — отрабатывать отдельные элементы, создавать искусственные ситуации и находить из них наиболее рациональный выход. А для этого необходимо было создать группу из одинаковых по качеству судов. И работать вместе с этой группой.

Вот так и появилось на Днепре наше объединение “финнистов”. Договорились тренироваться вместе. Гонка расчленялась на отдельные элементы. Тренировки начали приобретать характер мини-соревнований. Для этого хватало одного угла Матвеевского залива. Но до чего же интересно было на воде!

Отрабатывали старт. Пловцы по выстрелу прыгают с тумбочек. Лодки гребцов держат со стартовых плотиков. А у яхтсменов линия на воде не очерчена. Обозначен лишь створ между двумя знаками, величина которого колеблется от нескольких десятков метров до сотен. И вот этот створ всегда арена интереснейшей борьбы. Дело в том, что не все части арены равнозначны. В зависимости от силы и направления ветра ценность приобретает то пространство у верхнего знака, то у нижнего. Очень редко выгодной бывает позиция по центру. Все яхтсмены стремятся занять лучшее положение. Тот, кто впереди, имеет чистый ветер. Идущему сзади достается так называемый отработанный, пришедший к нему из парусов соперника.

Нелегко так рассчитать время, чтобы яхта оказалась в створе точно в нужный момент. Причем желательно, чтобы она брала старт с разгона, на скорости. К этому я всегда и стремился. Помню, еще в 1960 году ко мне подходили на Балтийской регате и спрашивали: как это тебе удается? Последняя минута. На старте нет даже щели. А твоя яхта несется издалека и на полном ходу вместе с выстрелом пролетает створ, втиснувшись непонятно куда и как.

Вот это-то умение взять старт с разгона я и отрабатывал с ребятами на Матвеевском заливе. Для этого нужно было научиться и усовершенствовать умение быстро набирать скорость, мгновенно останавливаться и соскальзывать вбок. Учитывать ветер, течение, направление курса. Воспитывать в себе чувство времени и чувство створа.

Вместе с ребятами разрабатывали план старта. Объяснял им, откуда буду стартовать и как они могут мне помешать. Если им удавался маневр, победителями были они все вместе. Конечно, мешать могли в рамках, допустимых правилами соревнований. Нарушители наказывались. Серьезных нарушений у нас не было, а за легкое спортсмен выбывал из борьбы и становился арбитром. Тренировки пролетали мгновенно. Это была как бы веселая игра. И одновременно спорт в чистом виде: первую роль играли ловкость, быстрота реакции, смелость, сила воли.

Отработка стартов была в том сезоне моим основным заданием. И что прошла она недаром, засвидетельствовали старты Акапулько. В шести гонках из семи было явным преимущество нижнего знака. И во всех гонках я уходил со старта в лидирующей группе. А между прочим, “Финнов” на Олимпиаде было больше, чем лодок любого другого класса, — 37.

Научился стартовать, обнаружил прогалины в умении выполнять другие элементы.

Шел чемпионат Европы в Австрии, на родине Раудашля. Дистанция была разбита на Аттерзее. Во второй гонке я лидировал. Следом шел Хуберт. Так подошли к нижней поворотной марке. Кто первый обогнет, тот победит. Лихорадочно соображаю. Попытаться вывести Раудашля за знак? Сам вместе с ним выйду. Эх, черт побери, ни разу не тренировал такого маневра! А тут и другие сомнения начали одолевать. Хуберт был близко к знаку и начал огибать его по большой дуге. Передо мной моментально всплыла картинка из учебника: одна яхта огибает знак по большой дуге, а другая — между знаком и первой яхтой. И я моментально сунул нос “Финна” в щель. Хуберт тут же привелся (слегка изменил курс) и закрыл проход между собой и знаком. Я попал в ловушку. Правда, на знак не навалил, но мой парус лег на спину Раудашлю. Хуберт имел полное право подать на меня протест. И хотя он этого не сделал, но все равно гонка уже была испорчена. Вот что значило применить книжный прием, ни разу не испытанный на воде!

То первенство Европы запомнилось мне множеством тактических промахов. Участвовал в нем и бразилец Брудер, выступавший вне конкурса. Так вот Брудер прямо издевался надо мной, испытывая на мне всевозможные тактические ходы. А я был против них беспомощен, не имел за душой ни одного собственного приема.

Всю зиму учился. Занимался теоретической разработкой разнообразных тактических вариантов. Понимал, что проверять их и совершенствовать надо не в соревнованиях, а в тренировках равной группы. У ребят в водниковской секции были хорошие лодки. Отдал им свои паруса. Только вышли на воду, начали тренироваться, как руководство бассейнового совета “Водника” потребовало у меня гарантий, что мы на одних “Финнах” сможем победить другие общества, выставлявшие экипажи в разных классах. Иначе наша самодеятельная специализация будет прикрыта и никаких чистых групп “финнистов” не будет. На свой страх и риск пообещал победу. Правда, на первенство, города ребятам из группы все же пришлось сесть на “эмку” и “голландец”. И вот тогда-то они на практике ощутили, что приобретенные технико-тактические навыки помогают хорошо выступать и на этих судах.

Так запасался я тактическими новинками. На первых же крупных соревнованиях заставил Брудера изменить свое отношение ко мне.

Мы шли с ним левым галсом. Навстречу нам весь остальной флот правым. По правилам гонок яхта, идущая левым галсом, уступает дорогу идущей правым. Но мы успели обогнуть знак до подхода остальных “Финнов”. Здесь-то на повороте я и отомстил Брудеру хорошо оттренированным приемом.

На самом повороте на какое-то мгновение притормозил лодку, и соперник налетел на знак с наветренной стороны. Я обогнул марку и, оказавшись на правом галсе, потребовал дорогу. Брудер вынужден был уступить, после чего снова попытался обогнуть знак. Но я снова загородил ему путь. К этому времени к нам подошла основная группа гонщиков — все идущие правым галсом. Тогда я отстал от Брудера. Он ушел с поворота где-то тридцатым.

После гонки Брудер остановил меня. Пожал руку: “Ты меня здорово проучил”. Предложил мир: “Давай не будем больше мешать друг другу”.

Вот так на практике я убеждался, что для совершенствования мастерства одних соревнований мало. Нужна индивидуальная подготовка по отдельным элементам. У нас же в сборной господствовал, да и сейчас господствует соревновательный метод. Когда он только зародился, был, несомненно, прогрессивным — пришел на смену так называемым походам, которые были в лучшем случае прогулкой под парусами. Увеличение интенсивности нагрузки, вызванное ежемесячными стартами, сразу привело к повышению мастерства. Но это было хорошо поначалу. А дальнейшее углубление тактической и технической подготовки требовало внимания к каждому отдельному гонщику. Но изменения не произошло. И когда я проиграл первенство страны В. Козлову, это объяснили тем, что у меня было на несколько гонок меньше.

И все-таки, вопреки установившейся практике, я продолжал большое внимание уделять индивидуальной подготовке. В регатах только проверял натренированное. Считал, да и сейчас считаю, что учиться лишь на соревнованиях — очень большая роскошь.

Соревновательный метод удобен тренеру. Смотрит он за спортсменом, не смотрит — спортсмен-то на воде.

А тренер тем временем зачастую ловит на “самодур” рыбу или читает книжки. Но ведь ты-то видишь все это. Так какое уж может быть отношение гонщика к замечаниям тренера?

Я снова возвращаюсь к вопросу о тренере. Потому что считаю, что это самый наболевший вопрос в парусном спорте. В девяноста процентах моих соревнований я не имел хронометража. Даже не знал, как выполнил тот или иной маневр по сравнению с соперником. Я приучился сам себе ставить отметки. Оцениваю отдельно старт, лавировку, полный курс, огибание знака. Каждую из этих деталей дроблю еще на более мелкие элементы. Но как выполняет их соперник, не знаю — во время гонки некогда смотреть по сторонам.

В моих дневниках есть записи обо всех проведенных гонках. И каждая проанализирована, снабжена заметками об акватории, о направлении ветра. В конце концов это дает возможность для привычных дистанций — севастопольской, таллинской, рижской и других — составлять карты для каждого направления ветра. Опыт плюс анализ проведенных гонок помогают избегать один раз совершенных ошибок. А представляете, насколько возрос бы эффект сделанных самим выводов, если бы они подкреплялись замечаниями тренеров! Я уж не говорю, советами. Хотя бы наблюдениями.

“Финн” — небольшая послушная яхта, где ты сам и рулевой, и матрос, и штурман, и боцман, был хорош для проведения экспериментов. Я ни от кого не зависел. Ошибся в расчетах, расплачиваюсь сам. Никого не тащу за собой.

И все-таки даже на “Финне”, на котором я ходил долгих пятнадцать лет, для меня оставалось очень много нерешенных задач. Как? Что? Зачем? Эти вопросы возникали постоянно. И не было ни одного пособия, которое могло бы дать ответ или рекомендацию, как тренироваться. Существующие учебники напоминают пособия для шоферов — это всего лишь школа яхтенного рулевого. Но яхтсмен не шофер. Ему приходится сталкиваться с такими ситуациями, которых на земле, где ты зависишь от возможностей мотора, никогда даже искусственно не создать. Нигде не раскрыты вопросы специальной тренировки на воде. Нет даже элементарных программ начального обучения. Может быть, виной тому в какой-то степени все тот же соревновательный метод?

Не стоят на месте классы яхт. Видоизменяются, совершенствуются. Но еще быстрее должна совершенствоваться техника яхтсмена. Лишь тогда он сможет держаться на уровне современного спорта.

Изменения в судах влекут за собой и изменения в технике управления ими. Парусник адмирала Нельсона, например, лавировалея под углом семьдесят градусов. Чайный клипер — в шестьдесят. А современные гоночные яхты — в тридцать-сорок градусов. Это всего лишь наиболее общий пример.

Нынче уже никого не удивишь тем, что яхтсмен специально готовится к соревнованиям в той или иной акватории, зная ее характеристики. Если ожидаются слабые ветра, худеет, облегчает до допустимого предела вес судна, оставаясь нередко босиком, полураздетым. Не говорю уже о парусах, рассчитанных на разный ветер.

Но как себя вести, какие паруса ставить, какую мачту готовить к гонке — все это не дается само по себе. Все это постигается опытом. И если бы ветераны передавали накопленный годами выступлений опыт юным, то, очевидно, юные добивались бы успеха в более раннем возрасте.

Но как это осуществить практически?

Если в других видах спорта существует более менее четко выраженный возрастной ценз, то у нас его нет. Одинаковые шансы на успех имеют и молодые, и гонщики в летах. На XX Олимпийских играх возраст чемпионов колебался от 44 лет до 26 (речь идет только о рулевых). Много лет подряд гоняется рижанин Евгений Канский. Первый раз чемпионом страны он стал в 1951 году. И вот он снова стартовал в V Спартакиаде народов СССР в Риге в 1971 году на “Драконе”. До этого времени ветеран переменил много классов яхт, пять раз выигрывал “золото” в Союзе. И хотя в Риге 1971 года Канский остался без награды, это совсем не означает, что его победил возраст. Просто появились достойные соперники. Но старый Канский не раз заставлял их удивляться смелости и необычности своих решений.

Вот эта возрастная широта парусного спорта, если можно так сказать, приводит зачастую к тому, что опыт так и остается уделом тех, у кого за плечами годы и годы выступлений. Думается, что в такой ситуации целесообразно создавать группы одного класса. Так, как это было когда-то у нас на Днепре. Вокруг ведущего яхтсмена объединить молодежь. И мастерам полезно потренироваться в искусственно создаваемой сложной обстановке. Ну а о новичках и говорить нечего. Правда, такая “групповщина” (в лучшем смысле этого слова) может привести к тому, что в городе произойдет определенная специализация в каком-то классе яхт. Но зато в этом определенном классе будет достаточно высокий уровень. А если учесть, что парусные соревнования в основном ведомственные, то даже и для пресловутого зачета не будет никакого ущерба. Для спорта же как такового, думаю, выигрыш будет явный.

Да, в парусе много особенностей, отличающих его от других видов спорта. Но в стратегии есть, конечно, .и много общего со всеми остальными видами.

В 1963 году я плыл из Находки в Иокогаму вместе со всеми участниками предолимпийского месяца. Мы много разговаривали с Вячеславом Ивановым.

Нечего говорить, с каким уважением относился и отношусь я к этому спортсмену. Но тогда разговор шел в основном об одном; что такое знаменитый ивановский финишный рывок. В конце концов Вячеслав так объяснил мне природу своего спурта: когда немеют руки, когда кажется, что дистанции нет конца и что сил тоже нет, я думаю, что и соперник в таком же состоянии. И еще о том, что соперник тоже человек. И кто знает, выдержит ли он. Мысль о том, что он может сдать, не перенести накала борьбы, придает силы, нужные для того, чтобы преодолеть себя. И когда эта грань позади, руки будто снова обретают свежесть. Хотя каждый гребок остается неимоверно тяжелым.

Уметь преодолеть себя. Пожалуй, это наивысшая стратегия спорта.

1965 год. Португалия. Каскайс. Первенство Европы. Решающая гонка. Шансы на победу почти одинаковые у нескольких гонщиков. Если я пройду успешно в этот день, то и в общем зачете мне обеспечена медаль. Даже если завтра будет неудача. А если повезет и завтра, то медаль может быть и из благородного металла. Но пока все мысли о сегодняшней гонке.

Дистанция лежит в открытом Атлантическом океане, омывающем побережье Португалии. Перед последней лавировкой ветер резко поменял направление. В результате финишный отрезок дистанции превратился в участок одного галса. Курс — полный бейдевинд, то есть курс, дающий возможность как можно быстрее прийти туда, откуда дует ветер, — к финишу. А створ, расположенный за две мили, еле виднеется на горизонте.

Все время приходится откренивать лодку. Нет ни одной лавировки, ни одного поворота, когда можно расслабиться, дать мышцам возможность отдохнуть. На последнем знаке был третьим. И вот теперь идем фронтом, не мешая друг другу, — места в океане хватает — я, Демель, Раудашл, датчанин Винд. Каждый распростерся над водой. Скорость яхты зависит от того, насколько сильно она откренена. Уперся ногами. Сначала пытался по очереди расслаблять их, но сразу ощущал, как теряет судно ход. Прошло минут пятнадцать. Мышцы задеревенели. Свистит ветер, хлещет вода. Ох, еще бы немножко открепить! Прогнулся, как акробат, уже и руки в волне. Выношу за борт еще и ногу, оставаясь висеть на одной.

Солнце печет немилосердно. Опять эти проклятые сорок градусов! Спасают брызги. Вот когда возблагодарил небо, что холодное течение не дает возможности прогреться воде выше десяти градусов. Мы все время ворчали — и не искупаешься в океане. А теперь мысленно благословлял равновесие в природе: жаркое солнце, холодная вода...

Не чувствую поясницу. Нога окаменела. Все. Сил нет. А ветер свистит. Яхта мчится, чуть ли не черпая парусом океанскую соленую воду. С другого борта я сам окунаюсь в воду.

Чуть-чуть бы расслабиться! Ну самую чуточку! В конце концов, что случится, если и проиграю? Мысли улетучиваются из головы. Будто звенит пустота. И вдруг в этой пустоте, в этом полном безмыслии всплывает разговор с Ивановым на борту теплохода: “...соперник тоже человек... выдержит ли он...”

Еще больше прогибаюсь назад, еще дальше выношу за борт ногу. Пытаюсь разглядеть, где остальные. Но в пределах видимости ни одного паруса. Оглянуться на Винда, шедшего рядом, не могу. Знал, что он близко, на слух — по удару волн о его яхту. А теперь, кажется, и этого не слышно. Один. Только ветер. Только солнце и волны...

Финишировал первым с большим отрывом. Меня встретили овациями. И я еще раз понял: спорт един при всем своем многообразии. Всегда нужно уметь преодолеть себя. Только так приходят победы.

Одно время в Союзе моим соперником на “Финне” был Виктор Козлов. Он мне как-то, рассказывая о своем участии в крупной международной регате, говорил: “Попробовал открепить и сразу ушел. Жаль, тяжело было откренивать. Вот если бы смог так держать...” Я тогда подумал про себя: “Знать, что может принести победу, и не воспользоваться? Нет уж, если надо откренивать, так откренивать до конца”. Может быть, Козлову, в конце концов, и не хватало в спорте умения быть сильнее самого себя?

Преодолеть себя. Как трудно было осуществить это, когда решил уйти с “Финна”! Снова и снова вспоминал, чем был для меня “Финн”, что он мне дал. Тут уже не только о спорте были мысли. Вместе с “Финном” рос, становился мужчиной. Приобретал друзей, которые и поныне остались со мной.

И все-таки “Финн” — пройденный этап. Недаром его считают более-менее молодежным классом. А мне уже за тридцать. Да и перспектив для дальнейшего совершенствования не видел. Вернее, совершенствоваться можно было. Этому конца нет. Но уже в пределах понятого и постигнутого. Да и звание олимпийского чемпиона, завоеванное на “Финне”, будто бы подталкивало: ты добился того, к чему стремился. Что дальше?

Дальше был “Темнеет”. Новая яхта олимпийского класса. Уже не швертбот, но еще и не совсем килевая.

Кстати, несколько слов о том, что такое швертбот и что такое килевая. Швертбот — это легкая лодка, сквозь прорезь в днище которой опускается вниз шверт, своеобразный плавник. Он придает устойчивость яхте при боковом ветре, на повороте. При попутном ветре шверт поднимается, и судно будто скользит своим плоским днищем по воде. Лодки с килем тяжелее, крупнее. Зато устойчивее на воде.

Так вот, “Темпест”. О “Темпестах” и “Солингах” мы знали только понаслышке. Видели лишь на фотографиях. В силу все того же отличия парусного спорта от других видов. Если в гимнастике появились новые элементы, вы обязательно встретитесь с ними на соревнованиях. Яхтсмены же, как правило, меряются силами в пределах одного класса, так как и первенства континента, и мировые чемпионаты разыгрываются отдельно для каждого класса. Да и федерации тоже по классам. А крупных регат, в которых участвуют разные суда, не-так уж много, да и мы редко на них бываем.

Знали, что “Темпесты” и “Солинги” в некоторых странах уже не были новичками. Проводились на них крупные международные соревнования, вплоть до первенства мира. И все тот же неутомимый Пауль Эльвстрем успел в 1969 году стать чемпионом мира и на “Солинге”. Существовали уже сформировавшиеся экипажи, за плечами которых имелось достаточно стартов и экспериментов.

Итак, баланс не в нашу пользу. И все же почему не попробовать? Тимир Пинегин выбирает “Солинг” — шаг по пути “отяжеления” яхты по сравнению со “Звездником”, бывшим самым легким среди тяжелых. Я отдаю предпочтение “Темпесту”.

И даже после того как было окончательно решено, что “Финн” — это прошлое, сомнения нет-нет да и возникали снова. Ты всю жизнь выступал на одиночке. У тебя уже выработался определенный тип гонщика-одиночника. Да и на характер вообще это наложило отпечаток — все привык делать сам, никогда ни на кого не полагаюсь. Дома говорят, что я тяжелый, неуживчивый человек: “Привык на своем “Финне” сам с собой разговаривать”. Да и где взять матроса? Это ведь тоже непросто — найти человека, с которым вместе и в море, и на берегу, с которым думать одинаково и понимать друг друга без слов: в гонке некогда разговаривать.

Сомнения, подогреваемые недоумением близких, друзей, не оставляли даже ночью. Чтобы заглушить их, погружаюсь в работу. Пытаюсь для начала хотя бы теоретически узнать, что же такое “Темпест”. Экипаж — два человека. Длина судна — 6,68 метра. Ширина — 2, осадка — 1,14. Вот здесь-то и должен ты ужиться, нет, не просто ужиться — подружиться и сработаться с каким-то неизвестным пока тебе человеком. С ним вместе будешь управлять парусами площадью 22,92 квадратных метра. И спинакером. Да, англичанин Ян Проктор, конструируя яхту, постарался снабдить ее всем необходимым для скорости, маневренности, сделать ее отвечающей современным представлениям о парусной лодке.

Существует яхта с 1964 года. Таким образом, есть уже гонщики с пятилетним стажем. Проведено четыре чемпионата Европы и три — мира. К XX Олимпийским играм будут яхтсмены, за плечами которых восемь лет тренировок и выступлений. Но не у всех же. Будут и такие новички, как я. Вот и Раудашл тоже решил перейти на “Темнеет”. Ну что ж, Хуберт, продолжим борьбу в новом классе. На “Финне” ты был чемпионом мира, я — олимпийским. Что-то принесет нам “Темпест”?

Вопрос с матросом разрешился как-то сам по себе. Призвали на службу Володю Виткжова, и он очутился на флоте, в Севастополе. Я к тому времени тоже был морским офицером. Сыграло свою роль и то, что знал Володю с детства. Лялька (так звали его на Днепре) был из наших киевских, водниковских мальчишек, с которыми я тренировался на Днепре. Это он активнее других бросался мешать мне на стартах. Старательнее других пытался повторять то, чему я их учил. И он же раньше других стал мастером спорта. Невысокий, крепкий мальчишка опешил, когда я предложил ему стать матросом первого в нашей стране экипажа “Темпеста”. А потом с радостью бросился в неизведанное.

Володя тоже был “финнистом”. Тоже работал на яхте один — сам себе рулевой, сам себе матрос. Я как-то не думал тогда о том, что, выбирая его себе в напарники, увеличиваю и без того тяжелое бремя познания нового.

Матрос появился раньше, чем яхта. Но наконец прибыл в Севастополь и “Темпест”. И хотя к встрече готовился, растерялся. Сколько в нем оказалось деталей, к которым не знал, как и подступиться. Оба “финниста”, оба одиночника, мы привыкли иметь дело с мачтой без такелажа, с одним парусом. А тут...

В те дни взрывы хохота сопровождали нас постоянно. Смеялись матросы и рулевые с больших яхт: у нас постоянно было что-то лишним, болтались какие-то ненужные снасти. Олег Уловков, один из опытнейших матросов сборной команды, уверял, что мы ни за что не успеем освоить новую яхту до Олимпиады. “Один спинакер чего стоит”, — говорил он. Было бы разумнее отдать новую яхту кому-нибудь из тех, кто ходил, например, на “Летучем голландце”. А то напрасная трата времени. Да и сборная от этого ничего не выиграет: опытного “финниста” потеряла, а что приобрела взамен?

Но мы не слушали “пророков”. Осваивали яхту, часто на ощупь. Наконец-то разобрались в такелаже, проводках. Правда, пока поверхностно. Но все же достаточно для того, чтобы начать тренировки. И вот первый спуск на воду. И снова не так, как привык на “Финне”. Там справлялся один, вручную, а тут нужен кран. И все же спуск.

Церемония была торжественной, как и приличествует спуску корабля на воду. Разбита бутылка шампанского. И Костя Александров зажимает платком разрезанную руку.

— Кровь — на счастье! — шумят кругом, поздравляя нас с Володей с началом плавания, а Костю — с новыми воспитанниками. Дело в том, что именно Костя Александров, 14-кратный чемпион страны, стал нашим тренером на “Темнеете”.

Начались тренировки. Сменив яхту, я не изменил своих убеждений: только километры делают чемпионов. Поэтому как можно больше выходов на воду. Как можно больше часов, проведенных в море. Не останавливала никакая погода. Не сдавались перед . усталостью. А было нелегко — стремились в кратчайший срок овладеть тем, на что тратят годы. У меня этих лет в запасе не имелось. Нужно формировать изучение материальной части. На деле узнать, что такое три паруса. Что же касается тактики, то и тут времени на поиск нет. Придется жить, по сути, на старом багаже.

Что ж, багаж оказался не хлипким. Видно, недаром, начиная с того самого первого сезона, стремился оставить за кормой как можно больше миль. В первых же соревнованиях встретились , с Лунде. Он тоже был на “Темнеете” новичком, но пришел на него с “Летучего голландца”, на котором в Неаполе завоевал звание Олимпийского чемпиона. Так вот, идя в гонке рядом с Лунде, с радостью отмечал, что под спинакером мы с ним соревновались успешно. Нет, мы еще не научились Управлять этим привередливым дополнительным парусом. Усвоил только, что под спинакером лучше идти в потоке свежего ветра. Тут особенно большое значение приобретает умение чувствовать ветер, предвидеть его малейшие заходы, изменения. Чувствовать волну и скорость. А все это давалось опытом в парусном спорте вообще, безотносительно к классу яхт. Как поставить лучше спинакер — это продолжало оставаться проблемой. Но куда пойти, знал.

И все же так трудно было в то первое лето! Нужно было осваивать “Темпест”, чтобы доказать всем и себе в первую очередь, что не сделал глупости, оставив привычный “Финн”. Дело усложнялось тем, что не хватало времени экспериментировать. Соревнования следовали за соревнованиями. И на каждых нужно было выступить как можно лучше. Снова же для того, чтобы доказать: не напрасно.

А может быть, не нужно было доказывать? Может быть, больше толку было бы, если бы мы с Володей спокойно тренировались, спокойно > экспериментировали? Кто его знает... Но и потеря целого сезона соревнований, если бы мы на это пошли, тоже могла бы плохо сказаться. У себя дома нам не с кем было помериться силами — “Темпест”-то был только у нас. А что ни говори, лишь в соревнованиях можно убедиться, идешь ли ты правильной дорогой.

И снова, как когда-то в самом начале спортивного пути, образцом для меня стал Пауль Эльвстрем. Тогда я восхищался тем, что датчанин в девятнадцать лет стал олимпийским чемпионом в одиночке. А теперь я не переставал удивляться тому, что с тех пор Эльвстрем переменил много классов, но не изменилось одно — спортивное счастье. Вот и на “Солинге” уже успел стать чемпионом мира и Европы. Так что же приносило успех и на “Финне”, и на “Звезднике”, и на “Солинге”? А ведь еще в промежутках между выступлениями на “Звезднике” он успел стать чемпионом мира и на “пятерке”! Уникальный талант? Везение? Ну, везение сразу стоит откинуть. Повезти может раз, два — не больше. А тут что ни класс, то новая медаль. Нет, видно, настоящему мастерству не страшны изменения классов. Конечно, к ним нужно приспособиться, их нужно постичь. Но когда знаешь, куда пойти, это уже не так сложно. Вернее, это уже облегчает действие.

Значит, совершенствовать мастерство. Разнообразить тактику. Эти задания остаются неизменными. И неизменными остаются вопросы — как тренироваться? Что делать на тренировке? В какой последовательности?

В тот первый сезон на “Темнеете”, если можно так выразиться, я старался сразу пройти все десять классов школы и прихватить еще если не полный, то близкий к нему курс высшего парусного образования. Учился постоянно. И хотя особенно больших успехов в крупных регатах не было — десятое место на чемпионате мира — год прошел успешно. То, что еще совсем недавно казалось замкнутым на десять замков, раскрывалось. Правда, замки скрипели, не поддавались, но все же мы их отпирали.

Конец сезона принес и огорчения. Пришлось расстаться с Витюковым. Причин было несколько. Дело в том, что по своим физическим данным Володя во многом уступал шкотовым экипажей “Темпестов”. Как правило, это высокие, под два метра, а иногда и больше, крепкие парни. Володе же недостаток в росте нужно было компенсировать напряженной работой. А если учесть, что мы тренировались ежедневно, по несколько раз в день, то можно себе представить, с какими огромными нагрузками имели дело.

— Чемпионов делают километры, — твердил я Володе. Он будто бы соглашался. Но постепенно я стал замечать, что тренировки без отдыха, строгий режим стали тяготить моего шкотового. Да и сам он признался наконец, что боится за себя. Боится, что сможет сломаться в ответственный момент.

Вот так к концу сезона я остался с каким-то опытом и без экипажа.

Зима стала временем анализов. Скупые записи в дневнике расшифровывались. Особенно внимательно анализировал каждую гонку Кильской регаты. Ведь именно здесь, в этой гавани, будут проходить соревнования Олимпиады. С головой ушел в заметки о характере ветров, о течениях. Чего нужно ожидать — слабого ветра или сильного? Как в сентябре будут работать течения? И что в связи с этим должен делать я, рулевой “Темпеста”? Снова бездна вопросов, ответы на которые мог дать только анализ проведенных в Киле гонок. Утешало то, что до Олимпийских игр здесь пройдет еще три регаты. Во всех трех надеялся выступить и тем пополнить знания акватории.

Да, знание акватории — вещь немаловажная. “Очень трудно привыкнуть к чужой воде, но, конечно, возможно, если вы готовы внимательно изучать местные условия. Я довольно успешно выступал во многих гонках в разных странах, потому что приучил себя не лениться и тщательно изучать местные ветры и течения... Невозможно, попав в совершенно незнакомые условия, идти так же хорошо, как и местные гонщики. Для этого нужно обладать или большим опытом, или привыкнуть к этим условиям”, — пишет Пауль Эльвстрем в своей книге “Искусство плавания под парусами”.

Лишний раз в справедливости этой истины я убедился еще перед Мексиканской олимпиадой. На месте будущих гонок в Акапулько мне удалось побывать за год до XIX игр. Но изучать литературу, собирать буквально отдельные фразы о месте будущих гонок я начал намного раньше. И когда приехал на предолимпийскую неделю, почувствовал себя так, словно попал в давно знакомое место. Нужно было только вспомнить то, что забыл со временем.

Широкий, открытый в Тихий океан залив. Да, действительно так. Подводные течения. Есть и они. И на самодельной карте уточняю, какие именно течения. Ветры то с гор, то с океана. Расспрашиваю, какие преобладают. Вот и характер волны несколько сложный...

Лоция — непростая наука. Но, постигнув ее, сразу приобретаешь немалые преимущества. Поэтому и стремился как можно лучше изучить лоцию залива в Акапулько. Все свидетельствовало о том, что на Олимпиаде следует ждать тихого ветра. В тихий ветер огромное значение приобретает вес яхты, а следовательно, и вес самого гонщика — на “Финне”- то я один. Каждый лишний килограмм — это потеря в скорости, а значит, преимущество соперника. И пришлось за целый год до Олимпиады. сесть на строгую диету. Когда бывал не дома, худел легко: не пошел в столовую, взял меньшую порцию... Но вот дома! Попробуй откажи себе, когда на столе перед тобой столько разносолов — потчевали редкого гостя. А в тот предолимпийский год я действительно был редким гостем дома. Отказ от еды воспринимался как тяжелейшая личная обида. Господи, да мне и самому хотелось смести все это в свою тарелку. Но поглядывал на весы, запрятанные под шкаф, и отворачивался от щедро накрытого стола.

Часто спрашивают, что такое стратегия в парусном спорте. Да вот и умение уйти от накрытого стола тоже стратегия.

В Акапулько 1968 года действительно были слабые ветры. Недаром худел. А что будет в Киле? Балтика же. По традиции считается, что Балтика не бывает спокойной, что она капризна и норовиста. И все же вдруг слабый ветер?

Несколько лет подряд я получаю американский журнал “Яхты”. Заново перелистывал каждый номер, выискивая что-нибудь о “Темпестах”, о гонщиках, ходящих на них. Дело в том, что “Темпест”, являясь детищем английского конструктора, наибольшее число поклонников нашел в США. С этим я столкнулся в свой первый сезон, когда в чемпионате мира 1970 года принимало участие одиннадцать экипажей из-за океана. Поэтому неудивительно, что именно в американском парусном журнале искал я ответы на мучающие меня вопросы.

Но все это было позже. А пока журналы, книги, дневники и раздумья: где взять матроса? Вот когда я снова и снова вспоминал времена моей парусной юности. У нас тогда устраивались специальные конкурсы на лучшего шкотового. Победить в них считалось большой честью. Опытные матросы пользовались уважением не меньшим, чем рулевые. И совсем не стремились поменять свое место на трапеции на место на корме. Да и рулевые с одиночек считали для себя удачей, если выпадала возможность повисеть за бортом “эмки” или “Летучего голландца”.

Снова и снова перебирал в памяти знакомых киевских яхтсменов. Потом украинских. Нет, никак не мог решить, кто из них пришелся бы впору. Хотелось, чтобы это был опытный спортсмен. И теперь уже мечтал о таком, который был бы знаком со спинакером и с прочим вооружением большой яхты. А вспоминая шкотовых потенциальных соперников, выискивал ребят покрупнее. Но так ни к чему и не пришел. И когда по весне предложил мне себя Женя Калина, я согласился. Правда, рост и вес не те, что надо бы, зато много лет на “эмках” и “голландцах”. На “эмке” был чемпионом страны. Некоторые сомнения вызывало то, что ходил на этих яхтах рулевым, а не матросом. Но веселый, разбитной Калина так горячо взялся за дело, что все сомнения отодвинулись. Вернее, на них, как всегда, не было времени.

До Олимпийских игр оставался один сезон. Ну, чуть больше. Но как же этого мало!

Мы торопились. Мы старались максимально использовать каждый выход на воду. Чемпионов делают километры.

Мы спешили.