Беспокойный

Глава 20

Свет погас и сразу же включился снова – дизелист, чтоб ему пусто было, даже и не думал спать, и хозяйство его пребывало в полной исправности и стопроцентной боевой готовности. Это стало ясно, когда сквозь клубящуюся в выбитой взрывом неровной дыре тучу дыма и пыли блеснули горящие вполнакала лампы.

– Вот зараза, – сказал Казаков, срывая с головы бесполезные инфракрасные очки. Словно в ответ на его слова сзади коротко громыхнуло. В спины ударила тугая воздушная волна, что-то с тупым стуком ударилось в стену над головой и разлетелось во все стороны тысячей мелких кусочков, и стало слышно, как сзади, в глубине семнадцатой штольни, шуршат и постукивают, осыпаясь, центнеры и тонны потревоженной, сдвинутой с места земли.

– Замуровали, демоны, – повторил крылатую фразу из культового фильма Сергей и с лязгом передернул затвор автомата. – Я же говорил, что-то тут нечисто!

– Как сумеем, так и сыграем, – немного невпопад, но в целом по существу отозвался Борис Иванович и одиночным выстрелом навскидку срезал мелькнувшую в клубящемся дыму темную фигуру.

Там, за дымом, кто-то протяжно, на одной ноте, кричал от боли. Потом крик перекрыл треск очередей, в дыму замигали частые рваные вспышки дульного пламени, над головой засвистело, защелкало, по углам истошно завизжали рикошеты. Казаков был прав: их ждали, и комитет по торжественной встрече неплохо подготовился к прибытию дорогих гостей. «Пропадаем, – спокойно подумал Борис Рублев. – Считай, уже пропали». Он коротким рывком сдернул с пояса и метнул в размытое световое пятно презентованную Казаковым гранату, которую тот снял с растяжки в вентиляционной шахте. В коридоре блеснуло, грохнуло, дыма стало еще больше, кто-то заорал нечеловеческим голосом и сразу умолк.

– Айда, – скомандовал Рублев.

– Момент, – отозвался Казаков и взмахнул рукой. В освещенном коридоре снова коротко, зло громыхнуло, клубящийся в проломе дым сгустился до концентрации грозовой тучи. Треск очередей смолк, и стало слышно, как на бетонный пол со стуком сыплются мелкие камешки и с неприятными мокрыми шлепками падает что-то еще. – Вот теперь айда.

Из коридора опять начали стрелять – правда, уже чуточку жиже, чем в самом начале. Помянув упертых козлов, Сергей отправил туда еще одну гранату; в дыму кто-то метнулся, скрючившись и держась обеими руками за голову, и Комбат истратил на бегущего еще один патрон.

– Гранаты побереги, – посоветовал он. – Впереди еще столько интересного!

– Ты себе даже не представляешь сколько, – откликнулся Сергей. Выпускать из семнадцатой штольни их явно не хотели, но хотеть и мочь – это далеко не всегда одно и то же. Охранников было больше, но они находились на свету и стреляли во мрак, ориентируясь лишь по редким вспышкам ответных выстрелов. Кроме того, охрана была превосходно экипирована для подавления внутренних беспорядков, но мало что могла противопоставить осколочным гранатам и чуточку морально устаревшим, но по-прежнему смертоубойным «калашам», которые запросто, как гнилой картон, прошивали легкие бронежилеты и пластиковые забрала. А уж о том, чтобы вылетевшая из ствола остроносая пуля калибра 7,62 попала, куда надо, заботились истинные мастера этого дела.

Наконец они выбрались на свет и осмотрелись. В огромном, как три или четыре составленных в линию ангара для «боингов», коридоре противника уже не наблюдалось – по крайней мере, такого, что мог оказать сопротивление. Кое-кто еще дышал, кто-то даже постанывал, но большинство лежало тихо и больше ничего не хотело. К некоторому разочарованию Бориса Ивановича и Сергея, охранников в коридоре оказалось не так уж и много – всего человек восемь, от силы десять. Произвести более точный подсчет мешало то обстоятельство, что далеко не все убитые были представлены целиком, в пригодном для опознания виде.

– Справа чисто, – сказал Казаков. – Там тупик. А нам туда.

Он указал на закрытый ржавой стальной решеткой, облицованный каменными плитами портал, помеченный полустертой десяткой.

– Давай, – перекрикивая вой и кряканье включившихся по всему бункеру сигналов тревоги, напутствовал его Комбат, – я прикрою, если что.

– Если – что? – с ухмылкой переспросил Сергей и, пригибаясь, кинулся через широкий освещенный проход к намеченной цели.

Борис Иванович занял позицию за грудой вывороченных взрывом кирпичей и цементных блоков. Позиция была не ахти, но лучшей в пределах прямой видимости не наблюдалось, и искать ее было недосуг: железная дверь в дальнем конце коридора распахнулась, извергнув новую порцию затянутых в черную униформу фигур, а из расположенной справа от нее узкой горизонтальной амбразуры начал длинными очередями бить ручной пулемет. Рублев поднял ствол автомата повыше и нажал на спусковой крючок подствольного гранатомета. Короткая толстая труба подствольника издала свистящий хлопок, похожий на звук извлеченной из бутылочного горлышка пробки, и граната по длинной навесной траектории ушла в сторону дверей. Она ударилась о стену немного правее и ниже амбразуры и с грохотом разорвалась. В дыму мелькнуло отброшенное взрывом, похожее на большую тряпичную куклу тело; пулемет замолчал, но вскоре застрочил снова. Пули защелкали по импровизированной баррикаде, за которой укрылся Рублев, щеку уколола острая кирпичная крошка. Борис Иванович дал короткую очередь, чуть сдвинул ствол влево и выстрелил еще дважды. Двое охранников упали почти одновременно; остальные залегли и открыли ответный огонь.

Казаков, скорчившись в неглубокой нише, возился около решетки, закрывавшей вход в десятый тоннель. Потом он обернулся и сделал знак рукой. Борис Иванович приподнялся на одно колено, от бедра послал в сторону противника еще одну гранату из подствольника и начал прицельно бить короткими очередями в клубящийся дым, не давая охране поднять головы. Под этим прикрытием Казаков отбежал от решетки и залег. В покинутой им нише коротко грохнуло, по коридору разлетелись обломки бетона, поплыли, завиваясь ленивыми спиралями, серые космы дыма. Решетка устояла, но ее основательно перекосило, и несколько горизонтальных прутьев выскочили из гнезд, образовав около стены неровную узкую дыру. Борис Иванович сменил обойму; Казаков привстал на одно колено, дал длинную очередь, одним коротким броском вернулся в нишу и протиснулся в дыру.

Кто-то догадался бросить газовую гранату. За первой гранатой последовала вторая, потом еще одна. Окрашенные в защитный цвет жестяные цилиндры покатились по бетонному полу, с тихим шипением извергая густые ядовитые облака. Рублеву пришлось оставить охрану без присмотра на время, необходимое для того, чтобы натянуть противогаз. Он терпеть не мог эти пучеглазые презервативы, но Сергей настоял на своем и оказался прав: охрана действительно имела в своем распоряжении газовое оружие и прибегла к нему без малейшего колебания.

Приободренная прекращением огня охрана перешла в наступление и залегла, потеряв еще двоих, когда Борис Иванович, обдирая волосы и усы, натянул тесную резиновую маску и снова взялся за автомат. Справа в дыму застучал «калаш» Сергея; под ногами атакующих взорвалась еще одна граната, и Казаков, стремительным рывком преодолев открытое пространство, упал на груду битого кирпича и цементных блоков рядом с Рублевым.

– Иваныч! – глухо прокричал он сквозь противогазную маску. – Они ни хрена не вывезли, Иваныч! Все на месте! Это Клондайк! Эльдорадо! Короче, если не придумаем, как отсюда слинять, в рай прибудем на первой космической скорости и в сильно разрозненном виде.

Борис Иванович промолчал: говорить было не о чем. Он просто встал, покинув укрытие, и, поливая задымленное пространство впереди себя огнем из автомата, перебежал на несколько метров вперед. Казаков прикрывал его, а когда он залег, тоже бросился вперед, в облака дыма и газа, продвинувшись чуть дальше командира. Здесь их контратака захлебнулась, потому что дым поредел и в игру опять вступил притаившийся в глубине узкой амбразуры пулемет. Сергей хорошо помнил пулеметную ячейку у дверей ангара; немцы, чтоб им пусто было, туго знали свое дело, и теперь эта проклятая бетонная будка с амбразурами на все четыре стороны, чтобы держать круговую оборону, как и было когда-то задумано, превратилась для атакующих в непреодолимое препятствие.

Пулемет вдруг замолчал. Потом он снова застрочил короткими, злыми очередями, которые теперь звучали как-то странно – глухо, будто издалека. В узкой горизонтальной щели амбразуры не билось косматое дульное пламя, пули не свистели над головами и не визжали, рикошетом отскакивая от стен, – короче говоря, пулеметчик стрелял в противоположном направлении, поливая свинцом собственный тыл.

– Газа нанюхался, что ли? – воспользовавшись затишьем, изумленно предположил Казаков.

– Может, эти… ну, коллеги твои, испытуемые… Может, они из камер вырвались? – предложил собственный вариант Борис Иванович.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы овощи восстали, вырвались из грядки и напали на огородника? – спросил Сергей. – Ну так вот, это – примерно то же самое…

Замолчавший было пулемет ударил снова – опять по своим тылам. Больше никто не стрелял: охрана в коридоре была перебита, а новое подкрепление к ней почему-то так и не подоспело.

– Вперед, – сказал Борис Иванович.

Они побежали к далекой железной двери, пригибаясь, перепрыгивая через мертвые тела в черной униформе, отфутболивая попадающиеся под ноги кевларовые шлемы и огибая штабели бетонных блоков и распотрошенных очередями мешков с цементом. Пулемет замолчал, и теперь была слышна только разноголосица перекликающихся по всему бункеру сирен.

Дверь слева от амбразуры вдруг открылась. На пороге появился долговязый охранник в черной униформе, которая сидела на нем как-то странно, как будто он впопыхах натянул одежду коллеги намного ниже себя ростом. Два автомата синхронно нацелились на эту завидную мишень, два указательных пальца крепче обвили спусковые крючки. Охранник поднял руки, капитулируя перед лицом такой серьезной угрозы, а потом мотнул головой, сбросив с нее шлем, и, на всякий случай не опуская рук, кашляя и чихая от еще не до конца вытянутого вентиляцией слезоточивого газа, сдавленным голосом произнес:

– Что вы тут застряли, отцы-командиры? Ну ни черта без меня не можете… Айда, я знаю, как отсюда выйти.

Когда вслед за кратковременным отключением электроэнергии в отдалении один за другим глухо прогремели два взрыва, а по всему бункеру истошно взвыли сирены тревоги, Николай Подольский сорвался с места и побежал. Укрепленная на плече рация хрипела и трещала, задыхающимся голосом выкрикивая: «Внимание! Проникновение в пятом секторе! Повторяю: в пятом секторе вооруженное проникновение, всему личному составу прибыть в пятый сектор! Внимание, красный код! Всему личному составу…» Потом в рации громыхнуло, душераздирающе затрещало, и голос оборвался на полуслове. «Попали», – с чувством глубокого удовлетворения подумал Николай.

Он не торопился присоединиться к личному составу, со всех сторон устремившемуся в ставший ареной оживленной перестрелки пятый сектор. Начерченный Иваном Ильичом и уточненный Казаковым план бункера со всеми подробностями хранился в его памяти. Этот план изобиловал белыми пятнами – например, кладовая подводного снаряжения с колодцем запасного выхода на нем отсутствовала, – но в данный момент это не имело особого значения.

На углу двух коридоров он почти столкнулся с охранником, который дисциплинированно и целеустремленно несся на приглушенные звуки пальбы, доносившиеся со стороны законсервированных ангаров. Он был один; Николай сбил его с ног ударом приклада, опустил ствол автомата и дал короткую, всего на два патрона, очередь. Охранник дернулся и затих. Из-за угла выскочили еще двое. Хорошо представляя себе, какую картину они наблюдают и как отреагируют на увиденное, Подольский опередил их, срезав обоих одной длинной очередью. Затвор пистолета-пулемета лязгнул вхолостую; наклонившись, Николай присвоил одну из запасных обойм убитого охранника, перезарядил оружие и продолжил свой одинокий путь против течения. Его тянуло назад, в пятый сектор, где отцы-командиры насмерть бились с превосходящими силами противника, но у него было еще одно срочное дело, без которого вся их затея теряла добрую половину смысла. Кроме того, он предполагал, что сколько-то минут господа офицеры продержатся и без него; на помощь извне они не рассчитывали, а значит, и драться должны были в полную силу, что вызывало даже некоторое сочувствие к охране бункера, еще не знавшей, с кем имеет дело.

Тяжелая стальная плита ворот, которые вели в жилую зону для испытуемых, под утробный прерывистый вой электромоторов и металлическое громыхание роликов елозила взад-вперед по направляющим, явно будучи не в состоянии ни закрыться, ни открыться до конца. Красная сигнальная лампа над ней едва тлела; около панели электрического замка, колотя пальцами по кнопкам с такой силой, словно всерьез рассчитывал сообщить свою мускульную энергию закапризничавшему механизму, сгорбился охранник.

– Напряжения не хватает, – через плечо с досадой сообщил он подбежавшему Николаю и спросил: – Что там?

– Третья мировая, – сказал Подольский, дыша так, словно готов был свалиться на пол в полном изнеможении. – Профессиональный штурм. Брось ты эти ворота, теперь все равно… У меня приказ вывести испытуемых.

– Куда? – перестав возиться с замком, удивился охранник.

– А ты сам как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Николай, поскольку другого ответа просто не успел придумать.

– Ясно, – сказал охранник, – в провал… Погоди-погоди… – Он вдруг насторожился, пристально вглядываясь в переливающееся кроваво-красными отблесками сигнальной лампы забрало. – Что-то я тебя не припоминаю… Его рука скользнула к автомату. Николай спустил курок, его «эмпэшка» протрещала охраннику короткую прощальную речь, и Подольский, перепрыгнув через падающее тело, протиснулся в то расширяющийся, то сужающийся проход. Чтобы не очутиться в западне, если ворота вдруг все-таки решат закрыться, он положил труп охранника поперек порога. Этого явно было мало. Впереди, метрах в трех, криво застыла поперек коридора хирургическая каталка. На ней лежало накрытое сероватой застиранной простыней тело. Николай слегка поморщился, но вовремя вспомнил, что мертвому все равно, подбежал к каталке, развернул ее так, чтобы мертвец, как положено, ехал ногами вперед («Зачем я это делаю?» – мелькнула в голове запоздалая мысль), и втолкнул каталку в проход. Ребро стальной плиты ударило по трубчатому каркасу, оставив на нем глубокую вмятину, каталка содрогнулась, простыня соскользнула в сторону, свесившись до самого пола серым треугольным лоскутом, и Николай увидел посиневшее, перекошенное жуткой гримасой лицо, черты которого отдаленно напоминали мордочку молочного поросенка.

– Привет, Леха, – сказал он, подумав при этом, что Казаков был прав, утверждая, что обрек Бородина на участь, гораздо худшую, чем легкая смерть от пули в придорожной канаве.

Он открывал камеру за камерой – манил, звал, поднимал за шиворот с кровати и выталкивал в коридор, повторяя: «В док, к бассейну… К бассейну, на причал… Туда, где подводная лодка. Пошел, пошел…» Отпирая очередную камеру, он увидел еще одного охранника, который бежал к нему со стороны лабораторной зоны, что-то крича и размахивая электрошоковой дубинкой. Николай перестал возиться с запором и повернулся к нему лицом. Охранник замедлил бег, остановился и, сунув под мышку дубинку, передвинул со спины на живот автомат. Подольский поднял МП одной рукой и дал очередь. Охранник взмахнул руками, сломался в коленях и упал навзничь, подвернув под себя ноги.

До ворот лабораторной зоны было буквально рукой подать, и Николай решил, что задержится еще ненадолго. Прихваченный в последнюю минуту просто на всякий случай полукилограммовый ком пластифицированной диперекиси ацетона тяжело оттягивал карман. Добежав до ворот, Подольский прилепил его к стальной плите в левом нижнем углу, вставил детонатор и поджег короткий запальный шнур зажигалкой, обнаружившейся в кармане черной униформы.

С той стороны за его действиями, похоже, наблюдали: неожиданно взвыл оживший электромотор, лязгнуло железо, ворота начали открываться. Когда между ними и краем проема образовалась щель шириной с ладонь, запал догорел до конца. Раздался оглушительный хлопок, ворота содрогнулись, и их слегка деформированный нижний угол сошел с направляющей. Этого оказалось достаточно: ворота заклинились намертво.

Николай увидел в щели половинку чьего-то лица с вытаращенным глазом.

– Ты что делаешь, падло?! – свирепо прокричали оттуда. – А ну, открой!

Ниже лица маячила какая-то белая одежонка – там, за воротами, стоял явно не испытуемый. Николай выстрелил в щель, и лицо кричавшего пропало. Тогда Подольский подкатом одну за другой отправил туда же все три висевшие на поясе гранаты, мимоходом пожалев о том, что они всего лишь газовые.

– Наслаждайтесь, – сказал он сквозь зубы и побежал по коридору туда, где в дышащем проеме других ворот, содрогаясь от размеренных ударов стальной плиты и громыхая, все еще стояла каталка с телом Бородина. Настало самое время наведаться в пятый сектор и посмотреть, как обстоят дела там.

Вслед ему выстрелили из пистолета; Подольский обернулся на бегу, но выстрел не повторился: из узкой щели валили облака «черемухи», там кто-то надрывно кашлял и плачущим голосом изрыгал грязную ругань.

Одетые в серые робы обитатели открытых настежь камер бесцельно бродили по коридору, напоминая живых мертвецов из малобюджетного фильма ужасов, а то и просто стояли, глядя прямо перед собой пустыми, бессмысленными, как у снулой рыбы, глазами. Один лежал лицом вниз на полу в луже крови, которая натекла из простреленной головы: похоже, в него угодила пуля, предназначенная Николаю. Подольский на бегу тормошил их и толкал, снова и снова повторяя про док и причал, но его, казалось, не слышали, а если слышали, то не понимали. Впрочем, некоторые, увидев перед собой знакомую черную униформу, пытались подчиниться – разворачивались в сторону ворот и начинали двигаться в заданном направлении, никуда не торопясь, размеренно, как автоматы. Николай очень сомневался, что в таком темпе они доберутся до причала раньше, чем прозвучит финальный гонг, но большего он для них сделать уже не мог: его ждали неотложные дела в секторе номер пять.