Без симптомов

1. «ИОНА ВО ЧРЕВЕ»

До Ремезова донесся едва различимый близкий шорох, и он отвел глаза.

Он увидел медсестру, замершую в смятении на пороге палаты. Сделать еще один шаг она была не в силах.

- Он же умер! - встретив его взгляд, дрожащим голосом проговорила она.

Ремезов потянул простыню вверх, пока все тело с головой не покрылось белым.

- Да, Галочка… Ты права, - пробормотал Ремезов, не слыша себя и все вспоминая лик старика. - Что мы смогли?.. И в Москве вряд ли смогли бы…

Он с трудом разогнул затекшую спину и вздохнул - глубоко и медленно.

Медсестра так и осталась в дверях, застыв взглядом на простыне.

- Позови ребят, пожалуйста, - сказал ей Ремезов.

Санитары вошли, толкая перед собой каталку. Не поднимая глаз на дежурного врача, они загнали ка-талку в проход между кроватями и одним резким движением перенесли тело.

«Как живого, - подумал Ремезов, заметив, что тело не бросили, как бывало, а аккуратно положили, придержав голову. - Хорошие «солдатики».

Уже у дверей один из санитаров заговорил с другим вполголоса:

- Жаль деда, мировой был, веселый… Терпел.

- Ну, - откликнулся другой. - Нас бы так придавило - и чирикнуть не успели бы. А он еще неделю анекдоты травил… Молодец дед, сила.

Ремезов вышел за ними вслед.

Не делая никакого шума, санитары быстро провезли каталку мимо больных, сплотившихся полукругом у телевизора. Все пространство рекреации было пронизано сиянием экрана, и ярко, синевато светились застывшие лица больных, в бесчувственном любопытстве следивших за суетой и гомоном модной викторины. В окнах уже стоял ночной сумрак.

Ремезов вздрогнул от дурацкого ржанья и невольно взглянул на экран: там вертелось коромысло викторин-ной рулетки и бойко подпрыгивала игрушечная лошадка. Невольно выслушал Ремезов и какой-то странный вопрос о каких-то консервных банках в невесомости и так же невольно заинтересовался, раскапывая в голове возможный ответ, точно спрашивали именно его, дежурного врача в районной больнице.

Больные сидели неподвижно, будто загорали. Возвышенное и грустное чувство, с которым Ремезов вышел из палаты, начало проходить, теряться, а душа стала заполняться тупой беспечностью, с которой обычно, выйдя в конце дня со службы, говоришь себе: «Ну ничего… нормально… все в порядке…»

И Ремезов повернулся, чтобы поскорее уйти за пределы голубого свечения, но увидел медсестру. Она стояла, вжавшись в стену, ее большие глаза блестели,. искрились. Она смотрела на экран телевизора, пытаясь от-влечься, желая себе в эту минуту той же тупой, беспечности, но беспечность не входила, не пробивалась в ее душу - и в глазах было видно страшное напряжение противостоящих друг другу чувств.

Доктор Ремезов подошел к медсестре и взял ее за руку. Рука оказалась ледяной и влажной.

- Что ты, Галя, - стараясь ласково улыбаться, сказал ей Ремезов. - У тебя это впервые, да?

Медсестра с трудом отвела взгляд от телевизора.

- Да, Виталий Сергеевич.

- Что же… Сама знаешь, как в нашем деле…

У медсестры сжались губы, и на подбородке напрягся и потянулся вверх бугорок.

«Расплачется», - подумал Ремезов.

Но медсестра справилась с собой.

- Он такой веселый был, - проговорила она скороговоркой. - Все смешил… Я и капельницу с ним чуть не роняла… Привыкла. .

- Ну, ничего, успокойся, Галя, - сказал Ремезов, невольно разминая, разогревая ей пальцы. - Иди… выпей таблеточку седуксена, приляг. Я тебя разбужу, если что.

- Сейчас, - благодарно кивнула медсестра. - Я тут только еще немножко постою… Можно?

- Можно, - вздохнул Ремезов и, бросив взгляд на окна, присмотрелся к часам. - Через десять минут разгоняй всех. И так уже на полночи разгулялись…

Он оставил медсестру и пошел в ординаторскую.

Положив перед собой на стол, под свет настольной лампы, карту больного, Ремезов с особым вниманием, даже трепетом прочел на первой странице графы «фамилия, имя, отчество», «год рождения»… хотя знал их на память. Но за первой страницей карты было уже - чужое, к умершему будто бы уже не имеющее отношения, написанное руками трех врачей, из которых один - он, Ремезов… и в тех записях ему уже не найти ответа па какой-то очень насущный вопрос, который мучил своей бессловесностью, неразрешимостью, будто на Ремезова кто-то все время смотрел со стороны - с укором и не хотел ничего объяснять.

«Да что же за хандра теперь такая! - спрашивал себя Ремезов, откинувшись на спинку стула и потирая пальцами лоб. - Скорее уж не хандра, а предчувствие…» Ремезов наконец решил, что это - несомненно, предчувствие… ни хорошего как будто и ни плохого… но вот-вот что-то надвинется такое, что с ним, доктором Ремезовым, никогда не случалось и чего он не может даже предположить.

Где-то неподалеку от больницы завыла собака, а за ней другая. «Ну вот…» - подумал доктор Ремезов и, поднявшись из-за стола, подошел к приоткрытому окну.

За окном было черно. В лицо тянуло приятной влажной прохладой, смешанным запахом хвои и остывающего речного берега. В верхней половине ночной черноты мерцали близко горевшие звезды, нижнюю, без звезд, занимали провалившиеся во мрак горы.

Чуть выше нижней, беззвездной половины ночи Ремезов заметил перемигивание двух движущихся малиновых звездочек, и вскоре до его слуха дотянулся оттуда стучащий машинный звук. Этот звук постепенно усиливался, а звездочки, снижаясь, пересекли границу раздела тьмы и в нижнем, совершенном мраке вспыхивали все ярче и отчетливей. Перевалив через хребет, к поселку спускался вертолет.

Отведя взгляд, Ремезов увидел на прикрытой створке окна отражение стоящей рядом медсестры. Сквозь стекло она тоже следила за летящими огнями.

- Это не санитарный… военный, - проговорила медсестра.

Ни с того ни с сего сердце у Ремезова сильно заколотилось, и он отошел от окна, точно испугавшись чего-то.

- Ишь, глазастая, - нарочито усмехнувшись, сказал он.

Вдвоем с медсестрой они молча слушали нарастающий треск до тех пор, пока не зазвенели стекла и воздух в комнате не затрясся, и не стало ясно, что вертолет сядет если не на крышу больницы, то где-то совсем рядом.

Стряхнув с себя оцепенение, доктор Ремезов подскочил к окну.

- Что за идиот! - выругался он, высовываясь наружу.

Оглушительный треск наполнял тьму. Ремезов не различал машину во мраке за деревьями, но какое-то неведомое чувство указывало ему в воздухе то место, с высоты которого тяжелое железное тело уже давило на землю. Потом вниз ударил луч прожектора, и по тому, как столб света стал быстро укорачиваться, Ремезов определил, что вертолет садится за больничной оградой, на убранное поле. .

Уже разозленный и сорвавшийся бежать, Ремезов крикнул медсестре:

- Я сейчас!

Бегом миновав двор и выскочив за ворота, Ремезов побежал во тьме по полю, ломая ноги на бороздах и захлебываясь взвихренной пылью, навстречу буре и грохоту. Ему навстречу из вихря появился кто-то и, придерживая на голове фуражку, закричал:

- Вы товарищ Ремезов?

- Ну я - «товарищ Ремезов»! - прокричал ему с двух шагов доктор, пытаясь запахнуть на груди разлетевшийся на ветру халат. - Вы мне всех больных угробите своим треском!

- У меня нет другого выхода, товарищ Ремезов! - твердо, с расстановкой прокричал военный. - Мне приказано срочно доставить вас в часть!

Грохот, скачущий кругом вихрь, а в душе еще кипевшее возмущение притушили испуг, и Ремезов только оглянулся на окна больницы, ища в них какую-то поддержку. В окне ординаторской он заметил силуэт мед-сестры, а в двух окнах рекреации, озаренных телевизионным сиянием, - фигуры больных. «Совсем распустила их Галина… Полуночники чертовы», - тяжело подумалось Ремезову, и он против воли снова повернулся к ночному посланнику.

- Что значит «срочно»! - закричал он, думая: «Как дурной сон!» - У меня сто больных! Я не могу оставить с ними одну сестру!

- У меня приказ! - весь колышась в вихре, настаивал военный. - Вас вызывают в центр!

- У меня тоже приказ! - кричал на него Ремезов, точно отбиваясь от нечистой силы.

- Ну, ждите! - Пригнувшись, военный пропал во мраке, а спустя минуту-другую возник вновь. - Сейчас вам пришлют врача из нашей медсанчасти! Он заменит вас! Поехали!

«Да что же это?.. По какому праву?.. Что за приказ?.. - задрожали, заскакали в голове Ремезова суматошные мысли. - Зачем я им нужен?»

- Дайте собраться хоть! - вяло крикнул он.

- Собирайтесь! Скорее!

- Можете вы хоть мотор заглушить?!

- Нет! - отрезала неведомая сила. - Только время потеряем! И шуму больше будет!

Ремезов отупело сновал по комнате, не понимая, что и как собирать. Он бросил в портфель бритву, потом, постояв в оцепенении, зачем-то положил следом аппарат для измерения давления и пачку чая.

- Что случилось, Виталий Сергеевич? - два или три раза спрашивала его медсестра.

- Да я почем знаю! - невольно огрызнулся он и, все же заметив свою грубость, кое-как взял себя в руки и улыбнулся сестре: - Забирают меня, Галочка.

- Как… куда?.. - обомлела медсестра.

- Не знаю… Сейчас вместо меня военврача пришлют.

- Да что за день такой ужасный! - всплеснула руками медсестра и расплакалась.

У Ремезова дрожали колени, и его всего уже трясло… Вспомнив про седуксен, он выдавил из упаковки несколько таблеток, одну запил сразу, две или три бросил в карман, а последнюю протянул медсестре.

Медсестра отстранила его руку, плача навзрыд:

- Я уже выпила…

Увидев тонущий внизу во мраке корпус больницы, доктор Ремезов стиснул зубы и вцепился в подлокотники: ему показалось, что смерч оторвал его от земли навсегда.

Командир аэродрома был знакомым: Ремезов несколько раз ездил лечить его внучку. То ли увидев на свету знакомое улыбающееся лицо, то ли уже поддавшись таблетке, Ремезов немного успокоился и сразу пожаловался полковнику:

- Ваш десант мне всю больницу на ноги поднял… Ночь ведь, Федор Ильич.

- Ты не серчай, Виталий, - напряженно улыбаясь, отвечал полковник. - Видишь, сам из-за тебя на ногах. У меня по твоему поводу целая боевая тревога, понимаешь тут…

Полковник, вероятно, ожидал, что Ремезова привезут перепуганного. Он, вжившийся в череду будничных боевых готовностей, всем своим видом старался успокоить Ремезова, убедить его, что не так все страшно, война не началась и, наконец, Ремезова не арестовали, а привезли для какого-то дела, в котором необходим врач. Но взгляд полковника выдавал и то, что и он сам немало обескуражен.

- Понимаешь тут, от командующего округом вдруг получаю депешу: «Содействовать срочной доставке в Ленинград врача Усть-Н-ской районной больницы Ремезова В. С.». Вот так, Виталий. Что делать прикажешь?

«Ленинград», - подумал Ремезов. Мелькнула догадка, но сердце не забилось, только медленная упругая волна поднялась внутри и опустилась, еще усилив сонливость. «Это - седуксен», - подумал Ремезов.

- И с двадцати до двадцать один сорок пять… - полковник взглянул для верности на часы, - три звонка мне - из обкома, из Минздрава союзного и Минздрава республиканского… Из республиканского звонил Ремезов. Не родственник тебе?

«Ремезов?.. Ничего не понимаю!» - подумал врач Усть-Н-ской районной больницы и ответил:

- Нет… Однофамилец. Что у них случилось?

Полковник пожал плечами:

- Молчат… Наше дело тебя доставить… А там, может, в газетах чего скажут, - тревожно, не шутя, предположил он.

«В газетах», - подумал Ремезов, почти не борясь с тяжелой, напряженной дремотой.

- Так ты готов, Виталий? - спросил полковник.

- Готов…

- Тогда пошли. Я тебя сам провожу. - И полковник нарочито весело подмигнул. - Чтоб, понимаешь тут, не сбег с перепугу.

Они долго шли по пустынному летному полю, освещенному посадочными огнями, и эта фосфоресцирующая плоскость и безмолвие над ней казались Ремезову беспредельными. Они шли и шли, и наконец над ними из мрака выступил бок огромного железного резервуара, покоящегося на беспредельной плоскости…

- Это что… за мной?.. - проговорил Ремезов, и вся его спина покрылась мурашками.

- За тобой, Виталий, за тобой, - широко улыбаясь и похлопывая Ремезова по плечу, ответил полковник. - Конечно, кое-какой груз мы с оказией подкинем. Но главный груз - ты. Так что не волнуйся, повезут тебя аккуратно… Не бойся, поплывешь, как у кита в брюхе.

Чрево самолета было раскрыто, и тусклые плафоны освещали могучие ребра, а внизу, под сводом ребер, - затянутые брезентом контейнеры.

- Ну, я тебя зря пугаю… ты не слушай, - сказал полковник. - Там увидишь указатели, не заблудишься В пассажирском салоне потеплей и поуютней… Что у тебя в портфеле?

- Так… кое-что прихватил…

- Значит, так, Виталий. - Полковник виновато покашлял и опустил взгляд. - Я-то понимаю: собирать тебя, холостяка, некому было. Короче, я распорядился тут, чтоб тебе, понимаешь ты, собрали вещмешок: свитерок, мыло с полотенцем… ну и сухой паек на пару дней. Там, в пассажирском найдешь.

- Федор Ильич… - стал было отказываться Ремезов.

- Все. Никаких тут, - отрезал полковник и подтолкнул Ремезова в спину. - Давай, не теряй время… Счастливо.

Поднявшись в самолет, Ремезов задрал голову вверх: высокий свод китовых ребер тянулся, далеко впереди сужаясь в темную воронку. «Да, как пророк Иона у кита в брюхе», - подумал Ремезов и, путаясь в ясных указателях, долго плутал, пока не очутился перед дверью с надписью «ПАССАЖИРСКИЙ САЛОН».

В салоне стояли десяток кресел, столик и, главное, что очень обрадовало Ремезова, было целых два иллюминатора. «Брюхо с удобствами», - подумал он.

Над головой зашуршало в динамике, и Ремезова спросили:

- Виталий Сергеевич, вы готовы?

- Готов, - ответил Ремезов в пространство.

- Тогда пристегните ремень. Мы взлетаем.

Железный кит утробно загудел, и Ремезов поспешил выбрать себе место. В одном из кресел лежал небольшой, видавший виды клетчатый чемоданчик с крышкой на «молнии».

«Ну, полковник», - улыбнулся Ремезов.

Гул нарастал, пол под ногами и кресло задрожали, потянуло назад, в окошке замелькали огни, и только по легкому желанию опустить подбородок Ремезов определил, что самолет оторвался от плоскости и поплыл вверх…

«Все… Надо спать», - прошептал себе Ремезов и, повернув голову к плечу, закрыл глаза. «Однофамилец… Ремезов… Однофамилец… Ремезов…» - уже полчаса скакало у него в голове. Но этот ритм до взлета был только фоном - Ремезов мог говорить и думать о чем-то, не замечая его. Но теперь фоном гудел двигатель, и ритм из двух слов стал отчетливым, заполняющим память видениями далекой жизни, которую Ремезов когда-то отчаянным усилием оборвал. Теперь, хотя и не вызывая никакого тяжелого чувства, эти видения роились, мельтешили, наслаивались друг на друга, как во сне. «Что же у них стряслось?» - подумал Ремезов и, вздохнув, заставил себя вспоминать другое: больницу… медсестру Галю… старика… Но сильнее этого лезло в голову механическое ржание телевизионной лошадки, какие-то ухоженные и самоуверенные молодые люди, окружившие рулетку. За этим Ремезов вспомнил Таиланд и с радостью поддался внезапному воспоминанию…

В группе врачей-эпидемиологов из ЮНЕСКО он объезжал пригороды Бангкока и в одной лачуге, собранной из автомобильных дверей, крышек капотов, обрывков рифленой жести, увидел вдруг недоступное, завораживающее русского чудо техники: видеомагнитофон с огромным плоским телевизором. Заметив сзади, что русский немножко остолбенел на пороге, медик-сингапурец по-дружески подтолкнул его внутрь.

- Гонконгский, - презрительно бросил он. - В джунгли весь свой мусор сплавляют.

На полу, прижавшись друг к другу голыми боками, глядели в телевизор мал мала меньше, а самый младший, трехлетний карапуз, еще держал за голову щенка, не давая ему отвернуться от экрана.

Внутри лачуги все переливалось красками, как в калейдоскопе. От гаммы вычурно ярких цветов, от стерео-фонического вихря Ремезов быстро одурел, и появилась удивительная, вполне осознанная уверенность, что в мире царит веселая, хотя и немного суматошная, гармония и, в сущности, - все в полном порядке… все в полном порядке.

Ремезов проснулся от легкого толчка и заметил, что он будто в невесомости. Он открыл глаза и понял, что самолет стоит на твердой земле. В иллюминатор снаружи сквозил ранний свет.

«Это я от Барнаула до Ленинграда проспал?.. Ну и ну!» - подумал Ремезов.

Под брюхом самолёта его ожидали черная «Волга» и новый сопровождающий в звании капитана. По летному полю, по холодному течению воздуха тянулись клубы желтоватого тумана.

Сложив портфель и чемодан в багажник, Ремезов сел было на переднее сиденье, но капитан любезно приоткрыл заднюю дверцу, предложив отдохнуть с дороги.

- Мы через город? - усевшись, спросил Ремезов, с трепетом ожидая увидеть Ленинград после десятилетней разлуки.

- Нет, - не оборачиваясь, качнул фуражкой капитан. - В объезд. Прямо в Кущино.

Ремезов обиделся на капитана и сразу погрузился в дремоту. Ему привиделись высокая бетонная стена и бронзовые тяжелые буквы в ее правом верхнем углу. Когда он от торможения проснулся, то увидел сквозь лобовое стекло эту самую стену с бронзовыми буквами: ИКЛОН АН СССР.

«Заспался… Седуксен на голодный желудок», - подумал Ремезов и заметил, что сбоку к автомобильной дверце протянулась рука в синем пиджачном рукаве, в снежно-чистом манжете, с блестящим браслетом часов. Ремезов уже знал, чья это рука, и ему показалось, что он видел ее только что во сне.