Без симптомов

4. ПОСЛЕ ЧЕРНОБЫЛЯ

Мысли у доктора Ремезова путались.

- Так ты меня для благословения выписал? - натужно усмехнулся он. - Да еще с доставкой «срочно»? Не будет тебе благословения, Игорь Козьмич. Кто я такой? В праведники не гожусь… Мне самому найти бы праведника. Я не знаю, прав ты или нет. И никогда не узнаю. Может, и прав. Только волосы дыбом встают от твоей правоты.

- Зато другие, - едва не зарычал Игорь Козьмич, - гарантируют благоденствие, процветание и «меры по дальнейшему…». С Марса оно легче гарантировать. Там кислотные дожди не идут. Конечно, ты, Витя, - не футуролог какой-нибудь, ты глобальней мыслишь, в модном, духе. У тебя там на уме «космическая этика» или еще какая-нибудь «философия общего дела»… Именно поэтому ты сломя голову драпанул на Алтай, а я остался тут - разгребать всю эту… мать честная! Витя! - Взгляд Игоря Козьмича снова прояснился, засверкал, как сварочный огонь. - Что ты дурака валяешь! Вот ты, честный такой профессионал, плюнул на все… мол, капитан корабль на рифы ведет - ну и черт с ним и с его посудиной, бросай руль… Ну и кто за руль возьмется? Кого поставили бы? Синявского? Тихорукова?.. Вот бы началась стряпня! Да им самое место - на проходной пропуска проверять и чужие сумки лапать… Так вот лысенки к власти и приходят, пока все умные и честные берут тайм-аут вопросы решать: быть или не быть, кто виноват, что делать, что, где, когда, какой счет… Опять ты меня, Витя, в философию затащил… О чем, бишь, я?.. А, да про эвакуацию, - Игорь Козьмич успокоился и, машинально покрутив браслет на запястье, взглянул на часы. - Все эвакуированное население, Витя, уместилось в трех «рафиках». От всего Лемехова осталось две с половиной старухи. Вот так. И если в этом виноваты чьи-то вирусы, то уж, во всяком случае, не наши с тобой, Витя. Ремезовых, кроме нас с тобой, осталось еще двое- и все.

Когда-то Ремезовых, родственников и однофамильцев, можно было насчитать в Лемехове никак не меньше полусотни - едва ли не половину всего честного народа, позднее - «населения». В пору отречений от старого мира и великих переломов самые хваткие, бойкие на ум Ремезовы додумались, что стать из ничего всем можно одним махом: главное, переименовать глухую лесную деревеньку по самой ходовой и крепкой корнем фамилии, Решив, послали в район прошение. Как раз в ту пору подули ветры с великой беломоро-балтийской стройки, и имя славного народоустроителя, соратника вождя, днем и ночью гудело в проводах. Районная власть незамедлительно откликнулась встречным планом. Ремезовы оторопели и долго скребли затылки. Старики коверкали язык, выговаривали-выговаривали, да так ничего толком не выговорили..

- Хановичи?.. Иль Онучи, что ль, какие?

- Ка-га-но-ви-че-во, - растолковывали люди во френчах.

- Ась?.. Ну!..

Между собой постановили: а ну его к лешему. Пусть будет как было. Надо нишкнуть, авось пронесет. И пронесло.

С тех пор Ремезовы не высовывались.

- А кто остался-то? - спросил доктор Ремезоз.

- Тетка Алевтина и Макарыч, - ответил Игорь Козьмич. - Помнишь?

- Помню, - кивнул Ремезов.

Сердце снова кольнуло и отпустило, метнулись в памяти, как порыв ветра, картин детства, даже соломенным запахом сеней дохнуло вдруг из избы тетки Алевтины - и пропало… Ремезов снова сидел в, кабинете директора института, а в ушах, стоял плотно набившийся в голову гул самолетных двигателей. После светлого воспоминания Ремезов зевнул до слез и, щурясь, взглянул в окно. Солнце уже поднялось высоко. Северное сентябрьское утро было резким и ясным, и кабинет освещался им, как комната в новом пустом доме.

- Что ты? - заметив в Ремезрве перемену, спросил Игорь Козьмич.

- А все не пойму, зачем я тебе нужен, - с неожиданным чувством хозяина положения ответил Ремезов. - И зачем ты затеял такую облаву?

Игорь Козьмич смотрел на Ремезова пристально и чуть исподлобья.

- На пушку тебя брал, - без ответной улыбки при-знался он. - Боялся, что благородного приглашения не примешь. Пока раздумывать станешь: ехать - не ехать, быть или не быть, тут у нас, из нашей искры, такое полыхнет;.. Ты это дело начинал - где мы эксперта лучшего отыщем, кто лучше тебя соображает в этих побочных штаммах? Кто поймёт, что от них ждать?

Ремезов заранее знал, как ответит Игорь Козьмич, и не был в силах подавить грешное удовлетворение: вот он знает, а теперь еще и Слышит это собственными ушами от директора ИКЛОНа АН СССР. Но копнуть глубже - под радостью была горечь. Десять лет он был для науки персоной нон грата по собственному желанию. Это - полная дисквалификация. Какой из него теперь ученый!

- Да я уж позабыл все, - пожал он плечами. - Десять лет военно-полевой практики. Мои мозги для науки уже не годятся.

- Опять ваньку валяешь!, - живо вспылил Игорь Козьмич. - Я от тебя вопроса про стариков ждал. Как же их, несчастных, из родного угла выгнали? Жаль их, да? Жаль Витя… Правда, жилищные условия у них теперь получше: с печкой мучиться не надо, с ведрами - кряхтеть, автолавку - ждать.» Но ведь мы-то с тобой - культурные люди, мы-то понимаем… - В словах этих слышалась уже злая ирония. - Разве компенсируешь… свой угол, свой огородик, кресты родные на бугорке. Упрашивали меня оставить - помереть в родном дому. Так вот я й пообещал им, Витя… От тебя да от нас с гобой зависит, когда я их повезу домой, а не так, чтобы - сразу на бугорок.

Игорь Козьмич поднялся.

- Все, - решил он, - солнце уже высоко. Тебе - два часа сна, а то жмуришься больно сладко… Через два часа встречаемся здесь, в ВЦ. Дорогу помнишь?.. В четырнадцать тридцать обедаем.

- Я спал в самолете, - напомнил Ремезов.

- Нет, - рубанул рукой воздух Игорь Козьмич. -

Никаких. Твоя голова нужна свежей… Я сейчас сразу спущусь в вычислительный центр, а вахтер покажет тебе коттедж. Завтрак тебе через четверть часа принесут.

Ремезов так и не использовал по назначению два часа, отпущенные на сон. Два часа он лежал поверх покрывала на спине и, изредка поглядывая на вмонтированные в телевизор часы с въедливыми зелеными огоньками цифр, заставлял себя поверить в то, что произошло с ним и с Лемеховом.

«Да какого же дьявола его в Лемехово понесло со всей этой заразой!» - отчаянно подумал Ремезов и невольно поднялся на постели. Электронные огоньки назойливо предупреждали, что время, установленное начальником для отдыха, еще не истекло. Ремезов посидел сам не свой,, потом лег обратно.

Потом он встал под холодный душ, и вода освежила его немного, достаточно, чтобы Игорь Козьмич поверил его взбодренному виду.

Перед многостворчатыми стеклянными дверьми проходной Ремезов вдруг оробел. Повинуясь всплывшему из глубин памяти условному рефлексу, потянулся в карман за пропуском, но пропуск в ИКЛОН АН СССР уже десять лет в кармане не лежал. «Как же я пройду? Он что, так и решил, что я - его подчиненный с пропуском?» - тревожно недоумевал Ремезов и при этом еще успевал насмехаться над своей неудержимой робостью, над заколотившимся, как у воробья, сердцем.

Но тут сквозь стекла, сквозь отражения берез и строя серебристых елей, застывшего у самых дверей, обозначилась фигура директора, и Ремезов заметил, что тот взмахом руки приглашает его внутрь.

Игорь Козьмич добродушно посмеивался.

- А я видел, как ты за пропуском потянулся… Держи. Это твой. - И он сунул Ремезову в руку пластиковый жетон с фотографией. - Портрет свой ты привез-ти, конечно, не догадался… Я из архива взял. Тут ты помоложе. Так что есть повод тряхнуть стариной.

И Ремезов еще сильнее растерялся, увидев фотографию на пропуске. Таким он, Виталий Ремезов, был приклеен еще на аспирантский пропуск, но и на тот пропуск его маленький портрет с испуганно выпученными глазами попал из тиража; напечатанного еще для студенческого билета и зачетки.

- Ты прилично сохранился, - с завистью признал Игорь Козьмич. - Хорошо, что в тайге бороду ве отпустил…

Они дошли в вычислительный центр -института. Была суббота, но торопливые сотрудники ,в белых халатах попадались на пути часто. Они сосредоточенно здоровались, Игорь Козьмич деловито, чуть напряженно кивал: чувствовалось, эти люди заняты не повседневными научными хлопотами, а нынешней критической ситуацией.

- Ну, каково тут теперь? - не без гордости спросил Игорь Козьмич на пороге ВЦ. - Всю .новую аппаратуру я успел достать… Если теперь посадят, то хоть здесь добром помянут.

Ремезов совсем отвык от работы с компьютером.. Уже через четверть часа пронзительно яркие, разноцветные картинки на дисплее стали резать глаза,, отяжелела голова, сдавило виски, и во всем теле, но особенно в кистях началась тонкая, напряженная дрожь.

- Подожди, - сказал он не то сидевшему рядом и излучавшему безмерное терпение Игорю Козьмичу, не то самому компьютеру.-Я ничего не запоминаю. Слишком быстро… Игорь, дай бумагу. Я так не могу, мне легче по старинке… надо записать..

Игорь Козьмич потянулся в сторону «и положил перед Реземезовым .несколько широких листов..

Цифры и картинки, превращенные в стремительную компьютерную мультипликацию, казались живыми. Половина экранного поля была отведена графикам, таблицам, гистограммам, на другой, левой, воловине вращались объемные модели вирионов, фрагментов капсид (вирусных оболочек), серпантин белковых молекул.

Мысли Ремезова снова раздвоились и текли ка к бы в противоположных направлениях.

Многогранники вирионов напоминали Ремезову летящие по орбите спутники. «Очень похоже, - заметил он. - А может, наши спутники и есть своего рода вирусы… Размножаются, правда, немножко по-другому… Новый виток эволюции - планетарные вирусы… Сколько их над нами… Тысячи… Но это - только начало».

И при этом все внимание было пригвождено к правой половине экрана: все, что видел Ремезов, было продолжением, следствием той работы, которую начал он, аспирант Ремезов… «У тебя голова толковая, - когда-то похвалил его Стрелянов. - Катится не по инерции, как у большинства после окончания вузов, а -на внутреннем сгорании». Ремезов снова переживал это упоительное внутреннее сгорание. Но десять лёт он прожил другим человеком - и вот снова приходилось» оправдываться… «Вот сегодня и стало ясно, что я тоже сделал работу за дьявола, - говорил себе Ремезов, вспоминая слова отца атомной бомбы, Оппенгеймера - Кто-то сказал: нет никакой научно-технической революции, есть одна гонка вооружений. Верно! Главное: высунув язык, догнать и перегнать… Отсюда и получается, что любое техническое или научное новшество у нас - вроде допинга на беговой дорожке: сиюминутное «благо» с неминуемыми разрушительными последствиями! Чем больше пользы сегодня, тем больше вреда завтра. Пользы на день - вреда на год, пользы на десять лет - бреда на тысячу… Пропорцию устанавливает тот, кто всегда стоит за нашими спинами и ждет, когда придет пора седлать жеребца, старательно объезженного нами, людишками… Эх, куда ни глянь!» - горько усмехнулся он, вспомнив рев бульдозеров на Катуни, от которого осыпалась сухая замазка с больничных окон.

Так убеждая себя Ремезов снова вернуться на Алтай, в районную больницу, так противился он искушению.

- Что-нибудь надумал? - заподозрив неладное, вторгся в его мысли Игорь Козьмич..

- Игорь! - изумился; Ремезов, - Твои аспиранты и компьютеры не смогли додуматься… а ты требуешь, чтобы я за десять минут все решил…

- Это твоя работа, Витя, - пожал плечами Игорь Козьмич. - Иногда от начала дороги ее конец виднее, чем с середины, из леса… Тебе хватит этой информации?

И вдруг Ремезов как очнулся:

- Игорь! Мне нужно собрать новый материал… На месте. Самому. Мне нужно в Лемехово!

Игорь Козьмич опешил:

- При чем тут Лемехово?

В свой черед опешил Ремезов:

- А где же этот твой филиал?

- Ну не в самом же Лемехове, - обиженно проговорил Игорь Козьмич - и задумался.

Несколько мгновений он отсутствующе глядел на экран, и Ремезов по его виду заметил, что однофамилец привык быстро и энергично принимать крупномасштабные решения.

- Хорошо, - ожил Игорь Козьмич и бросил взгляд па часы. - В пять нам подадут машину.

Третья дорога за сутки снова потянула на дремоту. Ремезов отвык от компьютеров и мягких асфальтовых дорог. Не бодрила сейчас даже дорога к Лемехову… Но Ремезов вдруг поймал острый, короткий взгляд Игоря Козьмича - и встрепенулся, заерзал на сиденье. Мимо стремительно неслись родные косогоры, заросшие тонкими золотистыми соснами…

Машина остановилась внезапно.

- Приехали, - сказал Игорь Козьмич и вышел.

Ремезов торопливо выскочил следом; вдохнул северного воздуха - и, успокоившись, улыбнулся.

Вечер был ясным. Высокая лазурь неба сияла холодным сумеречным светом, но тепло еще спускалось с косогора, с сухих до хруста ковров палой хвои, от теплых темных валунов, от стволов, нагретых солнцем и внутренним током живой смолы.

- Узнаешь? - коротко спросил Игорь Козьмич. - Горелая Сечь.

Ремезов оторопел и завертелся весь по сторонам, словно теряя равновесие.

- Где Горелая Сечь? - в растерянности пробормотал он, чувствуя, что заблудился.

- Тут, где стоим, - как-то нервно кивнув, ответил Игорь Козьмич. - Новая дорога. Без тебя строили.

И Ремезов понял, что новое, еще темно-бархатное, четырехрядное шоссе уложили по Горелой Сечи - и эта пластическая операция сделала знакомое место совершенно чужим.

Сюда, за семь километров от дома, они летом бегали ночевать в древних, полуразвалившихся конюшнях. Здесь бывало страшно - скрипело, дрожало без ветра, крыши и ворота, случалось, в тихие лунные ночи ходили ходуном… Теперь конюшен не было, исчез заброшенный еще в пятидесятые годы выстроенный когда-то лагерниками поселок… И Ремезов, спустившись взглядом с небес и косогоров, увидел наконец, что появилось здесь взамен…

Пустынное шоссе впереди было перекрыто заграждениями с внушительным транспарантом «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ. ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА», а за ограждениями, на дороге, громоздился потерявший смысл бетонный короб автобусной остановки, выкрашенный вместе с помятой железной урной снаружи в оранжевый, а внутри - в фиолетовый цвета. За остановкой лениво маскировались в кустах два зеленых вагончика. У заграждений стоял, разглядывая приехавших, вооруженный солдат.

Ремезов успокаивал себя тем, что, если пойти сюда от Лемехова, легко будет соединить цепь знакомых с детства ориентиров и не потеряться на переустроенной

Горелой Сечи. Но то - от Лемехова, а сейчас Ремезов был привезен из неясного направления - и все здесь казалось незнакомым, неизвестным до острой тоски, до чувства невесомости, пустоты под ногами… А от Лемехова сюда теперь и вовсе не пройти!..

Игорь Козьмич уже успел поговорить с вышедшим к нему навстречу из вагончика молодым лейтенантом и вернуться к машине.

- Поехали, - сказал он. - Здесь рядом.

Солдат уже оттягивал в сторону одну из створок заграждения.

- А. пешком нельзя пройтись? - пришла к Ремезову мысль. - Меня уже мутит от этих разъездов.

Игорь Козьмич стоял перед ним в: строгом темном костюме, в белоснежной сорочке, в синем галстуке с золотистой заколкой..

- Ближайшая дорога - два километра через лес по просеке, - сказал он, видом не показывая, что относится к этой идее как к пустому мальчишеству. - Поедем, Витя, - добавил он, уже садясь в машину, - Еще нагуляешься.

Через несколько, минут езды, за двумя поворотами, лесистые скаты расступились, открывая невеликий простор с лугом и продолговатым озерам. Пологий склон, вдоль, которого тянулось шоссе, опускался к воде. По другую сторону озера вода терялась в камышах, озеро превращалось, дальше в плотное, по-осеннему рыжеватое болото, в котором кое-где торчали одинокие и тощие, серые от корней до жидких крон сосны. Но еще дальше, за этим ржавым полем, земля вдруг приподнималась ступенью, и на ней, вплотную к болоту, стояла стена леса с низкими мощными кронами. От дороги до этого леса было километра полтора.

На этом озере, как раз там, где невысокий бугор выступал в воду голым каменным языком, в далекие времена Ремезов один и Ремезов другой вместе с приятелями из Быстры удили рыбу… Это место было уже своим, родным - и память уцепилась за этот бугор, прочно стала на нем и внутренним взором сделала круг, присоединив к точке опоры весь видимый простор и наполняя его светлой мозаикой детских впечатлений.

- Тут уж узнаю… - невольно оправдываясь, сказал Ремезов,

Игорь Козьмич кивнул в ответ.

Машина тем временем съехала с шоссе на короткую грунтовую дорогу и остановилась у, необычного здания, собранного из легкого рифленого металла, сиявшего на закате холодной алюминиевой белизной.

Только выйдя из машины, Ремезоз заметил, что озеро и памятный мыс стали недоступными: вдоль озера, не подпуская к нему метров за сто, тянулась закрученная непреодолимой спиралью колючая проволока. Спираль вытягивалась из леса и упиралась прямо в бок этого металлического здания, похожего на авиационный ангар.

- Там уже «зона»? - со сжавшимся сердцем спросил Ремезов, не в силах подавить глупую надежду на какой-то успокоительный ответ.

- Да, - роковым голосом развеял надежду Игорь Козьмич и, видно, решил окончательно настроить Ремезова на роковой лад, чтобы тот ясно представлял обстановку и к жалобным вопросам больше не возвращался. - Там, на берегу, начинается тот свет… граница жизни и смерти, - и, подождав недоуменного взгляда Ремезова, спросил: - Видишь те шарики?

Он указал на странные шаровидные сооружения, похожие на зрелые, темные грибы-дождевики величиной с железнодорожную цистерну.

- Лазерные установки, - объяснил Игорь Козьмич. - С локаторами, которые засекают любой живой объект размером до гнуса. Через прямую линию между установками не пройдет никто - ни туда, ни обратно. Установки - по всему периметру зоны. Зона - подзащитным колпаком высотой в пятьдесят метров. Установки улавливают инфракрасное излучение, таким же излучением поражают цель.

- Сжигают? - спросил Ремезов.

- Сжигают, - кивнул Игорь Козьмич.

Странная, почти веселая мысль, показавшаяся при том спасительной, пришла в голову Ремезову.

- А если проползет крот? - заулыбавшись, спросил он. - Там он зароется, а тут вылезет…

- Крот, - хмуро усмехнулся Игорь Козьмич и больше ничего не сказал.

Всю ностальгию как-то разом отшибло - и вместо нее образовалось тяжелое и бесцветное чувство. Ремезов видел озеро как сквозь толстое бронированное стекло…

- Что делается… - прошептал он и снова стал бесцельно озираться.

Он увидел, что от ангара в глубь зоны тянется полупрозрачный коленчатый рукав, похожий на длинную, метров в двести, теплицу для овощей.

- Это выходной отсек, - следя за Ремезовым, пояснил Игорь Козьмич.

- Выходной на тот свет? - уточнил Ремезов.

- Вот-вот, - кивнул Игорь Козьмич. - Пока что па тот…

Из «ангара» появился человек в белом халате, белой шапочке и странной обуви, пластиковых, почти бесформенных бахилах. Весь в веснушках, с рыжими ресницами, он казался гораздо моложе своих лет, хотя и видно ныло, что ему за сорок. Он поздоровался с радостным, прямо-таки счастливым выражением на лице, и веснушки, конечно, усилили эту радость.

- Доктор Ремезов, Виталий Сергеевич, - представил директор своего однофамильца. - Негласно считайте, что он - главный эксперт по нашей проблеме.

Ремезову показалось, будто он проглотил что-то очень вкусное и весьма сытное… Эх, медные трубы!

- Очень рад! - сиял сотрудник Игоря Козьмича, пожимая руку. - Я вашу диссертацию почти наизусть знаю… Классика, - добавил он, радуясь еще больше и глядя в сторону, на директора.

- Вот и хорошо, - кивнув, сказал Игорь Козьмич. - Познакомьте Виталия Сергеевича с новым материалом.

Ремезова повели в «ангар» - и вскоре он, завертевшись в потоке непривычных, почти научно-фантастических, и в то же время знакомых по далекой жизни впечатлений, почти превратился в сомнамбулу. Мгновенно переодетый в белое, отдающее неживым духом особо тщательных дезинфекций, он целый час пытался выдержать напор информации, рассеянно отвечал на осторожные, почти подобострастные вопросы.

Потом пришел - тоже весь в белом - Игорь Козьмич и увел его в пустое и тихое помещение с диванами и репродукциями левитановских пейзажей на стенах.

- Что скажешь? - начальственно, почти грозно спросил он.

- Игорь Козьмич, уволь, у меня уже голова трещит, - бессильно развел руками Ремезов. - Я давно одичал в лесу… а ты меня пытаешь!

- Ладно, не сердись, - заменив свой привычный, но не подходящий к месту тон, мягче и спокойней заговорил Игорь Козьмич. - Сегодня туда идти уже поздно… Отоспишься, поразмыслишь на досуге… А там вместе обсудим.

- Ну вот завтра… - начал Ремезов и, осекшись, пристально посмотрел на директора. - Так ты сам хочешь со мной идти?

Игорь Козьмич дернул плечами и усмехнулся:

- Кому же еще? Мы эту кашу заварили, нам ее и расхлебывать.

- Ну, положим, не мы, - отмахнулся Ремезов. - Не аспиранты каши заваривают…

- Ладно, Витя, - скривил губы Игорь Козьмич. -

Их шефы тоже не академиками на свет родились. Кто раньше был: яйцо или курица?.. Пустой разговор.

Помолчали, сидя в белом.

- Игорь! - собрался с духом Ремезов. - Я тебя не понимаю. Я в лесу десять лет сидел. Десять! Какой я, к свиньям, «эксперт»! Зачем тебе этот камуфляж? Ты же прекрасно понимаешь: три года не поработаешь - и все, полная дисквалификация! Полная! А мой срок - десять лет…

Игорь Козьмич стал улыбаться - и очень по-дружески, очень тепло, выдавая вдруг мальчишеские черты.

Ремезов запнулся и вздохнул, стараясь взять себя в руки.

- Это, старик, в тебе играет гордыня, - проговорил Игорь Козьмич. - Ты все приглядываешься, сравниваешь, пугаешься…. Все для себя гирьки на весы подбираешь. Может, поэтому ты и на Алтай удрал?

- Может, - честно признался Ремезов.

- Значит, я знаю тебе цену лучше, чем ты сам, - заключил Игорь Козьмич. - Я, по правде говоря, забыл, что ты не слишком сообразителен. Ты, Витя, - тугодум, по гениальный тугодум. У тебя мозги как ледокол. Движутся медленно, но зато крушат… Ни черта ты не понял, что у нас здесь происходит… Мы же уперлись в стену… Считаешь, что стал дилетантом? Вот и хорошо - как раз дилетант нам и требуется теперь, но хорошо подкопанный дилетант… Считай, что приснился мне архангел Гавриил и сказал: «Не будет тебе жизни, раб Божий, пока не вспомнишь друга детства».

Игорь Козьмич проницательно смотрел на Ремезона и вдруг расхохотался, прямо весь взорвался смехом.

- Ты что? - оторопел Ремезов, подумав, что, наверно, похож сейчас на запуганного щенка и тем очень смешон.

- Да, черт! - откликнулся Игорь Козьмич, сдерживая дыхание. - Вспомнил вдруг, как мы с тобой тет-кину свинью объезжали и в корыто с бельем заехали! Да-а…

Воспоминание и вправду было веселым, но Ремезова уже с четверть часа держала в тревоге одна мысль.

- Игорь! - наконец сказал он. - Я не вижу никакой опасности… И это почему-то пугает меня больше всего.

Игорь Козьмич сразу изменился, замер, посмотрел на Ремезова хмуро.

- Ясно, - неопределенно сказал он. - Пойдем, я тебя представлю остальным.

Половину «ангара» занимали военные, управлявшие инфракрасным «колпаком». Здесь было как на пограничной станции ПВО. Немного поговорили с полковником, высоким, не по-северному загорелым украинцем.

- А вот вам лейтенант, - сказал он, поставив перед директором совсем молодого офицера. - Он вас и отвезет. С ним и договаривайтесь.

Тут полковника позвал один из дежурных:

- …Движется объект с северо-востока. Скорость - километров сорок. Похоже, стая крупных птиц.

Полковник наклонился к экрану.

- Да, - весомо кивнул он. - Кто тут летает?.. Гуси» что ли? Эх, добрая охота! Голов двести, не меньше.

Ремезов и Игорь Козьмич переглянулись.

- Жаль птиц-то… - с подспудным укором вздохнул Игорь Козьмич.

Полковник помолчал, следя за движением на экране.

- На малой высоте, дурачье… - сказал он как бы между прочим, соглашаясь, а оглянувшись на Игоря Козьмича, сказал недовольно: - Тут пугал не напасешься…

- Коля! - повысив голос, сказал он в селектор.

- Слушаю, товарищ полковник!

- Там у тебя в восьмом квадрате дичь поднялась. Гуси, видать. Перелет у них… Ну и дурачье, лезут к нам в пекло… Да уж шибко большая стая… Ты не поленись, подними вертолет, отпугни их куда-нибудь и сторонку… Да гляди винтом-то, винтом не поруби.

Немного погодя Ремезов с Игорьем Козьмичом вышли из «ангара». Долгие северные сумерки продолжались. Небо, казалось, стало еще светлее, бесцветнее, но этот свет совсем не доходил до земли. На земле все синело, темнело, сливалось. Только вода в озере была еще светлей неба. Над лесом, в слабой зелени гаснущего заката, висело тонкое, но плотное и непрозрачное, пепельного цвета облачко. В воздухе сгущался росистый, неподвижный холод.

На фоне сумрачного леса ясно мелькнул какой-то красноватый огонек.

Ремезов заметил это, и у него по спине побежали мурашки.

- Что это было? - спросил он.

- Что? - не понял Игорь Козьмич.

- Да что-то вспыхнуло там, над озером.

Игорь Козьмич, не взглянув, пожал плечами.

- Могла быть птица… - мрачно сказал он.

- Сгорела?

Директор снова пожал плечами.

Утром их разбудил лейтенант. Ремезов проснулся с чувством, что он оказался в подводной лодке или на космическом корабле. Они молча умылись, молча поели, потом им принесли комплекты нижнего шерстяного белья. Потом они очутились в глухом помещении, залитом матово-фиолетовым светом. В нишах Ремезов увидел скафандры, похожие на те, что используют для пожарных работ в особо опасных условиях нефтяных разработок, химических производств - ослепительно белые, с массивными неопределённо-кубическими головами, с квадратными зеркальными экранами для обзора.

«Вот жуть-то!» - подумал Ремезов.

Ему помогли облачиться, и скафандр оказался совсем легким, почти не сковывающим движения.

- Не забывай про микрофон, - услышал он у самого уха. - Говори тихо, а то оглушишь… И дыши спокойно. Там обычный респиратор с особыми фильтрами. Готов?

- Готов, - прошептал Ремезов.

- Шептать тоже не надо, а то напугаешь. Пошли.

Лейтенант… впрочем, Ремезов сразу запутался, кто из них в каком скафандре… кто-то из них - лейтенант или директор - поднял руку и нажал на кнопку в стене. Двери раскрылись, пропуская в узкий тамбур, потом сомкнулись за спиной. Следом растворились двери впереди, пропуская в новый тамбур. Так, миновав три шлюза, они вышли в полупрозрачный рукав. Игорь Козьмич с лейтенантом несли впереди блоки портативной лаборатории.

На выходе из рукава ожидал приземистый армейский вездеход. Здесь Ремезов немного замешкался, озираясь по сторонам.

Теперь он стоял по другую сторону незримой и беспощадной границы - в «зоне», под «колпаком». Ремезов взглянул на озеро и вообразил себе мальчишек, сидящих с удочками на каменном мысу… Он представил себе, как вытаращились бы мальчишки на пришельцев в сверкающих и страшных своей медвежьей массивностью скафандрах.

«Ну вот, русские вернулись с Марса», - грустно подумал он.