Без ума от герцога

Глава 10

Элинор слышала удар, треск оси. Все произошло мгновенно — карета перевернулась, заржали лошади, залаяли собаки.

Сент-Мор тянул ее к себе, прижимая ближе, когда они падали. Это все, что она сознавала.

То, что она не сломала себе шею и вообще ничего не сломала, это результат молниеносных действий Сент-Мора.

Они приземлились на пыльной дороге, колесо, вихляясь, покатилось в сторону, карета лежала в десятке ярдов впереди.

— Вы в порядке? — спросил он, придерживая Элинор.

— Да, — Она чувствовала себя помятой, но была невредима. — А вы?

— Жив. — Он всматривался в кучу обломков. — Что произошло, черт возьми?

— Думаю, колесо отвалилось, — сказала она и рассмеялась. Все это просто невероятно. Вот они, в объятиях друг друга, оба невредимы. А карета превратилась в руины. Это просто чудо.

Глянув на нее, Джеймс тоже засмеялся:

— Да, но как оно отвалилось?

— Вы угодили в яму. Колесо бы удержалось. Но вы влетели еще в три. — Элинор улыбнулась, — Вы уверены, что вы не герцог?

— На что вы намекаете?

— Ни на что, просто вы сказали, что большинство герцогов плохие возницы.

Он выпрямился.

— Вы хотите сказать…

— Нет, Сент-Мор. Я ничего не хочу сказать. Просто яма слишком маленькая, чтобы из-за нее колесо отвалилось. Вы должны жаловаться на того, кто дал вам эту карету. Она опасна.

— Была, — сказал Джеймс, оглядывая обломки.

— О Господи! Они ведь не заставят вас платить за ущерб?

Элинор готова была поклясться, что Сент-Мор пробормотал:

— Кое-кто за это заплатит.

Вокруг них с лаем носились собаки.

Треск и шум разбудил сонную деревню, и теперь все высыпали из домов посмотреть на аварию.

Прежде чем Элинор сообразила, в чем дело, жена хозяина постоялого двора в компании других женщин деревни увела ее. Ее усадили в теплый угол, потчевали горячим чаем и засыпали вопросами.

— И он спас вас? — повторяла одна из женщин.

— Ну конечно, — сказала другая. — Ты же его видела.

Элинор кивнула, испытав прилив гордости за Сент-Мора, которую не имела права высказать.

— Он поймал меня в тот момент, когда колесо отвалилось, и я чуть не вылетела.

— Да вы могли себе шею сломать! — сказала служанка.

— Или хуже, — серьезно добавила другая.

Все дружно кивнули, хотя Элинор так и не поняла, что может быть хуже сломанной шеи.

— Куда вы ехали, мэм?

— В Колстон. На пикник.

— На пикник? В эту пору?

По их взглядам было ясно, что авария не самое большое несчастье в этой истории.

— Мистер Сент-Мор инспектирует реконструкцию в Колстоне. Он думал, что меня развлечет поездка в провинцию.

— Вам нравится провинция, миссис Сент-Мор?

— Я не миссис Сент-Мор, — не подумав, сказала Элинор и почувствовала, как достопочтенные деревенские жены отпрянули от нее, словно у нее вторая голова выросла. — Я леди Стэндон, — объявила она, но это не улучшило ее положения. — Мистер Сент-Мор мой поверенный. — Элинор, безуспешно пыталась представить свою поездку без, горничной или компаньонки в лучшем свете, чем это было на самом деле.

В этот момент в дверях появился Сент-Мор.

— Отличные новости, миледи!

— Карету починили? — спросила она, надеясь убраться поскорее, пока местные кумушки не выведали подробности и не извлекли на свет божий древние законы о посягательстве на приличия и благопристойность.

— Нет, она просто в руинах. Но я сумел спасти корзину.

Деревенские матроны переглянулись и, прищелкивая языками, подобрали юбки.

Женщина, которая настолько глупа, чтобы отправиться в поездку с таким мужчиной, заслуживает погибели.

Хотя он красив.

— Сумасшедшие, оба, — пробормотала себе под нос одна.

— Да уж, — поддержала другая.

Элинор не обращала внимания на шепот, увидев другую проблему. Как они выберутся из этой заварухи?

Вернее, из этой деревни сплетниц.

— И я нашел, — Сент-Мор погрел у огня руки, затем поднял ее на ноги, — способ добраться до Колстона.

— Отличные новости. — Элинор улыбнулась нахмурившимся кумушкам.

Сент-Мор не обращал внимания на укоризненные взгляды, словно действительно был герцогом. Поклонившись женщинам, он повел Элинор из комнаты.

— Хотя экипаж не очень элегантный, обещаю, он не перевернется. — Сент-Мор махнул рукой в сторону их нового средства передвижения — повозки для сена. — Это добавит нам приключений, правда? — шепнул он ей.

И гордость в его глазах, что он сумел спасти день, тронула ее сердце.

Возможно, он и ровесник Паркертона, но душа у него молодая.

Столпившиеся женщины ждали ее реакции, и Элинор решила не разочаровывать их.

— Отличная работа, сэр. — Чуть приподняв юбки, она направилась прямо к повозке. — Не забудьте корзину. Не хотелось бы мне оставить тут яблочные пирожные.

Поставив в повозку корзину, Сент-Мор вскочил на сено и, наклонившись, поднял Элинор. Когда они устроились на сене, она весело махнула рукой кумушкам, смотревшим на них, разинув рты.

— У вас новые подруги? — спросил он.

— Скорее наоборот. Они считают нас сумасшедшими.

— Правда? — Он был явно доволен подобным мнением.

— Да.

Сент-Мор тоже помахал рукой женщинам, повозка двинулась, собаки с заливистым лаем бежали следом, словно у них в жизни не было такого счастливого приключения.

Элинор прекрасно понимала их чувства. Она взглянула на Сент-Мора, который растянулся на сене и, закинув руки за голову, смотрел в небо, словно отправился путешествовать в рай.

Возможно, так и есть, подумала она и тоже устроилась на сене.

Фермер высадил их у боковых ворот, ведущих в Колстон. Поблагодарив его, Джеймс одной рукой поймал корзину, а другой — затянутые в перчатку пальчики Элинор.

— Идемте. Так лучше. Дорожка к дому отсюда чудесная.

Его симпатии к этому месту было трудно сопротивляться, а дорожка к дому действительно замечательная.

Они шли сквозь лабиринт огромных деревьев. Дорога вилась, огибая их, словно хозяину была ненавистна мысль о том, чтобы спилить хоть одно дерево.

Когда деревья сменились лужайкой, Элинор заметила большую ротонду, от которой отходили великолепные прямоугольные крылья. Окна искрились, как бриллианты в грандиозной короне.

— Вот это да! — прошептала она, когда Колстон целиком открылся взгляду.

— Да, я был того же мнения, когда увидел это впервые.

Элинор взглянула на него, потом снова посмотрела на дом.

— Вы надзираете за всем этим?

— В некотором смысле. Я приезжаю сюда время от времени убедиться, что работы ведутся в соответствии с желаниями владельца.

— И кто этим владеет? — прошептала она, сраженная великолепием.

— Я не имею права это разглашать. Но могу сказать, что владелец приобрел Колстон в прошлом году у вдовы лорда Касбона.

— Это не тот лорд Касбон, который коллекционировал древности?

— Он самый. Пока это увлечение не убило его несколько лет назад. Наполеон захватил почти все, что он отчаянно пытался отправить на родину. Обезумевший, преследуемый, он сбежал в холмы Италии, где и умер. — Джеймс старался сдержаться, но губы его дрогнули, и он рассмеялся.

— Что в этом смешного? — возмутилась Элинор. — Бедняга умер… потеряв все, что любил.

— Да, я понимаю, что это вряд ли смешно. — Он пытался обрести самообладание. — Его слуга, преданный, но недалекий парень, старался отправить тело Касбона домой, поэтому написал на ящике «редкая древность». Конечно, французские таможенники тут же изъяли его и отправили в Париж, в личную коллекцию Наполеона.

Элинор прижала руку к губам, сначала от ужаса, но, представив себе Бонапарта, обнаружившего в ящике останки лорда Касбона, затряслась от смеха.

— Как говорится, Касбон посмеялся последним, вы не находите? — поддразнил Джеймс.

— Ох, перестаньте, — всхлипывала от смеха Элинор.

Джеймс снова засмеялся и повел ее по подъездной аллее, они остановились перед мраморным портиком, выступающим из ротонды. Высокие колонны поддерживали архитрав, сделанный из античного фриза с мчащимися колесницами. Один возница вывалился из колесницы, потерявшей колесо.

— Как это знакомо. — Губы Элинор снова подрагивали.

Джеймсу не особенно понравился ее намек, не так уж плохо он правит лошадьми, но и он не мог удержаться от улыбки.

— Знайте, вам предстоит серьезная экскурсия по дому, который станет одним из лучших во всей Англии.

Она снова рассмеялась и, поднимаясь по ступенькам, последний раз взглянула на резьбу. Потом оглянулась на Джеймса, на этот раз ее губы были твердо сжаты.

— Теперь я не смогу смотреть на этот фриз, не думая о вас, — сказал он.

— Это послужит хорошим напоминанием, что нужно нанимать карету в надежной конюшне.

Джеймс покачал головой:

— Я не единственный, кого плохо обслужили. Как видите, это случалось и в давние времена, — Он взял ее под руку. — Идемте, посмотрим дом. Уверен, вы найдете массу поводов поддразнить меня.

По крайней мере, он на это надеялся, поскольку в жизни ни одна женщина так не подкалывала его. Еще одно ограничение, которое налагал на него титул, обрушилось, как отвалившееся колесо кареты.

— Ведите. — Она нежно сжала его рукав. — Жду возможности.

Элинор влюбилась в тот день.

Было так легко поддаться красоте Колстона.

И, если бы она хотела в этом признаться, обаянию мистера Сент-Мора. Она, конечно, не хотела… но было почти невозможно не потерять голову от любви к этому мужчине.

Знание Колстона, его истории и проделанных работ свидетельствовало, что Сент-Мор не только умный, но также дотошный и любознательный.

Когда они завершили осмотр среди подмостков, банок с красками и штукатурки, Сент-Мор повел ее к летнему дому со стеклянным фасадом. Это чудесное укрытие было встроено в старую кирпичную стену, окружавшую парк.

Собаки, резвясь, носились по тропинкам и обнюхивали каждый уголок.

Это был всего лишь один из удивительных уголков Колстона, который, как и многие знаменитые дома, возник на пересечении древнеримских дорог. Сначала там появился норманнский замок, со временем он уступил место тюдоровскому особняку, а тот, в свою очередь, — большему зданию, когда благосостояние семьи возросло. Теперь дом снова переделывали по современным вкусам, хотя остатки былого великолепия и приметы старины упрямо цеплялись за это место, как летний домик, реликт елизаветинских времен.

— Когда-то тут был виноградник, — сказал Джеймс. — Во всяком случае, так написано в старых отчетах.

— Как вы все это организовали? — Элинор поставила чашку на столик, о котором предусмотрительно позаботился Сент-Мор.

Это поражало ее весь день — не только знание Колстона, но и все мелочи, которые он предусмотрел для ее комфорта. Вроде ждущих их столика и стульев.

И теперь было так легко почувствовать уют в этом укрытом от посторонних глаз летнем домике, где были лишь письменный стол в углу, диван и кресло у очага, ковер на каменном полу.

— Это уроки моего отца, — признался Сент-Мор. — Он много путешествовал… по делам… и возил с собой складную мебель. Я сохранил ее из сентиментальности, но теперь понял, почему он ее любил. Я оставлю ее здесь, эта мебель создана для хорошего места. Мне ведь придется приезжать сюда. — Замолчав, он посмотрел на нее с дивана, где вольготно расположился. — Очень удобно для пикников, которые устраиваются в последний момент.

— Да, это замечательно. — Элинор поднялась и подошла к двери, чтобы осмотреть сад. Ей было уютно в накидке, она совсем не замерзла и превосходно себя чувствовала.

Как и обещал, Сент-Мор привез яблочные пирожные, ветчину, французский сыр, который она обожала, и даже апельсин. Она понятия не имела, как Сент-Мор его раздобыл.

Голый зимний сад хранил секреты, о которых она могла только догадываться. Что кроется под коричневой тканью? Пионы? Или колокольчики? Розы, у которых сейчас лишь шипы на голых ветках, белые, розовые или красные?

Спящий сад напомнил ей о Сент-Море. Элинор через плечо взглянула на него. Как много можно увидеть и домыслить, и как много укрыто от глаз.

И снова ей отчаянно захотелось больше узнать об этом человеке. Кто он, что может быть таким заботливым, таким веселым, таким умелым?

И так ужасно правит каретой?

Она смотрела на него — длинные ноги вытянуты, глаза закрыты, на губах улыбка. Эта улыбка пленила се сердце. Улыбка делала его гораздо моложе его лет. И это заставило Элинор задуматься еще кое о чем…

— Почему вы не… — начала она и умолкла.

Его глаза медленно открылись, от их глубокой синевы у нее дух захватило.

— Что я не?

— Я… то есть… гм… мне интересно… — запиналась Элинор, потом оглядела сад. — Мне интересно, бывали ли вы тут летом?

— Леди Стэндон, вы не это хотели спросить. — Он сел прямо.

— Конечно, это. — Не глядя на него, она разглаживала юбку.

— Нет, не это. — Поднявшись, он подошел к ней. — Так что вы хотели узнать обо мне?

Сжав губы, Элинор размышляла, отважится ли снова солгать, но когда взглянула ему в глаза, в эти удивительные глаза, растерялась.

— Гм… мне интересно, почему вы снова не женились?

— А следовало? — спросил он, пододвигаясь ближе.

«О Господи, нет!» — хотелось крикнуть ей. Тогда она не стояла бы здесь, воображая невозможное… как он хватает ее в объятия и целует до бесчувствия. Дразнит ее грезой о дне, проведенном…

Она поклялась не делать этого. Это глупость.

Но это чудесная глупость, думала она, отбрасывая все причины, по которым ей не следовало целоваться, оставив лишь одну мысль: она до безумия желала этого мужчину.

Взглянув в его глаза, она увидела в них ту же битву: «Следует нам или не следует?»

— Просто сегодня все так великолепно. — Она отчаянно старалась, чтобы голос не дрожал в унисон с трепещущим сердцем. — Это позор, что вам некого так баловать.

Он коротко рассмеялся:

— Я бы не назвал падение в канаву баловством. Что до остального, день выдался для меня замечательным. Я получил огромное удовольствие.

Удовольствие! От этого слова ее охватила дрожь пробудившегося восторга. Ох, если только…

— И для меня удовольствие провести его с вами, — сказала она, вглядываясь в него в поисках признаков молчаливого согласия, уступки.

Что дурного в одном поцелуе, думала она, когда его голова чуть наклонилась, когда он шагнул ближе, обнял ее и привлек к себе.

Их дыхание смешивалось, когда он замер, всего на миг, его губы парили над ее ртом. Тело Элинор пело, оживая, дрожа в опрометчивом ожидании, когда его губы, наконец, накрыли ее губы, и они снова слились в поцелуе.

Она чувствовала тепло его тела. Но не тепла она искала в этот холодный день, а жара. Обжигающего, палящего жара. И она открылась ему, позволив его языку скользнуть в ее рот, когда его сильные руки привлекли ее ближе.

Элинор знала, что ей следовало отпрянуть, сдержать слово, помнить, для чего она его наняла.

Но она могла думать лишь о том, почему хотела его, почему влюбилась в него.

Потому что он воспламенил в ней страсть после долгих лет холода.

Сент-Мор сделал это. Зимний сад наполнил цветением ее сердце.

— Я обещал, — шептал он ей на ухо, его губы согревали и ласкали мочку. — Я обещал вам, что буду вести себя прилично.

— Я прощаю вас. — Она прижалась к нему, желая, чтобы он снова ее страстно поцеловал.

Джеймс понимал, что окажется в затруднительной ситуации, когда заключил ее в объятия и поцеловал. Это опасный, гибельный путь.

Скоро он скажет ей правду.

Скажет, что он Паркертон, что любит ее, что сделает все, что в его власти, чтобы каждый день ее жизни был таким же, как этот. Только чтобы видеть счастливый блеск ее глаз, слышать веселый смех.

Чувствовать, как ее губы прижимаются к его губам.

Но, целуя ее, он понял, что соблазн остаться Сент-Мором крепко держит его. Свобода, пьянящая радость от сознания, что он обычный человек и может распоряжаться своей судьбой и ни от кого не зависеть, делала его счастливым.

Целовала бы его Элинор, если бы знала правду? Сбежала бы с ним в повозке для сена? Поддразнивала бы во время осмотра дома? Мог ли он вести жизнь, которую открыл и сейчас делил с ней?

Джеймс на миг отстранился, глядя в ее счастливые сияющие глаза. Он не мог развеять эти благословенные чары, не мог положить конец волшебству, которое внезапно необъяснимо связало их, поймало в ловушку в миг их первой встречи.

Мог ли герцог Паркертон признаться, что влюбился с первого взгляда? Никогда!

Но Джеймс Сент-Мор мог. И он это сделал.

Сент-Мор продолжал целовать ее, его руки скользили по изгибам ее бедер к талии, поднялись к груди.

Почувствовав холодный воздух, Элинор сообразила, что Сент-Мор ухитрился поднять подол ее платья и обхватил ягодицы.

Впервые в жизни Элинор знала и понимала, как это должно быть.

Когда мужчина действительно желает женщину, думала она. И вот она здесь, в его объятиях, ее тело пульсирует, пробуждаясь. Каково бы ни было ее будущее, за кого бы она ни вышла замуж, ее не оставлял страх, что муж может не любить ее.

Не жаждать ее так, как Сент-Мор.

«Это твой единственный шанс познать страсть, Элинор. Не упусти его».

Джеймс понимал, что все зашло гораздо дальше, чем следовало. После всего, что он обещал.

«Но она заранее простила тебя…»

Черт, перед Элинор невозможно устоять.

Даже теперь, когда она в его объятиях, когда ее рука чертит горячую линию на его груди, он едва мог дышать. Он думал только поцеловать ее… только один раз… но, как и все, связанное с ней, «только раз» означало угодить в ловушку.

Страстную западню.

Хотя в прикосновениях и вздохах Элинор, казалось, была невинность.

Словно она никогда не знала таких удовольствий.

Но как это может быть? Она должна знать. Она была замужем.

Джеймс чашей подставил руку под ее грудь, кружа большим пальцем вокруг соска, пока он не набух.

Еще чуть-чуть, требовала его страсть, немного больше…

Но он узнал, что «больше» — хитрое слово, с которым трудно справиться.

— Сент-Мор, — задохнулась Элинор, когда он ловко и проворно расстегнул лиф ее платья, выпустив грудь на свободу.

Но ее протест сменился тихими стонами наслаждения, когда он взял сосок в рот и посасывал, лаская языком.

Она задыхалась и таяла.

— Что вы делаете со мной?

«А что вы делаете со мной?» — с таким же успехом мог спросить он, поскольку она не только привела его в редкое состояние страсти. Каменно отвердевший, он готов был потворствовать герцогской прерогативе брать желаемое, его желание подпитывалось удивительным чувством собственности.

Она принадлежит только ему. И так будет всегда.

Он испытывал такое же чувство, когда нашел ее на балу, понял ее состояние, и как она до него дошла, тогда он чуть не выволок Лонгфорда наружу и не отлупил.

Как этот негодяй смеет считать…

Джеймс ничего подобного прежде не испытывал, не знал такой страсти, не мог вытряхнуть ее оттуда, где она укоренилась.

Из своего сердца.

Но еще будет время подумать об этом.

Как-то они свалились на широкий диван. Пышная грудь Элинор прижималась к его торсу. Бедра двигались, поднимаясь и опускаясь, словно по собственной воле, дразня и соблазняя его.

Ее платье задралось чуть ли не до талии, она обхватила Джеймса ногами.

Его пальцы скользнули по ее нагому бедру, наслаждаясь шелковистой кожей, Элинор дрожала от каждого его прикосновения.

Когда Элинор взлетела на вершину блаженства, ее ноги инстинктивно сжались, но Джеймс пробирался вперед, дразня завитки ее лона медленными слабыми движениями. И с каждой лаской она расслаблялась все больше и больше, пока с очередным вздохом наслаждения не открылась его исследованию.

Раскрыв нежные складки, он нашел спрятанный бутон и поглаживал его.

На миг глаза ее открылись. Элинор смотрела на него в потрясении и удивлении. Он целовал ее лоб, нос, губы, потом снова начал ее поглаживать.

Тем временем ноги ее разошлись шире, и его палец скользнул во влажное лоно. Она снова застонала, но он продолжал целовать ее, играя с ее языком, а его палец проделывал то же самое в средоточии ее женственности, скользя внутрь и отступая, сладко мучая и дразня.

Ее руки дергали пуговицы его бриджей, торопясь выпустить его на свободу. И когда она это сделала, было покончено не только с его брюками, он пропал… Обхватив его затвердевший жезл, Элинор поглаживала его.

— Сент-Мор, я не могу дышать, я погибла, — шептала она ему на ухо.

Женщина перед ним была воплощением неодолимой страсти.

Потеряв над собой контроль, он овладел ею.

Опрометчиво, опасно.

Джеймс Ламберт Сент-Мор Терстан Тремонт, девятый герцог Паркертон, впервые в жизни испытал такую страсть.

Это лучше делать полуодетыми, поддразнил он ее на балу.

И теперь угодил в собственную ловушку.

Это настоящее безумие, но Джеймс не мог остановиться и снова стал ее целовать.

Элинор уловила тот миг, когда Сент-Мор уступил желанию — необузданный опасный блеск вспыхнул в его глазах.

Она вздрогнула, потом сообразила, что его безумие — это ее наслаждение.

Элинор горела желанием, когда он ласкал ее, когда его прикосновения, его губы, давление его тела открыли шлюзы страсти.

Силы небесные! Так вот как это должно быть!

Откуда ей было знать, что это только начало?

То же сумасшествие, что, казалось, охватило Сент-Мора, передалось и ей. Она хотела этого мужчину, непонятного, опасного, который вошел в ее жизнь и перевернул ее вверх дном.

Воспламенил в ней это безумие. Мучил ее грезами, а теперь зажег ее тело.

Как она это сделала? Как нашла в себе дерзость и бесстыдство быть такой распутной?

Как она могла не быть…

Было что-то сверхъестественное в этой жажде, в этом ошеломляющем желании, что она потянулась, к нему, расстегнула его бриджи… касалась его. Ее пальцы обвились вокруг его жезла и поглаживали его.

Сент-Мор громко застонал.

Этот лев, мечущийся в клетке, поднялся, освободился от оков приличного общества и нечаянных обещаний.

«Уверен, что буду вести себя прилично, но если вы опасаетесь, что не сможете…»

Нет, она не могла… не имела желания… И к счастью, он тоже.

Она шевельнулась под ним, снова поглаживая его, ее тело молило о большем…

Вот как это должно быть… Это… Это неукротимое безумие…

Элинор знала, чего хочет, и всем сердцем желала этого.

Его пальцы продолжали дразнить ее, поднимая ее к высотам за пределами ее безумия.

И когда Сент-Мор на миг отпрянул и посмотрел на нее, она испытала лишь нетерпение.

Она хотела его. Теперь. Всегда.

И если второе вряд ли возможно, то первое — вполне.

Она не могла найти слов, но ее тело говорило «действуйте, не спрашивая», что, казалось, было нужно ему, прежде чем он обхватил ее бедра и вошел в нее, уводя в неведомое.

— О да! — задохнулась Элинор, когда он вошел в нее. Она поднималась под ним, цеплялась за его бедра и тянула ближе. — Пожалуйста, Сент-Мор, — молила она.

Обхватив его лицо руками, она целовала его, скользнула языком в его рот.

Его тело реагировало так же, как и ее. Их страсть взяла верх, взывая друг к другу, дразня, поднимая все выше.

Его движения ускорились, и ее — тоже. Ее бедра поднимались навстречу его жадным толчкам.

— Да, да. Пожалуйста! — задыхалась она, не зная, о чем молит, она лишь знала, что хочет большего.

Элинор услышала его стон, его тело напряглось, затем последовали яростные толчки.

Он продолжал двигаться в ней, она уже несколько раз взлетала на вершину блаженства.

Сент-Мор еще крепче прижал ее к себе, поцеловал в лоб, шептал на ухо нежные слова, поглаживал ее, словно запоминая каждый миг их скандальной затеи.

Вытянувшись под ним, Элинор с улыбкой смотрела в его глаза. Он широко улыбнулся, деля с ней этот момент, их момент. Этот мягкий спуск с вершины блаженства, на которую они уже несколько раз взлетали. Когда они расстанутся, то будут вспоминать то, что сейчас произошло, до конца жизни. Элинор снова поцеловала его.

И если это скандал, если это погибель, она жаждала, чтобы он погубил ее еще много раз. И чтобы это длилось до бесконечности. Чем дольше, тем лучше.

Джеймс счастливо дремал после любовных игр. Сколько раз это было? Дважды? Трижды? Честно говоря, он сбился со счета.

Никогда он не чувствовал такой томной вялости. Она проникла в каждую клеточку его тела. Элинор дремала в его объятиях, расслабленная и пресыщенная.

Он вздохнул, уткнувшись в ее затылок.

— Вот чем завершилась наша экскурсия по Колстону. — Он чуть прижал зубами основание ее шеи, и Элинор рассмеялась, игриво шлепнув его.

— И часто вы устраиваете такие туры, сэр? — спросила она.

Он повернулся, перекатив ее на себя. У него на языке вертелся остроумный и дразнящий ответ, но в ее тоне была нерешительная нотка сомнения, поэтому он промолчал и отвел локоны с ее лица.

— Такой тур я устраиваю впервые.

Она улыбнулась и прижалась головой к его груди.

— Я этому рада, Сент-Мор.

— Джеймс.

Приподняв голову, она посмотрела на него:

— Что?

— Зовите меня Джеймс.

Никто его так не называл. Называли «ваша светлость» или Паркертон, Джеймсом никто не называл. Но он не мог себе представить, что Элинор будет называть его иначе.

Чуть прикусив губу, она улыбнулась.

— Джеймс, — прошептала она и, наклонившись, снова поцеловала его. — Тогда вы должны называть меня Элинор, — добавила она через несколько минут.

— Это приказ, миледи?

— А он нужен? — рассмеялась она.

— Вам следует знать, что я не слишком хорошо воспринимаю приказы.

— Я это заметила, — поддразнила она и вздрогнула, поскольку солнце начало садиться за горизонт, унося тепло из летнего домика.

— Нам нужно одеться. — Он неохотно поднялся с теплого дивана.

— Это приказ? — Она свернулась в углу дивана.

— Нет, но скоро станет холодно, и мне не хотелось бы, чтобы вы простудились и, как ваша сестра, сидели дома.

Вздохнув, Элинор взяла свою одежду.

— Недомогание Тии вызвано ее стремлением отправить нас вдвоем. Она вас обожает.

— И я ее тоже, поскольку весьма одобряю ее методы. Элинор рассмеялась:

— Вы сделаете ее неисправимой!

— Уверен, мадам, что она уже такая.

Надев рубашку и брюки, Джеймс помогал Элинор зашнуровывать платье, когда заметил в саду движение, собаки тоже подняли лай.

Фоули! Его лакей.

Джеймс быстро отошел от Элинор, надеясь, что лакей заметил не слишком много.

Черт! Почему его слуги такие расторопные? Фоули, конечно, уже побывал в деревне и организовал их возвращение домой.

Но в этот благословенный день Джеймс едва не забыл, что лакей должен появиться.

Элинор тоже заметила Фоули.

— Вы его знаете?

— Да, я велел ему поискать экипаж, который отвезет нас в Лондон.

— Так скоро? — Она посмотрела на Джеймса, в ее глазах снова горел призывный огонь, ставший таким искушающим.

— Боюсь, что да. Если мы хотим вернуться до ночи.

— До чего же вы практичный, Сент-Мор. — В ее голосе дрожало что-то похожее на сожаление.

О да, он это хорошо понимал. Сожаление свернулось в его груди, как гигантская пружина. И он заметил, что она не назвала его Джеймсом.

Подойдя к корзине, она начала складывать оставшиеся продукты и тарелки.

— Честно говоря, я не думала о том, как мы вернемся домой. — Помолчав, она подняла на него глаза. — Я бы хотела, чтобы этот день длился вечно.

Ему следовало сказать что-то простое.

«В этом нет необходимости, миледи».

Но когда из сада выглядывал Фоули, было не так легко произнести слова, глубоко вклинившиеся в его сердце.

Сказать, что он герцог Паркертон и что он может все дни сделать такими, как этот?..

Как он мог? Когда заурядный Джеймс Сент-Мор уже украл ее сердце.

Миссис Окстон, Кантли и Уинстон сидели на кухне, ожидая возвращения герцога. У каждого были свои причины тревожиться.

— Не надо было этого делать, — всхлипнула миссис Окстон. Слезы текли у нее с тех пор, как пришло известие, что карета герцога (вернее, Безумного Джека) превратилась в обломки. Заговорщики не хотели, чтобы колесо совсем отвалилось, чтобы герцог оказался в опасности, но, к несчастью, их работа оказалась весьма эффективной.

А все потому, что брат герцога понятия не имеет, что такое добротная карета.

Дальше хуже — никаких вестей от герцога или Фоули, только известие о гибели кареты. Верные слуги Паркертона страдали по своей собственной вине.

Что они наделали…

Они всего лишь хотели положить конец пикнику. А не самому герцогу!

Когда уже стемнело, наверху звякнули колокольчики, это сигнализировали горничные, дежурившие почти у каждого окна.

Все трое поспешили из кухни наверх, а Ричардс спускался из гардеробной герцога. Он спрятался там и наглаживал галстуки один за другим «во время грандиозного кризиса», как он выразился.

Дворецкий, секретарь, экономка и камердинер почтительно выстроились, ожидая появления хозяина. Насвистывая, он торопливо направился прямо к лестнице.

Не взглянув на слуг, герцог Паркертон, перепрыгивая через две ступеньки, в мгновение ока исчез, не задав вопроса об ужине, о его планах, даже о том, готова ли ванна.

Ванна была готова, но, похоже, герцога это не волновало.

Потом дверь снова открылась, на этот раз вошел Фоули. Тут не было свиста и веселой походки, Фоули смотрел прямо перед собой, с трудом передвигая налитые свинцом ноги.

— Что случилось? — спросил Кантли, когда герцог был уже далеко и не мог слышать. — Карета… — Он не мог заставить себя договорить. — Она сломалась, как мы все и предполагали?

— Да, — ответил Фоули. — И он поймал ее, как заправский кучер. Он спас ее.

Миссис Окстон шмыгнула носом.

— Конечно. Его отец сделал бы то же самое.

— Никогда не думал, что он… — начал Фоули, — что он такой.

Все кивнули. Никто из них даже не подозревал, что их скучный герцог может быть таким… лихим и героическим.

— По крайней мере, он жив и невредим, — с облегчением вздохнул Уинстон.

— Еще как жив, — ухмыльнулся Фоули.

Чуткое ухо миссис Окстон мгновенно уловило намек.

— Что вы хотите сказать?

— Когда я пришел за ним, как он велел, я нашел его и ее… — Фоули покачал головой.

— Что? — спросил Ричардс, не замечая того, что другие уже поняли.

— Святые угодники! — задохнулась миссис Окстон. Ей не нужно было объяснять, почему хозяин насвистывал, как влюбленный повеса.

— Знаете… — Фоули поднял брови. — Они…

Ричардс, побледнев, пробормотал что-то о том, что надо погладить еще один галстук.

Мы пропали! — Миссис Окстон громко всхлипнула и рухнула на руки мистеру Кантли. — Я слишком стара для новой хозяйки в этом доме.

— Она еще не появилась! — Кантли взглянул на лестницу, вслед своему безумному хозяину.