Билет в никуда

Они встретились в центре Москвы, в кафе, именуемом среди своих – «Три ноги». Два бывших зека. У каждого за спиной – по четырнадцать лет отсидки. Вениамин Аксельрод и Александр Курганов. Веня «откинулся» раньше и уже успел нагулять жирок.

– Жру как не в себя. Все подряд, – с детской улыбкой пухлых красных губ признался он.

– А мне до сих пор кусок в горло не лезет, – досадливо дернул головой Курганов. Он залпом выпил кофе и поморщился. – Больше всего ненавижу рыбу и грибы.

– Почему?

– Долгая история…

Нужно было рассказать друг другу слишком много, поэтому разговор не клеился.

– Ладно, потом… – согласился Веня. – Мне тоже не до воспоминаний. Где обитаешь?

– Пока с отцом. Но ненадолго. Его после нашего ареста из «комитета» поперли. Еле устроился тиром заведовать. Сейчас – на пенсии. Каждый день берет на грудь полкило и проклинает тот день, когда я появился на свет.

– А мои – в Вирджинии. Вся семья. Местный университет предоставил квартиру…

Курганов без зависти усмехнулся.

– И ты – туда же?

– Нет. – Веня закурил толстую длинную сигару. – К чему по новой ощущать себя ничтожеством? Буду внедряться здесь.

– Думаешь, получится? – без всякого интереса спросил Курганов.

– Обещали помочь. Я и про тебя закинул…

– Криминал исключается. – Курганов снова досадливо дернул головой. – Лучше в дворники. Следующего срока не вытяну.

Веня с пониманием взглянул из-за толстых затемненных стекол очков. Он и в институте был подслеповат, а в заключении зрение упало до минус восьми. В отличие от друга, сидящего напротив, Веня не питал иллюзий по поводу новой жизни. Он сразу понял, что никто их не ждет с распростертыми объятиями. Унижаться на воле в поисках работы, приспосабливаться к обществу, однажды выбросившему их за борт, было выше его сил. Поэтому предложил несколько уклончиво:

– Попробую организовать компьютерную фирму. Приличный бизнес. К тому же мы оба с языками, наладим контакты с Америкой.

– Ты при «фанере»? – в лоб спросил Курганов, хотя был уверен, что Веня такой же нищий, как и он сам.

– На раскрутку подкинут.

– Все-таки криминал?

– Не гони картину. Я не заставляю. Побудь рядом, присмотрись.

Веня взял бутылку коньяку, вопросительно посмотрел на Курганова.

– Нет, нет… ни грамма. Лучше еще кофе. Слушай, а чифирчику здесь не сделают?

Пухлые губы Вени презрительно оттопырились.

– Я сам забыл обо всем и тебе советую. Ни одна падла не должна учуять еще не выветрившийся из нас запах параши. Давай условимся – не было всего того, что с нами было! – Он налил коньяк в стоявший рядом фужер и сделал несколько маленьких глоточков. Выпустил из детских губ мощную струю дыма и, описывая сигарой в воздухе круги, быстрым, взволнованным шепотом высказал давно выстраданное понимание дальнейшей жизни: – Сейчас не время рассуждать. Это раньше мы могли сидеть на лавочке и спорить о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Все изменилось. В истории каждого народа существуют периоды, когда думать бессмысленно. Нужно действовать. Посмотри вокруг. Каждый сходит с ума по-своему. Но все устремились в погоню за богатством. Размышлять некогда! Начнешь задумываться, и тебя обойдут со всех сторон. О нравственности подумаем тогда, когда свой кусок пирога положим перед собой. Не раньше.

– Да я не об этом, – скривился Курганов. Его скуластое, с ярко выраженным татарским наследием лицо определялось мощным квадратным подбородком, обладавшим чрезвычайной подвижностью. – Про все ясно. Только куда мне спешить, когда простатит замучил. Понимаешь, нету здоровья. Мне бы залечь куда-нибудь на месяц – и выть от боли.

Веня отхлебнул коньяк. Он прекрасно понимал настроение друга, потому что сам готов был впасть в подобный транс. Но усилием воли сдерживал себя.

– Не дергайся. Вылечим. Лучшие врачи займутся нашим здоровьем. Соберемся с силами для одного мощного рывка и займем положенное нам по праву место, а потом подлечимся.

Курганов ничего не ответил. Мрачно посмотрел по сторонам. И, дернув подбородком, признался:

– Одно примиряет с жизнью – мы вот сидим, пьем кофе, а Виктор за эти годы давно сгнил в могильной яме.

– Иногда я думаю, что ему повезло больше, чем нам, – серьезно ответил Веня, налил в фужер коньяк, вздохнул и перед тем, как выпить, строго произнес:

– В какое бы дерьмо ни закопали тело Витьки, душа его – на небе, не в последнем ряду от Бога…

Выпил залпом и перевернул фужер, ставя его на стол. После этого обоих одолели воспоминания, которыми они, не желая казаться сентиментальными, делиться не стали. Просто промолчали больше часа, не обращая ни на кого внимания.

– Мужики, вы чего-то здесь задержались? – грубым голосом прогремел возникший из-за их спин бармен.

Веня обратил на него дымчатые стекла очков и спросил Курганова:

– Ты понял? Так с нами собираются обращаться? От этого здоровье ухудшается резче, чем от СИЗО. Пошли отсюда. Мне назначена встреча.

Под напряженными взглядами завсегдатаев они направились к выходу.

Цунами расхаживал в длинном атласном халате среди огромных пальм, растущих из облицованных бронзой кадушек. Этот зимний сад, отделявший бассейн от прочих апартаментов, был его гордостью. Появившись в Москве всего три года назад, Цунами успел застолбить свое место. Купил несколько коммуналок в бельэтаже дома, выходящего окнами на Яузу. Разломав все стены, заменив их арочными перегородками, вырыл бассейн, обзавелся самыми большими пальмами, которые можно было отыскать в столице, и расставил по комнатам двенадцать диванов. По его мнению, так и должен был жить «крестный отец» – с размахом и простором. «Главное, чтобы стенок было поменьше. Ненавижу замкнутые пространства!» – заявил он строителям и теперь, после окончания строительства, наслаждался бело-зелеными просторами своего нового жилища.

На одном из бежевых велюровых диванов сидел белобрысый щуплый парень лет тридцати или немногим больше. У него было тонкое бледное лицо и почти без ресниц маленькие серые глаза, в которых колыхалась злоба. Он не следил за передвижениями Цунами, а старательно рассматривал лепные украшения на потолке.

– Если не хочешь меня слушать, значит, ты – или залетный фраер, или беспредельщик! – уравновешенным голосом, без каких-либо признаков раздражения в который раз повторял ему Цунами. Он знал, что на гостя кричать бесполезно и, пожалуй, опасно. На одном из диванов, затерявшихся среди арок и пальм, сидел еще один человек, держа на коленях футляр из-под скрипки с лежащим в нем автоматом Калашникова.

Кишлак никогда не ходил без своего телохранителя – Скрипача. И даже Цунами вынужден был принимать их двоих, хотя все остальные посетители должны были оставлять телохранителей в машинах.

– А мне по барабану, – насмешливо огрызнулся Кишлак. – Если возникла потребность стрелять, то все равно, где это делать.

– Но казино находится на территории Унгури, и ты это знал!

– Плевать мне на ваши разделы! – вдруг истерично взвился Кишлак. Он вскочил и двумя руками принялся нервно приглаживать свои белобрысые волосы. – Я буду ходить туда, куда пожелаю. Я не как вы, по подворотням не шастал, ножичками народ не пугал, срок не тянул. Все эти годочки в Афгане из миномета поливал. Любой кишлак дрожал при моем появлении. Горы трупов – вот что означает моя прогулка. И здесь будет то же самое. Не дай Бог, хоть одна сука раскроет пасть! Мы такую разборку устроим, что кишки на фонарях развешаны будут.

Цунами сам обладал бешеным темпераментом, поэтому с особым трудом сдерживал себя, встречаясь с Кишлаком. Если бы не многолетняя выучка зоны, закалившая волю, он бы вряд ли сумел поладить с этим «отмороженным». В одну ночь Кишлак мог поднять до полутысячи своих головорезов. Почти никто из них в Афгане не воевал, но, завороженные беспредельной отвагой, граничащей с безумием, все до одного готовы были, не задумываясь, отдать жизнь за своего вожака. Команда была вымуштрована зверски. Кишлак не раз предостерегал желающих свести с ним счеты о том, что его бойцы будут мстить до последнего. И в это верили. Но в то же время зрело недовольство выходками Кишлака, который постоянно устраивал беспредел. Кровь лилась рекой, и не где-нибудь, а в самых людных местах, приносящих огромные доходы. На сходке авторитетов, воров в законе и «крестных отцов» возмущение достигло предела, и тогда Цунами вызвался образумить Кишлака. Не веря в успех переговоров, с предложением все же неохотно согласились, учитывая поддержку Унгури, больше всех пострадавшего от пальбы в казино. Теперь скрепя сердце приходилось выполнять поручение.

– Только мутишь воду, – стараясь не вступать в спор, продолжал Цунами. – Старики устали, хотят покоя, они уже свое проглотили, но от дел никто отходить не собирается. Нам пока следует учитывать их настроения. Я веду тонкую игру по выдавливанию из основных сфер. А ты вместо помощи сеешь панику.

– Да. Я за тебя пристрелю любого козла! – возбудился Кишлак, и глаза его из серых стали белесыми. – Скрипач! Скажи, кого у нас уважают?

Скрипач поднялся с дивана и из глубины комнат крикнул:

– Тебя боготворят, а его уважают.

– Понял?! – успокоился Кишлак и быстро закурил травку.

Цунами ценил поддержку бойцов Кишлака и не раз пользовался ею, поэтому благодарно кивнул головой и, широко улыбаясь, решил, что дальше не стоит перегибать палку.

• Сменить тему разговора помогла Галина, появившаяся из-за пальм в коротеньком шелковом черном халатике, отороченном серебристым мехом.

– Снизу сообщили, что к тебе незнакомые посетители. Какой-то Аксель и с ним еще один джентльмен.

– Пусть пропустят. Веди их сюда.

Кишлак впился глазами в ноги Галины с мощными развитыми икрами бывшей балерины. Она развернулась на носках и, постукивая каблуками, удалилась, не удостоив его вниманием. Кишлак по-звериному перевел дыхание.

– Хороша… Увольнять не собираешься?

– Ты же недавно спрашивал, – мягко напомнил Цунами.

– И завтра спрошу! Пока твоя – не трону. А бросишь, зубами в нее вцеплюсь.

Галину Цунами встретил несколько лет назад во время очередного наезда в Москву с Дальнего Востока, где тогда обитал. Когда-то она танцевала на эстраде классику с одним педерастом. Потом в Германии в нее влюбился немец и женился. Пятнадцать лет маялась в его роскошном доме от безделья и наконец рванула назад, в Москву. Познакомились они в баре гостиницы «Космос». Цунами не скрывал, кто он такой, и этим сразил Галину наповал. Она стала его секретарем, любовницей и другом.

Веня и Курганов остановились возле бассейна, не зная, куда идти дальше. Мелькнув впереди впечатляющими икрами, Галина затерялась среди пальм. Курганов недоверчиво поглядывал по сторонам. Он не возражал против визита, но заранее решил для себя не принимать никаких предложений, попахивающих криминалом. Веня волен был выбирать свой путь. Помочь ему – святое дело, но лишь в рамках закона.

Сам Вениамин Аксельрод еще в зоне понял, что общество, один раз предавшее его, будет предавать и впредь. Поэтому выбора не было. Видит Бог, не он выбрал этот путь. Ему его указали. С Цунами судьба свела в колонии особого режима ВД-31/06 под Новокузнецком, куда Веня был направлен после неудачного побега. Цунами жил там в особых условиях. В его распоряжение была отдана старая котельня, которую зеки из «мужиков» переоборудовали в теплую спальню с баней, парилкой и бассейном. Там в разгульных застольях и тянул лямку, являясь самым крупным «авторитетом» в зоне. О появлении Вени Цунами доложили мгновенно.

– Значит, ты решился вставить коммунякам? – поинтересовался Цунами, вальяжно развалясь в кожаном кресле, позаимствованном из кабинета начальника колонии.

– Было такое, – неохотно ответил Веня.

– Что ж, Аксель… поступок дурацкий, но достойный уважения.

После этих слов Веня стал приближенным Цунами, что означало резкое изменение его статуса в зоне. И вот теперь им предстояло встретиться на свободе. Обо всем этом он не успел рассказать Курганову, поэтому стоял молча, уклоняясь от его вопросительных взглядов.

Цунами возник неожиданно. Без всяких приветствий махнул рукой, приглашая подойти к нему. И, обращаясь к Кишлаку, объяснил:

– Мой кореш по зоне. Два срока отмотал.

– Не люблю я новых, – бросил тот, даже не взглянув на гостей.

Веня подтолкнул вперед Курганова. Цунами его проигнорировал и, протянув руку, объяснил:

– Тебя, Аксель, рад видеть. А с этим будем знакомиться. Кишлак подобно кузнечику вскочил на ноги, метнулся к Курганову и, растянув губы, чтобы были видны все его мелкие острые зубы, процедил:

– За что, земеля, срок тянул?

– За Афган, – спокойно ответил Александр.

В глазах Кишлака сверкнуло злорадство. Он отступил назад и с презрением заявил:

– Я там кровь проливал, а ты увильнул в тюрягу?!

– Мы были студентами и выступили против войны в Афганистане.

– И чего, за это посадили? – пригнувшись, допытывался Кишлак.

– Дали всем по семь лет.

– Это вместо того, чтобы спокойненько отсиживать жопу в институте, ты кайлом махал?

Интонации Кишлака стали менее агрессивными. Видя, что Курганов отвечать не собирается, он мотнул своей белобрысой головой и неожиданно заключил:

– Правильно сделал! Дерьмовая война была. Жалко, что эти брежневы поумирали. Я бы с удовольствием разрядил в них свой АКМ. – И тут же обратился к Цунами: – Но брать новых все равно не рекомендую. Пусть лучше в бизнес прут. А мы их потом пощипаем.

Эта фраза более всего пришлась по душе Курганову, и у него затеплилась мысль, что, возможно, им действительно помогут раскрутиться.

Цунами ничего не ответил. Он наблюдал за реакцией Вениамина и совсем не слушал Кишлака, пока тот не объявил:

– Передай Унгури мои извинения. Остальные пусть расслабятся. Я уезжаю на Багамы отдыхать. Вот уж пожируют тут без меня. – Он собрался уходить, но вдруг резко развернулся и вплотную подошел к Цунами. – Но не надо заблуждаться, Скрипач остается вместо меня, а нервы у него подорваны симфонией Глюка. Поэтому при каждом глюке начинает палить как ненормальный. Скрипач, я прав?!

Скрипач молча проследовал к выходу. Цунами обнял Кишлака, и оба как ни в чем не бывало расцеловались.

– Опасайтесь его, ребята, – предупредил Цунами, когда они остались втроем.

– Уже понял, – в тон ему ответил Веня.

– Галина! Дай нам чего-нибудь выпить, ребята с дороги! – крикнул Цунами и жестом предложил им располагаться на любом из диванов. Сам он предпочитал прогуливаться. Садился редко, вернее, присаживался на короткое время и снова начинал прохаживаться между огромных пальм.

Появилась Галина, катя перед собой целую стойку бара с табуретами и подсобными столиками. Привычно заняла место за стойкой и задорно спросила:

– Ну-ка, народ, заказывайте!

Она так обрадовалась уходу Кишлака, что готова была с удовольствием ухаживать за интеллигентными ребятами.

– Мне армянский и кусочек лимона, а Саше чай покрепче, – оживился Веня.

– И пожрать дай, – крикнул Цунами. После чего обратился к Вене: – Видишь, с какими людьми приходится общаться? Мозгов хватает только, чтобы нажать на гашетку. Сложностей с ними много. Так что вы появились в самый раз. Этот Саша – тот самый, о котором ты рассказывал?

– Да.

– Тогда порядок. Ну и с какими предложениями вы явились?

– Хотим заняться продажей компьютеров, – без подготовки выпалил Веня.

Цунами принял из рук Галины широкий стакан виски со льдом. Задумчиво поколыхал маслянистую жидкость. Поднял стакан над головой и коротко произнес:

– За вас!

Веня тоже выпил. Курганов отхлебнул крепкий чай и с благодарностью посмотрел на Галину. Она подмигнула в ответ, заранее изучив привычки бывших зеков.

– Торговать компьютерами… – медленно повторил Цунами. – Я-то уверен, что тебе надо мозгами торговать, а не железками. Но, пожалуйста, сам выбирай. Не знаю только, чем смогу помочь, в компьютерах я не разбираюсь.

Курганов взглянул на Веню, давая понять, что они пришли не по адресу и лучше этот разговор не продолжать. Но Веня решил довести до конца:

– Нам нужны деньги на раскрутку.

Цунами никак не отреагировал на эту просьбу. Он взял бутерброд с салями и принялся его тщательно пережевывать, запивая виски со льдом. Наступило неловкое молчание. Стало понятно, что Веня допустил бестактность, выложив напрямую про деньги. Курганов искоса наблюдал за Цунами. Этот человек обладал внешностью, которая как бы сама за себя говорила, что с просьбами к нему обращаться бессмысленно. Короткая, аккуратно подстриженная бородка серебристой лентой окаймляла загорелые впалые щеки, придавая вид научного работника. Крупный лоб был открыт. Волосы старательно зачесаны назад. Светлые брови давали простор ясному взгляду глаз. Только светились эти глаза странным голубовато-свинцовым светом, как лампы дневного света. Ответа в них искать было бесполезно. Жесткие губы Цунами, даже складываясь в улыбку, не становились менее напряженными.

Было ясно, что, кроме него, никто не посмеет нарушить молчание. Поэтому безо всякого упрека он объяснил:

– На эту затею никто денег не даст. Слишком банально и неинтересно. А я вообще никогда никому не даю ни копейки. Даже ей. – Он кивнул головой в сторону Галины, которая подтвердила его слова обворожительной улыбкой. – Но всегда готов приближенным ко мне людям подсказать, как следует делать деньги. Если вы готовы последовать моему совету, начнем разговор. Если же не уверены в этом, то еще немного выпьем и расстанемся до ваших лучших времен.

Стало ясно, что пришло время единственного решения. Курганов готов был встать и попрощаться. Он с надеждой смотрел на Веню. Тот отвел взгляд. Цунами понял возникшее смятение в душах гостей, встал и небрежно предложил:

– Вы подзакусите, а я пока пойду переоденусь. Галина, где моя белая шелковая рубашка? Хочу надеть новый однобортный костюм.

Галина выпорхнула из-за стойки бара, и они вместе исчезли в анфиладе арок.

Курганов, не желая более играть роль молчаливого истукана, сказал решительно:

– Пошли отсюда.

– Куда? В дворники? – язвительно спросил Веня.

– А ты хочешь обратно в тюрьму?

Веня стал вдруг серьезным. Его пухлые губы упитанного ангелочка упрямо сжались в красный бутон. Через дымчатые стекла пробился надменный взгляд подслеповатых глаз.

– Только богатая, шикарная жизнь сможет заглушить во мне боль всех четырнадцати лет заключения. Обычная жизнь ни тебе, ни мне не принесет успокоения. Мы свою порцию дерьма съели. Хватит! Либо все, либо ничего. А поскольку ничего у нас уже было, значит, впереди – все! Уходи один. Но учти, второй раз Цунами руку не протянет.

Минут через двадцать, когда Цунами появился перед ними, одетый в элегантный темно-серый костюм и черные кожаные туфли, Курганов сидел, мрачно потупив взор и не находя в себе сил встать и уйти.

– Отлично, – произнес Цунами. Выпил еще виски и, не задавая никаких вопросов, принялся ни с того ни с сего рассказывать о своей жизни: – Первый раз я подзалетел в начале семидесятых. Это было в Ростове-на-Дону. Жил я тогда в Газетном переулке, неподалеку от Театра оперетты, и влюблен был в артистку, которую звали Адель. Для романа понадобились деньги. И какие! Артистку же не пригласишь в пирожковую! Тогда-то и смилостивился надо мной один невзрачный мужичок – собиратель всякой ветхой дряни, как мне тогда казалось. Однажды вечером, когда Адель, смеясь на весь переулок, ушла в компании поклонников в ресторан «Ростов» при гостинице «Дон», этот самый мужичок обнял меня за плечи и сказал простые слова:

– Не желай любви из милости, будь гордым, а гордый человек не бывает нищим…

Я согласился с ним, и он повел меня к себе домой. Тогда впервые я увидел настоящий антиквариат. Глаза разгорелись. Еле совладал с руками, чтобы не заграбастать какую-нибудь диковинную штучку. Там же и получил задание. В ростовском музее краеведения, в витрине, без всякой сигнализации хранились уникальные сокровища – семь фаларов сарматского вождя. Вы-то до сих пор не слыхивали о них…

Веня и Курганов в подтверждение кивнули головами.

– Это – серебряные диски, обтянутые золотыми пластинами. На них изображены всякие животные, но не натурально, а так – черточками. В центре двух больших фаларов выгравированы головы барса, инкрустированные бирюзой. Ну, там глаза, уши, особенно красивы – раскрытые пасти. Во втором веке до нашей эры эти самые фалары украшали сбрую коня.

Больше он мне ничего не сказал. Чтил, падла, Уголовный кодекс. До остального я допер сам. Сходил несколько раз в музей. Прикинул, что к чему. Сплел веревочную лестницу и ночью спустился по ней с крыши шестиэтажного дома на крышу прилегающего к нему музея. Через чердак пробрался внутрь, выдавил стекло в витрине и забрал эти самые фалары. Назад поднялся по веревочной лестнице и чуть не грохнулся. Ощущение на всю жизнь осталось. До сих пор иногда снится, что лечу с этой лестницы вниз.

Цунами налил себе еще виски, бросил кусочек льда и пальцем показал Вениамину, чтобы тот пил коньяк. На Курганова специально не обращал никакого внимания. У того на лице слишком явно отразились все душевные переживания.

– Буду краток. Фалары отдал коллекционеру, а он мне вместо них – два слитка золота и предупредил, чтобы, если вдруг менты на хвост сядут да начнут колоть, разыграл «дурочку», будто я содрал с фаларов золото и переплавил его. – Цунами вдруг громко расхохотался, очевидно, вспоминая, каким дураком он тогда был. Выпил виски и продолжил: – Менты меня взяли через три дня. Сейчас-то я понимаю, что по наводке того самого коллекционера. А тогда, сидя в КПЗ, голову ломал, поражаясь, как они на меня вышли. Ну, остальное вам ясно… Так вот, коллекционера этого я не замочил, не сдал, а с первого же дня, как очутился на свободе, стал незримо опекать. Он, бедняга, и не знает, сколько туч над его головой я разогнал. За двадцать лет раз пять на него собирались наезжать. Зато теперь богаче коллекционера в России нету. Пришла пора изымать ценности. Живет он в Москве, так что далеко ходить не придется. Для начала мне нужны фалары. Как воспоминание о юности. Ну и еще кое-какие мелочи. Все сразу взять не удастся. Да и не имеет смысла. Нужно постепенно. Пусть знает, что в любой момент могут прийти и без шума взять. Постоянный страх – самая простая и эффективная пытка. Он ее заслужил… – Цунами посмотрел на Вениамина и, больше ни слова не говоря, протянул ему руку. – Рад был видеть тебя. Время покажет, насколько мы с тобой поняли друг друга, – после чего повернулся и скрылся между пальмами за перегородками и арками.

В бесконечном потоке машин, извергающих густые выхлопные газы, отчего все вокруг казалось ирреальным, по Садовому кольцу в сторону Каланчевки мчался синий «мерседес-190». Рядом с водителем, выполнявшим заодно роли телохранителя, лакея, массажиста и доверенного лица и носящего звучное имя – Али, восседала Инесса – жена заместителя начальника ФСБ по Москве и Московской области. Эта дама пользовалась в столице широкой известностью. Многие искали ее расположения, мечтали с ней познакомиться, набивались в дружбу. Но она была предельно избирательна. Среди ее многочисленных подруг и поклонников не было ни одного человека без положения, связей или, на худой конец, без солидного капитала в западных банках. Вела она рассеянную, светско-богемную жизнь, возможную лишь в России, и бесконечно скучала, особенно в компании своего мужа – генерал-лейтенанта Манукалова. Ему недавно исполнилось сорок три года, и Александр Сергеевич считался одним из самых карьерных офицеров ельцинского правления. Многие предрекали ему кресло председателя. Не случайно он находился в самых тесных дружеских отношениях со всеми фаворитами президента.

Инесса Геннадиевна торопилась в салон красоты, открытый ею для дам самого «высшего общества». Сегодня ожидался наплыв клиенток, так как просочилась информация, что бывший полковник КГБ, а ныне руководитель в аппарате президента Геннадий Владимирович Столетов решил бросить жену Василису Георгиевну, с которой прожил тридцать лет. В скандале замешана какая-то молодая журналистка…

Инесса сгорала от нетерпения разобраться в ситуации, а заодно наглядно продемонстрировать своим товаркам всю бесправность их нынешнего положения. Она давно пыталась сколотить дамский коллектив, способный постоять за себя, но дальше бесконечных разговоров дело не шло. И вот – наглядный пример, что называется, для самых тупых.

«Мерседес» проскочил мост над Самотекой, и со стороны кинотеатра «Форум» внимание Инессы привлекла витрина новенького, сверкающего тонированными стеклами и металлической отделкой магазина, возле которого сновали рабочие, заканчивающие внутренний ремонт помещения.

– Это что за пердимонокль! – закричала она. – Кто позволил?! Али, лениво повернув голову, взглянул на оставшийся сзади магазин.

– Ничего особенного. Двое ребят недавно «откинулись» и решили открыть компьютерный центр. Судя по всему, встали на крутые бабки – иных сюда не пустят.

– Плевать мне на твоих ребят! – не унималась Инесса. – Я обещала это место дочке Майки Зарубиной под цветочный магазин…

– Что ж теперь делать? – миролюбиво возразил Али. Ему была известна страсть хозяйки влезать куда надо и не надо.

– Что делать? И он еще спрашивает? – Инесса повернула к нему искаженное злостью круглое лицо с ярко накрашенными глазами. – Гнать оттуда! И немедленно! Чтобы завтра же их духа там не было. Ты понял?

– Понял…

– Нет, ты понял? – Ее капризные маленькие губки были похожи на кратер вулкана с запекшейся по краям лавой. – Прикажешь людей на улицу выгонять? – Али понимал, что подобные действия чреваты в дальнейшем неминуемыми разборками.

– Прикажу. Завтра же! Нет, сегодня. Чтобы никому не повадно было! До трех вокзалов никто не смеет без моего ведома вселяться. Достаточно, что нас вышибли с Таганки. Ишь, подонки, втихаря решили. Держат меня за полную дуру! Сегодня же пошли туда людей. Завтра перед Шереметьевом специально провезешь меня здесь… проверю. Ты понял?

– Чего уж не понять, – буркнул Али.

– Нет, ты посмотри на него! Он еще и не доволен? Может, это твои люди? А?

Али, зная вздорный характер Инессы, понимал, что убеждать ее бессмысленно. Уж коль она себе втемяшила что-то в голову, то не успокоится. Но и самому лезть в это дело не хотелось.

– Чего ты завелась? Мои все дальше Киевского нос не суют. Хочешь громить магазин, попроси хозяина вызвать ОМОН, лучше, когда власть этим занимается, – предложил Али, заведомо зная, что тот в просьбе не откажет.

Инесса вцепилась ему в плечо цепкими пальчиками с длинными ногтями. Она готова была растерзать телохранителя. И только кожаная куртка спасла его от экзекуции.

– Ах ты подлец! Морда твоя азиатская! А ну, вылезай отсюда! Сам пойдешь их вышвыривать!

Машина, сделав несколько зигзагов и распугав ехавшие рядом «жигуленки», затормозила у бровки. Али, ни слова не говоря, вылез, сплюнул на асфальт и, нагнувшись, предупредил Инессу:

– Я это сделаю. Но, похоже, ты вляпаешься по самые уши, и даже я не спасу тебя!

Валяй, валяй, – даже не глядя в его сторону, крикнула Инесса, перелезая на водительское место.

Машина резко рванулась вперед, заглохла, дернулась несколько раз и только после этого плавно набрала скорость. Али снова сплюнул и, посмотрев ей вслед, беззлобно заключил:

– Дура баба!

Веня и Курганов тупо шли по набережной Яузы мимо мальчишек с полными ведрами воды в ожидании богатых клиентов иномарок, мимо задумчивых рыбаков, уставившихся в отсвечивающую мазутными пятнами непроницаемую реку, мимо собранного в кучи мусора и разлагающихся трупов сбитых машинами собак. Весна в этом году выдалась внезапная и жаркая. Снег стаял еще в марте, и Москва превратилась в помойку, обнажив накопленные за зиму отбросы многомиллионного города. Казалось, что только-только закончилась изнурительная бесконечная война и на развороченные улицы еще не вступили санитары. Курганов внезапно остановился.

– Не могу. Гнусно здесь. Лучше уеду!

– Куда?

– Все равно.

– Когда все равно, лучше никуда не ехать, – резонно заметил Веня.

Курганов остановился возле горбатого моста через Яузу и, пользуясь тем, что вблизи не было ни одной живой души, торопливо принялся объяснять:

– Когда после побега нас развели по разным зонам, я попал под Чупу. Поначалу было совсем хреново, но потом прибился к двум поморам. Они сидели за убийство рыбинспектора. Оба были отъявленные браконьеры, и слава о них шла по всему Белому морю. Два простых мужика, ничего не знающих, кроме своих заколов, тоней и морских отливов. У них-то я и набрался мудрости. Простой, житейской. Они и в убийстве не раскаивались. Объясняли просто. Рыбинспекторы обычно забирали рыбу, иногда штраф выписывали. А этот взял и порезал сетки. А как помору содержать семью, если он остался без сетки? Вот за это мужика и пристрелили. Все просто. Закон природы. Их и осуждать за это нельзя…

– Мне-то это все к чему? – устало спросил Веня, которого начинало раздражать пресловутое российское самокопание.

– Я про себя… – нервно ответил Курганов. Он должен был выговориться, и перебивать его не имело смысла. – Кум доверял им полностью, отпускал в морс. Они ловили ему семгу. Под собственное честное слово стали брать и меня. Однажды я спросил у Парома, что он будет делать, когда вернется домой. «Рыбу ловить», – ответил он просто. Понимаешь? Тюрьма, зона, конвой – лишь затмение жизни. А сама жизнь заключается в наших самых простых действиях.

– Согласен! Они будут рыбу ловить, а ты-то что делать? – не выдержал Веня.

– Если бы знать! Порой так хочется напиться, но если запью, то уж навсегда.

– Может, лучше пей. Мне твоя помощь не нужна. Я и сам этого фраера разделаю под орех. Деньги, в разумных дозах, тебе по дружбе гарантирую, так что забей на все и гуди, пока душа принимает.

– А потом? – с каким-то детским испугом спросил Курганов.

– Помнишь: «Постель была расстелена, и ты была растерянна, и повторяла шепотом: „А что потом, а что потом?“

Курганов слабо улыбнулся и вдруг в тон Вене продолжил:

– Мы ведь переиначивали: «И повторяла шепотом: „Любимый, жопа там!“

– Вот в этой-то жопе ты и окажешься.

Взгляд Курганова просветлел. На него дохнуло дыханием той беззаботной молодости, в которой они с Венькой никогда не расставались и готовы были бросаться с головой в любую авантюру.

– А ты действительно согласен оплачивать мое пьянство? – с удивлением произнес он.

Веня рассмеялся. Он почувствовал, что Курганов не способен противостоять юмору. Есть такие люди с мрачным взглядом на жизнь, с которыми бесполезно спорить. Но, лишенные чувства юмора, теряются от удачной шутки и становятся совершенно беспомощными. К этой категории относился и его друг. Да и всегда был таким, просто Веня забыл о его занудстве.

– Поить тебя не сложнее, чем лошадь. Так что можешь рассчитывать.

Курганов облокотился о чугунные перила и пристально стал вглядываться в тяжелую, почти недвижимую воду.

– А ты не едешь к папе-профессору на полное довольствие? В Америке тебя примут как борца с коммунизмом.

– Там сейчас таких борцов невпроворот. Нет. Я стану тем, кем меня заставили стать. Страна хотела получить преступника, а получит высококлассного специалиста! Я приеду в Америку просто богатым человеком. Думаю, уважения будет больше, чем к борцам, сидящим на восьмой программе.

К господину Качуевскому они направились вместе. Перед этим Веня через оставшихся пока в Москве друзей своего отца выяснил, как найти известного коллекционера, а заодно узнал многое из его биографии. Начинал Качуевский с торговли ладаном. Пользуясь удостоверением ветерана войны, гонял автотуристом в Польшу и закупал там по дешевке ладан – рублей по двадцать за килограмм, а потом вез через границу под видом лечебной смолы для несуществующих солдатских ран. Попы за заграничный ладан отваливали по восемьдесят рубчиков. Качуевский оказывался в большом наваре. Ну а потом в ход пошла церковная утварь и чуть позже – антиквариат.

Качуевский любил вращаться в профессорской среде. Поэтому фамилия уехавшего в Штаты светилы науки, связанной с биохимическим синтезом, Аксельрода была у него на слуху.

Коллекционер с удовольствием согласился встретиться с сыном профессора.

Веня оговорил присутствие друга. Задача Курганову выпала непростая. Он должен был разыграть из себя громилу, способного раскаленным утюгом проутюжить изнеженный живот коллекционера.

Качуевский жил в высотном доме на Котельнической набережной, почти все подъезды которого были заняты гостиницей и офисами. В огромных парадных холлах гулко звучали шаги. В квартирном отсеке ощущалось запустение. Штукатурка и лепнина с потолков обваливались. Мраморные полы давно никто не мыл. В таких интерьерах запросто можно было снимать гангстерский фильм. Никаких консьержек не было. Одинокие лифты, казалось, увозили людей куда-то на другие планеты. Послонявшись по подъездам, Аксельрод и Курганов наконец попали в нужный. Поднялись на двенадцатый этаж и остановились возле двери-сейфа.

Качуевский был предупрежден звонком по телефону, поэтому открыл сразу. В дверях возник сухонький лысенький человек, слишком маленький для такого помпезного дома.

– Господин Аксельрод? – спросил он заискивающим тоном, словно увидел оперативника МУРа.

– Да. И господин Курганов, – с достоинством представил товарища Вениамин.

Качуевский впустил их в полутемный коридор и быстро захлопнул дверь, долго возясь с замками и задвижками. Потом засеменил в комнату.

Веня и Курганов двинулись за ним и чуть не ахнули, когда их взору открылись богатства, развешанные по стенам залы. Качуевский предложил гостям сесть за стол черного дерева, инкрустированный перламутром, а сам облокотился на буль такого же цвета и с все той же заискивающей улыбкой поинтересовался:

– Как ваш папа чувствует себя в Америке?

– Такой ученый, как мой отец, везде чувствует себя хорошо, если только ему дают возможность заниматься наукой.

– Да, да… я понимаю, – согласился Качуевский и, решив, что церемония знакомства состоялась, резко спросил: – Какие дороги вас привели ко мне? Я ведь предупредил, что больше ничего не покупаю и не меняю.

Веня не спеша осмотрелся, солидно, не спрашивая позволения хозяина, закурил сигару и поперхнулся дымом, заметив окаменело-звериное выражение лица Курганова. Откашлявшись, он сообщил:

– Сейчас в Америку собирается на ПМЖ один очень уважаемый человек. У него есть «окно» на таможне, поэтому он хочет приобрести кое-какие ценности. Мне подсказали, что все лучшее в Москве сосредоточено у вас.

– Ошибаетесь, все лучшее – в Третьяковке, – поправил его Качуевский. И, стараясь не глядеть на Курганова, предложил:

– Не будем тратить время на комплименты. У меня действительно есть, что продать. Но это все стоит – ой-ей-ей. К примеру… – Он мастерским движением руки вытащил из буля небольшую иконку. – Византия, одиннадцатый век. Купил у одной старушки, не поверите, за двадцать пять рублей. Только тогда на ней был изображен не Иисус, а Варвара-великомученица… – Качуевский окинул молодых людей взглядом знатока, уверенного в своем превосходстве перед неофитами. – И представьте – отмыл. Пришлось снимать четыре слоя. Под великомученицей оказался Николай-угодник, а под ним – архангел Гавриил. Сейчас эта штучка на сто тысяч зеленых потянет.

– Мой клиент не торгуется. Его цены не интересуют, – очень важно заметил Вениамин.

Качуевский опять растянул губы в подобострастной улыбочке и возразил:

– Так не бывает. Поверьте мне, молодой человек. Ваш клиент либо блефует, либо опасно заблуждается. Для продолжения разговора я хотел бы знать – кто он?

Курганов, не вникая в разговор, скользил взглядом по иконам, развешанным на стене. Воспользовавшись паузой, показал пальцем и спросил:

– А на этой доске кто?

Качуевский вздрогнул. Слишком страшно было признаваться этому мордовороту, что перед ним висят подлинники Рублева, Феофана Грека, Дионисия, преподобного Алимпия и Симона Ушакова.

– Это все – рабы божие, – пробормотал он и, желая поскорее закончить торг, наклонился к Вене и прошептал: – Есть панагия и платиновый крест с бриллиантами. Недавно у вдовы великочтимого старца приобрел. Вещь бесценная. Отдам тысяч за семьсот, только чтобы не держать дома.

Вениамин встал и, прохаживаясь возле горки, забитой фарфоровыми статуэтками XVIII века, как бы невзначай спросил о фаларах.

Сморщенное гололобое лицо Качуевского вытянулось. Он торопливо перебил:

– Вас кто-то разыграл. Да, лет тридцать назад было сообщение, будто археологи нашли нечто подобное, но потом эти фалары исчезли. Кажется, преступник их успел переплавить.

– Да. Эту версию вы ему сами подсказали… – Веня резко развернулся к Качуевскому и пустил ему прямо в лицо струю дыма.

Качуевский не закашлялся. Скорее как-то сморщился, скукожился и стал похож на плохо сохранившуюся мумию.

– Я вас не понимаю… – промямлил он и с ужасом посмотрел на Курганова, который, услышав эти слова, многозначительно повел своим мощным подбородком и оскалил гнилые редкие зубы.

Веня неторопливо, избегая жаргонных словечек, поведал коллекционеру всю историю исчезновения фаларов и закончил рассказ вполне эффектным оборотом:

– Вам, любезный Николай Афанасьевич, казалось, что вы – владелец всех этих сокровищ? Ничуть не бывало. Все эти годы вы были всего-навсего сторожем, каптерщиком…

– Я вам не верю! – взвизгнул Качуевский. – Убирайтесь прочь!

– Пожалуйста, – согласился Веня. Подошел к нему и добавил: – Уйду я один. А он останется. Я ведь приглашен как эксперт, а разбираться с вами будет Курган.

– Ошибаешься! – жадность в Качуевском пересилила страх. – Ни один из вас просто так из квартиры не выйдет. Думаете, старик совсем лох? Как бы не так! Квартира – на сигнализации. Если в течение часа я не подтверждаю своего присутствия, сюда выезжает наряд милиции. А мы сидим ровно пятьдесят минут. Так что милости прошу – вон из моего дома! Иначе придется проследовать в милицию.

– Ты кого, козел парашный, вздумал пугать милицией? – взорвался Курганов. – Меня прислал сюда самый крупный «авторитет» в Москве – Цунами!

Качуевский от испуга лишился сил и буквально повалился на плетеный стул.

– Цунами… – прошептал он. – Неужели это тот самый мальчишка, который украл сарматские фалары?

Веня был очень недоволен, что Курганов смял всю игру, испугавшись милиции, но теперь приходилось действовать в открытую.

– Слушай, старик. Благодаря тебе Цунами тянул первый срок. Теперь он – хозяин, а ты – раб. Много лет он позволял тебе накапливать сокровища. Пришла пора расплачиваться. Каждый месяц твоей вонючей жизни ты будешь покупать, передавая вот ему, – он кивнул в сторону Курганова, – одну ценную вещицу. Но не продешеви. Я ведь понимаю толк во всех этих досках.

– Почему бы ему не забрать сразу все… – не сказал, а скорее выдохнул Качуевский, окончательно поняв, что его загнали в ловушку.

– Замочить тебя большого труда не составляет. – Решил успокоить его Веня. – Но за эти годы ты стал слишком крупной фигурой среди коллекционеров. Кому нужен этот шум? А потом, большинство вещей уже находятся в музейных каталогах. Начнутся поиски, почти все вещи засвечены. А так никто никакой бучи поднимать не станет. Я думаю, что если отдавать в месяц по вещи, то лет десять ты еще проскрипишь, старая калоша.

Качуевский с трудом встал, словно ученик перед учителем.

– Надеюсь, фалары потянут на семь месяцев?

– Они вообще не в счет. Это твой должок. Гони их сразу. Курганов вскочил и схватил Качуевского за шею.

– Ты все понял, падла?!

– Понял. Но сначала я должен отключить сигнализацию, – промямлил Качуевский. Потом посмотрел на Веню. – У вас такой благородный и знаменитый отец… – И, театрально вздохнув, вышел в полутемный коридор.

Устроившей несколько аварийных ситуаций Инессе все-таки удалось невредимой добраться до своего салона. Чтобы быть более точным, следует отметить, что салон этот оформлен был на одну из ее институтских подруг, ничем не примечательную «серую мышь», работавшую ранее ученым секретарем факультета в MГУ.

Салон располагался на Сретенке, в одном из двухэтажных особняков, полностью реконструированном и приспособленном для самых изысканных капризов его посетительниц. Назывался он замысловато: «Мадам Леже». В честь русской жены знаменитого французского художника, дача которой в Переделкине теперь принадлежала другому знаменитому художнику. Однако абсолютное большинство посетительниц были уверены, что «Мадам Леже» почти то же, что «Вдова Клико» или «Ив Роше».

Когда Инесса, стремительно миновав двух охранников, поднялась по лестнице на второй этаж, в холле уже переговаривались вполголоса несколько дам. Среди них пышными формами выделялась Алла Константиновна, самая знатная посетительница. Жена вице-премьера правительства – Олега Даниловича Суховея. Почти каждую фразу она начинала следующим пассажем: «Не при Олеге Даниловиче будет сказано…» Рядом на пуфике сидела молодая девица и ловила каждое ее слово. Ирина была всего лишь дочерью председателя Бюджетной комиссии парламента. Чуть подальше, словно баба на чайнике, восседала в нескольких кофтах и широких белых штанах, заправленных в сапожки, вдова известного кинорежиссера, умершего недавно на съемках многосерийного фильма в Голландии. Там у него остались большие деньги, которые пока никак не удается оформить на вдову. К ней-то первой и обратилась Инесса:

– Майя, дорогая! Представляешь, какой ужас! Магазин, обещанный твоей дочери, заняли какие-то мерзавцы. Но завтра их уже там не будет. Пусть Маринка быстро все оформляет.

Вдова глубоко вздохнула, давая понять, что ответственности за дочь не несет, и вяло, с издевкой ответила:

– Она уже третий день из койки не вылезает. В доме новый жених завелся.

– Мое дело предупредить, – на ходу бросила Инесса и, забыв о вдове, устремилась к Алле Константиновне. – Дорогая, как я рада.

Они расцеловались. Вернее, приложились щеками, чтобы не испачкаться в помаде. Инесса шепнула на ухо жене вице-премьера:

– Ты уже слышала? Несчастье-то какое! Из-за какой-то шлюхи…

Сидевшая на пуфике Ирина вытянулась как струна и превратилась в слух. Инесса заметила это и увлекла Аллу Константиновну в бар. Там сама налила два кофе и все еще шепотом продолжила:

– Просто невероятно, от каких же мудаков мы порой зависим. Бедная Василиса, ей ведь уже под шестьдесят.

– Пятьдесят четыре, – уточнила Алла Константиновна. В свои тридцать девять она не считала необходимым скрывать дамский возраст.

– Ну, все равно. Отдала ему молодость, красоту. А сколько сделала? Хрен бы Столетов стал полковником, если бы не ее романчик с Цвигуном…

– Да вроде ж не было между ними… – Алла Константиновна всегда пугалась звучащих всуе известных фамилий.

Инесса прикусила язычок и перешла к главному:

– Ой, Алла, смотри, что получается. Столько лет вместе, а в результате? По разводу она ничего не получит. Разве что квартиру. Раньше мужики парткома боялись. Ни о каких разводах и помыслить не могли. Тем самым жены имели социальные гарантии. А теперь?

Алла Константиновна раздраженно приподняла пухлые щеки, почти заслонившие маленькие, проницательные глазки, так как сама не раз задумывалась о несправедливости законодательства. Живешь-живешь с мужем, вкладываешь в него всю душу, помогаешь карабкаться наверх и боишься, что, достигнув вершин, он перескочит к другой. Пока Суховей вроде бы поводов не давал, но вокруг него давно снуют всякие секретарши, референтши и переводчицы. Не ровен час – случится, как у Столетовых.

– Придется самим о себе позаботиться, – продолжала Инесса, довольная реакцией Аллы Константиновны на ее слова. – Это ведь только кажется, что мы ничего не можем. Представь, какие у нас связи!

– Ой, нет! Я от этого далека. Еще когда в институте Олега выдвинули на завкафедрой, я зареклась лезть в его дела, – слукавила Алла Константиновна, поскольку вокруг только и говорили о том, что Суховей советуется с ней по всем вопросам.

Разговор пришлось прервать, поскольку в баре появилась неожиданная гостья – Тамара, жена Сергея Янчуковского, представлявшего в ранге посла Россию в международной организации.

– Какие люди! – приветливо распростерла объятия Инесса и тут же крикнула: – Ляля, угощай дам!

Пока женщины обменивались приветственными поцелуйчиками, та самая «серая мышь», возведенная Инессой в ранг хозяйки салона, встала за стойку бара. Вообще в салоне прислуги никакой не было. Все держалось на плечах Ляли. Инесса ужасно боялась утечки информации, поэтому в холл и бар никогда не допускался обслуживающий персонал. Массажистки, косметички, парикмахерши, маникюрши, визажистки, инструкторы по бодибилдингу и шейпингу находились на первом этаже особняка, с отдельным входом со двора.

Ляля знала вкусы своих дорогих посетительниц. На подносе подала три фужера с шампанским, незаметно подлив в фужер Инессы немного французского коньяка.

– Почему грустные глазки? – беря свой фужер, поинтересовалась Инесса, глядя на Тамару.

Та ответила не сразу. Шампанское лишь пригубила. Было ясно, что ее больше интересует общение с Аллой Константиновной. Но Инесса не собиралась отпускать бразды правления на своей территории.

– Давай выкладывай, пока народ не привалил.

Тамара постаралась придать своему маленькому, испещренному пороками личику невинное выражение и пожаловалась:

– По Европе упорный слух гуляет, что вот-вот Андрея отправят в отставку. Я в ужасе. У Сережи руки трясутся. Он же из его команды. Новый министр перетряхнет весь МИД. Никто не удержится. Это раньше трудоустраивали. Начнется время безработных послов. А жить на что? Зарплаты посла хватает только на оплату колледжа для дочери. Коммерцией ему по статусу заниматься нельзя. Предложений выгодных много, но мы от всего отказываемся… – Тамара пустила одну слезинку, аккуратно сбежавшую по щеке. – Неужели Андрея снимут? Алла Константиновна, он ведь такой потрясающий дипломат!

Некоторые вопросы внешней политики входили в компетенцию Суховея, поэтому, загадочно улыбнувшись, Алла Константиновна наставительно заметила:

– Служить надо не Андрею, милочка, а России и ее президенту. Не знаю, как у вас в Европе, а у нас никто никуда не собирается.

Тамара хищно улыбнулась. Ее слишком большой рот с крупными зубами абсолютно не сочетался с маленькими глазками, напряженно выглядывавшими из-под низкого лобика. Такое же несоответствие наблюдалось и во всей фигуре. Покатые плечи и полные руки принадлежали даме, любящей большое декольте и тяжелые бриллиантовые колье, а узкие бедра с оттопыренной попкой подходили скорее девчонке, любящей кататься на мотоциклах.

– Значит, тревога ложная?

– Все ходим под Богом, – заключила Инесса, – вон Василису Георгиевну Столетов бросил ради какой-то журналистки.

– Это который из аппарата президента?

– Он самый.

– И что ж? Никакой управы? – насторожилась Тамара. О своем после она точно знала, что в ее отсутствие он спит с секретаршей. Но как-то и в голову не приходило относиться к этому серьезно.

– Какая нынче управа? – вздохнула Алла Константиновна, подумав о чем-то своем, сокровенном.

К стойке подбежала совсем новая подружка Инессы – Галина, жена германского миллионера, так, во всяком случае, считалось среди российских предпринимателей. Ездила она на шестисотом «мерседесе» с шофером и одевалась только в самых роскошных магазинах Европы. Когда-то, давно, была балериной и поэтому до сих пор обладала уникальной фигурой. В зависимости от настроения умела выглядеть то совсем девчонкой, то старенькой девушкой. Мужчины же, не обладавшие наметанным женским глазом, принимали ее за женщину без возраста, благо одевалась она элегантно, но с вызовом.

– Галина, ты не забыла, что мы с тобой завтра летим на Лазурное побережье? – громко спросила Инесса.

– Покупаться в море? – завистливо оживилась Тамара.

– Возможно, – не стала уточнять Инесса, поскольку, кроме Тамары, все знали о ее страсти к рулетке.

Галина весело зааплодировала, произнесла свое любимое словечко: «Зупер!» – и бодро продолжила:

– А я принесла вам на пробу целый набор кремов потрясающей японской фирмы «Шашейда»! Самые роскошные дамы в Европе без ума от этой косметики. Зупер!

В холле раздались вздохи-охи. Это означало, что пришла Василиса Георгиевна. Инесса направилась к ней навстречу со словами искреннего сочувствия:

– Дорогая, мы уже все знаем. Какой ужас! Какой подонок!

Василиса Георгиевна, высокая, сухая женщина, любительница большого тенниса и морского загара, обвела всех грустным взором и тихо подтвердила:

– Да, мы с Геннадием Владимировичем расстались. Можете представить – с чем я осталась? Квартира, требующая ремонта, и четырехлетняя «шестерка».

– А дача?

– Там теперь живет другая хозяйка.

– Журналистка? – выпалила Тамара.

– Девочки… – голосом классной дамы пропела Алла Константиновна.

Появившаяся вслед за Василисой Георгиевной Майя Зарубина, трясясь от негодования и желая вступиться за поруганную женскую долю, начала без прелюдии:

– Что же это получается?! На кой хрен такая демократия? Таких женщин оставлять без средств к существованию? Настоящее варварство!

После ее слов все дамы заговорили в один голос. Обтянутые золотистым шелком стены бара содрогались от возмущенных возгласов и призывов к всевидящему Божьему оку.

Александр Курганов развил кипучую энергию и с утра до ночи пропадал в магазине, наблюдая за перестройкой помещения. Он, как настоящий прораб, вникал во все тонкости, высчитывал каждый освобождающийся квадратный метр площади, настаивая, чтобы салон был как можно просторнее. На длинном канцелярском, перемазанном краской столе валялась кипа каталогов с офисной мебелью и вариантами дизайна. От угрюмой апатии Курганова не осталось и следа. Он почувствовал вкус к жизни. Самое страшное осталось позади. Цунами выслушал их рассказ вполуха, лаская руками принесенные фалары, которые погрузили его в воспоминания молодости и на некоторое время размягчили закованное в обручи воли сердце. Веня и Курганов долго спорили – надо или не надо говорить Цунами о том, что коллекционеру было произнесено его имя. И пришли к выводу, что лучше ничего не утаивать. Эта информация заставила Цунами оторваться от созерцания фаларов. Он окатил приятелей мертвенным взглядом стеклянных зрачков. Тут впервые с ужасом они увидели этот ничего не выражающий взгляд, как будто сами заглянули в бесцветную стеклянную бездну. Его оказалось достаточно, чтобы оценить всю глупость содеянного.

Ни один человек не сталкивался с этим взглядом дважды. Он являлся приговором, не подлежащим обжалованию.

Но, должно быть, слишком давно Цунами мечтал о встрече с фаларами, поэтому, ничего не сказав, опустил глаза, отложил драгоценные диски и протянул Вениамину карточку с названием столичного банка.

– Езжайте туда, там получите ссуду на вашу затею. Помещение вам определено на Садовом кольце, сбоку от кинотеатра «Форум». Увидите заколоченное здание. Возле него сегодня в шесть вечера вас будет ждать человек со всеми документами. С завтрашнего дня можете начинать ремонт.

Веня и Курганов переглянулись, словно ожидая друг от друга подсказки, какими словами лучше благодарить Цунами. Но Цунами, не поднимая головы, сам пришел им на помощь.

– Нечего благодарить за работу. Идите. Мне вы больше не интересны.

Понурив головы, они вышли и только на улице позволили себе вздохнуть полной грудью.

– Кажется, пронесло… – выдохнул Веня.

– Проскочили, – буркнул Курганов, понимая, что был на волосок от гибели.

Сейчас, с головой погрузившись в ремонт, он несколько оправился от взгляда Цунами, постоянно убеждая себя, что больше им встречаться не придется. С криминалом было завязано навсегда, по крайней мере Курганов был в этом категорически уверен. Веня не возвращался к разговорам о коллекционере. Крутился по Москве в поисках фирм—поставщиков компьютеров. Вместе они встречались лишь поздно вечером, когда рабочие уже уходили. Пили чай с бутербродами и строили планы. В банке им выдали льготный долговременный кредит. Вениамин первым делом купил машину – подержанную «БМВ-318» белого цвета. Он уже успел прописаться в двухкомнатной квартире, оставленной ему родителями. Курганов жил на диванчике, прямо в магазине. С отцом больше не общался и домой возвращаться не собирался.

– Как тебе фасад? – поинтересовался он.

– Класс! – по достоинству оценил Веня. – И клево, что внутри уже чисто.

– Да, заставил их все тут разобрать. Ни на кого положиться нельзя, – принялся жаловаться Курганов. – Такие деньги платим, и все равно – нужен глаз да глаз. Ты бы подождал с компьютерами.

– Невозможно. Завтра завезу восемьдесят штук. В основном «Ноутбуки». Ими сейчас торговать выгоднее. В совке появился вкус к портативным компьютерам. Правда, меня уговорили взять несколько айбиэмовских. Дорогие, сволочи. Но мы их запарим в одну расчетную фирму. Так что скоро купишь себе, Курган, хату и займешься снова ремонтом. Мысли о собственной квартире были для Курганова слаще и соблазнительнее, чем мечты о самых прекрасных женщинах.

Веня выпил полстакана коньяку и закурил сигару.

– Смотри, нарвешься на ментов, – предупредил Курганов.

– Тот в ответ капризно собрал свои пухлые губы в бутон и надменно заявил:

– Жить следует с шиком. Остановит, дам сотенную и дальше. Я ведь даже права не купил. Чего зря деньги тратить?

Посидев еще немного и с наслаждением обсудив скорое открытие магазина, Веня уехал, предупредив, что машина с техникой прибудет в десять утра. Курганов долго еще слонялся по залитому светом помещению, представляя себе, как все будет здорово. Потом, не раздеваясь, завалился на кушетку, стоящую в подсобной комнате.

Утром пришла машина, и двое парней принялись за активную разгрузку. Они ставили компьютеры в коробках на стеллажи, не обращая внимания на рабочих, которые заканчивали покраску водоэмульсионкой подсобных помещений.

Из-за суеты, царящей в магазине, Курганов поначалу не сообразил, что происходит нечто невообразимое. Несколько молодых ребят в кожаных черных куртках залезли в кузов и принялись сбрасывать коробки с компьютерами прямо на тротуар. Первыми возмутились представители фирмы и тут же схлопотали по физиономии, да так, что попадали на асфальт рядом с коробками.

В бешенстве Курганов выскочил из магазина. Кто-то схватил его сзади и заломил за спину руки.

– Не нарывайся, – предупредил его второй. – Это вам за то, чтобы не лезли, куда не следует.

Ребята в куртках, полностью «разгрузив» машину, достали пневматические стальные дубинки и принялись громить технику, уже расставленную на стеллажах. У Курганова на глазах они превратили в груду металла всю партию товара. После этого принялись варварски уничтожать магазин.

Зазвенели зеркальные окна витрин. Внутри вспыхнул пожар, языки пламени мгновенно распространились по лужам разлитого парнями бензина.

Через несколько минут все было закончено. Курганова для острастки ударили разок по затылку. Он потерял сознание. Парни беспрепятственно сели в поджидавший джип «ниссан-патрол» и на глазах ошарашенных рабочих исчезли. А спустя минут сорок появились пожарные и милиция.

Александр Сергеевич Манукалов по природе своей был «жаворонком». Просыпался в пять часов утра и уже не мог заснуть. Эти ранние утренние часы использовал для спорта. В его домашнем кабинете, кроме письменного стола и книжных шкафов за ним, стояли различные тренажеры, а на полу – толстый, плетенный из веревок ковер.

Первым делом он, независимо от времени года, открывал настежь окна и начинал зарядку под тихий, но энергичный голос инструктора, записанный на магнитофон. Потом ложился спиной на тренажер и принимался качать мышцы. Для своего возраста он находился в прекрасной спортивной форме. О нем с уверенностью можно было сказать – мужчина в расцвете сил. Роста был среднего, немного не дотянул до метра восьмидесяти. С узкими крепкими бедрами, мощным торсом и широкой грудной клеткой. Облик несколько портила наметившаяся плешь, отчетливо проглядывавшая через поредевшие жесткие черные волосы. Поэтому Александру Сергеевичу приходилось несколько задирать голову, что многими расценивалось как проявление заносчивости. Но открытый, ясный взгляд всегда внимательных глаз скрашивал это впечатление. К тому же внешность Манукалова частенько вводила в заблуждение людей, уверявших себя, что где-то они его уже видели. Секрет был прост – Александр Сергеевич походил на многочисленные портреты целеустремленных комсомольцев, еще недавно глядевших на город с плакатов наглядной партийной агитации.

Карьера Манукалова началась после августовского путча; Он был одним из немногих офицеров КГБ, бросившихся на защиту Белого дома. Помогло то, что он находился на больничном. Первым его заметил приближенный к Ельцину полковник, и, неожиданно для себя, Манукалов оказался с автоматом в руках в самом главном кабинете. Отступать было поздно, и поэтому по-русски решил положиться на авось – куда кривая вывезет. Кривая вывезла наверх. Теперь Александр Сергеевич являлся одним из самых ярых приверженцев демократии и мучился единственным глобальным вопросом – что с ним будет, когда вся эта демократия рухнет.

С Инессой они жили двенадцать лет. Особых радостей семейная жизнь не приносила. Сказывалась нелюбовь к нему Инессы. Поэтому до сих пор, несмотря на его уговоры, она не родила. Александр Сергеевич, сухой и сдержанный в общении с людьми, не мог совладать со своими чувствами к жене. И продолжал любить ее, уже потеряв надежду на взаимность. У Инессы был тяжелый, вздорный характер. В последнее время еще и пристрастилась к рулетке. В Москве Манукалов запретил ей появляться в казино. Так она стала летать в Монте-Карло и Баден-Баден. Манукалову пришлось отступить после выдвинутого женой аргумента – если нельзя играть, тогда она заведет любовника. А этого Александр Сергеевич боялся больше всего на свете. Даже держал специального человека, который отслеживал зарубежные вояжи жены и детально докладывал ему о каждом ее шаге.

Поэтому, когда в начале седьмого в кабинет зашла Инесса и объявила о своем отлете на Лазурный берег, он не приподнялся с тренажера и продолжил монотонное упражнение с отягощением.

– Со мной летит Галина, я тебе рассказывала о ней. Жена немецкого миллионера, бывшая наша балерина. Кроме того, хочу прицениться к виллам в Сан-Тропе. Говорят, после того, как там поселилась Брижит Бардо, цены безумно подскочили.

– У тебя есть деньги на покупку? – без всяких эмоций поинтересовался Манукалов.

– Когда-то же мне повезет в рулетку, – успокоила его Инесса.

Он оценил шутку по достоинству, но никак не отреагировал. Увлечение рулеткой было не только ее страстью, но и тонко рассчитанной игрой. В любой момент на вопрос: «Откуда у тебя такие деньги?» – могла с дерзкой прямотой ответить: «Выиграла!» А то, что деньги у Инессы водились, и немалые, Манукалов знал отлично, так же как и о ее контактах с Галиной, муж которой был в Германии скромным служащим, а деньги она получала в России от известного в преступном мире «авторитета» по кличке Цунами. Но Александр Сергеевич не торопился делиться своими знаниями с улетающей во Францию женой.

Немного понаблюдав за его упражнениями и скривившись от запаха пота, Инесса отправилась на кухню готовить завтрак. Обычно Манукалов завтракал в одиночестве, так как жена просыпалась поздно. Но сегодня у нее, в связи с отъездом, было назначено раннее свидание. Она знала о хвостах, увивающихся за ней по приказу мужа, поэтому лучшее время для конфиденциальных встреч приходилось на утро, пока Манукалов мчался из Крылатского в центр Москвы.

Вот и сегодня на трибунах Гребного канала ее ждал Дима Субботин, странный тип, представлявшийся пресс-секретарем одной уважаемой организации. Знающие люди утверждали, что на самом деле его использовали мафиози в тех случаях, когда нужно было через газеты устроить утечку информации или запустить на кого-нибудь компромат. Инессу такие слухи не смущали. Сварив мужу овсяную кашу на воде и одно яйцо всмятку, она удалилась в свою спальню, сделав вид, будто собирается спать дальше.

Манукалов был искренне тронут заботой. В такие моменты ему казалось, что сердце Инессы оттаивает и недалек тот момент, когда привычка быть вместе перейдет у нее в потребность.

Али подогнал к подъезду «мерседес», как только за углом дома скрылась служебная «волга» Манукалова. Инесса спустилась с дорожной сумкой и бросила ему ключи от квартиры, чтобы сходил за чемоданами. За те несколько минут, в течение которых машина ехала до Гребного канала, она, рассказывая о гнусном поступке Столетова, ни разу не упомянула о магазине. Али даже показалось, что он поторопился выполнить приказание.

Атлетическую фигуру Димы, издали похожего на картинного югослава, многолетнюю мечту московских барышень, Инесса заметила сразу. Кроме него, на трибунах группками сидели молодые ребята, не вызвавшие подозрений. Инесса махнула рукой и спустилась почти к самой воде. Солнце припекало совсем по-летнему, и от этого утренняя прохлада рождала курортно-безалаберное настроение.

Дима, обнаженный до пояса, лениво развалясь на скамейке, потягивал из банки пиво.

– Привет, лапатушка, – по-свойски обратился он к Инессе.

– Привет, лапатун, – в тон ему бодро ответила она и уселась рядом, задрав легкое платье, чтобы загорали ноги.

– Летишь?

– Лечу. И, надеюсь, не с пустыми руками. – Инесса многозначительно посмотрела на него.

Дима никогда не торопился расставаться с имеющейся информацией. Он был не дурак и понимал, что представляет собой определенную ценность только тогда, когда напичкан ею под завязку. Поэтому любил поиграть с заинтересованным лицом, как кошка с мышкой.

– Уж очень тонкая штука затевается. Не каждый сразу способен ухватить. Мои клиенты – народ приземленный, им бросай тотчас на весы, чтобы можно было взвесить. На глаз прикидывать не любят. Да и вопросов возникло намного больше, чем у меня ответов. Интерес мною нащупан, но пока в нем не чувствуется эрекции.

– Я от тебя жду не эрекции, – оборвала его Инесса. В общении с любым представителем мафиозных структур она чувствовала себя на высоте, потому что даже во время полного беспредела ни у кого из них не поднимется рука на жену гэбэшного чина.

Дима видел ее нетерпение и понимал, что присутствует при начале большой игры, в которой можно отхватить огромный куш, если удастся оставаться нужным довольно длительный период.

– Все требуют гарантий. Против – один Унгури. Он, конечно, человек авторитетный, но возраст берет свое.

– Без Унгури они не пойдут, – уверенно заключила Инесса.

– О, не загадывай, там тоже брожение. Глотки рвут друг другу похлеще, чем в Думе. Только, в отличие от депутатов, каждый за сказанное слово отвечает.

– И все же? – Инесса нервно оглянулась. Но ничего подозрительного не увидела.

Дима отбросил пустую банку, посмотрел на солнце, зажмурился и, оставаясь закинутым профилем к Инессе, без всякой рисовки сказал:

– Послушай, везде – люди. Каждого необходимо убеждать, а для этого нужны гарантии. Мне же голову оторвут, если выяснится, что я «прогнал понтяру».

– Что я могу передать человеку, с которым встречусь в Ницце?

Дима отмстил про себя, что Инесса начала дергаться. Этого он и добивался. Любую игру следовало начинать с договоренности о собственной выгоде.

– Передай, что я хочу стать членом правления фонда и распорядителем кредитов…

– В таком случае? – не отвлекаясь на споры, быстро включилась Инесса.

– В таком случае я сумею заинтересовать нужное большинство.

– На какую сумму можно рассчитывать?

– Э, лапатушка, этого сейчас не скажет никто… Ориентируйтесь миллиарда на четыре. А сколько это в рублях, понятия не имею.

Инесса встала. Отряхнула подол платья. Еще раз осмотрелась по сторонам и напоследок предупредила:

– Не снижай обороты. Готовь почву. Через месяц копии документов будут у меня в руках.

Дима кивнул.

– Не забудь про мои условия, иначе раскручу роскошную «дезу».

После этих слов Инесса не сочла нужным прощаться и размашистой походкой направилась к выходу.

Али напрасно ругал себя за исполнительность. Едва усевшись в машину, Инесса почувствовала, что нужно немного разрядиться.

– Как с магазином? Или решил положить на мою просьбу свой обрезанный? – резко спросила она.

– Просьба слишком мала для него, – огрызнулся Али. – Поедем мимо, сама увидишь.

Цунами назначил встречу в ресторане на Кузнецком мосту. Со стороны метро находилось новое бетонное здание Дома работников искусств. В нем-то всегда любивший комфорт и тяготевший к богемной среде «крестный отец» и основал свой офис. Веня и Курганов поднялись в ресторан через боковой вход. Посетителей еще не было. В полумраке они разглядели опоясывающие полукругом зал кабинки, задернутые наподобие театральных лож бархатными занавесами. В ресторане не было ни души.

– Без охраны? – удивился Курганов. Он еще не мог вертеть головой, поэтому поворачивался всем телом.

– Вряд ли найдется идиот, желающий сунуться сюда, – предположил Вениамин, и сам озадаченный такой невнушительностью, топтался на месте.

Они присели на полукруглую эстраду, затянутую серым ковровым покрытием. Веня закурил и вытянул ноги. Наконец со стороны кухни появился невысокий человек в костюме и при бабочке. Должно быть, его внимание привлек сигаретный дым. Он подошел к сидящим.

– Ресторан закрыт.

– Нам Цунами назначил встречу, – с вызовом ответил Веня, выпустив густую струю дыма.

– А… да, да… двое, – словно вспомнил мужчина и протянул руку. – Я – директор, Бочкин Петр Петрович. Садитесь за столик. Хотите чего-нибудь выпить?

– У вас тут прямо все запросто? – выразил недоверие Курганов.

Директор снисходительно улыбнулся и проводил их за столик.

– Сейчас сообщу Анатолию. Когда он ушел, Курганов прошептал:

– Его, оказывается, Толей зовут.

– Первый раз слышу, – признался Веня.

– Как же так? В одной зоне сидели, – не поверил Курганов.

– Бывает…

Цунами стремительной походкой подошел к столику, на котором уже стояли чашечки с кофе и заварочный чайник для Курганова.

– Какие проблемы? – не здороваясь, спросил он, всем своим видом показывая, что оторвался на минутку от важных дел.

– На нас наехали, – мрачно, по-кургановски, ответил Веня.

– А ко мне какие вопросы? – нимало не удивившись, без всякого сочувствия и интереса заключил Цунами.

На этом разговор грозил закончиться, поскольку просить о чем-либо было бессмысленно. Каждый из них двоих вдруг совершенно ясно осознал, что напрасно они потревожили уважаемого человека. Курганов шумно засопел, желая только одного – поскорее убраться. Выход из возникшего тупика нашел Вениамин.

– Мы считаем себя ответственными перед тобой. Должны полностью рассчитаться, поэтому пришли, чтобы оговорить возможные сроки. На круг мы погорели тысяч на четыреста долларов…

Цунами несколько смягчился. Налил себе чай, откусил кусочек печенья.

– Рассчитывайтесь с банком. У меня к вам претензий нет… Вы сами выбрали честный бизнес. Это почетно. Странно, вот на меня никто не наезжает. Двери открыты настежь, никакой охраны… и не наезжают.

– Мы влезли на чужую территорию… – промямлил Веня, боясь, что Цунами расценит это как завуалированный упрек. Ведь магазин указал он.

– А как же иначе? Неужели ты думал, что все сидят и ждут тебя? Когда ты придешь и застолбишь место? Москва давно поделена, до сантиметра. Каждый угол полит кровью разборок. Когда я три года назад перебрался в Москву, у меня тоже ни метра не было. Пришлось отвоевывать. Теперь вот – сижу на Кузнецком. Захочу, весь этот дом куплю с потрохами. А о ресторане речь уже не идет…

– Мы все поняли, – уверенно произнес Веня, подводя черту. – Тогда последняя просьба – подскажи, как выйти на тех, кто на нас наехал. Пока не отомщу, не успокоюсь.

Курганов, услышав такое признание товарища, весь напрягся и почувствовал в себе безумную ненависть.

– Я тоже, – прохрипел он, дернув квадратным подбородком.

Цунами задумался и, как показалось им, чуть-чуть улыбнулся.

– Логично. Я бы не простил. Но помните китайскую пословицу – «Одна месть рождает две жертвы»? Те, кому вы собираетесь мстить, намного сильнее вас.

Курганов вовсю играл желваками, слышался скрип его зубов. Он перестал теряться перед Цунами. По всему было видно, что его достали до нутра. Никакие сомнения больше не мучили. Стало стыдно сидеть перед сильным, уверенным в себе человеком и расписываться в собственном ничтожестве.

Пожалуй, перекошенная физиономия Курганова убедила Цунами больше, чем слова Вениамина. Он ударил ладонью по столу:

– Что ж, это поступок мужчин. Я в подобных разборках не участвую. Мне это – не к лицу. Действуйте!

– Но как выйти на этих сволочей? – запальчиво спросил Веня.

Впервые за время разговора Цунами широко улыбнулся одними губами, давая понять, что можно расслабиться.

– Ну, это не проблема… Петр Петрович! – крикнул он. Директор немедленно возник у столика.

– Над чем колдуешь?

На два часа приглашены банкиры. Накрываем на десять персон.

– Слушай, узнай-ка, кто наехал на магазин возле «Форума». Директор пожал плечами.

– А чего тут узнавать? Ребята Али. По приказу самой хозяйки. Она недавно улетела играть в Монте-Карло.

Судя по всему, удивился и сам Цунами.

– Откуда известно? – спросил он.

– Так Али сам вчера заходил. Манты кушал.

– Ну, иди, занимайся банкирами. Если что, я наверху, – отправил он директора и с улыбкой объяснил: – Вот что значит – открытые двери, сами приходят и рассказывают.

– Так что? На нас баба наехала? – совсем закипел Курганов.

– Но какая баба… – мигнул ему Цунами. Задумался и вдруг отметил: – А что? Мне кажется, что вдвоем вы представляете кое-какую силу.

– Цунами, мы в долгу не останемся, выведи нас на нее! – Веня уперся руками в стол, словно только и ждал указания, в какую сторону броситься.

Цунами несколько раз коротко ударил рукой по столу, отбивая ему одному ведомый такт, поморщился от дыма Вениной сигары и по-деловому принялся объяснять.

– Зовут Инесса. Но это ни к чему. Уверен, по Европе она болтается под чужим именем. Искать ее надо либо в Монте-Карло, либо в Баден-Бадене. Сейчас поднимемся ко мне. Я свяжусь с одним турбюро. Там вам сделают паспорта и визы. Потом запомните адрес моего человека в Бонне. Он вас встретит и поможет. Только на этот раз никто из вас ни под каким видом не должен произносить мое имя. Понятно?

– А то, – глухо отозвался Курганов.

– Кстати, к коллекционеру больше наведываться нет смысла. Он скоропостижно умер от инфаркта. Но успел написать завещание на имя одной вдовы известного кинорежиссера. Вовремя вы забрали мои фалары, – сообщил, как бы между прочим, Цунами, после чего встал, показывая, что разговор исчерпан.

В Сан-Тропе шел дождь и палили из кремниевых ружей. Инесса кружила по старинным улочкам города в поисках парковки. Галина с присущей ей энергией указывала, куда ехать, хотя сама оказалась здесь впервые. В центре города рабочие устанавливали старинную карусель с размалеванными деревянными лошадками. Темно-зеленый «опель-вектра», взятый Галиной напрокат в Ницце, чуть не врезался в затормозивший «ситроен». Инесса выругалась и свернула на набережную. Там нашла местечко на платной стоянке и с трудом втиснулась в узкое пространство между машинами.

В бухте стояли настолько величественные и роскошные яхты, что, казалось, город существует при них. На палубе одной из белоснежных красавиц двое парней в драных джинсах и линялых свитерах завтракали под желто-голубым тентом. Официанты в парадной морской форме с галунами им прислуживали. Рядом, на трехмачтовой яхте с английским флагом, дама в элегантном дорожном костюме, отороченном мехом, с удовольствием позировала многочисленным туристам, непрестанно фотографировавшим все подряд.

Галина с завистью разглядывала яхты и восхищенно отметила:

– Зупер! Тут, по-моему, нет ни одной яхты меньше миллиона долларов.

– Ничего, мы – девушки молодые, наши корабли еще причалят к набережной Круазетт! – с веселой уверенностью воскликнула Инесса.

Они шли по набережной, толкаясь среди туристов и вздрагивая от грохота. Сначала казалось, что это непрекращающиеся раскаты грома, но, почувствовав запах пороха, дамы поняли, что где-то рядом стреляют.

И оказались правы. Они попали в самую гущу ежегодного праздника святого Тропе. В центре набережной, у памятника адмиралу, граждане города, вырядившись в мушкетерскую форму и образовав каре, стреляли из музейных ружей. Зажав уши руками, Инесса и Галина пробирались вперед под навесами многочисленных кафе к самому дальнему краю набережной, заканчивающейся круглой башней, возле которой на втором этаже старинного дома находился рыбный ресторан. Там их ждал агент по торговле недвижимостью, месье Саша Либерман. Он был представителем давней волны эмиграции, с которой его отца, профессора Киевского университета, вместе с другими учеными мужами выдворили из революционной России.

Инесса его сразу узнала. Он стоял у деревянной лестницы, ведущей в ресторан. Маленький, толстый, в вязаном джемпере, беспокойно поглядывая на прохожих и водя по сторонам своим огромным носом, словно боевой корабль главным орудием.

– Саша, мы здесь, – крикнула Инесса и помахала над головой раскрытым зонтом.

Он заулыбался и, несмотря на полноту, шустро подскочил к дамам, ласково пожал им руки и жестом, полным достоинства, пригласил подняться наверх.

Народу в ресторане было немного, потому что основная масса туристов превратилась в зевак, окруживших одетых в сине-красно-белую форму военных моряков девятнадцатого века – жителей Сан-Тропе. Саша направился к столику у широкого окна, из которого хорошо была видна набережная и все происходящее на ней.

– Здесь всегда так весело? – поинтересовалась Инесса.

– О, вы же попали в праздник, но прежде, чем рассказать о нем, я должен быть представлен даме. – Саша встал и немного наклонился в сторону Галины.

– Ах да, это же моя подруга. Она живет в Германии, замужем за миллионером. Фрау Галина Вагнер. А это – всеми уважаемый месье Саша, единственный человек, которому можно доверять на Французской Ривьере.

– О, мадам! И со мной следует держать ухо востро! – с хитринкой в глазах улыбнулся польщенный агент по недвижимости. И с ходу продолжил рассказ о празднике: – Каждый год, в это время, то есть с пятнадцатого по восемнадцатое мая, проходят торжества, называемые «Бравада». Они организованы в честь святого Тропе – патрона города. Вернее, настоящее его имя Торпе. Он был знатным римлянином во времена Нерона. Уверовал в христианство и отказался раскаяться. Тогда, по приказу императора, Торпе казнили. Обезглавленное тело положили на барку и оттолкнули ее в открытое море. Вместе с телом мученика в море оказались петух и собака. Через какое-то время барка пристала к этому берегу. Здесь неподалеку жила сестра всадника Торпе, Максиме. Она и перенесла его тело в церковь. А праздник ежегодно отмечается с 1558 года. Так что традиции – более четырехсот лет. Граждане носят по городу бюст святого и макет барки, на которой прибыло его тело. Дорогу осыпают лепестками роз. Вон, смотрите, как раз сейчас хорошо видно…

Инесса и Галина приникли к окну.

– Зупер! А что там за жезл передается? – спросила всем живо интересующаяся Галина.

– Это мэр передает символ власти вновь избранному капитану города. Есть в Сан-Тропе такая почетная должность. Город был основан двадцатью одной семьей, их члены объединились для отпора сарацинам. С тех пор только прямые потомки могут претендовать на должность капитана.

К столику подошел официант и раздал всем меню в кожаных переплетах.

Инесса, забыв о празднике, углубилась в изучение блюд. А чтобы Саша не дергался, предупредила:

– Мы ужасно хотим есть, поэтому вы будете подчиняться нашему аппетиту и нашим кошелькам.

Либерман, довольный изящностью предложения, многозначительно кивнул носом. И, порывшись в папке, достал красочные проспекты продающихся вилл и квартир.

– К вашему долгожданному приезду я подготовился основательно. Предлагаю на выбор, можете хоть сейчас ехать, смотреть и оформлять покупку…

– Сначала мы все же поедим! – капризно оборвала его Инесса и, подозвав официанта, обратилась к нему на прекрасном французском языке:

– Месье, нам, пожалуйста, омары по-бретонски… я обязательно беру себе гребешки. Кто как? – она обратилась к сидящим за столом.

– Зупер! Обожаю рыбные рестораны! – поддержала ее Галина.

– А мне достаточно салата с тунцом «никваз».[1] Вам же рекомендую – салат из морских моллюсков. Там и кальмары, и осьминоги, и помидоры, и зелень, и оливки. Короче, пышное блюдо.

Инесса все это продиктовала официанту и от себя прибавила еще коктейль из креветок.

– А что пьем? – спросила она.

– Я рюмочку «Перно». Врачи пить вино запретили.

– А нам бутылочку белого «Шабли».

Как только официант отошел, Инесса набросилась на каталоги.

– Так… так… так. Это все в Сан-Тропе?

– Да. И кое-что в Сан-Рафаэле. Правда, у меня на всякий случай есть проспекты на все Лазурное побережье, но поверьте мне – с пятидесятых годов именно в Сан-Тропе селятся миллионеры и кинозвезды. А уж после того, как сюда перебралась Брижит Бардо, каждый метр этого берега превращается в золото. Канны – всего лишь фасад. Ницца – шумная. В Монако – дорого. А здесь – все к вашим услугам и по доступным ценам. Глядите сюда. – Он ткнул пальцем в одну фотографию. – Видите, какой дом, прямо у моря. Каменный, начало века. 360 квадратных метров. Гараж на две машины. Подвал. А комнаты – в идеальном состоянии. С каминами! Три террасы. Два гектара земли. Сад, утопающий в цветах, и всего 4 миллиона 700 тысяч франков.

– Это сколько в марках? – вмешалась Галина.

– Делите на три, мадам.

– К чему нам марки? – возмутилась Инесса. – И так ясно – больше миллиона долларов.

– Не намного, – смягчил впечатление Либерман. – Так послушайте меня внимательно. Виллу дешевле миллиона покупать нет смысла. Лучше уж берите апартаменты.

– А вот… – не сдавалась Инесса и показала на замечательный одноэтажный дом с верандами, окруженный кипарисами и отражающийся в овальном бассейне. – И всего семьсот тысяч долларов.

– Да, но не у моря! – возразил Саша, сделав профессиональную стойку агента по недвижимости. – Смотрите сюда, это не годится. Вот, как говорит мадам, «зупер!». И всего 3 миллиона 700 тысяч франков.

Инесса с интересом разглядывала дом, утопающий во вьющихся алых розах. Она готова была с головой окунуться в выбор виллы, но всех ее денег, лежащих на счетах Дойчбанка, хватило бы только на хорошие апартаменты тысяч за триста долларов. И все же предпочитала внести аванс за виллу, будучи уверенной в результатах той сделки, ради которой и приехала в Европу. Конечным пунктом путешествия было совсем не Монте-Карло, а маленький городок Ремих на берегу Мозеля в Люксембурге. Такой сложный маршрут выбран был специально, чтобы окончательно запутать посланных за ней «топтунов» Манукалова.

Обед оказался очаровательным. Саша мягко и ненавязчиво рассказывал о нравах местных и мировых знаменитостей. И, между прочим, напомнил, что через два дня – открытие очередного кинофестиваля в Каннах.

– Как открытие?! – забыв о европейской сдержанности, крикнула Галина.

– Так. В отеле «Мартинес» и в «Хилтоне» все номера давно забронированы, но специально для милых дам у меня есть возможность сделать недорогой номер в «Карлтоне» всего за четыреста пятьдесят долларов в сутки, зато маленький балкончик выходит на набережную Круазетт.

Инесса, лениво вылавливая из широкого фужера розовых креветок, капризно скривила свой маленький ротик.

– Нам заказан номер в «Эрмитаже», рядом с казино, я ведь приехала не на кинофестиваль, а поиграть в рулетку.

– Кстати, там номера дешевле, – заявил Саша с чисто французским презрением к провинциальному Монако.

После обеда они простились с уставшим от застолья агентом по недвижимости, пообещав через неделю внести аванс за ту самую виллу, цена которой перевалила за миллион долларов.

Саша с достоинством сел в свой повидавший виды «рено» и укатил, напевая старинный романс «Я ехала домой…».

Инесса, вздрагивая от все еще продолжающихся выстрелов, подхватила Галину под руку и потащила к машине.

– Нечего нам больше здесь делать! Устроимся в отеле и отдохнем. Сегодня игра будет крупная. Из Канн приедут многие звезды.

– Но ты погляди – какой зупер! – упиралась Галина, разглядывая усатую голову святого, проносимую совсем рядом с ними.

Миновав роскошные яхты, они с трудом нашли свою машину и, миновав пляц де Лис, устремились в сторону Канн.

Дорога, вьющаяся лентой у самого Средиземного моря, вплоть до самой Италии, должно быть, одна из самых красивейших в мире, а уж в Европе – несомненно. Особенно впечатляющи отрезки пути, где красноватые горы мощными скалистыми выступами нависают над трассой, а справа, прячась за зеленью кипарисов и пиний, тянутся виллы с массивными воротами, иногда охраняемыми мраморными львами с трогательными названиями на медных дощечках у ворот: «Голубой прилив», «Следы на воде», «Встреча с фрегатом», «Робинзон Крузо». И за каждым забором существовала другая, роскошная жизнь, неведомая постороннему взору.

– Ты и вправду собираешься приобрести здесь виллу? – полюбопытствовала Галина.

– Пока нет. Но спросить никогда не вредно, – уклончиво ответила Инесса, которая при всей своей общительности и некоторой показухе умела глубоко в себе хранить тайные мысли и планы. Слушая ее, никто не мог быть уверен, что через минуту она сама не объявит свои признания вздором. Причем сделает это с такой же легкомысленной интонацией, с какой недавно рисовала радужные картины, нимало не сомневаясь в их реальности.

Галина тоже, выражаясь современным языком, «была не первый раз замужем» и не задавала один и тот же вопрос дважды. Она вообще была необычайно легким человеком в общении. Умела радоваться каждому новому знакомству, ценила юмор и грандиозные планы. Детство, проведенное у станка в балетном классе, не истратилось, а сконцентрировалось и выбрасывало здоровые эмоции в самые тяжелые моменты жизни. Ей безумно нравилась Инесса только за то, что в жажде шика не задумывалась о последствиях. Существует до черта богатых баб, рядом с которыми чувствуешь себя обязанной оказать им какую-нибудь материальную услугу. А за Инессу Галина платила с удовольствием, потому что сама бы не смогла с таким блеском и наглостью заказать апартаменты в пятизвездочном отеле или потребовать ужин в номер.

– Куда едем? – спросила Галина, крутя от восторга головой по сторонам.

– В Монте-Карло. Если хочешь, можем поужинать в Ницце.

– Я хочу на открытие Каннского кинофестиваля.

– Зачем?

– У меня есть платье – зупер! Как раз для открытия.

– Уговорила, сегодня закажу билеты, хотя предупреждаю заранее – кроме тоски и фоторепортеров, никакого кайфа. Ну, разве что прошвырнуться по набережной Круазетт, потолкаться на пляже, в пресс-клубе и найти на ночь какую-нибудь завалящую голливудскую знаменитость.

– Ах, ах, я бы и от французской не отказалась.

– Да они все – педерасты.

За разговорами дамы проскочили Канны, готовящиеся к кинофестивалю, и по автобану устремились в Монако.

В аэропорту Кельна Веню и Курганова встречал Вилли Шлоссер, бывший член рижской коллегии адвокатов, уже лет пятнадцать с комфортом проживающий под Бонном, в городке Брюнсберге, на собственной ферме. Это был огромный седой великан под два метра ростом и не менее внушительных объемов. Его живот, нависавший подобно глыбе над землей, внушал почтение. При этом Шлоссер оказался весьма подвижным и энергичным человеком. Бодро протянув руку для приветствия, он на чистом русском языке сообщил:

– Мне передали, что у вас серьезные проблемы, и попросили оказать содействие. Я всегда рад помочь людям. В Бонне очень дорогие отели, а вы, как мне известно, не при порядке. Поэтому едем ко мне на ферму. У меня замечательная жена Эдди и породистые лошади.

Поскольку весь багаж приятелей состоял из кейса и дорожной сумки, Шлоссер зашагал к стоянке, где была припаркована его красная «ауди-100». Так бывшие студенты иняза имени Мориса Тореза, бывшие заключенные Вениамин Аксельрод и Александр Курганов попали за границу. Наличными у них было десять тысяч долларов и не дающая покоя ярость. Они приехали, чтобы разыскать Инессу и заставить ее с лихвой окупить все затраты. Оба были настроены решительно. Поэтому первым делом поинтересовались у Шлоссера, где можно приобрести оружие.

– Это не проблема. Сделаем, – небрежно кивнул он, будто к нему каждый день обращаются с подобными просьбами.

Машина мчалась по потрясающему автобану. Шлоссер постоянно занимал левую скоростную полосу, и стрелка на спидометре не опускалась ниже ста сорока километров в час. При этом он сидел развалясь, и руль был почти не виден под горой его живота.

Веня с интересом смотрел по сторонам, а Курганов, сидя сзади, объяснял Шлоссеру, что у них очень мало времени. Тот понимающе кивал головой, но по всему было видно, что он торопиться не любит. Съехав с автобана, они миновали несколько небольших городков с белыми домами, сияющими чистыми стеклами и украшенными веночками. Возле каждого дома обязательно был хоть маленький участочек земли с аккуратно подстриженной травой и цветущими в вазах, на клумбах и на кустарниках ярко-красными цветами. Часто попадались деревья японской сакуры, окутанные бледно-малиновым цветом.

– Неужели среди такой красоты они живут постоянно? – не мог скрыть удивления Веня.

– О, для немца дом – это целый ритуал. С утра до ночи жена чистит и убирает внутри и снаружи. Дети только начинают ходить, а их уже приучают подметать щетками тротуары возле своего дома. Тут такой закон, если, идя мимо чьего-нибудь дома, я поскользнулся на валявшейся банановой корке и поломал ногу, то хозяин будет вынужден мне оплачивать лечение, да еще с него слупят и штраф.

– Удобно мстить соседям. Кидай на их территорию корки и жди несчастного случая, – угрюмо заключил Курганов. Когда-то он бредил поездками за границу, представлял, с каким чувством восторга вступит на землю загнивающего капитализма. А сейчас, бросая взгляды в окно, ничего, кроме раздражения, не ощущал. Наплевать на все красоты! Единственное желание, мучившее его, заключалось в том, чтобы побыстрее дотянуться до этой самой суки Инессы.

Веня, наоборот, выглядел беззаботным туристом, задавая Шлоссеру вопросы «не по делу». А тот говорил, не умолкая. Ему было приятно чувствовать себя первооткрывателем Германии для одичавших в совковой зоне парней.

– Здесь вы попадете в царство закона. Посмотрите на немца, стоящего на переходе и ждущего зеленого света, когда ни одной машины и близко не видать, – и вам станет понятен их характер. Исподтишка каждый из них готов нарушить закон. Но сами при этом ужасно осуждают тех, кто попался. Тут донесут на тебя в полицию с полным согласием со своей совестью.

Поэтому старайтесь в Германии соблюдать все, что предписано по закону, хотя бы внешне. У меня много всяких юридических поручений от московских друзей. Так поверьте мне, при всей немецкой педантичности можно спокойно обделать любое дельце. Тут властвует культ документа. Если у тебя справка, что ты верблюд, значит, можешь спокойно требовать для себя вольер, песок из пустыни и верблюжью колючку.

– Для этого ж еще нужно иметь такую справку, – проворчал Курганов. Его больше немцев раздражал вертящийся во все стороны Вениамин.

– О, взятки в Германии особого свойства. Это вам не в России, где каждый только и ждет, чтобы положили в руку. Тут тоже ждут. Но государственная служба привлекательна тем, что если ты спокойно и честно работаешь, то достаток сам постучится в твой дом, а в конце еще ждет пенсия размером почти в зарплату. Поэтому по мелочи они не возьмут. Приходится постоянно прикармливать чиновников, зачастую ничего не требуя взамен. Ох, это они любят! А потом в один прекрасный день, когда он уже не может отказать, я и подкатываюсь с просьбой. Целая наука. Потому-то и ценю свои усилия. Но об этом чуть позже. Видите – впереди песочного цвета дома под коричневой черепицей? Это и есть мое имение.

Шлоссер подъехал к низким воротам. При помощи пульта, не вылезая из машины, развел их в стороны и въехал на территорию фермы, больше напоминающей райский уголок. Вокруг было неестественно красиво. Создавалось впечатление, будто хозяева много дней трудились над тем, чтобы поразить гостей специально созданными декорациями. Посреди обширного двора стояла старинная отреставрированная железная тачка, в которой рос куст ромашек. Чуть дальше на каменных тумбах возвышались четырехгранники стеклянных фонарей под бронзовыми колпаками. У входа в дом, возле крыльца, замерли два мраморных ангелочка с восторженными личиками. Тут же находился большой белый овальный стол с пластиковыми креслами и шезлонгами под зонтом, шелестящем на ветру искусственной соломой.

Со звонким лаем к ним подлетели два щенка немецкой овчарки. Шлоссер наклонился к ним и, забыв о своих гостях, принялся ласкать.

– Мои пуки дорогие! Мои любимые! Соскучились по своему папе!

Курганов стоял чуть сзади, переминаясь с ноги на ногу, а Веня принялся исследовать конюшню, находящуюся в этом же дворе, и прилегающий к ней манеж, оборудованный по всем правилам международной выездки. Навстречу ему из конюшни, держа за узду гнедого красавца, вышла смуглая женщина в черном вязаном платье до пола и босоножках на каблуках. В ее гибкой фигуре, коротко остриженных черных кудрях было что-то от юноши. Она приветливо улыбнулась.

Веня обрадовался возможности проверить свой немецкий и принялся с восторгом говорить о красотах фермы.

– Ты тоже владеешь немецким? – оставив щенков, повернулся к Курганову Шлоссер.

– Да. А еще английским и испанским. Мы ведь до тюрьмы вместе с Веней учились в инязе.

– И не забыли? – с удивлением кивнул в сторону заливающегося соловьем Вениамина хозяин.

– Еще на первом этапе, когда мы были вместе, поклялись все годы отсидки штудировать языки.

Эдди тем временем, совсем очарованная Веней, подошла к Курганову и протянула руку. Конь остался стоять посреди двора с гордо закинутой головой.

– Хенри очень разнервничался. В стойло влетела ласточка и стала биться об оконное стекло. Такой писк устроила, что он стал шарахаться в стороны. Пусть проветрится. Идите в дом, а я его немного погоняю по кругу.

Внутри их встретил добротный деревенский быт. С полдесятка кошек бросились врассыпную с кухонного стола. Затявкал маленький пудель.

– Вам будет каждому по комнате. Прямо в них, за занавесками, – ванна и туалет. Раньше здесь вообще был гостиный двор. Мы решили не перестраивать. Очень удобно гостей расселять. А поужинаем в парадной зале. – Шлоссер распахнул дверь в большую, метров сорока комнату, обставленную деревянной резной мебелью. На полочках стояло множество статуэток, вазочек, искусственных цветов. В глубине, в окружении диванов, стоял большой телевизор и целая панель со всякой аудио– и видеотехникой.

– Вы, наверное, водку пьете? – спросил с нотками снисходительности хозяин дома.

– Веня – коньяк, а я чай, только желательно покрепче.

Ответ Курганова заставил адвоката более серьезно относиться к новым клиентам. Они разительно отличались от тех, с кем ему приходилось постоянно работать. Ни мата, ни пьянства, ни срочных вызовов девиц по телефону не предвиделось. Пожалуй, ребята действительно приехали не оттягиваться, а по конкретному делу.

– Садитесь, – предложил Шлоссер и сам уселся в низкое деревянное кресло, уложенное подушечками с вышитыми наволочками. Он смотрелся очень монументально и в ожидании момента, когда жена накроет на стол, не без гордости принялся рассказывать о себе. – Хочу вам объявить о моем непременном условии. Но прежде – немного истории. Я до сорока лет жил в Риге, и поскольку сам – парень деревенский, то имел много родственников и друзей, которым постоянно бескорыстно помогал. Народ в Союзе был ведь крайне юридически необразованный, и каждый бежал ко мне. Кто с квартирными делами, кто дарственную на машину оформлял, крестьяне из-за хуторов судились. Короче, Василий Карлович, как меня тогда звали, был незаменимым человеком. Я гордился тем, что могу помочь всем и каждому. Делал это безвозмездно. Максимум – ужин в ресторане «Рига» или где-нибудь в Юрмале. Там был хороший ресторанчик в Майори с удивительным названием «Кавказ». Так вот, когда у меня начались трения с советской властью, вдруг все те, кто осаждал меня просьбами, испарились. Некому было руку пожать. И тогда я подумал – за все то добро, которое я им сделал, даже намека на благодарность не оказалось. Наоборот, каждый постарался забыть, что знаком со мной. Поверьте моим преждевременным сединам, самое печальное на земле – разочаровываться в людях. Вот почему, оказавшись в Германии, я решил ни одного шага, ни одного поступка не совершать без оговоренных условий. На сегодняшний день любая, самая мелкая моя услуга стоит десять процентов от сделки. И не нужно мне никакой благодарности. Я – выполнил, вы – заплатили, а потом можете выйти за ворота фермы и на весь Брюнгсберг сказать – сволочь этот толстый Вилли Шлоссер. И не обижусь, потому что хорошее отношение ко мне не входит в договор, заключенный с клиентом. Это я сказал к тому, чтобы вы знали – никаких одолжений с моей стороны не будет. Готов для вас разбиться в лепешку. Но за десять процентов. И обмануть меня не пытайтесь. Не получится. Слишком уважают Шлоссера те, кто посоветовал обратиться ко мне. Они сами называют меня – «господин десять процентов».

– Мы согласны, – заверил его Веня.

– Только надо решить, от чего десять процентов, – возразил Курганов.

– От всего. Сколько у вас в кармане?

– Десять тысяч, – честно признались в один голос приятели.

– Отлично. Тысячу кладите на стол – и начнем разговаривать.

Курганов взглянул на Вениамина, тот прикрыл глаза в знак согласия, после чего вытащил пачку долларов, отсчитал тысячу и положил перед Шлоссером.

– А какой предполагается доход? – спросил адвокат, даже не поблагодарив за упавшие с неба деньги.

– Полмиллиона…

– В марках?

– В долларах.

– О, тогда я за любую потеху.

В комнату с серебряным подносом в руках вошла Эдди. На блюде лежал запеченный в духовке свиной окорок. К нему она подала много всяких соусов и салат из огурцов со шпинатом.

Шлоссер выставил бутылку французского коньяка, себе налил пива и отправил Эдди готовить чай для Курганова.

– Поверьте мне, ребятки, интересующая вас дама – не простой орешек. Вам известно, чья она жена?

– Какая разница? – скривился Курганов.

– Чья бы ни была, а возвращать деньги придется, – добавил Веня.

– Это конечно, тем более в них – моя доля, – согласился адвокат. – Но знать все-таки стоит. Ее муж – один из главных гэбэшников России. То, что она шастает по Европе, совсем не означает, что ее можно взять голыми руками. Наверняка при ней охрана.

– Она вылетела вдвоем с подружкой играть в Монте-Карло. Телохранитель остался в Москве, – объяснил Веня, закуривая сигару и с наслаждением потягивая коньяк.

– О, только не учите меня насчет подобных дам. За ней следит по меньшей мере целый штат сотрудников. И стучат на нее муженьку, и охраняют одновременно. Поэтому, коль уж вы всерьез беретесь за это дело, оружие придется покупать. Вы какой калибр предпочитаете?

Возникшая пауза красноречиво засвидетельствовала, что ни Курганов, ни Веня никогда не стреляли из пистолета.

– Понятно, – заключил Шлоссер. – Придется с вами в тир походить. Ее ребята стреляют на звук. И второе. Я уверен, что она появится в Каннах на открытии кинофестиваля. Лучше всего мотануть туда…

Эдди принесла чай, и деловой разговор оборвался, уступив место потрясающе сочной свинине.

Вечно спешащие москвичи, с трудом проталкивающиеся сквозь ряды лоточников и торгующих пенсионеров к входу в метро «Кузнецкий мост», ошарашенно глазели на то, как в арку, нимало не заботясь о пешеходах, медленно и уверенно въезжали «мерседесы-600». Со стороны казалось, что в Дом работников искусств пожаловали самые респектабельные и богатые представители российской культуры.

Некоторые любители поглазеть на знаменитостей останавливались и с любопытством всматривались в людей, выходящих из роскошных машин. Однако ничего ценного они не увидели, так как были быстро оттеснены крепкими ребятишками в костюмах с оттопыривающимися бортами, за которыми только слепой не угадал бы пистолеты.

В Дом важно и степенно входили гости. Не задерживаясь в вестибюле, они направлялись в старую часть здания, поставленного на реставрацию, туда, где в уютной каминной зале их ждал Цунами.

Это не была очередная сходка подобно тем, о которых взахлеб рассказывают газеты. Наиболее влиятельные «авторитеты» преступного мира решили обсудить назревшие вопросы в своем тесном кругу. Инициатором был всеми уважаемый вор в законе, ученик легендарного Бриллианта, Унгури. Ему одному удалось дожить до семидесяти лет и не потерять ни жизнь, ни влияние. Он приехал первым. В строгом черном костюме, с платочком в нагрудном кармане. Величественная седая голова была вдавлена в сутулые плечи, из-за чего Унгури редко поворачивал ее в стороны. Предпочитал смотреть только перед собой и даже беседовал, не глядя на собеседников. Его четверо телохранителей расположились в коридоре, ведущем в каминную. Унгури лет сорок в Москве держал Центральный рынок и с началом перестройки резко расширил свое влияние. Но был человеком старой закваски. Не лез в политику, не считал правильным заниматься собственным бизнесом. Любил сравнивать себя с огородником, в задачу которого входит поддержание порядка на своих грядках. Что и как на них растет – не важно, главное, вовремя заниматься прополкой, чтобы не завелись сорняки. Руководствуясь избранной тактикой, Унгури практически не сталкивался с правоохранительными органами. Это они частенько искали с ним контакты. Но он никогда не протягивал руку ментам и не решал с их помощью конфликты с конкурентами.

Цунами встретил его с распростертыми объятиями, питая привязанность к этому столпу воровской чести и хранителю традиций.

Вслед за Унгури ввалился Афанасий Груша. Говорят, когда ему дали кличку, он был худой и головастый. Но за годы странным образом стал соответствовать ей. Голова облысела и сморщилась, а тело наполнилось жиром, осело и приобрело форму самой настоящей груши. Единственное, чего он не потерял с годами, так это своей шустрости. В отличие от Унгури Груша, тоже давно коронованный вор в законе, постоянно ходил по лезвию ножа. И судил несправедливо, и лакомые куски перехватывал у друзей, и постоянно был одержим жаждой коммерции. Его расцвет пришелся на открытие «Интерконтиненталя». В общении Груша был чрезвычайно любезен и словоохотлив, особенно с теми, кого побаивался. Это прежде всего относилось к Цунами.

Несколько позже появился Батя. Пару лет назад ему была отдана пальма первенства, и с тех пор он внимательно и ревниво оберегал свой авторитет от всяческих посягательств. Бате недавно перевалило за полтинник. Он обладал совершенно неприметной внешностью. Чуть выше среднего роста, с небольшим животиком, с серыми, зачесанными на пробор волосами, прикрывавшими высокий лоб, контрастировавший с мелкими чертами лица. Одет был всегда в один и тот же серый однобортный костюм и черную рубашку без галстука.

Появление Бати означало, что больше ждать никого не следует. Еще трое опаздывающих «авторитетов» принципиальной роли в обсуждении вопросов не играли.

Цунами не стал дожидаться, пока его начнут расспрашивать о встрече с Кишлаком, и сам довольно обстоятельно рассказал о ней, заверив, что на какое-то время Кишлак будет держать себя в руках.

Однако Унгури выразил сомнения:

– От него следует избавиться. Если мы сейчас не заявим о своей силе, завтра творимый ими беспредел захлестнет нас с головой.

– Дело не в Кишлаке. Хотя убрать его не так просто. Сейчас все эти «отмороженные» разобщены. Готовы оторвать друг другу головы. Но только мы тронем одного из них, они немедленно объединятся. А это значит – большая кровь. И шансы наши в борьбе с этими сопляками не велики.

Батя не был настроен агрессивно. Он понимал всю сложность вопроса и, кроме того, осознавал, что для упрочения своего авторитета должен подчинить себе эти группировки новых лидеров, не признающих никакие законы. Но как это сделать – не знал.

– Нужно их включать в нашу сферу влияния, – сказал Батя, не глядя в сторону Унгури. – Для этого стоит делиться частью прибыли. Так потихоньку и приручим. Когда они поймут, что лучше брать пищу из рук, чем кусаться, тогда и начнут исправно подчиняться. Менты специально ничего не предпринимают и поплевывают через плечо, наблюдая за беспределом. Надо бы заставить легавых реагировать. Тогда «отмороженным» некуда будет деться, и они смирятся.

– Эти не смирятся, – возразил Унгури, уставясь на носки своих черных лаковых туфель.

В разговор вступил Груша. Он отличался тем, что всегда предлагал конкретные действия. Поэтому и сейчас запальчиво вступил в спор с Батей.

– Приручить их можно лишь на время. Эти молодцы нацелены на разрушение. Им все равно, что крушить. Не хотят ждать и накапливать. Им нужно все, и сразу. Нашу доброту расценят как проявление слабости и накинутся со всех сторон. Я предлагаю другой вариант. – Груша сделал паузу и окинул взглядом всех присутствующих, Никто не глядел на него, поэтому пришлось продолжать без театральных жестов: – Нам нужно бросить им кусок пожирнее. Они кинутся и, прежде чем его сожрать, начнут истреблять друг друга. А уж последнего мы как-нибудь добьем.

– Какой кусок? – уточнил Унгури.

– Не знаю, но очень лакомый… – вздохнув, закончил Груша.

– Есть такой кусок, и о нем мы сегодня поговорим, – с некоторым превосходством заявил Батя. Он встал и, прохаживаясь, напомнил присутствующим об островах.

Унгури не выдержал и перебил его.

– Все это – чушь собачья. И потом, как можно верить Журналисту! Никаких гарантий!

Цунами понял, что разговор впадает в нужное русло и оголтелое упрямство Унгури уже ровно ничего не означает. Поэтому поддержал Батю.

– Нам бы следовало навести справки на самом верху. Батя скривил губы в улыбке. Он всегда готовился к любой, даже самой пустяковой встрече, чтобы чувствовать себя на голову выше остальных.

– Очень скоро у нас в руках будет постановление правительства о передаче спорных островов Курильской гряды в многолетнюю аренду частному российскому бизнесу. А уж после этого начнется битва. Тот, кто выиграет, сможет спокойно сдать эти острова японцам в субаренду и получить бешеную прибыль.

– Сколько стоит остров? – спросил привыкший к конкретике Груша.

– Самый маленький – миллиардов шесть.

Груша лишь присвистнул. Было ясно, что никому из них не потянуть на такую сумму.

– Вот поэтому-то и надо натравить на это «отмороженных»… – вернулся Батя к своей мысли.

Унгури, продолжая рассматривать свои ботинки, по-старчески гневно крикнул:

– Ни за что! Они устроят такую пальбу, что президент испугается, а депутаты поднимут вой и отменят решение правительства.

Теперь решил вступить в спор Цунами, тем более что рассчитывал одним ударом расправиться и со стариками типа Унгури и Бати, и с дружками Кишлака.

– А что, если мы предложим им вместе с нами сброситься?

– Ты хочешь их допустить к деньгам общака? – удивился Груша.

– Нет. Общак – не годится. Слишком много народа. Нужно скинуться самим и взять в долю Кишлака и еще парочку их лидеров.

– Слишком большие деньги, – поежился Груша. Унгури, видя, что может остаться один, быстро среагировал:

– Я свою долю внесу в любом случае!

Бате не понравилась такая поспешность. Он привык действовать наверняка. Кто-то должен подставиться первым. Батя исповедовал старый принцип – быть не первым, но и не последним. Особенно в деле, где на карту ставится чуть ли не весь нажитый капитал. В этой игре каждый начнет понемногу блефовать, потому что сумма уж слишком астрономическая. Все готовы проглотить больше, чем могут переварить их желудки. Но и отказаться невозможно. Ведь стоит только замешкаться, «и последние станут первыми». Батя почитал Евангелие и свято верил в то, что живет в соответствии с законом Божьим, только без трепета за свои поступки.

– У меня такое предложение, – продолжил он. – Следует поручить Цунами заняться Кишлаком и его компанией. Нужно выяснить, на какую сумму они могут потянуть. Когда с их стороны сформируется группа, тогда станет ясно, кому какая доля будет принадлежать.

– Отличное предложение! – обрадовался Груша. – Все резоны имеются! Без нас им все равно на правительство не выйти, а как только передадут денежки, присмиреют как миленькие.

Унгури первый раз за встречу развернулся всем телом в сторону Цунами и, глядя ему в глаза, предостерег:

– Сынок, идя на это, ты обрекаешь себя на серьезные испытания. Я бы сказал, слишком серьезные. Батя, Груша и даже я при всей любви к тебе останемся в стороне. Между тобой и Кишлаком встать будет некому. Если начнется война, окажешься в одиночестве. Ни один из нас не будет рисковать. Понимаешь ли ты это?

Цунами обвел всех взглядом, в котором не отражалось ничего, кроме бесцветного мерцания стеклянной бездны.

– Согласен, – глухо сказал он, понимая, что с этой минуты ждать поддержки не от кого.

После его ответа разговор исчерпал себя. Каждый из присутствующих дорожил своим временем и не собирался «толочь воду в ступе». Поэтому все дружно встали и молча обменялись прощальными рукопожатиями.

Когда Инесса и Галина въехали в Монако, уже смеркалось. Город приобрел еще более величественный вид. В первых этажах залитые светом витрины отрывали от чистейшего асфальта тяжелые, украшенные балконами, арками, скульптурами, вензелями дома, и они, казавшись воздушными, висели над городом. Серые мраморные фасады отражали проезжающие машины. Во всем чувствовалась степенность, размеренность жизни. Этот город, привыкший к восхищению, с шиком и небрежностью демонстрировал себя каждой улицей и каждой площадью.

Обычно Инесса таскала с собой Али, но бывали случаи, когда не брала его из предосторожности. Как ни крути, любой телохранитель оберегает тайны своего хозяина до поры до времени. А редкие встречи с Виктором, которые позволяла она себе, нуждались в тщательной конспирации. Галина и раньше сопровождала ее в Париж и особенно часто в Баден-Баден. Но в Монако попала впервые и вся дрожала, как школьница, впервые очутившаяся в дорогом бутике.

Уверенно ориентируясь в городе, Инесса ехала по улицам, по которым скоро должны были пронестись гоночные машины «Формулы-1», о чем свидетельствовали деревянные трибуны, пока кучно сдвинутые в стороны от трассы.

Над всем княжеством царствовала горящая голубым неоновым огнем буква V. Она украшала крышу роскошного «Виста палас отеля», расположившегося на самом верхнем выступе горы.

– Зупер! – вырвалось у Галины. – Ты знаешь, что обозначает эта буква?

– Название гостиницы, – ответила Инесса, обдумывая, как удобнее свернуть к отелю «Эрмитаж».

– Ничего подобного! Буква V – это символ дьявола! Вспомни булгаковскую «Мастера и Маргариту». Когда Воланд достал портсигар, на нем тоже была изображена эта самая V. Зупер! Мы въехали в город дьявола! Это Монако или Монте-Карло?

Инесса уже ехала по рю Искусств к отелю и не вдавалась в литературные реминисценции экзальтированной приятельницы.

– Так мы уже в Монако?

– Нет. Уже в Монте-Карло. Видишь, в глубине дворец. Это и есть казино.

– Зупер! Дворец дьявола! Нет, я никогда не видела такой прелести!

Темно-зеленый «опель-вектра» подрулил к ярко освещенному козырьку старинного отеля, в котором останавливались многие коронованные особы последних двух столетий. Инесса небрежно бросила ключи тут же подбежавшему юноше-привратнику и распорядилась вносить вещи в холл. А сама, приветливо улыбнувшись швейцару, направилась в ресепшн. Галина, ни слова не говоря по-французски, только улыбалась и произносила: «Зупер!»

Номер был заказан. В глубине холла, в кресле стиля Людовика XIV, сидел элегантный молодой мужчина, бегло просматривавший проспекты, лежащие на бронзовом столике. Инесса скривила свои кукольные губки, потому что узнала одного из гэбэшников, неотступно пасущих ее в Монако. «Устроить бы ему скандал, чтоб не наглел и не мозолил глаза», – мелькнуло в голове. Но, вспомнив о Викторе, взяла себя в руки. Ей еще предстояло сбить с панталыку этого шпика, чтобы смыться на свидание в Люксембург.

– Надеюсь, у нас люкс? – спертым от восхищения голосом спросила Галина.

– Да. С видом на залив и мыс Кап-Мартин. Оплатишь, когда будем уезжать.

Портье, одетый, как генерал на параде, предупредительно открыл им двери номера. Галина первым делом бросилась в ванную и не ошиблась. В центре отделанной розовым мрамором комнаты стояла, вернее лежала, ванна в виде овального листа лилии, а неподалеку стоял подсвеченный белый цветок лилии, внутри которого находился душ. Розовое, темно-зеленое и белое удачно комбинировались во всех деталях. Раковина тоже имела вид раскрывшейся лилии, зеленый унитаз со множеством золоченых ручек напоминал какого-то фантастического осьминога. На полочках стояли розовые банки и флаконы с солями для ванны и другой косметикой. В зеркальном шкафу висели розовые халаты. На полу лежал белый пушистый ковер.

Недолго думая, Галина сбросила на него с себя вещи и первая оккупировала ванну. Инесса, обследовав номер, первым делом набрала Люксембург. Ответил мягкий мужской баритон.

– Отто Виктор у телефона.

– Иратов, это я.

– Где ты?

– В Монако. Сегодня ночью вылетаю к тебе. У нас только один день. Тут за каждым моим шагом следят. Один гад умудрился дежурить в холле отеля.

– Может быть, лучше приехать мне?