Биологическое обоснование пессимизма

II.

Для того, чтобы решить, чего больше на земле — страданий или наслаждений — нужно их измерить; только этим путем можно вполне точно определить, кто прав — пессимисты или оптимисты.

Измерять страдания и наслаждения, т. е. чувствования при современном состоянии психологии мы не можем; конечно, каждый взрослый знает, что наслаждения никогда не бывают так сильны, как страдания; даже такой пустяк, как боль зуба, вызывает такие сильные страдания, что воспоминание о них живо сохраняется на всю жизнь; редко кто не перенес какой либо тяжкой болезни и потому знает, что страдания интенсивнее наслаждений. Так как громадное большинство человечества измучено трудом и нуждою, то не может ни интересоваться вопросом о том, чего больше — страданий или наслаждений, ни дать ясного и точного ответа; мыслящее-же меньшинство находится в исключительно благоприятных условиях, и потому не мало лиц, утверждающих, что хотя наслаждения и не бывают так интенсивны, как страдания, но за то их гораздо больше; эти счастливцы утверждают, что вся жизнь состоит из наслаждений, прерываемых иногда страданиями, интенсивными, но кратковременными, и потому в сумме наслаждения составляют большую величину, чем страдания. Так как никто объективно не может доказать, чего он больше перенес — страданий или наслаждений, да и сам точно этого не знает, то точного ответа на данный вопрос быть не может; кто не знает оптимистов, ставших со временем пессимистами? а некоторые встречали и пессимистов, превратившихся в оптимистов.

Не имея возможности сами измерять чувствования, мы должны искать причину чувствований, т. е. органический процесс, сопутствующий чувствованиям, или как некоторые полагают, вызывающий чувствования. Понятно, что мы можем полнее и точнее изучить органический процесс, чем психическое явление, потому что физиологическая сторона явления нам более известна, чем психическая. Раз мы знаем, какие органические процессы соответствуют чувствованиям, мы можем измерять эти органические процессы и тем самым косвенно, посредственно измерять самые чувствования. Это единственный путь, по крайней мере при современном состоянии науки, для разрешения поставленной задачи.

В науке почти единогласно принято, что чувствование страдания соответствует или вызывается всем, что задерживает жизнь, что вредно для организма, для индивидуума; чувствование наслаждения вызывается или соответствует всему, что полезно организму, что увеличивает его жизнь, силу.

Говорю „вызывает“ или „соответствует“ потому, что не хочу затрагивать чисто философского вопроса об отношении души и тела; для научного исследования все равно, соответствует ли один процесс другому, т. е. являются ли они оба параллельными проявлениями одной и той же причины, силы, субстанции, или один процесс вызывается другим, как следствие причиной4. Я думаю, что оба процесса суть проявление одной причины, что оба процесса, употребляя сравнение Фехнера — вогнутая и выпуклая стороны одного круга,, т. е. одной линии. Для тех, кто думает, что психические процессы не более, как следствие процессов нервных, все нижеизложенное имеет то-же значение, как и для тех, кто-разделяет мое философское воззрение, потому что научное понимание органической стороны чувствований одинаково у представителей обоих воззрений.

И так, все, что полезно для организма, вызывает наслаждение, а все, что вредно, вызывает страдание. Не трудно сказать, что полезно для организма. Ехner5 вполне справедливо говорит, что наши чувствования делятся на три группы. Самые важные те, которые оберегают индивидуум: то, что вредно, вызывает страдание, и наоборот, что полезно для сохранения индивидуума, вызывает удовольствие. Вторую группу составляют чувствования, связанные с инстинктом сохранения рода: что полезно для сохранения рода, вызывает наслаждение, и наоборот. Наконец, третью группу составляют чувствования социальные; человек и животные, живущие в обществе себе подобных, унаследовали способность реагировать чувствованиями наслаждения на то, что полезно для общества и наоборот.

Конечно, в жизни каждого существа наибольшее значение имеют чувствования первой и второй группы; пока только у цивилизованных народов некоторую роль играют чувствования третьей группы, и потому я займусь, главным образом, чувствованиями, вытекающими, как говорят, из самосохранения и стремления сохранить род.

Всякое чувствование удовольствия или наслаждения со-соответствует всему тому, что сохраняет жизнь; все живое, как говорят, стремится жить и потому стремится к наслаждению или, как говорил Эпикур, существо идет туда, куда зовет его наслаждение. Все живое избегает того, что вредно для жизни, или, иначе говоря, избегает смерти; все, что вредно для жизни, вызывает страдание. Конечно, не только животные, но и человек не знает непосредственно, что ему полезно и что ему вредно, не знает, что способствует сохранению его жизни и что, наоборот, ее разрушает; но все живое избегает смерти, бережет свою жизнь, потому что обладает способностью испытывать страдание и наслаждение соответствующие изменениям, вредным или полезным для их организма.

В самом деле, что полезно организму, что соответствует удовольствию, что вредно для организма, что соответствует страданию? Для организма полезно все, что увеличивает жизнь, что составляет жизнь; для организма вредно, что уменьшает жизнь, что убивает организм, что уменьшает количество жизни, т. е. что составляет умирание, смерть. Мы до сих пор не имеем вполне точного определения жизни; известное определение Г. Спенсера6 не полно и, в сущности, не определение, а описание; не имеем также и точного определения смерти, но мы все знаем, что все наше существование есть ряд процессов жизни и умирания. Одни ткани и органы живут, жизнь в них даже увеличивается, напр. в мускулах человека, правильно работающего; другие органы и ткани умирают вполне или отчасти, напр. волосы, зубы, сосуды, подверженные склерозу. Жизнь и смерть или умирание идут параллельно: то один, то другой процесс сильнее, и наконец умирание совершается в большинстве важнейших органов. И величайший поэт и величайший физиолог высказали вполне тождественные взгляды по этому поводу; Данте сказал: Del vivere ch’e un correre alla morte7); Клод Бернар высказался еще категоричнее: „La vie c’est la mort“. Ту же мысль высказал Сенека: „Наша ошибка это видеть смерть впереди нас; она в большей ее части уже позади нас“.8 В самом деле, разве наше существование не есть ряд процессов жизни и смерти: преобладание жизненных процессов сменяется преобладанием процессов умирания, и все наше существование состоит из борьбы этих процессов; в соответствии с этим из смены чувствований происходят страдания и наслаждения. Можно много сказать в защиту этого взгляда, но повторяю — это не более, как вывод из всего учения о чувствованиях.9

Соответствие между нарастанием жизни и наслаждением, усилением процессов умирания и страданием всякий испытал на себе: всякий знает, какое блаженство он испытывал при выздоровлении от тяжкой болезни, и наоборот, как мучительно состояние в начале всякого тяжкого недуга. К нашему счастию самые тяжелые болезни почти у всех обусловливают более или менее полное помрачение сознания, почему мы не испытываем вполне того страдания, которое вызывает тяжкая болезнь. Всякий процесс умирания вызывает, соответственно его интенсивности, более или менее сильное страдание; большая разница между страданием, произведенным порезом острым чистым ножом и тупым, грязным: в первом случае умирает ничтожное количество тканей, во втором, вследствие большого механического разрушения тканей и введения грязи, производящей умирание даже отдаленных от места заражения тканей, страдание может быть очень сильное.

Так как чувствования есть функция нервной системы, то понятно, что процессы умирания или разрушения, т. е. патологические процессы только постольку вызывают страдание, насколько эти процессы передаются через чувствующие нервы.

Напр., выпадение волос, т. е. их умирание само по себе не вызывает страдания, но те изменения организма, которые обусловливают умирание волос, всегда вызывают страдание в форме головной боли, общего недомогания и т. п,; матка сама но себе нечувствительна, но патологические процессы в матке вызывают заболевание всего организма и делают женщину несчастной. Медицина еще не может объяснить во всех подробностях, почему умирание одних органов вызывает сравнительно большее страдание, чем других. Мы имеем пока только один вполне точный ответ: потому, что в месте умирания больше нервов. Но великая гипотеза Дарвина дает нам право думать, что нервов путем наследственного усовершенствования именно больше в органах более важных для жизни, где патологические процессы опаснее для всего организма. Напр., почему так болезненно воспаление последнего сустава пальцев рук (panaritium) и мало болезнен тот-же процесс на пальцах ног; по всей вероятности, потому, что пальцы рук гораздо важнее для сохранения жизни, для борьбы за существование, чем пальцы ног; потому и распределение нервов и упругой соединительной ткани на пальцах рук другое, чем на пальцах ног. Почему воспаление оболочек головного и спинного мозга так мучительно? очевидно потому, что эти оболочки необходимы для сохранения организма; воспаление плейры далеко не так опасно для жизни и потому не вызывает столь ужасного страдания, как воспаление оболочек спинного и головного мозга.

Справедливость этого объяснения чувствований как нельзя более подтверждается громадным значением настроения или общего чувствования. Народная мудрость давно заметила, что счастье, т. е. преобладание чувствований удовольствия не зависит от общественного положения, богатства и т. д.; всем известна сказка о счастливце, у которого не было даже рубашки. Большинство народов считает главным условием счастия здоровье и достаточную пищу, почему в приветствиях почти всех народов высказывается пожелание здоровья и принятия пищи; действительно, счастие не зависит, или, по крайней мере, зависит очень мало от общественного положения, богатства и т. п. Для преобладания чувствований удовольствия необходимо преобладание жизни над смертью в нашем организме и чем это преобладание больше, тем больше приятных чувствований. Понятно, что жизнь преобладает над смертью у здорового человека; для этого преобладания необходимо достаточное питание, хороший воздух, и потому, конечно, люди так много говорят о погоде; Гейне напрасно смеялся над этим интересом к погоде.

В нашем организме при нормальных условиях происходит постоянно ряд процессов созидания и разрушения, жизни и смерти, которые не вызывают ясных, отчетливых ощущений и сопряженных с ними чувствований; однако эти процессы в их совокупности вызывают общее чувствование, или чувствование, сопряженное с общим чувством, и это чувствование составляет бесспорно главнейший элемент настроения.10 Человек имеет до обеда другое общее чувствование, чем после обеда; сегодня он может иметь другое общее чувствование, чем вчера, в зависимости от известного, а чаще неизвестного ему состояния его организма, т. е. суммы процессов жизни и смерти. Человек, съевший лишнее за ужином и дурно спавший, встает злым и недовольным, конечно, не потому, что он „встал с левой ноги“, а потому, что, вследствие погрешностей диеты, в его организме процессы умирания усилились сравнительно с тем, что было позавчера. Здоровый молодой человек может поплатиться за погрешность в диете лишь расстройством желудка и он скоро поправится, но болезненный старик, у которого сосуды склерозированы, почки поражены, легкие эмфизематозны, от такой же погрешности в диете может долго испытывать чувствования страдания, потому что процессы разрушения в его организме могут быть весьма значительны.

Это общее чувствование при нормальных условиях мало, изменяется; только при значительном изменении или внешних условий, напр., если житель севера попадает в южную страну, или при болезнях наступает значительное его изменение; напр., при заболеваниях сердца, печени, если даже эти болезни и не вызывают ясных ощущений со стороны заболевших органов, наступает значительное изменение общего чувствования. Каждому человеку свойственно свое собственное общее чувствование в зависимости от состояния его организма: есть вечно грустные и всегда веселые люди, есть люди с изменчивым общим чувствованием; без всякого изменения во внешних обстоятельствах у них веселость сменяется грустью. Врачи давно подметили, что настроение зависит от состояния здоровья, что здоровые, крепкие люди вообще обладают хорошим настроением, а слабые, болезненные люди, напротив, меланхолики. Внешние обстоятельства играют ничтожную роль в настроении человека: Фальстаф при обстоятельствах, которые измучили Гамлета, наверное пил-бы и веселился, а Гамлет мучился-бы положением, которое так было по душе Фальстафу. Значение состояния организма для настроения хорошо известно психиатрам; меланхолия и мания обусловлены изменениями в организме вообще и в частности в коре головного мозга; меланхолик испытывает самые интенсивные чувствования страдания, маньяк упивается блаженством, потому что в их организме произошли соответственные изменения. Ничто не может обрадовать, вызвать удовольствие у меланхолика, огорчить маньяка, потому что сравнительно с теми изменениями в организме, которые вызвали их чувствования, все другие изменения очень ничтожны. В самом деле, что значит для меланхолика известие, что у него родился сын или что ему дали прежде желанное для него место, в то время когда его организм и мозговая кора каждый день утрачивают жизнь. Конечно, маньяк может страдать—зубная боль, как и всякий процесс умирания должен вызывать страдание. Сравнительно с теми страданиями, которые испытывают меланхолики, все остальные просто ничтожны; мы знаем, что тяжкие случаи меланхолии оканчиваются смертью от истощения, несмотря на искусственное удовлетворительное питание.

Состояние организма есть главная причина нашего настроения, потому что те процессы, которые вызывают общее чувствование, имеют конечно ближайшее соотношение к сохранению нашей личности, суть сумма процессов жизни и смерти. Сравнительно с этими процессами все остальные, за исключением половых, имеют ничтожное, посредственное значение; напр, блестящие успехи по службе могут периодами, на короткое время, делать честолюбца счастливым; но самый страстный карьерист, с дурным пищеварением, будет иметь самое дурное настроение, как бы быстро ни шел он по службе. Известны рассказы про великих людей, напр. про Лейбница и Канта, подавлявших свои страдания, обладавших будто-бы такой силой воли, что для них тело и его страдания как бы не существовали; к сожалению, это просто басни: именно Лейбниц и Кант были наделены крепкой организацией, что доказывается их долговечностью (Лейбниц жил 70 л., а Кант 80 л., несмотря на их напряженный труд и болезни). Естественно, что люди, наделенные такими полными жизни организмами, могли всегда чувствовать себя хорошо, быть всегда бодрыми. Всякий врач знает, что люди испытывают весьма неодинаковые страдания от почти одинаковой болезни; один, повидимому, хилый, слабый почти не мучается при воспалении легкого; другой — сильный и крепкий ужасно страдает при той же болезни, той-же температуре и т. д.; эта разница может зависеть и от „нервов“ — понятия неясного: мы говорим о „нервности“, когда не понимаем в чем тут дело; может зависеть и оттого, что у первого органы наделены большей энергией, большей жизненностью, процессы жизни, т. е. ассимиляции протекают энергичнее. Я вполне понимаю, что употребляю неясные выражения, смысл которых научно не выяснен, но я констатирую факты. Кто не встречал в своей жизни маленьких, на вид слабых стариков, пользующихся прекрасным расположением духа, вечно довольных всем и всеми. Я долго и тщательно наблюдал зависимость настроения от организации и пришел к заключению, что лица полнокровные, с хорошим пищеварением, легко оправляющиеся после всяких потерь вследствие болезни, тяжкого труда и т. п., обладают самым лучшим общим чувствованием, т. е. настроением.

Так как жизнь состоит в деятельности органов, то всякая деятельность органов нам приятна и при том приятна настолько, насколько важен этот орган и насколько эта деятельность важна для сохранения жизни. Понятно поэтому, что больше всего наслаждений и страданий нам доставляют органы пищеварения, более всего страдания — поражения кожи и меньше всего страданий — недеятельность органов высших чувств. Бездеятельность органов пищеварения ведет к смерти; организм, не получающий воды, поражается процессами умирания, потому что должен жить на счет собственной влаги, вследствие чего ткани, отдающие воду, умирают; сперва умирают одни ткани, потом другие, и наконец животное среди жесточайших страданий погибает. Один участник Ахал-Текинской экспедиции Скобелева рассказывал мне, что питье чая для него было просто „райское блаженство“, интенсивность которого не может себе представить тот, кто не испытывал жажды в этой сухой, знойной области; чай оживлял, возвращал к жизни полумертвых от недостатка влаги офицеров и солдат. Вполне понятно, что это быстро наступающее усиление процессов жизни и прекращение процессов разложения или смерти должно доставить величайшее блаженство. Едва-ли нужно доказывать, что деятельность органов пищеварения доставляет нам наибольшую сумму наслаждений и страданий. Из за чего работают, выбиваются из сил, совершают всевозможные гадости почти все люди — из-за пищи; почти единственный мотив всей деятельности животных — еда. Высшие животные и человек очень скоро погибают без пищи и потому часто испытывают страдания при недостатке пищи и удовольствие при насыщении; соответственно страданию и наслаждению в организме происходят то процессы умирания, то процессы жизни в зависимости от его питания.

Убедительным доказательством того, что страдание пропорционально интенсивности процессов смерти, точно показывает преобладание смерти над жизнью, служит тот факт, что ожог кожи причиняет самые мучительные страдания. Этот факт был известен людям несколько тысячелетий тому назад, и в древности, чтобы причинить самые ужасные мучения, врагов бросали в кипящее масло или сдирали с живых кожу. Казалось-бы, что ожог, уничтожающий кожу, или снятие кожи вовсе не столь ужасная вещь; ведь вырезать печень или отрезать руки или ноги — это еще более грубое нарушение целости организма, однако самые жестокие народы предпочитали сдирать кожу, варить или жечь своих врагов; люди не могли найти более мучительной казни11. Только современная патология объяснила нам, почему ожоги и сдирание кожи так мучительны; ожог, даже легкий, двух третей кожи, а равно сдирание кожи ведет безусловно к смерти; человеку, как это доказала современная хирургия, можно вырезать печень, селезенку, почку — и он может остаться в живых; собака может жить без головного мозга, как это доказал Гольц, но погибает от ожогов и если у ней сдирают кожу. Патология объясняет нам это странное, повидимому, явление, и только теперь мы можем оценить по достоинству изобретательность древних семитов12. Когда человека жгли или с него сдирали кожу, он уже умирал, т. е. начиналась смерть; он не мог перенести этой операции, он безусловно обрекался на смерть. Большая разница между борьбой жизни и смерти, напр., при тифе, когда исход еще не предрешен и кроме того сознание помрачено, и ожогом, с момента которого наступило умирание, неизбежно побеждающее жизнь. В сущности нет ни одной безусловно смертельной болезни; только ожог и потеря кожи безусловно ведут к смерти, и потому начавшаяся с момента ожога смерть вызывает самое ужасное страдание. Я уже говорил, что поражение, оболочек спинного и головного мозга крайне мучительно: человек не может жить без головного и спинного мозга.

Повидимому, опровержением всей теории может служить всем известный факт, что смертельная потеря крови не сопровождается страданием; однако нет ничего удивительного, что, так как от потери крови прекращается деятельность головного мозга, смерть наступает без страдания. По той же причине кратковременны страдания при задушении. По той-же причине некоторые яды не причиняют страдания, несмотря на их вредное для организма действие. Алкоголь и морфий вначале доставляют большие наслаждения; алкоголик и морфинист могут целые годы наслаждаться употреблением этих ядов, потому что они, говоря вообще, уменьшают восприимчивость головного мозга, который под действием морфия и алкоголя не воспринимает тех процессов смерти, которые вызываются этими ядами. Lotze13 вполне справедливо сравнивал чувствования с термометром: как термометр показывает состояние температуры, степень тепла и холода, так и чувствования соответствуют состоянию организма, его деятельности; как термометр показывает состояние температуры только в настоящем, так и чувствование указывает на состояние организма в данный момент; термометр не предсказывает будущего, тоже и чувствования; сладкий яд может быть приятным, пока не наступит его вредное действие. Можно добавить, что чувствования это термометр для головного мозга, т. е. сознания, и если сознание под влиянием потери крови, морфия и т. п. не замечает падения температуры, то это только счастье для человека и животных.

Я не задавался целью привести все доказательства того, и что страдание соответствует процессам смерти, а удовольствие-процессам жизни, так как в учебниках психологии достаточно подробно изложено учение о происхождении чувствований. В этом журнале, в прекрасной работе проф. Смирнова „Психологические и физиологические основания современной эстетики“ достаточно подробно разобран этот вопрос. Я хотел только несколькими примерами из области медицины подкрепить мой вывод о соответствии между чувствованиями — с одной стороны и жизнью и смертью — с другой. Все наше сознательное существование есть смена и борьба жизни и смерти, смена удовольствия и страдания; жизнь и смерть в организме, удовольствие и страдание в сознании — вот в чем состоит наше существование.