Битва полов

Глава 9

Эмити

МАНХЭТТЕН НОЧЬЮ ВЫГЛЯДИТ СОВЕРШЕННО ПО-ДРУГОМУ.

Я сижу за своим столом и смотрю на город. Это размытие цвета, движущихся частей, которые вы не можете толком разглядеть, но они словно привидения.

Мое тело ноет, когда потягиваюсь, мышцы напряжены от сидения в этом кресле последние десять часов. Я изучила статистику и факты, кадровые данные и прогнозы, а также поработала над презентацией для Совета директоров. Взглянув на экран своего компьютера, я радуюсь тому, что у меня в результате получилось. Но я еще не совсем готова.

Энергия во мне начинает убывать. Между обдумыванием недоделанных извинений Карвера и работой над этим проектом я просто выматываюсь. Вещи, которые, как я знаю, не соответствуют действительности, закрадываются в подсознание и мешают мне. Такие вещи, как… может, Карвер и правда сожалеет?

Если он шутил или разыгрывал ответственного, то он чертовски хороший актер. В нем не было ни намека на глупость, ни сексуальной ухмылки, ни попытки ослепить меня своим обаянием или отвлечь намеками. Это была прямолинейная, лаконичная, вполне серьезная попытка объяснения. Наверное, было глупо все это время таить обиду, но его поступок надолго изменил мое отношение к себе. У меня появился комплекс, и это очень реально — правильно это или нет.

— Я бы все отдала за чашку кофе из «Хэнли», — стону я, вставая.

Бригада уборщиков тихо работает возле моего офиса; я могу видеть их через окна. Все остальные ушли несколько часов назад.

Оставив туфли на каблуках рядом со своим столом, я направляюсь в комнату отдыха. Слегка помахав пожилой даме, которая пылесосит в кабинете Хэлли, я продолжаю идти, пока не добираюсь до конца коридора. Включив свет, вижу коробку с пончиками, все еще стоящую рядом с кофеваркой.

— Вот это да! Отлично! — тихо восклицаю я, мой желудок урчит в такт ликованию.

— За что мы болеем?

Я оборачиваюсь и вижу Карвера. Его рубашка в черно-серую полоску не заправлена, помята на концах из-за того, что парень весь день запихивал ее в брюки. Пару верхних пуговиц расстегнуты, а рукава закатаны до локтей. Его шелковистые волосы в беспорядке, как будто он весь день проводил по ним руками.

— Не знала, что ты все еще здесь, — говорю я, подавляя зевок.

— Я всегда здесь, — пожимает он плечами. — Что ты делаешь?

— Смотрю на эти пончики.

— Ты ужинала?

Я поднимаю и опускаю плечи.

— Я даже не знаю, какой сегодня день, не говоря уже о том, ела ли сегодня.

— Правило номер один в «Джонс и Галлум», — говорит он, одаривая меня милой улыбкой, — Не забывать заботиться о себе.

— Можно подумать, что, поскольку я являюсь в этом уравнении Галлум, то обязана знать об этом.

— Можно и так сказать, — говорит он, его улыбка становится шире. Он склоняет голову набок. — Уже поздно. Почему бы нам не пойти чего-нибудь поесть?

Снова зевнув, я с жалостью смотрю на него.

— Слишком ли жалко звучит то, что у меня нет сил бороться с толпой и ждать столик?

— Мы владеем сетью ресторанов. Просто напоминаю.

— Да, но если мы пойдем в один из них, то начнем разбирать каждый нюанс, и это превратится в ещё большую работу.

— Точно. — Он потирает рукой лицо. — Знаешь, мне правда жаль, Эмити. Я знаю, что извинился ранее, но твое принятие этого было самым неискренним прощением, которое я когда-либо слышал.

Я наблюдаю, как он переминается с ноги на ногу и изо всех сил старается говорить то, что думает. Без ухмылки, галстука и простора своего кабинета он кажется более… смертным. Возможно, более способным на чувства. Более настоящим.

Я вынуждена простить его. В конце концов, я будущий генеральный директор этой компании. У меня есть власть. Требование удержать этот гнев, накопившийся много лет назад — из ситуации, которая преподала мне больше жизненных уроков, чем могу сосчитать, — только делает слабой. Обиды делают вас уязвимыми, готовыми делать что-то по злобе… даже если это не в ваших интересах. Я не слабая.

— Знаешь, чего на самом деле хочу? — говорю я, борясь с ухмылкой.

— Чего же?

— Тако.

— Я все время хочу тако, — соглашается он.

— Я перехвачу что-нибудь по дороге домой или еще где-нибудь, — говорю я, слыша, как мой желудок взывает к пончикам.

— Во сколько ты сегодня заканчиваешь?

— Я могла бы работать до рассвета и все равно ничего не успеть.

На его лице мелькает выражение удовлетворения.

— Что, если мы перенесем всю нашу работу в другое место?

— Куда?

— Ко мне домой.

Фыркнув, качаю головой.

— Да. Это звучит как лучший план, который я когда-либо слышала.

— А что, если я скажу, что приготовлю для нас тако, когда мы приедем? И лимонад из апельсинов.

Я стараюсь не показывать, насколько впечатлена тем, что он помнит мой любимый напиток.

— И я попрошу кого-нибудь купить шоколадных брауни с арахисовым маслом в качестве закуски, — насмехается он. — Подумай об этом, Эмити. У меня есть все необходимое для тебя и большое пространство, плюс стулья намного удобнее, чем эти.

— Ты играешь нечестно, используя тако и брауни в качестве приманки.

Он одаривает меня ухмылкой.

— Итак, что скажешь?

— Что ты — заноза в моей заднице.

— Я хочу, чтобы ты знала: в знак моей зрелости, этим вечером я не произнесу те пошлости, которые вертятся на кончике моего языка.

Похлопав его по плечу, я прохожу мимо него. Я должна сказать ему «нет». Мне нужно работать. Но не могу отказать себе в удовольствии, и в кои-то веки я сдаюсь.

— Хорошо. Но, если не будет шоколадных брауни с арахисовым маслом, я уйду.

Его дом совсем не такой, как я ожидала.

Входя в фойе пентхауса, встречаю ярко-белые стены и смелые, красочные картины. Здесь интересно, умно и продуманно.

Я смотрю на Карвера.

— Тут красиво.

— Спасибо.

Он ведет меня через прихожую в большую открытую гостиную. Город мерцает у наших ног, создавая потрясающий фон для пейзажа комнаты. Мебель приглушенных тонов расставлена так, чтобы сделать просторную комнату более уютной. И снова по всей комнате расставлены смелые произведения искусства. Облицованная бирюзово-серой плиткой стена в дальнем конце привлекает внимание к кухне.

— Мне нравится, — говорю я, поворачиваясь на целых триста шестьдесят градусов. — Здесь просто потрясающе.

— Должен сказать, эта комната никогда не выглядела лучше, до этого момента. — Он одаривает меня мягкой улыбкой, которая поражает до глубины души, потому что я сразу возвожу стену вокруг своего сердца. Если мое сердце не было целью, значит, он целился неправильно.

Прежде чем успеваю ответить, он направляется на кухню. Следуя за ним, я восхищаюсь тем, как легко его тело двигается в этом пространстве. Он выглядит таким комфортным и в то же время властным. У меня урчит в животе, словно я не ела неделю.

Мы подходим к кухонному островку, и я замечаю разложенные на нем разнообразные блюда. Как и было обещано: тако, апельсиновая газировка, испанский рис, обжаренные бобы и шоколадные брауни с арахисовым маслом ждут, когда мы приступим к их уничтожению.

— Выглядит аппетитно, — говорю я, чувствуя, как пересохло в горле.

— Кроме газировки и брауни, все это привезли из маленькой забегаловки в нескольких кварталах отсюда. Мое любимое место.

— О, так это что-то вроде дешевых тако? — Я смеюсь, садясь на барный стул.

— Это лучшие дешевые тако, которые ты когда-либо пробовала.

Мы наполняем тарелки и едим в тишине. Время от времени встречаемся взглядами и обмениваемся улыбками, смехом или воспоминаниями из нашего детства. Это приятно. Возможно, это самый приятный ужин за последнее время.

— Я не смогу съесть больше ни кусочка, — стону я, кладя руку на живот.

— Признай это.

— Что именно?

— Что это лучшие дешевые тако в мире.

— Думаю, я бы даже сказала, что это лучшие тако в истории, дешевые они или нет, — признаю я. — Жаль, не могу съесть еще один кусочек.

— Ты тоже так делаешь? — он смеется. Карвер собирает наши тарелки и ставит их в раковину. — Думал, я единственный, кто хочет съесть еще кусочек чего-нибудь, просто потому что это так вкусно.

— Нет. Я тоже так делаю. — Я спрыгиваю с табурета и ступаю на пол кухни. — Хочешь, я помогу тебе загрузить это все в посудомоечную машину или что-то в этом роде?

— Ни в коем случае. Я уберу их позже.

— Позже значит завтра, — зеваю я.

— Хочешь сказать…

— Это тебя не побеспокоит?

— С чего бы? — пожимает он плечами. — Посуда никуда не денется. Вполне справедливо. Я не собираюсь умолять тебя помочь мне.

— Я сама не хочу, чтобы ты умолял меня.

Он заставляет себя сглотнуть, когда воздух между нами меняется. Он каким-то образом электризуется, почти потрескивает.

— Кстати говоря, — говорит он низким, сладко-рокочущим голосом, — тебе никогда не пришлось бы меня ни о чем умолять.

— Просто слабо, да?

Его глаза темнеют, губы сжимаются в тонкую раздраженную линию.

— Эмити, не надо.

Слова звучат почти как рычание, его взгляд пронзает меня насквозь. Мой желудок скручивается, когда он делает решительный шаг ко мне.

— Знаю, ты в курсе, что я считаю тебя чертовски сексуальной, — говорит он. — Но я хочу, чтобы ты знала ещё кое-что.

— Что? — шепчу я.

— Ты самая привлекательная, самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Хотя я уверена, что он просто так это говорит, не могу побороть румянец на щеках.

— Вы пытаетесь заставить меня бросить вам вызов, мистер Джонс?

— Нет.

— Конечно, нет.

— Правда. — Он приближается ко мне, рука неуверенно тянется к моей щеке. Карвер обхватывает мою челюсть, поглаживая подбородок большим пальцем. — Не пойми неправильно — я бы с удовольствием трахнул тебя прямо здесь и сейчас.

Мои бедра сжимаются, боль в животе такая сильная, что у меня подкашиваются колени.

— Но вот в чем загвоздка, — продолжает он. — Я почти уверен, что лучше поступить по-другому.

— И как же? — хмыкаю я, надеясь, что это более быстрый путь к конечному результату. Жжение между моих ног становится все сильнее и выходит из-под контроля.

— Действовать медленно. Сначала сделать все те незначительные вещи. Соблазнить тебя.

— Звучит, как очень долгий процесс, — говорю я, моя грудь поднимается и опускается.

— Если тебя трудно соблазнить, возможно, так оно и будет. — Он наклоняется, его теплое дыхание согревает мою кожу. — С другой стороны, у меня такое чувство, что ты можешь не согласиться, если я приду с цветами или прижмусь в поцелуе к твоей шее, пока ты работаешь.

Мое сердце замирает, пораженное его глупым выбором слов и самоуверенной развязностью, которая из него сочится.

— Да, определенно, такое не по мне, — вру я.

Он ухмыляется.

— Ага, заметно. Вероятно, тебе потребуется добрых полгода, чтобы осознать или принять все это.

— Через шесть месяцев это будет считаться нарушением политики компании, — подмигиваю я.

— Верно. Генеральный директор не может встречаться с президентом в рабочее время. О чем я только думал?

— Вот что я тебе скажу, — говорю я, мое тело начинает выгибаться навстречу его телу. — Как только я стану генеральным директором, то подумаю о внесении изменений в руководство.

— Хорошая идея, — улыбается он. Карвер отпускает мой подбородок и проводит рукой по моей шее, ключице и верхней части груди. Я дрожу от его прикосновений, мое тело жаждет большего. Нуждается в большем. Изнемогает. — Пришли мне копию, и я подумаю, как внедрить это в «Джонс и Галлум».

— Ты задница, — смеюсь я, поднимая руку, чтобы ударить его, но он ловит ее в воздухе. Карвер удерживает ее на месте, наши тела, наконец, соприкасаются.

С трудом дыша, я понимаю, что, если буду продолжать в том же духе, пути назад уже не будет.

Он ухмыляется.

Да пошло оно все.

— Карвер?

— Да, милая?

— Думаю, что этот процесс слишком долгий и затянутый, чтобы быть действительно эффективным.

— У вас есть альтернативное предложение, мисс Галлум? — выдыхает он.

— Кажется, да.

Мое дыхание прерывистое, кровяное давление подскакивает до небес, когда он проводит тыльной стороной ладони по моему боку.

— И что вы предлагаете?

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня прямо здесь и сейчас.

Его рука замирает на моем бедре, его глаза прикованы к моим.

Я улыбаюсь.

— Или тебе слабо?