Битва за небо

XV

«Разумовскому Николаю Аполлоновичу», вывела рука владивостокского медиума последние слова на конверте. Сеанс завершился, оставалось только доставить письмо по назначению.

Медиум осторожно запечатал конверт, привычно шлепнул по нему печатью «Совершенно секретно» и вышел из кабинета в коридор, узнать у первого попавшегося человека, как отправить письмо в расположение флота международной Комиссии по борьбе с подводным пиратством. Медиум уже привык к тому, что его считают странным и даже немного душевнобольным, но метод первого опрошенного еще никогда не давал сбоев – то ли так подбирались первые попавшиеся, то ли талант медиума включал в себя и способность найти в толпе подходящего человека. Что днем, что ночью и, что характерно, – без фонаря.

– Так курьерский дирижабль вот-вот улетит, – сказал медиуму первый встречный. – Я слышал, что отлет назначили на шесть часов.

Наручные часы медиума ходили исправно и показывали пять пятьдесят восемь по местному. Успеть за две минуты пробежать несколько километров и вручить конверт дежурному офицеру смог бы только Космический Счастливчик, да и то когда его автор пребывал в хорошем расположении духа.

– Платон Эдуардович задержали отправление курьера, – услышал краем уха медиум слова, предназначавшиеся вовсе не ему. Говорил их один жандарм другому, младшему по званию.

Младший жандарм щелкнул каблуками, отдал честь и убежал, очевидно на аэродром. Медиум нагнал его у выхода из здания, поинтересовался относительно своей догадки и, довольный, передал письмо жандарму. Теперь оставалось только вернуться к себе, достать чистый лист бумаги и отписать на нем уведомление о промежуточной доставке. Там, в Петербурге, считали, что содержимое письма слишком важно, и требовали, чтобы на том конце обязательно уведомили хотя бы о том, что оно пустилось в путь.

«Наверное не стоило ставить штемпель «Совершенно секретно», – подумал медиум, тут же забывая о переданном сообщении. При работе на государя и правительство это был наилучший способ сохранения здравого ума и твердой памяти. Не подвел он медиума и на сей раз.

– Еще раз!

Я перенес все внимание на руки, влил в них энергию, подстегнул нервные клетки и осуществил попытку номер двадцать восемь. Лезвие сверкнуло в свете восходящего солнца, Воздушные Ловушки полетели по замысловатым траекториям…

– Уже лучше, – похвалил меня Дмитрий, разворачиваясь посмотреть на приближающийся к флоту дирижабль.

Мы тренировались на нижней боевой платформе по утрам, так было удобнее всего: и зрителей только дежурные офицеры, и голова свежая, что для разучивания новых приемов – по Поликарпу Матвеевичу – первое дело.

Двойной хачатурян пока что получался отвратительно, сказывалось отсутствие привычки к слегка изогнутым клинкам. Изучай я с самого начала восточную версию Мастерства, таких проблем и не возникло бы, но привычка к прямому мечу диктовала и набор приемов, в которых ни простой хачатурян, ни двойной не входили.

– Курьерский, к «Бирону» идет. – Шмидт определил дирижабль раньше Ледянникова, сказывалась богатая практика хождения по воздуху.

Курьер проскочил мимо «Дежнева» – просемафорил что-то на флагман и приступил к торможению.

– Российский. – Шмидт прямо-таки излучал радость, и я его превосходно понимал.

Если курьер прилетел из Владивостока, следовательно, привез с собой приборы для поисков субмарины. Неделя монотонного патрулирования калифорнийского побережья вымотала каждого из нас. Тяжело летать над океаном и знать, что найти субмарину получится лишь случайно, когда солнце будет под правильным углом, волны покатыми, а глубина – не слишком велика. Только вот субмарина способна обнаружить дирижабль много раньше и выстрелить первой. Или же просто уйти с опасного места. Неужели теперь мы будем всегда знать, где она находится? Если заработает идея Чеснокова – будем.

– Попробуем еще раз или сначала отдохнешь? – участливо спросил Ледянников. – У тебя хорошо получается. Стоишь ты правильно да и двигаешься тоже. Проблема с Ловушками, может, и стоит сделать паузу минут на десять-пятнадцать.

Пауза на четверть часа вылилась в целый час. Сначала нас вызвали к капитану – на имя Дмитрия пришло письмо от Несвицкого, а мне достался конверт со штампом «Совершенно секретно». И что может быть секретного в письме от сэнсэя? Прочитать письма мы не успели – начался завтрак, во время которого все разговоры крутились вокруг идеи с радио. А ну как не получится ничего? Все прочие новости, вроде прибытия к нам на помощь Ястребиной Гвардии – элитного британского психотехнического отряда, сорванного прямо с фронта, – остались не востребованы, обсуждать было не интересно.

После завтрака мы предприняли попытку продолжить обучение; и мне и Дмитрию хотелось заняться письмами, но Ледянников решил, что нам стоит потренироваться самоконтролю, и определил время вскрытия конвертов на после обеда.

Двойной хачатурян у меня так и не получился, я повторил попытку еще трижды, прежде чем сверху не начал прибывать свободный от вахт народ. На нижней боевой всегда был один из наилучших обзоров океана. Мы видели, как с флагмана спускают шлюпку, как ее начинает сносить в сторону Санта-Круз. «Бирон», чтобы не испортить тонкий прибор своим психотехническим излучением, набрал высоту и замер в ожидании, равно как и весь флот комиссии.

– Господи… – пробормотал кто-то за моей спиной. – Неужели?

Сигнальщик на шлюпке вскочил с банки и поднял в небо алые флажки. Эту комбинацию сигналов знали все, даже я.

– К бою!

Неизвестно когда и по какой причине Чесноков спустился к нам, но среагировал он одним из первых.

Субмарина капитана Теслы находилась где-то рядом, может быть, готовилась к новой атаке.

– Надо зажать негодяя между нашими бомбардировщиками и минными полями на юге, – предложил Шмидт, но было уже поздно составлять какие-либо планы. Ни одна сторона не стреляла, но сражение уже началось. Ведь главное в любом сражении маневры, не так ли?

Что-то в мире изменилось, только вот я никак не мог понять, что именно. Вроде бы точно так же светило солнце, плыли по небу редкие облачка, медленно занимал свою позицию в боевом порядке наш дирижабль. На платформе суетились бомбардиры. Дмитрий успокаивал свой дух, жонглируя пятью Воздушными Ловушками.

Японский дирижабль распахнул бомболюки, и вниз полетели первые бомбы. Некоторые из них практически сразу раскрыли парашюты – этими бомбами при помощи Воздушных Ловушек управляли японские «психи». Теперь в электрическую подводную лодку верили почти что все, а потому не стеснялись применять все психотехнические приемы, какие только знали.

Субмарина выпустила первые снаряды – они прорвались сквозь толщу воды, взлетели ввысь и разорвались над боевым порядком флота. Каждая бомба содержала сотню флетчетов для уничтожения газовых камер. Тесла тоже подготовился к встрече с нашим флотом. Металлический дождь прошелся по верхним платформам двух британских бомбардировщиков; если кто-то там и выжил, то только «психи» и редкие счастливчики.

И тут я понял, что же изменилось в мире, – мое чувство защищенности от любой опасности исчезло, как мираж или распознанный фантом. Теперь моя жизнь полностью и без остатка влилась в ту емкость, из которой мы собирались платить за будущую победу. Удивительно, но я не чувствовал себя беззащитным – ничуть. Рядом со мной стоял и следил за сражением Дмитрий, в кармане лежало письмо от сэнсэя. Что-то отчаянно подталкивало меня прочитать его как можно скорее, но мне не хотелось пропускать ни секунды этого боя, пусть даже он был в моей жизни не первым и даже не вторым.

Тесла стрелял экономно, выпускал по два или три снаряда, но даже такая невысокая плотность огня доставляла флоту немало неприятностей. Загорелся, не успев сбросить запас бомб, старенький «Брусилов», потерял рули еще один японский дирижабль. Зато успешно отбомбился «Бирон» – лес фонтанчиков поднялся там, откуда секундами ранее вылетели снаряды Теслы.

«Дежнев» медленно подходил к той точке, в которой внести свою лепту в победу над электрическим монстром предстояло и нам. Может, именно наша бомба окажется гибельной для этой подводной лодки? Господи, только бы это было так!

Из-под воды взметнулись черные тени, какая-то часть моего сознания моментально просчитала их траекторию и сделала вывод, что стреляли именно в наш корабль. Бомбардиры рванули рычаги, и смертоносный груз отправился вниз.

Одна из бомб столкнулась в воздухе с выпущенным в нас снарядом – вероятность такого события была астрономически мала, но все же оно состоялось. Может быть, именно эта случайность спасла наши жизни.

Из огненного облака стремительно вылетел второй снаряд. Воздушные Ловушки не остановили его продвижения, но слегка сбили с курса. Вместо того чтобы вонзиться в центральную часть боевой платформы, снаряд прошел в метре от дальнего края, врезался в арматуру защитной решетки и разлетелся тысячами осколков. Нам с Дмитрием повезло, мы находились на противоположном краю платформы, там, где металлический шквал бушевал не так сильно. И все же я видел, как один осколок снес половину черепа бомбардиру, о чем-то говорившему со Шмидтом, как Дмитрий отбивает мечом еще один осколок и судорожно хватается за бедро, оцарапанное другим осколком.

А затем платформа вздрогнула и накренилась. Не выдержали иссеченные крепления. Откуда-то снизу появился густой черный дым, от которого хотелось согнуться в три погибели и кашлять.

– «Психам» очистить воздух! – проорал Шмидт, подскакивая к голосовой трубке, связанной с капитанским мостиком.

Связи с Чесноковым, разумеется, не было – акустическую трубу разорвало или просто деформировало во время взрыва.

– Царапина, не бери в голову, – простонал Ледянников, демонстрируя мне свою рану.

Его действительно скорее обожгло раскаленным металлом, нежели серьезно задело. Опасности для жизни ранение не представляло, только вот боль мешала сосредоточиться на Мастерстве. Я выхватил катану из-за плеча и осторожно присел на палубу возле Дмитрия. Чтобы выгнать дым с палубы, пришлось создавать область повышенного давления и пройтись ею, как шваброй, по всей платформе. Остальные «психи», уловив мои Намерения, взяли на себя самую тяжелую задачу, справиться с которой мне было еще не по плечу. Стена воздуха, уплотненного Мастерством и упорством российских «психов», отвела дым в сторону. Более того, эта же стена расчистила воздух ниже платформы, позволив нам с Дмитрием осторожно посмотреть, как шло сражение.

– Не понимаю, – бормотал Финн себе под нос. – Для чего капитан играет с этими воздушными «психами»? В арсенале есть еще четыре «Ската», хватит на то, чтобы расчистить небо и убраться восвояси. С тех пор как появился этот Айлендер, Тесла сам на себя не похож. Уж не загипнотизировали ли его? Говорят, что гипноз не является психотехникой…

– Другие говорят, а ты побольше слушай и поменьше болтай, – буркнул Джон Голд, уставившись в вереницу желтых и зеленых лампочек. – Тут политика делается, большая игра на уровне империй. Такие вещи для простых людей вроде нас либо полная туфта, либо что-то мудреное. Ты ведь заметил, что оружейники используют только два аппарата из пяти исправных?

– И этого я тоже не понимаю, – кивнул Макалистер. – Позволить этим япошкам бросать в тебя бомбы и при этом не отстреливаться в полную силу? Это тоже какая-то хитрость?

Субмарина вздрогнула еще раз, желтых лампочек на диспетчерском пульте прибавилось.

– Хитрость, – подтвердил Голд. – Вот дадим еще пару залпов и раскроем козыри. К тому моменту там, наверху, будут думать, что мы ослабели и нас можно взять голыми руками. Тут-то мы им и покажем, всем сразу. Ты ведь помнишь, что мы монтировали этой ночью?

Вместо ответа ирландец перекрестился и помянул святого Патрика. Помнил, значит.

Оружейники «Линкольна» тянули время, выпуская заряды уже не попарно, а поодиночке. Тесла готовился нанести сокрушительный удар и уничтожить весь флот комиссии при помощи хитрости и бомбы, забранной из тайника. Самой страшной бомбы в мире.

Какому из воздушных кораблей удалось отличиться и даже под каким флагом ходил этот герой, я не увидел – «Дежнев» медленно отползал в сторону, туда, куда направлялись все поврежденные дирижабли. Между нами и местом сражения как раз пролетал горящий британец. Зато мощную волну торжествующих Намерений удалось уловить без помех.

– Неужели… – простонал Дмитрий. Ради того чтобы полноценно порадоваться победе, он снял часть психотехнических барьеров и теперь страдал от ожога.

– Сейчас выберемся из дыма и увидим все собственными глазами, – пообещал я, прикидывая расстояние, на которое мы уже успели отойти. Без бинокля или воздушной линзы, увеличивающей изображение, мало что поймешь.

Осмотреть останки субмарины захотели все выжившие на нижней платформе. Биноклей, само собой, не хватало – их уцелело всего два, зато линза, поддерживаемая нашими совокупными усилиями, показывала ничуть не хуже.

На поверхности океана расплывалось грязное масляное пятно, в нем плавали какие-то предметы, слишком мелкие, чтобы их можно было различить на такой дистанции. Почти в самом центре этого пятна из воды торчала тонкая мачта. Мне показалось, что она медленно удлиняется, и наблюдения Дмитрия подтвердили этот факт.

– Не нравится мне все это, – поделился своими ощущениями Шмидт. – Если это спасательный отсек всплывает, значит, работа сделана некачественно. То есть я хочу сказать, господа, что суд над пиратами это, конечно, правильно, но окончательная победа, когда судить остается некого, ей-богу, как-то благороднее.

На конце мачты показался белый флаг. Добрая половина зрителей на нашей платформе разочарованно вздохнула.

– Ну, хотя бы на живых пиратов посмотрим, – пробормотал кто-то из бомбардиров. – В детстве, помню, мечтал поглядеть на Питера Блада или Моргана. Знал бы тогда, во что мечты выливаются…

На мой взгляд, в этой мачте было что-то неправильное, только я никак не мог понять, что именно вызывает такое ощущение – белый флаг или ее металлический отблеск?

– У Теслы вообще все странное и неправильное, – попытался успокоить меня Ледянников. – Вспомни этот… гидроплан.

Упоминание капитана Теслы породило мысль о том, что основные злодеи – сам Тесла, мэтр Джонс, может быть, еще кто-то из офицеров подводной лодки уцелели, тогда как всяким стрелкам и механикам, которых нанимали в Сан-Франциско среди местных рационалистов, места в спасательном отсеке наверняка не нашлось.

«Дежнев» начал разворачиваться обратно, в группу боевых кораблей, и наклон палубы вскоре помешал нам таращиться на эту дурацкую мачту.

– Вот, собственно говоря, и все, – подытожил Ледянников, предлагая мне подняться в каюту и наконец-то заняться письмами.

Читать носившее штамп «Совершенно секретно» письмо на людях, во избежание косых взглядов, не хотелось. А вот в каюте… правильно Дмитрий придумал. Мне вообще крупно повезло с напарником, надо написать об этом сэнсэю, все равно буду отвечать на его письмо.

Мы осторожно поднялись по изрядно деформированной лестнице, я помогал Ледянникову, у которого то и дело подгибалась раненая нога. Двумя палубами выше, в узких коридорах внутреннего корпуса нас встречали ремонтники, приветствовали, забрасывали вопросами. Как будто это мы, собственноручно, потопили субмарину. Право слово, даже неловко стало, прежде чем мы до каюты добрались.

– Жалко, Алексей до этого дня не дожил.

Дмитрий опустился на свою койку и достал письмо Несвицкого.

– Интересно, что бы сказал Островский, узнав, что его делегируют в международный суд? А ведь и делегировали бы, как видевшего своими глазами весь быт этого пиратского сообщества. Чтобы зерна от плевел помогал отделять. Его, военного разведчика, специалиста по техническому шпионажу – да в международный суд, на растерзание газетчикам и адвокатам!

Узнавать, что сказал бы тот или иной знакомый тебе человек в какой-то конкретной ситуации, – это ли не суть стилевидения? Стиль Островского в моей памяти сохранился полноценно и с очень высоким качеством. Неудивительно, ведь я видел его не только в размеренной обстановке, но и в бою, где человек или раскрывается полностью или погибает.

Вот если бы Алексей сейчас сидел напротив, живой, только что вместе с нами отстоявший на нижней палубе и собственными глазами видевший, как погибла субмарина, на которой ему довелось плавать… Он бы узнал спасательный отсек с первых же секунд и даже смог бы рассказать нам, кто в этом отсеке находится, в какой обстановке и сколько они там могут просидеть без посторонней помощи…

А еще Островский сказал бы, что для Теслы, пирата, не обращавшего внимания на международные соглашения и джентльменские правила, белый флаг не характерен. Тесла поднимался бы с голой мачтой или даже подняв свой собственный флаг, поскольку судьба спасательного модуля для него вполне очевидна, как очевидно, что никакого суда не будет. Тем более международного, о котором мы только что трепались с Дмитрием.

Ледянников почувствовал резкое изменение моего состояния, тень, пробежавшую по Намерению, итоговое ощущение неотвратимой катастрофы.

– Что… – начал было он, но я не стал тратить зря секунды драгоценного времени и вместо объяснений бросил короткую фразу:

– К Чеснокову, срочно!

На капитанском мостике кипела работа. Победа победой, а распоряжения с «Бирона» все продолжали поступать. Когда мы, преодолев сопротивление молодого офицера, прорвались к Ростиславу, тот уже обо всем догадался сам.

– Наши дела откровенно плохи, – подтвердил Чесноков, надиктовав очередное сообщение на «Бирон» в акустическую трубку. К счастью, попадание снаряда не повредило связь капитанского мостика с семафорной мачтой, а то пришлось бы связистам бегать туда-сюда с бумажками. – В ответ на попытку Костровицкого спустить шлюпки и подобрать спасшихся пиратов мы получили ряд довольно резких сообщений, общий смысл которых сводится к тому, что англичане с японцами больше не верят в дружественность наших намерений.

Капитан специально сделал паузу, чтобы не только мы, но и все вокруг смогли понять, что Комиссия как международное объединение отныне существует только де-юре.

– Нас обвиняют в попытке захватить объект, несущий ценнейшую техническую информацию. Ни Япония, ни Британская империя не могут позволить, чтобы Россия получила доступ к техническим достижениям, позволяющим строить подобные субмарины. О том, чтобы организовать совместный доступ к объекту, и речи не идет. Японцы сразу же вспомнили о войне против Англии, британцы – что их дирижаблей уцелело больше, чем японских или наших, а мы поставлены в тупик. Отдавать Теслу ни одной иностранной державе мы не вправе, а уничтожить его – чтобы эти проклятые секреты не достались никому – не позволяет белая тряпка на его мачте. Публичного нарушения международных законов, касающихся белого флага, нам не простит весь мир.

Дежурный связист, стоявший по правую руку от Чеснокова, сделал знак, что пришло очередное сообщение.

– Капитан, из Сан-Франциско вышел японский флот под командованием Куриты. Они держат курс сюда. Часа через два будут на месте. На «Бироне» утверждают, что англичане тоже зафиксировали отплытие флота.

Что сулит прибытие японского флота дирижаблям, разбросавшим весь запас бомб, понимали все. Дмитрий рассказывал мне, что несколько месяцев назад, когда он впервые столкнулся с деятельностью Теслы, Курита уже пытался подвести лишенные бомб британские дирижабли под беспощадный огонь двух броненосцев.

Воистину, странная штука эта история – минимум фантазии, максимум аллюзий.

– Теперь я понимаю, для чего англичане послали сюда Ястребиную Гвардию, – пробормотал первый помощник капитана. – В расчете на быстрый захват и стремительное отступление. Не удивлюсь, если Риковер со своими дирижаблями сейчас курсирует тоже где-то неподалеку.

Я повернул голову и задумчиво посмотрел через пуленепробиваемое стекло.

Теперь посреди пятна покачивался на волнах небольшой плотик с ярко-оранжевой полусферой. Если бы не мачта с белым флагом, один-единственный залп, да что там, пара пулеметных очередей разрешили бы массу проблем, предотвратили бы вооруженный конфликт.

– Черт побери! – выругался кто-то из офицеров. – Ближайшие наши соединения – в Анкоридже, а это добрые сутки пути…

Очевидно, мысли о применении оружия для разрешения создавшегося противоречия посещали не только меня. Ростислав окинул своих подчиненных быстрым оценивающим взглядом, после чего продемонстрировал настоящий капитанский голос:

– Да как вы не понимаете, господа?! Про Анкоридж вспомнили… Ведь это же возможное начало войны!

В его словах имелся смысл. Новость о победе над Теслой уже достигла Сан-Франциско, а значит, российского посольства, английской разведки и японского протектора. Если начнется перестрелка и будут человеческие жертвы, засекретить этот факт, скрыть его от общественности, как скрываются в России случаи нападения на дальневосточные пограничные участки, не удастся. Идеальный предлог для войны или, по меньшей мере, для ухудшения всех дипломатических отношений между тремя империями.

Тесла даже после уничтожения субмарины представлял угрозу для мира в этом регионе. Как бы ни завершилось дело, Калифорния может восставать, заявлять о независимости и международном признании в обмен на поддержку в грядущей войне и доступ к ее гелиевым месторождениям, ценность которых во время войны резко возрастет.

Тут я подумал еще немного и понял, что Калифорния восстанет обязательно, не таков Мэтт Кинг, чтобы упустить столь удобный случай.

Итого, мы получаем не только удобный предлог для войны, но еще и серьезный повод. Взять под опеку свежеиспеченную республику – заманчивая цель для англичан. Они и до этого топтались на орегонской границе, сдерживаемые китайскими армиями. Без поддержки же Японской империи Калифорнийской республике не устоять. Но если в британо-японскую войну вмешается Россия, у республики появляется пространство для дипломатических маневров и шансы на выживание.

Дирижабли, только что воевавшие против общего врага, поспешно перестраивались в воздухе. Англичане собирались на севере от спасательного отсека, японцы предпочли расположиться на юго-востоке, поближе к протекторату, до которого всего полтора-два часа полета. Русским достался сегмент на юго-западе, там уже занял позицию бывший флагман объединенного флота, тяжелый дирижабль «Бирон», туда же неторопливо приближался наш «Дежнев».

Скоро к этому месту подойдет Курита, и начнется война. Или Ястребиная Гвардия, пользуясь численным преимуществом британских вооруженных сил, захватит Теслу в плен. Но тогда все равно начнется война. Даже если Костровицкий секретным кодом передаст на российские корабли приказ напасть на японцев и британцев, войны не избежать. Да, за счет того, что у нас тяжелые дирижабли с большим количеством пулеметов, мы можем отвоевать Теслу как у японцев, до подхода военно-морских сил самых слабых противников, так и у британцев, «эринии» которых вряд ли смогут на равных противостоять «Бирону» и «Дежневу». Но зачем бросаться в атаку, если не считаешь, что война неизбежна?

– Что так, что иначе – война, – высказал результаты размышлений капитан Чесноков. – Рано или поздно у кого-нибудь не выдержат нервы, и начнется бойня. Все против всех. Или кто-то убедит себя, что единственный способ победить в предстоящей войне – захватить Теслу. Господа офицеры, прошу всех занять свои места и приготовиться к бою. Я не знаю, кто и каким образом его начнет, но вступать в него неподготовленным не намерен.

Он уже смирился, подумалось мне. Стиль и Намерения Чеснокова выдавали в нем борьбу между боязнью спровоцировать войну и ответственностью за экипаж, за судьбу и честь Российской империи. Но мне, стилевидцу и «психу», был уже известен исход этого внутреннего конфликта.

Иллюзий относительно шансов выжить я не питал. Боевые платформы традиционно славились высоким процентом потерь, а если вспомнить о наклонной палубе на нижней платформе и предстоящем сражении не на жизнь, а на смерть, можно было смело записываться в смертники. Как там в Японии называют психотехников, атакующих врага всеми силами и не жалеющих ни капли жизненной энергии на завтрашний день? Божественный ветер? Да, именно так – камикадзе.

Я шел размеренным шагом по узким техническим коридорам и мысленно приводил душу в порядок. В мире оставалось так много несделанного. Не поставлена свеча в Никольском соборе, не написано письмо сэнсэю, да и родителям Сугимото, помимо краткого сообщения о смерти их сына, тоже ничего еще не отправил.

Как-то так получилось, что большая часть всех незавершенных дел касалась эпистолярного жанра. Словно ангел-хранитель соглашался нарушить законы мироздания и один разок поработать почтальоном – только сядь и напиши все, что хотел. Такие мысли, разумеется, напомнили о письме от сэнсэя. Том самом, совершенно секретном.

По этой части технических коридоров, кроме меня, никто не передвигался. Ремонтники уже наладили механизм автоматической смены поврежденных камер, проверили манометры и удалились в другую часть дирижабля. Авиаторы, чье место согласно штатному расписанию было на нижней боевой платформе, спустились, едва получили приказ, то есть намного раньше.

Я вытащил конверт и, приладив переносной фонарь на один из вбитых через равные расстояния крюков, рассмотрел бледно-синий штамп. Обратный адрес письма утверждал, что его отправителем является Поликарп Матвеевич Архипов, однако руки сэнсэя никогда не прикасались к этому конверту. Загадки военной разведки? Я отчего-то вспомнил, что Дмитрию тоже пришло письмо, только от Несвицкого. Да ладно, времени мало – присоединим эту тайну к числу тех, разгадать которые так и не успею.

Внутри конверта обнаружился сложенный вдвое лист слегка пожелтевшей бумаги. Почерк был до того беглым и незнакомым, что я с трудом разбирал отдельные слова.

«Николай!

Обойдусь без вступлений, приберегу их на следующее письмо, поскольку та разновидность связи, к которой пришлось прибегнуть, отнимает много энергии.

Сейчас ты находишься на борту «Дежнева», эту и прочие детали мы выяснили при помощи футуроскопии. Верь им.

Источником страшной опасности является плот, ставший объектом интересов всего вашего флота.

Даже нам неведомо, что произойдет после того, как он взорвется. Мы знаем только то, что взрыв будет подобен Апокалипсису. Все дирижабли сгорят и оплавятся в доли секунды. Морские корабли, если успеют подойти, тоже обречены. Вы все и мы все обречены, если этот взрыв состоится. Отчего-то все думают, что на плоту находятся люди, – и это ваша главная ошибка.

Извини за сумбур, письмо надиктовывается в страшной спешке, первоначальный вариант на трех листах отвергли Ксения с Ворониным. Говорят, детальное знание будущего опаснее, чем прямое описание без деталей.

Предотврати взрыв или хотя бы сделай так, чтобы почти никто не погиб. И, ради бога, постарайся при этом не спровоцировать какую-нибудь войну. Насчет войны – это не шутка, а прямое указание. Ксения видела, возможности выполнить поручение у тебя есть. Не теряй времени, оно дороже всего на свете. И обязательно напиши, что это было, – а то футуроскописты только бледнеют и почти ничего не рассказывают.

Удачи, Николай! Мы за тебя молимся».

Теперь уже я узнавал Стиль сэнсэя, слегка искаженный сильным волнением и присутствием посторонних. Только вот склонный к театральности Поликарп Матвеевич ни за что не стал бы отправлять на противоположный край планеты такое невнятное письмо. Разве что если опасность оказалась велика и не было времени на раздумье.

«Отчего-то все думают, что на плоту находятся люди…»

Я перечитал письмо и внезапно понял, что от меня требуется. В одиночку такими делами пусть Космический Счастливчик занимается. А я не супергерой с развевающимся на психотехническом ветру плащом, всего лишь подмастерье. Как бы ни говорил Дмитрий, что Архипов выпускает человека только после того, как тот обретает силы сдать экзамен на мастера. Но зато этот подмастерье понимает, его роль не единственная, рядом с ним есть другие люди, способные на большее. Может быть, в этом и заключается великая сила подмастерья.

А вдруг я не успею, вдруг письмо прибыло слишком поздно, как то, что настигло меня в Перми? Мысль о том, что изменить уже ничего не получится, подстегнула мои нервы. Я сдернул с крюка фонарь и побежал по гулким темным коридорам туда, откуда только что пришел. Мне срочно требовалось поговорить с Ростиславом Чесноковым. Если только не поздно…

Дежурный офицер попытался не пустить меня на мостик, пришлось задержаться, показать ему конверт и штамп на нем. Пока добивался права пройти, восстановил дыхание, что тоже положительный момент – мне предстояло выглядеть убедительным.

– Футуроскопия… – пробормотал капитан, внимательно изучив текст письма.

Я и не думал, что убедить его будет так легко, но Ростислав, похоже, только и ждал подсказки со стороны.

– Взрыв и отсутствие людей на плоту, – процитировал он, словно ощущая послевкусие слов. – Вот это уже похоже на настоящий пиратский стиль. А то я голову сломал, пытаясь сообразить, отчего им так хочется в плен. С их-то техническими возможностями проторчать пару часов под водой, не подавая никаких признаков жизни, можно было бы и в такой оранжевой штуковине.

– Передадим на «Бирон» и порекомендуем немедленно отступать? – предложил первый помощник капитана, подходя к нам.

– Не получится, – покачал головой Чесноков и кивнул в сторону берега. – Если мы отступим, а бомба взорвется, уцелеет только российская сторона, причем почти что в полном составе. Нас обвинят в применении этого адского оружия – последствия будут те же, только разве что мы останемся живы… какое-то время, до тех пор пока не начнется война.

– «…Или хотя бы сделай так, чтобы почти никто не погиб», – процитировал помощник. – Разве отступление не тот самый выход, о котором говорится в письме?

– Подразумевается, что надо спасти большинство японцев и англичан, – пояснил капитан. – Любое иное решение неудовлетворительно с политической точки зрения.

Я почтительно молчал: офицеры были намного опытнее меня, разбирались в политике и военном деле и обладали реальной властью. И все же что-то провоцировало меня искать выход вместе с ними.

– Если утопить бомбу, взрыв станет доказательством правоты наших действий, – наконец высказался Чесноков. – Да, обстрел объекта, находящегося под защитой белого флага, противозаконен, но размещение бомбы под ним тоже противозаконно. Положение у «Дежнева» сейчас самое благоприятное. Мы должны соединиться с российской группой дирижаблей, а для этого надо пересечь пространство над бомбой. Вряд ли кто-то сумеет вовремя отреагировать и противодействовать.

– Самоубийство, – вздохнул помощник капитана. – «Дежнев» будет уничтожен еще до того, как взорвется бомба. Даже российским кораблям придется открыть огонь на поражение, чтобы тень нашего вопиющего преступления не пала на империю.

– Не придется, – неожиданно улыбнулся Чесноков, и яркость его Намерения продемонстрировала мне истинный смысл слова «озарение». – Но только в том случае, если все будет выглядеть естественно.

Пожар на дирижабле, вроде бы уже потушенный, вспыхнул с новой силой. Огонь прожег оболочку внешнего корпуса и вырвался наружу. Семафорная мачта «Дежнева» украсилась гроздью флажков, полированные лапы, отражающие солнечный свет, передали общепринятым кодом: «Пожар в системе газораспределения! Опасность взрыва!» Тяжелый дирижабль украсился языками пламени, обзавелся роскошным дымовым шлейфом, но с прежнего курса так и не ушел. Японские воздушные корабли расступились, на всякий случай увеличивая дистанцию, – взрыв такого гиганта мог им существенно повредить.

– Два с половиной километра до цели, – доложили Чеснокову по акустической трубке. – Готовы к сбросу верхней платформы, персонал и вооружение эвакуированы.

Мне досталось место неподалеку от капитана – все, имевшие право присутствовать на капитанском мостике, согласились с тем, что эту честь я заслужил. Отсюда при помощи авиационного бинокля можно было видеть британские «эринии», кружащиеся вокруг невидимого центра, на первый взгляд беспорядочно, а на второй – согласно тщательно продуманной боевой схеме. Даже противоположный край медленно сужающегося круга, на котором беспокойно сигнализировал секретным кодом «Бирон», был виден как на ладони.

– Подрываем четырнадцатую камеру! – скомандовал Чесноков, и его распоряжение по акустической трубке донеслось до ремонтников.

Все должно быть предельно натурально, сказал капитан. Ради этого натурализма мы разрушали великолепный боевой корабль, поджигали то, что не должно было гореть ни при каких обстоятельствах, и многократно ломали то, что многократно же дублировалось.

Я, вместе с Чесноковым, следил за тем, чтобы авиаторы не увлеклись.

Между четырнадцатой газовой камерой и тринадцатой тлеет тканевая прокладка, докладывали на мостик. Тушить успешно или нет? Арматура возле детонаторов деформировалась. Могут быть проблемы с отстрелом верхней платформы. Не стоит ли притормозить цепочку взрывов внутри корпуса?

Как же все-таки хорошо, что мой учитель любил сценическое искусство и испытывал на учениках свои актерские способности! Сейчас его уроки были как никогда кстати.

«Дежнев» опасно наклонился на правый борт – его камеры не справлялись с возникшим дисбалансом и капитан отдал приказ отстрелить верхнюю боевую платформу вместе с семафором. Меньше связи – меньше проблем. Мы – терпящий крушение дирижабль, а вовсе не отряд отчаянных авиаторов, планирующий преступление международного масштаба. Неужели вы усомнитесь в этом, глядя, как мы разваливаемся на части?

Несколько тонн металла рухнули в воду и подняли фонтан брызг в километре от цели. Мягко скажем, недолет. Следом за верхней платформой в океан отправилась и нижняя. Семьсот метров. Мы снижались, постепенно избавляясь от важных с боевой точки зрения конструкционных элементов.

– От нас осталось не так уж и много, – заметил Ростислав Чесноков. – Если сброс паровой машины не завершится поражением цели, придется избавляться от гондолы и ютиться меж газовых камер. Приготовьтесь, господа! У нас будет всего одна попытка. Ну, максимум, еще две десятых в качестве премии за неожиданность.

Наводить горящий дирижабль на цель – то еще занятие. Изо всех щелей корпуса идет дым, периодически застилающий от нас плавучую бомбу под белым флагом. Пока что у иностранных комиссаров нет поводов для беспокойства на наш счет. Думается, у них хватает проблем и без нас – им же неизвестно, что флот Комиссии старательно сторожит самую мощную в мире бомбу! Наша траектория проходит на значительном расстоянии от спасательного отсека Теслы. Спокойствию трех империй мы не угрожаем.

Чтобы не выдать своих Намерений раньше времени, мы шли, не пользуясь разгонной Ловушкой. Вместо нее корабельные «психи» создавали фантом. Для всех, кто владел Мастерством и находился при этом за пределами нашего искалеченного дирижабля, мы держали в уме только одну цель – спасти экипаж, безопасно приводниться и ждать, пока российские дирижабли подберут спасшихся.

Движение на паровых двигателях намного медленнее, мы не выжимаем даже сорока километров в час. Нечаянно повредить свою разгонную Ловушку предложил Дмитрий, появившийся на мостике в самый разгар обсуждения деталей плана. Черепашья скорость нужна, чтобы как следует прицелиться, ведь ронять придется не компактную бомбу, а громоздкие паровые двигатели.

Дирижабль продолжает заваливаться на правый борт. Ремонтники во время пожара выкачали из поврежденных камер почти весь газ, и подъемная сила распределена неравномерно.

«Дежнев» закладывает дугу, пытается компенсировать боковую тягу при помощи двигателей.

Хочется встать на колени и молиться за успех нашей безумной авантюры, но делать этого нельзя ни в коем случае. Молитвы, особенно искренние, могут быть прочитаны чужими «психами», особенно Ястребиной Гвардией, по-моему, что-то заподозрившей. От британского строя отделяются две «эринии» и летят в нашу сторону. Чуть помедлив, японцы посылают своего представителя – дирижабль «Азума».

Ледянников испытывает чувство deja vu, потому что «Азума» – систершип «Мусаши Тайхо». История делает вид, будто повторяется.

Двести пятьдесят метров до цели. Я превратился в столб, отдавая всю энергию на создание ложного Намерения. Меня, как подмастерье, используют в качестве донора, но я не в обиде. На мою долю в этом деле и так досталось много приключений. Если все, что касается деятельности Комиссии, не засекретят на полвека или бессрочно, мне будет что написать в своих мемуарах. Когда-то, вроде бы год назад, Поликарп Матвеевич сказал мне, что зимой Россия напоминает текст. Тогда я толком не разобрался в его словах и ляпнул в ответ что-то пришедшее в голову первым. Но Россия действительно напоминает текст, причем не только зимой. Что есть отчизна, как не сумма воспоминаний о ней? Россия – это миллионы мемуаров, которые пишутся или же никогда не будут написаны по тысяче различных причин. Я отдаю энергию, стараюсь не выдать нас «эриниям», а в голову лезут беспорядочные мысли, и никакого самоконтроля на них нет.

У «Дежнева» горят двигатели. Это самый опасный момент нашей затеи, потому как котлы могут взорваться в любой момент. Но так надо, потому что все вокруг видят, как мы горим, знают о двигателях и молятся за наше спасение. Дирижабль почти замер, он идет по инерции. Чесноков приказал остановить двигатели в строго рассчитанный момент. Мы зависаем в полусотне метров от мачты с белым флагом, ветер тихонько подталкивает нас в нужную сторону. Сергей Владимирович, Ксения, если вы все это наблюдали при помощи футуроскопии, прошу у вас прощения за излишний драматизм.

Правый двигатель отделяется от дирижабля и падает в воду в пяти метрах от спасательного отсека. Наблюдатели в шоке, но они уже не в силах что-то изменить. Раскаленный котел встречается с водами Тихого океана, взрыв повреждает спасательный отсек, но плавучести у этого волка в овечьей шкуре навалом. Наверное, это было настоящее приспособление для эвакуации экипажа с субмарины, только использованное не по назначению.

По флоту Комиссии разносится вздох облегчения, когда люди понимают, что плотик с мачтой и полусферой не собирается тонуть. Левый двигатель отделяется от «Дежнева». Лишившийся балласта и всего своего груза дирижабль резко поднимается. Ремонтники тушат пожар по правому борту и не дожидаясь, пока огонь полностью исчезнет, закачивают газ во все камеры подряд. Подобно пробке от шампанского, мы проскакиваем мимо британских «эриний», которые озабочены необходимостью срочного спасения Теслы. Подальше от будущего эпицентра. Мавр сделал свое дело, плотик быстро тонет. Вот уже скрывается под водой белый флаг, «эринии» снижаются все ниже и ниже. Будь в спасательном отсеке настоящий Тесла, англичане, несомненно, успели бы его спасти. Но Теслы нет, как нет спасения этим легким дирижаблям. «Азума» подходит на дистанцию прицельного огня как раз тогда, когда срабатывает адская машина.

Стоп-кадр.

Океан преображен. Он неистовствует, поскольку рана, нанесенная ему человеком, превышает все мыслимые размеры. В воздух вздымается столб пара и кипятка, вздымается и упирается в небо. Катаклизм состоялся, но теперь его стихиями являются не Огонь с Воздухом, а Вода. Из эпицентра расходится кипящая на бегу волна. Через несколько минут она достигнет вышедшего из Сан-Франциско японского флота, и Курита впервые в жизни станет радоваться тому, что не успел вовремя.

Психотехники в ужасе от увиденного, но ужас не парализует их, а, наоборот, подстегивает. Воздушные щиты, призванные защитить дирижабли, усиливаются, но даже они не могут считаться надежной защитой. Пар все равно проникает внутрь, все представители Комиссии испытывают то же, что испытывает человек, оказавшийся в полном обмундировании на верхнем полке бани. Большая часть русских невольно усмехается, представляя ощущения японцев или горделивых британцев.

Влекомые взрывной волной дирижабли разлетаются в стороны. Повреждения имеются у каждого, но незначительные.

Лишившийся всей боевой мощи тяжелый дирижабль Российской империи словно пушинку подкидывает вверх и в сторону. Рукотворный океанский гейзер медленно опадает.

«Дежнев» каким-то образом вырывается из облака пара и дрейфует в северо-западном направлении.

Оказывается, все это время я стоял, непроизвольно задержав дыхание, на капитанском мостике, в окружении старшего офицерского состава. Кто-то успел выгнать пар из кабины, но воздух все равно был неестественно теплым и влажным. В эту минуту мы, экипаж «Дежнева», едины в своих переживаниях. Нам всем до сих пор не верится, что угроза войны осталась позади, что наш отчаянный план увенчался успехом, а мы остались живы. Когда Чесноков предлагал эту авантюру, никто и подумать не мог, что бомба Теслы будет такой… апокалиптической. Представьте себе, что вы пережили Апокалипсис, и станет ясно, что чувствовали люди на борту «Дежнева».

Мы живы, флот Комиссии, за исключением сунувшихся в эпицентр «эриний» и «Азумы», спасен, войны не будет. Ничем, как чудом, назвать это невозможно, и мы дружно молимся, вознося хвалу Господу.

Артур и Мерлин подняли трубку одновременно.

– Объект «Посейдон» уничтожен, – сообщил инженеру психотехник. – Я только что получил эту информацию от агента из Ястребиной Гвардии. Но не в этом дело, мне хотелось бы знать, что за жуть пытался применить Тесла против Комиссии?

– Радиевую бомбу, – выдохнул Артур, перелистывая страницы старой потертой Библии в поисках Откровений Иоанна Богослова. – Я и не думал, что ее можно сделать на практике. Она была только теорией…

– …а Тесла всего лишь безумным гением, – завершил фразу Мерлин. – Артур, это оружие следует запретить строжайшим образом. Даже негуманности государственных винтиков должен быть положен предел. Пообещай мне, что поговоришь на эту тему с премьер-министром. Технические устройства по твоей части.

– Обещаю, – кивнул инженер, добираясь до описаний Апокалипсиса. – Но только скажи мне, что такое «фактор фатума»? Я тут наткнулся на упоминание в одном из отчетов. Это что-то связанное с Мастерством?

На том конце линии замялись.

– Фактор фатума появился случайно, – начал объяснять Мерлин. – Но психотехника тут почти ни при чем. Виной тому твой гениальный автомат и человеческая психология.

– Мой автомат? – переспросил Артур, отрываясь от Библии. – Но каким образом?

– Отсутствием фантазии и несокрушимой железной волей, – ответил Мерлин. – Той колоссальной властью, которой на благо Британской империи наделили этот механизм. Он принимал решения, отдавал приказы, которые подписывались высокопоставленными лицами после поверхностного просмотра. У него на службе тысячи агентов, фактически весь аппарат империи. Но цель автомата – добиться превосходства Короны над всем миром, а переменных в мировом уравнении слишком много. Для победы следовало сократить их до минимума, отсеять все шумы, свести влияние всех посторонних непросчитываемых факторов к нулю. Вот тебе и фактор фатума в чистом виде.

– Но это же только автомат, Мерлин! Как ему можно приписывать столь изощренные желания? Как он может управлять самой природой времени? Как?

Инженер развернулся спиной к столешнице и теперь с опаской разглядывал знакомый до боли шкаф.

– Это не просто набор железок, – тщательно подбирая слова, произнес психотехник. – Это воплощенный в металле орган управления половиной мира. Извини за каламбур, но это государственный аппарат, состоящий из людей-винтиков, людей-пружинок и людей-шестеренок. Твой шкафчик повысил эффективность работы этого аппарата, позволил ему работать как единое целое. Так чего теперь удивляться, что у этого целого появились потаенные желания? А что до возможностей, подумай самостоятельно. Среди миллионов государственных служащих большинство обладает способностями к Мастерству. Такое количество психотехников, объединенное для решения одной глобальной задачи, обладает колоссальным, пусть и неосознанным потенциалом, умопомрачительными запасами энергии. Твой механизм стал той частью этого государственного аппарата, которой открылся доступ к этим сокровищам, вот он и распорядился ими согласно своей железной логике. Многие правители мечтали о подобной власти над миром, а досталась она набору скобяных изделий – не за человеческие достоинства, которых механизм лишен по определению, а за способность быстро считать, оставаться логичным и бесстрашным при любых обстоятельствах.

– Нет на свете равного ему, – процитировал Артур. – Он сотворен бесстрашным. И что теперь делать, Мерлин? Возврата к прошлому нет, отказ от использования этого механизма чреват серьезными потрясениями в управленческом аппарате, вплоть до развала империи.

– Что делать? – переспросил психотехник, не скрывая печальной иронии в голосе. – Быть человечнее, руководствоваться чувствами, а не разумом, слушать, что подсказывает тебе сердце. Опять-таки Мастерство, будучи в руках сознательных людей, способно противостоять хладному железу с его дьявольской логикой. А на политическом уровне – умерить государственные аппетиты. Я был бы не против того, чтобы Британская империя объединила под властью королевы всю планету, но не ценой безвозвратного превращения в почти что бездушный винтик государственной машины.

– А что делать мне? – почти что выкрикнул в трубку инженер. – Шестьсот с лишним дней наедине с… государственным аппаратом!

– Ищи компромисс, – с готовностью посоветовал Мерлин. – Каждый человек время от времени оказывается лицом к лицу с властью. Будь честен с собой, и все образуется. Как говорят в России: чтобы не стать мерзавцем, подлецом, храни лицо и то, что под лицом. Да, и еще молись. Тоже, говорят, помогает…

Из Покровской церкви выходили не спеша, по одному. Сначала к выходу потянулись младшие ученики, затем – те, кто постарше. Ксения слегка задержалась возле иконы Николая Чудотворца, поставила перед ней свечку, перекрестилась и вспомнила прошедшую ночь, проведенную в кабинете сэнсэя, в окружении учителей и специально приглашенного из Санкт-Петербурга доктора. Медицинская помощь потребовалась профессору Воронину уже под утро. Доктор осмотрел больного, определил общее энергетическое истощение и нервное перенапряжение. Хорошо еще, что сердце у Сергея Владимировича было здоровое, а то апоплексический удар в таком состоянии, по словам доктора, встречался у семерых людей из десятка.

Исчезновение футуроскопического барьера Ксения встретила в полудреме, сидя в удобном кресле, укрытая настоящим шотландским пледом. На коленях девушки, свернувшись клубочком, спала обласканная и накормленная всяким вкусным кошка.

Вроде бы Ксении тоже что-то снилось, сумбурное и расплывчатое. Должно быть, в сон опять прокралась неуправляемая футуроскопия, поскольку, проснувшись, девушка обнаружила, что веер различных вариантов будущего снова виден, словно сквозь туман или сизый табачный дым.

– Дальше будет четче, – пообещал ей профессор Воронин, как будто бы помолодевший лет на десять. – Времени тоже нужно время, чтобы прийти в стабильное состояние. В одно мгновение только чудеса происходят.

Свечка перед иконой горела спокойно, без потрескивания, случающегося, когда в воск попадают посторонние примеси. От этого огненного спокойствия на душе тоже воцарялся покой, столь ценимый и востребованный в это неспокойное время.

Ксения перекрестилась еще раз, прочитала «Отче наш» и, щурясь от яркого солнечного света, вышла на улицу.

Сверху мерно капала на землю вода из тающих сосулек, кое-где из-под снега уже виднелась голая земля.

«А ведь уже весна», – подумала девушка, пытаясь представить себе, каково здесь будет летом и ранней осенью. Осенью, как по секрету сказал ей Поликарп Матвеевич, она сможет сдавать экзамены на право носить настоящий меч. Сергей Владимирович любезно согласился стать ее мастером-наставником: еще одно преимущество футуроскопии – наставник находится почти всегда.

Неподалеку от Ксении созвучно ее мыслям прозвучало слово «весна». Разговаривали Архипов с Ворониным, настолько увлеченно, что не замечали никого вокруг.

– Нет никакой гарантии, что такая же ситуация не повторится на следующей неделе, – утверждал профессор-футуроскопист, беспорядочно размахивая руками. – Пока не найдена причина появления фактора, вся человеческая история находится под угрозой неведомых нам сил.

– Помимо самого фактора фатума необходима подходящая точка приложения сил, – возражал ему Поликарп Матвеевич. – А таких на земном шаре не так уж и много. Подводные пираты с политическими амбициями и апокалиптическим оружием встречаются не каждый день. Если быть начеку и следить за новостями, хотя бы в тех же «Ведомостях», можно будет отыскать проблемную точку и разрешить кризис наиболее благоприятным для нас образом.

Ксения превосходно помнила свой кошмар, а потому быстро догадалась, о чем разговор. Если в кипящей после взрыва воде погибла субмарина страшного Теслы, остальными потенциальными источниками можно пренебречь. Только сумасшедший ученый мог решиться на авантюрную попытку перевести прогресс на технические рельсы, любой другой на его месте, наверное, смирился бы и не стал создавать глобальную неизбежность.

«Не повторится, – подумала Ксения, напрягая внимание для того, чтобы подслушивать учительский разговор дальше. – Если раскроют раньше времени, сделаю вид, что воспринимала происходящее как очередное учебное задание, максимально приближенное к реальным условиям».

– Но твой ученик, точнее, двое твоих учеников фактически спасли мир. Ты не находишь, что происходящее в точности отвечает предсказанию?

– Предсказание? – не сдержавшись, почти выкрикнула девушка, позабыв о том, что подслушивает. – Какое еще предсказание?

Воронин с Архиповым синхронно вздрогнули, схватились за мечи и только после этого увидели Ксению.

– Я имею право знать, – заявила ученица, приходя к выводу, что лучшая защита это атака и что железо надо ковать, пока оно горячо. – На мою долю тоже выпали нешуточные испытания, кошмары по ночам и кома футуроскопической ловушки. Так что рассказывайте и не тяните!

Учителя виновато переглянулись. В таком положении они больше всего походили на мальчишек, застигнутых сэнсэем за неразрешенным занятием.

– Видишь ли, Ксения. – Откашлявшись, Поликарп Матвеевич сделал полшага вперед, на правах ее сэнсэя соглашаясь взять на себя всю ответственность за происходящее. – Тут такое дело…